Принцип неопределённости

      

Главный враг знания — не невежество, а иллюзия знания.       Стивен Хокинг

      

Музыка:       Пикник — Уйду-останусь       Скверный Анекдот — Песня о любопытном сердце       Тэм — Judico Adductum

      Медленно, в полудреме, я вдохнул кристально чистый воздух. Воздух, стерильный от вездесущих запахов, преследующих меня всюду, куда бы я ни пошёл. Я не размыкал глаз, но мне было очевидно: я в больнице. Затем, повалявшись слегка в тепле и спокойствии, открыл глаза. «Система», автоматика. Почти всё оборудование чем-то знакомо. Сейчас придёт врач и будет рассказывать, что у меня самая нищебродская из всех возможных страховок и я попал на деньги. Или то, что я — неизвестное науке существо.       — Здравствуйте, — вошёл мужичок в белом халате.       — Здрасьте, — сказал я в ответ.       — Как самочувствие? — дежурно спросил он.       — Бывало и лучше, — ответил я. — Но в целом неплохо.       — Вчерашнее припоминаете? Мне ещё анамнез писать, — он достал датапад молочно-белого цвета. Со специальной поверхностью. Такие используют все доктора — они не являются заповедниками разнообразных бактерий, как обычная портативная электроника, которую пользователи, как правило, не выпускают из своих жирных лапок.       — Местами, — расплывчато ответил я. Я не собирался делиться своими странными и ужасающе обрывочными воспоминаниями с доктором, а то ещё упечет в психиатрическую больницу.       — Как оказались на крыше, помните? — тяжко вздохнув, спросил доктор.       — Крыше? Какой крыше? — выразил я недоумение. Моя пока держалась невероятно крепко, учитывая все те ураганы и шторма, что на неё обрушивались.       — Значит, не помнишь, — разочаровался врач. — Ретроспективная амнезия идиопатической природы. Пока ИскИн ещё не получил все результаты твоих анализов — идиопатическая. Процесс консолидации воспоминаний был нарушен. Это же как надо было разогнать свою нервную систему! Так и до эпилепсии недалеко, молодой человек.       — Нет, не припоминаю.       Я отчётливо воссоздавал в памяти, как «вышел» из бара, как подошвы моих ботинок сцепились с зыбучим льдом магического пути, но дальше как гильотиной отрубило. Неизмеримо яркие образы, то обрушивавшие меня в глубину Тартара, то возносившие до Олимпа чувства, сохранились в памяти, как едва различимый осадок на дне реторты, но и только.       Ясно осознаваемым было лишь то, что со мной не происходило ровном счётом ничего, что бы я, находящийся сейчас совсем в другом пространственном и психическом состоянии, мог понять и изъяснить доступными словами. Не приходило на ум ни одного названия, ни единого клейма, чтобы закрепить произошедшее как нечто познанное. Не находилось ни одной свободной, аккуратно подписанной полочки каталога, в которую бы эти воспоминания можно было уложить. Я столкнулся с чем-то настолько незнакомым, что, вернувшись обратно на «твердую землю», не находил ни одной точки соприкосновения с тем трансцендентным островом безумия, который посетил в компании своих галлюцинаций. Или вовсе не галлюцинаций?       Но ответы на этот вопрос, даже взаимоисключающие, могли находиться в состоянии суперпозиции, существуя одновременно и равновероятно, противореча друг другу, но никак не исключая своего антипода… и никак друг с другом не взаимодействуя!       Чтобы облачить те чувства в низменную плоть слов, необходимо было бы вновь преобразовать себя и сдвинуть по фазе своё мироощущение. Но вспомнил ли бы «я новый» об этой необходимости и, в свою очередь, не перестал бы также понимать «себя» старого, сочтя его безумцем? Нет, я не мог ничего точно сказать о произошедшем со мной. А может, просто выдумывал нечто нелепое, пытаясь интерпретировать последствия своего кислотного трипа.       Пережитый мной опыт был почти потерян для меня. Жаль.       Всего этого я доктору и не думал сообщать, чтобы он не засадил меня в комнату с упругой обивкой.       — А кое-кто очень хотел бы это знать, — сказал доктор. — Например, охрана той высотки, по карнизу которой ты бродил, рассказывала странные вещи. Вроде того, что ты выпал из воздуха. Или стены. И, не обращая на них внимания, разговаривал то ли сам с самим собой, то ли со своими галлюцинациями. Один из них в соседней палате, кстати, в полной прострации.       — Охранники? — я не мог вспомнить, чтобы меня кто-то задерживал.       — Ага. Они-то бригаду врачей со спасателями и вызвали. Повезло тебе, что не оступился, вниз лететь до-олго.       — А можно уточнить, насколько долго? — спросил я, чтобы оценить степень своей глупости.       — Километр до земли. Сам считай, сколько пикировать.       — Долго. Я бы успел разочароваться в том, что не умею летать. И это, к сожалению, также недостаточно и для того, чтобы успеть этому научиться. Неудачная, в общем, высота, — рассудил я.       — Возможно, ты был тогда уверен, что умеешь летать, или это тебя волновало мало. Частое явление, — пожал плечами медик. — Судя по тому, как беспечно бродил по самому краю, охрана решила сначала, что ты суицидник. Вообще это не наше дело, хочешь убить себя — убивай, но, хатт возьми, не публично же! Имей совесть сделать это в одиночестве. Нарушение общественного порядка, как-никак.       — Если бы я помнил, как туда попал! — посокрушался я.       — Голова, конечно, твоя, и организм, чудом не ставший плоским, тоже твой, но лучше бы ты не злоупотреблял галлюциногенами. Ты мог испортить прекрасный цветник вокруг здания. Подумай о том, какое омерзительное зрелище показали бы в утренних новостях, сколь многим бы ты испортил аппетит.       — Я и не стремился принять галлюциногены. Кое-кто решил, что я зелтрон, и подло опоил меня, — решил оправдаться я.       — Эти гедонисты достаточно устойчивы к большинству подобных веществ, — согласился врач. — И я тоже сначала решил, что ты родом с Зелтроса, но первичный осмотр быстро убедил меня в обратном.       — А что не так-то? — полюбопытствовал я. Обычно меня никогда и не принимали за кого-то другого.       — Плотность костной ткани, строение грудной клетки, отличия в строении внутренних органов и особенно печени. Это портативный сканер говорит. Белки, даже несмотря на наличие линз, строение зубов — это визуально. Ещё такие мелочи, как нетипичные для зелтрона форма скул и цвет наружных роговых образований. Хотя о ногтях ты и позаботился — покрасил. Но всё прочее спрятать невозможно.       — Предсказуемо, — ответил я. Доктора или простейший медицинский сканер мне никогда не обмануть. Хотя если подумать…       — Выдавать себя за зелтрона — достаточно странная идея, — сказал доктор. — От них ждут крайне специфичного поведения. И как видишь, это уже вышло тебе боком.       — Не то чтобы я выдаю себя за зелтрона…       — Мне безразлично, важен итог. Повторюсь. Если бы ты в менее открытом месте пытался себя убить, то меня бы это не волновало. Но, судя по всему, твои мотивы не были суицидальными, и это хорошо. Хотя я могу и ошибаться. Так что если твоё обследование всё же даст положительное заключение, с тобой будет возиться другой отдел.       — Я вовсе не пытался себя убить! — заявил я. — Я слишком люблю жизнь, чтобы с ней прощаться. Пусть и абсурдной, болезненной любовью. И ты же медик, как ты можешь так говорить? Я разделяю твои убеждения, но, по-моему, у вас должен быть несколько иной подход к самоубийцам.       — Не на этой планете, — вымолвил доктор. — У нас развитый суверенитет личности. С собой ты можешь делать что угодно. Никто не будет вытирать тебе сопельки. Если не хочешь жить — это твоё собственное дело.       — Но на маршруте есть чёрные дыры?       — Как всегда. Медицинское вмешательство не входит в твою страховку. Как и вызов группы спасателей. Так что с тебя деньги, а мне премия, — широко улыбнулся врач.       Я соизмерил затраты с полученными крупицами «знания» и решил, что они того стоили. Само ощущение себя как неизменного центра бытия, который не затрагивают внешние события — состояния максимальной квантовой спутанности с окружением — было бесценным. Мог ли я в тот момент осознанно проявить любую компоненту суперпозиции из бесконечного числа вариантов вектора суперпозиции вселенной? Создать свою реальность? Проклятье! Я ничего точно не помню!       