И снова. после останутся лица

Хёкдже идет, по привычке спрятав одну руку в карман, а Донхэ вертит горящую сигарету. Вероятно, он начал курить недавно - его губы слишком плотно сжимают фильтр, а пальцы постоянно в движении. И все же, приятно быть неуклюжими вместе. Они ударяются плечами и костяшками пальцев, совсем как в старые времена. Как два старика под конец своей жизни. Оцепенение немного прошло, а вечерний ветер вселил в Хёкдже немного сентиментальности. На небе ни звезд, ни луны, оно настолько затянуто тучами, что почти пылает. Хёкдже не покидает беспокойство и чувство надвигающейся гибели, но он думает, что если Донхэ решит опрокинуть его именно так, то, возможно, не будет никаких сожалений. - Сеул всегда красив такими вечерами. Я так давно не гулял по улицам, что почти об этом забыл, - начинает Донхэ, и Хёкдже клянется себе в том, что слушает, а не просто наблюдает за тем, как шевелятся его губы. Только вот Донхэ не хватает красивых слов, чтобы довести свою речь до блестящего финала, поэтому появляются острые края. - Позволишь рассказать тебе одну историю? - Как пафосно, - беззлобно усмехается Хёкдже, пытаясь восстановить товарищеские отношения. Но это сложно, и улыбка Донхэ меркнет слишком быстро. Они больше не два старика, всего лишь два незнакомца. - Когда мы только начали... Когда ты только начал работать, думаю, я немного завидовал. Ты ведь даже не хотел быть моделью, но выбрали именно тебя, и когда ты попросил меня стать твоим менеджером, я считал, что ты просто рисуешься. Это было глупо, на самом деле, но я был ребенком, мы оба тогда были детьми... Хёкдже удивлен, он никогда не пытался поставить себя выше Донхэ. Чувство вины скребется в грудной клетке. - Да, я понимаю. - Однажды я пробрался на твою репетицию, ничего тебе не сказав. Я хотел сделать сюрприз, - Донхэ бросает сигарету на землю, хочет растоптать ее каблуком, но не делает этого. Долгий, кружевной шлейф поднимается от недогоревшей сигареты вверх, разворачивается в небе и, наблюдая за ним, Хёкдже развлекает себя мыслью о том, что однажды этот дымок сможет коснуться луны. Донхэ подается вперед. - Даже не знаю... Я думал, что войду и увижу, как ты зависаешь с известными моделями и прекрасно проводишь время, но вместо этого увидел, как Хичоль столкнул тебя с подиума. Я был... по-настоящему потрясен. Это было так странно. Мне казалось, что все нормы приличия, которым нас учили с самого детства, вроде: нужно уважать окружающих, говорить вежливо и все такое, просто выбросили в окно за ненадобностью. Я хотел окликнуть тебя, закричать Хичолю: "Эй! Что ты себе позволяешь? Извинись перед Хёкдже!" Но самым странным было то, что все кричали на тебя, как будто ты провинился, но ведь совершенно очевидно было, что тебя толкнул Хичоль. Да все это видели... Я ничего не понимал, то есть... было ясно, чего именно все добивались, но это совершенно не укладывалось у меня в голове. Люди вели себя так непринужденно, что мне казалось, будто я попал на другую планету... Я думал, что это кошмар, надеялся, что вот-вот проснусь и даже готов был выйти вперед, чтобы доказать, что все это неправда... По каким-то причинам Хёкдже вдруг хочется рассмеяться. Он тоже помнит тот день, но эмоции успели стать слишком сюрреалистичными и неуместными в шорохе неторопливых шагов и успокаивающем шепоте гравия под ногами. Рассказ Донхэ кажется преувеличенным, выдуманным. Его слова не вписываются в действительность. Хотя возможно, все дело в том, что Хёкдже просто не хочет, чтобы они вписывались. - А потом ты заплакал. И хоть слезы еще не катились по твоим щекам, я видел, как ты пытался сдержать их, а они все равно собирались на твоих ресницах. В тот момент я понял, что все происходило по-настоящему, что это не сон, что ты все это время страдал в одиночку, что над тобой издевались, и я... Просто... Я настолько разозлился, что хотел подойти к Хичолю и дать ему в нос, а потом поколотить всех, кто обвинял тебя в падении и тех, кто просто молчал, не пытаясь за тебя заступиться. Я хотел разрушить там все, но ты убежал быстрее, чем я успел выйти, и я помчался за тобой, бежал следом до самой ванной. Коридоры казались мне слишком длинными и переполненными, серьезно, нас с тобой разделяло столько людей... И все равно, я бежал до тех пор, пока не ударился лбом о дверь. Но я не успел. С тобой уже был Шивон. Донхэ замолкает, чтобы достать новую сигарету, а Хёкдже думает, что с таким темпом он окажется на больничной койке, едва ему стукнет за пятьдесят. Впрочем, это не так уж плохо - по крайней мере, они смогут умереть в один день. Возможно, они окажутся в соседних палатах и будут смотреть повторы футбольных матчей, один из них будет дремать, а второй молоть какой-нибудь вздор. - Я стоял под дверью и слышал, как ты плачешь. Ты всхлипывал и икал, совсем как раньше, как в те времена, когда мы еще учились в начальной школе. Мне казалось, будто кто-то разбивает мое сердце с помощью огромного молотка, и мне было так жаль... Я так раскаивался за то, что был глупцом, за то, что ревновал, когда ты страдал и боролся ради того, чего никогда не хотел. Я раскаивался, сокрушался из-за того, что не понимал тебя... Тогда я подумал, что не заслуживаю возможности утешать тебя, а Шивон начал говорить все эти вещи про Ынхёка и Хёкдже, и— Голос Донхэ срывается и начинает звучать мелодией сломанной скрипки, а у Хёкдже перехватывает дыхание. Донхэ изо всех сил пытается найти голос, а затем сбивчиво продолжает. - Он был хорош. То есть, его слова звучали настолько волшебно, настолько правдиво, что даже я был готов в них поверить. Я тоже хотел помочь тебе. Я хотел не просто любить тебя, но и защищать. Но сколько бы я не спрашивал, ты никогда не рассказывал о том, что тебя мучает, - Донхэ вздыхает почти