Странное утро

Я проснулся от непонятного жжения. Как оказалось, первый луч солнца, пробравшийся из-под портьер, жёг веки калёным железом. Это было странно. Ведь я всегда любил солнце, и в летнем отпуске загорал больше всех. Бронзовый цвет кожи и моя выносливость даже самого яркого полуденного солнца были предметом зависти друзей и знакомых… А теперь мне невыносимо чувствовать на себе какой-то жалкий предрассветный луч. Что за чертовщина… Я сунул голову под подушку и накрылся одеялом сверху, надеясь поспать еще хотя бы пять-десять минут. Хоть немного выспаться перед очередным из чертовски дёрганных рабочих дней с нестерпимо орущим начальством и вечной грудой препротивнющих бумаг. Но…но. Чёртово солнце. Мне казалось, что одеяло превратилось в раскалённую лаву и, чёрт возьми, я больше не мог под ним лежать! Вскочив с кровати, я метнулся к окну и плотно задёрнул тяжёлые шторы. Теперь в комнату не проникало ни луча, и я наконец смог успокоиться. Чувствуя себя до боли уставшим, я сполз по стене, привалившись к ней и, откинув голову, закрыл глаза. Через некоторое время я осознал, что боль — вовсе не метафора. Что-то жгло изнутри вены, заставляя кожу будто бы приставать к костям. Ещё нехватало. У меня всегда были проблемы со здоровьем — то печень, то сердце. В последнее время из-за бесконечных авралов на работе начало падать зрение. Просто прекрасно. А теперь что добавилось? Давление? Такими темпами я долго не протяну. И будут у меня белые-белые тапочки и белые-белые руки… А руки, как оказалось, и правда белые. Я взглянул на них мельком и тут же отшатнулся. И ногти — длинные и прозрачные на вид. Что за чертовщина, в самом-то деле…Что вчера было? Я попытался вспомнить. Так…бар, выпивка. Ну, обычный выходной после напряжённой недели. Хоть немного расслабиться после непрекращающихся переходящих одна в другую нервотрёпок. Кажется, мне там приглянулся какой-то до странного бледный молодой человек. С горящими глазами… Нет, не кажется. Помню, мы пили вместе. Или только я пил. К тому моменту я выпил уже слишком много, чтобы что-либо подмечать за другими, однако же. И, кажется, у нас было в планах провести ночь. Сразу после знакомства, да. Я и сам бы себя осудил, наверное. Раньше. Но — слишком пьян, слишком устал, слишком одинок, слишком нервный. И как-то было уже всё равно. Тем более, этот парень с фарфоровой кожей мне слишком уж понравился. И двигался он грациозно, что кошка. Мадамам у нас на работе стоило бы поучиться у него. А то только и умеют, что чесать по коридору с кипой документов да озверевшим выражением лица. Хотя, они точно также психуют, как и я. Все мы там сейчас нервные. А что ещё можно ждать, когда дедлайн за дедлайном, да ещё и начальник сноб, каких свет не видывал. Подавай ему прибыли, а как — с учетом того, что на дворе, вообще-то, ещё и долбаный кризис — его решительно не волнует. Но вернемся к воспоминаниям. Так…ночь, замечательно. Хотя бы это я вспомнил. Но что было ночью, и куда он делся ближе к рассвету, не оставив никаких следов настолько, что я даже с трудом вспомнил о том, что он вообще был? И как незаметно выскользнул из квартиры? .. Дверь вроде заперта. Или нет? Я заставил себя встать и прошелся по коридору, дернул пару раз дверную ручку. Да, заперта. Почему-то мне показалось, что я хожу слишком быстро. Мда… Похмелье, не иначе. И почему у меня нет рассола? .. Хотя я не чувствую себя так, как с похмелья. Просто как-то до жути странно. Я плюхнулся на диван, стоящий в холле. К слову, абсолютно тёмном холле, что не могло не радовать мои воспаленные глаза. Я сел и постарался вспомнить ночь. Но — тщетно. Как будто память кто-то старательно стёр ластиком. Я помнил вечер, помнил бар, помнил поцелуи на пути до моей квартиры — кстати, довольно-таки страстные поцелуи, и, да, прямо на улице —, но дальше я не помнил решительно ни-че-го. Дальше я помнил только чертов рассветный луч. Солнце. Обжигающее солнце. Может быть, я подцепил какую-то странную болезнь? Хотя нет, врятли. Я задумался. Может быть, у меня теперь аллергия на солнце? Ну, мало ли что можно заработать от постоянных стрессов… Говорят, стресс может даже свести в могилу… Однако, всё равно, как-то непохоже просто на аллергию. Разве бывает у неё столько разнообразных симптомов, один другого хуже? Я ещё раз посмотрел на свои руки. Белые, холодные. Мда, выглядят так, как