☠
- Йери-я, - слышится отдалённо где-то сбоку, и от знакомого голоса Тэхён готов уже практически вывернуться наизнанку. – Пойди где-нибудь прогуляйся, мне надо поболтать с ним. Тэхён в их сторону не смотрит, но с лёгкостью представляет, как игривые, большие глаза девчонки, обращённые вопрошающе к Чонгуку, накрываются серьёзным недопониманием. И щёчки миленькие её хмуро надуваются, потому что, естественно, всё это возмутительно. И выглядит странно. Отдать предпочтение разговору с Тэхёном, с тем самым, с кем вовек никто здесь не общался, теряя драгоценные минуты с ней наедине – такое понять наверняка ей не под силу. - Йери, - утвердительно повторяется вновь, но уже вблизи, верно для ушей Тэхёна, и энергетическое поле приближающегося Чонгука, сокрыв в своей тени немые отголоски вчерашнего всепоглощающего ужаса, словно раздувается с каждым шагом от важности и чисто мужского бахвальства: – Моя девушка. Ты ведь её знаешь? Тэхёну искренне непонятно, зачем сей вопрос вообще всплывает наружу; он застывает над их головами клубком серого дыма от сигарет ещё на несколько долгих секунд. Облокотившись о дерево и продолжая буравить взглядом словно неживую траву под ступнями, Тэхён усмехается и делает следующую затяжку. - Вас обоих пол-университета знает, - выдыхает он мгновением позже и скребёт носком ботинка, нервничая. Нечасто с ним кто-либо говорил. - Вы бы ещё прямо перед учителями сосались. - Ты, кстати, что-нибудь знаешь о них? – немедля задаёт свой главный вопрос Чонгук, внезапно повернув нелепый разговор в другое русло, и его чудовищных размеров эго – Тэхён не верит даже поначалу – пристыжено чуть-чуть скукоживается, и на минуту между ними повисает молчаливое непонятночто. Оба только одно понимают: что о подобном здесь так просто ни с кем не говорят, подобным просто-напросто не принято интересоваться. Сверху, находясь где-то под куполом, на них скучающе глядит искусственное солнце – большая лампа преувеличенно лимонного оттенка. Набравшись смелости и даже подняв ненамного взгляд, упираясь им точно Тэхёну в локоть, Чонгук настойчиво решает продолжить: – Я вдруг после вчерашнего, ну, подумал, что тебе может быть что-то известно. В смысле, для чего в конечном итоге мы здесь вообще? - Чувак, я мысли не читаю, - переступая с ноги на ногу, Тэхён сочувствующе качает головой, случайно задевая взором воротник чонгуковой рубашки, и у того внутри аж ёкает от страха, что «этот ненормальный» вдруг может посмотреть чуть выше, в глаза. - Я же только чувствую. Тебе бы лучше с такими вопросами к телепату. Правда, насколько мне известно, природа нам ещё подобных сюда не подбрасывала. Чонгук перетаптывается на месте теперь тоже, суёт ладони в карманы брюк и тут же их вынимает, не зная, что сказать дальше. Эмоции в нём кружат осиным роем, и парочка особо жужжащих, естественным образом достигнув Тэхёна, начинает шептать ему тихо в грудь что-то о сожалении, о неуверенности, о тревоге и печали. Чувства этого черноволосого, не совсем понятно, что конкретно от него ждущего, витают совсем рядом, обдают тэхёнову кожу привычным жаром, а затем и вовсе кусаются вновь непреодолимым страхом и острым, игольчатым желанием им с кем-то поделиться. Глаза Чонгука скользят вдруг целенаправленно к его лицу – должно быть, в припадке необъяснимой нужды кому-то высказаться, тот напрочь забывает, с кем имеет дело и как мгновеньем ранее сам же и боялся встретиться глазами. Выругавшись под нос, Тэхён становится к нему спиной, пытаясь игнорировать все разом полетевшие ему в лопатки неозвученные вопросы и чересчур громкие сомнения растерявшегося парня. И ждёт ещё минуты две, пока тот разберётся в собственных эмоциях и решит, в конце