с ностальгией. - Я понимал, что ты пытался облегчить мою жизнь, но в то же время это меня убивало. Я был настолько жалким... Втянул тебя в бизнес, которым ты никогда не интересовался, а в итоге ты пытался оградить меня от него же. Я был абсолютно бесполезным, но все равно отчаянно хотел спасти тебя, спасти нас... Какая-то часть меня продолжала надеяться, что, возможно, мы еще сможем прожить ту не разрушенную мечту о— - О зарубежных певцах и футбольных матчах, - договаривает Хёкдже, чувствуя в горле ком. Внезапно он замечает, что его плечи успели намокнуть. Где-то над головой грохочет гром, а в воздухе распускается запах земли и сырости. Начинается дождь. Хёкдже снимает очки и кепку - слишком сложно видеть дорогу, когда глаза застит дождь. Постепенно, шаг за шагом, мир затягивает его под землю. - Только ты падал, Хёкдже, и это было безумно страшно. Ты падал, все быстрее и быстрее, и нет... в то же самое время ты поднимался все выше. Ты был на всех постерах и прямо напротив меня, в одно мгновение ты срывался, кричал на людей, а в следующее уже выглядел уставшим и вымотанным. Я понятия не имел, что мне делать, а когда пытался поговорить с тобой, ты утверждал, что все в порядке, хотя я знал, что это не так. Ынхёк был настолько сильным и подавляющим, что иногда я смотрел на тебя и уже не мог узнать своего лучшего друга, не видел в тебе того парня, с которым хотел провести всю свою жизнь. Несмотря на весь этот макияж и красивые улыбки, ты пугал меня. Мне казалось, что ты был незнакомцем, я пытался до тебя дотянуться, но ты просто... Я был слишком слабым, и если бы ты положился на меня, а не на Шивона, вероятно, мы оба встретили бы плачевную смерть... Настолько ничтожным и хрупким я был на тот момент. Хёкдже внезапно хочет спросить, а разве сейчас они не продолжают падать? Мучительно медленно падать к той самой плачевной смерти. Разве они не всегда находились в этом падении? Но он ничего не спрашивает, только смотрит, как капли дождя скользят по скулам Донхэ. - И все же, я отчаянно хотел, чтобы ты мог на меня положиться, хотел, чтобы ты нуждался во мне, хотел тебе помогать. Я думал, что смогу, но в ту ночь, когда позвонил Хичоль - почему из всех людей именно он? - и сказал, что ты оказался в больнице... Господи, Хёкдже, я думал, что ты умрешь... Я молился, обещал Богу, что если ты выживешь, я сделаю что угодно. Я не слишком часто ходил в церковь, но я умолял Господа спасти тебя, оставить тебя в живых... Донхэ почти переходит на шепот, его голос кажется высушенным, потрескавшимся и закрученным, как пепел его сигарет. Он говорит тихо, его речь тонет в дожде, но Хёкдже слышит его отчетливее, чем когда-либо в жизни. Только вот его собственные слова формируются слишком долго. - Мне кажется, я никогда не бегал так быстро, как в ту ночь. Не знаю... Даже если бы на улице начался ураган, я не заметил бы этого, потому что совсем не смотрел по сторонам. В моей голове крутились и стучали эхом воспоминания о том, как ты плакал в ванной... Я бежал, не обращая внимания на сигналящие мне машины, на ветер в волосах, а больница была настолько огромной, коридоры были такими длинными, что когда я, наконец, увидел тебя... Пауза. Донхэ опускает голову, его поникшие плечи дрожат. Если бы Хёкдже знал его чуть хуже, то решил бы, что Донхэ вот-вот разревется, но, конечно же, это не так. Просто его зубы стучат, а глаза блестят от влаги. Он собирается с мыслями и продолжает. - Ты был таким хрупким, таким тощим, лежал на больничной койке... Тогда я впервые за долгое время увидел Хёкдже... Но я не таким хотел тебя видеть. Ты был мальчишкой, слишком маленьким для дорогой кровати королевских размеров, слишком дешевым для высококлассного мороженого, обыкновенным мальчишкой, который прятал для себя клубничное молоко, ел рамён, сидя на жестком полу, и клялся, что однажды обязательно увидит матч Манчестер Юнайтед вживую. Я увидел Ли Хёкдже, но он оказался сломленным, окончательно потерявшим форму... И черт возьми, я даже не знал, что такое передоз, пока врач не объяснил мне, никак не мог самостоятельно найти твою палату... Новая долгая пауза. Донхэ поднимает свою сигарету, будто бы случайно о ней вспомнив, но, разумеется, дождь уже успел ее потушить, поэтому Хёкдже достает зажигалку и помогает Донхэ прикурить. Наблюдает за тем, как он продолжает рассказ, а серый шипящий дым обволакивает его губы. - Еще больнее, чем видеть тебя на той кровати, - Донхэ выдыхает облако дыма, которое повисает в воздухе между ними и затемняет капли дождя на его щеках, - было осознавать, что я не смог тебя спасти. Я был слишком слабым, совсем ребенком, все еще, вечным ребенком. Ты столько всего пережил, а я даже не мог этого понять. Я застрял в своих восемнадцати годах, а ты пытался втиснуться в нестареющий образ жизни, и я просто... Между нами образовалась огромная пропасть. Я не мог стать достаточно сильным, чтобы защитить тебя. Когда медсестра задернула ширму у твоей кровати, я почувствовал себя отрезанным. От тебя. От твоего мира. Я был совсем незрелым и именно в ту ночь впервые осознал этот факт. Я был потерян, сбит с толку, а больница казалась ужасно шумной, уродливой. Если бы не Шивон, я бы, наверное, попытался позвонить твоим родителям и разрушил бы все. Но, слава Богу, Шивон оказался рядом и смог заменить меня, сохранить хоть что-то... Ужасная пауза затягивается, медленно посылая трещины по невидимой стене между ними, и этот треск жестокий и громкий, как и их общее сбившееся дыхание. Хёкдже пытается думать о той самой ночи, но почему-то не помнит ее, и ему любопытно - что было бы, если бы Шивон не оказался в больнице, что именно он сумел сохранить? - Я хотел уволиться. Я не смог спасти тебя, и для ребенка вроде меня не было места в твоем мире... Но