Заткнись и наслаждайся

Джин Грей устала. Новые туфли натирали мозоль, юбка и блузка жали, голова болела, и она не могла отключить ни одно из этих ощущений. Точнее — она не хотела их отключать. Ведь там, за ноющими ногами и болью в голове прятался тот, кто не давал ей покоя уже битый месяц — Чарльз Ксавьер. Два месяца назад в поместье Ксавьера приехали мстители. Не успел Роджерс постучать в кабинет владельца Школы, как дверь открылась, а из-за неё выехал профессор, одетый в свой «костюм для важных дел». По правде говоря, никто, кроме Джин, не мог их отличить. Феникс тоже не до конца понимала, что же так сильно разнит однотипные серые одеяния, но в итоге остановилась на мнении, что у каждого из них своя аура. Так вот, этот костюм вызывал желание спрятаться подальше как у восьмилетней девочки, которую незнакомый улыбчивый дядя вывел из многомесячной комы, так и у двадцатишестилетней девушки — по праву признанной самой лучшей ученицей профессора Икс — человека, которого мало что может заставить усмехнуться. — Ты останешься за главную, — твёрдо сказал профессор. Циклоп мысленно фыркнул, и они оба — учитель и ученица — многозначительно переглянулись. «Удачи, профессор», — мысленно пожелала Джин. «Вряд ли она сможет помочь», — мрачно ответил ей голос, из-за которого Феникс обмерла. Голос отчаявшийся и глубоко несчастный. Ещё несчастнее, чем обычно. И вот, месяц назад Рождерс вернулся с профессором. Точнее сказать с тем, что от него осталось. Кровавое месиво вместо лица, переломанные пальцы и многочисленные кровоточащие раны на всём теле. Кэп выглядел немногим лучше, но Джин и думать об этом не желала. — Это вы виноваты! — закричала девушка, и волосы её загорелись алым пламенем. — Профессора похитили. Я положил все силы на то, чтобы разыскать его в кратчайшие сроки, — твёрдо, и всё же с ноткой вины в голосе проговорил Капитан. — И тем не менее он в коме! — продолжала кричать Феникс, не замечая, как вокруг собирается толпа зевак. — Разве? Мне казалось, он просто в бессозна… Грей хотела, было, закричать вновь, но её остановил Скотт: — Джин, прекрати! Разве ты не понимаешь? Капитан пришёл тогда за профессором лишь по той причине, что профессор сам этого захотел. В том, что он в таком состоянии, виноват лишь он сам. Джин хотела закричать на этого самодовольного ребёнка. Хотела сказать ему, что он и мизинца Ксавьера не стоит. Но что-то её удержало. Что-то или кто-то… Повреждения профессора были ужасны. Многочисленные швы, постоянные переливания мутантской крови — всё попусту. Разум Ксавьера работал во всю мощь, но тело отказывалось восстанавливаться. Первые пару дней Джин отвечала молчанием на все расспросы директора. Она была слишком зла и всеми силами пыталась не обругать своего мастера. Когда вопросы Чарльза сменились на многочисленные извинения — Феникс не выдержала и разревелась. — За что вы так с нами? За что вы так со мной? Разве я заслужила год за годом наблюдать за вашими страданиями?! — повторяла она в исступлении. Феникс ещё долго плакала, а Ксавьер, как мог, успокаивал свою любимицу. Через час палату внезапно (во всяком случае, для Джин) решил посетить Скотт. — Джин! Ну что ты, девочка, не плачь. Он поправится, я уверен. Циклоп сел рядом с рыжеволосой красавицей, обнял её и несколько минут повторял одну и ту же фразу: «Всё будет хорошо». Внезапно он несколько отстранился, пристально (насколько это позволяли очки) взглянул на Джин и потянулся за поцелуем. — Что ты делаешь?! — воскликнула она, и в палате запахло гарью. Не то чтобы это был первый раз, когда Скотт полез к ней с поцелуями. Не то чтобы она была против такого рода проявлений любви и нежности со стороны своего мужа. Но тот факт, что Циклоп решил поцеловать её перед профессором, который (она знала наверняка) осведомлён обо всех мыслях и желаниях ухажёра, показался ей кощунственным. — Ничего противозаконного, — усмехнулся Саммерс. Слова, на первый взгляд безобидные, заставили Джин потерять терпение. — Вон… — прошипела она, и Циклоп как ошпаренный унёсся из палаты. «За что ты так с ним, Джин?» — послышался голос в голове. «Вы знаете, профессор. И прошу, больше никаких „призывов“ Скотта или кого бы то ни было ещё. Иначе вы узнаете, что такое, в вашем случае, жизнь без обезболивающих». От собственной шутки Грей вновь затрясло: сильнейший телепат на планете, а то и во вселенной не может утихомирить боль. Воистину она должна быть ужасна. «Я долго живу на этом свете, Джин. Многое мне пришлось пережить, в том числе и боль. Поверь, дорогая: физическая никогда не сравнится с душевной. Так что не плачь и не грусти — не расстраивай своего старика». Старика…. Это слово резало по живому Джин Грей — Феникса и одну из лучших телепатов на планете.