будто меня туда уже свели, а я выбрался наружу в относительно добром здравии, но порядком потрёпанный и пострадавший от нехватки кислорода. Что же со мной, чёрт побери? Почему я никак, никак не могу этого наконец понять? В подкорке вдруг стали всплывать какие-то книжки, которые я читал ещё подростком. Мда. Но чтобы такое — и в жизни? Брехня какая-то, вот что я подумал. Но, тем не менее, заставил себя подойти к зеркалу. По пути меня скрутила жуткая боль во внутренностях. Такого со мной еще никогда не было. Ни отравление, ни аппендицит, ни похмелье не имели таких симптомов. И мне нестерпимо хотелось пить. Однако меня мутило, когда я представлял себе воду. И чай. И сок. И вообще что-либо из того, что привык пить или есть. Может, у меня острое несварение какое-нибудь там? Или какие там ещё бывают пищевые расстройства? А, может, просто очень острый и очень нервный тик одолел меня в самом расцвете пока что ещё остающихся сил? Зеркало встретило меня пугающей темнотой. Конечно, я же позакрывал все окна, и в отражении мог увидеть только лишь свой силуэт на тёмном фоне. Я подошел ближе. И отшатнулся. На меня смотрел я сам, но в то же время это был совершенно не я. Белая кожа, будто отлитая из чудовищной смеси мрамора и алебастра. Застывшее, словно маска, идеально гладкое лицо — и это при том, что с юности я так и не смог окончательно и бесповоротно избавиться от остаточных проблем с кожей. Непривычно пышные каштановые волосы, доходящие — ну хотя бы это осталось неизменным — чуть ниже подбородка, завивающиеся на концах. Я поднял руку — ту самую странно снежно-белую руку — к лицу и потрогал щёку. Гладкая, холодная. Вот чёрт. Меня опять скрутило от боли, и я еле удержался от того, чтобы согнуться пополам. Я подошел ближе и заглянул себе в глаза. В привычно чёрные глаза, но столь бездонные сейчас, что становилось страшно. И горящие каким-то неведомым мне огнем. Будь я сейчас в спокойном расположении духа, я бы отметил, что чем-то напоминаю своего испарившегося невесть куда вчерашнего любовника, но я был слишком на нервах сейчас, чтобы вообще о чем-либо рассуждать. Я попытался улыбнуться себе в зеркало. Меня всегда успокаивал вид собственной улыбки. Я попытался…ох, лучше бы я этого не делал! Ибо то, что я увидел, навсегда перевернуло мои представления о мире…как там говорил наш препод по философии? Мировоззрение, вот да. Клыки. Вашу мать, клыки! Я потрогал их пальцем. Самые что ни на есть настоящие клыки. Попытался отодрать — мало ли, может, мой ночной гость решил подшутить и перед своим исчезновением прикола ради прилепил мне накладные пластиковые, пока я спал мёртвым сном? Но нет, они росли прямо из десен, как будто бы мои настоящие зубы заточились и выросли. Мда…зря, ох зря я не верил старине Стокеру. Я отошел от зеркала и устало плюхнулся обратно на диван. Хотя, плюхнуться не получилось — как будто кто-то разобрал мой мозг, вживил туда программу автоматической грации и манер, и собрал обратно. Теперь я двигался быстро и также изящно, как и…как там его звали? Дин? Дмитрий? Дэниел…кажется, Дэниел. Хотя, какая к черту разница. Я попытался осознать происходящее, собирая в голове паззл из вчерашних и сегодняшних событий. Значит, Стокер не врал. Вернее, врал, но не во всём — не в самой сути, скажем так. Значит, мне довелось увидеть своими глазами то, что большинство людей не узнаёт никогда на протяжении всех дней своих. И даже…ммм. Я облизнул губы, вспоминая прикосновения к ним чужих, таких гладких и холодных, но одновременно манящих настолько, что не хотелось отрываться. Значит, теперь я такой же, как и он. И, очевидно, его стараниями. Одному Дьяволу известно, зачем ему это было нужно, но тем не менее. И, значит, все мои мучения сегодня связаны вовсе не с тем, что меня скоро увезут в лучшем случае на скорой, если не на катафалке. Значит, мне просто нужна кровь. Просто… Я усмехнулся про себя. А потом неожиданно истерически расхохотался. Я никогда не страдал особым человеколюбием. Последнее время на работе так вообще постоянно жаждал всех убить. И вот оно… «бойтесь своих желаний». Но нет, мне не страшно. Ничуть. Теперь у меня, значит, есть вечность. И сила. И теперь весь мир падёт к моим ногам. Я всё смеялся и смеялся. Мой смех из истерически-надрывного перешёл в саркастический и зловещий. Я был весь в предвкушении. Оставалось дождаться ночи.