Маленькие трудности при написании великих книг

      Говорят, что нет такой ситуации, из которой нельзя найти выход, ведь даже если вас съел дракон, то у вас их целых два. В ситуации со спасением мира та же… проблема. Выход есть. Есть даже свет в конце туннеля. Проблема в том, что, как и в случае с драконом, чем дальше вы продвигаетесь к заветному выходу из туннеля, тем больше он вас не устраивает. И вот она, главная дилемма: там, где вы сейчас, оставаться никак нельзя, но в то же время мало того, что сам процесс — то ещё удовольствие, так ещё и ваше состояние, а с ним и внешний вид, когда вы наконец достигнете конца, будут, мягко говоря, не очень. Со временем вы, конечно, отмоетесь, восстановите силы, избавитесь от всех последствий этого приключения (кроме, пожалуй, психологических), но это будет потом, а сейчас надо как-то вылезти.       В том, что даже такой гениальный и неповторимый герой, как Гилдерой Локхарт, сумеет проделать это не обляпавшись, он сильно сомневался. Но, как сказала на прощание Миранда Уэлш, «ты сейчас будешь осознанно и с особым цинизмом нарушать закон и общественный порядок ради спасения закона и общественного порядка, так что расслабься и постарайся получить от всей этой ситуации удовольствие». Стоящий рядом Блэк лишь пожелал не получить к удовольствию шальную аваду в довесок.       Шальная авада, правда, уже давно не числилась в списке того, чем можно напугать великого героя, хотя бы потому, что авада — это быстро и, говорят, безболезненно. Раз — и тебя уже нет. Локхарт вообще ещё с момента своего первого возвращения в мир живых испытывал чувство страха всего один раз, и, к несчастью, несмотря на все старания Пожирателей, оно было вызвано отнюдь не их стараниями. Его персональный ночной кошмар был далеко, шанс столкнуться с ним был даже меньше, чем увидеть Волан-де-Морта или пожать руку магловскому богу, а потому единственным чувством, с которым он воспринял новость о том, что на поиски убежища первого уровня он отправляется в одиночку, была какая-то странная помесь обречённости и мрачной решительности, которые в былые допоттеровские времена логика, ныне исполняющая обязанности инстинкта самосохранения, трактовала бы не иначе как творческий кризис на фоне тяжёлой депрессии с суицидальными замашками.       Но то было бы тогда, сейчас она нашёптывала герою, что он всё делает правильно, это не суицид, а единственный шанс на выживание, ну а то, что все идут парами, а он один, так это оттого что он герой — стоит двух!       Правда, вопреки её стараниям, последнее не внушало оптимизма и даже почему-то не льстило, но деваться всё равно было некуда.       Из двух предложенных вариантов городов Локхарт выбрал второй, потому что он как-никак, но всё-таки был в Берксуэлле не так уж и давно — всего-то лет двенадцать назад, — а во-вторых, как бы это смешно ни звучало, он доверял Люциусу Малфою. Ну, не совсем ему, а его мнению о том, что Абботс-Лангли был назван как ловушка.       Берксуэлл назвал, а точнее упомянул в сомнительной шуточке одного из оборотней Фенрира Сивого. И тут можно было, конечно, обвинить Малфоя не столько в благородном порыве, сколько в банальной предвзятости и желании поквитаться, ведь как-никак, но название прозвучало, когда означенный оборотень после пьянки, призванной отпраздновать какую-то очередную победу (проще говоря, очередное бессмысленное нападение на беззащитных маглов), сделал что-то нехорошее с каким-то очень ценным и не менее старым гобеленом, который Люциус Малфой специально вытащил из поместья, опасаясь за его судьбу. Судьба в виде блохастого, грязного и вдрызг пьяного оборотня была куда печальней, чем возможное торжественное сожжение руками решивших хоть как-то поквитаться с Малфоем «доброжелателей» из числа авроров и их друзей.       В общем, с какой стороны ни посмотри, произошедшее было крайне недальновидным со стороны оборотня действием, но увы.       Никто не спорит, что оборотни — это сила, и слова их вожака о том, что мальчишек и девчонок надо кусать ещё в детстве, дабы они не имели шанса стать волшебниками, ходить в школу и получать знания, действительно имели смысл. Всё это делало новообращённых, выросших отверженными оборотней мало того, что сильными, так ещё и крайне агрессивными, бесчувственными, жестокими, готовыми идти хоть на край света за своим вожаком, попутно рвя зубами всё, что стоит у них на пути. Хороший план, но есть нюанс. Отверженные обществом, миром и лишённые образования, детки вырастали… ну да, сильными, свирепыми, способными выполнить любой приказ в плане «иди и убей». Проблема была в том, то они были слегка… глуповаты. Оборотень сболтнул и даже не понял, что сболтнул, кому сболтнул и какие выводы сделал, может, и не самый добрый, зато точно самый пекущийся о своей шкурке тёмный волшебник Британии, обладатель такой родословной, что, по словам Блэка, её хватило бы как раз на два рулона туалетной бумаги.       Второй город столь же случайно назвал, а точнее так же вскользь упомянул другой обладатель двухрулонной родословной. Некто по фамилии Лэнглэндс — богатый, уважаемый волшебник, с родословной (благодаря изысканиям, проведённым и проспонсированным его прапрадедом), доказанно восходящей к самому Мерлину, прекрасно образованный, воспитанный, немного замкнутый меценат. Что Блэк расшифровал на обычный английский как редкостный скупердяй, зануда, прикупивший к своему родословному древу пару веток, которые прикрутил столь умело, что не подкопаешься, да и копать он сам умеет, как и закапывать тех, кто суёт свой нос туда, куда не надо. Вся эта характеристика не сильно способствовала доверию, да и Мэтью тоже считал, что случайно разболтавшийся после бокала вина человек, который в обычное время ничего крепче воды не пьёт и всё общение за столом которого сводится к просьбе передать соль, — ну это немного подозрительно, да.       Так что муки выбора были недолгими.       Городок был именно таким, каким и запомнил его великий герой, хотя, если уж говорить на чистоту, то он был именно таким уже несколько веков, наотрез отказываясь меняться и замечать ход времени. Это был совершенно обычный маленький городок, коих в Англии пруд пруди. Старые серые каменные дома да мощённые всё тем же серым камнем улочки — словом, ничего интересного и примечательного, если вы не любитель истории. Магической истории. Именно в этом самом городке много десятилетий и несколько столетий назад, когда маглы только-только взъелись на волшебников и, без всякого заклятия памяти забыв столетия мирного сосуществования, остервенело бросились сжигать всех, кого угораздило проявить свои способности в открытую (даже за невинный люмос можно было познакомиться с магловскими аврорами), а сами волшебники были ещё не настолько загнаны в угол, чтобы проводить турниры в святая святых — самих школах магии, — был проведён второй, абсолютно секретный турнир Трёх волшебников. Потрясающее соревнование, сильнейшие маги, грандиозные испытания, огромный приз, однако всему этому великолепию не нашлось достойного места в учебниках истории по двум причинам. Первая была в том, что турнир был вторым только как проведённый втайне от маглов, и если первый ещё кто-то вспоминал, то всё последующее уже не имело столь красивых цифр, а потому и смысла. Вторая причина столь масштабного склероза была в том, что техническая победа была присуждена Дурмстрангу, потому как при прочих равных только в его делегации остался хоть кто-то в живых.       Да, тогдашние участники и зрители ни в жизнь бы не поняли того ажиотажа, который вызвал последний турнир, поскольку в нём не было ни зрелищности, ни опасности для зрителей, ни интриг участников, ни подлых коварных проклятий со стороны групп поддержки, да и вообще, что это за турнир, на котором никто не погиб?! В том, старом турнире, было всё из вышеперечисленного, что было довольно обыденным по тем временам и диким по нынешним, но поспешили забыть о нём вовсе не поэтому, а потому, что изначально в английской делегации выживших было больше, да и чемпионы, с двух сторон, были более чем живы.       Масштабная попойка сделала своё чёрное дело.       Дипломатам, судьям от Англии и, конечно, всяким влиятельным волшебникам того времени пришлось сильно попотеть, выискивая всевозможные лазейки в правилах, чтобы не отдавать техническую победу в так и не завершённом турнире победившей в прошлый раз команде мерзких лягушатников, чей чемпион с позором провалился на втором испытании, но, в отличие от набравших кучу очков соперников, валялся в лазарете и был всё ещё жив.       Дипломатический спор уладили, кубок вручили, историю, как водится, забыли, а вот то, что все силы тогда были брошены на то, чтобы выходить и не дать помереть последнему выжившему северянину с последующим вручением ему кубка, добытым его чемпионом посмертно, забыть о себе не давало. Ничего серьёзного или требующего внимания Министерства. Так, маглам порой излишне яркие кошмары снятся от криво и слишком спешно снятых проклятий, в лесу иногда встречаются потомки так и не пойманных тёмных тварей, что сначала успешно сбежали от устроителей состязания, а после не менее успешно ассимилировались с местной живностью. Добавим сюда до кучи пару призраков, включая беспокойный дух тогдашнего чемпиона Хогвартса, — и вот она, надоедливая заноза, потонувшая в жировых складках огромного тела министерской бюрократии. О ней иногда вспоминают, морщатся, но не вытаскивают, поскольку она маленькая, не касается особо мягких частей, да и вообще о ней так легко можно забыть, в очередной раз махнув рукой и сославшись на более срочные дела.       Но, если не обращать на подобные мелочи внимания, то городок очень тихий, милый и вполне пригодный для жизни. Один из тысяч старых добрых английских городов.       