Принцип неопределённости

      

МʼАйк предпочитает искать приключения в одиночку. Другие только мешают. И они говорят, говорят, говорят.       МʼАйк Лжец       Злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые.       Михаил Афанасьевич Булгаков. Мастер и Маргарита       — При всем уважении, этот мужчина — рыцарь в сияющих доспехах. Вы должны ему копье полировать!       Декстер

      

Музыка:       Аквариум — Я — змея       Para Bellvm — Грех       Abney Park — Evil Man       Высоцкий — В заповеднике (вот в каком — забыл)…       Bohren & Der Club of Gore — On Demon Wings

      — Реван, — он крепко пожал мою руку. Ладонь его была жёсткой от мозолей, как у плотника. — С Внешнего Кольца?       — Дальше. Из такой дали, что её даже невозможно вообразить. Моя звезда умрёт, но её лучи всё ещё тщетно будут тянуться к этому миру.       — Я тоже родом из Неизведанных Регионов. Из тех мест, которые не существуют по самым трезвым убеждениям большинства разумных.       — И как же угораздило оказаться в Ордене?       — Где только рыцари-джедаи не бывают. Меня нашли и предложили родителям отдать в Орден. Во всяком случае, это то, что известно мне.       — Давно это было?       — Мне не было и четырёх. Я даже не знаю координат своей родины.       — Печально. У меня те же проблемы.       — И как угораздило? — спросил Реван, сам никак этим не опечаленный.       — Ты веришь в путешествия между планетами без использования корабля? — задал я слегка безумный вопрос.       — В научной фантастике встречал, — усмехнулся джедай. — Мир велик и неизучен. Тебе могли вколоть хорошенький препарат. Раз — и ты на Трандоша. Или сидишь в клетке у размахивающего электроплетью зайгеррианца в ожидании, когда же окажешься на крупнейшем в галактике аукционе рабов. А дорогу домой и не вспомнишь. Работорговцы часто так поступают.       — Похожая ситуация.       — Возможно, так оно и было. Существует столько различных веществ, предотвращающих формирование долговременной памяти… Примешь такое — и не только не вспомнишь всё за последующий день, но и забудешь произошедшее незадолго до того. Что не менее важно. К сожалению, я об этом осведомлен лучше большинства, — сказал он почти сам себе.       Я позволил на этот раз Силе поработать навигатором. Уж выбор кантины я мог Ей доверить. Лифт и ноги донесли нас до триста пятого уровня, в неприметное на первый взгляд заведение «Третья тень», притаившееся в тёмном закутке жилого лабиринта. Сумку с хламом я сдал на входе в камеру хранения. Фэйсконтроль одурманил Реван, убедив пропустить меня, всё ещё не сменившего имидж с самого Коррибана. Сам же он даже и не подумал сдавать свой световой меч.       — Велика Сила убеждения, — сказал я, видя такое.       — Моё обещание вынуждает меня прибегать к таким средствам. Поступать так для своей выгоды — большая ошибка.       — Вы вообще не используете Силу для себя? — удивился я.       — Нет. Только для выполнения своих миссий. И подумай, сколь обесценивается любой дар, как только ты превращаешь его в обыденный инструмент. Можно даже и забыть, для чего же его можно использовать по-настоящему.       — Вроде игры в карты? — усмехнулся я. — Или пазаак исключение? Не пошлый азарт, приправленный жаждой наживы?       — Такова цель, поставленная передо мной учителем. Это входит в рамки дозволенного.       — Кем дозволенного? И кто устанавливает правила? — я, как всегда, устремился к сути дела. Мне стал интересен источник его иллюзий.       — Верховный Совет. И местные советы, которым подотчётен, — перечислил Реван.       — Джедай не может быть сам по себе? Свободен? Насколько это вообще возможно, разумеется, — усмехнулся я лёгкому и эфемерному слову, несовместимому ни с нашим свинцово-тяжким бытием, ни с далеко не новыми выводами нейрофизиологии.       — Бывает, кто-то решает, что готов и должен продолжать путь в одиночку, но для этого нужна либо величайшая выдержка, либо такая же гордыня. Бывает и необходимость. Если рыцарь прав — его поймут. Но это случается редко — всегда можно оступиться, и товарищи должны быть рядом. Это наша страховка от того, что ты не пойдешь не тем путём.       — Оценивая себя сам, всегда ошибаешься? — спросил я.       — Да. Одно из множества правил Кодекса. Это не только контроль, но ещё и поддержка. Всегда можно рассчитывать на помощь… А ты мог бы достичь немалых успехов, случись состоять тебе в рядах нашего Ордена. Но, я уверен, что это глупое предположение — тебе же это не интересно? — задал он риторический вопрос. На лице не дрогнул ни один мускул, лишь промелькнула почти искусственная улыбка. Проявилась и вновь растворилась, словно в воске. Только пытливый, слегка ироничный взор оживлял застывшее, как глина древнегреческой маски, лицо.       — Нисколько, — тем не менее, ответил я. — Кучкуетесь, значит. Боитесь потерять социальную обусловленность… И как часто вы повторяете эти мантры? — ехидно спросил я.       — Достаточно. Обдумываем, — нисколько не смутился Реван.       Заведение смертельно напоминало то, что я посетил в Коррибане. Только линии стен обволакивали зал ещё более причудливо, а истёртые песчинки времени не шуршали под ногами. Приглушённый свет плавно перетекал безымянными оттенками по столам и одурманенным лицам. В дымчатом свете играл одинокий причудливый саксофонист. Музыкант выдувал печально-тягучий звук, проникавший сквозь грубую ткань плаща. Игравшая на полупрозрачном синтезаторе девушка аккомпанировала ему.       — Навевает печаль. Ты пришёл сюда веселиться? — спросил Реван. — Это очень неординарный клуб.       — Скорее хорошо провести время. Когда я пью, то становлюсь грустным. Стадия веселья проходит неощутимо быстро. Да я и не стремлюсь на ней задержаться. Тут подходящая атмосфера для полного погружения в алкогольный дурман. — Я осмотрелся. — Как раз для меня.       — Джедаи, кстати, не погружаются в «алкогольный дурман». Наш разум всегда должен быть ясным, — сказал он недовольно, или же мне так показалось. — Либо, не прибегая к древним образным конструкциям и согласно последним трактовкам Кодекса, «биохимия центральной нервной системы должна быть в природной норме». — Я вздернул бровь, услышав это далеко не гуманитарное определение, и Реван, заметив интерес, пояснил: — Отчасти эта громоздкая фраза была введена Верховным Советом после того, как я уточнял вопрос о допустимости для джедая ноотропных препаратов или векторной генетической перекодировки биохимии мозга. Про киберимплантацию я даже и речи заводить не стал. Но вопрос с алкоголем куда проще — мы трезвенники.       — Неужели в этом месте не возникает желание погрузиться в зыбучий песок безделья, рассеять все мысли, оставить тяжёлые думы и просто упасть в объятья пустоты? Отрешиться от вечного хаоса внешнего мира, найти в себе силы признать всю бессмысленность его суеты? — спросил я его, прикрыв глаза и погружаясь в музыку: естественный для меня ход, чтобы ощутить едва заметные колебания Силы. — Вступить на дорогу саморазрушения — единственный осознанный путь в мешанине абсолютно случайных событий. Застыть, замереть в бесконечном падении в никуда, потеряв всякую связь с реальностью, не ощущая даже её саму, распадаясь на эмоции, идущие только лишь из самой тёмной глубины, на отдельные атомы в океане пустоты? Дождаться, когда исчезнут все цвета и внешние, навязанные стремления, — я говорил медленно, вслушиваясь в спокойную глубокую мелодию, почти потеряв мысль, начатую мной, и может, так её и не закончив. Но важны не слова. Я улыбнулся и открыл глаза, увидев нужное мне. — Но не надолго — затем, мы как обычно свернём на свой абсурдный путь — я буду искать ответы на вопросы, разрешить которые, находясь в оковах собственного сознания, скорее всего, невозможно, а ты будешь стараться, чтобы этот мир не стал ещё хуже, чем он есть. Чтобы энтропия росла где-то в ином месте, а в известном тебе пространстве происходили только замкнутые циклы.       — Я тоже это чувствую. Возможно, в том виноват ты, возможно — здешняя атмосфера, — признал он, — но это место для потерянных душ, а не джедая, имеющего чёткую цель. Это опасное проявление слабости.       — Ну что ты заладил: джедай, джедай… оглянись, — я указал на танцующие в волнах звука и потоках фотонов пары, — сегодня и здесь ты просто тот, кто ты есть сам по себе, без всего этого налета пафоса и своих правил. Это время и место ты выиграл сегодня внизу. Наслаждайся.       Подошел официант, принёсший меню. Именно принёсший. Живой официант. Я бы этому удивился, но провел ещё не так много времени в этой механизированной Галактике. Сделал заказ на пять тысяч кредитов. Он поднял вверх бровь, недоуменно вертя в руках планшет с заказом. Словно два бича, зашедших в магазин, скупили в нём весь дорогой алкоголь и даже за него заплатили.       — Поставь то же вот на тот столик, — я указал на один из свободных.       — Там никого нет, — ответил официант.       — К тому времени, как заказ будет готов, будут, — сказал Реван, словно бы к чему-то прислушавшись. — И облегчи слегка меню, — добавил он.       — Ужин по высшему разряду для трёх прекрасных девушек. От имени вот этого молодого человека — я кивнул на Ревана.       — На ту же сумму? — уточнил официант.       — Да на ту же, — я снисходительно улыбнулся. — Вы оцениваете людей исключительно по их внешнему виду?       Левая рука вновь легла на пояс, невольно ощупав воздух на месте уже весьма удобной и привычной опоры — рукояти сабли. Реван, заметив это движение, вздернул бровь, но промолчал.       Смущённый официант ушёл.       — Полсуммы за раз, — сказал, скрывая за отрешенным выражением лица негодование, Реван. — Опрометчивый шаг. А что потом?       — У меня ещё есть кредиты, нельзя же быть таким мелочным! И это всего лишь деньги.       — Для тебя сумма небольшая, но посмотри на это глазами тех, кто никогда таких денег в глаза не видел. Орден тоже не богат. У нас не принято так сорить деньгами.       — Они уже не твои, — напомнил я ему. — Это не должно тебя волновать.       — Но ты угостил тех дам «за мой счет».       — «Тех дам»… а ты не безнадежен. Смотри, они уже заходят сюда. И вправду очень хороши собой. Сила-силой, но пока не увидишь своими глазами… Какая из них тебе больше нравится? Брюнетка или блондинка? Или та, с кожей голубого отлива? Я не видел таких раньше. Но симпатичная.       — Джедаям…       — Здесь нет джедаев. — перебил я его. Грубо, но иначе я не мог.       — Мы избегаем чересчур эмоционального общения и излишне тесного взаимодействия между полами, — сменил тон джедай.       — Боги бессмертные! Вот это фраза! — поразился я, возведя очи горе. — Скажи сразу, что Совет ещё и в кровать к вам заглядывает. Или запрещает трахаться.       — Нет, но такое понятие как "личная жизнь" джедаям неизвестна.       — Выбор многих, — фыркнул я, — но навязывать его всей организации — редчайшее извращение. Зачем такие сложности?       — Мы должны избегать привязанностей и любого неравнодушия, затрудняющих беспристрастное суждение. Если для большинства разумных свойственно осуждать дискриминацию, то мы осуждаем и простое превознесение одних над другими на основании личного знакомства или не более чем случайной принадлежности к каким-либо объединениям, социальным, политическим, культурным, каким угодно… считая это частным случаем дискриминации — выходит все прочие хуже, — сказал он. И вдохновенно продолжил: — Нашими поступками должно двигать только служение Силе. Личные интересы и предпочтения вторичны. Некоторые говорят, что мы выше их. Это не так, просто мы оставляем их в стороне, — сказал он, как по учебнику.       Я не был уверен в том, говорил ли он то, что думал. Слишком правильно, слишком идеалистично для того скептика, которым он предстал передо мной ранее.       — Хотя та брюнеточка очень даже ничего, — добавил он неожиданно. — Но сказанное остается в силе. И в Силе.       — Но ты здесь, — заметил я.       — Потому что клятву джедая нарушать не следует. Каждый знает, что данное нами слово крепче дюракрита. Не пойдя с тобой, я бы подорвал авторитет Ордена и твоё к нему уважение. Казалось бы, мелочь, но это не так. Если хочешь, чтобы другие соблюдали правила и договора — начни с себя.       — А я бы рассказал это ещё кому-то, — продолжил я. — Репутация Ордена могла бы пострадать. Потерять уважение много легче, чем его заработать, верно?       — Верно, — согласился мой собеседник.       — Но мне кажется, что ты сказал очень важную вещь — ты говоришь о репутации, как о некотором инструменте. А о честном поведении и сдержанных клятвах, как о точильном камне для него.       — Именно так, — продолжил он, как ни в чём не бывало.       — И это должно вызывать доверие? — на моём лице заиграла безумная улыбка. Не более чем защитная реакция на информацию, угрожающую целостности психики.       — Ах да. Я бы должен был сказать, что держать своё слово и избегать лжи стоит просто так, потому что это хорошо, — бесстрастно сказал Реван.       — Я ожидал этого, — ответил я.       — А я этого не скажу, не собираюсь впадать в идеализм. И не претендую на звание святого. Или идиота.       Я сквозь призму бокала рассматривал посетителей. Как мало в действительности я знаю про людей этого мира! Этих «испортил» не только квартирный вопрос. Симпатичные, шикарно одетые, сытые, довольные. Подтянутые, не страдающие ожирением. Генетически модернизированные. Ещё бы: согласно местной статистике только десятая часть доходов уходит на первичную энергию, а остальное оседает в цепи оказания и потребления услуг самого разного рода. EROEI(1), или энергетическая рентабельность для местных источников энергии значительно большая тысячи — явление обыденное. Основание энергетической пирамиды тонкое, и места для того, чтобы пиршествовать на её следующем этаже, остается для многих. Это почти трапеция, а не наша родная пологая пирамида с тупой и занятой немногими вершиной. Хотя и эта трапеция обман зрения — в действительности она такая же пирамида, и у нее также есть вершина. Приблизиться к которой нисколько не проще.       Большая часть населения оказывает услуги и потребляет услуги, не связанные с первичными жизненными потребностями — таков этот мир.       Как их тела, так и заключённые в них представления о мире — продукт совершенно иного техногенного окружения, вмешивающегося в вопросы, бывшие некогда сакральными, но ставшие теперь обыденными. К примеру, полное генетическое секвенирование стоит дешевле, чем рентгеновский снимок. Со всеми вытекающими. Давно на Земле известен процент детей, рождённых в браке, но не от законных отцов. Которые об этом ничего и не подозревают. Здесь же «кобелиная» стратегия размножения не работает — значит, подробный психотип не закрепляется в генофонде. И это только простейший пример. И не самый интересный.       Редко когда в столице гонка сперматозоидов до цели несёт «честный» характер, не под микроскопом генетика. Услуга недорогая и востребованная. Кто же желает воспитывать дебилов или уродов? Да и вынашивать их самостоятельно не обязательно. Простые решения подобные сложению базового генотипа родителей с выборкой удачного решения не устраивают? Всегда можно вмешаться. Или воспользоваться банками генетического материала. Разумеется, за деньги. Вы успешный актер, звезда? Добились славы, известности или обладаете необычными талантами или интеллектом? Сдайте свой материал и не только заработаете денег, но ваши цепочки ДНК будут нести тысячи людей по всей Галактике. И компания, которая работает дистрибьютором вашего генотипа, тоже заработает на этом.       В вершинах этого экуменополиса выжимали деньги из всего, пригодного для давки. Эти отполированные напильником люди и экзоты, доведенные до блеска пастой оптического института, сверкающие внешним совершенством, по мнению большинства моих бывших соотечественников, топтались при этом на самом дне морального разложения. Останки бога тоже можно было найти здесь — он не только умер, но и успел полностью сгнить.       Не осталось ничего святого — и это было прекрасно.       — И всё же, почему столь строгие самоограничения? Аскетизм и целибат? — прервал я недолгое молчание.       — Нас мало. А после великой ситской войны стало ещё меньше. Если мы будем себе позволять бродить по клубам и отвлекаться на мирские вещи, то у нас будет ещё меньше времени. А мир и справедливость требуют защиты повсюду и всё время. Такое поведение будет преступлением с нашей стороны. Мы можем помогать, а значит должны.       — Так плодитесь и размножайтесь. Вроде бы Сила — это наследуемая мутация, — хмыкнул я. — Будет больше джедаев.       Реван промолчал.       — И сейчас ты совершаешь преступление? — задал я ему вопрос.       — Нет. Сейчас я расплачиваюсь за совершенную ошибку. Если это будет хорошим уроком, то возможно это все будет иметь смысл.       — А твой учитель? Что скажет она?       — Что я слишком долго выигрывал эти кредиты и найдёт мне новое занятие. Сомневаюсь, что буду этому рад.       — Кто она?       — Хранитель архивов Храма здесь, на Корусанте. Редкий случай, но я мог выбирать учителя и из нескольких альтернатив предпочёл знания.       — Тебя учат сортировать пыльные тома, копаться в древних свитках и читать летописи, написанные на забытых языках?       Он ответил громким и продолжительным смехом.       — В основном решать споры, уговаривая разумных… и не очень, сложить оружие. Или нечто опаснее оружия. Мы самые известные посредники в цивилизованной части мира, как-никак. Найти самое оптимальное решение, которое устроит все стороны и ничем им не аукнется в будущем — наш главный, на мой взгляд, талант. Нам доверяют — любому известно, что мы самые объективные посредники. Потому что не считаем никого правым по умолчанию.       — И Республику? — поддел я его, но безрезультатно.       — И её тоже. Поэтому мы никогда не станем государственной структурой. Государственные служащие подобны корпоративным хищникам — соблюдают свою же стайную корпоративную этику. Входящую в противоречие с нашим достаточно безоценочным суждением. И даже так нам всё равно предоставляют средства и ресурсы, поскольку, как правило, наша деятельность приносит пользу Сенату и народу Республики. Но мы всегда оговариваем, что ничего и никому за это не должны. Законы Республики таковы, что содействовать обязаны нам, мы же напротив — всегда можем отказаться от вмешательства.       — Утопия, — не поверил я.       — Так говорят многие, но этому негласному союзу не одна тысяча лет. — На лице моего собеседника вновь растянулась улыбка робота, возможно искренняя. — Но ты думаешь в верном направлении. Я бы и сам воспринял это с недоверием, также как и ты. Как работающий с архивами человек, я привык воспринимать любую информацию, как бы она ни выглядела, с недоверием, будь то электронная статистика, записи воспоминаний, отчёты или летописи, даже нанесённые органическими красителями на выдубленные шкуры животных. И помимо этого я умею должным образом её обрабатывать, чему ни на одном курсе по информационным технологиям никогда не научат. Там, к сожалению, не исследуют ошибки, возникающие ещё до того, как они станут контентом или кодом.       — Но это устраивает власть имущих. Ты сам это сказал, — заметил я. — А сами вы дистанционируетесь от власти. Во всяком случае, вы не пишете законы, а исполняете их, как бы странно они не звучали.       — Именно так, — кивнул он.       — Тогда вы попросту политическая обслуга! Вам способствуют, поскольку вы устраиваете основные капиталы Галактики. Я бы не хотел тебя оскорблять, но выводы напрашиваются именно такие.       — Будь на твоём месте кто-либо иной, я бы не согласился. Может, даже изобразил бы оскорблённый вид. Но, увы, ты прав. Мир устроен так, что нельзя ничего достигнуть, находясь с ним в состоянии войны. И мы идем на компромиссы, если это нужно и это не какой-то фатальный недостаток Ордена. Мир реальный состоит из компромиссов чуть менее, чем полностью. А для Ордена, которому более двадцати тысяч лет, максимализм был бы неуместной в своей запоздалости болезнью.       Я мысленно с ним не согласился. Мы всегда в состоянии войны с миром, и обычно он побеждает, а мы, напротив, капитулируем.       — И как часто удается этих… компромиссов достигнуть? — спросил я, скривившись.       — Достаточно часто. Иногда слова не помогают, но в подобных случаях я излишне хорошо владею мечом. И не только мечом, хотя это не всегда находит должное понимание.       — Излишне? Как можно владеть оружием излишне хорошо? — от такого словосочетания меня аж перекосило.       — Можно, — он склонил голову набок, как сова. — Это значит, что следует направить свои таланты на иные способы преодоления препятствий. А моя уверенность в низком для меня риске, связанном с силовым решением задачи, приводит к тому, что я могу и не рассмотреть другие пути, — ответил явно подготовленной заранее фразой. Видимо, он не раз задавался этим вопросом. Или его ему задавали.       — Не всегда они есть, эти возможности. И не всегда стоит ими пользоваться. Миролюбие могут воспринять за трусость — это аукнется в будущем, — заметил я.       — Тогда нужно найти в себе мужество взять меч и сражаться. В этом случае мои навыки считаются вполне достаточными.       Официант принес заказ. Я разлил зелтронское вино тридцатилетней выдержки по бокалам. Янтарная жидкость скользнула в стекло сосудов — затем по пищеводу вниз, ещё по пути в желудок растворенный в нём алкоголь уже диффундировал в кровоток, направляясь в сосуды головного мозга. Изменяя сознание. Интересно, как алкоголь действует на джедаев?       — Возвращаясь к моему вопросу, почему вам нельзя жениться или встречаться с девушками?       — Встречаться в действительности не запрещается. И даже не осуждается. А вот жениться... Я могу начать рассказывать печальные истории про привязанности, но человеку, не следующими путями Ордена, будет трудно это понять. Но есть ещё причины, которые понятны любому. Главная — тогда мы будем уделять больше времени одному человеку, когда Сила дает нам возможность помогать тысячам и миллионам. Неравноценный обмен. Не вдаваясь в метафизику тёмной стороны Силы.       — Времени всегда не хватает. Его пугающе мало. Если бы его нехватка ощущалась, как нехватка воздуха, мы хрипели бы, как висельники, в скоротечной минуте до финала припадочно болтающие ногами и тем самым только сильнее затягивающие скользкий узел. Попытайся успеть всё и потеряешь рассудок. Задумайся об этом, и Хронос раздавит тебя, как насекомое. Одним небрежным и бесконечно тяжёлым взглядом.       — Мало, — согласился Реван. — Но тогда это значит, что мы должны расходовать его разумно. Как всякий истощимый ресурс.       — Не значит ли это, что не имеет смысла ничего? Больше ты успеешь сотворить «добра», или нет? Все это неважно, — возразил я. — Важно только настоящее. И пытаться управлять своим временем… не ценнее ли один вздох, один миг всей остальной жизни? Если он был наполнен смыслом?       — Он пройдёт. А результат нашей работы останется.       — Но любимый, родной для тебя человек… не стоит ли он выше тех миллионов, с которыми тебя ничего не объединяет? — зашёл я с другой стороны. Самому мне эта концепция не до конца ясна, но столь многие её придерживаются, находя в ней нечто важное, постоянно от меня ускользающее.       — Все люди равноценны. Мы не можем ставить одних выше других. Личные знакомства значат для нас много меньше, чем многие политики хотели бы. Мы уважаем одинаково все формы жизни.       — За уважение, — предложил он тост. Который хотел предложить вообще-то я. Он опять улыбался, и вновь я не мог определить, по-настоящему ли, наслаждаясь моим замешательством или совершая ожидаемый от меня поступок.       — За уважение, — повторил я за своим нереализованным будущим.       Мы помолчали немного, слушая музыку и думая о своём. Я подмечал непривычное и необычное поведение посетителей. Вот один наклеил себе на предплечье тоненькую пленку — и в его кровь начало поступать какое-то вещество. Медленно и постоянно, позволяя постоянно поддерживать состояние наркотического опьянения. Или он так борется со скукой, или недостаточной общительностью — тут вообще многие проблемы решают, обращаясь напрямую к их источнику. Я же предпочитаю читать, слушать, говорить и думать… или же участвовать в необычных событиях — это более тернистый путь к изменению своего сознания, но и ведущий к иным вершинам.       — Проведем мыслительный эксперимент, — начал Реван… Как так-то! Это же самое я хотел сказать прямо сейчас. Да он издевается! — Уверен, что у тебя множество вопросов, одних которых наметанному оценщику достаточно, чтобы провести о тебе суждение. Но я воспользуюсь своей очередью.       — Никак не могу это оспорить.       — Хорошо. Изволь ответить на такой вопрос. Представь себе, что ты офицер. Идет война, и несколько человек из подразделения, которым тебе выпало командовать, отказываются идти в атаку.       — Моральные дилеммы? — недобро сказал я. — Они мне никогда не нравились.       — Они самые. Но я не ставлю тебя в жёсткие рамки, у тебя свобода действий.       — Они добровольцы или призывники? Эти «отказники»?       — В твоём отряде есть как те, так и другие. И среди этих подчиненных также. Я не стремлюсь упростить твой выбор. Но тебе известен зачинщик этого бунта.       — Их следует расстрелять. Всех. Не публично перед строем, это ударит по психике солдат, но так, чтобы хотя бы несколько человек это видели и рассказали остальным. При свидетелях.       — Кровожадный выбор. Но ты мог наказать только одного человека.       — И создать иллюзию того, что можно уйти от ответственности? — спросил я его. — Армия, где каждый подсознательно не готов к смерти, не может выиграть войну. Чтобы выжить на войне, надо быть готовым умереть. Сложно, но это так. Убив этих несчастных, я спасу от смерти куда большее число людей тем, что люди будут соблюдать и исполнять приказы. Пусть от страха смерти уже неизбежной, но исполнять. Это милосердие, а не жестокость. На войне бывает, убивают. Бывает, солдаты выполняют задачи, с верным риском погибнуть. Люди должны быть готовы к этому. Если они думают, что они не на войне, а в детском лагере, то какого ворона они вообще там делают?       — Однако так ты ужесточишь конфликт. Это повлечет за собой цепь событий, где вероятно погибнет ещё больше солдат. Одно кровопролитие положит основание следующему. Зло порождает зло — известный резонансный процесс в обществе.       — Войны не выигрываются миролюбием или готовностью идти на компромиссы. Кем бы ни стал её заложник — рядовой, полк, гибнущий под напором вражеского наступления, или окружённый врагом, взятый в кольцо осады и умирающий от голода город. Сделав шаг назад, ты сообщишь врагу, что не готов воевать до последнего. Покажешь слабость. Хищники только и ждут того момента, когда жертва выкажет слабость, чтобы вцепиться ей в горло.       — Тогда почему ты уверен, что война должна быть выиграна? — спросил джедай.       — Если бы я не был уверен, что должна — я не был бы тем офицером. Предвосхищая твой вопрос, «если бы я был тем офицером, но не был бы уверен в справедливости этой войны», то это был бы не я и оттого не мне решать, как повёл бы себя этот другой человек в такой ситуации.       — Опять не могу с тобой спорить. Продолжим, — сказал Реван. — Тебе, как офицеру поступает приказ начать наступление. И тебе известно, что большая часть, а возможно и всё твоё соединение погибнет в нём. Ты в том числе. Ты выполнишь приказ?       — Нет, — не задумываясь, ответил я.       — Неожиданный поворот, — сказал тот, кто его, разумеется, ожидал.       — Я нелепо всю жизнь стремлюсь к одной цели, но не собираюсь радоваться её достижению.       — Но ты готов отправить людей на смерть. А сам нет. Достаточно эгоистичное решение.       — Возможно, и найдётся причина, по которой я соглашусь погибнуть; нечто, что сочту более ценным, чем моя жизнь. Но это точно не будут жизни солдат даже не моего подразделения или победа в некой гипотетической войне. И именно поэтому я никогда не пойду добровольцем ни на одну войну — я не готов и не имею права решать вопросы такого рода за других, или приказывать делать им то, что сам к себе не приемлю. А не приемлю я безответного, не взаимного альтруизма. Самопожертвование ради спасения другого человека всегда нерационально — ожидать ответной услуги после его совершения уже не стоит.       — Тут есть своя справедливость. Ты не устал отвечать на мои вопросы? — подытожил Реван, доставая коммуникатор. Слишком тяжёлый и неказистый, чтобы быть одной из множества моделей для широкого употребления, обычно гладких как куски мыла. А зачастую выглядевших, как тонкие слюдяные пластины или изящные браслеты, надёжно за запястье приковывающие человека к голонету. Комм Ревана был насквозь пропитан Силой — такая же ручная сборка, как и у меча.       — Нисколько. Валяй дальше.       Я переглядывался с той синекожей девушкой, но пока не торопился. Был уверен: время ещё не пришло. Да и утолить зверский голод деликатесным морским гадом тоже стоило. Пупырчатые щупальца флик-угря, нарезанные крупными кольцами под кислым соусом, были очень недурны.       — Всего один новый мыслительный эксперимент. Ты находишься на борту корабля, терпящего бедствие, в отсеке, который вскоре наполнится ядовитым газом, вместе с ещё одним экзотом. У вас на двоих одна дыхательная маска — и выживет только тот, кто ей завладеет.       — Пахнет кровью, — сказал я настороженно. Мне противно бессмысленное кровопролитие.       — Однако вы договорились, — почти успокоил меня Реван. — Решили, что этот спор должен решить его величество случай, и решили тянуть жребий.       — Не воспользуюсь ли я Силой, ты хочешь спросить?       — Именно это меня и интересует, — подтвердил Реван.       — Разумеется, воспользуюсь, — недоуменно ответил я.       — С таким же успехом ты мог бы её и отобрать.       — Действительно, — кивнул я.       — Всякий раз, когда одарённый использует Силу в своих интересах, это выглядит, как естественное использование преимуществ. Но, по сути это очень грязная игра.       — Однако я поступаю вполне честно, — ухмыльнулся я.       — Не вижу, в чем эта честность заключается.       — Если проиграю, то дыхательную маску я постараюсь отобрать уже с использованием физической силы. И мнение моего соперника по этому поводу меня волновать не будет, — озвучил я то, что собирался сказать изначально.       — Жестоко, — спокойно сказал Реван.       — И если её попытаются отобрать у меня — я тоже это пойму. Приму как есть — безо всякой злобы и причитаний о несправедливости. Но это не значит, что отдам свой шанс на спасение добровольно, — оскалился я.       — У тебя извращённое понятие о справедливости, — поморщился Реван.       — Напротив, оно очень точное. Её не существует.       — Но будь построено общество на такой логике — оно бы погрузилось бы в пучину анархии и насилия, — сказал Реван обеспокоено.       — Ничего подобного, — оспорил я. — Законы и правила — результат разумного компромисса, к которому пришли те, кто в непроглядном мраке этой бездны анархии обитать не желает. Для того чтобы прийти к ним вовсе не нужно внутренне присущее моральное чувство. Но какое бы яркое светило цивилизации не озаряло общество — припрёшь любого её носителя к стенке, и в миг с него слетит весь тонкий налет цивилизованности. Как неумело нанесенный грим. Останутся только инстинкты. Вовсе не обязательно главным будет чувство самосохранения — но оттого поведением неподконтрольным сознанию быть не перестанет. Себя же я знаю достаточно, чтобы не обольщаться на этот счет — я не ценю чужие жизни больше, чем собственную.       — Откровенно. Хотя я с тобой насчет общества и не согласен. Первично моральное чувство — законы и их оформление. Я изменю вводную — с тобой в одном отсеке твой соотечественник.       — Их много, — небрежно сказал я.       — Тогда прекрасная девушка, — сказал Реван, ставя меня в крайне неудобное положение и зажимая между различными животными предустановками.       — Измеряешь глубину моего нравственного падения? Не преодолей вслед за мной горизонт событий, — посоветовал я ему.       И сейчас я не мог сказать, что бы я сделал, сидя в удобном, полужёстком кресле с регулируемым углом спинки и посасывая дорогое винцо. Задаваться такими вопросами заранее глупо — попытки рационально описать причины своих решений постфактум, похожи на запись хроники аварии на энергоблоке АЭС. Остается только удивляться тому, как же это могло случиться. Своим нелепым или же удачным, но насквозь интуитивным поступкам.       — Так всё-таки? — поинтересовался Реван.       — Понятия не имею! — всплеснул я руками. — Я похож на человека, у которого есть план? Абсурдные этические задачи, где необходимо выбирать наименее социально важную жертву, ты пропустил… чему я бесконечно рад. Если же ты хотел выяснить, достаточно ли я дрессирован, чтобы считать некие правила конечной и неизменной истиной, то нет — у меня не выработались подобные безусловные рефлексы. Каждую новую ситуацию я буду рассматривать заново. В контексте событий.       — В контексте событий… — протянул джедай, почесав подбородок. — Твоё мировоззрение удивительно похоже на джедайское, но изуродовано нравственным нигилизмом. Мы же уверены в наиболее этичном и верном решении. Его существовании. Даже если оно заключается в недеянии. Для тебя же все они одинаково лишены смысла.       — Бинго! — воскликнул я радостно. — Ты догадался. А вас эти вопросы, я смотрю, занимают постоянно.       — Именно так. Подумай — мы, джедаи, отрицаем окончательную верность большинства традиционных правил, догм и общественных норм, поскольку они относительны и в прорве различных миров и социумов, у сотен разных жизненных форм отличаются друг от друга. Порой коренным образом. В такой ситуации, вопросы, как вести себя правильно, становятся едва ли не важнейшими. Кем быть и к чему стремится. Хорошо, что есть Сила — надежный союзник, — он опять склонил голову набок, словно бы прислушиваясь к чему-то.       — Однако вы уважаете чужие правила и законы, какими бы иррациональными или несправедливыми они не были. И не стремитесь развеивать чужие заблуждения, — недобро сказал я.       — Если они им самим на пользу. Или они сами их таковыми считают. И, заметь, большая часть совершаемых нами оценок — такие же заблуждения, — подтвердил Реван. — Убери все эти опоры, и что останется? Хрупкие и нестойкие стропила разума, не везде даже соединённые друг с другом, на которые при этом давит чудовищный груз вопросов. Ещё немного нагрузки и они сломаются под их весом.       Реван отхлебнул вина, смочив пересохшее горло.       — А у тебя всё же есть требование к чужому поведению? — улыбнулся он впервые по-настоящему. — Неожиданно, но и у тебя нашлись координаты для дурного и правильного!       — Есть такие, — уязвленно ответил я. — Наивная вера в истину и знание. Правильно самосовершенствоваться и познавать, неверно — вводить в заблуждение. В самом глубинном смысле слова. Себя ли или окружающих ли — неважно. Хотя обманывать, пользуясь чужой глупостью и доверчивостью, я всё же считаю приемлемым поведением. Если это не касается главных вопросов.       — Странная идея, при одновременном отрицании добра и зла в обычных их рамках, — не оценил Реван.       — Нисколько. На этой оси возможны объективные измерения. А вот у вас, джедаев, какая-то двойная мораль, — осудил я его. — Позволяете одним заблуждаться, находясь в первозданном животном состоянии, когда сами почти понимаете суть дела.       — Это компромисс. Ещё один из бесчисленного множества. Жизнь разумных форм жизни в мире и гармонии требует сложной системы сдержек и противовесов. Здание цивилизации сложено из самых различных материалов. Там и мораль, и традиция, и тщеславие с откровенной глупостью, и пытливый разум, отрицающий нелогичную веру — всему нашлось место. Но глупо возводить всё это сооружение из одного материала. И контрфорсы при всей их спорной красоте лишними не будут.       — А ты сам готов решить моральную дилемму? — спросил я Ревана.       — Этим я занимаюсь уже почти час. Уже считай, решил.       — И какую же? — я привстал с кресла и придвинулся к джедаю.       — Препроводить тебя насильно в храм, как активного и опаснейшего пользователя Тёмной Стороны Силы, или нет.       — Ты меня заинтриговал. Я даже не постесняюсь поинтересоваться твоим заключением, — сказал я.       — Давай расставим все точки рядом с «орент(2)», — сказал, вздохнув, Реван. — В галактике десятки тысяч действительно одарённых, часть из которых никогда и не слышали о существовании Ордена джедаев. Многие из них небезгрешны, как и любые разумные в принципе, часть настоящие чудовища, деградировавшие под действием разлагающей вседозволенности, что дарует им Сила. Немалая часть сходит с ума не в состоянии контролировать себя — их начинают контролировать их страсти, находящие отражение в Силе — Её тёмную сторону.       Некоторые из них одиночки, кто-то собирается в организации, подчас сомнительные. Если они используют Силу в своих интересах, зачастую нарушая законы, то нас просят с ними разобраться. Мы их находим и отдаём в руки местному судопроизводству. Бывает, абсолютно такие же группы одарённых мы не трогаем — они также нарушают законы и используют Силу, но в интересах государственных структур. Тогда их зовут спецслужбами — у большинства разумных весьма гибкое представление о том, когда убийство, или вмешательство в сознание человека является преступлением.       Но тогда нас просят воспрепятствовать подобному те, кто подобной поддержки не имеет. В итоге, во всех субъектах Республики практически все чувствительные к Силе сейчас попадают в Орден ещё в детстве — это устраивает всех игроков политической арены. И Орден, и большинство секторных правительств. Сенат в том числе. Тот самый разумный компромисс, о котором ты говорил. Политики воспринимают это, как сдачу ядерных боеприпасов на централизованное хранение. Неприятно, но нет желания, чтобы они были у соседей, — совсем не смешно пошутил Реван. — Да и сами юнлинги выигрывают от этого. Очень редко джедай бывает недоволен своим положением. Это большая честь и защита от того, к чему может привести использование Силы безо всякого обучения. Многие без должного руководства вступают на кривую дорожку, а некоторым Сила попросту приносит больше неудобств, чем преимуществ. Власть в руках неподготовленного к ней разумного не синоним счастья.       — Красивая сказка. Есть те, кого это не устраивает? — спросил я.       — Разумеется. И не только отдельных разумных. Находятся те, кто полагает, что Сила должна служить отдельным странам, или правящим кланам, создавая им конкурентное преимущество. Мы с этим в корне не согласны, но не везде есть возможность разрешить этот вопрос относительно мирно. Зачастую это нас останавливает от того, чтобы сменить спор идеологический на тот, который ведут с помощью мечей. А то и орбитальных штурмов. Спецслужбы Бастиона тому примером. Или пресловутый Кореллианский Орден. Члены которого наивно считают себя джедаями.       Но такое редкость — держать «ручных» «форсюзеров», не скованных почти никакими ограничениями опасно. История дает многочисленные уроки того, как владеющие Силой прохвосты сами добирались до вершин административной пирамиды. Но их на этом пути полностью поглощала жажда власти, и они не останавливались на достигнутом. Разумеется, ни о каком мирном сосуществовании народов речи уже и не шло. Или о честной конкуренции. Есть и исключения, почти легендарные, когда они использовали свои таланты на благо своего народа, не ущемляя своих соседей, но то огромная редкость. Слишком велики соблазны.       — А мне в этой классификации найдётся место? — попытался я выискать свою собственную пристань среди этих берегов.       — С большим трудом. Ты никому не служишь, но и сам не стремишься к власти. Не обучен должным образом и вряд ли подашься туда, где учат пусть и крохам, но искусства. Но безмерно любопытен, что может сыграть с тобой дурную шутку. Хотя и имеешь свои альтернативные правила поведения.       — Не вписываюсь никуда — привычная картина, — заключил я. — Ну и что с того?       — Вот и мне самому трудно понять, что ты за существо. Не оскорбляешься… все мы существа. И я ни на секунду не могу предположить, чем ты займешься в ближайшее время. А уж в долгосрочной перспективе…       — Неужели возможно сказать, что произойдет так далеко? Жизнь полна случайностей и непредсказуемых поворотов. Я даже не скажу, что будет со мной завтра, — ответил я.       — Возможно, — уверенно сказал Реван. — Вон тот стакан… упадет через пять минут. Видишь бармена? Его, скорее всего, убьют через три года… — тихо сказал Реван. — а вон тот забрак, он через пару лет покинет эту планету. И никогда не вернется назад. Что бы это не значило. А про того экзота я ничего сказать не могу, бывает такое и последнее время всё чаще.       Я с непередаваемым чувством смотрел на Ревана. Нет, я не завидовал — это могло быть не только удобством. Но в умелых руках это куда более могущественный инструмент, чем световой меч! Хотя в отличие от него не столь заметен.       — Феноменально, — сумел я спустя минуту подобрать слово. — И ты говорил, что видишь будущее недостаточно хорошо.       — Не то, что нужно. Сила дает множество соблазнов — хотя бы отдаться во власть своему любопытству, завороженно смотря по сторонам. Но я не вижу ни своего, ни твоего будущего, ни того, что будет далее — тень уже накрыла Галактику. Ты тоже должен её чувствовать.       — Ничего подобного. Я не вижу и того, что случится завтра.       — Что же, — расстроенно сказал джедай. — У каждого одарённого своё слепое пятно. Разного размера и протяженности. И то, что ты вообще на что-то способен без долгого и профессионального обучения, само по себе невероятно.       — Одарённого? Вообще впервые слышу это слово.       — Странно, я-то думал, что лекции Экзара Куна ещё не со всех файлообменников и видеохостингов удалили. Хотя это и невозможно — если что-то слили в бесконечные океаны голонета, то вычерпать это из него уже не получится никогда. «Одарённый»… Это его любимый термин, обладающий невероятной языковой адгезией. Один раз услышишь и эту громоздкую конструкцию «чувствительный к Силе» из себя уже не выдавишь.       Я изучающе смотрел на этого джедая.       — Любопытные лекции, — пояснил он. — И отличный пример умело поставленной речи. Он всё-таки был оратором почти недостижимого уровня.       — И как твои коллеги относятся к таким твоим увлечениям?       — Настороженно, — мягко сказал Реван. — Но если оратор неправ, то я это пойму. Если разобрать, где ложь, а где правда, трудно — найду с кем это обсудить. Мне понятны сомнения учителей — Сила избирает своих слуг не по устойчивости к пропаганде или их интеллекту, и не претендует на то, чтобы выгнуть об колено нормальное распределение. Удивительное число джедаев мечтает о том, чтобы наш Кодекс был конкретен и точен. Он, как всем известно, не дает строгих указаний, когда именно стоит вмешиваться в ситуацию, а когда пройти мимо. И не ставит строгих, исчисляемых границ между тем, что является угнетением слабых и нарушением космического баланса, а что является традициями, которое мы должны уважать, находясь на чужой территории или в непривычном окружении.       Нужно чувствовать Силу, находить в каждом явлении его исток или слабую точку. Думать и решать, принимать на себя ответственность! А этого, не поверишь, не хочет делать или не умеет большая часть Ордена. — Реван впервые за сегодня распалился, хотя виной тому, скорее всего, было выпитое вино. — Они хотят, чтобы кодекс напоминал корпоративный, или воинский устав!       — Удобно, — злорадно поддакнул я. — Для посредственностей.       — Жить по инструкции? — продолжал свою вдохновенную речь Реван, я же внимательно слушал. — Мир меняется, меняемся мы. Ситуации различны и следует учитывать как сложное настоящее, так и переменчивое будущее, не-еет же, мы, как слепые, будем прятаться за буквой кодекса, полагаясь на решения Совета, даже имея простор для манёвра.       — Мы ушли от темы.       — Ах, да. Нет — таков мой ответ. Я тебя задерживать не собираюсь.       — Я рад, — улыбнулся я.       — А я нет.       — Почему?       — Потому что могу пожалеть об этом, — сказал задумчиво Реван. — Я не вижу твоего будущего, редкий случай, но не понимаю и того, что мне хочет сказать Сила. И ориентируюсь оттого только на своё понимание Кодекса. Мог бы отвести в Храм, но… там найдутся уверенные в том, что всякий, подчиняющий Силу собственным желаниям — враг Ордена. Да и самой Силы. Поскольку находится на её Тёмной стороне.       — Фанатики?       — Вроде того. Хотя их убеждения и подкреплены тысячелетним опытом, — он улыбнулся сказанному. — Другие будут иметь претензии только, если будешь нарушать с её помощью законы. Но, как мы убедились, это случается незаметно и для самого одарённого. Лёгкое манипулирование окружающими или событиями с его точки зрения, а по этическим соображениям — это воровство или мошенничество. В самом невинном случае. Но я уверен, что ты не из тех, кто уважает закон.       — Мы заболтались, — сказал я, оглядываясь на столик, за которым о чем-то живо болтали три девушки.       — Действительно. Пойдём, познакомимся? — Я храбрился, компания должна была помочь мне преодолеть социальный барьер.       — Пойдём. Никогда не вел переговоров подобного рода, — ответил он.       — Здравствуйте, разрешите познакомиться? — сказал Реван, когда мы дошли до столика. Внешне спокойный, тем не менее, он волновался.       — Конечно! — улыбнулась блондинка. — И как зовут галантных рыцарей?       — Ну, я ещё не рыцарь, — отметил Реван.       — Олег, — представился я. — Точно не рыцарь. Боюсь запутаться в белом плаще.       — Реван, — кивнул вслед за мной мой спутник.       — Ози, — сказала синекожая желтоглазая девушка со светло розовыми, почти белыми волосами. Видимо, один из множества видов искусственно отпочковавшихся от основной ветви человечества.       — Эртин, можно просто Эрти, — представилась миловидная брюнетка.       Мы заняли свободные места.       — Солан. — Так звали высокую блондинку. — А как вы узнали, что мы сюда сядем? — спросила она. — Взломали чат? Или бессовестно проследили за нами?       Реван улыбнулся.       — Если бы в этом возникла необходимость, то через пять минут я знал бы ваш любимый цвет или кулинарные предпочтения. Или даже прямо сейчас, но это как минимум было бы не вежливо. И я ничего не взламывал.       — Так как именно?       — Я джедай, — прямолинейно ответил Реван. — И причина моего прошлого поступка лежала непосредственно в настоящем.        — Джедай? — заинтересованно спросила, вскинув идеально накрашенные брови, Солан. В ответ он приподнял Силой пару бокалов и начал жонглировать ими в воздухе. Причём из них не пролилось ни капли дорогого напитка, не смотря на то, что они крутились и переворачивались в ритмичном танце. Затем он поставил их обратно на стол.       — Обычно это снимает большинство вопросов, — сказал Реван поражённым девушкам.       — И что здесь делает джедай? — вновь спросили у него. Мне оставалось скромно наблюдать за этим допросом — социальный статус, очень важный способ привлечения самок у видов с К-стратегией размножения. Я же уповал на стратегию, работающую в период полового созревания — активно выделяться из среды и демонстрировать свою устойчивость к разрушительным силам.       — Он здесь случайно, — ехидно сказал я.       — Мой друг вводит вас в заблуждение — никаких случайностей не существует, — опроверг с видом знатока Реван. — Хотя бывают непредсказуемые события. Исключительно потому, что их ещё не предсказали.       Раздался звук — с барной стойки неуклюже смахнули стакан, и он со звоном покатился, разливая своё содержимое по полу. Я посмотрел на часы.       — Я в этом… не уверен, — усомнился я. И продолжил: — Это не фальсифицируемое утверждение — нельзя доказать случайность или не случайность происходящих событий. Само предсказание, возможно, и создает определенность, но то, что его сделают и получат определенный результат — такое же неопределенное событие. Хотя и это сомнительно. Математические методики мы рассматривать, с твоего позволения, не будем — они работают с весьма практичным определением случайности, далёким от её философского понимания. Но даже если обратиться к ним, то выводы непротиворечивы, потому что непротиворечивы.       — Так твой друг философ? Или тоже джедай? — спросила Ревана Солан.       Я едва не подавился.       — Я дилетант от философии. Я ничего в ней не смыслю, лишь тону в верхнем слое её основных идей. Но если не буду в нём дёргаться — закончу свои дни на его дне, — зло улыбнулся я. — У меня другой профиль деятельности, если считать источник кредитов основным занятием разумного существа.       — И какой же? Кто ходит развлекаться в компании с джедаем?       — Тот, кто не получает жалования, но имеет долю, — ответил я уклончиво.       — У тебя своё дело или доля акций в нём? — спросила Ози с интересом.       — Можно сказать и так, — прищелкнул я пальцами. — Оказываем логистические услуги широкого характера. Достаточно прибыльное занятие.       — Интересный бизнес, наверное? — спросила меня Солан.       — Олег завуалировано описывает один из древнейших способов распределения доходов, популярный сейчас только на пиратских судах. Давно забытый в пределах суток гиперполёта от столицы. И не менее древнюю профессию контрабандиста, — вмешался Реван. — А также пытается запутать вас, хотя и сам недавно уверял меня в том, что это неверный ход.       — Ничего подобного! — ответил я. — Те, кто меня слушают, запутывают себя самостоятельно. И я не могу отказать им в этом увлекательном занятии.       — Это не очень-то и вежливо, — сказала Солан.       — Зато весело, — я подмигнул Ози. Она улыбнулась в ответ.       — А я не верю, что он джедай. Они всегда ходят в своих балахонах, — сказала Эртин.       — Как правило, да, — кивнул Реван. — Очень практично.       — Неудобный балахон из грубой ткани? — фыркнула Эрти, сама одетая в рубашку без рукавов и бриджи. В почти адиабатном мегаблоке это было разумным выбором. — Ни на секунду в это не поверю!       — Мы по-разному понимаем практичность, — сказал Реван. — Такое одеяние совершенно не случайный выбор — нарочитая его старомодность и длина, капюшон, скрывающий лицо, воссоздают архетип мудреца, старого уважаемого человека… кто бы его при этом не носил. И мы этим, откровенно говоря, злоупотребляем. Если для людей столь важен внешний вид, то этой подсознательной уязвимостью к внешней атрибутике пользоваться просто необходимо. Жрецы любых религий, да и канцлер Республики, или его стилист прекрасно об этом осведомлены.       — Откровенно, — признала Эрти.       — Следую правилам поведения моего друга, — гаденько улыбнулся Реван. Его лицо заметно оживилось с того момента, как мы сели за столик. — И представь себе, как несколько чувствительных к Силе существ, одетые в цивильные костюмы, собираются в офисном конферанс-зале… и неожиданно начинают обсуждать пути Силы. Хотя кореллианцы на такое и способны, но они отличный пример того, как вести себя не надо… Обстановка может существенно влиять на мысли и отношение к делу, поэтому такое ретроградство — тоже практичное решение. В Ордене с почтением относятся к символам. Это целесообразно.       Я подозвал официанта и попросил пересервировать стол — его подобный переезд не удивил, да и причуды богатых клиентов принято называть экстравагантным поведением, а не вызывающей наглостью. Так и государственный переворот может называться «демократическим голосованием в кризисной ситуации», если он всех устраивает. Манипуляция терминами — отражение человеческой привычки ко лжи.       — А я-то думала, что это просто из-за вашей приверженности к традициям, — протянула разочарованно Эрти.       — И это в том числе. Настраивает самих джедаев на определенное поведение и уважение правил своего Ордена. Как всякий элемент самоидентификации, отделяет нас от окружающего мира, чтобы любить его со стороны, но не привязываться к кому-то конкретно, — продолжил вечер откровений Реван.       — Как много функций у этой серой и коричневой мешковины, — сказала задумчиво Эрти. — Но я видела по головизору джедаев, которые носят очень экстравагантные костюмы.       — По большей части на Внешнем Кольце — там меньше людей и больше экзотов, с иным мироощущением. И другими зрительными образами, — ответил Реван.       — Джедай, обсуждающий вопросы моды, — протянул я глумливо, подливая всем вина.       — Не вопросы же философии обсуждать? — сказал он.       — Почему бы нет? — пожал я плечами.       — Это не продуктивно. Мы практики, а не теоретики. Тысячи лет разговоров не привели ни к истине, ни к конечному результату. Лучше изучать поведение разумных существ, а не отвлечённые абстракции.       — Эти абстракции важны для того, чтобы выбрать способ изучения, — наставительно сказал я.       — Только на первом этапе, — со вздохом ответил Реван. — Это было сделано так давно, что и все их помнить не столь необходимо. Выводы из них живут и сами по себе. Не будь занудой.       — Я уже успел утомить его такими вопросами, — сказал я девушкам.       — А мы ещё нет, — улыбнулись девушки. Я же злорадствовал.       — И что контрабандист делает в компании с джедаем? — озвучила Солан закономерный вопрос.       — Это мрачная тайна, политая кровью тысяч любопытных, — зловеще протянул я.       — А все-таки?       — Он натурально проиграл мне все свои денежные накопления и, более того, даже свободное время на сегодня, — сказал я довольно. — Душу бы тоже проиграл, если бы она у него была.       — Эй, даже я знаю, что у джедаев ничего нельзя выиграть в азартные игры! — мило округлила глаза Ози.       — Ты тоже джедай? — обратилась ко мне Эртин.       — Нет, по счастью, — ответил весело я.       — Орден, не найдя его лет десять-пятнадцать назад, потерял потенциально могущественного рыцаря, — подтвердил Реван.       — То есть сейчас меня ну никак не возьмут? — сказал я, изображая обиду.       — Он слишком эгоцентричен для Ордена. — Реван говорил так, словно меня здесь не было.       — Очень прямолинейный джедай, я скажу. Я бы это скрывал, — тихо проговорил я.       — Мы должны избегать лжи. Честность с собой и с окружающими — часть нашего Кодекса, — пояснил всем Реван.       — Это так важно? Всегда говорить правду? — спросила Солан.       — Да. Ложь всем окружающим приводит к компромиссу с собственной совестью. Так недолго начать обманывать и самого себя. Это может быть опасно.       — Тёмная Сторона Силы, — хрипло, как это делал своими разодранными, сшитыми, а затем прокуренными связками Ивендо, сказал я.       — Откуда Реван, понятно — из Храма. А откуда ты? — спросили меня.       Я повернулся к девушкам.       — А я здесь проездом, — сказал я. — Я вообще везде, где бы ни был — проездом. В целом в этом мире. Это ненадолго, все мы скоро сменим место регистрации.       — Это не правильно. У каждого должен быть дом, — возразили мне.       — Мой дом корабль, — возразил я. — Но им я ещё не обзавелся.       — Ты, как те ужасные космолётчики, которые моются раз в неделю, потому что на корабле мало воды. И опускаются на поверхность выпить, приклеить дерму и найти девушку на ночь. И так до тех пор, пока не свернут себе голову.       — Почти, — хмыкнул я. — Моюсь я намного чаще.       — А ты, Реван? Должен же быть у человека дом. Семья.       — Я падаван. Джедай. — сказал он. — У нас нет места, к которому мы привязаны. Некоторые называют своим домом храм, но я так не делаю. Мне ближе старая традиция ученичества, заключённая в скитаниях между своими миссиями и мастерами.       — Почему?       — Как сказал мой друг, я тоже везде проездом. Но по другому соображению — хороший джедай не почивает на лаврах; решив проблемы в одном месте, он отправляется туда, где ещё хуже.       — А чем занимаетесь вы? — спросил уже я девушек.       — Специалист по исследованию общественного мнения, — сказала Ози. — работаю на корпорацию «Современная Нейромеханика». Отдел совершенствования мышления. Филиал в этом отсталом секторе Кора.       — Совершенствование мышления… мы, вероятно, понимаем под этим разные вещи? — сказал я настороженно.       — Биоинженеры копаются в биохимии и генах, как в механизме аэроспидера. С таким же почтением выбрасывая старые детали и заменяя их новыми. А Ози убеждает людей, что большинство их проблем лежит в несовершенстве их мышления, — ответила за неё Эртин. — Излишняя подозрительность, граничащая с паранойей, врождённые фобии, психические отклонения, отставание в развитии, слабое абстрактное мышление, постоянная прокрастинация… всё это можно исправить. Убрать все эти неудобства и наслаждаться жизнью.       — Эрти, — мягко сказала Ози, — это моя работа, не отнимай у меня кредиты! И не исправить, а усовершенствовать! Людям не нравится думать, что они ущербны. Это так важно, использовать правильные слова, также как и музыканту попадать в ноты. Кстати о музыкантах… какой музыкант откажется улучшить своё восприятие звука, а художник образное мышление? Или улучшить память?       Интересные перспективы, — подумал я.       — А таких хватает, — заметила высокомерно Солан. — Некоторые с таким почтением относятся к заданным им случаем или кривыми руками и иными членами родителей мозгам.       — И моя работа уменьшать их количество, — сказала Ози. — Каждый упёртый исходник(3) — это недополученный компанией доход. Джедаи, насколько мне известно, — все исходники. К чему такое ретроградство?       — Это так, — кивнул Реван. Его, судя по всему, эти усовершенствования не интересовали. — Как повлияют такие перестройки на связь с Силой, ещё никто не проверял. Тем более, Сила сама по себе изменяет того, кто её использует.       — А это не убийство одной личности и замена её другой? — спросил я настороженно.       — Ух ты! — восхитилась чему-то Ози. — Да это уже парад раритетов. Всякий раз, когда ты меняешь своё мнение, совершаешь акт познания или чувственное переживание, ты тоже становишься новым человеком. Ничего, что я так тебя называю?       Знакомый аргумент, — решил я.       — Всё в порядке, — успокоил я её.       — Люди в древности ходили к психоаналитикам, а ещё раньше к колдунам, жрецам и толкователям сновидений, — продолжала она. — Силясь разобрать те тусклые образы, которые циркулировали по их серому веществу, или приходили от самой внутренней рыбы, скрытой под слоями социальных новообразований. И занимались прочими полушаманскими практиками, пытаясь решить свои психологические и психиатрические проблемы. Не имея куда более удобных альтернатив.       — Это не такая уж и древность, — тихо сказал Реван. — Технологиям этим меньше трёхсот лет, а широкое распространение они получили только недавно. И возможность поплакаться в жилетку психоаналитику и сейчас интересует очень многих.       — Люди не мыслят такими длинными категориями, джедай. Если им не сказать, что это отсталые, древние методы, они ещё начнут задумываться, а нужно ли перекраивать свои мозги? Сейчас они массово ходят на гипнопрограммирование, — заметила Солан. — Это уже моё место работы. Немного более щадящий способ упрощения жизни. Не стоит даже и пытаться разобрать происходящее в своей голове самостоятельно — поедешь крышей. Проще надеть томографический нейросканер высокого разрешения и пройти серию тестов. Затем изучить устройство мозгов, декомпилировать первичную, исходную прошивку — ДНК зигот, уточнить образ жизни и диету — и получить готовое решение. Счастье всем и каждому. И по доступному прейскуранту.       — Вплоть до точечного выявления нейронных связей и удаления травмирующих воспоминаний, — пояснил мне Реван. — Вот видишь, Олег, люди не стремятся к истине, они хотят комфорта. Простого человеческого счастья.       — Построенного на лжи, — выплюнул я. Затем зло и заливисто загоготал, под недоуменные взгляды всей компании.       Добровольная лоботомия! — в моей голове возникла дикая картина. Вот это достижение прогресса! Вас волнуют неразрешимые противоречия, не охота вспоминать о чем-то? Сходите и удалите это из своей головы. Я представил себе Ози с плакатом «Лоботомия! Только сегодня с 50-% скидкой! Не упустите свой шанс! Охуенная лоботомия! Только сегодня!»       — Есть целые миры, где такие вмешательства запрещены законом, — сказала Ози раздраженно. — И там до сих пор несчастных шизофреников и психов пичкают химическими препаратами. Вместо использования нейроимплантов. Ещё там запрещают аборты одновременно с искусственными матками и методами безусловной контрацепции. Ты за такую дикость?       — Нет, я за запрет любых запретов! И никогда не выступаю против ограничения свободы, прогресса, как и против любых изменений, — примирительно сказал я. — Я несу их сам и приветствую каждого этим занятого. Но самообман — тяжелейший из грехов.       Ну и что, что люди упрощают себе жизнь? — подумал я. — Почему это должно меня волновать? Кретинов повсюду миллиарды, но, хатт возьми, удалять ненужные нейронные связи вручную? Ненужные?!       — Грех… — протянула полузабытое слово Солан. — Ты прибыл на Кор прямиком из древних эпох? На повозке запряженной вьючными животными?       — Да, именно так, и парой реактивных двигателей, — улыбнулся я так широко, что мой оскал, должно быть, сверкнул на весь клуб лишними клыками. — Я не кусаюсь, — добавил я. — Во всяком случае, пока меня не загонят в угол.       — Тебе, я вижу, нет нужды в таких модификациях, в твоём геноме знатно покопались ещё до твоего рождения, — сказала Ози, подметив особенности моей физиологии.       — Можно и так сказать, — согласился я. Отчасти, правда.       — А пока Сенат уже десять лет спорит, можно ли родителям вмешиваться в генотип детей после их рождения. Если в этом нет необходимости по показателям здоровья, — недовольно сказала Солан.       — Главное, до момента регистрации организма, как гражданина Республики, это можно, хотя и в по-идиотски ограниченных пределах, а после уже нет! Воспитывать, определять и школу, и воспитание, и питание детей можно, косвенно воздействуя на работу мозгов, а напрямую нельзя. «Общественное мнение ещё не готово!» — говорят они.       — Это плач по недополученной прибыли? — спросил я, читая состав на бутылке. У меня очень хорошее зрение. Там помимо алкоголя были отмечены и другие психоактивные вещества — зелтроны такие затейники.       — В том числе, — рассмеялась Эртин. — Не смотри на меня так, я всего лишь работаю в салоне красоты. Мы в мозгах своих клиентов не копаемся.       — Напрямую, — сказала Ози. — А вот гормональный баланс правите. И не только имплантами.       — Стремление к точности, одна из вещей, которые меня возбуждают, — сказал я, подмигнув Ози.       — Занудство, как способ привлечения партнера? — заулыбалась Эрти. — Что-то новенькое.       — Эй, Реван, ты же джедай? Тогда поясни, почему вы застряли всем орденом в прошлом тысячелетии, — насела на него Солан.       — Хочешь, докажу, что это вы застряли полмиллиона лет назад? — предложил Реван, явно уязвленный оскорблением, адресованным не ему, но Ордену в целом.       — Вызов принят, — сказала она.       — Можно ли судить за ещё несовершенные преступления? — спросил он её.       А он любит такие вопросы! — подумалось мне. Но и мне было интересно, что думает по такому поводу тот, кто способен видеть будущее.       — Откуда достоверно известно, что его совершат? — ответила она вопросом на вопрос.       — Предположим, можно. Я вот могу, — сказал он, пряча усмешку.       — Нет, такого права никто не имеет, — уверено сказала она.       — Почему? — изобразил непонимание Реван.       — Это никак от него сейчас не зависит. Как можно быть виноватым в том, что от тебя никак на данный момент не зависит? И что ты ещё не совершил! Бред!       — То есть основной тезис в том, что нельзя быть ответственным за то, что от тебя никак не зависит? — спросил джедай.       — Очевидно так, — вновь согласилась она.       — Я уже всё понял, — усмехнулся я. — Это ведь и есть та причина, по которой вы не казните преступников?       — Да, именно она. И на Альдераане тоже так, — подтвердил Реван. — Сола, ты же отлично понимаешь, как устроены мозги. Мозг сам ничего не делает — он реагирует на внешние раздражители своей первой и второй сигнальной системами. Без них он бы так и оставался мозгом младенца с неразвитыми синаптическими связями и не увеличивал бы свой объём с их накоплением.       — Ну да.       — Тогда всякий выбор делается, а поступки совершаются под воздействием определенных обстоятельств. Даже древние, не имеющие никакого представления об устройстве мира и мозга, понимали, что если отследить причинную цепь любого поступка, то она начнется ещё задолго до его рождения.       — Ты говоришь об отсутствии свободной воли, — сказала Солан. Мы все внимательно слушали.       — Именно — это очевидный вывод в свете наших представлений о мире, — безжалостно сказал Реван.       — Разве? Вариативность будущего — это аксиома нашего мира, — сопротивлялась бездушной логике девушка.       — Ага. На квантовом уровне. Простейшие примеры — принцип неопределенности и радиоактивный распад, — вклинился я. — Но, сколько не подбрасывай монету, а свобода выбора, то, какая её сторона какому решению будет соответствовать все также — иллюзорна.       — Иначе говоря, «случайные события» также от нас не зависят и никакой свободы воли не создают. Она такой же миф, как представительная демократия, — забил последний гвоздь Реван.       — Выходит, никто ни в чём не виноват? — спросила она осторожно.       — Да. Никто и ни в чём.       — Это безумие.       — Это жизнь, — пожал плечами Реван.       — Это как минимум не справедливо, — грустно сказала Ози.       — Это жизнь, — ещё раз сказал Реван, — и в ней нет ни справедливых наказаний, ни справедливости вообще.       Доспехи этого пока ещё не рыцаря проржавели ещё до того, как он их надел, — решил я про себя.       — Не верю. У каждого из нас есть выбор, — всё ещё не соглашалась синекожая красавица.       — И мы должны в это верить, иначе рискуем заработать невроз человечности, — рассмеялся Реван. — Но мы, джедаи принимаем мир таким, какой он есть, в то же время, как подавляющее большинство, какие бы факты ни имели на руках, будут верить в то, что им удобно.       Одновременно держать в голове факты, способы их анализа и вместе с тем нереалистичную картину мира. И спокойно с этим уживаться. Экономия мысленных усилий и способность иметь в мировоззрении противоречия — отличительная черта разумных существ.       — Ты с таким превосходством говоришь это. Как будто все такие глупенькие, а ваш Орден знает скрытое от всех знание, — не сдержала отповеди для Ревана Эртин.       — Отнюдь, это выработанная эволюцией стратегия, во всяком случае, у семейства Хомо. — примирительно начал говорить Реван. — И я опять не говорю, плохо это или хорошо. Но закрывать глаза на противоречия, не замечать их, лавировать между вопросами о смысле жизни и смерти… Важное эволюционное достижение, позволяющее задумываться только о том, что непосредственно нужно для решения первостепенных задач. Первостепенных для выживания организма и размножения, разумеется. С этой точки зрения дальнейшее развитие разума — это ошибка, делающая людей несчастными. Она разрушает иллюзию свободы воли, необходимой для сложного общественного поведения.       — Ну и ладно, хрен с ней со свободной волей, истина дороже, — сказал я, заливаясь зельем, которое должно было сделать меня счастливым. Хотя бы ненадолго.       — Это неправильно! — возразила Солан. — Выходит люди не могут нести ответственность за своё поведение?       — И потому, даже зная правду, все позволяют верить себе в персональную виновность, — сказал Реван печально. — Мы все продолжаем верить в глупые вещи, если это удобно или делает нас счастливыми. Это стратегия многомиллионной давности, и вы её никак менять не собираетесь! И после этого обвиняете меня и Орден в отсталости. Не видите противоречия? А все эти мелкие и несущественные модернизации мозгов не более чем ещё одна форма моды.       — Знаешь, но утверждение конечной истинности материализма и детерминизма сродни фанатичной религиозной вере, — не смог промолчать я. В глазах девушек загорелась надежда, что я развею недобрые выводы Ревана. Ложная. — Причина-следствие в отношении сознания и мира — для нас слепое пятно — пожизненно. Или, по-научному, это неверифицируемое утверждение. Пустословие, — резюмировал я.       — Но ты же сам не считаешь, что вина существует в иной форме, кроме как химический процесс в лобных долях мозга? — Реван никогда не сдавался, имея на руках набор козырей. — И разве непроверенные философские теории должны влиять на нашу жизнь?       — В практических действиях, в том числе и в праве и законодательстве и моральной оценке действий следует опираться не на философию, религию, или мораль прошлых геологических эпох, а на научно-детерминистическое знание, — ответил я Ревану. — Любая общественная деятельность лежит на базисе практической повторяемости действий и опыта. Вот это важно.       Он молча смотрел на меня, затем на девушек, затем опять на меня, кажется, пытаясь сказать: «Ну вот, я не лгал, и привело ли это к чему-то хорошему?»       — Будь я трезв, я бы не начал этот разговор, — сказал он почти потерянно, — теперь-то ты видишь, что говорить людям правду — не самая лучшая идея?       — Все джедаи такие, как ты? — спросила его Солан.       — Мой лучший друг, тоже падаван, даже не отличает истинную случайность от обыденного её понятия, — развеселился неожиданно Реван. — А мои учителя считают мой интерес к отвлечённым от практики вещам опасным и ведущим к Тёмной Стороне. Хотя, мой друг и говорит, что «Для того, чтобы привлечь внимание Совета джедаев, нужно раскрасить рожу в красный цвет и начать трепаться о Тёмной Стороне». И хатт, возьми, но он прав. И ты спрашиваешь, все ли мы такие? Нет, конечно! Я в Ордене как безрогий забрак.       — Давай лучше потанцуем? — Ревана увела Солан.       Музыканты сменили тему. Плач духового инструмента и гулко-долгий редкий выход синтезатора слились в единый глубокий звук. Изредка прерываясь коротким соло саксофона, словно бы извинявшегося за общую атмосферу тоски.       Я последовал его примеру, пригласив Ози.       — Ты сказал, что выиграл у джедая. И он был вынужден подчиниться твоим требованиям? — спросила она.       — Он сильно проигрался мне в карты, — ответил, я, стараясь не сбиться с ритма.       Я же был рад, что Сила может помочь во многих делах, в том числе и в том, чтобы не оттоптать ноги партнерше. Даже не знаю, насколько я был ужасен.       — Мужчины! — она пренебрежительно фыркнула. — Всегда играете в игрушки.       — Просто с возрастом они становятся больше, дороже, и опаснее. Вся жизнь игра. И сыграть хорошо — наш долг.       — Перед кем?       — Перед собой разумеется. Мы должны только себе и больше никому на свете.       — А Реван? Он играет для публики. Как и все джедаи. Выбивается из твоего обобщения.       — Даже говоря, что он думает только о благе всех окружающих, ему нравится осознавать, что он хорош и многое может. Ему нравится чувствовать себя правильным джедаем. И я не спешу покушаться на его убеждения. Они мне даже нравятся этим. Но сам я их не разделяю. А игра… он играет по-другому, по иным, самим для себя установленным правилам. Но тоже для себя.       — У тебя прямо-таки стройная система всеобщего эгоцентризма.       — Да, я отстроил её очень давно. Пока она не давала трещин.       — Смотри, она его, кажется, соблазняет?!       Я оглянулся, кружась с Ози. Солан почти повисла на Реване.       — Романтичная натура. Её возбуждают джедаи?       — Вроде того. Рыцари без страха и упрека. К тому же физически развитые. Но ты не рыцарь.       — Нет, я посланник хаоса, — сказал я, отвлёкшись на мысли о вероятности дальнейшего развития отношений.       — И что ты собираешься ввергнуть в хаос? — она игриво улыбнулась.       — Всю галактику. Но сегодня начну с тебя, — я слегка её приобнял.       — Я уже трепещу.       — Давай немного посидим. Выпьем, погрустим о судьбе галактики.       — Пойдём, — она согласилась.       Ревана не отпустили, эстафету сменила Эрти.       — Ты говорил про дом, — сказала Ози.       — Что его у меня нет.       — Почему?       — Я потерял его. И никогда не смогу найти среди миллионов чужих звёзд.       — А мой меня не принял.       — Как так? — в действительности не удивился я. Не везде по достоинству могут оценить рекламу лоботомии, пусть и не делавшей из человека идиота в потребительском и функциональном смысле. Хотя дистрибьюторами табачных компаний также зачастую работают симпатичные девушки. Кому, как не им торговать забвением.       — Я выросла здесь, в этом блоке. Моя семья переехала с Панторы, когда я ещё не родилась.       — И ты попробовала вернуться, — разумно предположил я.       — Да. Но на меня смотрели, как на иностранку. Туриста. Или как на женщину, которая должна знать своё место. И никто не воспринимал меня хоть с какой-то серьезностью. Тысячи лет наш мир жил замкнуто, нас даже считают экзотами, хотя мы просто генетически измененные люди. Но судя по мне, дело в культуре, а не в видовых особенностях.       — Насколько сильны отличия?       — Настолько, что считаемся другим видом. У нас холодная родина и мы приспособились выживать в ледяной пустыне. Но культурные ещё сильнее.       — Там красиво? — спросил я, хотя и услышал «ледяная пустыня». Но в смертоносном пейзаже тоже может быть своя красота.       — Красиво. Хотя и немного однообразно. А жизнь, на мой взгляд, неимоверно скучна. Там не умеют ни веселиться, ни задумываться о себе. Довольствуются таким малым, когда от мира можно взять намного больше.       — Может нужно время, чтобы приспособиться?       — Нет, там нужно родиться. Все, кто родился в самых центральных мирах, в городах без четких краев и границ, как географических, так и догматических, не могут найти понимания в таких мирах.       — У меня на родине тебя тоже бы не все поняли, — я грустно улыбнулся.       — Почему?       — Потому что с непонятным мне мазохизмом ставят интересы общества, а в действительности его верхушки выше своих собственных. Вместо того чтобы договориться коллективно защищать свою свободу. И только таким образом общество, в действительности состоящее из отдельных людей и может себя защищать. И непонятно — то ли они этим положением наслаждаются, то ли все они подспудно понимают, в чем же они находятся и из зависти тянут всех отдаляющихся из этого состояния обратно в своё болото. «Мы этого не имеем и ты не выпячивайся». Да и в целом у нас уважают различные табу и запреты, мракобесие процветает, как никогда ранее. Традиционное общество, как-никак.       — Меня и на Панторе не поняли. В столице точно не традиционное общество. Уже как не одну тысячу лет. Но я ещё не считаю допустимым включаться в виртуальную реальность навсегда, или встраивать в свою голову нейроядро(4). Это выше моего понимания. Перестать быть чувствующем существом. Стать почти машиной…       — Я вообще не понимаю всерьез все эти киберимплантации. Неужели, для того чтобы иметь интересную жизнь, так нужны эти разъемы в голове? Я может и «исходник», как ты говоришь, но меня это устраивает.       Хотя, к примеру, мы без компьютера свою жизнь уже не представляем. Почему бы и пойти немного дальше? Шажок, ещё один — и ты батарейка у ИИ.       — Они позволяют увеличить производительность труда. А крупным шишкам нужны для их работы. Но мне они, например, не нужны. Я не технический специалист. Хотя много куда работать берут только при наличии интерфейса. И это как бы незаконно.       — И все ли могут себе его позволить?       — Нет. Большинство не может из-за цены. А многие виды совсем не могут их устанавливать. Но считается крутым его иметь. Модным, как сказал Реван.       — Извини, я не слишком романтичен. Со всеми этими имплантами, социологией… Ещё и джедай этот со своей нудятиной.       — Да ладно. Нравлюсь тебе? — ошарашила она меня прямым вопросом.       — Ты привлекательная девушка. Очень.       — Хотя бы честный. К сожалению, не поэт.       — Не поэт. Просто странник без планов на вечер.       — Совсем без планов? — она придвинулась поближе.       — Хотя я хотел познакомиться поближе с одной красавицей.       — Неплохой план. — Она посмотрела за моё плечо. — Гляди! Твоего друга-джедая опять вытащили на танцпол.       — Он пьян. Блондинка или брюнетка?       — Обе.       — Ожидаемо. Но он долго ломался.       — Ну, он джедай. Хотя я была до недавних пор о них другого мнения.       — Эти представления стали лучше или хуже?       — Он… другой. Ты тоже странный, но он ещё необычнее.       Я был рад встретить человека ещё более необычного, чем я, но то, что это будет джедай — не ожидал. И это меня несколько задевало.       — Значит, я проиграл в конкурсе на странность? — спросил я ее. — Я не могу такого допустить. Теперь придется сотворить что-то безумное… безумное и опасное, что сделает меня ещё страннее, — сказал я задумчиво.       — Ещё одна мужская глупость?       — Вроде того.       Музыканты ушли. Их сменил коллектив, игравший мелодичный и грустный метал. На границе с артхаусом и дарквэйвом. Трудно сказать в тесных рамках привычных терминов. Приличная группа. Количество живой музыки в галактике поражало не меньше, чем гиперпространственные путешествия. Но у этого была рациональная причина — та же, что и у греческих граждан благословлённых музами — для физического труда у них хватало рабов, пусть и металлических.       Вернулся Реван.       — Нужно отойти. Есть разговор, — сказал он, стараясь четко выговаривать слова. Получалось забавно, но вряд ли я был адекватнее. Уверенность в этом ещё не пришла — значит, я был ещё не до конца пьян.       — Мы ненадолго, — сказал я девушкам.       Дошли до санузла.       — Тебе нужны деньги на продолжение банкета? — спросил его я.       — Не хочу показаться наглым, поскольку их все выиграл ты…       — Я понял, — перебил я его, — неужели ты думаешь, что мне жалко тебе их отдать? Оставлю тебя в беде? И чем же ты будешь впечатлять этих хищниц? Твои пять тысяч. — Я перевёл сумму, отдав ему на время карту.       — Э-э. Спасибо.       — Да не за что. Мне столько же хватит.       — Как ты догадался? Или ты ещё и мысли читаешь? — спросил он.       — Твои не получается. Словно их нет. Только эмоции, если ты их не скрываешь.       — Меня учили это делать. Но кто учил тебя?       — Никто меня ничему не учил, — ответил я.       — Думаю, ты говоришь правду. Такое бывает. Непроизвольное использование Силы. Иногда достаточно сложные техники.       Он уронил одну купюру на пол. Алкоголь брал своё. Она послушно взмыла в воздух и была им ловко поймана на лету.       — И как у тебя так получается? — спросил, я проследив за полетом карты-купюры.       — Просто позволяю Силе в предмете течь так, чтобы ему лучше было находиться в другом месте. Или наоборот меняю течение силы в разных местах, позволяя перемещаться купюре. — Он осёкся. — Слушай, я тебе ничего такого не говорил.       Да уж… «просто».       — Нет, конечно, — я широко улыбнулся. Пьяный человек языку не хозяин. — Но если уж зашла об этом речь, как и зачем сохранять такое выражение лица? — я показал гипсовую маску, какую носил Реван большую часть времени.       — Как не скажу, — ухмыльнулся он.— Это профессиональный секрет, но зачем — объяснить могу. Нервная система, как и все нейронные сети, работает в обе стороны. К примеру, увидев знакомое лицо, ты вспомнишь о его хозяине, а вспоминая о его внешности, наоборот, активируешь зрительную кору головного мозга. Хочешь того или нет. Спокойное выражение лица, даже искусственное позволяет сохранять такое же состояние, гм… «духа». Удобно, да? Но эта техника для сохранения «маски» требует либо постоянной поддержки, либо стабильного эмоционального состояния, из которого ты и набор психоактивных веществ меня вывели.       — Хорошо, что это только техника Силы, а я-то уж подумал, что вам внедряют мотивационный модуль(5), — сказал я.       — Упрощать себе путь — не выбор джедая, — ответил он. — Хотя тут у меня есть и свои собственные представления.       И хочу дать тебе совет, Сила могущественный катализатор, усилитель любых эмоций. Любых и в обе стороны. И не бывает поступков у повязанных с Силой без последствий. Запомни это хорошенько и вспоминай каждый раз, когда её используешь.       Не торопясь, мы вернулись за стол. Поболтали на совсем отвлечённые темы.       — Пора расходиться, — сказал я.       — Да пора, — согласилась троица напротив. Ози хихикнула.       — До встречи, — попрощался со мной джедай.       Мы слегка потеряли в устойчивости, но приобрели способность, не осмысливая свои действия, идти достаточно быстро, глупо улыбаясь и не смотря по сторонам.       Я утащил с собой Ози, смотря, как Ревана увели две девушки.       — И как они будут его делить? — подивился я.       — Отчего ты решил, что они станут его делить?       — Несчастный. Или счастливый, даже не знаю.       — Забудь. Пойдём лучше ко мне. Или ты где-нибудь остановился?       — Я вообще не останавливаюсь, — ответил я, идя по пружинящему тротуару в неизвестно-определенном направлении. Какую бы дичь мне про всеобщую определенность не втирали.       1) EROEI (англ. energy returned on energy invested), или EROI (energy return on investment — соотношение полученной энергии к затраченной, энергетическая рентабельность) в физике, экономической и экологической энергетике — отношение количества пригодной к использованию (полезной) энергии, полученной из определённого источника энергии (ресурса), к количеству энергии, затраченной на получение этого энергетического ресурса. Если для некоторого ресурса показатель EROEI меньше или равен единице, то такой ресурс превращается в «поглотитель» энергии и больше не может быть использован как первичный источник энергии. Один из важнейших показателей в материальной экономике.       2) Буква аурубеша — алфавита основного галактического языка.       3) Разумное биологическое существо, не подвергавшееся имплантации кибернетических устройств и не изменявшее своего генотипа уже после рождения. Не трансчеловек.       4) Нейроядро — позволяет создать дополнительную дроидную личность в наиболее сложном случае, или оказывать влияние, зачастую не заметное для носителя на его поведение. Высокопоставленные сотрудники корпораций, как правило, имеют такие, это защищает организации от предательства и шпионажа. Так же работает, как высокопроизводительный образный процессор. При наличии интерфейса позволяет потреблять цифровую информацию напрямую, декодируя её в киберимпланте. Необходим для включения носителя в виртуальную реальность. Человека с таким нельзя уже называть иначе, как киборгом.       5) Киберимплант, контролирующий психику и эмоции носителя, регулируя химическое наполнение мозга дофамином, адреналином, серотонином и пр. нейромедиаторами. Может подавлять привязанности и «любовные» стремления. Или создавать их на пустом месте. Химический регулятор работы мозга. В соединении с нейроинтерфейсом, настроенным на распознавание определенных чувств — работает ещё лучше. Ещё одно из множества устройств для того, чтобы вмешиваться в рассудочную деятельность.