Моё имя - Кэтрин!?

Жаркое полуденное солнце ослепляет, заставляя жмуриться, а царящая неумолимая духота просто сводит с ума. Шум и толпа многомиллионного города раздражают сегодня так сильно, что ещё чуть-чуть и она, кажется, равнодушно вцепится кому-нибудь в глотку, потеряв последние капли терпения. «Тебе повезло, что у Кэтрин Пирс в этот день есть куда более важные дела», — думает дьявольски красивая шатенка, когда очередной прохожий задевает её локтем. Ей, разумеется, нет никакого дела до его жалких попыток извиниться, и она оставляет его позади, даже не удостоив взглядом. «Чертовы ведьмы всегда выбирают места с неисчислимым количеством свидетелей, — раздраженно произносит Кэтрин, презрительно ухмыляясь, когда добирается, наконец, до телефонной будки, — Можно подумать, что какая-то пара сотен любопытных глаз когда-либо оказывалась способной меня присмирить». — Катерина, — разносится в нескольких метрах от вампирши, которая в ту же секунду чувствует, как настороженно напрягается каждый миллиметр её тела. Кэтрин, успевшая стать в мире сверхъестественного настоящей легендой, впервые за долгое время осознает в себе страх, совершенно не похожий на чувство опасения за собственную жизнь. Он поднимается из самых недр души, грозя воскресить глубоко похороненные воспоминания, разбередить раны, которые время лечило так непростительно долго. И дело не только в давно забытом имени, которым её нарекли когда-то. Нет. Есть что-то еще, пока неуловимое. И снова нет. Кто-то. Разум, подсказывающий, что это всего лишь чья-то злая шутка, проигрывает, и Кэтрин молниеносно оборачивается, ища в толпе призрака из своего далекого прошлого. Она чувствует, что с каждым мигом дышать становится все сложнее, настолько, что вампирша готова поклясться себе в том, что разыщи её Клаус и будь то его пальцы, яростно сжимающие её шею, отсутствие воздуха не казалось бы таким полным и невыносимым. Телефонная трубка выпадает из рук, когда Кэтрин замечает его, так открыто и широко улыбающегося, стремительно переходящего улицу, чтобы оказаться подле нее. Ещё секунда — и их взгляды встречаются, а вампирша тем временем буквально чувствует как трескается лед, сковывающий не одно столетие её бессмертное, ставшее неуязвимым сердце, которое, освобождаясь, стремительно падает куда-то вниз. — Грэм, — произносит беззвучно, одними губами, а затем отступает на шаг, обжигая обнаженные плечи о раскаленное стекло. Ненавидит себя за эту минутную слабость, но все также продолжает стоять на месте. С ужасом понимает, что идти вперед, как она делала многие годы, преодолевая любые преграды, падая, но каждый раз поднимаясь, порой умирая, но всё равно возрождаясь вновь, борясь с самыми разными чувствами, подавляя любые слабости, в этот раз не получается. Ноги совершенно отказываются подчиняться. И даже губы не желают растянуться в её фирменной, хорошо отточенной улыбке, которая умела быть несравненно обворожительной и безгранично холодной одновременно. Кэтрин закрывает глаза на мгновение, позволяя одинокой слезе скатиться по её смуглой щеке, тем самым отпирая один из тайников своей души. Она отпускает на волю все, что хранится в нем. Чувствует, как освобождается. Кэтрин не терпит, когда её застают врасплох. Она знает, что давно научилась справляться с чем угодно. Сегодняшний день не станет для нее исключением. Ничто и никто не станет. *** Это был закат пятнадцатого века. Он постучал в их дверь в один из осенних дней, когда едва только начал заниматься рассвет. Вошедши, поклонился учтиво, поставив на пороге огромный лук и колчан со стрелами, совершенно не такими, что были у некоторых местных жителей. Испросил у её отца, самого уважаемого человека в этой небольшой болгарской деревушке, позволения остаться здесь на какое-то время, поселившись на окраине, у самого леса. С благодарностью принял предложенные ему, уставшему путнику, питье и пищу, позволив себе задержать обращенный к её лицу взгляд, случайно коснувшись тонких и нежных пальчиков, принимая полную чашу из её рук. Именно тогда Катерина, местная красавица, не раз со слезами умоляющая отца отвергнуть предложение очередного просителя её руки, не желающая и не умеющая жить иначе, чем полагаясь на зов собственного сердца, почувствовала, что этой