Форма без содержания

Он вваливается в её покои без стука, без предупреждения, без лишних слов, с привычки. Она читает книгу, немного наклонив голову набок, то улыбаясь чему-то, то хмурясь, то посмеиваясь. Он падает на кровать рядом, просто смотря в потолок. Негоже, конечно же, Герцогу Веномания позволять себе такие вольности, но сейчас как-то все равно. По потолку расплываются темные пятна, которые отбрасывают то ли огни от свечей, то ли плоды его воображения. Балдахин, отделанный золотыми и серебряными нитями, начинает кружиться, и Герцог зажмуривает глаза. Над ухом раздается мягкий хлопок — она закрывает книгу. Пододвигается к нему и начинает гладить по голове, перебирая волосы. Он слышит каждое её движение, звук её дыхания, чувствует легкую улыбку на губах. — Прости, что потревожил, — вырывается хрип, который почему-то больно дерет горло. — Ты можешь со мной поговорить? Он поднимает на неё голову. Снизу вверх, в свете свечей и в ночной тишине её лицо кажется ещё красивее, чем обычно. Его обрамляют волосы нежного розового цвета, а синие глаза искрятся каким-то осознанным блеском, понимающим. Единственная зачарованная разумная кукла среди зачарованных бестолковых. Единственная, с кем можно поговорить как с живым человеком, а не как с искусственной прислугой. Надо же было влюбиться в другую, ту, из прошлого, из детских грез, которая в настоящем оказывается глыбой льда с тупыми углами. — Вы же знаете, что я всегда найду для Вас время. Герцог Веномания морщится. Как же это покорно звучит. Ему всегда нравилось то, что она постоянно борется с его чарами, пусть даже подвластна им. Он не знает, как Лукана это делает, но ему это чертовски нравится, это развевает общую либидальную скуку. Однако она лишь человек, который не может справиться с силами Дьявола. Иногда её замыкает. И в такие моменты Лукана забывает о своей бессмысленной борьбе и подчиняется. И даже это что-то в нем теребит. Но она не та, не та, не та. Ему нужна девчонка из прошлого. Это не потребность — прихоть. Нужно доказать себе, нужно доказать ей. Всему миру. — Хочу кое-что прояснить для себя. Она едва заметно кивает головой. Герцог Веномания закрывает глаза, поддаваясь её заботливым прикосновениям. Он слышит, как шипит воск от свечи, как шелестят тюлевые занавески от легкого ветерка, врываемого в комнату из открытого окна, как кричит сова. Но он не слышит ни единого звука из соседних комнат, где устроились девушки из его гарема. Да, все верно. Куклы ведь безголосые. — Вы уже можете начинать, — нетерпеливо говорит Лукана, с тяжестью выдыхая. Он усмехается. Значит, пришла в себя. Тем лучше. Раньше, когда он в первый раз её встретил, она обладала властным и жестоким характером. Но её род деятельности подавлял в ней что-то, ей приходилось подстраиваться под свое положение. Портниха. Жизнь в этом мире не щадит никого. Однажды она пыталась сбежать. Единственная среди всего гарема. Но он успел перехватить её. Всякий раз приходилось заново гипнотизировать строптивую, после чего она обязательно снова что-нибудь выкидывала. Когда-нибудь Лукана сбежит от него, и он ничего не сможет сделать. — Ты знаешь, надо мной издевались в детстве из-за неказистой внешности, — Герцог Веномания стискивает зубы. При воспоминаниях о прошлом внутри начинает бурлить злость. — Гумина на самом деле причинила самую большую боль. Я был... влюблен в неё без памяти. А она, богатая и красивая, скалилась в лицо. А сейчас она принадлежит мне, но, вглядываясь в неё, я понимаю, что она — прозрачная оболочка, набитая деньгами и капризами. Она всегда такой была. Понимаешь, каково это — осознать, что ты влюблен в одну лишь форму без содержания? Он сам не понимает, как его голова оказывается у неё на коленях. Он чувствует лишь одно — как головная боль отступает, заменяясь прохладой её ладони. Одна рука покоится у него на лбу, а другой она все ещё перебирает его длинные волосы. Это успокаивает и создает в душе какой-то порядок, выстраивает прямую линию эмоций. Лукана умная. Теперь он знает — она просто всю жизнь была умнее и сильнее других девушек, поэтому может противостоять ему. А сам герцог Веномания тоже когда-то был человеком. До тех пор, пока не связался с Дьяволом. После этого человек в нем был резко перечеркнут. — О, надо же, — в голосе Луканы проскальзывает ирония. — А осознавали ли Вы, что обрекли всю свою жизнь на одну лишь «форму без содержания»? Он резко распахивает глаза и убирает её руки. Хочется сжать их и сломать, чтобы кость больно хрустнула, чтобы она закричала. Его пробирает сильный озноб, но встает он с гордым видом истинного аристократа, нервно поправляет кружевные манжеты, не понимая, зачем это делает. Герцог Веномания останавливается в дверях и ещё раз кидает взгляд на Лукану. Она внимательно за ним наблюдает с досадливой ухмылкой на устах — сорвался разговор. — Вся моя жизнь — один сплошной грех, — наконец выдавливает он почти доверительным тоном, переступая через себя. — Вопреки всему, грехи всегда скрывают что-то в себе, имеют содержание. Именно поэтому моя жизнь наполнена смыслом. Лукана снисходительно улыбается и снова тянется к книге. — Удачи Вам, Герцог Веномания. Он выходит из её комнаты, стуча зубами от злости. Озноб никуда не исчезает, а становится ещё ощутимее. Если бы ему сейчас на пути попался кто-нибудь из гарема, он бы обязательно задушил несчастную собственными руками. Даже если бы это была Гумина. Особенно если бы это была Гумина. Потому что все было чертовски верно. Влюбиться в форму без содержания — значит обречь свою жизнь на форму без содержания. Заключить сделку с Дьяволом, опираясь на бессмысленность, — значит обречь свою жизнь на форму без содержания. Поддаться нелепой похоти — значит обречь свою жизнь на форму без содержания. И, умирая, Герцог Веномания осознает, что жизнь человека — это и есть проявление формы без содержания.