Неучтенная деталь

Свечи чадили, доживая свои последние минуты. В воздухе остывали запахи позднего ужина и вина, слышался тихий шелест бумаги под пальцами и негромкий голос, по-прежнему терпеливый, но уже порядочно севший от усталости. — Так, дальше... Виконт Ален Ариас с любезной супругой Катериной Сфо-о-о... Ах, нет, какая еще Сфорца, я начинаю заговариваться... Супругой Ка-те-ри-ной Ариас, в девичестве Бастьен, и прелестными дочерьми Алейной и Альбертиной... Графы, графы, боже мой, сколько графов... Граф Вито Бонмарито, граф Грегэрайо Гвидиче, граф Дуилайо Инганнааааа, это невозможно! — Лукреция в отчаянии подбросила вверх кипу мелко исписанных листков и откинулась на спинку высокого резного кресла, закрывая лицо ладонями. Ей всегда тяжело давалось заучивание чего-то длинного и бессмысленного. В детстве педагоги вытрясли из нее всю душу, заставляя заучивать проклятого Горация и Вергилия целыми страницами. Девочку это доводило до отчаяния. «Пожалуйста, мэтр Манчини, позвольте мне отработать переводами! Лучше я переводу двадцать страниц, чем буду заучивать две!» — говорила она, но педагоги были неумолимы. Как же Лукреция была счастлива, когда ее обучение, слава господу, закончилось... Но зато начались приемы, где она теперь была почти или даже полноправной хозяйкой. А значит, была обязана знать всех гостей поименно, их титулы, земли, которыми они владели, всю их семью (желательно — до седьмого колена) и, самое важное, их взаимоотношения с другими гостями. Взаимоотношения Лукреция запоминала отлично, но все остальное... Тихонько простонав от усталости, девушка измученно потерла лоб и переносицу и посмотрела на часы. Они мерцали в полумгле старинным золотом и, казалось ей, были похожи на зрачки громадной пумы, притаившейся там, в темноте. И показывали зрачки эти третий час ночи. Замечательно. А ей еще нужно встать, как минимум, до обеда, чтобы проконтролировать последние приготовления... Лукреция тяжело вздохнула и провела ладонями по лицу, пытаясь стряхнуть сонное оцепенение. Еще немного, и она заснет прямо здесь, за столом, и назавтра будет нещадно болеть спина, а ей еще танцевать... Нет, нужно встать и добраться до спальни. При мысли о пути через темный дом в одиночку Лукреция пожалела, что пару часов назад отпустила Микелетто, который, по приказу Чезаре, с терпением стоика сопровождал ее весь день, пока его сеньор был в отъезде. Шагать по скудно освещенным коридорам в сопровождении неслышной, но грозной фигуры за плечом было бы куда безопаснее. «Что это за мысли, Лукреция? — тут же одернула себя девушка. — Что тебе может угрожать в родном доме? — и тут же, горько, насмешливо: — Ничего. Конечно, совсем ничего. И папе поза-позавчера ничего не угрожало. И Чезаре два месяца назад. И мне, две недели назад. И папе в тот раз в мае. И...» Девушка зябко обхватила себя руками и помотала головой, отгоняя беспокойные липкие мысли. «Зря я все-таки отпустила Микелетто», — неслышно вздохнула она и решительно подхватила со стола умирающий подсвечник. Чем быстрее она шагнет в темноту переходов, тем быстрее окажется в спальне. Негромко шуршало платье, нарушая глубокую тишину спящего дома, звучали быстрые шаги проворных девичьих ног в домашних бархатных туфельках... Лукреция старалась смотреть прямо перед собой, зная: стоит ей начать вглядываться в темноту, как живое воображение тут же подбросит тысячу и один пугающий образ. И так уже сердце испуганно бьется, хватит с нее и того. Последний узкий коридор, что-то внутри испуганно сжимается: качнулись тени на стенах, тьма жадно лизнула подол платья, норовя взобраться повыше... Лукреция схватила ручку двери в спальню и открыла ее одним порывистым движением. Слава богу! Девушка немного нервно, но громко и искренне рассмеялась над собственными страхами. Движения ее из настороженных сделались раскованными и