потом ты появился на пороге нашей квартиры, и мы оказались на ковре в объятиях друг друга. Наверное, не знаю... Когда ты сказал, что я тебе нужен... Я думал только одно: "Как глупо. Хёкдже, ты такой глупый... Ужасно, ужасно глупый". Я был рад, хотя в то же самое время мне хотелось выбежать на крышу и спрыгнуть вниз. Я был счастлив и опечален, я раскаивался о многом и хотел поскорее повзрослеть. Хотел защитить тебя, ты падал снова и снова, прямо у меня на глазах, но я должен был поймать тебя собственными руками, я хотел этого, хотел подхватить тебя, даже если бы мне пришлось ради этого спрыгнуть с обрыва. Я хотел стать достаточно сильным, чтобы хотя бы ты смог выжить, если бы мы упали вместе... Поэтому я начал пить, налаживать контакты и вслепую вести себя профессионально. Донхэ смотрит на Хёкдже, но Хёкдже не видит ни его глаз, ни самого Донхэ, а видит только мозаику из дождя, денег и пыли на его лице. Он почти не узнает его, потому что, даже не смотря на маленькие морщинки, Донхэ выглядит слишком молодым. Слишком юным, чтобы курить, чтобы так страдать. Слишком юным, чтобы быть настолько вымотанным и разбитым. Донхэ выглядит в точности как сам Хёкдже, поэтому он забирает у него сигарету и заправляет за ухо несколько выбившихся из-под его кепки прядей волос, а Донхэ тянет его за собой, вверх по ступенькам. - А потом... Не знаю... Наверное, я повзрослел слишком быстро. Я хотел стать кем-то вроде тебя, кем-то могущественнее тебя, чтобы суметь защитить нас от любых монстров, но почему-то я лишь отдалился... Мы проводили вместе столько времени, но отдалялись все сильнее и сильнее... И это не твоя вина. Я один виноват в том, что сейчас мы так далеки друг от друга. Даже дальше, чем в ту ночь в больничной палате... Я слишком далеко от тебя. Дождь заполняет тишину, капля по капле, а затем Хёкдже вдруг осознает, что тонет в воде и что они уже добрались до его квартиры. - Возвращайся, Хэ. - Нет, - Донхэ улыбается. - Уже слишком поздно. Хёкдже никогда не думал, что три простых слова могут причинить такую сильную боль. Они оба стоят на месте, смотрят на то, как Хёкдже онемевшими пальцами цепляется за рубашку Донхэ. Они оба знают, что Донхэ прав. Уже слишком поздно. Но Хёкдже не сдастся. - Давай вернемся. Мы можем вернуться, давай сделаем это, вернемся обратно. Я возьму для нас зонт, и мы сможем пойти— - Нет, - улыбка Донхэ исчезает. Он чуть подается вперед, вытянув руку, и Хёкдже закрывает глаза, думая о том, как прекрасно было бы, если бы Донхэ провел большим пальцем по его губам, нежно, совсем как раньше. Но Донхэ только лишь смахивает дождевые капли с его плеч, и в принципе, это тоже неплохо. - Хороших снов. Хёкдже настаивает на том, чтобы Донхэ перед уходом взял зонт, и даже когда его силуэт исчезает в ночи, он остается сидеть на пороге, вглядываясь в улицу, мощенную мрачными кирпичами, и думает о том, чтобы тоже уйти. Куда-нибудь. Подальше отсюда. *** На церемонии KBS Awards Хёкдже впервые видит Кюхёна вблизи. Он стал намного стройнее, теперь у него впалые щеки и совсем тонкие пальцы. Под белой основой для макияжа и мягким консилером проступают тени усталости, но в парне есть все, чего от него хотят - мальчишеская улыбка, притягательный взгляд и глаза, которые сияют ярче ста ватт тщеславия. Хёкдже думает, что вероятно именно так должен выглядеть человек, которого невозможно купить брендами и вниманием, потому что он по-прежнему верит в доброту, верит сейчас и будет верить в будущем. Милый, бесценный парень. - Ынхёк-сонбэ, - Кюхён кланяется на 90 градусов, и вся его грациозность вылетает в окно, как будто ее никогда и не существовало вовсе. Сегодня Хёкдже придерживается отстраненного образа, поэтому старается держаться подальше от камер, но сдается, едва заметив, как недовольно стилист хмурится, глядя на только что взъерошенные Кюхёном волосы и его пылающие нервозным румянцем щеки. - Отлично выглядишь, - кивает Хёкдже. - Что у тебя за браслет? - А, нет... Ну, на самом деле... Эм, это не дизайнерская вещь. Почти... - Лицо Кюхёна основательно отштукатурено макияжем, но его смущение все равно заметно - проступает красными пятнами на бледной шее. Он выглядит глупым и милым, когда смотрит на лоб Хёкдже вместо того, чтобы посмотреть ему в глаза. - Этот браслет сделал мой школьный друг, Ли Сонмин. Я хотел сказать, мой платонический друг, но... Эм... Однажды он станет дизайнером. Так... мне снять этот браслет? - Значит, на тебе браслет от Ли Сонмина? А на мне аксессуары от Джимми Чу, - Хёкдже смеется и дружелюбно похлопывает Кюхёна по спине, чем успевает удивить самого себя. Кюхён не знает, как правильно подхватить смех, поэтому Хёкдже дает ему несколько нужных советов, выпустив душу в собственный взгляд и опустив руку на плечо Кюхёна. ___ Когда ведущая приглашает Ынхёка на сцену получить награду "Лучшая модель десятилетия", Хёкдже почти забывает о том, что нужно проявить хоть какую-то реакцию. Но Шивон пихает его локтем в бок, напоминает о том, что да, он Ынхёк и да, он должен встать, выглядя удивленным, поклониться и подбежать к сцене, рассылая по сторонам воздушные поцелуи. Хёкдже не должен быть несчастным. Он получил престижную награду, его фанаты проливают реки радостных слез, его показывают по национальному телевидению, а его мама, должно быть, сидит дома перед экраном и плачет в платок, даже несмотря на то, что он не звонил ей последние семь лет. В воздухе кружится эйфория. Хёкдже ныряет в ее облако и позволяет ей пропитать свой дорогой костюм от Дольче&Габбана. Возможно, это лучший момент в его жизни. Он чувствует поцелуи солнца, изнемогая от жара белых огней, в которых плавится его душа. Развал где-то совсем рядом, почти за углом, а это значит, что в этот момент Хёкдже находится в апогее своей красоты. Это