концов, как относиться дальше к «ненормальному» Тэхёну: подобно остальным, возненавидеть всей душой за то, что он случайно стал свидетелем его постыдной, слёзной боли, ну или, может быть, всё же… - Я вчера в первый раз перенёсся в будущее. А потом вернулся и как раз наткнулся на тебя, вероятно, поэтому ты внезапно почувствовал моё.. мои… Тэхён давится резко втянутым в себя ядовитым дымом и сильно закашливается уже второй раз за эти сутки. Пора бы, к слову, прекратить раскуривать путём полулабораторных-полумагических экспериментов выращенную кем-то травку. - Ну, я… - продолжает тянуть Чонгук, с трудом выискивая слова, отчасти не понимая, зачем это всё рассказывает. Зачем всё же доверился. - В смысле, до этого мне удавались лишь смутные видения грядущего, а тут вдруг самый натуральный скачок во времени… Класс медитации несёт свои плоды, - заканчивает он, неловко усмехаясь. Спустя десяток криков кружащих над их головами наколдованных птиц, когда Тэхён в конечном счёте перестаёт стучать себя кулаком по спине и сплёвывает в результате на землю, Чонгук подступает ближе и боязливо пялится ему в затылок. Ещё мгновение, и непосредственного контакта глаза в глаза уже не избежать – и точно, Тэхён, забыв про всё на свете, ошеломлённо крутанувшись на пятках, впивается своим болезненным взором прямиком в искрящиеся любопытством чёрные зрачки. Три, два, один, и… - А, чёрт, это и правда больно, как все говорят! - Чонгук резко шипит, от неожиданности подпрыгивая на месте, стремительно трёт ребром ладони будто бы ущипленные уголки слезящихся очей. Тэхён ему бросает твёрдое «дурак» а-ля вердикт или диагноз и начинает корить себя вдвойне, испытывая муки совести за то, что оплошал и вовремя не отвернулся. Да, жизнь его была не бочкой мёда, со сверхспособностью не подфартило тоже, но наносить ею же, треклятой, ущерб кому-либо он ненавидел больше всех. Пускай даже тем, кто считал его ненормальным, кто от глупого страха и задетой гордости желал ему только зла. Пускай даже потому, что какому-то черноволосому придурку вдруг стало просто интересно. Тэхён ему, хлопая по плечу успокаивающе, говорит прямо в ухо: «Эй. Ну и как там, в будущем-то?» Тэхён, чувствуя себя препогано, пытается отвлечь согнувшегося пополам парня от ядовитой колкости под веками и нанесённых душевных увечий, ему и так ведь вчера было отчего-то кошмарно скверно. Чонгук, моргая чаще обычного, неутешительно сводит губы в тонкую, змеящуюся полоску, и Тэхён в который раз улавливает в нём непроходимую, густую и снежную грусть. Чонгук говорит: «Будущее, чувак, отстойно. Может, выпьем по паре банок пива?»☠
Всё начинается с дождя. Впервые тот обрушился на них, несущий кому дар, кому проклятье, пятью годами ранее – стена та серая, холодная, была плотнее, нежели обычно, буквально резала по человеческим плечам и пахла чем-то едким, химическим. Тэхён попал в эти ливневые кислотные объятия возвращаясь пешим ходом из соседнего селения. Там можно было ещё достать ценою в несколько монет необходимые лекарства – сестра его в лихорадке слегла с неизвестной болезнью как раз в канун тэхёнова дня рождения. Он помнил, как на утро после ядовитого душа зверски организм мутило, выворачивало внутренности все, а к вечеру внезапно разыгралась, будто раскалённым ломом долбящая его мозги, мигрень. На следующий день он, двенадцатилетний, начал остро чувствовать предсмертную агонию хрипящей, еле дышащей сестры; сидящий подле кровати младший брат их рыдал навзрыд уже которую минуту, потрескавшимися пальчиками жалостливо растирая веки. Тэхён ведь не знал ещё тогда – не стоило заглядывать ему вглубь глаз, стараясь донести до малыша своё наивное, извечно глупое «всё