Земные наслаждения

— Женское тело тебя просто не привлекает, так ведь? — пытливый взгляд черных глаз светился уверенностью, и замешательство Роба подтвердило предположение. Почти целую минуту Коул хранил молчание, не находя достойного ответа, и не в силах справиться с раздражением оперся на руки, чтобы подняться. — Думаю, нам уже пора, — окружающие юношу девушки почти бесшумно выдохнули от испуга — никто не смеел прерывать аудиенцию, кроме шаха. — Ты, верно, уже стал шахом, раз решил первым покинуть меня? — Нет, — Роберт испугался грубых интонаций и резких движений прислужников, двинувшихся прямо к нему. Шах жестом приказал им уйти и склонил голову к ученику Авиценны. — Верно. Я не отпускал тебя, еще не время. Следуй за мной! — сказав это, Ала-ад-Даула поднялся и, чуть покачиваясь от действия курительной смеси, скрылся за резным украшением. Коул посмотрел по сторонам, но, столкнувшись с каменными физиономиями стражников, спешно последовал за повелителем. — Как короток земной век человека, Йессия, — Роб шел на голос, он никогда не бывал раньше в покоях монарха, поэтому надеялся только на свой слух. — Как много человек упускает, погибая в страданиях и борьбе за свою или чужую честь. Последняя преграда в виде приоткрытой двери была пройдена, и Коул вошел в опочивальню шаха. — О, Великий… — опешил юноша, не найдясь со словами. Шах возлежал на постели, медленно избавляясь от одежды. Пронзительные, подведенные сурьмой глаза горели огнем. Такое пламя Коул уже видел раньше. У Барбера, когда тот встречал хорошенькую женщину, или у мужчин, снимающих шлюх в пабах. — Подойди ко мне, Йессия, отвергнувший моих самых лучших наложниц. Я видел в твоих глазах то, что нельзя выразить словами, а сейчас — еще и твой страх. Но вот, что я скажу тебе, ученик хакима. Какой смысл ожидать сонмы наслаждений в раю, если можешь получить их прямо сейчас. Ладони Роберта вспотели, шах производил на него странное воздействие, а может, это было результатом вдыхания паров, он не разбирался в причинах, побудивших его ступать вперед. Ала-ад-Даула обнажился и раздвинул ноги в стороны. Его налитый кровью член крепко и призывно стоял, словно покачиваясь в свете свечей, зажженных даже в дневное время, и отбрасываемых теней. — Аудиенция продолжается. Низкий голос шаха и его протянутая, украшенная перстнями ладонь заставили Роба сделать последний шаг. Женские тела не привлекали его не только потому, что сердце его было занято Ребеккой. И сейчас Коул быстро скинул свои одежды, обнажая крепко сбитое молодое тело. Он знал, что был красив, но не видел, чтобы кто-то смотрел на него с такой жадностью, от которой по спине проходила дрожь возбуждения. У Роба невольно поджались пальцы на ногах, когда шах огладил темную дорожку из волос, задев влажную головку ладонью. От запаха фимиама, что курился в этой комнате, у Коула закружилась голова и мысли стали жидкими, словно вода. Его ноги подкосились, и он упал на Шаха, вернее, прямо в его руки. Тяжесть чужого тела тут же придавила его сверху, и, открыв глаза, Роб понял, что уже лежит на лопатках. Вскинув бедра, он потерся о чужую эрекцию, настойчиво упирающуюся ему в низ живота. — Перевернись! — приказал Ала-ад-Даула, и Роб не посмел возразить, поверженный этим одержимым властью человеком. Шах провел пальцами по гибкой спине, наслаждаясь тяжелым частым дыханием страсти и медленно вошел. В его движениях не было нежности, но Коул чувствовал, что тот умело управляется с мужским телом, затемняя боль тягучим удовольствием. Он начал растворяться, превращаясь в тот самый фимиам, становясь его частичкой, плывущей в никуда и одновременно везде. Роб слышал стоны, и только позже он осознал, что они исходили от него самого. Такие отчаянные и исступленные, стирающие любые границы. Он был уверен, что летит в райские кущи, когда с очередным движением шаха внутри него, член, трущийся о шелка, разрядился семенем. Удовольствие было таким сильным, что Коул вздрагивал еще некоторое время, ощущая, как доходит до пика его повелитель. — Что скажешь, Йессия, это было похоже на рай? Роб поднял вялую голову и расслабленно улыбнулся. За подобное богохульство грозила смертная казнь, но сейчас он отбросил в сторону любые религиозные суждения. — Лучшего я и не мог пожелать, о, Солнцеликий. Удовлетворенный ответом, шах вытянулся на постели, прикрывая глаза. — А сейчас, я полагаю, ты уже понял — аудиенция закончена, ты можешь идти. Коул собрал свою одежду и впервые за всю историю его отношений с шахом поклонился перед тем, как уйти.