План, как и сама идея, был, конечно, из разряда «иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что», но это было лучше, чем ничего, и в целых два раза лучше, чем предложенная ему альтернатива, поскольку, вопреки дурному влиянию гриффиндорской троицы, Гилдерой Локхарт по-прежнему не любил действовать без тщательно выверенного и четырежды перепроверенного плана, согласно которому риски были бы сведены к минимуму, а шансы на успех уверенно подползали к максимуму. Тот план, что числился под номером два и считался запасным, выставлял риски на максимум, поскольку, в отличие от весёлых фразочек, оказаться перед Аластором Грюмом, подозревающим тебя в порочащих связях с Лордом, — мало того, что удовольствие ниже среднего, так ещё и опасно для жизни. Быть заподозренным в желании сразиться с Лордом на честной дуэли также не сильно хотелось. Во-первых, потому, что наблюдение за прошлой «честной» дуэлью выявило тот прискорбный факт, что Волан-де-Морт понятия «справедливость» и «честность» трактует несколько иначе, чем общепринято в волшебном мире, а во-вторых, здравый смысл и печальный опыт пришли к неутешительному выводу, что при таком раскладе гениальный план по гордому спасению мира опять рискует превратиться в банальное спасение себя самого. Второй раз за день. Гордость такого надругательства могла бы и не пережить.       Лучше ещё немного подумать, поскольку, памятуя стычку в Министерстве и решительный настрой тамошних авроров, думать со стороны вероятного союзника никто не будет, а он… он же гениален — и как там говорила Мэнди, «что-нибудь придумаешь».       Итак, что у него есть, кроме подозрений о том, что оно где-то здесь? Мэнди и Мэтью во время их старой подготовки к турниру вытащили на свет всё, что только смогли касательно турниров, участников, заданий и прочего. То немногое, что им удалось достать и запомнить об этом городке и случившемся здесь, было теперь в его распоряжении. Собственно, ничего особо сложного в схеме турниров не было. Всего три тура, которые помимо обычных «выживи и выполни задание» проверяли способности чемпиона. Сила, ловкость, хитрость. И хотя весь турнир строился на этих трёх качествах, особая концентрация каждый раз приходилась лишь на одно. Задание, в котором главным была сила, задание, в котором главным была ловкость, и задание, в котором главным была хитрость.       Традиция успешно прошла через века, и в последний раз ловкость проверяли на драконе, силу — на забитом всякими тварями лабиринте, а хитрость… соревнование на хитрость было малость слабоватым, поскольку в этот раз вся хитрость была в том, чтобы разгадать секрет поющего яйца (конечно в одиночку), найти способ плавать под водой (конечно чемпион придумывает сам), ну, а дальше главная хитрость. Плыви. Прикинься корягой, субстанцией из канализации или гриндилоу-мутантом. Неважно, главное, плыви и не выделывайся. Гарри тут, правда, тоже…       В старые времена в благородство никто не играл, а потому турниры были интересней, зрелищней, ну и, чего греха таить, опасней. Какие же испытания были в тот год? Их должно было быть три, но было два. Сила и ловкость. Силу проверяли в подвалах под ратушей: маглы теперь туда туристов водят, с восторгом расписывая всевозможные кошмарные видения, странные звуки, а главное, неприятное чувство, что за тобой кто-то постоянно наблюдает. Знали бы они, что там на самом деле обитает. Впрочем, маглы — народ отчаянный, без магии лезут сражаться с вампирами, без защитных амулетов прут изгонять злых духов, а некоторые кадры так вообще в полнолуние выходят биться с оборотнями, имея при себе лишь свои смешные штучки, плюющиеся серебряными шариками. И ведь побеждают как-то, в отличие от тогдашнего чемпиона Шармбатона.       В ратушу Локхарт, тем не менее, не пошёл. Слишком… пусто. Пусто, а не явно, поскольку сейчас это место было больше музеем, чем магловским отделением министерства, а потому количество посещавших его людей было слишком скромным, чтобы подойти под необходимые параметры замаскированного убежища. Оставалась ловкость, которую проверяли на ферме в паре миль от города. Дурацкое заклятие на невидимость тогда было наложено на целую кучу разномастных тварей разной степени опасности, хитрости и, конечно, прожорливости. Как трём чемпионам удалось выжить, ориентируясь в основном только на звук, было действительно делом техники, магии, но, по большей части, конечно, ловкости. Беда была в том, что фермы уже давно не существовало, так что оставалось только печально вздохнуть и либо пройтись по совершенно безлюдному магловскому музею, один взгляд на который навевал на Локхарта уныние, либо использовать магию и нарушить тихую и неспешную жизнь как магловской, так и волшебной части Лондона.       И вроде тут сейчас всё было понятно: вариантов нет, идея себя не оправдала, это убежище первого уровня, вы серьёзно думали, что я его так сходу найду?! Но Гилдерой Локхарт не привык и не желал привыкать к поражениям! Тем более когда альтернатива — это аппарировать на Трафальгарскую площадь, поднять там палочку и среди бела дня и кучи маглов-свидетелей сказать заклинание, автоматом превращающее его самого во что-то вроде живой мишени, которая, ко всему прочему, ещё и должна молиться Мерлину и магловским богам, чтобы первым до неё добрался действительно Грюм. Причём не просто Аластор Грюм, а выспавшийся, вставший с правильной ноги и укокошивший уже с десяток Пожирателей, а потому пребывающий в хорошем настроении Грозный Глаз Грюм.       Ведь иначе может получиться не очень хорошо и до крайности невесело.       В своих более чем выдающихся способностях по части боевой магии Локхарт не сомневался, в отличие от того, как его появление истолкуют окружающие. На площади, что находится неподалёку от дворца магловской королевы, дежурят что авроры, что Пожиратели, которые вот уже несколько месяцев ошиваются там, не столько выстраивая планы по поводу защиты/нападения на старую леди, сколько ожидая ошибки со стороны противника. Они на взводе, и предположить, как будут развиваться события, появись чёрная метка, не смог бы даже воскресший пра-пра-пра-кто-то-там Сивиллы Трелони. Что бы там ни говорила и ни думала Мэнди, но она совсем не знает, на что способен главный параноик Британии, которому сказали «фас» и развязали руки. Именно эти развязанные руки и смущали Локхарта, поскольку, зная ту самую книгу наизусть, он более чем понимал, что не может и не хочет представить то, что может сотворить Аластор Грюм в ситуации, когда среди бела дня на людной площади столицы, неподалёку от дворца старушки маглы, появится некто похожий на Локхарта и произнесёт заклинание, которое данный прославленный герой не должен произносить даже под страхом смерти. Не внушало оптимизма и то, что первую маглу страны Грюм наверняка доверит охранять не просто лучшим аврорам, а тем, кто в любой непредвиденной ситуации будет действовать так же, как поступил бы он сам. А значит, на простое Остолбеней с их стороны рассчитывать было бы верхом оптимизма.       С убежищем в Берксуэлле, с этой стороны, всё было и проще, и понятней, и, чего греха таить, предсказуемей.       Надо просто успокоиться и ещё раз хорошенько подумать. За Берксуэлл был Малфой — раз. В городке был очень мощный старый магический след, места, на которых до сих пор лежат столь сильные чары, что в тени их можно спрятать пару-тройку необходимых заклинаний так, что это не вызовет подозрений и в то же время надёжно собьёт с толку не только хрустальные шары с аналогом обнаружителя врагов, но даже натасканных на поиск следов магии зверюшек — два. Это была явная хитрость в духе Аластора Грюма — три. Он и особняк Блэка, о котором знала каждая домохозяйка Британии, какое-то время использовал как штаб Ордена.       Положи на самом видном месте, не скрывай ничего, ограничившись лишь набором сильных чар, которые так легко спутать с той магией, что долгие годы по ряду причин так и оставалась неснятой и более чем боеспособной. Старая, всем знакомая хитрость.       Хитрость… Испытание на хитрость в тот раз так и не состоялось. Или всё же состоялось? Слишком уж много жертв для обычной попойки и слишком сильно хотели замять скандал для такого, в общем-то, курьёзного случая, которым должны были тыкать в нос всем в назидание о том, как ужасны были времена, когда полное собрание магических законов и ограничений умещалось в четырёхстраничной тетрадочке, против нынешних, просвещённых времён и полного перечня законов, правил, ограничений и предписаний, кои уже не влезали в одиннадцать монструозных томов.       Ноги сами понесли величайшего писателя магического мира туда, где и оборвался много лет назад тот злосчастный турнир.       Гилдерой Локхарт не сильно… вот вообще не любил таверны, харчевни, кабаки, пабы и прочие места общепита, которые обрели известность благодаря тому, что в один не очень прекрасный день их клиенты практически полным составом отправились на тот свет. В то, что две делегации просто вусмерть упились, он не верил. Он не знал, конечно, кто там был в качестве чемпионов (архивы Министерства в данный момент были слегка недоступны, а память двух журналистов всё-таки имела пределы), но точно знал, что в тот год это были далеко не хрупкая мисс Делакур, излишне воспитанный Диггори, ведущий здоровый образ жизни Крам и… Да, в те времена все чемпионы были сродни Поттеру: плюющие на правила, готовые на всё из принципа, разве что, в отличие от Гарри, они могли и сами угостить друг друга отравой. Ну или помереть от смеха, слушая о том, как Поттер благородно рассказал другому участнику об опасности в виде дракона.       Он замер перед стареньким зданием в два этажа, чья потемневшая от времени вывеска тихонько поскрипывала на ветру. Здание, как и название, он узнал сразу, хотя был тут всего один раз, да и то просто проходил мимо. Тётушка Лилиан была дамой старой закалки и весьма строгих нравов, а потому, проводя по городку экскурсию для подруги детства и её великовозрастных детей, упрямо делала вид, что этого заведения тут попросту нет. Когда же младшая из старших сестёр Локхарта предложила зайти, то была удостоена осуждающего взгляда и лекции, что приличным юным леди в таких заведениях делать нечего. Гилдерою, в свою очередь, достался предупредительный взгляд и лекция о том, что он, конечно, мужчина и потому ему вроде как можно, но он же защитник, опора и надежда семьи, а потому тоже всё же не стоит.       