Но чтобы повторить подобное — моё внимание должно находиться там, где ничего не происходит. Выглядит просто… увы, только выглядит.       — Уже вошёл в положение, — согласился я с ним, плюнув на возникшие издержки.       — Меня больше всего интересует, что же ты употреблял. А то, судя по наполнению твоей кровеносной системы, там было нечто необычное. Вернее сами-то вещества по отдельности мне хорошо знакомы, а вот их количество и многообразие впечатляет.       — Выжимка из какого-то древесного корня с Кашиика.       — А говоришь, опоили. Даже название помнишь. Органика? Не синтетика?       — Органика.       — Понятно. Поэтому такой букет активных компонентов. Но, учитывая твой неизученный и непредсказуемый метаболизм, я могу только гадать о первоначальном составе этого коктейля. Как и о том времени, когда ты его принял. Ты осторожнее с такими вещами. И, кстати, ты хоть можешь сказать, к какому виду-то принадлежишь?       — Нет, не могу, — почти не соврал я.       — Зря. Изучая тебя, можно академиком стать. А сколько докторов медицинских наук появится! — поделился своим ко мне профессиональным интересом доктор.       — Да знаю я! Но мне это не интересно. Найдите себе другого подопытного. Препарируй арканиан — они так любят науку, что оценят твои стремления.       — Ты хоть знаешь, какой уникальный организм собой представляешь? — пропустил он мою сентенцию мимо ушей. — Мы настолько подробный анализ были вынуждены сделать только из-за непонимания, что же с тобой делать.       — И это я тоже знаю. Я — организм, состоящий из нескольких генотипов, — это я выяснил уже очень давно. И потому успел привыкнуть к этой мысли       — Это называется химеризм, — с умным видом заявил доктор.       — Слово с неприятным подтекстом. Так-то это явление достаточно распространённое у некоторых видов.       — К которым ты не относишься. Не фелиноид же. И случаи этого редкого явления с настолько различными геномами мне неизвестны. Впрочем, как и науке в целом.       — Это всё очень познавательно, но сколько я должен? Денег.       — Это не ко мне, это к кассиру.       — Что-нибудь ещё?       — Опасаешься, что тебя направят на психиатрическое освидетельствование?       — Есть немного.       — Я зря угрожал тебе обследованием — тебя по какому-то странному распоряжению надо отпустить на все четыре стороны. Пусть, когда тебя усадили в нарколожку, у тебя и не было психоза — только бред, причём довольно забавный, но я считаю, что тебе всё же надо провериться.       — Его можно услышать? А то самому любопытно стало.       — Бред-то? Кто-то из санитаров уже выложил на голохостинг… Ты не подумай о них что-нибудь дурного, просто работа у них скучная, зарплата скромная, ответственность низкая, а интересные пациенты встречаются редко.       — Поразительно!       — Да ладно, ты бы так же поступил. Если тебя это так напрягает, подай жалобу и пускай ролик удалят.       — С одного ресурса? — спросил я с усмешкой.       — Конечно, и после годового рассмотрения жалобы с сотней справок о том, что ты не банта, — рассмеялся доктор. — Ты рассказывал весьма интересные вещи насчёт того места, из которого явился.       — Про Комплексную плоскость?       — Нет, ничего подобного. Рассказывал про отсутствие непрерывности в мире. И утверждал, что никак на эту крышу не попадал, поскольку траектория, в её статичном понимании, как таковая не существует в природе.       — И в каком месте я был не прав? — удивился я.       — Начальная точка была? — спросил меня доктор.       — Разумеется, — кивнул я.       — Конечная была?       — Была, — также согласился я.       — Значит, была и траектория! — радостно сделал вывод нарколог.       — А нифига. Мир-то ничуть не непрерывный. Нельзя однозначно говорить о какой-то траектории или месте положения.       — Любишь запутывать людей? На практике ты вошёл в здание и поднялся на лифте. Пусть охранники и несут бред о стенах и прочую нелепицу. Им просто нужно лучше следить за своими камерами и датчиками. Или меньше пить.       — Не то чтобы я так не сделал или отрицаю это. Поскольку ничего не помню. Но, строго говоря, это было вовсе не обязательно, — возразил я.       — Похоже, употреблённое тобой оставило неизгладимый след, — подмигнул мне доктор.       — Возможно. Но пока я не удостоверюсь в том, как именно попал на ту крышу, я не смогу быть в этом уверенным. Я могу только предполагать.       — Ладно! Довольно пустословия. Поскольку сверху пришло распоряжение — освобождай койко-место, — бодро сказал он. — Ты здоров, насколько это можно говорить о психическом состоянии, признаков наркотического опьянения не наблюдается. Состояния изменённого сознания тоже.       Забрав все свои вещи из ячейки, в кассе я узнал, что за меня уже заплатили, причём и за поразительно широкое и полное обследование. Хотя никаких документов об использовании личных данных и данных обследований я не подписывал. И потому данные эти, по идее, были доступны только докторам и мне самому. По идее. Кто был этот неведомый спонсор, выяснить у меня не получилось, хотя я и догадывался об источнике финансирования. Разве что до биопсии дело не дошло, но думаю только потому, что без моего на то согласия, данного в сознательном состоянии, сделать это действительно невозможно.       Первым делом я включил запись со своих очков и был пренеприятно удивлен: она обрывалась задолго до того, как я вошёл в тот злополучно-любопытный бар.       «Охрана заверяла, что ты оказался там именно так, как будто из воздуха выпал» — вспомнилось мне. Хронометр на очках также отставал примерно на девять часов. Сколько я пробыл в том баре... и за его пределами?       Пустое кольцо, в котором обычно была зажата сабля, тревожило, словно открытая рана: своё оружие я забыл в том баре. За столь долгое время я впервые был на открытой местности и без оружия. Остальные же вещи, по счастью, были при мне. Из всей брони на мне была только скорлупа кирасы да пара пластин-наплечников. Будь на мне ещё что-нибудь, санитары с трудом нашли бы, куда вколоть антипсихотическое. До Коронета я добирался полтора часа — я оказался не где-то, а в противоположном от него полушарии. Часть пути проделал на суборбитальном спидере.       По пути, когда спидер пролетал низко над землей, я заметил общую растрепанность города — десятки сорванных рекламных щитов и вывесок. Специальная техника и муниципальные дроиды, копошащиеся внизу под трассой аэроспидеров, убирали с улиц мелкий мусор. Сфокусировав оптику очков, я рассмотрел, как дроиды собирают осколки выбитых стекол. Как после артобстрела или урагана невиданной силы.       Пройдя в

«110 100 101»,

      я подошёл к дроиду, изображавшему из себя цифрового секьюрити. Хотя, учитывая простоту принципа допуска лиц в это заведение, выбор персонала был неудивителен.       — Здравствуй, — сказал я болвану.       — Приветствую. Что вам нужно, гражданин? Хотите попасть в бар? — прогудел намеренно искаженным голосом дроид.       — Я здесь уже был. И забыл образец… высокоточного оружия, — подобрал я слова. Помню, когда сдавал в автоматизированный склад саблю, никакого номерка мне не давали. Но вроде бы, в этом и не было необходимости.       — Вас здесь не было, — оспорил сказанное дроид. — В моей памяти заключен список всех, посещавших это заведение в течение последнего месяца. А также записано, кто из них и какое оружие оставлял на входе. Вас же в этом списке нет. Мне не понятно, что вам от меня надо.       — Вот те раз! — подивился я. — А вот это видишь? — я показал ему пустое кольцо на портупее.       — Не знаю. Я вызову администратора-органика.       Его я ждал недолго.       — Говоришь, что был здесь? — спросил меня оторванный от куда более важных дел человек. — И при этом дроид тебя не запомнил? Что-то новенькое.       — Оставил саблю. Хотел забрать, — сказал я.       Немного постояв в прострации, он ответил:       — Есть одна неучтённая на проходной. Причём это первое неучтённое оружие в моей карьере. Ты хоть навигатор-то? — спросил он меня.       — Первый ранг. И это моя сабля с пламенеющим лезвием из бескара, могу её подробно описать. Вес вплоть до грамма и длину до миллиметра.       — Тогда пошли за мной, — он поманил меня рукой. — И как твоя сабля оказалась на проходной, кстати?       — Ты и вправду хочешь знать это? — я заглянул ему в глаза, но ничего в этих кривых зеркалах не прочитал. Или это искусство было мне недоступно, или все, кто говорят, будто бы в глазах отражается «душа», лгут. Но я никогда не умел читать по глазам. А ответ на этот вопрос интересовал меня очень сильно.       — Хочу, — сказал он. Что же, буду, как всегда, анализировать слова. Но что он хочет знать? Как можно хотеть того, о чём ничего заранее не знаешь?       — Нет, не хочешь, — возразил я ему. — Просто отдай её, и тебе не придётся объяснять начальству, откуда она там взялась.       — Но дело в том, что взялась она словно бы из ниоткуда! И если ты пришёл за ней, то должен знать, как такое произошло.       — Если я открою тебе это знание, то у тебя будут проблемы, — солгал я ему. — А если ты не будешь задавать лишних вопросов, то всё и дальше будет так, словно бы этой сабли там никогда и не существовало.       — Я чую подвох. Ты говоришь мне правду? — подозрительно спросил он меня.       — Как и все люди — я лжец. Но я не лгу про правду, — ответил я ему, как на духу.       — Если ты не лжешь про правду, то и сам ты никакой не лжец… Но если ты говоришь правду, то выходит — ты лжешь… Ведь чем ты лучше всех прочих? Слушай, ты меня запутал!       — Все люди лгут. Это истина, — злорадно сказал я администратору. Слегка перефразировав известный «парадокс» лжеца ещё раз.       — Но тогда и ты тоже лжешь! И… тогда это не истина, поскольку сказана лжецом. А если не истина, то и лжец — не лжец. Слушай, я ничего не понял.       — Значит, мысль о том, что все лгут — правда, — кивнул я серьёзно.       — Фу! — выдохнул он. — Определились наконец.       — Но это тебе сказал тоже лжец. Если что, — расплылся я в чеширской улыбке.       — Ты издеваешься надо мной?! — взъярился администратор.       — Нисколько. Данное высказывание лишено смысла, в действительности. Но и в том, что сабля лежит на охраняемом складе, возникнув в нём без какой-либо причины, логики столько же. Не находишь?       — Иди-ка ты нахер отсюда! — он схватился за оружие.       Я быстро выставил перед собой ладони:       — Ладно-ладно, я ухожу. Но саблю-то забрать можно?       — Нет! Пока ты не объяснишь мне, как она здесь оказалась! — проорал он. — Хватит мне зубы заговаривать.       — Тогда внимай мне, — я поднял палец. — Я одновременно и был здесь, и не был. Как побывавший здесь — я оставил этот клинок на ваше ответственное хранение… Как никогда не посещавший это заведение — я и остался нигде не зафиксированным. А затем вышел одновременно через дверь и окно. Что касается предыдущего парадокса — то он должен был натолкнуть тебя на ту мысль, что не на каждый вопрос есть только один ответ. Это понятно?       — Ты испытываешь моё терпение! Вон отсюда! — он достал бластер из кобуры.       — Как пожелаешь. — Я неторопливо вышел из бара, пожираемый взглядом взбешенного администратора. Постоял пару минут, привычно скрылся с камер наружного наблюдения, заодно дождавшись, пока он вернётся на свой пост, затем решительно зашагал обратно.       — Эй, дроид! — окликнул я металлического истукана на проходной       — Что вы желаете вновь? — отозвался он.       — Принеси-ка мне мою саблю, — велел я ему, подкрепив сказанное Силой. — Тебе хочется принести мне саблю. Очень сильно хочется.       Затем, сев в проходе и закрыв глаза, я сделал дроида невидимым для всех камер, какие бы на него ни взирали. Получив из рук вернувшегося дроида клинок, я вышел на улицу. Сабля, ставшая после вчерашнего отливать фиолетовым, точно вошла в холостое крепление, привычно отвесив портупею.       Интересно, поступит ли администратор по известной ирландской поговорке, — «если ты видел двухголового ягненка — молчи об этом»? Ведь моё имя он так и не спросил, а дроида я убедил забыть случившееся.       Или он поступит в опустевшую после моего ухода палату?       Пройдя вдоль клумб и террас, оживлявших зеленью блестевшие металлом рёбра небоскрёбов, я заметил, что нежная зелень, тонкие стебельки, вечно тянущиеся к солнцу, были измяты и прибиты к земле, словно бы тяжёлым градом. В Силе царило возбуждение, предчувствие чего-то любопытного, и потому я дал Ей вести себя к моей любимой цели.       Не прошел я и ста метров, как меня перехватили. Я рефлекторно положил руку на эфес, но почти сразу же убрал.       — Вы не против пообщаться? — вежливо сказал мне крепко сбитый мужчина. Явно не спрашивая, но утверждая. Джедай, чего он и не скрывал. Под широкополым плащом проглядывал бронежилет, на поясе не только меч, но и бластер — настроен решительно.       — Если только культурно, — согласился с озвученным условием.       — Разумеется, а как иначе, — ответил джедай.       Меня так же вежливо, но цепко и уверенно усадили в неприметный аэроспидер. Этих действительно лучше не злить, — решил я. Желания куда-то дёрнуться по пути не возникало. С ветерком довезли до посадочной площадки около большого небоскрёба. В самом центре Коронета.       Этот высоченный элемент фаллической архитектуры напоминал офис любой другой крупной компании. В Силе, впрочем, здание это отличалось от своих внешне неотличимых близнецов и братьев, как готический собор от деревенской халупы. Да и стены его были куда прочнее, чем у рядового небоскрёба. Под личиной офиса пряталась самая настоящая крепость кореллианских джедаев. Архитектурные излишества скрывали под собой оборонительные системы и эмиттеры мощного энергетического щита.       Мне споро выписали временный пропуск и, пропустив через пару проходных-фильтров, забрали у меня всё, во что я поместил несколько чайных ложек барадия. До этого ни одна даже самая совершенная система безопасности не могла найти частицы этого вещества, внесённые в толщу основного материала некоторых моих бытовых предметов, чтобы в случае чего у меня под рукой всегда была взрывчатка. Пусть и без детонатора — раздобыть его проще, чем сам барадий.       Саблю, что характерно, никто у меня отбирать не стал.       Затем по широким коридорам меня сопроводили до уютного кабинета с небольшим столиком и парой кресел. Цифровой техники, что удивительно, не было вовсе. Или я её не заметил. В углу зеленело карликовое деревце, стены помещения были забраны панелями тёплых оттенков.       По дороге я отметил большое число взрывозащищённых гермодверей и иных сокрытых в стенах и полу устройств. О своей безопасности здесь заботились, пусть и не превращая при этом штаб в подобие бункера, а стараясь сохранять уютную, домашнюю атмосферу.       В комнату вслед за мной вошёл человек в зелёной робе, кореллианец, судя по чертам лица. Лоб его пробороздила сеть морщин, волосы тронула седина. Из-под насупленных бровей меня пронзил недобрый взгляд судебного обвинителя. Переступив порог, джедай снял с пояса увесистый «фонарик» светового меча и положил на стойку у входа. Я, глянув на подставку, щелкнул карабинами, державшими зажим для сабли на портупее. Несколько килограмм металла легли на ту же подставку. Разумеется, рукоятью вниз и лезвием к себе.       — Присаживайся, — предложил он мне.       Я вслед за ним занял предложенное место, утонув в удобном кресле. Но в его компании всё равно было неуютно, слишком велика в нём была Сила, имеющая чуждый и неприятный для меня окрас.       — Я — Великий магистр(1) Кореллианского Ордена джедаев Боско Ваалери, — устало выговорил он свой титул.       — Олег. Безработный, — слукавил я. Официально это так. Если капитана поймают, то я не член экипажа, а пассажир. Впаять статью-другую будет труднее.       Кроме того, я и не думал обманывать магистра — просто соблюдал формальность. Лгать-то всё равно бесполезно: фальшь он точно учует. Не говоря о том, что досье на меня он точно листал.       — Гадаешь, зачем ты здесь? — не повёл он и бровью.       — Всё равно скажете. Нет в этом смысла.       — Прямо к делу, значит… что же, мы все ценим своё время. Чай будешь?       — Не откажусь.       Спустя минуту дроиды внесли сервиз. Нос тотчас уловил приятный аромат. Тот, что я несколько месяцев искал в Далёкой — или уже близкой — и всё-таки нашёл. У меня на борту корабля хорошие такие запасы этой сушеной травы. Именно этой.       — Благодарю. Вам хорошо известны мои вкусы, — сказал я.       — Достаточно, — кивнул он.       — И о чём мы хотели поговорить?       — О тебе.       — Боюсь, не так уж и много я о себе могу сказать, — ответил я. И не хочу, не стал добавлять.       — Скромность тебе не к лицу. Ты уже стал очень хорошо широко известен в самых узких кругах. Поэтому-то я и хотел посмотреть на столь неумелого, но подающего большие надежды и создающего не меньшие опасения одарённого поближе.       — И? Я весь здесь, — я подул на горячий напиток. Кружка была термостатической, с кортозисной изоляцией между слоями и потому холодной на ощупь. Очень красноречивый напиток.       — Как нога? — участливо спросил великий магистр. Я поперхнулся.       — Почти в норме, — ответил, я откашлявшись.       — А ты подавляешь всё вокруг своей Силой. Не замечаешь? — поведал магистр.       Я помотал головой в ответ.       — Вломился в помещение, подгрёб под себя всё, что видит, и даже этого не замечает… — укорил меня Боско Ваалери.       — Что-то не так? — постарался я не начать широко улыбаться.       — У нас, джедаев, есть определённый этикет в использовании Силы, особенно в чужом доме, — сказал он мне. — Но тебя, похоже, с ним никто не знакомил, поэтому я буду наблюдать за этим скорее с интересом, чем с осуждением. Вдобавок, подобной дисциплине, в первую очередь разума, учат годами.       — Ничего не понимаю! Что я делаю не так? — спросил я, не уяснив сути.       Магистр молча поднял в воздух столик с сервизом, стоявший прежде перед нами, и я тут же ощутил это. Сейчас он стал чем-то большим, чем столик — теперь предмет был связан с магистром, и словно в зеркале, самым краем глаза, в нём можно было рассмотреть его отражение. Затем он поставил его обратно, но ощущение никуда не делось — столик был не просто столиком — молчаливым предметом из моего окружающего мира. Я, ведомый любопытством, заглянул в предмет Силой, стараясь понять, в чём же дело. Нечто выталкивало меня из него, как из ванной с ртутью. Не давало включить в строго выстроенную картину мира вокруг меня, в которой мне известны назначение, прошлое и даже ближайшая судьба всех предметов. Но я ни на секунду не сдавался. И продолжал всматриваться в поисках его гештальта.       Неожиданно по столику пробежала трещина — и он с настоящим деревянным, а не пластиковым хрустом развалился надвое, словно прогнившая доска под нестерпимой нагрузкой. Полетели щепки. Посуда же, подхваченная магистром, так и осталась неподвижной, зависнув в воздухе.       — Осматривая это помещение Силой, ты похож на того, кто зубами разорвал упаковку с пищей и ест её голыми руками… Причём это не та еда, которую нужно есть руками, — даже не сморгнул великий магистр, словно никак не отреагировав на произошедшее. — Тебе, может, удобно, и совсем не понятно, в чём проблема, но окружающим от этого не легче.       Затем он телекинезом собрал обломки столика, всё ещё хранившие в себе наши противоречия, все мелкие щепки и отодвинул их в сторону. Его, кажется, не расстроила порча такой ценной и симпатичной вещи.       — Этот предмет долго не мог стать ни моим и ни твоим — результат ты видел, — произнёс он. — Поэтому мы и не заявляем своих прав на окружающее. Это как минимум невежливо. И уж тем более не связываем себя Силой с многочисленными предметами. Это отвлекает, рассеивает внимание.       — А всем рассказываете, что стараетесь преодолеть вещизм и не создаете ненужных привязанностей, — со смешком сказал я.       — И это не лишено смысла. Но как объяснить слепому, какого цвета то дерево? Глухому от рождения, что такое звук? Вот мы и не пытаемся преподнести все наши правила посторонним так, словно бы они ощущают мир через Силу так же, как и мы. Всё равно не поймут. Надо подбирать аналогии, такие, которые будут понятны девяноста пяти процентам населения Галактики. Иначе в их глазах мы будем таинственными мистиками, или, что хуже — заработаем репутацию эзотерического ордена, а то и каких-нибудь дремучих колдунов. Кстати, много ли тех предметов, которые ты хорошо и регулярно ощущаешь в Силе? — спросил он меня.       Я закрыл глаза, вызвав образы дорогих для меня вещей. Деньги, карты, мелкие безделушки… всё это полезно, но не делает меня мною. Корабль, пусть и Травера, вот он был для меня чем-то дорог. Через него я почувствовал отзвук бьющихся сердец экипажа. Невероятно тихий. Но ощутимый. Мой меч на стойке в нескольких шагах от меня — его я бы нашёл вслепую в любом, самом критическом состоянии. Тот камень с Апатроса — я сбил с него струпья кортозисной породы, обнажив тусклый, агатово-чёрный кристалл. Вечерами, когда голова уставала от чрезмерной нагрузки, я любил всматриваться в сокрытые в самой его тёмной глубине всполохи пламени. Эта космическая темнота успокаивала, расслабляла своей внутренней пустотностью и скрытой от чужих глаз силой. Нечто чуть большее, чем трофей или напоминание.       Многие вещи были связаны со мной, но и я с ними в ответ. О чём я никогда раньше и не задумывался. Учитывала ли Сила эту связь?       — Достаточно, — ответил я.       — Это тяготит тебя, они привязывают к себе, если ты, разумеется, не установил эти вещи важной частью своей жизни.       — Но нет ничего дурного в любви к прекрасному, — возразил я. — Тем более что это единственное стоящее себя чувство в масштабах вечности. Нет ничего эстетически дурного и в переразвитом любопытстве, — оправдался я.       А эстетическое начало, — единственная ценность в масштабе вечности, — подумал я.       — Ты так думаешь? Переразвитое любопытство не называлось бы «переразвитым», если бы это было позитивным качеством. Чудовищно утрируя, в твоём присутствии большинству джедаев будет неприятно. Я — ладно. Но моё звание несёт далеко не только административный смысл. Ты уже начал понимать, что распространяешь себя, не самую приятную надо сказать личность, на всё вокруг. Но само то, что ты задаёшь вопросы подобного рода, однозначно говорит, что никогда ранее ты не изучал пути Силы. И тем более, не имел чьего бы то ни было руководства на этом непростом пути.       — Не стремился к этому.       — Почему? — удивился магистр.       — Было чем заняться, — пожал я плечами.       — Да, мне рассказывали занятные истории. И как оно, нравится?       — Уже порядком надоело. Я не прочь сменить род деятельности.       — Планы есть?       — Пара смутных идей. Достаточно скромных — я же одиночка, а потому не амбициозен.       — Неужели и вправду нет у тебя никаких амбиций? Редко кто игнорирует свои природные способности, когда неожиданно понимает, что они у него есть, — подначил меня Боско Ваалери.       — Помимо тех смутных идей есть ещё и пара предельно безумных, безумных настолько, что я их и про себя стараюсь лишний раз не озвучивать, — усмехнулся я. — Вербуешь?       — Я не могу отрицать, что заполучить в Орден такого талантливого члена — заманчивая идея. Но нужно ли это тебе? И нужно ли это нам? И нужно ли это Силе, как некоторые считают? — сказал он раздумчиво.       — Слышал, что мне нужно было родиться лет на десять позже, чтобы интересовать сейчас Орден.       — Не совсем верно. Для принятия новых членов в наш Орден нет возрастного рубежа. Есть рубеж в мировоззрении.       — Поздно мозги промывать? — спросил я прямо. Его это нисколько не задело.       — Так говорят от незнания и непонимания, — вздохнул он. — Именно поэтому я всегда выступаю за максимальную открытость Ордена и диалог с общественностью. «Популярно об Ордене» не читал? Брошюра центральных, но и нашим идеям почти не противоречит.       — Листал, но быстро наскучило. Для книжки такого уровня маловато картинок. Как же такую книжку читать-то можно?       — Язвишь?       — Слабая аргументация, неточность неполнотой погоняет. Добрая детская книжка, конечно. Но ссылочек в ней на общественные исследования не хватает. Со статистикой, выборкой и контрольными группами. Не привык, знаешь ли, никому верить на слово.       — Для тебя несерьёзно. Хорошо, — кивнул магистр. — Но тогда тебе есть что почитать и у других авторов. Философы Оссуса, до того, как его сожгли ситы, были очень плодотворны. И серьёзных исследований, построенных на научной методологии, в нашей библиотеке тоже хватает. Хотя их результаты и выводы очень скромны, но тебе могут быть любопытны. Но их беда в том, что они дают мало ответов, а вот вопросов порождают куда больше.       — Это всё равно интереснее, — согласился я.       — Сила — могучий союзник, и такое могущество не может быть вручено нами кому угодно, — продолжил он. — Мы должны быть уверены, что она не будет использована в личных интересах. В нехороших личных интересах, — он в упор посмотрел на меня. — И, воспитывая ученика с детства, в этом легче всего убедиться.       — То есть вы не берёте взрослых учеников? — спросил я.       — Люди преувеличивают свои возможности к изменению в сознательном возрасте…       — К лучшему? — улыбнулся я.       — Преодолеть эгоизм, — сверкнул глазами магистр. — Полагаю, что это полезное движение.       — Для кого полезное? — ещё раз спросил я.       — То, что ты не годишься в джедаи, я знал задолго до того, как ты сюда пришёл. Не стоит меня в этом старательно лишний раз убеждать, — сказал он мне проникновенно. — Тебе для этого не хватает множества качеств и помимо альтруистичности, мудрости или ответственности.       — А вы сами берёте только детей? — не отстал я от магистра.       — Знай, что будто бы никто и никогда не берёт учеников во взрослом возрасте — широко распространённое заблуждение. Хотя и ставшее, к сожалению, для центральных истиной на моём веку. Но мы не считаем, что джедаев надо пестовать с бессознательного возраста. Так ведь и до генетической коррекции недалеко. А то гормональный баланс многим мешает кодекс соблюдать, — съёрничал магистр. — Мы не ищем абсолюта, и в этом наши дороги с Корусантом разошлись.       — Ладно. Но зачем же тогда ты меня сюда пригласил?       — Оценить угрозу.       — Угрозу? Я никому не угрожаю. Последнее, что я буду делать, это навязывать кому-то своё мнение силой. Или ограничивать чужую свободу.       — У меня в Ордене есть безобидный кружок анархистов. Это они так сами о себе думают, правда. Думаю, что они бы ратовали за твоё в него включение.       — Джедаи-анархисты? Я как-то наивно думал, что вы за законы и порядок.       — Ещё одно заблуждение, — сказал великий магистр. — Но это не твоё заблуждение. Ничего не заметил по дороге сюда?       — Кажется, стихия разбушевалась? — осторожно спросил я.       — Это был шторм Силы. И его поднял ты, послужив для него и спусковым крючком и фокусом.       Я попытался было оправдаться, но магистр продолжил, буравя меня острым взглядом серых своих глаз:       — И мне известно, что ты ничего не помнишь о произошедшем. Знаю также и то, что ты и не согласишься, чтобы твои воспоминания помогли вернуть тебе наши мастера Силы. Ведь ты не сможешь открыть для них свой разум. Ибо «открыть разум» — это далеко не только слова.       — Понимаю.       — Не думаю, — усомнился Боско Ваалери. — Ты ведь никогда не пытался это сделать, чтобы обрести понимание. Тебя вчера несколько часов искала половина джедаев, что была в тот момент в штабе. Ты всё время был рядом и в то же время ускользал от нас. Ни разу не попался никому на глаз, ни одна камера не засняла тебя! Словно эфирный дух ты пронёсся по всей Кореллии, поднимая за собой шторм невиданной силы. Если бы вторая половина Ордена не медитировала, стараясь утихомирить стихию, разрушения были бы куда серьёзнее. Возможно, были бы и погибшие. И то, что их нет — редкостное везение, которое тебя не извиняет.       — Но я не помню! — в который раз сказал я. Мне было непонятно, как можно выпустить такую разрушительную силу и в каких мехах она в прочее, обычное, время спрятана.       — Это не оправдание! Ты принял сильнодействующий галлюциноген. О чём ты думал? Или, вернее, чем? Тебя точно никто и ничему не учил… слышал о таком... джедае, как Улик Кель-Дрома? Я не был знаком с ним лично, но видел эту глыбу. Человек могучей воли. Столь же могучий и в Силе. Оттого он и был так самоуверен, возможно. Знаешь, что с ним случилось?       — Понятия не имею. Он вроде бы хотел внедриться к кратам в их секту, но что-то пошло не так, — озвучил я официальную версию.       — «Что-то пошло не так»… — ему вкололи специальный яд, древний и коварный ситский состав, ввергший его в кровавое безумие, и спустили с поводка. Не прошло и дня после этого, как он уже сочился Тьмой.       — Тьмой? — переспросил я его.       — Тебе и о Тёмной стороне никто не рассказывал? — нахмурился магистр.       — Я достаточно хорошо подкован в этом вопросе. Хотя и придерживаюсь той концепции, что зовётся у вас релятивизмом. Обратная связь, и всё такое… Мы не можем воспринимать физический мир непосредственно. Человек всегда взаимодействует с информацией, полученной от органов чувств — дорабатывая её в своем сознании. Таким образом, любое целое для нас больше суммы его частей, потому что мы вкладываем в него и своё восприятие. А одарённые — ещё и Силу. Причём то, как она будет вложена, зависит от нас, а мы — исподволь от Неё. Проклятый диалектический процесс. И легче лёгкого вступить на эту замкнутую трассу, самоподдерживающийся, как лесной пожар, процесс. Как полёт в гоночном поде, педаль тяги в котором вжимается в пол тем сильнее, чем выше его скорость. Возненавидь что-то сильнее всего на свете, дай Силе помочь тебе сокрушить это, и она начнёт сама подталкивать тебя к этому. Даже обманывать. А если эта ненависть затопила тебя с головой, то и Сила будет обладать над тобой такой властью, что мало не покажется.       Может показаться так, что этот обман, толчки от Силы и Её коварные подсказки не смогут управлять тобой, но так кажется и тому, кто принимает первую и важнейшую дозу наркотика, что вызовет сильнейшую зависимость. После того, как по его крови растечётся эта доза, он станет уже другой личностью — неспособной освободиться от пагубного пристрастия. Так и в ловушку страстей упасть легче лёгкого — будь то страх, злость, зависть или иное деструктивное чувство. Даже уныние!       Ситы же в первую очередь использовали ненависть, агрессию, желание господствовать, как самые простые и отражающие их философию страсти. Как правило, Тёмную сторону связывают именно с ними, но это весьма упрощённый подход.       Вдобавок, любой шаг в Силе порождает эхо, огибающее вселенную и возвращающееся обратно к тому, кто его сделал, — вспомнил я под конец одну из фраз Ревана.       — Неожиданно неплохое описание, — откашлялся магистр. — Но тогда ты должен понимать опасность любого неконтролируемого способа изменить своё сознание — действие наркотика закончится, а результат останется. Как с Уликом — после того, как безумие отступило, он резко переменил свои приоритеты. Старые интересы, клятвы и обязанности для него растаяли как сегодняшний град, с того момента ему нужно было повсюду утверждать свою власть.       — Но я-то принимал не ситский яд.       — Результат тоже впечатляющий, — процедил магистр. — А что движет тобой?       — Стремление к свободе, желание жить и моё неуёмное любопытство. И я не вижу в этом ничего ужасного. Сфера эмоций вовсе не чёрно-белая, она наполнена сонмом оттенков, даже вкусов и запахов. Кроме того, само цветовосприятие — тоже штука относительная. Особенно, если разнится ширина воспринимаемого спектра.       — Олег, ты ходишь по самому краю и уже готов вступить на хрупкий лёд. Сумей вовремя остановиться, — предостерёг меня магистр.       — И где в этом мире, застроенном и обжитом, найти мне полынью с чёрной водой, чтобы уйти в неё с головой? — спросил я.       Я не собирался останавливаться, начал идти — иди до конца. Даже если это и не понятно магистру.       — Ты недавно нашёл любопытный карниз, — отметил Магистр. — Не подскажешь, что тебя туда привело?       — Не скажу. Но спрашивал я с иной целью, — отвернулся я.       — Пусть я и сам не считаю Силу неким эфемерным добром, но есть те границы, которые не стоит переступать; перешагнув их, ты перестанешь быть человеком. Да, «добро» и «зло» относительны и существуют только как моральные категории. Но существуют. Некоторые молодые умники утверждают, что, зная о подобной подвижности основ, можно делать вид, будто бы их и нет вовсе, но это известный юношеский максимализм. Он пройдёт, а его неприятные последствия останутся, — он пригвоздил меня к креслу взглядом. — Ты бы мог мне возразить, я бы — сказать в ответ многое… но давай не будем тратить время попусту. Про правых и нет, многочисленные воззрения, бытующие в галактике по любому поводу, победу без сражения или некую гармонию. Наши интересы слишком различны. Наша воля — скрещенные мечи, — он взглядом указал на разломанный столик. Дорогой, наверное, был. Из натурального дерева.       — И что... вам от меня нужно?       — Помочь тебе. И себе тоже, — грустно улыбнулся старый великий магистр.       — Джедаи любят говорить про помощь… К чему вы стремитесь со своей помощью? — сказал я, начав уже скучать. Вроде бы взрослый человек, а толкает речи как на митинге.       — Наш идеал следует понимать так: галактика, где каждый следовал бы своему пути и был бы в гармонии с собой и окружающим миром. И так, чтобы при этом не мешать окружающим, — мигом ответил Боско Ваалери.       — Какое-то несоответствие, — возразил я. — Путь одних всегда пересекается с чужим и далеко не всегда мирно. Более того, он иногда в этом пересечении и заключается. Да и сам я встречал пару джедаев, решивших, что им виднее, какой должна быть жизнь целой планеты. Достаточно высокомерно после этого указывать другим, что им необходимо делать.       — Я знаю, о ком ты. Они старались предотвратить очередную войну на той несчастной планете. Сделать так, чтобы полученные жителями отсталой планеты новые знания и технологии были распределены между всеми равномерно, не вызывая при этом кровавой розни. Или хотя бы не перекосив соотношения сил в их вечных военных противостояниях — ради сохранения паритета. Джедаев там попросили быть посредниками миссии Республики, с чем они с успехом и справлялись вплоть до твоего вмешательства. И они никому не указывали, что делать, аборигенам была предоставлена свобода выбора.       — То есть вы всё-таки считаете возможным вмешиваться в чужую жизнь, — заключил я.       — Любой индивидуум уже самим своим существованием вмешивается в жизнь других. Сильно ли, слабо — не столь важно, — ответил великий магистр мне. — И мы помогаем договариваться, и снижаем напряжённость, когда она возникает из-за этого. Если ты называешь это вмешательством — пожалуйста. Но это не диктат. Кстати, сейчас на известной тебе планете различные государства очень неравномерно развиваются и вооружаются, что, скорее всего, приведёт к новой войне, когда одна сторона решит, что достаточно обогнала остальные. Заметь, всё твоими стараниями.       — Оставим этот бесплодный спор. Меня он не касается. Если они так любят убивать друг друга, то в этом нет моей вины. Вины… — хмыкнул я.       — Как скажешь, не буду я тебе морали читать. Поздно. Хотя ты и ошибаешься, — оставил за собой последнее слово магистр. — Тем более за тобой только лукавые слова и гордое желание вести спор ради спора… я же напоминаю тебе о реальных последствиях твоих дел. Возвращаясь к тебе, ты совершеннолетний, потенциально опасный и могущественный форсюзер.       У меня такое заявление вызвало громкий смех.       — Я? Могущественный? Да ладно, — недоверчиво сказал я.       — Возможно, мы пользуемся различными критериями. Но ты потенциально сильнее большинства рыцарей Ордена. Более восьми тысяч мидихлориан в миллилитре крови вполне достаточно, чтобы поступить на обучение в Орден(2). А твои врождённые таланты вызывают огромный интерес и выделяют тебя среди прочих.       — Вновь эти органеллы, — поморщился я. — Другой теории Силы нет?       — У меня они есть. Несколько десятков, — с явным неудовольствием сказал магистр. — И как глава Ордена, я не придерживаюсь ни одной из них. Меня больше всего заботит, что же с ней делать, и здесь плюрализм, к счастью, у нас развит меньше. Практика говорит о прямой связи их концентрации и чувствительности к Силе. И я практик, а не теоретик, и мне этого хватает.       — Я заметил. И чем это грозит мне?       — Как правило, необученные Силе разумные, даже если и чувствительны к Ней, либо не подозревают о своих способностях, либо знают, но совсем ничего не умеют. Но это не твой случай. Таких, как ты, находят достаточно рано и предлагают им вступить в Орден.       — И как, младенцы соглашаются? — спросил я.       — Это решение совершают их родители.       — Ах, да, всё время забываю, что нет более бесправных существ в мире, чем дети.       — Необычный взгляд на вещи. Как правило, именно их права наиболее охраняемы.       — Весьма избирательно, — поправил я его. — Так что насчёт меня?       — Ты, даже не пройдя обучения, интуитивно пользуешься Силой. А это может быть опасно и для тебя самого.       — Ах, да. То, что зовётся «Тёмной стороной». Я, кажется, рассказал о ней достаточно.       — Ты слышал только пару слов. Слов верных, что неплохо, но недостаточно. Мнения о сторонах Силы... различны, — сказал, щёлкнув пальцами, Магистр. — Кое-кто говорит, что у неё нет никаких сторон и это условное деление. Да и ты, кстати, тоже так считаешь. Развивая мысль, есть единая Сила и выделяют её Тёмную сторону. И то, что в противовес ей называют «Светлой стороной», несколько натянуто. Но каким бы оно условным ни было, и как далеко бы ни заходило пустопорожнее философствование, феномен существования того, что все зовут Тёмной стороной, очевиден. И я и не собирался просвещать тебя относительно всех философских и метафизических концепций Тёмной стороны, тебе достаточно знать, как она отражается на жизни людей. Твоей в том числе.       — А можно научно-популярно? Выпустить на эту тему ещё пару занимательных книжек. Глядишь, и не пришлось бы объяснять.       — Этих книжек тоже хватает. Но начать можно и с учебников по истории. С древнейшей истории и вплоть до современных нам событий. Имя «Экзар Кун» ничего тебе не говорит?       — Известный террорист, — хмыкнул я. В учебнике истории это имя упоминалось вместе с именем Улика, который — жертва веществ, по словам магистра. Да и Ивендо рассказывал достаточно. — Он собирался захватить Республику, но я так до конца и не понял, зачем ему это было надо.       — Попробую объяснить. Если то, что он видел, входило в противоречие с его мнением об этом предмете, человеке или даже государственном устройстве, он не мог смириться с этим, — сказал великий магистр. — Он никогда не мог смириться и со своим положением в этом мире. Что-то ему не давало это сделать.       — Как будто мы все так не делаем, — пожал я плечами. — Просто не всегда есть возможности или настоящее желание к тому, чтобы менять это неприемлемое окружающее.       — Не спорю. Но он не останавливался ни перед чем в этом своем желании. Вообще ни перед чем. И возможностей, в отличие от всех прочих, ему было не занимать. Болезненно развитые, его гордость и самомнение быстро переросли в астрономическую гордыню. Я как-то, будучи ещё падаваном, слушал его публичную лекцию в этих стенах и имел возможность составить о нём своё мнение.       — Лекцию Экзара Куна? — удивился я.       — Тогда угрозу недооценивали, — ответил магистр, погрузившись в воспоминания. — Что может один рыцарь? Придерживается необычных взглядов — так это его личное дело. Пропагандирует? Любой вопрос открыт к обсуждению. Если неправ, то это будет выявлено по ходу дискуссии. До тех пор, пока он не проявил свою истинную гнилую сущность открыто, мастера могли только выказывать публичное осуждение, но не применяли к нему никаких мер принуждения.       Реформа Номи Санрайдер, затеянная, несомненно, из благих побуждений, тогда ещё не случилась. Раньше в Ордене место находилось для каждого, а ранг определялся не столько числом подготовленных учеников, принесённой Ордену пользы, согласно мнению Верховного совета, сколько степенью уважения на местах, — слова «Верховный совет» магистр произнёс так, словно съел бы его членов без соли. Невозмутимость Боско Ваалери дала трещину.       — Кто-то тренировал десятки учеников, а кто-то странствовал по Галактике, — продолжил он. — Новая, более чёткая организация принесла нам пользу, сделала нас отчасти сильнее, но мы потеряли в гибкости и широте взглядов. Вдобавок мы тут, в Кореллии, так и не смогли принять всех нововведений, принятых полным конклавом Ордена на Экзисе.       