встрече неведомыми силами велено стать судьбоносной. *** Незнакомец, называющий себя странствующим охотником, вел скромную, одинокую жизнь. Уходил глубоко в лес еще до рассвета, возвращался же, когда солнце почти заходило за горизонт. Ночевал под собственноручно смастеренным навесом, укрываясь звериными шкурами. Катерина не раз проходила мимо этого жилища, отправляясь в лес за ягодами или целебными травами. Порой она возвращалась домой с целой корзиной малоизвестных растений, в живительной силе которых была абсолютно уверена. В её присутствии больным становилось лучше, приготовленные ею настойки приносили облегчение, потому на деревне считали, что девушке, так похожей на ангела, покровительствуют святые духи. К началу зимы жилище охотника преобразилось и уже совсем скоро стало напоминать небольшой, немного кривенький, но в то же время кажущийся крепким и добротным дом. Незнакомец все чаще посещал оживленный центр деревни, бывший сосредоточением здешней жизни, дабы раздобыть необходимые подручные материалы. Молодые девушки в его присутствии собирались группками, шушукались и смеялись. Многие провожали чужестранца заинтересованными взглядами. Он же не без сожаления замечал, что среди них нет той, чей образ поселился в его голове с момента прибытия в этот мир. А Катерина, занимаясь домашними делами, не раз замирала, заметив странника в небольшом оконце, порой не в силах отвести глаз до тех пор, пока он не скроется из вида. — Будь осторожна, милая, — сказала однажды мать, заметив интерес дочери, — Отец считает, что наш мир чужд этому человеку, придет время, и он нас покинет. *** Прошло еще около трех месяцев, морозы сменились оттепелью, и по велению случая охотник снова переступил порог дома Петровых, когда весна уже окончательно вступила в свои права. В тот раз мать разбудила Катерину глубокой, безлунной ночью, сообщив, что необходима её помощь. Она оделась сразу же, давно привыкнув к тому, что люди, которых настигла беда, приходят в их дом за советом, лекарственным снадобьем, простым добрым словом. Он сидел в обеденной, положив на деревянную скамью окровавленную ногу. Огромная рваная рана зияла чуть выше колена. Пока отец тщательно её промывал, дав охотнику сжать зубами толстую палку, призванную помочь справиться с болью, а мать готовила болеутоляющий отвар, Катерина занималась своим привычным делом, смешивая и заваривая одной ей известные травы, перевязки с использованием которых могли поспособствовать скорейшему заживлению. В те минуты незнакомец не был для неё кем-то особенным. Она видела в нем лишь человека, которому необходимо помочь, девушка была целиком поглощена своими обязанностями, чутко и так по-доброму ухаживая за пострадавшим, которому одно только чудо помогло выжить в схватке с лесным зверем. А для охотника тогда время будто остановилось. Боль уходила, когда она касалась его. Её забота казалась подарком небес. А её глаза, огромные карие вишни в обрамлении длинных, пушистых ресниц, отбрасывающих при свете горящей свечи тени на нежное, молодое лицо, с того дня и навеки подчинили себе его сердце. — Грэм, мое имя Грэм, — улыбнулся охотник, когда Катерина, наказывающая ему являться каждые три дня, дабы она могла следить за тем, хорошо ли идет заживление, замешкалась, не зная, как к нему обратиться. Вернувшись к себе, девушка еще долго не могла сомкнуть глаз, без устали, с благоговейным трепетом благодаря Господа за его доброту, за подаренные ей возможность и умение лечить, за спасенную жизнь человека, которого она впервые называла по имени в своих молитвах. *** — Сегодня я поговорю с твоим отцом, Катерина, — произнёс он, пряча лицо в море мягких, шелковистых волос, вдыхая успевший стать таким родным запах сандалового дерева, когда они сидели вдвоем на поляне, скрывающейся в чащобе леса. Нежно обнял её за хрупкие плечи, трепетно поцеловал в висок, наслаждаясь ощущением полного, безграничного счастья. — Нет, Грэм, прошу тебя, — её голос дрожал, а в глазах застывали непрошеные слезы, — Он любит меня, но никогда не отпустит. Они встречались тайно уже давно, и это единственное, что омрачало их радостное, гармоничное существование. Грэм обожал наблюдать за тем, как она, на удивление ловко справляясь с умеющим быть непокорным буланым