Тётушка не одобряла ничего крепче чая и веселее заунывных песен во славу магловского бога.       Опора тогда с сомнением посмотрела на дверь, но внутрь не зашла, поскольку сразу было заявлено, что, помимо прочего, там не очень хорошая кухня, отвратная выпивка, дурная атмосфера и то, что кто-то когда-то там сильно отравился. Так что она сочла за лучшее признать, что слишком хороша для таких мест. С тех пор прошло много лет, родители уехали в солнечную Австралию, сёстры обзавелись своими семьями, а Локхарт, будучи счастливым дядей уже четырёх юных леди, оказался снова перед этим сомнительным заведением, репутация которого со временем лишь ухудшилась в его глазах. Наверное, именно поэтому он не испытывал даже намёка на чувство голода, хотя с утра у него во рту не было ни крошки.       Робкая надежда на то, что сейчас все отсыпаются после празднования нового года, умерла довольно быстро, поскольку в окнах был виден тусклый свет, более чем красноречиво свидетельствующий о том, что праздник либо всё ещё продолжается, либо что его тут не праздновали в принципе, посчитав сегодняшний день самым обычным, просто с двумя единицами в нумерации.       Вообще-то, что у маглов, что у волшебников праздники мало пересекаются, поскольку сам их образ жизни, восприятие мира и его истории несколько различны. На то, чтобы пересчитать общие праздники, хватит пальцев на руках Аластора Грюма. День знаний первого сентября — потому что действительно удобно сбагрить надоедливых детишек в этот день — и, как ни странно, Рождество. Тёплый, семейный праздник с обязательной ёлкой и кучей подарков, который не считали зазорным праздновать даже чистокровные семьи вроде того же Малфоя и, не будь они к ночи помянуты, Лейстренджей, тактично забывавшие в этот день, что это торжество в честь рождения сына у магловского Бога. Эти два и, конечно, Новый год! Празднуют его в Англии, конечно, не так масштабно, как в той же федерации Арктики и Антарктики, но тоже не забывают. Благо всё, что нужно для празднования, — это всего лишь не спать всю ночь, радоваться жизни и поздравлять окружающих, напоминая им, что «как встретил год, так его и проведёшь».       Гилдерой Локхарт смотрел с безопасного расстояния на каменного монстра и тоскливо размышлял о том, что само начало года более чем красочно намекало на то, что ничего хорошего его не ждёт, тем самым ещё раз подтверждая его страшные подозрения насчёт конца июня. Поиски в туманном лесу, где они бродили, не подозревая об опасности, встреча со старым вампиром, которого он сам уже мысленно давно похоронил, неожиданно всплывшая старая история с палочкой, Малфой, нежданно-негаданно заделавшийся в защитники официальных властей, и вот он, финал дня: Гилдерой Локхарт один против чего-то неизвестного, но до крайности опасного.       Храбрейший герой яростно мотнул головой, вытряхивая из неё пораженческие мысли, и, не давая им заползти обратно, решительно направился к оплоту антисанитарии, отвратной кухни и пищевых отравлений.       Положив руку на холодную даже сквозь перчатку ручку, он решительно толкнул дверь и практически одновременно с этим почувствовал магию. Ничего незаконного, всё строго по правилам, так что какой-то неизвестный министерский служащий, увидь он это, просто обязан был бы пустить скупую канцелярскую слезу. Простенькие чары и обязательный оберег на двери, не пускающий порождения тёмных искусств и внушающий юному поколению, что оно очень сильно хочет вести здоровый образ жизни, а не умолять хозяина налить столь вредных для его хрупкого организма напитков. Обычная предосторожность, ставившая целью не столько защиту, сколько желание не привлекать внимание магловских властей, которые не понимают, как можно наливать детям пиво, пусть даже и сливочное.       Внутри всё оказалось до обидного обычно, посредственно, именно так, как он себе это и представлял двенадцать лет назад. Помещение небольшое, но довольно уютное, всё дышит стариной настолько, что, глядя на полыхающий у дальней стены камин и старые деревянные столы, так легко представить завалившихся сюда несколько сотен лет назад чемпионов, которые в компании друзей отмечали успешное прохождение второго испытания.       За стойкой стоял смурной мужик в клетчатой рубашке, мрачно изучавший лежащую перед ним газету, лица немногочисленных гостей также были не сильно радостными: очевидно, новый, тысяча девятьсот девяносто седьмой год многообещающе начался не только у Локхарта. Так что он поспешил подальше от них и поближе к камину. Сама мысль о том, чтобы не привлекать внимания, была наивной, поскольку новые лица здесь были явно в диковинку, да и зима была не туристическим сезоном, тем более в самом начале года. С чем, с чем, а со снегом, сыростью и прочими прелестями зимы в Англии, в отличие от злосчастной и не единожды проклятой Албании, всё было по-прежнему в порядке. В порядке настолько, что так и не переодевшийся Локхарт чувствовал себя… в последний раз он вваливался продрогшим и промокшим в сомнительное заведение подобного типа без малого десять лет назад.       Какой-то изрядно перебравший магл, отделившись от своих не то спящих, не то медленно моргавших дружков, попытался его неловко перехватить и, приобняв, потащил к столу, предлагая выпить за что-то там, за кого-то там и, как водится, за свою королеву. Гилдерой Локхарт уважал пожилую леди, искренне желал ей здоровья и удачи в новом году, но пить в этот тяжёлый, можно сказать, решающий для Родины час он не считал хорошей идеей. А потому аккуратно спровадил пьяницу подальше, причём постаравшись сделать это как можно более корректно, всё-таки местные люди очень ранимые, а он мало того, что герой, так ещё и один.       Магия или не магия, но сказать, кто тут волшебник, а кто просто зашёл выпить и есть ли тут вообще что-то большее, чем обычный оберег, без тщательной проверки было нельзя. Хотя бы потому, что на лбу о своей принадлежности к волшебникам обычно не пишут, да и наличие амулетов на двери ещё ни о чём не говорило. Не было бы ничего удивительного в том, если бы даже персонал оказался сплошь из маглов, к тому же не посвящённых. Почему-то многие респектабельные волшебники, не сильно любившие своих лишённых магии собратьев, не находили абсолютно ничего зазорного в том, чтобы зарабатывать на них их смешные деньги, которые впоследствии можно было без лишнего шума и пыли обменять на нормальные галеоны.       У Локхарта в кармане грустно лежали два галеона, десять сиклей и горсточка кнатов, а с ними ворох бумажек с изображением старушки магловской королевы. Старушка, судя по неживой картинке, была, в общем, довольно милой старой леди в короне. Ну как можно заявиться к ней под окна и запускать всякую мерзость в небо? Никак.       Он сел за дальний стол и огляделся.       Это произошло здесь, в этом самом помещении. Два чемпиона и их команды поддержки. Немного курьёзный случай, но, помнится, как-то Дурмстранг, желая показать, насколько они сильны и, чего греха таить, покуражиться перед всеми, выставил в качестве испытания химеру собственного производства. Суровые времена, суровые нравы, отсутствие защитников животных и не написанная на тот момент декларация прав человека — всё это сыграло свою роль и крайне злую шутку. Школу у этой твари совместными усилиями, правда, отбили, две башни и разнесённый в хлам главный зал восстановили, а сам случай положил начало… да-да, всё тому же международному магическому сотрудничеству, которое с тех пор из турнира в турнир восхвалялось и культивировалось.       Международное сотрудничество по окончании турнира кануло в Лету, магическая Британия была брошена на произвол судьбы, а её славный защитник безучастно изучал старую каменную кладку, в то время как в его голове роились тысячи безрадостных мыслей.       Как искать? Где искать? Ну пришёл он сюда — и что дальше? Он что, при всех этих маглах должен устроить проверку на тему «своей ли смертью померли четыре десятка волшебников без малого несколько сотен лет назад»?! Может, действительно проще выйти на площадь, пусть и не Трафальгарскую, и запустить чёрную метку? Может, ему повезёт и ничего страшного не случится. Сейчас как раз начало нового года, маглы решат, что фейерверк, авроры решат, что Гилдерой Локхарт свихнулся, Пожиратели будут с ними солидарны, а Аластор Грюм…       Аластор Грюм, помимо Пожирателей и порождений тёмных искусств, на дух не выносил неудачников, нытиков и мракоборцев, которые стали аврорами только потому, что помимо умения махать палочкой хотели получить всевозможные бонусы и страховки, которыми Министерство щедро закидывало тех, кто с палочкой в руках был готов защищать его, выполняя не самую приятную, а подчас и вовсе связанную с риском для жизни работу.       Если ты пришёл в авроры по зову сердца, а не ради того, чтоб твои останки в один прекрасный день закопали за счёт государства, пока твоя семья радостно въезжает в новый дом в центре Лондона, то у тебя даже не возникнут эти дурацкие вопросы. Делать или не делать, правильно или неправильно, законно или незаконно, допустимо или нет. Если на кону жизни добропорядочных граждан, то всё правильно, всё законно, всё допустимо и ты обязан сделать всё, что в твоих силах, несмотря ни на что!       Я ещё могу понять сомнения зелёного аврора, когда он оказывается один против десятка Пожирателей, а рядом сидит семейка ничего не подозревающих маглов. Или если та же невезучая семейка оказалась в лесу и кроме него и их там ещё минимум пять голодных и крайне злых мантикор. Я пойму сомнения, возможно ли спасти всех маглов, я пойму сомнения о том, достаточно ли «остолбеней» или другие Пожиратели расколдуют и надо применять сразу аваду. Я пойму. Но когда я слышу «я не мог колдовать — рядом были маглы!», я начинаю терять веру в то, что люди по уму превосходят все прочие народности и расы, поскольку даже русалка, в которой больше от рыбины, чем от человека, даже последний и самый дохлый пикси, у которого мозг с горошину, подсознательно знают и понимают, что и как надо делать в такой ситуации!       