Качели

It’s all right take my hand don’t cry I tell you it’s okay even if it’s a small light the darkness can’t swallow it

Чонгук много путешествует. Путешествует по незнакомым городам и странам чужих мыслей и воспоминаний, сохраняя их, эти миры неизвестных ему людей, запоминая их истории или записывая их в свой потрепанный блокнот, с которым он не расстается. Когда Чонгук попадает в очередной мир, он сразу чувствует, что ему, этому миру, скоро придет конец. Где-то вдалеке рушатся здания, а небо, на которое смотрит Чонгук, – абсолютно пустое. Он идет по безлюдной улице и видит впереди море, на котором стоят – даже Чонгук, повидавший всякого, удивляется – большие качели. На качелях, не двигаясь, сидит какой-то парень, очевидно, тот, кому этот мир и принадлежит, и Чонгук осторожно ступает на поверхность моря, словно покрытую прочным невидимым льдом, благодаря которому Чонгук спокойно доходит до качелей. – Привет, – он дружелюбно улыбается, садясь на свободное сидение, и протягивает руку, представляясь: – меня зовут Чонгук. Парень никак не реагирует, и Чонгук переводит взгляд на море. Оно тусклое, почти уже полностью потерявшее свои краски, такое же, как небо у них над головами. – Как тебя зовут? – Чонгук поворачивается к парню и пытается ободряюще улыбнуться. – Какая разница? – спрашивает парень и тут же, противореча своим же словам, добавляет: – Юнги. Чонгук все понимает. Каким бы отстраненным или безразличным Юнги ни выглядел, он знает, что умирает, и поэтому хочет – где-то в глубине души хочет – чтобы его помнили, чтобы знали, что он жил, чтобы его имя хоть у кого-то осталось в памяти. И Чонгук сохранит его, это имя. – Твой мир рушится, – словно это и без того неясно, говорит Чонгук, смотря на Юнги. – Что с тобой случилось? Юнги поворачивается к нему, и Чонгук видит мрачную комнату и языки пламени в его глазах. – Пожар? – уточняет он. Тихий смешок. – Я сжег себя. Чонгук смотрит на море, почти полностью потерявшее свой цвет. – Ты же знаешь, что тебе недолго осталось? В той комнате все скоро сгорит, и ты вместе с ней, – Чонгук переводит взгляд на небо. Если присмотреться, еще можно различить хоть какие-то цвета, и он видит серо-голубые облака и тусклый дым, закрывающий собой бледно-розовые небеса. Чонгук чувствует, как ему становится невыносимо больно. Закат. Небо словно горит. Пожар. Он отворачивается. – Пойдем со мной, – предлагает Чонгук, рассматривая лицо Юнги. Юнги не отвечает. Просто поднимает голову и смотрит на плоское, наконец ставшее бесцветным небо. Оно пустое. Он начинает медленно раскачиваться на качелях, и Чонгуку кажется, что к морю постепенно возвращаются краски. Но, когда Юнги отрицательно качает головой, наваждение проходит. Море снова тускнеет. Тогда Чонгук вскакивает и забирается на боковую стойку качелей, начиная раскачивать Юнги. Тот сначала удивленно смотрит на него, а уже через пару мгновений, когда Чонгук раскачивает его все сильнее и сильнее, Юнги зажмуривает от страха глаза и со всей дури вцепляется в ледяные балки. Юнги холодно и страшно, он дрожит, и Чонгук раскачивает его так, что кажется, что качели скоро не выдержат такого напора и сломаются. Чонгук кричит что-то, но Юнги его не понимает. Не слышит из-за ветра и страха. Чонгук просит открыть глаза. Юнги боится. Холодный ветер пронзает Юнги, и он словно оживает. Юнги резко распахивает глаза и смотрит куда-то вдаль, на крах своего мира. Он видит, как все рушится, видит пожар на своем небе и грусть своего моря и, дождавшись удобного момента, неожиданно для Чонгука и самого себя спрыгивает с качелей. Замерзшая поверхность моря словно разбивается на маленькие кусочки, когда Юнги, зажмурившись и до крови закусив губу, погружается в воду. Пока Чонгук добегает до него, Юнги уже успевает вынырнуть и теперь молча сидит на поверхности воды, смотря на качели. Они рушатся. – Пойдем со мной, – дрожащим голосом повторяет Чонгук, придвигаясь ближе и проводя рукой по влажным волосам Юнги. По его лицу стекают капли воды, словно тушащие огонь в его глазах, и Чонгук чувствует, что вот он, конец, совсем близко. Море абсолютно бесцветное, и от мира Юнги остались одни качели. Юнги смотрит на Чонгука ясным, не подернутым дымкой пожара взглядом, и Чонгук впервые за долгое время боится. Боится, что не успеет. Не успеет сохранить Юнги. Чонгук чувствует, что осталось совсем немного. Пару мгновений – не больше. И, когда Юнги наконец кивает, Чонгук испытывает невероятное облегчение. Он крепко обнимает Юнги, чувствуя, как мокрые руки неуверенно скользят по его спине. Качели стираются в пыль, и небо словно падает на них, разбиваясь на осколки, но Чонгук продолжает прижимать к себе Юнги, боясь хоть на секунду отпустить. Когда все заканчивается, вокруг них – абсолютная пустота, и Чонгук видит осколки в глазах Юнги. Осколки, оставшиеся от его разрушенного мира. Чонгук не знает, был ли Юнги в нем счастлив (вряд ли, конечно, раз он сжег себя), но теперь, когда этого мира нет, из сгоревшего сердца Юнги словно вырвали кусок, не очень любимый, но очень нужный. Ему больше некуда идти. У него больше ничего нет. Ничего, кроме сжимающего его руку Чонгука. Юнги смотрит на Чонгука, и тот улыбается уголками губ, пытаясь подбодрить, но получается не очень убедительно. Просто Юнги слишком больно. Больно, потому что он умер со своим миром, и это не залечить простой улыбкой. Он пока не знает, что со временем его раны затянутся, как это когда-то случилось с ранами Чонгука, и затянутся они именно благодаря этой улыбке и этим рукам, которые будут крепко обнимать его и сжимать его руки, благодаря теплому взгляду и успокаивающим словам – благодаря Чонгуку. come take my hand//just take my hand