быстрыми. Она поставила подсвечник на стол и звонко хлопнула в ладоши: — Белла! Примроуз! — огляделась в поисках служанок. — Девушки, подъем! Разденьте меня скорее, я ужасно хочу... Какой-то тихий шорох послышался из темноты. — Спать... — замороженно прошептала Лукреция, впиваясь глазами во мглу. У нее резко пересохло во рту, а пальцы судорожно сжались. Сердце бухало в груди, отдавалось в ушах. Там кто-то есть. Нет, нет, там пусто, кто мог бы пробраться в мою спальню?.. О тайном ходе знаю только я и Чезаре, охрана стоит на каждом углу не просто так... И все же там... кто-то... Лукреция с визгом рванулась прочь, когда прямо на нее из темноты метнулась фигура в плаще. В отблесках свеч ярко сверкнул кинжал, нацеленный прямо ей в горло, но вместо плоти он вспорол только воздух: девушка вовремя вывернулась и схватила первое, что попалось ей под руку — тяжелую статуэтку из слоновой кости. Получи! Удар вышел смазанным, угодил в плечо, а не в голову, нож мелькнул в опасной близости от тела... Дрожь страха продрала ее до самых ног. Лукреция снова взвизгнула: — Помогите!!! И голос оборвался: жесткая мужская рука с размаху ударила ее по щеке. Лукреция захлебнулась болью и возмущением: ее никогда не били, ни разу в жизни! Из глаз брызнули слезы. Девушка отшатнулась назад, почти ничего не видя перед собой от слез, но не выпустила статуэтки, напротив — с удвоенной яростью ударила врага ею в лицо. Получи, получи!.. Лукреция отбивалась, как сумасшедшая, обезумев от страха, рвалась к двери, но неизвестный прочно загородил ей путь. Девушка задыхалась, пытаясь оттолкнуть его, ударить; несколько раз вцепилась зубами ему в руки — слава богу, эта тварь выронила нож! Лукреция, не теряя времени, отбросила его ногой и яростно напала снова: наотмашь хлестнула рукой по лицу, оставляя алые борозды... — Помогите! — и захлебнулась болезненным вскриком: сильные пальцы так стиснули ее запястья, что под стальными подушечками мгновенно тяжело запульсировала боль. — Помогите! — голос Лу срывался от поступающих отчаянных рыданий, но она продолжала яростно вырываться, и в какой-то момент мысль, отчетливая, как отпечаток пощечины на ее коже, сверкнула в сознании. «Я не вырвусь, он сильнее меня! Нужно... хитростью...» И вместо того, чтобы отчаянно рваться назад, тратя все свои силы и задыхаясь от страха, Лукреция подалась вперед. Жадно протянулись к лицу мужчины растопыренные девичьи пальцы... Лукреции показалось, что ее вырвет, когда под ее ногтями порвалась тонкая кожа век. Внутри глазниц было влажно, липко и тесно. И мерзко. Безумно мерзко. До крупной дрожи во всем теле и острого желания кричать и плакать. До волны мучительной тошноты, поднимающейся из самой глуби. До острого, жгучего привкуса во рту, словно ее уже вырвало. До чувства омерзения к самой себе. Зато — этот монстр, явившийся под покровом ночи, прекратил ее удерживать. Он заорал. Заорал куда громче, чем сумела закричать она, задыхающаяся страхом и подступающими слезами. Хриплый, звериный вопль, должно быть, эхом прокатился по коридорам. Лукреция рывком отдернула руку. Дрожа всем телом, безумным взглядом коснулась собственных окровавленных пальцев... Мужчины, что скорчился на полу, закрывая лицо ладонями... Чуть пошатнувшись, девушка шагнула к столу. Дрожащими пальцами взяла нож для бумаги. На рукояти остались кровавые пятна. «Наверное... — даже в мыслях ее голос звучал неверно и ломко. — Его нужно убить... Или...» Торопливый, чуточку робкий стук в дверь ножницами Мойр оборвал ее нездорово замедленные размышления. Лукреция одним движением метнулась к неудавшемуся убийце и схватила его за волосы окровавленной рукой, ожесточенно выдыхая в волосатое ухо: — Только попробуй пикнуть, клянусь, одними глазами ты не отделаешься! — трясущимися руками она затолкала в его раззявленный рот собственный носовой платок (потом