Ты волшебник или кто? Мракоборец, поклявшийся умереть, если будет нужно, защищая гражданских, или напуганная первокурсница? Что значит рядом были маглы, колдовать нельзя?! Заклятие забвения для кого придумали? Что значит «я был не уверен, что была достаточная опасность, а маглов было слишком много, чтобы я в открытую применил магию»? Ты волшебник, ты можешь колдовать хоть сидя за чашечкой чая с магловской королевой!       Невербальную магию и придумали для таких скромняг, как ты! Не можешь — научись, тренируйся, готовься, ожидай от тёмных любой подлости, хоть того, что они маглов будут использовать вместо заклятия щита или будут ими швыряться вместо заклятий. Ты аврор, а значит, либо должен забыть такие слова, как «не знаю, не могу, не уверен, боюсь», либо положить значок и перестать позорить то, что ещё осталось от репутации аврората!       — Ужин?       Возникшая перед ним девушка приветливо смотрела на него, терпеливо ожидая заказ.       Великий герой быстрым взглядом окинул помещение ещё раз. Выбора как такового у него всё равно не было. Если это ловушка, подстроенная проверить лояльность Малфоя, то он столкнётся с Пожирателями, а если действительно убежище, то ему предстоит драться уже с другой толпой Пожирателей. Разница невелика, но, как сказала Мэнди Блэку, орден Мерлина первой степени посмертно и некролог на первой полосе всех магических газет. Правда, тот орден, что у Гилдероя был, его и так вполне устраивал, пресса и её сомнительная любовь за время слишком тесного общения с её представителями растеряла большую часть своего шарма и обаяния, что же до толпы обезумевших от горя фанаток, то ему почему-то вспомнились не они, а нападение на Министерство и Скримджер, который с явным неодобрением перечислял все те неприятности, что обрушились на его голову после того, как Локхарт попал в Мунго в едва живом состоянии. Было даже немного интересно, что он сказал бы, узнай об их совместном «гениальном» плане. Вряд ли что-то хорошее. Скорее неприличное.       — Ужин, — сглотнув, обречённо сказал он. Ладно, что уж там. Пусть плана как такового нет, но он же герой, да и пара простеньких заклятий точно покажут, есть ли тут что или нет. А дальше, дальше по обстоятельствам. У не раз помянутого за этот день василиска на норке тоже стояли чары, причём наложенные не абы кем, а самим Салазаром Слизереном. И ведь нашли, и вошли, и василиска пустили на кучу обложек для книг. А тут, в самом лучше-худшем варианте, старые чары, прикрытые рукой старого аврора, который никогда бы не стал рисковать понапрасну, а потому должен был использовать что-то проверенное. Что-то из того длинного списка, который приводил на страницах книги, которую Локхарт знал чуть ли не наизусть.       Он вымученно улыбнулся девушке:       — Ужин для настоящего чемпиона!       Аластор Грюм был прав во многом по части мирной жизни и практически во всём, что казалось не мирной. Во всей его книге, в каждой главе находилось место небольшой истории, рассказу или инструкции, смысл которой сводился к всё плохо, ты один, вокруг враги, тебе чудом довелось выйти/выползти/вползти/добраться до безопасного места, ты блаженно закрываешь глаза и, улыбаясь, говоришь, что плохое позади, худшее впереди, но сейчас, именно в этот момент, всё хорошо и можно на секунду расслабиться и передохнуть.       Передохнуть. Хорошее слово — передохнуть, поскольку ты и все, кто с тобой, просто передохните! Нельзя терять бдительность! Надо быть всегда начеку! Особенно когда ты не дома на диване, не за столом в Министерстве, а там, где неподалёку находится кто-то из твоих врагов!       Мысль эта была светлой, осознание — крайне ярким, а вот реакция после всего этого безумного дня малость подкачала. Гилдерой Локхарт, рассеянно глядя на руки девушки и вместе с тем мысленно просчитывая, с какого из заклинаний проверки начать, ещё успел осознать, что руки столкнувшегося с ним в самом начале магла схватили его слишком твёрдо для той степени опьянения, которую тот изображал. Он успел даже не то что заметить, а скорее даже почувствовать движение где-то слева от себя.       Среагировать, жаль, не успел.       Чувство дежавю, это очень поганое чувство. Не то чтобы Гилдерой Локхарт его часто испытывал, это ведь только на словах все фотосессии, интервью, встречи с поклонницами и прочие атрибуты его прошлой счастливой, размеренной жизни были одинаковыми, на самом деле каждый раз был для него как первый. Он каждый раз искренне радовался, ловя всеобщие восхищённые взгляды, с лёгкой дрожью восхищения выводил свои инициалы и автограф на очередной книге и с нескрываемым восторгом в стотысячный раз фотографировался с светящейся от счастья фанаткой.       То, что происходило с ним сейчас, было… Просто он уже как-то отключался в мгновение ока, чтобы всего миг спустя очнуться в каком-то каменном мешке, похожем на подвал. Большой, сырой, серый, с лёгким запахом гнили. В таком, в котором можно было спрятать тысячу скелетов и того, кто может стать тысяча первым. Подвал, в котором сами по себе просыпались старые воспоминания и гремел костями мрачный, старательно запихиваемый в самый тёмный угол скелет.       В этот раз его, правда, не тащили, а он пришёл сам: добровольно и с улыбкой на лице. Насколько он мог чувствовать, улыбка не пострадала, а гордость либо ещё не пришла в себя, либо, как и он, считала, что они легко отделались.       Крайне легко, если учесть перечень ошибок, которые он совершил. Никаких заклинаний иллюзий, наложенных на его, мягко говоря, выделяющуюся и знакомую большинству волшебников внешность. Никаких проверок, за исключением визуальной, на то место, куда он пришёл. Для полного комплекта не хватало лишь удара в спину, но тут надо было отдать должное исключительно выработанному за долгие и крайне нелёгкие годы рефлексу не поворачиваться и не садиться спиной к малоприятным и просто подозрительным личностям.       Грюма бы они так легко, наверное, врасплох не застали.       В общем, его нынешнее положение сильно напоминало произошедшее в гостях у министра, с той только разницей, что в этот раз всё могло закончиться не так хорошо, как в прошлый. Тогда было мирное время, Пожиратели сидели по тёмным углам и магическим тюрьмам, Хвост успешно прикидывался домашней крысой, Волан-де-Морт не менее успешно ныкался в албанском лесу, Макнейр не покладая топора трудился на благо Министерства и Британской короны, а Гилдерой Локхарт был успешно закрыт и укрыт целым букетом защитно-оповестительных чар. Сейчас от букета практически ничего не осталось: после того, что произошло в июне прошлого года, уцелела лишь пара заклятий, но и то это было скорее исключением и чудом само по себе. Поставить новые они так толком и не смогли, поскольку все, кто их ставил, либо уже были забраны Грюмом, либо сидели не отсвечивая в Лондоне, либо вместе со всеми нормальными и вменяемыми волшебниками грелись на пляжах солнечной Австралии.       Так что в данный момент величайший герой магического мира был слаб и абсолютно безоружен, как и в прошлый раз, надеяться он мог только на себя и свой гениальный ум.       Он, она, а возможно, даже оно приблизилось к нему со спины. Как и в прошлый раз, заглушающие чары сработали на отлично, так что подсказкой о том, что он уже не один, служили лишь его уверенность в том, что кто-то стоит за его спиной, да зажёгшееся прямо перед ним слово:       Зачем?       Локхарт с какой-то странной помесью ужаса и тёплой ностальгии осознал, что даже цвет букв был тот же самый. Простой и в чём-то даже философский вопрос также обнадёживал не меньше, чем напрягало обездвиживающее заклинание. Начали не с круцио, а с разговора — уже неплохо.       — Так велел мой долг!       Как и в прошлый раз, тактика была одна, никакой конкретики — только высокопарные слова, пока он не поймёт, в чьих именно он руках. Кто его схватил, свои или чужие.       Свои, правда, обычно не обездвиживают, заперев в тёмном сыром подземелье. Если они, конечно, не Аластор Грюм. В том, что за его спиной не старый мракоборец и не тот, благодаря кому его нежной психике в своё время была нанесена жуткая и непоправимая психологическая травма, он, впрочем, понял сразу. Один бы стал как минимум пытать морально (хотя бы ради галочки, чтоб другим неповадно было совать нос куда не надо), второй… не, этот бы пытать не стал. При мысли о том, что с ним мог бы сделать тот, чьё имя действительно не стоит называть, доведись ему узнать, что на самом деле произошло много лет назад, то Том Реддл должен был бы позеленеть от зависти, поскольку бледнеть ему было уже банально некуда. С другой стороны, представить себе Пожирателей, которые не захотели бы побахвалиться своей победой, он не мог. Лорд, Который-Всё-Никак-Не-Желал-Успокоиться-И-Упокоиться также, похоже, был не при делах, поскольку у него был всего один ответ для решения тысячи загадок и пока круцио всё ещё не пускали в ход.       — Вы ведь знаете, кто я?       Но не знаем зачем       — Чтобы спасти, я же герой.       Герои в Министерстве       — Я там, знаете ли, уже был.       Повисла тишина. Точнее возникла какая-то пауза, поскольку спрашивающий ничего не спрашивал, а гениальный мозг, уже приготовившийся достать из архивов памяти то единственное воспоминание, что должно спасти жизнь, пребывал в лёгкой растерянности от того, что его, опять же, ни о чём не спрашивали. Из чего было сделано сразу два вывода. Первое, и самое важное: это, похоже, всё-таки свои. Второе: они действительно удивлены его появлению, а потому понятия не имеют, что с ним делать.       Словно в подтверждение этим мыслям, чья-то лёгкая, явно женская рука мягко опустилась ему на плечо. Он не мог её видеть, да и даже то, что с него стащили плащ, мало помогало, но всё же это была подсказка. Не считая миссис Локхарт и его сестёр, во всём магическом мире было всего три особы женского пола, что могли, подойдя со спины и просто положив руку ему на плечо, молча ожидать, что он узнает. Одна сейчас не иначе как ползла по канализации в Министерство, местоположение второй, как и её внешний вид, были для него полной загадкой, оставалась только третья.       — Рэйчел?       Магия, блокирующая звук, исчезла вместе с той, что сковывала невидимыми оковами, и он наконец смог повернуться, чтобы увидеть миссис Маккой. Она мало изменилась за тот неполный год, что они не виделись, разве что была какой-то слишком уж бледной. Зима в Англии, как и лето, конечно, не сильно способствовали появлению загара, но бледность младше-старшего помощника была не столько благородной, сколько болезненной. Давно уже, видно, сидит здесь, не иначе как с самого начала.       — А мы только неделю назад обсуждали тебя с миссис и мисс Маккой, — неуверенно начал великий герой, глядя на школьную подругу. Как и говорила матушка, хорошие манеры — это то, что веками спасает волшебников, попавших в неловкие или глупые ситуации.       — Она уже говорит?       — Она по тебе скучает.       — Я тоже.       Она улыбнулась какой-то странной, вымученной улыбкой, которая, однако, мигом привела Локхарта в чувство.       — Сколько я здесь пробыл? Надо торопиться! На ваше убежище скоро будет нападение. Он знает и о вас, и о том, что вы тут. Надо срочно уходить!       К его удивлению, Маккой даже не попыталась изобразить на лице панику или хотя бы лёгкое удивление, так что он даже на секунду усомнился, она ли перед ним: всё-таки варить оборотное зелье умели не только авроры.       — Значит, они всё-таки узнали.       — Да. Потому и надо уходить. Нападение на старое Министерство и шесть убежищ — это не шутки.       — Шесть включая Министерство? — наконец, словно очнувшись, резко переспросила она.       — Да. Говорю же, он как-то узнал. Штурм назначен на сегодня, мне об этом…       — Не надо! — Она резко вскинула руку, заставив его замолчать. — Не говори мне, кто сообщил тебе это и когда. Я послала сообщение Аластору, едва ты появился здесь. Один. Было очевидно, что это неспроста, — думая о чём-то своём, бросила она, кивком головы велев идти за ней.       Следующая комната оказалась братом-близнецом той, где он до этого сидел. Тот же каменный мешок, тот же запах, разве что в ней были другие волшебники, да и из меблировки там был далеко не тот единственный стул, на который усадили Локхарта. Вся атмосфера помещения более чем явно свидетельствовала о том, что всё и все здесь находились под непрестанным контролем Аластора Грюма. Ничего лишнего: столы, стулья, вместо магических окон и картин на стенах навешаны магические плакаты с ярко горящими цитатами аврора и какие-то графики и схемы, непонятные непосвящённым. Гилдерой бросил осторожный взгляд на лежащие на столах бумаги: магия закрывала лишь тексты, но не министерские печати, стоявшие на свитках и конвертах. Он даже не сильно удивился, обнаружив на них изображение совы, держащей в лапе свиток, — почему-то мысль о том, что министр определил обеих своих помощниц на дипломатическую работу, воспринималась как что-то более чем естественное. От того, чтобы поздравить Рэйчел со столь явным повышением, он, правда, воздержался. Не те это слова, которые человек желает услышать после сообщения о том, что к нему в гости совсем скоро наведается целый отряд плохих волшебников, да и если верить Мэнди, то поздравлять было не с чем. Побед на дипломатическом фронте за последний год не было от слова совсем.       — Сколько я пробыл без сознания?       — Я должна была действовать согласно инструкции. Ты же знаешь Аластора и его методы.       — И?       — Четыре часа и семнадцать, может, двадцать минут с того момента, как ты оказался здесь.       — Четыре часа на выяснение того, кто я такой и последующий допрос?       — Это был не допрос. Из-за обилия чар некоторые из них работают несколько иначе, и я приказала, для твоей же безопасности, обездвижить тебя и убрать подальше от остальных. После надо было убедиться, что ты в порядке.       — Думаю, сейчас никто не будет в порядке. Когда я сюда пришёл у нас было шесть часов времени, а сейчас от силы час.       Она вела себя странно. Вот не так ведут себя люди, которые узнают, что очень скоро к ним придут очень-очень злые волшебники. Совсем не так. Это рождало очень-очень плохие подозрения.       Словно прочтя его мысли, она наконец отвернулась от какого-то волшебника, с которым перебросилась парой даже не слов, а многозначительных взглядов.       — Не имея точных координат, наверное, сложно было нас найти?       — Мне совсем недавно сказали, что я очень везучий, — не совсем понимая, к чему она клонит, отозвался герой.       — Я везучая, Гилдерой.       — В смысле?       — Ты ведь, судя по всему, не был уверен, что мы здесь, несмотря на твой источник. Значит, нашёл нас сам. В таком случае ты должен знать, что это за место.       — В общих чертах. Турнир, массовая гибель участников.       — Значит, главную особенность ты не знаешь?       — Особенность? — недоверчиво переспросил герой, чувствуя, как противно похолодело в районе живота.       — Изначальное заклятие было установлено довольно криво, и это повлекло за собой определённые проблемы.       — Они умерли не из-за попойки?       — Как любит повторять наш общий знакомый, заместитель главы аврората Аластор Грюм, техника безопасности написана слезами и кровью. Это были времена великих магических открытий, которым способствовали не столько гениальность тогдашних волшебников, сколько всеобщая вседозволенность и отсутствие твёрдого законодательства.       У Гилдероя Локхарта от одного звука этих слов появилось очень плохое предчувствие. Рэйчел Маккой была фанатично преданной Министерству волшебницей, всегда правильной, всегда готовой поддержать любую выданную бюрократическим монстром инициативу. Всегда готовой начать убеждать в том, что только благодаря строгим правилам и законам мир не летит в трепетные объятия хаоса и магловских чертей. Разговор про технику безопасности тут был явно не для красоты и поддержания беседы. Помянутый ненароком Грюм также не вызывал положительных ассоциаций, поскольку слишком много и слишком часто говорил про внешне белые и пушистые источники опасности. О том, что удар всегда приходит оттуда, откуда его не ждёшь, и потому надо быть всегда и везде начеку. Конечно, следуя всем его многочисленным правилам и наставлениям, было легко уехать в Мунго, поскольку даже спать «правильному мракоборцу» надлежало только прошептав пару надёжных заклинаний, поставив защитный круг, ну и, естественно, не забыв поставить у изголовья аналог того, что маглы именуют ловцом снов, а то, не дай Мерлин, кто-то влезет в голову. Гилдерой Локхарт, знающий ту самую книгу наизусть, все эти годы наивно полагал, что достиг баланса между здравым смыслом и наставлениями Грюма, а потому даже в самые тяжёлые моменты ограничивался лишь парой надёжных заклинаний да старым добрым и крайне массивным магловским замком.       Он следовал — или старался следовать им всегда, но в этот раз, ослеплённый надеждой, радостью от вида нормального, внешне совершенно неопасного города и, чего греха таить, окрылённый обычной беспечностью, он допустил ошибку, за которую, как ему наивно показалось, он уже расплатился. Это было совсем как в истории про маленького, беленького и крайне миленького пушистика, который мирно жуёт травку, а ты смотришь на него, умиляешься и не замечаешь валяющиеся неподалёку чьи-то кровавые ошмётки.       Было верхом наивности полагать, что Аластор Грюм, имея в наличии какие-то странные потенциально смертельно опасные чары, не попытается вплести их в защиту.       — Один человек вырвался!       — Его вытащили едва живым, точнее он едва успел найти лазейку. Был крупный скандал. Дурмстрангу присудили победу не потому, что у них был выживший — как ты знаешь, кубок вручается чемпиону, а не команде, — а потому, что было установлено, что чемпион Шармбатона не только знал о несовершенстве чар, но и, возможно, приложил к этому руку, предварительно специально сойдя с дистанции. Они несли ответственность за фактически преднамеренное убийство, мы понесли ответственность за то, что предложенное нами испытание не имело решения, что привело к весьма трагичным последствиям. Даже сейчас, имея в своём распоряжении последние магические изыскания, поправив как только возможно чары, мы всё ещё не можем полностью устранить их дефект. Отсюда нет быстрого выхода — мне жаль.       Вся атмосфера предстоящего штурма совершенно не укладывалась в то, что в среде писак средней и малой руки принято называть атмосферой осаждённой крепости. Локхарт ожидал увидеть панику, растерянные лица или холодную решимость и ледяное спокойствие, но вместо этого видел лишь какие-то полные мрачной торжественности лица. От всего этого становилось как-то не по себе, а логика многозначительно намекала на то, что, будь с ним по-прежнему в ладах инстинкт самосохранения, то он бы сейчас бил тревогу. Всё было странно, неправильно, неестественно. У него в голове не укладывалась мысль о том, что самый повёрнутый на защите мракоборец Британии не приделал хотя бы два запасных хода. Он в Хогвартсе — в Хогвартсе! — умудрился помимо главного и хода для доставки пищи организовать два, а то и все три. А тут всего один. Вход, он же выход, который после единичного использования блокировал саму возможность покинуть убежище в течение двадцати четырёх часов. Что это вообще за такая дурацкая система чар, которая всех впускает и никого не выпускает?!       Пожалуй, впервые ему так остро не хватало всей их маленькой, но крайне неугомонной компании. У Мэнди был, конечно, не самый подарочный характер, да и величайшего писателя и по совместительству героя магического мира она порой воспринимала не иначе как говорящую пишущую машинку, которая время от времени махала волшебной палочкой, но она всегда была рядом. И Мэтью с его извечными шуточками и способностью безнаказанно совать нос куда надо и не надо. Туда же Поттера. Этого не удержала бы никакая магия, он бы уже сейчас носился, выискивая выход из безвыходного положения, и, зная его везучесть и неубиваемость, имел все шансы его найти. В этом ему бы точно помогла Грейнджер: она умная, вот уж кто-кто, а эта точно бы что-то придумала. У неё с Мэнди и Блэком как-то странно получалось ругаясь и препираясь выдавать на раз-два довольно здравые и до крайности успешные идеи. Ещё был Рон, славный малый, который…       Младший Уизли, который в одиннадцать лет пошёл с друзьями спасать мир от Волан-де-Морта и его очередной человекообразной зверушки и спокойно подставился под удар в смертельных шахматах просто для того, чтобы дать друзьям пройти дальше. Рон Уизли, который боялся пауков и прочих мелких насекомых, единственный из их компании, кто так и не смог называть Волан-де-Морта по имени.       