жеребцом, беззаботно скакала верхом, когда не догадывалась, что за нею следят. Он любил смотреть, как ветер развивал её длинные, каштановые волосы, слушать её заразительный смех, эхом разлетающийся по лесу, замечать озорной огонек в глазах, который он про себя именовал пламенем жизни, потому что она вся — её олицетворение. В каждом её движении, в каждой мимолетной, совершенно бесхитростной улыбке чувствовалось так его восхищавшее, невероятное жизнелюбие, великая по своей силе, необузданная жажда встречать день за днем. Грэм почувствовал себя виноватым, когда, наконец, дал обещание увезти её из родного дома, забрав у семьи, в мир, где их никто и никогда не разыщет, мир, о котором она просила его рассказать снова и снова, а слушая, превращалась в маленького ребенка с широко открытыми от восторга глазами. На душе делалось тяжело от осознания того поступка, который он готовился совершить, но он любил её так безгранично, что знал наверняка, Катерина — его единственная. Его ангел. Его свет. Его надежда. И оставить её он был не в силах, а потерять её — во сто крат хуже, чем лишиться жизни. *** — Я люблю тебя, — шептала Катерина с горящими от счастья глазами, когда он, взволнованный, надевал ей на палец сплетенное из тонких веточек кольцо, как символ их неразрывной связи, как гарант их скорого совместного будущего. Кружа её на руках, Грэм мечтал о дне, когда сможет заменить его настоящим перстнем, а ей казалось, что подаренное им украшение не имеет цены. Он знал, когда именно с той стороны откроют таинственный портал между мирами, предвкушал ту минуту, когда они шагнут туда рука об руку, вместе, как единое целое. И день уже был назначен. И все должно было решиться в предрассветный час. И нет виноватых в том, что судьба решила иначе… *** Светало. Хрустальная роса покрывала траву, и на листьях деревьев сверкали бриллиантовые капли. Птицы, пробуждаясь, начинали радостно верещать, и сочиняемая ими мелодия разносилась по всей округе. Катерина и Грэм были уже на полпути к цели, когда небо над оставленной позади деревней так внезапно озарилось багряным светом. Беда, ничем не предвещаемая, нагрянула, положив конец счастью влюбленных, но они, со всех ног бросившиеся обратно, еще не знали об этом… Иноземцы, порабощающие болгарские земли, добрались и до этой маленькой, тихой деревушки. Отряд мародеров, для которых не существовало понятия чести, совести, благородства сердца, которые не подчинялись ни чьим законам, не признавали каких-либо правил, ни в чьем лице не имели авторитета, а знали одну лишь низкую, животную цель. И целью этой была нажива. Они сжигали дома, грабили амбары, резали или уводили живность. Безжалостно убивали всех, пытавшихся помешать, без разбора. Катерина, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, не медля ни минуты бросилась помогать раненым. И несмотря на весь ужас, которым были полны её глаза, рука девушки была тверда как никогда, а голос, которым она обращалась к тем, к кому подбегала, не успевая переводить дух, тих и спокоен. Все вокруг на несколько долгих часов, показавшихся ей тогда годами, превратилось в настоящий, пылающий ад, полный грубых ругательств, стонов умирающих и криков пострадавших, от которых так больно сжималось тогда еще доброе, девичье сердце. Катерина видела, как Грэм, выхватив меч из рук уже павшего навеки иноземца, бросился в самое пекло, где крестьяне, молодые и старые, мужественно давали отпор, пытаясь отстоять свое право на жизнь, свободную, независимую, самобытную. Он бесстрашно сражался за её мир, её дом, её людей. И Катерина любила его еще больше, хотя ей и казалось, что сильнее любить уже невозможно. В небе сгущались тучи, уже совсем близко слышались громовые раскаты, и силы природы, проявившиеся проливным дождем, встали на сторону защищавшихся, туша пожары, смывая кровь. Все кончилось в полдень. Многие погибли, но большая часть населения сумела выжить. Успев наживиться, мародеры с позором покидали их землю. Деревня была разорена и разрушена, но еще могла быть отстроена заново. — Катерина, — где-то позади, совсем близко, звал родной голос. Грэм, потерявший её из виду, не находил себе места. Стоя чуть поодаль, он с надеждой и страхом вглядывался во все окружавшие его лица. Она обернулась. Предназначенная