сжечь так, чтобы даже пепла не осталось!) и бросилась к двери, на ходу надевая на лицо широкую улыбку. Окровавленные, все еще нервически дергающиеся пальцы нашли свой приют в складках пышного платья. На пороге стоял Жоффре. Худенький, пока еще невысокий мальчик с мягкими светло-каштановыми волосами... После того, что видела Лукреция, ей казалось, что он источает нежное медовое сияние, словно ангел. Девушке безумно захотелось обнять его, вцепиться в худые плечи обеими руками, но это означало бы продемонстрировать окровавленную руку и волнами накатывающую панику... — Что ты здесь делаешь, малыш? — ласково проговорила Лукреция, делая огромное усилие над собой, чтобы голос не начал предательски срываться. — Уже очень поздно, ты давно должен спать. — Меня что-то разбудило. Кто-то кричал... «Этот мерзавец разбудил его!» Лукреция звонко заливисто рассмеялась и порывисто чмокнула брата в лоб. — Кричал! Представляешь, я увидела крысу, и так испугалась, просто ужас! Она была такая... огромная, такая страшная... — «Замри! Задержи дыхание! — Лукреция сделала глубокий вдох, так, чтобы легкие до отказа наполнились воздухом: — Ты не должна плакать и кричать при нем. Успокойся. Он не должен этого видеть». — М-малыш... Ты не мог бы позвать слуг, хорошо? — чуть ломким голосом проговорила Лукреция. — Она забилась в самый угол, и я боюсь туда идти. Ладно? Жоффре насмешливо вскинул на нее глаза. «Вот хоть старшая сестра, а все равно девчонка — такая глупая!» — так и читалась в его лице. Лукреция наивно похлопала ресницами в ответ, прекрасно понимая, о чем подумал ее братишка... И чуть было не дернулась всем телом, когда позади послышался хриплый стон. «Черт!» Паника тяжелым набатом стукнула в виски. Лукреция порывисто схватила брата за плечи и прижала к груди, заглушая звуки объятиями. Заткнись, заткнись, чертов мерзавец, и не дай бог ты попробуешь выйти из комнаты! — дрожало и билось в ее груди. Пальцы девушка выпрямила, чтобы не пачкать чистую ткань ночной сорочки Жоффре, но объятия сжимала крепко. — Лу, ты чего? — мальчик машинально приобнял ее за талию. В его голосе звучала растерянность. — Я не могу обнять своего любимого брата? — улыбнувшись, Лукреция легонько чмокнула его в нос. — Послушай, малыш... — чистая ладонь ее мягко, но решительно обхватила его подбородок. В темноте невинно-голубые глаза девушки казались почти синими, словно грозовое небо, в голосе звучал ощутимый нажим. — Сейчас ты позовешь слуг и вернешься в свои покои. Я разберусь с этой мышкой и приду к тебе почитать сказку. И принесу теплого молока. Ты ведь не можешь уснуть без теплого молока, верно? — легкая лукавая улыбка тронула ее губы, но на дне зрачков подстреленной птицей трепетал страх. На самом деле, это ей срочно требовалось молоко. И сказка, да. Добрая красивая сказка со счастливым концом. Где прекрасных принцесс спасают прекрасные принцы, и они не вынуждены выкалывать кому-нибудь глаза. Жоффре слабо улыбнулся и послушно кивнул. От молока он никогда не отказывался и, в отличие от многих мальчишек своего возраста (того же Хуана, по рассказам Чезаре) не стыдился своей любви к сказкам на ночь. Ну, если только чуть-чуть. Лукреция мягко развернула мальчика спиной к двери и легонько подтолкнула вперед. Вскоре Жоффре растворился во тьме коридора, а его сестра возвратилась в свои покои. Убийца затих. Возможно, потерял сознание от боли или кровопотери, а может быть, он мертв окончательно. Сейчас это Лукрецию не волновало. Равно как и то, куда делись ее служанки и почему на крики о помощи прибежал ее маленький братик, а не стражники, способные в два счета скрутить мерзавца. Кажется, наниматель — кто бы это ни был — хорошо все спланировал. Но не учел, что у нее, Лукреции, чертовски острые, ухоженные ноготки. На подгибающихся ногах Лукреция прошла в купальню, прихватив со стола полный графин