С ними со всеми он бы отсюда не только выбрался за оставшийся час, но и увёл остальных, оставив едкое и достойное руки мастера послание, объясняющее, что Пожирателям опять слегка не повезло.       Без них это займёт немного больше времени.       Рэйчел была в своей стихии. Спокойно командовала, говорила какие-то слова поддержки, ей улыбались в ответ и сыпали какими-то вымученными шутками. На героя не обращали решительно никакого внимания. А вот Локхарт смотрел на присутствующих как на редкий вид, непонятное создание, от быстрого изучения повадок которого зависела его жизнь. Логика упрямо твердила, что что-то тут нечисто, но что именно является причиной того, что практически всё происходящее здесь неправильно, понять не могла, потому как всё, что она замечала и подмечала, происходило не так, как должно было. Начать хотя бы с того, что эти ребята хоть и не были аврорами, но, состоя на дипломатической службе, знали и следовали тысячам писаных и неписаных правил, принятых в этой среде. Точно их исполняли. Того же трепетного отношения следовало ожидать и для инструкций, выданных аврорами, однако.       Гилдерой украдкой покосился на старого волшебника с длинной серебряной бородой, размеры которой ничуть не уступали бороде Дамблдора. Тот, не замечая его, деловито складывал аккуратные стопочки бумаг, а после засунул их в какую-то явно магловскую машинку, измельчившую их в мелкую пыль, которую он тут же поспешил залить водой.       Аластор Грюм назидательно советовал все важные бумаги (в исключительных случаях даже те, которые использовались по второму назначению) уничтожать сначала использовав трансфигурацию и только потом огонь. Просто и надёжно. Никакие чары восстановления не помогут вернуть исходный вид таким документам, поскольку, сколько сил ни потрать, а всё равно максимум, что удастся восстановить из пепла, так это форму, которая была до сожжения. Изначальную, ту, что была до трансфигурации, не смог бы вернуть даже сам Мерлин.       Гилдерой Локхарт снова посмотрел на старика и его сверхстранные манипуляции, потом на свою палочку, которую ему вернули. Маленький, тщедушный люмос зажёгся на её конце. Такие же тщедушные люмосы зажигались всю неделю в албанском лесу, но они именно такие и стремились зажигать вне палатки, а потому, наверное, и не заметили.       Скорее всего, не заметили.       Холодный серый камень. Одинаковые комнатки. Внутреннее поле. Старый вампир. Дежавю.       Он решительно толкнул дверь, за которой было ещё одно такое же помещение, только коробки и столы стояли несколько иначе, прошёл в дверь, за ней ещё одна такая же идеально квадратная комната с дверью в каждой стене. Самый гениальный маг Британии с мгновение смотрел на пустую комнату, а после, круто развернувшись, вернулся обратно.       Он понимал больше, чем ему хотелось.       Рэйчел подошла к нему тихо, словно призрак. Он даже не успел у неё ничего спросить или попросить не говорить ему, что это именно то, о чём он подумал. Они встретились глазами, и она просто кивнула, будто поняла его растерянно-вопрошающий взгляд.       Храбрейший герой отвернулся и прижался лбом к холодному камню. Это был не просто лабиринт.       — Мне жаль.       — Ты это сегодня уже говорила.       Они бродили по лесу семь дней. Семь — и не видели ничего, кроме тумана. Снейп сказал, что объяснять слишком долго, но если бы у них нашёлся старый вампир и парочка артефактов чёрной магии, то они легко бы смогли это повторить. Они не аппарировали, а использовали порт-ключ, сославшись, как и в первый раз, что Макнейр может засечь. Передумает и вернётся. Передумает и решит перепроверить, как именно и откуда была аппарация. Второе было понятно, но первое. Откуда Макнейр вообще мог знать, в какой части леса они всей компанией находятся? Такое невозможно, только если у него не было порт-ключа, который и должен был выкинуть его не на какое-то конкретное место, а непосредственно к графу. Зачем так сильно заморачиваться, создавая подобную не самую простую магию ради хоть и старого, но, мягко говоря, не оправдавшего надежд вампира? Почему и Лорд, и впоследствии Снейп были так уверены, что даже сам граф, которого они уделали, как первокурсника, не сможет сбежать обратно в свой старый замок или ещё в какую глухомань, в очередной раз накосячив с выполнением приказа? Он же был хозяином этого места. Или нет?       Вопросы, которые он так и не задал сегодня днём, сами собой, словно в насмешку, обзавелись ответами уже к вечеру.       Гениальные идеи, как и идиотские, часто приходят одновременно, а посему в мире более сорока заклятий для создания идеального сыра, не меньше трёх для лечения каждой из всевозможных болячек и целых две конфеты, выпущенные одновременно в разных уголках земли, чьи производители однажды решили, что конфета-сюрприз со вкусом рвоты — это весело.       — Хорошие чары, — глухо выдавил он из себя. — Сильные. Тот единственный выживший был непростым волшебником.       — Директорами Дурмстранга редко становились слабые духом и магией волшебники.       Локхарт согласно кивнул, просто потому как в его арсенале больше не было ни одного другого жеста, подходящего для этой ситуации. Слова, как-то сказанные Сириусом Блэком, вкупе с соответствующими жестами, которые подходили для описания произошедшего и его мыслей по этому поводу, он считал несколько грубоватыми.       Жертвы на турнирах были не редкостью, а скорее даже обыденностью. То, что сейчас вызвало бы международный скандал с последующим тасканием по судам и обильным поливанием грязью, с лишением на веки вечные права проводить турниры столь высокого уровня, тогда прошло бы практически незамеченным. В старые времена можно было просто откупиться золотом и магическими артефактами, ну и согласиться слушать на регулярной основе нытьё пострадавшей стороны о том, что её, такую хорошую, белую, пушистую и кристально чистую, специально убить хотели подлые англичане, которым, ясное дело, верить нельзя!       Директор Дурмстранга молча забрал кубок и вернулся к себе. Гилдерой Локхарт, спиной чувствуя пристальный взгляд младше-старшего помощника министра магии, отчётливо понял, что не хочет знать, почему директор школы магии, которая издревле славилась тем, что сквозь пальцы смотрела на всевозможные и крайне сомнительные эксперименты с чёрной магией, был единственным, кто вылез, единственным, кто выжил, и почему, забрав кубок, постарался, чтобы его имя и звание нигде не упоминались. Вместо этого он спросил более безопасное:       — Про чемпионов, это был пароль?       — Почти, — уклончиво сказала она.       — Почему тогда ты так быстро поверила, что я — это я? Исполнение всех инструкций Грюма по установлению личности незваных гостей занимает куда больше четырёх часов.       — На двери висел оберег: обычный контролёр от детей, вампиров и оборотней. Многие волшебники так к ним привыкли, что уже и не замечают этот обязательный атрибут заведений, где подают спиртное крепче сливочного пива.       — И?       — Кассандра Вулф не солгала — ты действительно умер.       — Технически. Знаешь, у маглов есть даже термин…       — Я жила среди маглов, изучала их и даже выпустила об этом книжку, — мягко улыбнулась она, — так что я знаю и что значит выражение «клиническая смерть», и то, что с тобой она ничего общего не имеет.       — Гарри. Ну, Гарри Поттер.       — Авада не сработала. Заклинание ударило, но не сработало. Но это не важно, потому что я вовсе не это хотела сказать. Хранители сообщили, что внутрь вошло что-то странное, а Том узнал тебя и решил проявить лёгкую инициативу, добыв твой волос. Есть много чар, заставляющих видеть вместо одного человека другого, но вот оборотное зелье этими фокусами не проведёшь. Когда выпиваешь зелье, то принимаешь вид исходника, а не внешней личины.       — Значит, мне не показалось?       — Все мы хотим побыть немного героями.       — Если я тебя правильно понял, то мы все обречены ими стать.       Он наконец повернулся, поскольку, во-первых, говорить с дамой стоя к ней спиной неприлично, а во-вторых, потому что даже в таких обстоятельствах героям были не положены минуты слабости. Взгляд упёрся в огромную карту мира, что сияла множеством разноцветных огоньков на потолке. Так уж повелось, что для любых не разбирающихся в картах волшебников Федерация Арктики и Антарктики служила эталоном обозначений, поскольку стабильно являлась абсолютно магической страной, где маглы селились маленькими компаниями, да и то исключительно с разрешения правительства. Глядя на неё легко было определить те немногие места на планете, где всё ещё можно было безопасно колдовать, выращивать огромные плотоядные цветы и заводить в качестве домашнего любимца карликовую виверну.       Представшая его взору карта показывала явно не соотношение магов к маглам и банальное расположение стран, а нечто другое, поскольку помимо самой федерации мягким фиолетовым светом светилась ещё пара пятен, прежде незамеченных в исключительно магическом населении. Остальные были угрожающе оранжевого или красных цветов. Зелёных не было вовсе.       — Я так понимаю, это все наши союзники, — как можно более беспечным голосом осведомился Локхарт.       — Фиолетовым? Активно сочувствующие.       Герой кивнул, но от вопроса, что сие означает в переводе на обычный английский, воздержался. Если бы это было чем-то хорошим, то она, наверное, сказала бы прямо, а если бы карта внушала оптимизм, то её повесили бы на стену, а не на потолок.       С какой стороны ни посмотри, а ситуация была, мягко говоря, безрадостная.       — Гилдерой. Я хочу, чтобы ты знал до того, как всё начнётся. Я рада, что сюда пришёл именно ты, а не кто-то другой, и мне действительно жаль, что…       — Ты должна была затянуть меня внутрь. Расхаживающий в двух шагах от убежища волшебник, которого в лицо знает чуть ли не вся Британия, — с какой стороны ни посмотри, а выглядит это не очень. Либо он срочно ищет вход, чтобы сообщить нечто крайне важное, ради чего можно забыть о конспирации, либо это Пожиратель, который догадался, что что-то тут не чисто, — улыбнувшись своей прекрасной жемчужной улыбкой, заметил герой.       Сейчас, глядя на творящееся вокруг, при отсутствии времени на выяснение истинных причин и с поправкой на то, что шансов дожить до следующего дня при таком раскладе у них практически нет, можно было, конечно, и заявить, что её вины тут нет, поскольку всё произошедшее было хитрым планом. Ну, версия для бедных, без Трафальгарской площади и массовки в виде Грюма и Лорда. Будто он специально пришёл как есть, чтобы привлечь внимание. Этакая маленькая ложь, которая, в принципе, уже ничего не меняла, а только в очередной раз спасала гордость. Логика, пожав плечами, заметила лишь, что, разницы, скажи он это или нет, учитывая все обстоятельства, уже не будет, но признаваться в столь явном проколе или расписывать его, как очередной гениально-хитрый план, он всё-таки не хотел. Всё-таки Рэйчел Маккой, в девичестве Эшфорд, — это не абы кто, а, как ни крути, именно тот человек, которому он ещё со школьной скамьи умудрился нарассказать больше, чем потом написал в своих многочисленных книгах. Поэтому он просто опустил этот момент как не стоящий внимания.       — Ты была совершенно права, когда это сделала, поскольку иначе следящие бы насторожились. А так герой вошёл в убежище, всё в порядке, информация верна, и теперь одной целью больше. Ты сделала то, что тебе велел твой долг. Это правильно.       Она тихонько рассмеялась.       — Что? Что смешного я сказал?       — Ничего. Мне просто приятно было услышать от тебя эти слова. Про то, что надо делать именно то, что велит долг. Грюм, Скримджер и даже господин министр говорили мне то же самое.       Гилдерой снова посмотрел на карту, ему было по-прежнему почему-то неприятно смотреть на то, как она улыбается. Что-то было знакомое в этой пугающей, неестественной и в то же время мягкой улыбке. Он где-то такую уже явно видел, но не мог вспомнить, когда и у кого.       — Вы с министром лучшие друзья, — наконец сказал он, просто чтобы не возникло тишины и она не заметила, что он избегает её взгляда.       — Не я. Грегор. Он ему почти как сын.       — У министра большая семья получается: ваше семейство, его прабабка, двое племянников.       — О последних я только слышала, Грегор обещал нас познакомить, когда…       Откуда-то издалека послышался грохот.       — Началось?       — Началось, — кивнула она.       Бой был странным. Не то чтобы Гилдерой Локхарт был частым участником массовых сражений, поскольку опыт у него большей частью был либо книжным, либо он противостоял врагу в одиночку, но даже он не мог не заметить, что со штурмом что-то было не так. Грюм что в книге, что во время короткого визита в Хогвартс, что в Министерстве действовал и вбивал аврорам в головы простые правила и понятия вроде: использовать преимущество своей территории, атакующая сторона несёт большие потери, только идиоты и самоубийцы лезут в открытую — и, конечно…       Всё было не так, как надо. Нет, конечно, всё тот же Грюм любил напоминать ученикам, что если всё идёт по плану, то либо с планом что-то не так, либо всё очень скоро станет очень и очень плохо. Но сейчас всё в его понимании шло шиворот-навыворот и если и имело под собой логику, то Локхарт её решительно не понимал. Пожиратели таки как-то влезли внутрь — это для него было понятно: если им кто-то рассказал, где убежище, то он легко мог и сказать, как туда попасть. Непонятно было то, что сторонники Волан-де-Морта вели себя так, будто это они защищаются, в то время как защитники вели себя мало того что, так, будто они нападающие, так и что у каждого в рукаве амулет против авады, а сами они стали вдруг бессмертными. Впрочем, у всех защитников, которых он видел, была такая уверенность и решимость, что было ясно, что, несмотря на, мягко говоря, самоубийственные замашки, у них действительно был какой-то план и они его придерживались. В чём состоял этот план, герою, правда, никто сказать так и не удосужился, лишь длиннобородый волшебник, чьего имени он так и не узнал, буркнул, отпихивая его в сторону, чтоб он вернулся обратно и защищал леди. Не беги он так стремительно навстречу своей смерти, Локхарт, конечно, спросил бы, что тут, собственно, творится, но что-то подсказывало ему, что ответа он бы всё равно не получил.       Как и следовало ожидать, в дальнейшем всё происходило опять-таки не совсем так, как принято описывать в магических, геройских и не совсем геройских романах. Расположившись в зале с картой на потолке, который, очевидно, считался главным, ему не пришлось отбивать атаки тысяч приспешников лорда, нападавших со всех сторон, закрывая своим телом и силой магии прекрасную даму. Десятки пожирателей почему-то методично зачищали окружающую территорию и наотрез отказывались ломиться в двери. Да и дама, надо признать, не теряя времени и хладнокровия, молча помогала пока никак не проявившему себя герою ставить чары, которым надлежало выполнять роль последнего рубежа и помогать им держать круговую оборону. Чем, собственно, являла собой решительный контраст на фоне привычной и знакомой миссис Уэлш. Эту бы сейчас было бы не остановить и не заткнуть.       Гилдерой Локхарт смотрел на пока ещё надёжно закрытые двери и размышлял о том, понимают ли Пожиратели, куда они влезли, или они совершают ту же ошибку, что и он парой часов ранее, счастливо понёсшись навстречу приключениям. Понадеявшись, что Грюм как всегда будет использовать старые, надёжные, зарекомендовавшие себя чары и не станет рисковать, пробуя нечто «новенькое». Вряд ли. Только оказавшись внутри и разобравшись в том, что это такое, он мог с уверенностью утверждать, что беглая, проведённая на скорую руку проверка могла дать намёк на то, что тут действительно «что-то есть», могла подтвердить наличие неопасных чар, могла и обязана была ввести в заблуждение в своей безопасности.       Вряд ли вся эта толпа Пожирателей, что в данный момент рыскала по лабиринту, отдавала себе отчёт в том, что добровольно влезла внутрь старых криво поставленных чар расширения пространства. Это не как в старом Министерстве, когда в обычное с виду здание посредством пары заклинаний впихнули раза в три больше этажей и в шесть раз больше помещений, чем это предполагала изначальная конструкция. Совсем не так. В храме бюрократии было много отделов, некоторые из которых были созданы не пойми когда и, по мнению многих, не пойми для чего. Их иногда сокращали, расширяли, кого-то с кем-то объединяли, но за все годы существования оплота демократии лишь один из маленьких, никак не ввязанных в большие игры отделов существовал своей, особой, отдельной от всех жизнью. Тот, чья деятельность, в отличие от прочих, всегда протекала внутри здания. Маленький отдел со штатом в сотню сотрудников, имеющий полный доступ ко всем уровням и даже свою особую форму мантий. Призванный неустанно следить за поддержанием чар: за тем, чтоб внутри всё работало как надо, чтобы в кранах была вода, чтобы в искусственных окнах сияло солнце, чтобы стаи бумажных самолётиков летали не врезаясь в посетителей и, самое главное, чтобы расширение не исчезало, сминая этажи и кабинеты, и не продолжало бесконтрольно расширяться. Чтобы все внутренние помещения находились там, где им положено быть согласно магическому плану.       Пару столетий назад такие чары были в новинку. Как всегда на турнире, все школы, страны и волшебники хотели перещеголять друг друга, явить венец своего могущества посредством банального «смотрите, как я могу». Тогда это был последний писк магической моды. Как и сказала Рэйчел, техника безопасности, написанная слезами и кровью. Так что это были чары, приходившиеся прапрадедушкой известному ныне заклинанию: старые, грубые, неотшлифованные и ничем не ограниченные. Если опустить пару-тройку умных слов и две или три заумные теории, то, говоря по-простому, они оказались внутри сумочки Мэнди. Этакий маленький кошелёчек, на который наложены чары и который не имеет границ, а потому способен вместить не просто одного несчастного слона, но и целый магловский зоопарк.       Вот только есть разница между чарами, наложенными на сумочку и на помещение, в котором находятся люди, пусть даже они и волшебники. Лабиринт будет достраивать комнаты до бесконечности, рассчитывая разместить в них всё, что ни положь. Но поскольку всё здесь расширено магией, то хоть он и может выстраивать комнаты до бесконечности, но, по сути своей, расширяйся не расширяйся, а это всё равно будет маленькая комнатка в подвале, и рано или поздно, но из-за этого возникнут помехи, которые…       Это была великая магическая теория, придуманная и доказанная не менее великим и до крайности занудным волшебником. Её знали и понимали все волшебники, но, как и магловские дети, для которых было очевидно, что щёлкнул выключателем — зажёгся свет, вопросы «как это работает?» и «почему это работает?» могли вогнать их в ступор, выходом из которого был бы либо долгий и нудный ответ, либо простое «да потому, что все об этом знают!». Такой ответ был бы технически правильным. Все об этом знают. А потому при щелчке выключателя загорается свет и маги всех мастей и национальностей, без страха, швыряют в бездонные кошельки склянки с зельями, зубастые магические книги, опасные артефакты и проклятые вещи. «Там», внутри бездонных кошельков, они не передерутся и не потеряются именно за счёт этой бездонности, теории магической относительности и прочих-прочих занудных понятий. В сумочке они все будут всего лишь кучей предметов, которые мало того, что не могут её покинуть по своему желанию, так и не могут использовать большую часть своих сил и способностей, терпеливо ожидая, когда хозяйская рука вытащит их на волю.       