Маленькие трудности при написании великих книг

      Гилдерой Локхарт обожал составлять схемы и сложные планы предстоящих операций и геройств. Ну, то есть он, конечно, этого терпеть не мог, но между «мы всю неделю с перерывом на еду, сон и пару жизненно важных косметических процедур проводим в библиотеке, составляя хитроумный план» и «ведём размеренный образ жизни, а после умираем жестокой и, возможно, крайне мучительной смертью» выбирал первое.       Всегда выбирал, тщательно готовился, а потому всё получалось в лучшем виде и даже порой без всяких накладок. Так было всегда и осталось бы впредь, если бы величайший гений магического мира не допустил постыдную ошибку. Один, всего один-единственный раз он не стал просчитывать всё наперёд, не потребовал материалы дела, а вместо этого счастливо махнул на всё рукой и расслабился.       Его можно было понять. Это же Хогвартс — место, знакомое всем с детства! Место, наполненное чувством безопасности и счастливыми, беззаботными воспоминаниями, что розовым туманом застилают глаза всем волшебникам от мала до велика, несмотря на степень их ума и паранойи. Зачем — скажите на милость! — узнавать, что там такого, собственно, творится? Зачем наводить справки и выяснять, что там, собственно, такого произошло в прошлом году? Подумаешь, дурная репутация должности — не все преподаватели уходили с неё вперёд ногами и укатывали на долгое, а порой и принудительное лечение в Мунго. Те, кто заранее предупреждал, что они тут всего на год, оставались живы и здоровы, так что лично ему, казалось бы, бояться нечего.       Ключевое слово — казалось, поскольку розовый туман рассеялся довольно быстро, обнажив суровую реальность, глядя на которую, Гилдерой Локхарт понял, что беспокоиться стоило раньше, а вот теперь он уже никуда не денется, потому как попал. Конкретно так попал, ведь ровно с того момента, как он перешагнул порог школы в качестве профессора ЗОТИ, все планы и многоходовки остались в прошлом, ибо суровая реальность в лице Гарри Поттера отрицала саму возможность предварительной подготовки, настаивая на импровизации.       Гилдерой импровизировал. Проклинал весь мир, Мерлина, Моргану, свою непредусмотрительность и Гарри Поттера за компанию, но, увы, это не давало решительно никакого хоть малость достойного результата, кроме краткосрочного морального удовлетворения. События продолжали сваливаться с неба с такой скоростью, что любая попытка хоть немного распланировать будущее оканчивалась лишь эпичным столкновением с реальностью. Реальность оказалась суровой, жестокой, циничной и крайне болезненной для его нежной натуры, которая, несмотря на прошлые трудности, оказалась попросту не готова к тому, с чем ей пришлось столкнуться. Всё, решительно всё выходило из-под контроля и даже, казалось бы, стопроцентные планы рушились как карточный домик.       Он думал, что у него будет время до июня, — Уэлш собрал достаточно информации к началу мая.       Он верил, что в логово врага они пойдут всей толпой вместе с Дамблдором, — проклятый Скримджер вцепился мёртвой хваткой в директора, а потом и вовсе под каким-то левым предлогом вытащил в Министерство — в назначенный день — вдобавок ко всему Миранду, Мэтью и даже Блэка!       Он рассчитывал… — Дамблдор, печально посмотрев своими кристально-честными глазами на бесстрашного героя, сказал, что дело сложное, опасное, и потому он поймёт, если Гилдерой откажется фактически в одиночку идти туда. Ведь это такая ответственность и риск. Ведь крестраж — это такая опасная вещь, наверняка защищённая самыми мощными чарами.       После этого оставалось либо публично ударить лицом в грязь — опустив глаза и пробормотав, что торопиться не стоит. Либо публично ударить себя кулаком в грудь — сказав, что он уже один крестраж уничтожил, Волан-де-Морта не боится, и вообще, он, помнится, того василиска, вместе с воспоминанием лорда, уделал в лёгкую и без подготовки.       