воды. Руки дрожали, грозя расплескать половину, на стекле оставались кровавые отметины. Лукреция направила прохладную струю на испачканные пальцы — и сухой всхлип рванулся изнутри, раздирая горло, словно когтями, а потом еще один, и еще, еще... Девушка содрогалась в рыданиях. Вода рывками плескалась через край графина, пальцы судорожно дергались, стирая кровь. И судорожные всхлипы вырывались из дрожащих губ. Лукреция не сразу осознала, что вода в графине закончилась. Ее пальцы уже скрипели от чистоты, но ей все еще казалось, что на коже и под ногтями, особенно под ногтями, осталась кровь и слизь. Дрожа, девушка тяжело оперлась на борт мраморной ванны и низко опустила голову, позволяя густой золотой пелене волос упасть вниз, полностью скрывая мокрое лицо. Беззвучно содрогнулась всем телом, до боли в костяшках вцепившись пальцами в равнодушный мрамор... Ненавижу себя. ...и судорожно сглотнула, резким движением запрокидывая голову далеко назад. Прохладный воздух обжег шею и гортань, рывками вошел вовнутрь, словно невыплаканные до конца слезы не позволяли пройти свободно. Волнами, сильными, упругими толчками накатывала упрямая ненависть. Лукреция никогда еще не убивала людей своими руками. Подсыпать яд — это другое. Это вроде бы даже не ты. Загнать в угол ложью и шантажом, чтобы затем врага казнили, или он оказался на самом дне и никогда больше не смог причинить зло ее семье — это вовсе не убийство, не смертный грех. А сейчас она своими руками, своими пальцами убила человека. Или лишила зрения. Навсегда. На коже до сих пор жило ощущение липкости, жара и тесноты в его глазницах. «Ненавижу. Ненавижу», — тяжело билось в груди. Я знаю, что не виновата. Я защищалась, не сделай я этого — он убил бы меня саму. Безжалостно и совершенно спокойно. И не плакал бы потом в ванной, не смывал кровь с рук, находясь на грани истерики... Ему бы просто заплатили деньги, и он пошел бы дальше по своим делам. Я защищалась. Я знаю, я все это знаю, и тем не менее... Разжались дрожащие пальцы — и графин звонко разлетелся на осколки у ее ног. Почти детский, громкий, прерывистый всхлип вырвался из груди девушки — и она резко ударила себя по второй, до того чистой щеке, холодной мокрой ладонью. В одно мгновение выпрямилась до ломоты в напряженной спине, расправила плечи, пригладила растрепавшиеся волосы — и быстрым, решительным шагом вернулась в комнату с убийцей. Только в глазах по-прежнему мелькал болезненный огонек. Двое слуг, явно заспанные и бледные, как посланники подземного царства, уже ожидали ее. — Возьмите это, — Лукреция слегка тронула плечо убийцы кончиком туфли, — и, если он еще жив, доставьте в замок Святого Ангела. Завтра утром я должна знать, кто его нанял, и почему вокруг не было ни стражи, ни слуг. Если выяснится, что кто-то был в сговоре с ним, — мягкие губы девушки раскрылись в улыбке, похожей на открытую рану, — они к нему присоединятся. Платок у него во рту — сжечь. Отмойте кровь и уберите из моих покоев эту статуэтку, — Лу брезгливо ткнула пальцем в свое недавнее оружие. Если статуэтка останется здесь, к ней каждую ночь будут приходить кошмары. Уже сейчас на нее жутко смотреть. Чуть помедлив, девушка добавила: — И... В ванной осколки графина. Убрать. Времени у вас до утра. Я буду спать в покоях Жоффре. И девушка, словно не видя ни слуг, ни возможного трупа, невозмутимо покинула комнату. Спустя пятнадцать минут она сидела в кровати Жоффре, скрестив ноги по-турецки, и жадными глотками пила теплое молоко. Губы по-прежнему подрагивали, поэтому белые капельки нет-нет, а скользили вниз по болезненно вздрагивающему горлу. По приказу Лукреции, слуги зажгли вокруг кровати множество свеч — якобы чтобы удобнее было читать брату добрые сказки, где прекрасные принцессы живут долго и счастливо и не отмывают с пальцев чужую кровь, содрогаясь в тихой истерике.