будет хорошо». Шестью утрами позже маленького брата растерзали в клочья у колодца чудовищные порождения мутировавших от новой порции дождя собак. И слова «хорошо» уже впредь для Тэхёна больше не существовало. Ему терять было абсолютно нечего, когда к ним на окраину, в конце концов, вслед за расплывчатыми слухами явились представительно одетые персоны. По государственному указу всех новоиспечённых малолетних «суперменов», пострадавших от кары небесной, увозили в отдалённый штаб, чтоб предоставить им защиту и защитить от них же остальных. Тэхёну обещали тёплый дом, еду четыре раза в день и научить контролю собственных «талантов». Дожди, разбрасывающие наугад весьма сомнительные силы, как будто бы вдруг заскучавший после пары-тройки апокалипсисов Бог решил устроить праздничную распродажу в виде просроченных осадков, как оказалось, впервые пронеслись над угасающей землёй ещё пятнадцать лет назад, затронув западное полушарие. Поэтому некоторые люди, по заявлению явившейся за ним мадам в смешных очках, определённо и давно уже лучше знали, что к чему. Поэтому Тэхён легко поддался, когда та будто бы из воздуха пред ним ладонями наколдовала эфемерную гирлянду разноцветных искр, стянув её затем в тугой клубок из ниток и разбросав мгновением позже крохотным салютом у него над головой. Тэхён, правда, тут же нечаянно отплатил ей своим восторженным недостатком-взглядом, и на светлые волосы его вместо желтоватых отблесков постепенно гаснущего фейерверка посыпался чернеющий пепел, а престарелая, толстоватая женщина в красном пальто ещё долго шмыгала от боли, весь путь до самого места назначения. Учебный штаб нашёл своё расположение на изолированной территории старинного, заброшенного давным-давно университета. Словно в чью-то банку помещённый, элитно огороженный со всех сторон от внешней пустоши, университетский городок в сумеречное время пестрил навязчиво подмигивающим светом из окон невысоких зданий и пятнился разношерстными скоплениями учеников. Одни из них с надеждой утыкались лбами вверх, в небесного цвета крышку, быть может, отдаваясь грёзам и гадая, что будет с ними дальше, другие же, набившись в кучку, друг другу демонстрировали собственные умения и хвастались, кому достались лучшие из них. По вечерам Тэхёну здесь, на воздухе, жилось почти терпимо. - Значит, ты на собственной шкуре ощущаешь всю эту собачью дрянь, что сидит внутри каждого человека, просто находясь рядом с ним? Я думала, эмпатам обычно для этого требуются непосредственные прикосновения. И меня сейчас тоже чувствуешь? – слегка кудрявые локоны громкоговорящей Йери забавно прыгают, пружинят, когда та вертит головой. Глядит то на Чонгука изумлённо, то снова – не по правилам – в лицо Тэхёна, хоть сам он и стремится носом к «потолку». - Угу, - мычит он, принимаясь высчитывать проявляющиеся постепенно дурацкие и ненастоящие звёзды, мерцающие глупо и фальшиво под сводом сгенерированного кем-то неба. Теперь большая лампа в форме кривовато подвешенного полумесяца отсвечивает в серёдке серо-жёлтым, грязноватым цветом, а кампус вдруг в нахлынувшей ночи сильнее лишь напоминает одну огромную и идеальную ловушку, особенно-то с этим высочайшим кругом ровного бетона по краям. «И твою дрянь чувствую, да», - меланхолично добавляет про себя Тэхён, ещё тише следом отмечая, что вблизи дрянь её эта внезапно оказывается какой-то лучистой, в меру тёплой, приятно обволакивающей, нежели обжигающей. И что ещё ему даже неловко немного становится от одного её конкретного, допустим, ощущения: Чонгук, расположившийся на земле с нею рядом, беспечно пальцами рисует замысловатые узоры на её плече, и, судя по всему тому, что проецируется и на Тэхёна, черноволосому