Лишь одна фигурка умудрилась самостоятельно найти брешь (а возможно, даже её создать) и выбраться на волю.       Гилдерой Локхарт смотрел на дверь и со злорадной усмешкой размышлял о том, как скоро до их гостей это дойдёт. Заметят ли они в пылу боя, что с чарами что-то не так, или спишут все огрехи на странную грюмовскую защиту.       Они появились раньше, чем он надеялся. Все в чёрных мантиях, и у всех закрыты масками лица. У всех, кроме одного, того, кого Гилдерой Локхарт не то чтобы не ожидал сегодня увидеть, но… Будем честны, он не сильно рассчитывал на то, что из всех заявленных целей Волан-де-Морт явится именно сюда, а не в Министерство. В конце-то концов, разве можно сравнить простое убежище и сам символ магической Британии, который, несмотря на все старания, категорически отказывался сдаваться все эти месяцы?       Ответ был более чем очевиден, если взять в расчёт довольную ухмылку самого страшного волшебника двадцатого века и то, что вломившиеся с самого начала даже не пытались использовать аваду или её менее смертоносные, но куда более неприятные и мучительные аналоги. Лорду явно успели донести, кто заявился сюда за пару часов до этого.       Выходило, что все их скромные старания и потуги по уничтожению крестражей, несмотря на свою в данный момент полную бесполезность, имели-таки эффект. Красивые и до крайности широкие жесты, наполненные великим смыслом, а также преисполненные целью перебороть детские комплексы лорда, больше не стояли на повестке дня. А потому сама возможность уже сегодня красиво открыть двери Министерства магии с ноги, как и торжественный захват многострадального отдела тайн, были проигнорированы в пользу встречи с тем, кто попортил Волан-де-Морту крови едва ли сильно меньше, чем Гарри с Дамблдором.       И вот это уже льстило, хоть и по-прежнему не радовало.       — Так приятно снова видеть знакомые лица, — с той же лёгкостью смяв защитные чары на дверях, с какой они сами ранее расправились с графом, сказал главный ночной кошмар Британии, войдя внутрь. Этого следовало ожидать. Герой и ожидал, дёрнувшись вперёд и приготовившись по мере сил оказать достойное приветствие лорду, но рука Рэйчел Маккой крепко сжала его запястье, однозначно давая их противнику ещё больше преимуществ и право выговориться, прежде чем начнётся то, ради чего тот, собственно, сюда и заявился. — Помнится, в прошлый раз мы слишком спешно расстались, а после увидеться так и не довелось. В Министерстве разминулись, меня в моём же доме не дождались, — сокрушённо покачав своей абсолютно лишённой волос головой, продолжал лорд. — Каким показался приём? Надеюсь, он был не слишком холодным? В моей семье традиционно не любят незваных гостей.       Умирать надо, конечно, с музыкой и с пламенной речью на устах, но вот сказать Волан-де-Морту, что дом, мягко говоря, был не в лучшем виде, а уж если говорить за семейные традиции, то упоминать о том, что его хвалёный чистокровный дедушка сделал бы его чистокровной матушке аборт негуманными методами в домашних условиях, доведись ему узнать о самой вероятности получить внука-полукровку, было бы перебором даже в текущей ситуации. Особенно в текущей ситуации. Да и рука по-прежнему сжимала его запястье, молчаливо запрещая атаковать или особо рьяно провоцировать лорда, а потому, не имея никаких иных планов, приходилось делать то единственное, что ещё приходило в голову. Говорить, тянуть время и быть по возможности учтивым.       — Было очень мило, но вы могли бы и дождаться моего выздоровления для ответного визита.       — О, но я же знал, что столь воспитанный волшебник скажет, что двери для меня всегда открыты и предложит чувствовать себя как дома. Вот я и вёл себя как дома.       Смешки со всех сторон крайне явно продемонстрировали Локхарту тот прискорбный факт, что история с ответным визитом в его скромное жилище была как минимум любимой темой для разговоров. Впрочем, если учесть, как повёл себя в своё время уже в своих «родных» домах на тот момент ещё Том Реддл и последствия этих визитов для двух семейств, которые друг друга не знали и знать не хотели, то в этом плане герою, можно сказать, ещё повезло. Относительно. Учитывая его тогдашнее состояние, это было немного спорным моментом.       Спорным моментом было и происходящее сейчас в маленьком зале с картой на потолке. Они не сражались, и до Лорда, судя по тому, как он спокойно разглядывал своих жертв, пока не доходила опасность ситуации, но он, похоже, уже нутром почуял подвох. Изгибались в ухмылке только его бескровные тонкие губы, в то время как в красных глазах уже давно появилось настороженное выражение. Было очевидно, что только тот факт, что вокруг не наблюдается некой зеленоглазой личности, и удерживает его от немедленных действий с применением непростительных заклинаний. Во избежание очередного попадания впросак. Впрочем, учитывая специфику места, Локхарт не мог быть уверен в том, что всё закончится простым третьим непростительным. Сильные чары вроде тех же огненных заклинаний и трансфигурации тут либо не работали, либо были слабы, а авада, конечно, не абы какая магия, но всё же, если разобраться, по сути, является банальным вырыванием души из тела. Кто его знает, она может здесь как работать, так и не работать. Никто, как говорится, подобное в столь экзотичных условиях официально не проверял.       Лорд же, как видно, сам того не зная, горел желанием проверить.       — Но довольно разговоров, предлагаю начать ровно с того места, где мы остановились в прошлый раз, — усмехнувшись, предложил тот, кто когда-то отзывался на имя Том Реддл, когда в двери неслышно проскользнули, как видно последние Пожиратели, тем самым увеличив и без того немаленькую публику в зале. Всё-таки любовь к широким жестам так просто не убьёшь.       Рука на запястье наконец исчезла, и Рэйчел Маккой, плавным движением обойдя героя, вышла вперёд.       — Да. Довольно разговоров. Именем министра магии и всей магической Британии я приказываю вам немедленно положить свои палочки и сдаться.       Гилдерой Локхарт, при всей его храбрости, впервые не только видел, но и слышал подобное предложение, адресованное одному из страшнейших волшебников двадцатого века, чьё имя многие боялись просто произносить. Очевидно, находящиеся в зале также подобное слышали впервые, кто-то из Пожирателей даже поперхнулся смехом от такой храбрости с изрядной долей наглости.       Даже Лорд позволил себе усмешку, демонстративно вертя в руках означенную палочку, которую он и не думал швырять на пол. Всё-таки отсутствие в зоне видимости Гарри Поттера автоматом снижало его подозрительность.       — Ну-ну, зачем же сразу бросаться такими словами. Или это призыв к долгой беседе, перед тем как вся эта досадная история наконец закончится? Наивная мысль. В этот раз я предпринял все возможные меры. Аппарация заблокирована, ваш камин отключён, а порт-ключи из-за некоторых ваших, должен признать, весьма интересных чар не работают. Как видите, я всё это знаю, как и то, что на помощь никто не придёт. Всем сейчас слегка не до вас.       Лорд Волан-де-Морт действительно много знал, практически всё предусмотрел и просчитал все возможные варианты.       Вот только, как выяснилось, они оба совсем не знали младше-старшего помощника министра магии Рэйчел Маккой. Она не использовала палочку, и её губы лишь чуть изогнулись всё в той же странной улыбке, когда в следующую секунду храбрейшего героя словно схватил за шкирку невидимый великан и резко швырнул в потолок. Словно захотел добавить ещё пару ярких пятен на и без того красновато-оранжевый потолок.       Не ожидавший удара с этой стороны герой ещё успел с раздражением осознать, что в очередной раз за сегодняшний долгий день попал впросак, прежде чем…       У каждого уважаемого и не уважаемого волшебника есть нелюбимое заклинание, зелье или животное магического происхождения, из-за которого если не всё, то очень многое в его жизни вечно идёт наперекосяк. Кроме, пожалуй, Волан-де-Морта, у которого для этого есть целый Гарри Поттер, который лёгким движением руки, а подчас просто одним фактом своего существования рушит все планы и выверенные схемы. У остальных, нормальных волшебников, всё куда тривиальней. Антонина Долохова вечно поджидает внезапное парализующее заклятие, которому плевать, что он один из лучших дуэлянтов и убийц Волан-де-Морта. Не имевшая равных в предсказаниях и пророчествах Кассандра Трелони, с лёгкостью рассказывающая будущее вплоть до самых мелочей, так ни разу за свою более чем долгую жизнь не сумела сделать верный прогноз погоды. А знаменитый мракоборец Аластор Грюм, по слухам, так ненавидел чары невидимости, что воспользовался пустячной раной глаза и приказал заменить его искусственным, который видит даже через мантии-невидимки.       Было такое заклинание и у Гилдероя Локхарта. Точнее, даже не заклинание — чары. Порт-ключ, вот имя самого ненавистного и вечно приносящего неприятности предмета. Эта маленькая вещичка вечно втягивала его в неприятности: швыряла в толпу Пожирателей на чемпионате мира, кидала под ноги Волан-де-Морту в финале кубка трёх волшебников, зашвыривала в Министерство магии прямо во время штурма. Словно издеваясь над самым великим волшебником Англии, она вместо того, чтобы, как и всех прочих нормальных волшебников, отправлять его в безопасность, экономя время и нервы, упорно бросала его на амбразуры в поисках приключений и весьма вероятной героической смерти. Она…       А точнее он, порт-ключ старого, можно сказать, допотопного вида, кроличья нора, примитивный проход из точки «А» в точку «Б», не блокируемый и не определяемый до тех пор, пока им не воспользуются, и сработал в тот самый момент, когда его с чудовищной силой швырнуло в то, что он считал картой мира.       Последнее, что он видел, перед тем как его сильным рывком подхватило и закружило в вихре красок, было перекошенное от ярости лицо лорда и тонкая фигурка Рэйчел Маккой, которая по-прежнему прямо и твёрдо стояла посреди зала.