для него улыбка вмиг пропала. Рот приоткрылся в ужасе. Карие глаза расширились. Катерина что есть мочи кричала, предупреждая. Но её отчаянный крик уже был не в силах что-либо исправить… Грэм, вздохнув с облегчением, наконец заметил её, испуганную, за стеной дождя. Он уже делал шаг ей навстречу, когда одинокая стрела, выпущенная из его же лука, выбитого из его рук во время сражения и после им позабытого, подобранного кем-то из отступающих захватчиков, пронзила грудь. Со всех ног Катерина бежала к нему, видя, как алое пятно разрастается в области сердца. А Грэм упал на колени, устремив на нее взгляд, полный любви, шепча её, казавшееся самым прекрасным, имя. Имя, дороже которого уже никогда не будет в его жизни. Вспыхнул яркий зелёный свет. И человек, которого Катерина любила так сильно и так беззаветно, как никого больше в дальнейшем, исчез, будто его никогда и не было. Слезы градом катились по её лицу, смешиваясь с дождем, поэтому никто во всем свете не мог их увидеть. Её сердце обливалось кровью, душа кричала, разрываясь от боли, но никто не мог её услышать. И одна только мать обняла её в этот злосчастный день как-то по-особому, как будто обо всем знала и старалась утешить. *** Время шло. Катерина по-прежнему помогала тем, кто в ней нуждался, была всегда предельно сосредоточена, но печальна и молчалива. Жизнь в деревне постепенно налаживалась. Но её раны не затягивались, время нисколько не лечило, а сдерживать на людях слезы удавалось с огромным трудом. Боль не покидала девушку ни на секунду, став её постоянным спутником, куда бы она ни пошла. Однажды, спустя три с половиной месяца, Катерина заболела и на несколько дней слегла. Именно тогда она поняла, что носит под сердцем дитя. По мере того как рос живот, делая очевидным её положение, люди, которым Катерина помогала, сколько себя помнила, на зов которых являлась в любой час дня и ночи, начали её сторониться. Многие опускали ставни, когда она проходила мимо, сторонились её на улицах, награждая осуждающими взглядами. Это было время, когда Катерина, светлая душа, впервые столкнулась с человеческой жестокостью. Дом Петровых потерял уважение, и местные стали приходить все реже и реже. Разного рода болезни начали уносить жизни детей и взрослых, и по деревне поползли слухи, что это Катерина, совершив грех, навлекла на них небесную кару. Отец был в ярости, мать тайно жалела, но ослушаться мужа не осмеливалась. Подошел срок, и она родила дочку. Его дочку. Девочку, ради которой Катерина хотела жить, но на которую ей даже не дали взглянуть, отобрав сразу же, несмотря на все её, полные слез, молитвы… А затем вся её жизнь изменилась… Как только Катерина оправилась, её изгнали из родного дома. Она, разбитая и опустошенная, была одинока в своих скитаниях по свету, каждый день которых был полон душевных страданий и горьких слез. И только непоколебимая вера в то, что однажды она сумеет вернуться, дабы разыскать свое дорогое дитя, прижать дочь к груди и никогда уже не отпускать, поддерживала в ней жизнь. Научившись загонять боль в самые глубины души, прятать её под тысячью замками и всеми силами бороться за жизнь, Катерина превратилась в фальшиво улыбающуюся леди Кэтрин, ночное чудовище из тех легенд, которые когда-то пугали её, маленькую, наивную девочку, своей жестокостью. Потеряв семью и так и не разыскав дочь, она стала легендой сама, предпочитающей свою жизнь всем прочим, безжалостно сметающей все и вся на своем пути, похоронившей как все свое прошлое, так и Катерину, девушку с огромным сердцем и прекрасной душой, которой была когда-то… *** Кэтрин делает глубокий вдох и, наконец, открывает глаза. Она видит его уже всего в полуметре от себя и в своей излюбленной манере шагает навстречу, лукаво прищурившись. — Так ты значит снова здесь, Грэм, — растягивает слова, приторно улыбаясь, - Жив, невредим и, не могу не признать, всё так же хорош собою, — обходит кругом, словно хищник свою жертву, уверенно ступая на высоченных каблуках, — Ну так что, мой дорогой охотник, не расскажешь ли свой секрет бывшей почти жене? , — смотрит ему прямо в глаза, стоя так близко, что губами почти касается его губ. Грэм замечает сразу же, как сильно она изменилась. Замечает тот всепожирающий огонь в её взгляде, что сменил