Проснись!

Еще один сезон Арены за плечами; Один безмолвно смотрит на черную широкую полосу в своих руках — расстегнувшийся ошейник Багиры. Над головой мерцают молнии — буря с Границы постепенно ползет к Эрнору, накрывает собой города. Она перебирает гигантскими лапами-молниями, тучно переваливается с боку на бок, как огромный ленивый паук. Одину кажется, что она покрывает мир паутиной — и ему тяжело дышать. — Посмотрите, кто сбился с пути, — раздается позади него насмешливый голос. — Не знаешь, что делать дальше? Один откладывает ошейник на песок — тот растворяется и черной ртутью стекает в озеро Нимуэ — и поворачивается, встречая взгляд своего бывшего ученика. Багира. — Чем обязан, мальчишка? — сухо роняет он, слегка дернув головой — шея отзывается глухим хрустом. — Мне тут птичка на хвосте принесла, — Багира скалится в сторону Морриган, стоящей неподалеку, и получает насмешливый взгляд, — что ты решил себя похоронить в стенах Арены. Не надоело еще силы на слабаков тратить, одноглазый? Один фыркает. — Не дерзи мне, — отрезает он. — Иди-ка лучше отсюда, делай свои дела. Ты Страж, в конце концов. Вот и иди отсюда, пока Арена не решила, что ты по ней соскучился. Багира фыркает. За его спиной на Одина смотрят Морриган и Следопыт; Морриган смотрит так, как будто он предает лично ее. А Следопыт... Выглядит смертельно усталым. — Я не Страж, — отвечает Багира. — Отрекся. Я должен быть не здесь — и не с тобой. Он говорит что-то еще, но Один вдруг замечает Нимуэ. Нимуэ, что скрывалась от него в последние дни; Нимуэ, что стоит, не сводя взгляда с озера, по которому медленно растекается черная гниль. Нимуэ, что резко оборачивается к нему — и у нее в руках клинок. Старый боевой меч Одина. Нимуэ смотрит на него, и Один видит в ее светлых глазах бесконечную боль; вложив ему в руки меч, она все так же молчит, но он не в силах отвести от нее взгляд. Пока не замечает боковым зрением, что зеркало на ее поясе какое-то не такое. Он опускает глаза; из рамы торчат осколки. Хочет спросить, зачем, но почему-то страшится ответа. Багира подходит ближе и кладет ему руку на плечо. — Старик, послушай меня, — говорит он, и Один заставляет себя взглянуть на него. — Не бывает бывших воинов — и бывших богов войны. Тебе не место здесь, на Арене; она не удержит тебя. — Один, — Морриган смотрит на него. — Время богу войны снова взяться за меч. Один вновь переводит взгляд на Нимуэ — всегда улыбчивую, всегда сильную, но сейчас — заплаканную и потерянную. Ловит ее руку, смотрит на пальцы, истерзанные осколками стекла. — Один, — вновь зовет его Морриган, и он отпускает тонкие пальцы, коснувшись их напоследок иссушенными губами. — Я иду, — тихо обещает он ей. — Жди меня. Он идет за Морриган. За ними следуют Следопыт и Багира; а позади вьются черные вороны. Один из таких сидит на ее плече. — Не позволяй себе поддаться, — говорит Морриган, и Один следует за ней. Странно; от ее голоса его вновь наполняет давно забытая жажда битвы. В ушах гремит зов металла, брани и крови; он почти заглушает мрачное карканье воронов, следующих за нами. — Твое место — не на Арене, а с нами. — Мое место там, — бросает Один, — где я сам решу. — Но ты пошел с нами, — замечает Багира. — Ты идешь защищать то, что тебе дорого — как и все мы. Багира скользит вперед и встает перед Одином, загораживая ему проход. Смотрит прямо в глаза — вызывающе, и не думает даже отводить взгляд. — Я больше не Страж, — повторяет он. — И Следопыт — тоже. То, что мы должны защищать, стоит не на границе. Один мрачно смотрит на него, закрепляя меч с ножнами на спине. — И где же? — иронично интересуется он. — Там, где нужен порядок, — Багира испытующе смотрит на него — ждет реакции. Но Один лишь хмурится — и пытается прислушаться к разговору Следопыта и Морриган. Но поднявшийся ветер съедает все звуки, а Одина настигает странное чувство. Он должен быть не здесь. Не сейчас. Следопыт указывает на север; ветер срывает с него неизменный капюшон, и под ним оказывается серебряная корона изящной работы — не эрнорской, а какой-то еще... Один силится вспомнить, но память подводит его. Морриган жестом приказывает Багире отойти и встает перед Одином. Над их головами буря неспешно передвигает свои страшно прекрасные сияющие лапы. — Иди, — глухо говорит она и сжимает его ладони, поднося к его лицу. — Иди и спаси ее — пока еще не поздно. — Кто ты? — спрашивает Один, но подчиняется ее чарам; тщетно пытается всмотреться в свои руки, сосчитать, сколько на них пальцев — странно, знал же всегда, тогда откуда такое чувство, что с руками что-то не так? — Я — ворон. Она исчезает, и через секунду пальцев Одина касаются черные перья — и тут же птичий силуэт с громким криком уносится прочь, в самое сердце бури. Следопыт кладет корону на лиловый песок и тяжело вздыхает, глядя, как серебристый металл идет трещинами А Багира провожает глазами ворона — одноглазого черного ворона — и с каким-то даже восхищением говорит: — Вот ведьма!.. Сон ускользает от Одина — и роняет его в глубокую и засасывающую черноту забытья.