Завтра

      Кёниль и Джехо тяжело дышат, их тела влажно поблескивают на свету от проступившего пота, мышцы, уставшие от долгой нагрузки, пробирает мелкая, но уловимая дрожь. Они оба сейчас — сгустки усталости, но желание добраться до нужной комнаты превыше этой мелочи. Толкая друг друга, прижимая к наспех закрытой двери, к стенам, они движутся почти хаотично, стараясь то ли удержать, то ли опередить. Шуму от них столько, что наверняка каждый из домочадцев оказывается осведомлён о появлении мужчин, но ни один не решается встретить, чтобы застать это лёгкое безумие, где хохочущий Джехо поддаётся напору лидера, сползая на пол от невыносимой настойчивой щекотки.       — Ты был хорош, но я лучше, — торжественно подытоживает Кёниль прежде чем скрыться в ванной комнате, где тут же начинает шуметь вода.       Джехо бормочет что-то в ответ, уже тихо посмеиваясь, и старается отдышаться. Он делает вид что курит, зажимая меж пальцев воображаемую сигарету, и легонько запрокидывает голову назад, позволяя белёсым прядям открыть лицо с довольной улыбкой на нём. Это лицо хитрющего кота, что если ещё и не добрался до желаемой добычи, то так близок к ней, что полностью уверен в собственной победе.       Так видится не самому Джехо вовсе — Иджон, замерший в дверном проёме всё никак не может оторвать взгляда от счастливого согруппника, что минутами ранее подвергся пытке от самого лидера Сона. Пытке, о которой Иджону почему-то получается только мечтать, да и не остаётся ничего иного, когда не он — другой приходит вместе с Кёнилем с тренировок. И тут даже нет никакого обмана. Иджон честно пробовал посещать спортзал, расположенный неподалёку от их общей квартиры вместе с мужчинами, но его сил с трудом хватило лишь на пару занятий, после которых ноющие мышцы младшего стали его бедой и оправданием, благодаря которому написание песен затягивалось вновь и вновь. Страдающий от собственного бессилия, он не мог найти занятия лучше, чем просто завидовать таким вот мелочам, когда внимания лидера — его лидера — доставалось больше кому-то иному, но не ему.       — Привет, мелкий, — радушно улыбнулся Джехо, заметив парня в дверном проёме, и помахал ему воображаемой сигаретой, а после с неё же стряхнул не менее воображаемый пепел. — Как спалось?       — Нормально, — бормотание в ответ вряд ли говорило о состоянии нормы, но большего вымолвить не удавалось, когда били, казалось, по самому больному. Иджону действительно спалось нормально, но так долго, что к моменту его пробуждения усердно следящая за собой пара музыкантов успевала и сходить на тренировки, и вернуться с них обратно домой. — Чего сидишь тут?       — Хочу в ванную, — ответил Джехо с таким тоном, что и часть своей усталости растерял, подтверждая очевидное. Его слова заставили младшего поморщиться и тут же зародили в лукавых глазах огонёк превосходства.       — Умел бы делать как я, уже давно бы попал, — показав язык мужчине, Иджон гордо прошествовал к двери занятой Кёнилем комнаты и кротко постучал в неё, попутно прочищая горло. — Папочка, впустит меня к себе?       — Папочка устал. И тут только одна ванная, — доносится из-за двери вполне спокойным, даже слегка разморенным, тоном, от которого Джехо заходится новой порцией смеха, едва не меняя сидячее положение на окончательно-горизонтальное.       — Но… — Джехо даже не знает, что его смешит больше: голос из-за двери или же недоумение на лице Иджона. Последнему уже совсем не весело и даже немного грустно становится, когда его перебивают.       — Я не возьму тебя на ручки, мелкий. Даже не проси, — уже с издёвкой доносится из-за двери, а потом дополняется, чуть серьёзней: — Лучше этого лентяя Джехо сюда отправь. Нам торопиться надо.       — Но…       — Джехо! — этот крик, властный и все сметающий, позволяет обоим парням в который раз запоздало вспомнить, что за миловидной личиной их лидера кроется настоящий командир, чьих приказов невозможно ослушаться. — Нам из дома выходить через полчаса, хватит время тянуть.       