сладчайший момент его мечты, он останавливается у трибуны и произносит речь. - Я был на дне, я был на высоте. Я посетил многие места и много чего повидал. Иногда я терял следы, ведущие к моей цели, но... Прямо здесь, прямо сейчас, в окружении всех тех людей, которые меня поддерживали, я именно там, куда устремлялось мое жизненное путешествие. Изучая награду в своих руках - маленькую человекоподобную фигурку, которая, по всей видимости, должна олицетворять красоту, всегда ускользавшую от его понимания, Хёкдже тяжело выдыхает. - За все эти годы я изменился. Разные люди появлялись в моей жизни и покидали ее. Расходились, вправо и влево... Хёкдже не знает, откуда берутся слова. Судя по осуждающему взгляду Шивона и затянувшейся тишине, это определенно не та речь, которую чуть раньше написал и распечатал Шивон. Вероятно, в его собственной речи хватает пробелов, бессвязных кусков, в которых нет идеально выровненного текста, подчеркнутого, выделенного курсивом и пропущенного через двойной интервал. Некоторые куски Хёкдже еще не пережил, но хотел бы встретить, однажды, когда закончится дождь. - Нескольких людей я потерял. Возможно, мы отдалились слишком сильно, возможно, уже нельзя вернуться назад. Слишком поздно возвращаться к тому моменту, с которого мы начали, потому что я старею, ты тоже, и мы больше не можем позволить себе беспечность. Хёкдже падает, ударяясь о жесткий пол сначала одним коленом, потом другим. По залу прокатывается слабый ропот и тишина. Никто ничего не говорит, но Хёкдже все слышит. Вспоминает старый совет Хичоля и убеждается в том, что брюки не слишком сборят на бедрах. Любое падение должно казаться эффектным. - Еще не слишком поздно начать все сначала. Моя любовь к тебе никогда не менялась, и мы с тобой навсегда останемся парочкой простофиль. Это падение становится на удивление легким. Хёкдже совсем не больно, и пусть акулы уже пялятся на него из океана незнакомых лиц, ему вдруг кажется, что, возможно, он больше не падает. Возможно, он парит. Поднимается ввысь, взлетает, оказывается над доской пиратского судна и стаей акул, над фонтанами дорого шампанского и горами из бриллиантов, оказывается далеко, где-то за пределами этого мира. ___ Контракты обрываются, падают, летят к чертям, и у Хёкдже есть целый список сравнений - как штаны, мухи, злободневные политические темы, как уличные проститутки, сердца или роллеры в том самом парке, который они проезжают мимо. Шивон, кажется, хочет кричать в голос, но не может себе этого позволить, поэтому Хёкдже кричит вместо него. Опускает окно лимузина, вероятнее всего дотронувшись до него в последний раз, и кричит на иностранном языке, который подцепил где-то в Европе. На том языке с мягкими согласными и низкими гласными, на который то и дело переходил Хичоль. Когда он втягивает голову обратно в салон лимузина, искры ветра на кончиках его растрепавшихся волос доставляют почти дискомфорт в прохладном, но неподвижном воздухе кондиционера, электрический ток пульсирует в кончиках пальцев. Чувство свободы пронзает тело, и это непривычно, странно, Хёкдже ощущает себя легкомысленным, поэтому тянется вперед и выбивает из рук Шивона бокал спиртного. По позвоночнику проносится волна вседозволяющего пламени, и Хёкдже крушит все вокруг, вышвыривает в окно собственный здравый смысл, а следом за ним стеклянные бокалы и все, что только попадается под руки. В первое мгновение Шивон молчит, изумленно распахнув рот, но затем его губы растягиваются в улыбку, все шире и шире, а потом его сухой смешок превращается в заливистый смех. Они пускают ситуацию на самотек. ___ - Я хочу уйти сегодня, прямо сейчас, и готов заплатить необходимую сумму неустойки за преждевременное расторжение контракта, - говорит Хёкдже. Шивон слишком долго не отрывается от своих бумаг, поэтому на Хёкдже успевает напасть ностальгия. Он помнит, как стоял на этом же самом месте, робко цепляясь за руку Итука, помнит, как Хичоль вылил на него стакан холодной воды безо льда, в первый день, в первый час, в первый раз. Помнит понимающий взгляд Итука, когда он сказал, что Хичоль ушел, умер как модель, и что теперь пришло время Ынхёка править миром, завоевывать модные показы и подиумы, что люди будут любить его и ненавидеть, любить свою ненависть к нему. Люди будут целовать его ноги и притворяться друзьями, но никто и никогда не полюбит его по-настоящему, потому что Хёкдже исчезнет, именно это модельный бизнес делает с людьми - убивает их. Что ж, так и произошло, бизнес не допустил исключения. Хёкдже помнит, как сидел на полу в луже собственной рвоты, кажется, в паре сантиметров от того места, где он стоит сейчас, и гадал - неужели из-за алкоголя люди могут настолько заплесневеть? Тогда ему действительно казалось, что он начинает плесневеть изнутри. Хёкдже поспешно делает шаг назад, настолько широкий, что едва ли не падает, но вовремя успевает прислониться спиной к двери и просто ждет. Ждет, что Шивон скажет: "Остановись, прошу тебя, ради Христа, остановись. Ты же королева подиума! Кто сможет тебя заменить? Ты ведь лучший! Всегда был и всегда будешь лучшим". Только вот Шивон этого не говорит. - Что ж, удачи. Чем планируешь заняться теперь? Шивон откладывает ручку, а Хёкдже выпускает из горла смешок. Такого исхода он тоже отчасти ждал. За все время работы он успел усвоить, что никто не станет его останавливать, что люди просто не заинтересованы в устаревших вещах, что им наплевать на королев или королей. Хёкдже знал, что однажды все закончится. Любая доска имеет конец, и когда люди прыгают в океан, остается либо взлетать, либо тонуть. И сегодня для Хёкдже настал этот день. - Может быть, буду танцевать. А может, устроюсь кассиром в какой-нибудь магазин. - Секретарь отправит тебе все бумаги. Мы с тобой