И вообще, он очень сильно пожалел, что выбрал второй вариант, когда где-то в начале мая, в одно солнечное субботнее утро, они вдвоём с Гарри оказались глубоко под землёй в недрах какой-то скалы в поисках осколка души тёмного лорда. Несмотря на то, что с ними не смогли пойти даже двое других подростков, которым в Хогсмиде было поручено появляться в разных местах и, по очереди выпив оборотное зелье, изображать Гарри. Несмотря на то, что информации было всё-таки мало, а время поджимало. Несмотря даже на то, что само проникновение к месту хранения крестража потянуло бы на страниц двести новой книги, они его всё-таки нашли. Правда, сразу же возникли некоторые трудности с его извлечением.       — Я не собираюсь и тебе не советую пить не пойми что, налитое в чашу Волан-де-Мортом, который полагал, что это, — он ткнул в изумрудно-зелёную жидкость, — защитит жизненно важную для него вещь! — категорически заявил прекраснейший маг мира, бросая взгляды то на каменную чашу, то на обманчиво-спокойную поверхность озера, в котором, как он уже имел несчастье убедиться, кипела жизнь. Ну, или не жизнь — существование. Гилдерой никак не мог вспомнить, как правильно называется это состояние у инферналов, а спросить, как назло, было не у кого.       — Но…       — Гарри, посмотри по сторонам! Он псих! Все эти трупы настоящие! Он не мог наубивать такую прорву людей, пока мастерил себе это озерце для романтических прогулок на лодке без луны. Готов поклясться, что добрые процентов семьдесят — если не все девяносто! — плавающих здесь — просто загулявшие туристы, идиоты, полезшие куда не надо, и те, кто, как и мы, полезли по магическому следу. Они не знали, что это, но мы-то знаем!       По спине величайшего писателя мира внезапно пробежал холодок от собственной догадки. Если Волан-де-Морт убил для охраны только пару-тройку маглов, значит, остальные инферналы «изготавливались» все эти годы путём утопления нормальных и вполне себе живых людей. Это значит, что если он сейчас умрёт — чего бесспорно не хотелось бы, — то он станет одним из них. В его памяти против воли мелькнуло воспоминание о том, что произошло чуть меньше часа назад, когда они искали лодку и он случайно споткнулся о невидимую цепь. Вода лишь лизнула край лакированных штиблет, а в следующее мгновение чья-то мертвенно-бледная рука уже вцепилась мёртвой хваткой в его ногу.       В такие мгновения холодный рассудок отключался начисто и его место занимал менее рациональный, но куда более параноидальный инстинкт самосохранения. Он не любил думать, долго рассуждать и рассусоливать — огонь, вырвавшийся из крепко стиснутой в руках палочки, мог испепелить всё, что было в радиусе пары десятков метров перед волшебником. Однако ему пришлось довольствоваться только рукой, что рассыпалась в пыль, едва Локхарт быстренько сдал назад, не спуская взгляда с воды.       Тогда он впервые в жизни увидел это существо вживую. Холодное, бледное, склизкое и чертовски некрасивое. Как видно, утопление с последующим долгим пребыванием в воде не способствовало не только хорошему характеру, но и сколько-нибудь приятной внешности. Первое Гилдерой ещё мог понять и простить, второе — никогда!       — Гарри! Мальчик мой, мы с тобой последняя надежда этого мира на спасение, но риск в данном случае хоть дело благородное, но крайне безрассудное, — как мог пытаясь образумить гриффиндорца, продолжал Локхарт.       — Но как иначе?! Если мы сейчас не вытащим и не уничтожим крестраж, он будет продолжать убивать!       Гилдерой понимал то отчаяние, что звучало в голосе подростка, поскольку ситуация в магическом мире летела под откос и, несмотря на все ухищрения Скримджера, переломить её пока не удавалось. Собственно, именно поэтому они и отправились сегодня сюда вдвоём, не дожидаясь, пока освободятся остальные. Надо было срочно уничтожить крестражи, хотя бы те два, что были у них фактически в руках.       — Я просто хочу, чтобы мы взяли короткую передышку. Взвесили все за и против и выработали наилучшую стратегию, поскольку следовать тем путём, который нам оставил Волан-де-Морт, по меньшей мере глупо. В конце-то концов, мы же волшебники, Гарри! Всегда можно найти какое-нибудь колдовство, отменяющее действие предыдущего. Надо только хорошенько поискать и совсем немного подумать.       — Но магия же здесь не действует, — с сомнением напомнил Поттер, не спуская взгляда с чаши, в которой, как они точно уже знали, притаился крестраж.       «Зато действует инстинкт самосохранения!» — злобно прошипел внутренний голос, который поспешил напомнить, как в далёком героическом детстве миссис Локхарт любила повторять, что хорошие мальчики не должны тащить в рот всякую дрянь и принимать угощение от подозрительных дяденек. И пусть с тех пор прошло много лет, но актуальность наставлений не теряла смысла, и даже Грюм бы наверняка согласился с тем, что жидкость в чаше наверняка опасна, а тёмный лорд — самый подозрительный дяденька из всех возможных.       — Это значит, что мы просто перейдём к плану «Б».       — У нас есть план «Б»? — удивился подросток.       — Да, у нас есть план «Б» как раз для такого случая.       План «Б» у них действительно был, но он был отложен на самый-пресамый сложный случай. Во-первых, потому что он был всего один, а во-вторых, потому что Локхарт не сильно верил, что, едва они уничтожат оставшиеся осколки души лорда, не вылезет сам Волан-де-Морт и его не придётся уничтожать прямо там. Именно поэтому он берёг план «Б» как зеницу ока, не решаясь задействовать его раньше времени. Однако по всему выходило, что его надо будет использовать уже на первом крестраже, ибо когда вариантов всего два «пить подозрительную жидкость и получить крестраж» и «не пить подозрительную жидкость — не получить крестраж» и оба они тебя по ряду причин не устраивают, надо неизбежно искать третий.       Гилдерой уже давно привык, что у него не гостиная, а проходной двор для всяких разных министров и их помощников, но вот когда пламя, взревевшее в его камине не окрасилось зелёным — стандартным цветом, — не стало красным — принудительное перемещение, коим пользовался министр, а стало ярко-алым с золотым блеском — принудительная международная, — он всё-таки заволновался. Новый уровень международных отношений, официально неофициальная делегация, а у него не то, что волосы не завиты, у него даже мантия с маленьким пятнышком на рукаве!       Однако пятнышко, новый уровень магического сотрудничества и прочие куда менее важные вещи мигом вылетели у него из головы, едва он увидел, как из камина вышла та самая бабушка, чьё имя он так часто поминал всуе.       Любимого названного внучка долго трепали за схуднувшие щёчки, всматривались в уставшие глазки и закончив осмотр тем, что потрепали по потускневшим и, несмотря на все маски, безжизненным волосам, сказали, что его всё равно любят, ценят и всегда ждут в гости. Сказали, что, увы, только вчера получили газету — Гилдерой смутно представлял, какая сумасшедшая сова сунулась к домику старушки с почтой, но искренне благодарил это пернатое, — в которой был краткий обзор на лекцию в Министерстве.       Газета была не из самой лучшей бумаги, да к тому же в ней не было ни единого английского слова, даже его имя было написано непонятными закорючками, но под этими закорючками пряталась действительно бесценная для Локхарта статья, написанная каким-то совершенно незнакомым журналистом. От лекции в Министерстве в ней были только название и дата, все остальные два листа занимал анализ сложившейся ситуации, краткое описание деятельности Гилдероя за последние три года, ну, и, как вишенка на торте, прогноз, сколько он сможет продержаться против Волан-де-Морта и его приспешников.       Единственная причина, по которой агент, немного знающая язык публикации, по прочтении не бросилась в издательство, чтобы спустить на этого беднягу армию адвокатов, была в том, что цель публикации — показать неравное положение сил и воспеть безмерную храбрость героя — дала свои плоды. Бабушка примчалась не с пустыми руками.       