***

Сад в поместье Ксавьера весной — прекраснейшее зрелище на планете. Всё вокруг в цвету, птицы то и дело устраивают концерты, повсюду слышится смех детей. Джин Грей — лучшая ученица школы для одарённых подростков — одиноко сидит в саду. Ребята, в том числе и её парень, уже несколько раз звали её к себе. Но девочка силой мысли убеждала их в том, что сама она очень занята, а они должны срочно сделать что-нибудь безумное как можно дальше от этого мирного места. Джин Грей ждала. После полутора часов ожидания механический звук колёсиков, мерно едущих по гравию, был музыкой для её ушей. — Джин, что ты тут делаешь, почему вместе с остальными ребятами не… веселишься? — профессор подозрительно прищурил глаза. Девушка подорвалась с места и протараторила: — Я ждала вас, профессор. Нам нужно поговорить. — Есть что-то, о чём я должен знать? — Ксавьер напрягся. Джин знала, что он ни за что на свете не залезет ей в голову. Он уважал свою шестнадцатилетнюю протеже больше, чем многих преподавателей школы. Но сказать всё то, что было на душе, Феникс не решалась. — Профессор, не могли бы вы… избавить меня от привилегии озвучивать свои мысли, — Грей подняла на Чарльза свои тёмные глаза и с мольбой в голосе прошептала: — Пожалуйста. Ксавьер попытался разрядить обстановку и широко улыбнулся: — Конечно, дорогая. Он заглянул в её глаза, и улыбка быстро сменилась на изумление, радость и буквально через мгновение — печаль. — Джин, моя милая Джин… — тихо промолвил он, выходя из головы девочки, — Это всё должно быть предназначено не мне. Ведь ты и Скотт… — Он всего лишь незадачливый подросток с заниженной самооценкой, которую я возомнила своим долгом поднять, — выпалила Джина. Её разум сказал профессору слишком многое, чтобы сейчас её губы молчали. — Но вы выглядите счастливыми вместе, — возразил Ксавьер. — Это он счастлив! Это его чувства интересуют окружающих! Я же — обыкновенное приложение к милому-бедному Скотту Саммерсу . То, что чувствую я — никого не интересует, — кричала девушка, осознавая свою беспомощность. Чарльз закрыл глаза и нервно потёр переносицу. — Дело вовсе не в Скотте, Джин! Дело в том, что даже сейчас, когда тебе нужна поддержка, я не могу её дать. Я не могу подойти, обнять тебя за плечи и прошептать, что всё будет хорошо. Прости… Профессор развернул коляску и уехал. Грей ещё несколько минут не могла пошевелиться. То, что он сказал ей, было абсурдно. Ведь ей вовсе не нужны были ноги профессора, или нежный шёпот на ухо. Ей нужен был он! Но Ксавьер не дал проронить и слова. Джин мысленно взывала его прислушаться к ней, но коляска продолжала катиться по гравию, размалывая мелкие камешки в песок…

***

Сегодня ему было лучше. Дыхание стало ровнее и сиделка против своей воли уменьшила дозу обезболивающего. Когда Джин зашла в палату вечером, то услышала тихий, но объективно существующий голос: — Рад видеть тебя, Грей. Как моя школа? — спросил профессор с лукавой полуулыбкой. — Просто отвратительно, — отвечала Джина. Лицо её сияло. Жизнь явно начинала налаживаться. Уже через час сиделка ушла домой, а Джин пересела со стула на больничную койку. Не дожидаясь, пока профессор почует неладное, она наклонилась и поцеловала своего мастера. Всеми клетками своего тела Феникс почувствовала мимолётное замешательство, после которого наступило отрицание. Не будь бы профессор настолько слаб — оттолкнул бы свою любимицу. Но он не мог, и Грей это прекрасно знала. Поэтому через минуту бурных возражений профессор сдался и ответил на поцелуй. Сначала нехотя, но затем… Ксавьер позволил себе забыть, кто он, сколько ему лет, и почему в углу его палаты стоит инвалидное кресло. Он целовал её нежно и ласково, будто боялся спугнуть в прямом смысле упавшее на него счастье, а в голове крутилась одна-единственная мысль: «Как же долго я ждал». Внезапно за спиной Джин послышался кашель. Ошарашенный, Скотт опирался на ручку двери. Всё тело его дрожало. — Что значит… всё это?! — Циклоп задыхался. — Милый, — проворковала Грей, — мы расстаёмся. И, прошу тебя, выходя, поплотнее прикрой за собой дверь. Голос Джин, её манера речи, широкая улыбка — всё это должно было заставить Скотта возненавидеть свою жену. И попало, прямо скажем, точно в цель. Феникс очень хорошо знала Скотта. Он же пониманием своей половинки не отличался. — Джин… — послышался голос Ксавьера. — Нет, Чарльз, не надо, — замахала головой Грей, — Я слишком хорошо помню всё то, что ты сказал мне десять лет назад. Но всё это: объятья, нежный шёпот, «романтичная» игра в прятки или разведение кроликов как символа вечной любви — да что угодно! — всё это абсолютно не важно, если я могу смотреть в твои глаза каждое утро и каждый вечер. Так что, будь добр, заткнись, старый чурбан, и наслаждайся моментом. Феникс вновь прижалась к профессору. На сей раз ответа ждать не пришлось.