замечательно поработали. У тебя есть мой номер, звони, если понадобится помощь. Хёкдже кивает, думая уходить, но откуда-то взявшийся ураган прошлого толкает в спину. Удар настолько сильный, что переворачивает мировоззрение Хёкдже, и он рассыпается в неказистый, но сочащийся жизненной энергией шар, прямо посреди идеального белоснежного офиса Шивона, забитого монотонными скульптурами и стеклянными лезвиями, которые пригвождают тени монстров к полу. В это самое мгновение Хёкдже осознает, что никогда не принадлежал этому миру, никогда не был белым и идеальным. Он не был властителем, как Хичоль, не был тигром, как Кюхён, он не был ни белым, ни ярким. Он был бесцветным. Широкая ладонь мелькает перед глазами, и Хёкдже поднимает голову. Шивон улыбается, глядя на него сверху вниз, и протягивает руку. - Поднимайся. Хёкдже не нужно повторять дважды. ___ Самолет до Австралии взлетает всего через два часа, но Хёкдже все еще торчит рядом с квартирой Донхэ. В этот момент он благодарен своей славе - если бы он не был таким знаменитым, швейцар, вероятно, не позволил бы ему провести под дверью и половины того времени, в течение которого он прождал Донхэ. И все же, даже слава не очень-то помогает - Донхэ так и не открывает дверь, а неприветливый пожилой швейцар подходит к Хёкдже и непреклонным тоном сообщает: "Вам пора, вы и так задержались". Даже странно, что мечта Хёкдже заканчивается настолько просто, между безразличным швейцаром с проседью в волосах и безработным парнем в одежде из последней коллекции Шанель. Хотя Шанель не имеет никакого значения, поэтому остаются лишь старик и парень. Ничего выдающегося. ___ Хёкдже выдерживает волны австралийских берегов. Иногда он ходит по песку только ради того, чтобы посмотреть, как вода стирает его следы. Никто не узнает его здесь, за исключением одной девушки, которая на секунду ткнула в него пальцем, а затем ушла, покачав головой в сомнениях. Хёкдже слегка оскорбился и в то же время почувствовал облегчение. - Сонбэ, чем занимаешься? - спрашивает Кюхён, когда они случайно встречаются в гостинице. Хотя на самом деле Хёкдже не думает, что это обычное совпадение. Кюхён появился, когда он отрабатывал ручную стойку под деревом. С каких это пор парень научился выбирать для своего появления подходящий момент? - Размениваю время, трачу деньги, занимаюсь всеми банальными вещами, к которым люди прибегают, распластавшись лицом вниз, - отвечает Хёкдже. Он падает, делает кувырок и отряхивает листья с плеч. - Я репетировал ручную стойку, если серьезно. Как поживаешь? - Лучше чем никогда, - Кюхён щурится на солнце. - Хотя слегка обгорел. Он смеется тем самым смехом, которому его научил Хёкдже, и его переливающийся эхом голос проскальзывает между их вытянутыми пальцами точно солнечные лучи. ___ Жизнь поджидает Хёкдже на пороге, когда он возвращается обратно в Сеул. Она не подает ему руку в белоснежной перчатке, а грубо хватает за волосы и выбивает из его головы всю дурь. Это по-настоящему больно. Иногда Хёкдже теряет из виду свет, который должен маячить в конце туннеля, останавливается, и тогда жизнь приседает на корточки рядом с ним. Он задыхается от усталости и лежит, распластавшись, на пыльном полу танцевального зала, а жизнь объясняет, что рамён из магазинчика за углом гораздо вкуснее, чем фуа-гра и улитки, и что туннель только кажется длинным, но он не может быть бесконечным и пугает Хёкдже лишь потому, что он достаточно жив, чтобы испытывать страх. Хёкдже работает в укороченную дневную смену в кинотеатре и при каждой возможности берет дополнительные ночные подработки, потому что ему нужны деньги. Кто знал, что уйти за две недели до конца истечения контракта - означает заплатить неустойку в размере его дохода за последние шесть лет? Никто не знал и того, что устраивая экстравагантные вечеринки и разбрасываясь чаевыми, точно бумажный король, Хёкдже в конечном итоге останется ни с чем. Кроме того, работать приятно. Хёкдже нравится, когда он улыбается проходящим мимо незнакомцам, а они с незначительными колебаниями улыбаются ему в ответ. Ему нравится чувствовать купюры в руках - немного мятые, масляные. Нравится слышать эхо особенно громких взрывов, доносящихся из одних залов и перетекающих в темные мелодии Вагнера из других. В смены Хёкдже в кинотеатр приходит мало молодежи, но раз или два какие-то девушки останавливали его и спрашивали, не Ынхёк ли он? Нет, конечно нет, - отвечал Хёкдже, но одна из девушек оказалась смышленой и продолжила свой вопрос: "А раньше ты был Ынхёком?" Хёкдже ответил: "Нет, я никогда не был Ынхёком", что на самом деле не полная ложь. Фильм уже начинался, а Хёкдже заканчивал свою смену, та любопытная девушка ушла и больше не возвращалась, так же, как и Ынхёк. ___ Десятки расположенных в Сеуле пентхаусов Хёкдже превращаются в подарки для его семьи - для родителей, которые борются с морщинами, и для сестры, которая вышла замуж за хорошего с виду парня, чем-то напоминающего Хёкдже Итука. Этот парень работает инвестиционным банкиром и помогает Хёкдже вкладывать его сбережения в акции, держит его в курсе подобных сложных вещей. Хёкдже благодарен ему, но чувствует себя странно, удивленный тем, что в мире все еще есть люди, готовые делать что-то для других совершенно бесплатно. - Ты можешь себе это представить? - говорит Хёкдже Шивону во время одной из их встреч, протекающих раз в несколько месяцев. Они встречаются в низкопробном баре, но пьет только Шивон. Хёкдже сидит за компанию и потягивает купленное в магазине клубничное молоко. - Он такой искренний... - Многие люди, как правило, искренни, - отвечает Шивон, нахмурившись, а Хёкдже настойчиво сверлит его взглядом, до тех пор, пока он не вскрикивает осуждающе. - Что? Я искренний, очень искренний! - Ну