Спустя четверть часа после того, как в камине снова взревело алое пламя, отправившее обратно сердобольную старушку, нагоняющую дичайший страх пополам с уважением на всех жителей далёкой страны, наконец появился представитель Министерства. Судя по его смертельной бледности и тому, как он с явным облегчением удостоверился в том, что все живы, здоровы и даже улыбаются, в логове бюрократии тянули жребий на тему, кого сюда послать. Посланец с ужасом пялился на лежавшую на газетном столике статью с непонятными закорючками, а объяснение Локхарта о том, что некоторые его поклонницы столь нетерпеливы в желании получить автограф, совсем его добило. Особенный успех имела фраза «знаю, что это не слишком законно, но она так торопилась, что кто бы посмел ей отказать. К тому же она сказала, что если у вас возникнут к ней вопросы, то она с удовольствием нагрянет к вам в любое время».       Волшебник, имени которого никто даже не потрудился запомнить, громко ойкнул и поспешил заверить, что лично ей являться не надо. Министерство магии ценит и всячески поддерживает международное магическое сотрудничество, просто лучше о подобных визитах предупреждать заранее и просить открыть канал, а не вламываться в каминную сеть чужой страны. И ещё, они, конечно, просто обязаны выразить своё возмущение произошедшим, но, учитывая возраст нарушительницы, просто просят этого впредь не повторять.       — В следующий раз просто пусть сообщит заранее, — уже с явным облегчением забираясь обратно в камин, сказал представитель министерства. Немного помолчал и, перед тем как исчезнуть в зелёном пламени, тихонько добавил: — Лучше почтой!       Гилдерой успел пообещать, что обязательно передаст. Настроение у него в этот вечер было чудесное, ведь в маленьком потайном карманчике лежал небольшой флакончик, доверху наполненный золотистым зельем.       Собственно, именно этот флакончик и стоял перед ними уже в следующие после неудачной вылазки выходные, когда они собрались на новое совещание. Дамблдор, как ни старался, не смог вырваться от Скримджера, но все остальные были в сборе, и даже мисс Грейнджер, явно нервничающая от предстоящих экзаменов, посчитала, что спасение мира важнее, а потому не сопротивлялась очередной тайной вылазке из школы.       — А разве такое возможно? Ну, всё это, — осторожно начал Гарри, как только стихли объяснения Уэлша на тему, что такое Феликс Фелицис и чем формула стоящего на столе зелья отличается от него в лучшую сторону.       — Гарри, запомни одну простую истину: что в мире магов, что в мире маглов возможно всё, если у тебя есть куча денег, огромное желание и умение иногда посмотреть сквозь пальцы на закон, — поучительно заметила Миранда.       — Просто это странно, — неуверенно начал подросток. — Ну сами подумайте, существует зелье, дающее удачу во всех начинаниях, делающее тебя чуть ли не самым везучим человеком в мире, способным даже самую безнадёжную ситуацию переиграть в свою пользу: что Волан-де-Морт с пожирателями, что министр с аврорами, они должны пить его литрами, но при этом я даже не слышал о нём до сегодняшнего дня.       — Понимаешь, — со снисходительной усмешкой ответила агент, — во-первых, и самых главных, и тем, и другим не позволяют его пить принципы. Я знаю-знаю, что это звучит дико, но мы уже, кажется, года два назад — как это ни удивительно, но даже примерно в это же время — говорили о том, что в мире взрослых волшебников есть много странных и зачастую неясных для детей вещей и понятий. Одно из них — принципы и совсем немного законы. Министерство ограничило употребление этого зелья законами настолько, насколько это было вообще возможно для не подпадающего под классификацию смертельных варева, попутно в течение десятилетий втемяшивая в мозги, что пить подобное «неправильно, нехорошо, не слишком прилично по отношению к прочим» и далее по тексту. Да, они не могли совсем запретить, но ввести это на уровне рефлексов — пожалуйста. Как итог, по статистике, даже преступники и сами зельевары — которые как никто циничны и более чем осведомлены о природе зелья — пьют его за всю свою зачастую долгую жизнь не более двух-трёх раз. Такой вот забавный парадокс, вызванный укоренившимися предрассудками и правилами, в результате которого употребление зелья рассматривается чуть ли не как аппарация на порог, а не непосредственно в дом или как закрывание глаз, когда ты пользуешься летучим порохом.       — А их надо закрывать?! — опешило юное дарование, в шоке посмотрев на сидящих за столом.       — Ну, да, — удивленно начал Уизли, — ты же, когда перемещаешься, видишь другие гостиные и прочие комнаты подключённые к сети. Это как подглядывание и… Подожди, ты что, серьёзно смотрел на комнаты?!       — Да откуда мне было знать, я же только у вас дома и воспользовался порохом впервые! Миссис Уизли сказала, что надо залезть в камин, кинуть порох и назвать адрес — про то, что нельзя подглядывать она ни словом не обмолвилась! Я думал, это нормально. Да и они так быстро мелькали, что я мало что мог разглядеть.       — Ну, наверное, она решила, что ты сам догадаешься тактично перевести взгляд на свои ботинки, — с явным весельем в голосе заметил Блэк.       — Ладно, мы выяснили, почему им не пользуются массово обычные люди, но все остальные? — поспешил вернуться к старой теме Гарри, как видно, несколько смущённый своей вскрывшейся неучтивостью.       — Принципы, — пропела агент. — Министерство должно показывать хороший пример в любой ситуации. Они не имеют права палить авадой направо и налево, они не могут использовать круцио и империо на допросах, и зелье правды также используется только после сбора кучи бумажек. Логично предположить, что и подобное зелье они не будут пить. Что же до нашего общего недруга, то тут всё, как мне кажется, ещё проще: этот парень даже принципиальнее, чем комиссия Визенгамота. Сказал, что хочет власти и убить всех маглов, послав к чертям закон, — пожалуйста. НЕ стал министром, хотя мог бы. С его умом, изворотливостью и харизмой он бы в течение лет десяти, максимум пятнадцати, встал бы во главе министерства и, получив в руки власть, прессу и прочие ресурсы, добился бы своего. Те же песни о чистоте крови, те же чистки, но всё это было бы под соусом общественного мнения.       Однако это самое всё напоролось на принципы!       Как по мне, так у него ярко выраженный комплекс детдомовского ребёнка: он просто обязан, как ему кажется, доказать всем и вся, что он самый-самый. Причём ему даже в голову не приходит, что зачастую этого делать и не надо. В результате он хочет сделать всё сам и лично, не желая советоваться с остальными или принимать от них помощь более жизненно необходимого минимума. Именно поэтому о крестражах никто не знает и нет верных слуг, что их охраняют. Именно поэтому у него и нет Феликс Фелицис. Он слишком верит в себя и слишком мало доверяет своим подчинённым, которые, выпив этого зелья, могут сделать что-то не в его, а в своих интересах. Это зелье, как маховик времени — оружие, которое можно эффективно использовать в войне. Можно было бы, если бы не тот факт, что сам магловский бог не знает, что можно натворить, используя их. Поэтому никто не рискует ими баловаться.       — Я собиралась… — неуверенно начала Гермиона. — Тогда, на третьем курсе. Ну, то есть перед ним, я собиралась взять побольше предметов. Профессор МакГонагал сказала, что я лучшая ученица и она уверена в моей честности. Уверена, что я не буду использовать его не для учёбы. Она полагала, что мы сумеем получить его и разрешение на его использование.       — Если МакГонагал так говорила, значит, должны были дать, — уверенно сказал Поттер, привыкший верить своему декану на слово. — Почему же ты тогда отказалась?       — Наверное, потому, что сразу после этого она вместе с вами подписала некий договор, согласно которому клялась сохранить в тайне всё произошедшее на втором курсе и вдобавок к этому не привлекать к себе излишнего внимания. Согласитесь, разрешение на использование маховика времени несовершеннолетней — это очень необычное явление, — как бы между прочим напомнила агент. — Но это всё лирика, давайте вернёмся к нашему зелью и вопросу о том, кто его будет пить. Поскольку сам Гилдерой этого сделать, увы, не может: если его поймают на употреблении не просто Феликс Фелицис, а его, мягко говоря, улучшенной версии, доставленной, ко всему прочему, явной контрабандой, то у нас будут проблемы.       — Проблемы страшнее Волан-де-Морта?!       — Ты никогда не бывал на заседаниях Визенгмота и просто на судебных разбирательствах. Вот окажешься в центре зала, когда на тебя смотрят все эти типы в мантиях, а на кресле установлены железные оковы, так в миг даже в мыслях нарушать не за хочется.       — То есть вы предлагаете нам выпить зелье, вскрытие фактов о происхождении которого может довести до Визенгамота?! — ошарашенно прошептала Грейнджер.       — У нас есть прекрасная легенда, на которую, можете поверить моему опыту, поведутся не только журналисты, но и обычные волшебники. Если не всплывёт имя Гилдероя, то у нас будут все шансы доказать, что данное зелье было сварено здесь.       — Да и кем же?       — Как кем? Разумеется, вами, мисс Грейнджер. Я тут раздобыла весьма интересную бумажку, пока Гилдерой валялся без чувств после боя с василиском. Эта бумажка не что иное, как кем-то варварски вырванный листок из журнала мадам Помфри. Запись сделана во время рождественских каникул и, согласно наблюдениям этой во всех смыслах высококомпетентной особы, в чьих выводах преступно даже сомневаться, у некой ученицы наблюдались странные симптомы, не находящие в её многолетней практике аналогов. Только представьте себе: незавершённая трансформация тела обратила бедную девочку в подобие кошки-переростка. Огромная, покрытая шерстью и, вы даже не поверите, — глаза агента ехидно сверкнули, — но у неё действительно вырос хвост!       Гилдерой старательно делал вид, что нет ничего важнее, чем очередной непонятный жучок, усиленно грызущий книжный шкаф. Этот маленький и до крайности прожорливый малыш, что вместе со своими многочисленными братьями и сёстрами в данный момент упоительно догрызал по меньшей мере уже раз семь только на памяти Локхарта восстановленный шкаф, был прекрасным отвлечением от размышлений о том, какая не сильно обеспокоенная нормами приличий личность варварски изодрала журнал школьной медсестры.       Сириус Блэк то ли действительно не любил насекомых, то ли был начисто лишён того, что нормальные люди именуют чувством такта:       — Ты сварила оборотное зелье на втором курсе?! — громко ахнул он, уставившись широко раскрытыми от удивления и восхищения глазами на Гермиону.       — Вот именно на эту реакцию мы и рассчитываем, — победно ухмыльнувшись, сказала агент. — Все будут восклицать, какое ты чудо, природное дарование и за этими разговорами отойдут от темы нашего зелья. Что же до возможных придирок Визенгамота, о том, что оборотное зелье, мягко говоря, не входит в школьную программу и его использование карается по закону, то тебе, в силу того, что ты несовершеннолетняя, ничего особо страшного и не грозит. Более того, с поправкой на то, что ты сама пострадала от оборотного, даже самые суровые судьи не будут особо упорствовать, требуя наказания.       — Я уже говорила вам, что я о вас думаю? — напряжённым голосом, глядя в глаза агента, сказала гриффиндорка.       — Глаза — это зеркало души, — загадочно усмехнулась в ответ та.       — Хорошо, с этим вы явно уже всё решили, но кто тогда будет его пить?       — Блэка и Мэтью также сразу исключаем.       — Это ещё почему?! — мигом взвился бывший заключённый.       — Противопоказания к применению. Не рекомендуется лицам, долгое время пребывающим под подчиняющим заклинанием, контролем дементоров, а также склонных к резкой деформации личности.       — Э-э… а можно это всё перевести на понятный английский? — робко поинтересовался Уизли.       — Крыша поедет.       — В смысле?!       — В прямом. Феликс Фелицис — это не просто концентрированная удача. Это чувство собственного превосходства, помноженное на мысль, что весь мир крутится где-то на дальней орбите твоей персоны, которая так крута, что ты пинком ноги открываешь дверь кабинета Дамблдора, а Сам-Знаешь-Кто дрожит как осиновый лист при одном упоминании твоего имени, — любезно расшифровала агент. — Он и на здоровых, нормальных людей может плохо действовать, но у тех, кто слишком долго был под контролем, он действует, как самый настоящий наркотик. Причём ещё не понятно, что для них хуже: время, когда он действует или когда эффект пропадает. Собственно, это одна из главных причин, почему его так просто не используют даже те, кому плевать на моральные устои. Так что в итоге пить его должен человек, кото…       — Я выпью его, — безкомпромиссно заявил подросток. — Раз уж мне нельзя было выпить ту непонятную жидкость, защищавшую крестраж Волан-де-Морта, то зелье, данное друзьями, я, думаю, имею право принять? — с явным вызовом в голосе сказал Поттер.       Спорить никто не стал, лишь Миранда для проформы спросила:       — Есть другие кандидаты?       Гермиона хотела что-то сказать, но следующая же фраза агента о том, что на ближайшие несколько часов ей придётся расстаться со своим аналитическим умом, поскольку тот попросту возьмёт отпуск, заставила гриффиндорку промолчать.       — Итак, запомни: это не совсем Феликс Фелицис, — ещё раз напомнила Миранда, напряжённо глядя, как Поттер открывает флакончик. — Я, конечно, доверяю той, что его сварила, но она сама сказала, что усовершенствовала формулу на свой взгляд, а взгляд, я должна признать, у неё довольно специфический. Если мы правильно её тогда поняли, то здесь, в отличие от оригинала, всё рассчитывается не по времени, а по количеству удачи. Поэтому я бы не советовала пить сразу всё. Там вся страна немного, в некотором смысле, странная, так что исключать тот факт, что зелье, сваренное там, может истолковать как удачу события, которые, на наш взгляд, таковыми не являются, весьма вероятен.       Гилдерой, заметив, как замерла рука с флакончиком, поспешил поддакнуть. Он-то знал, что такое удача Поттера, читал, что такое Феликс Фелицис, но вот предсказать, что это даст в результате, с поправкой на специфику зельевара и страну происхождения, не смог бы даже сам магловский бог. Во всяком случае, он ничуть бы не удивился, если бы непонятная сила уже в следующий миг подхватила их и выбросила бы посреди какого-нибудь зала, где Волан-де-Морт решил бы продемонстрировать своим приспешникам все крестражи. Это ведь такая удача — все крестражи и сам тёмный лорд!       Однако ничего подобного, к его явному удивлению, не произошло. Гарри практически осушил флакончик, оставив лишь немного зелья на донышке, и теперь спокойно сидел за столом, как и они, ожидая результата.       — Ну? Что чувствуешь? — нетерпеливо спросила Миранда.       — Тепло.       — И? Что подсказывает тебе интуиция? Она должна обостриться до невозможности, а третий глаз…       Гермиона громко фыркнула.       — Я, я чувствую, что мы должны остаться здесь, — нерешительно начал подросток, избегая взгляда агента, которая всё утро объясняла, что после принятия зелья они должны отправиться в библиотеку или сразу на то озеро. Феликс Фелицис должен был помочь им найти способ обойти запрет на прохождение более чем одного взрослого волшебника к крестражу, поскольку высока вероятность того, что после извлечения оного пробиваться на поверхность придётся с боем.       — Здесь?!       — Да, — сосредоточенно выдал гриффиндорец, словно заглядывая внутрь себя. — Мы должны поговорить о нас, о мире, обо всём, что нас беспокоит, — оглядел комнату и проглядывающее через подгнившие стеллажи с книгами семейное древо. — Не знаю, как это объяснить, — смущённо закончил он.       — Ну раз так, то я всё-таки принесу хрустальный шар, — осторожно поднимаясь и не сводя чуть разочарованного взгляда с Гарри, заметила Миранда.       — А-а, я, пожалуй, принесу с кухни кофе, — в тон ей сказал Рон.       Перехватив взгляд Гермионы, он неловко пожал плечами, покраснел как рак и перед тем, как выскользнуть из комнаты, буркнул, что в прошлый раз сработало: они же видели в чашке пса.