Джехо послушно встаёт с пола и направляется к двери под пристальным уничтожающим взглядом Иджона. И тут бы обязательно пошутить над младшим, но Джехо и сам слишком растерян для подобного, он просто приоткрывает дверь и проскальзывает за неё прежде чем любопытствующий Иджон успевает что-то заметить. Сам же он не смотрит в сторону занятой ванной, отводит взгляд прочь, подумывая принять душ прямо в одежде, но его смущённые мысли будто бы оказываются прочитаны лидером.       — Не дури и раздевайся, я уже скоро выйду и… постой, ты что меня стесняешься? — изумлённый смех и всплеск воды заставляют Джехо шарахнуться к стенке, но тут же дают мотивацию, благодаря которой мужчина берёт себя в руки и спешно скидывает пропитанные потом вещи, вставая под теплые струи воды, что кажутся ледяными по сравнению с блуждающим по телу взглядом лидера. — Занятия определённо идут тебе на пользу.       Джехо хочется случайно, но посильнее, соприкоснуться головой со стеной, чтобы хотя бы на пару мгновений отключиться и не слышать этого нарочито привлекательного голоса. От необдуманности действий останавливает лишь одно — Джехо знает кого и в каком виде увидит над собой открывая глаза после.       — Совсем на меня не смотришь, — на этот раз звучит без насмешки, даже слегка обиженно, зарождая в и без того смущённом Джехо волну раздражения.       — А разве должен? — выпаливает он, совершенно необдуманно поворачиваясь к собеседнику за что платит несдержанным выдохом, где изумление, восторг и беспрекословное восхищение мешаются в единый порыв искреннего обожания к человеку, который только и делает, что провоцирует на компрометирующие действия.       И Джехо невольно задыхается от вида восхитительного накачанного тела, что скрыто пенной водой только лишь наполовину, рельеф мышц рук и груди цепляет взгляд без возможности отвести его достаточно быстро. Он ещё пару кротких выдохов позволяет себе насладиться представшей ему картиной, томным выражением на лице лидера, что прикусывает нижнюю губу так нарочито порочно, и всё же отводит взгляд, расслабленно выдыхая. — Ты просто ужасен, хён.       — Правда? Твои глаза говорили мне об ином, только что, — уже выбираясь из ванной и закрепляя на бёдрах свежее полотенце, Кёниль подходит ближе, несмотря на то, что каждые его лишний шаг ещё немного вжимает согруппника в прохладу запотевшего кафеля. — Хочешь, я потру тебе спинку?       Сдерживая рвущийся наружу стон, Джехо едва ли не в кровь прикусывает губы. Ему бы хотелось сказать, что его ощущение и растущее желание лишь выдумки, но учащённое дыхание и жар, что пламенным воском, крепчающим узлом, скапливался внизу живота, говорили об ином.       — Не задерживайся здесь, мы не должны опаздывать сегодня, — мягкие подушечки пальцев так и не коснулись подрагивающих плеч, но вплелись в прядки на затылке точно также, как вплетались не раз на выступлениях в шевелюру Иджона. Безоговорочно, без лишних слов, подтверждая власть этого человека, его силу и невозмутимость одновременно.       После такого, казалось бы, можно было лишь сползти на пол, забиваясь в уголок под непрекращающийся шум душа — искусственного дождя, скрывающего собственную растерянность, но Джехо действительно не хотел подводить группу, и лидера в особенности. Странная, чертовски странная мотивация, будоражила разум и в тоже время позволяла взять себя в руки и сбросить усталость от проведённой тренировки. Лидер Сон знал, что делает. Всегда.       Кёниль треплет понурую голову младшего, пока тот с замученным видом ковыряется в каше, что приготовил Докюн по наставлению всё того же лидера. Рассказывает что-то невероятно светлое и заученное о полезных свойствах не самого привлекательного продукта, а в итоге и вовсе сам принимается кормить Иджона с ложечки. И тот уже не выглядит таким убитым, как ранее, с готовностью приоткрывает пухлые губки, чуть прикрывает глаза и принимает в рот приторную сладость вязкого блюда. Он даже почти не морщится, когда касающиеся его слуха похвалы компенсируют вкус нежеланного завтрака, и даже чужие колкие насмешки кажутся лишь пустым звуком, по сравнению с этой близостью. Кёниль ест с одной ложки с ним, поочерёдно поднося кашу младшему и себе. Он сидит так близко, что ноги их соприкасаются и эта мелочь незаметна остальным завтракающим парням, но Иджон позволяет себе малую блажь, укладывая ладонь на чужое колено. Ему интересно, страшно интересно узнать, что будет скользни он рукой повыше, и за этими порочными размышлениями он упускает момент, когда трапеза подходит к концу. Лидер хвалит его, первым покидает стол и его же — Иджона — назначает главным по мытью посуды.       — Но мы ведь опаздываем! Разве нет? — схватившись, как за спасительную ниточку, за шанс побега от домашних обязанностей, Иджон растерянно смотрел за стремительно покидающими кухню согруппниками и силился поймать взгляд лидера. А тот добродушно кивал, прощая.       — Помоешь, когда вернёшься домой, — если краткая усмешка и пробежала на смуглом лице, то Иджон не её успел заметить, печалясь и заранее предвидя объём ожидающей его работы.       Но даже в преддверии грядущих малоприятных дел, младший успевал насладиться событием этого дня — встречей с поклонниками. Она сама по себе была весьма приятна и богата на положительные эмоции, но также таила и маленькие хитрости за собой. Например, при посторонних, младшему разрешалось безнаказанно обнимать лидера, прятаться за его широкой спиной от дурачеств Шихёна и тихо хихикать в лопатки мужчины, вызывая умиление едва ли не у каждого человека присутствующего на встрече. Здесь были одинаковые вопросы, многократно повторяющиеся от события к событию, но и не меньше было новых — местами даже неожиданных и каверзных. Оставалось неизменно лишь одно — на публике лидер Сон не мог отвергнуть младшего участника группы, как бы тот не был назойлив.       А уже дома, Кёниль будто бы забывал о его существовании. Приходил на кухню лишь за тем, чтобы шутливо обнять Докюна со спины и поинтересоваться, что тот приготовит на вечер и какими вкусными изысками порадует на этот раз.       — Тебе помочь, мамочка? — путая дыхание в чужих волосах, он обнимал чуть сильнее, заставляя Докюна, не ожидающего подобного подхода, подавиться воздухом.       — Я справлюсь и сам, — отвечал тот как всегда однообразно, выпутываясь из чужих рук и даже не думая отрываться от готовки. Он кивал в сторону злящегося Иджона, напоминая: — Твоими стараниями, единственное нужное к исполнению дело уже занял Иджон.       — А, Иджон, — будто бы только теперь замечая младшего, Кёниль утвердительно кивнул и поспешил скрыться где-то в гостиной, сам того не подозревая, но вызывая в младшем жгучую ненависть, что могла бы слезами обиды скатиться по щекам, но ещё держалась в поблескивающих глазках. Иджон не мог понять всех причин своей уверенности, но отчего-то уверен был, что сейчас лидер отправится в комнату Шихёна. Ведь если Докюн занимал в их семье позицию мамы и жены, Джехо ещё мог сгодиться за надоедливого брата, то тщеславный Шихён шел лишь на роль любовницы, и никак не самого старшего сына в семье.       Иджону достаточно лишь немного прикрыть глаза, чтобы взору его предстала постыдная картина, в которой сильное тело лидера обвивают тощие, донельзя длинные ноги согруппника, притягивают ближе, позволяя двигаться чуть откровенней, глубже заполняя…       — Эй, — тихий тычок в плечо вырвал из фантазий, что окрашивали лицо младшего, вплоть до ушей, алым цветом. Докюн был не на шутку обеспокоен состоянием младшего, что тихо всхлипывал и краснел уже минут пять как. — Ты эту чашку скоро до дыр протрёшь. Иди отдохни, я всё доделаю сам.       И ему даже слышится стон. Знакомый, душу рвущий на части, и от этого — причудившегося — ему хочется оседать прямо в коридоре, распадаться крупицами, но он будто бы на автомате доходит до общей комнаты. Переставляет негнущиеся ноги и удивляется неподдельно, когда застаёт увлечённого лидера за чтением книги.       — Уже закончил? — Кёниль улыбается солнечно, будто бы не он секундами ранее игнорировал младшего и только теперь от посторонних глаз скрытый, позволяет себе перестать быть тем постоянно смущающим, вечно командующим человеком. Он легонько похлопывает по свободному участку на диване, приглашая озадаченного Иджона занять место рядом с собой. Манит ближе, а вскоре и вовсе укладывает его голову на плечо, принимаясь зачитывать историю вслух, облекая её тихими словами, почти тактильными, что ластятся к коже ненавязчивой лаской.       — Поцелуй меня, хён? — даже сам Иджон своего голоса пугается. Он звучит не как всегда — ломаный, крошащийся вместе со всей уверенностью младшего, что сил на эту просьбу копил куда больше времени, чем понадобилось на её озвучивание. И он даже приподнимает голову с удобного плеча, чтобы разглядеть запретное смущённо озадаченное лицо Кёниля, который прекращает зачитывать очередную страницу, обрываясь на полуслове. Для него эта просьба, как чужое откровение непозволительное, которому и отказать нельзя сразу и согласиться — невозможно.       Поцелуй касается виска, даже если Кёниль заранее знает, что совершенно другого от него просили, он улыбается вымученно, извиняется одними губами и едва не тонет в чужом разочаровании невысказанном.       Их бесконечную игру прекращает лишь тихий скрип приоткрывающейся двери. Комната Джехо. Крадущаяся взлохмаченная парочка, что вздрагивает на полпути к ванной, когда стальной голос лидера бьёт по нервам.       — Я сделаю вид, что ничего не понял, но если хоть один из вас не будет справляться на репетициях или, не дай боги, начнёт хромать перед выступлением… — никому не хочется слышать ужасающих угроз, да и Сон не спешит их оглашать до конца, наверняка не придумав толком. Всем достаточно понимания, что фантазия его заработает в разы быстрей при свершении указанного проступка, но, если честно, никому не хочется знать, как далеко дело зайдёт на этот раз. Шихён скрывается в ванной следом за более прытким Джехо и ещё успевает пробормотать в ответ что-то возмущённое, где различимы лишь слова "младший" и "не знает". И младший действительно не знает ничего, по крайней мере до этого момента так точно не знал, он удивлённо окидывает взглядом спокойно возвращающегося к чтению лидера и только теперь осознаёт, как же коварен был тот, когда прикрывал парочку от него, нагружая продолжительной, но ничуть не утомительной работой на кухне.       — И как давно они… вместе? — больше Иджон просто не знает, что спросить. Хотя, конечно, ему интересно знать ещё и то, чем платят лидеру оба согруппника за такое безмолвное покровительство, что только сейчас обрело ещё одного случайного свидетеля. И вообще ему интересно всё до последней мелочи, но… спрашивать об этом у самого Кёниля кажется не просто глупым, но и опасным.       — Около года, наверное, — Кёниль пожимает плечами, будто бы его это и не касается вовсе, но на губах его уже скользит едва уловимая улыбка, а горящие озорством глаза давно не цепляются за строки книжной истории, когда своя — так близко — творится прямо на глазах.       — Значит… значит, ты не влюблён в Джехо? То есть, я хотел сказать.. Шихён и Джехо, они... — Иджон запоздало прикусывает язык, но уже успевает выспросить самое заветное — гложущее душу и сердце. И удивлённый взгляд лидера служит ответом большим чем десятки пустых слов, но после и сам Кёниль начинает что-то понимать. Покровительственная улыбка на его губах, становится шире и теплей.       — Мы все и всё происходящее с нами — одна большая история, но то что творится у этих двоих — история принадлежащая только им и никому более. Не стоит лезть в неё без приглашения, правда? — Кёниль вновь становился похож на заботливого добродушного папочку, когда, легко оглаживал чужие волосы и рассказывал об очевидных вещах так, будто бы вещал сказку.       — Правда, — Иджону не оставалось ничего иного, кроме как подхватить заданный настрой и рискнуть вновь. — А мы? У нас может быть своя история?       — Завтра, — шепот в висок и ускользающий на кухню лидер, желающий помочь с запаздывающим ужином. Он уходит неспешно, отчего Иджону ещё предоставляется возможность произнести десяток непонимающих привлекающих внимание фраз. И лидеру не остается ничего иного, кроме как завершить фразу так, как и должно было спервоначалу. — Влюбись в меня завтра, Чан Иджон.       Эти слова звучат как крохотная надежда, но, пожалуй, ей они и являются сейчас, когда прошлое пояснено, а будущее так шатко, что кажется будто бы оно покоится в руках ещё не осознавшего своего счастья мужчины с душой ребёнка.