да, - ухмыляется Хёкдже. Шивон тычет его кулаком в плечо. Есть вещи, о которых не следует говорить. Они еще недолго сидят за барной стойкой. Шивон рассказывает о Кюхёне, о том, что он старается преуспеть гораздо сильнее, чем когда-либо старался Ынхёк. Вероятно, он не очень подходит миру кино, потому что вечно вступает невпопад и путает строки, но эй, его съемки всегда поздно вечером, после долгого дня, так что, может все не так плохо. - Он справится. Не волнуйся. - Ты тоже мог бы, Хёкдже. Во всяком случае, внешность располагала, - Шивон снова легко ударяет Хёкдже в плечо. - Слушай, ты перестанешь так на меня пялиться? - Ты назвал меня Хёкдже. Раньше такого не было. - Я знаю, с кем разговариваю. Правило номер один в бизнесе, - Шивон отпивает из прозрачного стакана скотч. - Не путай чертовы имена. - А еще ты богохульствуешь. - Ну, ты вылетел из бизнеса и ты не мой пастор, так что пускай Господь простит мою душу за то, что я сейчас скажу. На хуй тебя, Ли Хёкдже, ступай в ад, если сможешь стать там счастливее - очевидно, рая тебе было мало. ___ Время идет, и Хёкдже постепенно учится сопротивляться, цепляться за жизнь ногтями и зубами, борется с трудностями, как боролся бы с ними Ынхёк. В конце концов, он чертов Ли Хёкдже и не зря целых десять лет играл в странные игры с Ынхёком. Он должен оставаться сильным, должен плыть, пока не увидит берег, плыть, даже если то и дело рискует пойти ко дну. Хёкдже учится торговаться с женщиной, которая продает мясо, учится готовить простой суп из овощей, названия которых легко рифмуются - рифма помогает ему запомнить нужные ингредиенты. Учится плакать на чужом плече, когда ночи становятся слишком темными, а дождливые дни не хотят уходить. Понимает, что люди в своем большинстве такие же, как и он - хрупкие, напуганные, ждут того, что к ним потянутся окружающие. И Хёкдже тянется к новым знакомым, тянется к людям. Теперь рядом с ним Джунсу, который постоянно поет в душе и Шиндон, который утверждает, что у Хёкдже уродливое лицо и палки вместо ног, и вообще ему никогда не найти жену. Они понятия не имеют, кто такой Александр Маккуин, и, более того, это их совершенно не трогает. Когда Хёкдже показывает Джунсу фотографию Ынхёка, он разглядывает ее ровно две секунды, а потом заявляет, что из-за фотошопа Хёкдже похож на производителя блесток для красивой задницы. И Хёкдже думает, что мог бы с этим согласиться. Только вот глубоко внутри просыпается голос, который шепчет: "Я не какой-то производитель блесток, болван! Но задница у меня действительно шикарная". Жизнь как следует потрепала Хёкдже, но он все равно продолжает танцевать. Вкалывает, чтобы уйти от тоски. Занимается обычной рутиной - оплачивает счета, стирает вещи, чистит полы, заправляет постель, ставит точки над i, сглаживает углы. Вполне очевидно, что он слишком стар, чтобы хорошо вписаться в компанию молодежи. Ему сложнее танцевать, он часто падает и легко начинает плакать, но в такие моменты он благодарен Ынхёку. Он падал столько раз, что теперь Хёкдже знает, как выкарабкиваться, как широко улыбаться деснами. Смеяться сквозь слезы. Недели проходят, а Хёкдже по-прежнему гуляет по одним и тем же улицам, листает страницы книг, раздвигает шторы каждое утро. Он забыл что такое мода, и теперь с трудом отличит марку Адидас от Алдо - в конце концов, они начинаются с одной буквы. Поэтому когда Кюхён звонит и приглашает его прийти на шоу, Хёкдже лишь изгибает бровь и удивляется: "Что еще за шоу?" Когда год совершает полный календарный оборот, родители говорят, что Хёкдже пора остепениться и завести семью, найти хорошую работу, найти жену. "Чего ты ждешь, Хёкдже?" - спрашивают они, но Хёкдже молчит. Потому что, возможно, родители правы. Возможно, он ждет того, чему не бывать. ___ Однажды Кюхён появляется совершенно внезапно, без предупреждений и каких-либо видимых целей визита. Останавливает Хёкдже, когда он идет на свою временную работу в продуктовый универмаг. Солнечный свет беспощадно вырисовывает шрамы на его лице и мягкие щеки, но Хёкдже узнает его даже в очках, и совсем не потому, что фотографии парня печатаются во всех журналах. Кюхён изменился - стал еще выше и теперь смотрит на Хёкдже сверху вниз с горделивой ухмылкой, а Хёкдже думает, что зря не вбил в мальчишку немного скромности, когда у него была такая возможность тринадцать месяцев назад. - Ты такой тощий, - усмехается Кюхён. - И морщинистый. Совсем как чернослив. Тебе точно тридцать два? Не пятьдесят один, нет? - Я родился морщинистым черносливом, - парирует Хёкдже, немного находя странным то, что ему нравится общество Кюхёна. - А ты в моем возрасте даже чернослив напоминать не будешь. - Нет, я буду как инжир. Толще, но слаще, - Кюхён не успевает ничего добавить - к нему подбегает какой-то парень и сразу же начинает ожесточенно трясти его за плечи. - У тебя репетиция через десять минут, Кюхён, что ты вообще здесь делаешь? - парень кричит, точно предупреждает о конце света, размахивает руками и выражает собой абсолютное нетерпение. - Серьезно, идем! - Подожди, Рёук, - Кюхён печально вздыхает, но его тут же перебивает Хёкдже. - Ты его менеджер? - Да, и— - А как же Донхэ? - О, Донхэ-хён уже давно уволился. Помнишь KBS? Он поздравил меня с победой в номинации "Прорыв года" и ушел. Я даже ездил за ним в Австралию, пытался уговорить его вернуться к работе. Я думал, ты в курсе. Хёкдже молится о том, чтобы Господь спас его прежде, чем он развалится на сотни мертвых кусков. ___ "Он появится завтра", - обещает себе Хёкдже в конце каждой ночи, в начале каждого утра. Иногда ему снится, что он в Австралии, а Донхэ стоит в нескольких метрах от него, где-то в тени, и тайно наблюдает за тем, как Хёкдже греется на солнце и лежит на песке. Иногда на Донхэ фланелевая рубашка, иногда - выглаженный костюм. Иногда ему восемнадцать, а иногда - тридцать два. Но все это не имеет значения, потому что у него всегда одинаковый взгляд. После таких снов Хёкдже просыпается с именем Донхэ на губах, выжимает свою мокрую подушку от слез и слегка умирает. Постепенно недели превращаются в месяцы, Хёкдже забывает данное себе обещание и лишь когда идут дожди, он вспоминает, что ждет кого-то, кого-то, кто, возможно, принесет ему зонт. Впрочем, возможно, он уже не ждет никого. ___ Месяцы превращаются в годы - первый, второй. Хёкдже думает, что Шивон бросит его, как это сделали все остальные, но он по-прежнему держится на связи. Отправляет Хёкдже открытки в День рождения и на Рождество, и пусть даже их подписывает секретарь - а в этом Хёкдже уверен, потому что когда-то чуть было не переспал с этой девушкой - Шивон заставляет ее рисовать клубнику на каждом послании. И даже когда его секретариат претерпевает изменения в составе, нарисованная клубника остается неизменной. Картинки приходят в разных цветах, но благодаря ним Хёкдже знает, что Шивон все еще на прежнем месте. - Ты Чхве Шивон? - спрашивает Хёкдже после шумной новогодней вечеринки, когда Шивон настолько пьян, что вряд ли способен помнить свое имя. - Я всегда был и буду Чхве Шивоном, - несмотря ни на что отвечает парень перед тем, как его ассистент снимает его с плеча Хёкдже. - Я... Люди вообще не особо меняются с жизнью. Хёкдже надеется на то, что он прав, и его надежда настолько сильна, что он возвращается домой и в очередной раз наводит порядок - меняет простыни и вычищает ванную комнату. На случай, если он ждет не напрасно. На случай, если Донхэ все же придет. Постучится прямо из Сеула в его сны. ___ Хёкдже наконец-то находит подходящую танцевальную команду. Не самую грандиозную, но вполне сносную. Они участвуют в танцевальных соревнованиях и как только выходят в финал, Хёкдже приглашает на шоу семью, Джунсу, Шиндона и даже торговку мясом, которая на самом деле является парнем по имени Джоуми, его канадского парня и их наполовину обритого хомяка. Джоуми клянется, что не придет, но его парень отводит Хёкдже в сторону и говорит, что они обязательно будут, только, пожалуйста, не надо звонить в службу защиты животных - бритье хомяков - это всего лишь хобби, но никак не жестокое издевательство. Получается не слишком много приглашенных людей, но Хёкдже живет новой жизнью в другой части мира всего четыре года, и заводить знакомства некогда - целыми днями он работает и репетирует танцы, а по ночам ждет. Последним Хёкдже отправляет приглашение для Донхэ, затягивает с ним отчасти потому, что хочет сделать его идеальным, отчасти потому, что не знает адреса парня. В конечном итоге он отправляет письмо в их общую старую квартиру, ту самую, с волшебным ковром, плачущим Донхэ и новичком Хёкдже, ту самую квартиру, где они провели большую часть жизни. Хёкдже понимает, что вероятнее всего, Донхэ уже распрощался с той квартирой, но все же надеется. Сомнения переливаются в мыслях, шепчут на языке, подозрительно напоминающем французский. Но Хёкдже не слушает, ему все равно, да и французского он не знает. - Это трусливый поступок. Никчемный, - говорит Шивон. - Вы взрослые мужики, но до сих пор страдаете подростковыми коммуникативными проблемами. У меня есть номер Донхэ, можно просто позвонить ему и— - Нет, - протестует Хёкдже, возможно, слегка поспешно. - Спасибо. - Почему нет? Он в Сеуле. И чтобы ты знал - он живет по соседству с тобой, в здании рядом. - Он все равно наверняка занят, - отвечает Хёкдже, хотя в мыслях только одно: "Не лишай меня сна". ___ Команда Хёкдже занимает на соревнованиях второе место, они идут в бар, пить соджу, пока ритм музыки все еще стучит в костях. Хёкдже не пьет, объяснив свое воздержание тем, что: "Один человек сказал, что мне не следует пить", и уходит домой раньше других. Облака фиолетовые и красные, словно налитые синяками и сочащиеся кровью, ужасные облака. Хёкдже бродит по улицам, позволяя затихающему ливню втягивать себя в унылый спектакль. Солнце бьет в спину огненными лучами, но Хёкдже холодно как никогда. Дверная ручка тоже покрыта слоем невидимого льда, и на секунду Хёкдже кажется, что он снова проваливается в стеклянный мир. Он не хочет идти домой, надеется, что в кинотеатре, возможно, есть дополнительная рабочая смена... И тем не менее, дверь внезапно открывается от сквозняка и прежде чем Хёкдже успевает закричать: "Джунсу! К нам забрался грабитель, на помощь!", он замечает парня в черном, который сидит на его кровати. Но этого просто не может быть! Или может? Хёкдже так старался на сцене не для того, чтобы все это оказалось очередным сном. ___ Они не обращаются друг к другу по именам, потому что это слишком, потому что слова всегда оказываются колючими и угловатыми, к тому же они оба не слишком чувствительны или умны. Они глупые и давно разбиты в куски, ожесточенные и пахнут дождем. - Ну так, - говорит Хёкдже, будто бы продолжая какой-то давний разговор. - Привет. Донхэ дергается, дрожит как скрипичная струна, смаргивает влагу с ресниц и вываливает на Хёкдже целый ворох бессвязных слов с отступлениями и извинениями, объяснениями и волнениями, вопросами и ответами. Фиолетовое солнце лениво ласкает их, проскальзывая сквозь занавески. Хёкдже молча терпит дорогой брендовый костюм Донхэ, его галстук и нетрезвые оскорбления, сигарету, по плохой привычке, но теперь уже ловко зажатую между губами, и надо всем этим возвышается призрак жизни. Белый, подавленный, он сидит на корточках. Невыразительный и бесцветный, напоминает Хёкдже о блюзе, который когда-то играл между ним и Донхэ, ударяясь о кожаную обивку мягких кресел. Он выглядит ужасно, но не критично, он плачет, но не грустит, а может, грустит, но Хёкдже в комнате, Хёкдже рядом, поэтому: - Все хорошо. - ...