придурку сегодня точно повезёт. - Хреново тебе, друг мой, должно быть приходится, - заключает Йери с лицом невинного младенца, а затем откидывается полностью на пронзительно зелёный, даже в темноте, ковёр искусственной травы. В какой именно момент этого дичайшего в своём разнообразии дня он, всегда одинокий, стал кому-то другом, Тэхёну непонятно. Он валится, подобно девушке, на спину, пытается чуть-чуть расслабиться и абстрагироваться от скопившихся за сегодня ощущений ноющего типа, и в сантиметрах от космической энергии Йери, на самом деле, оно не кажется предметом уж совсем невыполнимым. Вдобавок большинство студентов всё-таки ложатся уже спать, а с ними утихают и их внутренние тараканы. Но только стоит лишь особенно прислушаться к эмоциям Чонгука, как внутренности напропалую тонут в синеве его тревоги и истеричных дум. - А что, Чонгук правда захныкал, как маленький, посмотрев тебе в глаза? – не унимается забавная девчонка и, веселясь, с издёвкой тычет в бок нахохлившемуся бойфренду. Тот лишь утягивает её в охапку мускулистых рук и, недовольно цокая, накрывает шаловливый рот ладонью; Йери попискивает тоненько, а потом хохочет вовсю, принимаясь кусать мужские худощавые пальцы, и всё же, в конце концов, отпихивается. На лице Чонгука расплывается улыбка, чуть притупляя постоянные волнения в груди, и эти двое начинают откровенно пялиться друг в друга, оставив бренность мирозданья позади. Тэхёну рядом с ними, незнакомцами-друзьями, становится вдруг на одно оглушительное мгновение запредельно радостно, так, как не бывало уже давно - наверное, если подумать, никогда. И то непонятно - его это эмоции однозначно или нет. Но одна ярчайшая секунда сверкающим во тьме сокровищем осторожно таки помещается им в коробочку-сердце и запирается бережно на ключ, чтобы не смыло впоследствии чужим потоком умертвляющих эмоций. Всё же Тэхён не знает теперь, будут ли когда-нибудь ещё в его душе искриться подобные звёзды-моменты. Всё же будущее, двумя часами ранее нахлынувшее на него коротким монологом поспешно изъясняющегося Чонгука и с того момента так и оставшееся вертеться в голове заевшей исцарапанной пластинкой, наступало неизбежно.☠
- Всё хорошо. Я всё продумал, - заверяет Чонгук своё отражение, влажной ладонью обтирая горячий лоб и щёки. Губы шепчут, неясными очертаниями медлительно прорисовываясь на зеркальной, укрытой словно густым туманом, запотевшей поверхности. Лицо его застывает бледной маской где-то там, внутри стеклянного листа, теряясь между трещиной, прошедшейся дугообразно, и странного происхождения чернеющими ссадинами – потёртостями, что были будто бы оставлены когда-то когтями смолянистого чудовища, стремящегося вырваться наружу в этот век из зазеркалья. Ему бы, древнему, здесь, конечно, не понравилось – в испуге он забрался бы обратно, ворчливо фыркая, вновь исчезая в безмятежной старой глади принадлежащего только ему дома-зеркала. Чонгук смотрит куда-то туда, вглубь чужого обиталища, в собственную мутную тень напрасно долго – она ему не отвечает, лишь возвращая злостный взгляд назад. - Мы там точно выживем. Лучше уж там, чем здесь. Уверенность в голосе, подрагивающая от своей мнимости, в конечном счёте соскальзывает ослабленным остатком с губ, вместе с каплями пота, и разбивается о днище умывальника - горячая вода из только что закрученного крана, наперекор всему, ещё струится тоненько и кривовато, и утекает вместе с верой в лучшее в покрывшийся желтеющим налётом слив. Черноволосый парень в приступе скоблящего под кожей отчаяния бьёт ладонью по краю раковины, но, несмотря ни на что, мгновением позже мужественно стискивает собственную немощность в зубах. Всё правильно, теперь