былую искру, брезжущую самой жизнью. И эта чужая улыбка на её устах причиняет боль, как будто кто-то пытается всадить в сердце тупой, давно не пригодный клинок снова и снова. И снова. — Катерина, любовь моя, — он осторожно касается её щеки, убирает со лба выбившуюся прядь, отмечая про себя, что её волосы по-прежнему пахнут сандаловым деревом, — Я уже отчаялся когда-нибудь найти тебя. Кэтрин лишь усмехается в ответ, слегка закатывает глаза, покачивая головой из стороны в сторону. И кажется, что происходящее её нисколько не трогает. Максимум, немного забавляет. — Видимо, не расскажешь. Впрочем, это совсем не важно. Я лишь пыталась быть вежливой, — голосом безжалостным и холодным, как лед айсберга, что может потопить корабли. Грэм смотрит на нее, такую близкую и далекую одновременно, зная наверняка, что среди океана чувств и эмоций, охватывающих его в этот момент, нет и капли разочарования. Он винит лишь себя. Винит за то, что искал так долго. Он помнит, как пришел в себя уже в своем сказочном мире, как Белоснежка, склонившись над ним, вытаскивала стрелу, лечила рану, как Прекрасный Принц, выслушав его историю, настоял на том, чтобы помочь, и никакие возражения не могли его остановить. Они вместе были в стольких мирах потом, что не счесть, тщетно ища для него способ вернуться. И никто не мог знать о том, что с тех пор, как забравший его портал, взявшийся из неоткуда, закрылся, время в мирах, что не должны были пересекнуться, пошло по-другому. Год его жизни — против целого века её. А теперь он, наконец, снова здесь, стоит перед той, которую по-прежнему любит, даже зная обо всем, что ей пришлось пережить и сделать, чувствуя что достучаться не получается… Не так скоро… — Катерина, прости меня, — он берет её за руку, когда та уже хочет уйти, не собираясь оглядываться. Кэтрин бросает на него раздраженный взгляд, дающий понять, что все его слова давно уже не представляют для нее интереса. Но какая-то странная пыль застилает зрение, и она падает, погружаясь в беспросветную темноту. *** Кэтрин очнется уже совсем в другом мире. В том самом, которым была очарована, о жизни в котором мечтала слишком давно. — Там тебе угрожала опасность, Катерина. А я не мог снова тебя потерять, — скажет Грэм, заметив её пробуждение. Первичная злость уступит место чувству удовлетворения случившимся, так как Кэтрин, торжествуя, осознает, что Клаус никогда её здесь не найдет, и победоносная улыбка, на этот раз искренняя, пусть и не самая добрая, тронет её губы. — Это замок моих друзей, с которыми, как я когда-то верил, ты должна была прекрасно поладить. Ты можешь оставаться здесь, пока не освоишься, и… — Я не вампир в этом мире? , — перебьет его Кэтрин, почувствовав, что не выходит совладать с неистово бьющимся сердцем, что безразлично смотреть на Грэма, живого, все еще ею любимого, пусть она и не готова признать этого, не получается. — Я люблю тебя, Катерина, — подойдет к изголовью кровати, крепко сожмёт её ладонь в своей, — Люблю и верю, что все то, о чем мы с тобой мечтали, еще может осуществиться, — поцелует в лоб на прощание, покидая её покои. — Вампир я или нет, Грэм, теперь мое имя — Кэтрин! В любом из миров… *** Но она ошибется. Пройдет время, и сердце Катерины вновь оживет. Этот волшебный мир, где озёра такие чистые, а луга зелёные и необъятные, так напоминающие родную Болгарию в те далёкие времена, когда она еще была счастлива, положит начало чудесному процессу исцеления. Кэтрин не заметит, в какой именно момент начнёт подолгу разговаривать с экс-Злой Королевой, чей понимающий, обращенный на неё взгляд она с трудом терпела поначалу. И даже надоедливая, вечно лезущая Белоснежка вскоре перестанет казаться такой раздражающей, а спустя год, Кэтрин, теперь уже снова ставшая Катериной, ибо иначе её здесь не называли, найдет их с принцем, к своему большому удивлению, вполне приятной и милой парой. Её чувства к Грэму, никогда не пропадавшие, но подавляемые так долго, вновь заполнят до краев её сердце, веками ожесточавшееся, измученное, но, возродившееся, вновь обретшее способность трепетать. И, наконец, поцелуй любви, как самая чистая, светлая и сильная магия из всех возможных, полностью исцелит её израненную душу, подарив бесценный подарок — шанс начать все сначала.