больше не было, осталось только твое лицо, я хотел видеть тебя, но то фото было таким огромным, а твои глаза совсем пустыми, поэтому я пытался сбежать, но ты не отпустил меня, ты прислал приглашение, зная, что я обязательно приду, но я ведь потерян, я теперь не принадлежу ни нашей квартире, ни тебе, и все время— - Донхэ, - шепчет Хёкдже. Пол скрипит, когда он подходит ближе, кровать прогибается, когда он упирается коленями в жесткий матрас, ищет ладоням опору и медленно проводит руками по накрахмаленной рубашке Донхэ. У парня холодные бедра, Хёкдже ерзает и опускается на его колени. Сокращает расстояние между ними настолько, что они не могут стать еще ближе. Тепло. Хёкдже легко толкает Донхэ в грудь, и он уступает, ложится на спину, запрокинув голову, тяжело вздыхает. Длинные, мягкие вдохи и выдохи заполняют пробелы, а Хёкдже касается лбом подбородка Донхэ. Ритмы танца все еще отбивают электрическими разрядами в пальцах, и парень уверенно расстегивает пуговицы на рубашке Донхэ. Развязывает галстук, ослабляет и вытягивает, чтобы откинуть в сторону. Забирает у Донхэ сигарету и позволяет дыму закружиться в воздухе. Наблюдает за тем, как взгляд Донхэ задерживается на серой паутине смога, читает в нем старые болезненные желания. Они ослабевают, почти уходят, рассеиваются. Хёкдже гасит пламя дорогих канделябров, что обжигает пальцы Донхэ. Смазывает макияж с его скул и век, запускает пальцы в его уложенные волосы, спутывает пряди, превращая прическу парня в полнейший хаос, в котором под краской видны отросшие черные корни. Они оба плачут, хотя и не могут вспомнить причину собственных слез - они слишком близки, две простые фигуры, вытянувшиеся в темноте. Наконец-то. В первую секунду это даже не поцелуй. Хёкдже вдыхает дым из легких Донхэ, а затем один из них поворачивает голову, и это уже поцелуй. Поцелуй. Зажатый, неловкий. Губы приоткрыты, но они оба боятся продолжить. Они еще не готовы, они по-прежнему далеки. Хёкдже слегка отстраняется, но продолжает цепляться пальцами одной руки за волосы Донхэ. Они влажные, гладкие, запутанные, и это по-настоящему успокаивает. Второй же рукой Хёкдже бьет Донхэ в челюсть. Это не легкий, шутливый удар вроде того, каким парень одарил Джунсу, когда он назвал его производителем блесток для красивой задницы, и не легкий толчок костяшками, которым Шивон частенько приветствует Хёкдже в состоянии славного подпития. Это настоящий удар, кричащий: "Я ненавижу тебя! Ненавижу тебя всей душой! Ненавижу тебя, потому что я такой глупый, и ты глупый! Почему мы вообще себя так ведем?" Удар, от которого у них обоих перехватывает дыхание. В следующую минуту все превращается в свободное падение, лишенное гравитации, но не напряжения. Хёкдже отодвигается, лишь бы оказаться чуть дальше от пустого взгляда Донхэ. Удар. Хёкдже опрокидывается на спину, дергается и усмехается сквозь слезы. Темно. Хёкдже думает, что вместе с ними, где-то между, упало солнце. Проходит секунда, и Донхэ оказывается рядом, нависает над Хёкдже и обнимает его лицо ладонями. Хёкдже внимательно рассматривает Донхэ, вглядывается в его темные глаза и видит, что в нем, наконец-то, просыпается кто-то другой, парень, способный ударить в ответ, парень с белыми, сбитыми в кровь костяшками пальцев, с раскрасневшимся носом и слезами, наворачивающимися на ресницы. Прежний Донхэ. Хёкдже пробует на вкус кровь и звездный туман, а затем обхватывает руками шею Донхэ и притягивает парня к себе, обнимает, перекатывается, чтобы оказаться сверху. Зубы. Кулаки. Ногти. Полнейший хаос. Хёкдже больше не падает в одиночестве. Возможно, в какой-то момент они уже ударились о землю вдвоем, пока прижимали друг друга к стенам, столам и снова к кровати, пока рвали друг на друге одежду и кричали бессвязные фразы. "Я люблю тебя! Я тебя ненавижу! Я так скучал, почему ты не возвращался? Почему только сейчас?" "Прости, теперь я рядом..." Впрочем, возможно, они так и не успели упасть и достичь земли, но это, в общем-то, уже не важно. ___ Хёкдже открывает глаза. Солнца нет. Хёкдже зажмуривается и начинает отсчитывать цифры, доходит до двух тысяч семисот тридцати четырех или тридцати пяти. Снова открывает глаза и встречается взглядом с Донхэ. - Доброе утро, - шепчет Донхэ, пытаясь придвинуться ближе, но Хёкдже мгновенно его останавливает. Донхэ удивляется, хотя может и нет - его лицо частично покрыто ссадинами и царапинами. - В чем дело? - Подожди, - говорит Хёкдже и в очередной раз закрывает глаза, отсчитывает до девяти тысяч одиннадцати, а затем проверяет свою догадку снова. Маленький лучик солнечного света перекатывается по коже Донхэ и ложится ровно между их телами, устраивается в тонкой полоске воздуха между грудью Донхэ и грудью Хёкдже. Донхэ возмущенно вскрикивает. - Серьезно, что ты— - Солнечный поцелуй! - объявляет Хёкдже. Поцелуй получается необыкновенно долгим, а значит, его определенно стоило ждать. ___ Иногда так бывает, что солнце всходит и в пасмурные дни, мир продолжает проливаться дождем и бушевать штормом, когда это нужно. В понедельник Кюхён уговаривает Донхэ вернуться к работе. Во вторник Шивон просит Хёкдже прийти в офис и забрать забытые им вещи. На стене Хёкдже видит фото. Лицо Ынхёка, а рядом с ним лица Хичоля, Кюхёна и многих других моделей, которые когда-то мелькали по телевизору. Хёкдже думает, что все эти лица необыкновенно красивы. Кого-то из людей уже нет, кто-то по-прежнему здесь, но, как бы там ни было, их лица останутся после, останутся навсегда. - Сегодня у меня вечеринка, в десять, придешь? - спрашивает Шивон, когда Хёкдже уже подходит к двери. - На десерт будет клубника. Хёкдже широко улыбается блестящей улыбкой. - Нет, сегодня у меня свидание. И солнце встает. Несмотря ни на что.