судьба услужливо подкинула Тэхёна - тот понимает, тот в курсе его боли и боязни потерять, и что главнее, этот ненормальный, единственный из них троих, кто может своей силой хоть как-то и кому-то противостоять. Чонгук находит их двоих в самом дальнем корпусе библиотеки, в пыльном безнадзорном кабинете, где из поломанного открытого окна в просветах между ядерно-зелёными листьями безмолвно караулящих деревьев виднеется унылая серость бетонной стены – находит и нисколечко не удивляется. Йери повадилась тащиться хвостиком вслед за Тэхёном, а тот слишком часто в последнее время укрывается под крышей глухого здания, в специальном отсеке, где развернулся склад потрёпанных созданий, почти музей из дряхлых, барахлящих штук. Когда-то эти вещи очевидно были в обиходе, Йери даже распознаёт какие-то из них – они с Чонгуком прибыли сюда из города крупнее, там ещё в какой-то мере процветала человеческая жизнь; Тэхёну же все эти забавно выглядящие экспонаты, загадочно хранившие историю людей, были совсем в новинку. До прихода Чонгука они сидят и смотрят здесь кино. Если точнее, один лишь получасовой отрывок, крутящийся из раза в раз по затхлому, толстопузому предмету. На говорящем, гипнотизирующем цикличностью своей картинки аппарате висит потрёпанная табличка «телевизор». Тэхёну этот ящик до сих пор представляется, в принципе, изделием бесполезным, но всё же, окружённый чем-то неизвестным, интригующе допотопным, рябящий сероватыми зигзагами квадрат приковывает взгляд к своей неумолкающей ловушке. Йери в такт стрелке часовой, не замечая приоткрытой двери, завороженная фрагментом из фильма, всё продолжает дёргать маленькой ступнёй, похлопывая обтёртым задником сандалии по пятке. И Тэхёну бы наверно сей нервный жест уже за целый час осточертел, вот только стучащее так же ритмично собственное капризное сердце вымаливает ещё чуть-чуть терпения, чтобы понежиться и дальше в плавных приливах её тёплых, разделённых с ним на двоих безголосых впечатлений. Йери оказывается совсем не такой, какой он раньше её себе представлял, когда видел где-нибудь в компании Чонгука. А тот их идиллию своим присутствием совсем не нарушает, как заходит - по крайней мере, внешне, внутри Тэхёна сразу обдаёт привычным холодком чужих терзаний, – он просто занимает молчаливо место по соседству, выжидая окончания крутящегося фрагмента, вытаскивает от скуки с ближайшей полки незнакомый фолиант. Раскрытые страницы поднимают в воздух клубящуюся бурю пыли, Тэхён закашливается уже наверно в сотый раз, зато Йери переключает всё внимание с экрана на двух гримасничающих от праха старины ребят. Она закатывает глаза и начинает заразительно смеяться, глядя на них, но затем всё же осторожно отбирает у чихающего третий раз подряд Чонгука толстый пылесборник и, скорчивши мордашку, боясь снова потревожить ветхую бумагу, тихонько засовывает книгу обратно вглубь стеллажа, туда, где ей самое место. Шипящий рядом телевизор, вторгаясь немного комично, трагичным мужским голосом добавляет к нестройному трио из покашливаний и смешков своё особо громкое «И что нам всем теперь делать, Берт?», и невесомые смешинки, застыв весельем лишь на парочку мгновений под самым потолком вместе со взмывшими туда частицами пыли, берутся уже вскоре напряжённо в тишине звенеть, а следом и вовсе поникнув опускаться вниз. Чонгук осознаёт, что момента лучше этого не смог бы подобрать, в конце концов, у них осталась лишь неделя. Прочистив горло, он глядит сначала на плечо Тэхёна, словно в поисках поддержки, а затем в глаза ничего не подозревающей до сих пор Йери: - Нам надо бежать отсюда, - уверяет её взглядом, улыбаясь, лишь бы не пугать, - и у меня есть даже план.