Центральный Совет был издревле, но он почти не определял политику местных советов. Сейчас только один рудимент остался — Совет Внешнего кольца… — мастер собрался, стряхнув с себя наваждение прошлого. — К делу. А дело было в том, что Экзар стремился убедить не мастеров, а привлечь на свою сторону как можно больше падаванов и совсем неподготовленных инициатов. У него это здорово получалось. Он полагал, что наша кореллианская вольница благодатно воспримет его идеи. Но он не учёл того, что у нас не любят диктаторов, несмотря на уважаемый при этом институт монархии. Я и сам счёл тогда многое из сказанного им верным. Но дальнейший мой опыт показал, что это как раз таки было ошибкой.       — Что именно? — заинтересовался я таким откровением.       — Что джедай может кем-то править. Или лучше прочих уже потому, что обладает Силой. Есть на этом пути неучтённые шероховатости.       — И какие?       — Возвратимся к началу. К Экзару. Когда что-то ему не нравилось, он это менял. Если были несогласные, то они жалели о самом своём существовании. Но он не был просто безумным маньяком, он был хитрым и расчётливым диктатором. Но рано или поздно все те, кто ему противился, погибали или оказывались не у дел. Несогласные подавлялись. На пути к осуществлению его планов, ведомых только ему самому, его не останавливали ни чужие жизни, ни законы независимо от того, кто их установил. Продолжать можно долго. Он использовал Силу в гневе, гордыне, для подавления воли окружающих. Направо и налево. Постоянно. Его могущество было столь велико, что люди не могли глядеть ему в глаза и зачастую превращались в безвольных его рабов за минуты.       — Живописная картина, — оценил я ситуацию.       — Да. Впечатляющая. И как ты думаешь, при чём тут Сила?       — Она как-то ответственна за то, кем он стал? — задал я риторический вопрос, нарочито картинно выгнув брови.       — Как-то! Поддавшись своим низменным страстям, а также своей искренней вере, что галактикой должны править одарённые, он назначил Орден своим главным врагом. Как то, что «сковывает» джедаев, ограничивает их «свободу». Вёл войну одарённых против Республики, как он уверял. Но и в самом начале его намерения не были благими даже для тех, кого вознамерился «защитить», затем в считанные месяцы деградировав до обычной жажды власти.       Он был хорошим оратором и актёром, скрывая свои намерения до последнего момента. Многие мастера потеряли своих учеников от его отравленных речей. Некоторые даже были убиты своими же учениками. Стали жертвами самого низкого предательства.       Шаг за шагом Экзар Кун потерял все остальные свои старые стремления, и вместе с ними всякую человечность. Когда так поступает обычный человек, это оставляет на нём свой отпечаток. Но это обратимо. А если использовать Силу в гневе, или в личных интересах, или, что хуже, для удовлетворения только своих интересов, то это заканчивается известным результатом. Почти всегда, если только вовремя не остановиться. Но не каждому это под силу, Экзар же даже и не думал останавливаться, оглянуться назад. Он был уверен в своей правоте. Несомненно, Тёмная сторона питала его могущество, но даже Она не смогла защитить своего раба, когда от него отвернулись все, кроме его полуживотных рабов-массасси. Таков путь падших — дорога, вымощенная предательством, которое неизбежно случается с ними самими. Конец Экзара был бесславен.       — Всякие интересы собственные, — поправил я его, зацепившись за жалкую демагогию, замешанную на морали или нравственности.       — И такая трактовка существует. У меня тут больше сотни философов под рукой, — сказал он таким тоном, словно бы философия — нечто вроде диареи, и сразу же продолжил:       — Но при этом эти интересы разного рода. Разумные собственные амбиции и желания, если они не ограничивают чужой свободы — считаются допустимыми. Но есть риск, что они вытеснят и эти ограничения, разорвав их в клочья. Можно превентивно отказаться от привязанностей и сильных страстей, но вопрос, насколько далеко надо заходить на том пути, уже разделил Орден на части. Но то, что известно каждому джедаю — если твой интерес — жажда власти, то вскоре в душе кроме него не останется ничего иного. Увы, человек слаб. Потому мы и признаём свою неисключительность. Это трудно — но необходимо.       — А если кто-то пожелает править ради благого дела? — коварно спросил я.       — Отличная идея. Если это не джедай, — ответил он мне.       — А как же насчёт того, что вы сами управляете своим Орденом? — удивился я.       — Хороший вопрос. Это тяжёлое испытание, полное соблазнов, — улыбнулся магистр. — Я должен думать о благе для своего Ордена. Защищать его интересы, не подменяя их своими собственными. Кодекс хорошая штука — вечное напоминание, но даром ничего не достаётся. Но это касается не только Силы. Живи мы на одни пожертвования, толку от нас будет мало. Без денег и связей мы быстро превратимся в кружок по фехтованию. А они не берутся из воздуха, по «воле Силы», как хотелось бы многим бескомпромиссным джедаям.       — Значит, всё же джедаям нужны ресурсы и рычаги воздействия помимо Силы и авторитета?       — Конечно. Но такие, которые они смогут употребить только в соответствии со своими обязанностями. Дать их — моя обязанность. Или заработать, используя их возможности не так. Как хотелось бы им самим сообразно их идеалам.       Ты, должно быть, знаешь, что, какими бы благими намерениями ты бы ни вооружался, любое использование Тёмной стороны, любое убийство будут приближать тебя к Ней. Любое использование Силы для утверждения своей власти — также преобразуют тебя и твою связь с Силой. Можно обманывать себя, будто бы просто отдаваемые приказы, если они не подкреплены Силой, не изменяют тебя. Лгать себе, что к власти тебя привела Сила, а ты исполняешь Её волю — как это делает Совет на Корусанте. Но это не так — нельзя отстранить себя от Великой Силы, отражающей тебя в себе и проецирующей через себя это отражение. Поэтому я, осознавая действие этого яда, не должен был бы его пить, но и не могу не выпить — иначе это придётся сделать кому-то другому. Но я не таю этого от окружающих. И быть Великим магистром — мой выбор, моё желание, как и выбор тех, кто доверил мне свои голоса. Сила как нечто наделённое своей волей тут ни при чём.       — Вы серый джедай, — сказал я, кивнув своим мыслям.       — Серый? Я далёк от этих условностей, но, да — так меня зовут за пределами этих стен. Это не мешает следить за тем, чтобы Орден исполнял свой долг и не отступал от своих идеалов. При этом я не имею права навязывать своё мнение никому насильно, — как ни в чем не бывало ответил Боско Ваалери. Затем он продолжил, отхлебнув начавшего остывать чая, который он всё время держал в руках, поскольку не мог поставить обратно на столик: — Это один из самых спорных вопросов в моём Ордене. Если власть так меняет джедая, и он не должен править, то не должно быть никакой иерархии и среди самих джедаев. И мы возвращаемся в наш милый кружок анархистов. Они бы ответили тебе, что моя должность выборная, и я представляю интересы тех, кто меня на неё выдвинул, а вовсе не свои. Представитель коммуны, так сказать, которого они всегда могут сместить. Но всё равно — в моих руках большая власть, а это очень коварная и обоюдоострая вещь. Как световой меч. Но для действия организации нужны не только те, кто определяют, что хорошо для светлой стороны Силы, но и те, что ищут пользу для неё самой. И занимаются политикой, а для джедая неприлично заниматься политикой не как посреднику, а как полноценному её участнику. Поэтому великий магистр Ордена должен быть одновременно самым достойным среди всех джедаев, готовым бороться с неизбежными соблазнами Тёмной стороны, и в то же время он наименее джедай из них. Поскольку меньше всех служит и больше всех руководит.       — Это всё ваши дела. Любопытные, но почему меня всё это так должно волновать? — мне надоело подначивать целого Великого магистра. Учитывая его чудовищную многословность.       — Да, мы отвлеклись. Хотя это вовсе и не зря потраченное время. Тебе необходимо хорошенько понимать, что из себя представляет наш Орден. Видишь ли, я обратился к прецедентам прошлого. Не стал изобретать репульсор. Во времена давние многие весьма чувствительные к Силе личности не состояли ни в каких организациях, и Орден, куда более раздробленный, чем Корусантский в нынешнее время, агитировал их присоединяться. Многие так и поступали. Многие — нет. Ты не джедай, и я не могу требовать от тебя следовать нашим правилам, но могу сделать предложение, какое широко бытовало раньше.       — И какое?       — К взаимной выгоде я предлагаю тебе стать свободно ассоциированным членом Ордена. Кореллианского разумеется. Или донатором, проще говоря.       — И чем я при этом буду обязан? Донатор звучит так, словно я вам что-то должен.       — Именно так. Донатор — не действительный член ордена, но человек, который оказал Ордену некую услугу. Ты никогда не сможешь назвать себя джедаем, но в ответ ты сможешь рассчитывать на нашу помощь или благосклонность.       — Кажется, мы подобрались к самому важному, — сказал я.       — Да. Условия сделки, называя всё своими именами. Орден обязуется ответить на любой вопрос о Силе, но как посчитает нужным. Показать тебе техники самоконтроля и любые интересные тебе ментальные техники, позволяющие сберечь здравый рассудок.       Мы не будем учить тебя ничему из наших умений, поскольку ты не джедай, не обольщайся. Но, разумеется, поможем разобраться с тем, что ты умеешь сам по себе. Дать совет или консультацию об опасности или безопасности того или иного действия. Также твоё полуофициальное положение позволит тебе избежать большинства претензий центрального, корусантского Ордена. Но подобная протекция будет иметь разумные ограничения — если тебя обвинят в том или ином преступлении, имея на руках веские доказательства, мы не станем вмешиваться.       — Понимаю. А как же насчёт уже существующих, гм, правонарушений. Возможно, только возможно, совершённых мной! — патетично воскликнул я. — Вдруг я ещё чего-то не помню?       — Если такое, возможно, и случалось, чего я не припоминаю, мы в милости своей закроем глаза. Пока.       — Пока… пока все слишком радужно, такое ощущение, что я в какую-то волшебную страну дружбы попал. Прямо по радуге. Каков сыр-то?       — Сыр? Незнакомая мне идиома. Но, очевидно, ты о том самом донате — услуге, которая нас интересует. Первое: мы налагаем на тебя обязательства не связываться с культами последователей ситов и не брать в руки ситских артефактов, а если ты таковые найдёшь — сдавать нашему Ордену. Ради твоего же блага. Тебе самому должно быть понятно, чем они опасны. Если ты захочешь контактировать с сомнительными организациями, использующими тёмную сторону Силы, то ты должен будешь предупреждать нас об этом. В противном случае мы расторгнем наше сотрудничество. Если тебе не нравится это условие, то не спеши отказываться сразу, выслушай до конца.       Второе: постарайся не нарываться на неприятности с Орденом центральных. А также не нарушай закон в пределах Кореллианского сектора. Серьёзные законы, я не говорю о мелком хулиганстве, задолженностям по мелким формальным штрафам или контрабанды, поскольку у нас это и за преступление-то толком не держат. Впрочем, тебе это и самому не выгодно.       Третье и, не буду скрывать, самое главное: твой донат в пользу Ордена. Ты обязуешься научить не менее трёх членов моего Ордена твоему уникальному способу воздействия на поведение дроидов. А также тому, как у тебя получается обманывать голокамеры.       — То есть Вы всё это затеяли ради того, чтобы я поделился этим своим «стихийным» умением? — сказал я, взглянув на часы. Он мог бы сделать это предложение мне сразу, не тянув кота за… хвост.       — Если бы ты не обладал им, то уже был бы передан на сохранение в Корусант, — мягко сказал магистр.       — Что мешает вам это сделать после того, как я научу твоих рыцарей, безусловно, очень полезным в оперативной деятельности навыкам? — поддался я привычной для меня паранойе.       — Моё слово. Недостаточно? Видишь ли, ты не до конца понимаешь сам процесс ученичества в Силе. Нельзя научиться по книгам или по видеозаписям. Можно сколько угодно читать наставления, описанные самыми богатым литературными образами и экспрессией языком, в которых многословно описаны те ощущения, те сложные усилия мысли, которыми направляли Силу их написавшие. Всё это бесплодно. Чтобы понять, как совершаются те или иные действия в Силе — надо их в Силе же и ощутить. Это должно быть сказано на языке Силы.       — Понял вас. Если описывать каменное изваяние словами, это всё равно не позволит ясно увидеть его, тем более прикоснуться к холодному полированному граниту, ощутить мощь и величие камня. Слова, впрочем, могут пробудить сходные чувства, но только если ты испытал их ранее. Если же оцифровать статую или картину — результат будет настолько сложным и объёмным описанием, что его никак не воспринять напрямую с помощью известных органов чувств.       — Да, именно так. Хотя с оцифровкой ты лишь слегка промахнулся.       — Ах, да. Голокроны, — вспомнил я об этих загадочных устройствах.       — Но ты не сможешь создать такой голокрон, где опишешь такую технику. Это искусство, доступное немногим. Поэтому единственный для тебя способ это сделать — личный контакт. И ты должен хотеть передать это знание, на подсознательном уровне. Через принуждение это не сработает.       — Поэтому-то вы и подкупаете меня всеми этими предложениями?       — Именно так. И потому я честен с тобой, надеясь на понимание.       — Но я не нравлюсь тебе, — сказал я. Хотя в Силе заметить это и было трудно, но несмотря на то, что чувства магистра практически не читались, это было очевидно.       — Нет, но ты и не красивая девушка, чтобы мне нравиться. Ты опасный преступник, забавляющийся с Силой, как с игрушкой. Но при этом твои знания могут быть полезны Ордену и в итоге перевесить все совершённые тобой ранее преступления. И, рано или поздно ты попадёшься на глаза Ордену джедаев ещё раз — нашему крохотному осколку или другой, куда более могучей и фанатичной организации. И такая встреча может стать для тебя очень неприятной.       — Мне трудно об этом судить. Не общался с фанатиками от Ордена, — не солгал я. Реван фанатиком не был.       — Но ты, удивительным образом, не опасался встречи с нами, — заметил великий магистр.       — Совершенно верно. Тем более, я не мог не понимать, что «свечусь» в Силе так, что меня с лёгкостью заметит любой джедай, которому доведётся оказаться со мной в одном городе.       — Ты преувеличиваешь, такие способности есть не у каждого джедая.       — Ладно. Но я уже был здесь, в Кореллии, не раз и потому знал, что я вам интересен. Кроме того, я привык доверять своей интуиции, а она предвещала не угрозу, скорее нечто любопытное. И это действительно случилось. Такое предложение… пахнет необычно.       — Да, мы берём много, удивительно много обязательств.       Я не стал говорить, что ограничений он на меня накладывал не меньше.       — А вам-то это зачем? — вместо этого спросил я. — Вы могли сделать и куда более жёсткое предложение. Я у вас в руках и полностью в вашей власти, строго говоря.       — Мне будет спокойнее, если ты будешь знать, какую угрозу представляешь. В том числе и для себя самого.       — Так выглядит, будто я носитель опасного вируса, — попытался я пошутить.       — Хорошее сравнение, — Боско Ваалери юмора не понял. — Поэтому Орден берёт на себя задачу твоего просвещения. Вакцинирования. Тебе польза, нам спокойствие.       — А если вы вдруг решите, что я чем-то неугоден? Или всё-таки опасен и совсем не потенциально? Передумаете? — мне ещё не нравилось предложение этого магистра.       — Этот вопрос будут решать в суде. В законодательстве Кореллии нет таких статей, как злоупотребление Силой, но история показывает нам, что в них и нет необходимости.       — Я не преступал закон, — улыбнулся я.       — Врать-то мне не нужно. На тебе статей как на матёром уголовнике, пробу ставить негде, раскрутить только надо.       — У меня нет выбора? — я уставился на стойку с оружием. Вот и поговорили.       — Он всегда есть, — нехорошо улыбнулся магистр. — Этот вопрос тоже философский, поэтому я не буду о нём дискутировать.       — Я соглашусь при двух условиях. Через три дня меня здесь не будет. Месяц-два. После чего я вернусь. И после того, как я передам вам интересующие вас навыки, я свободен уйти в любое мгновение.       — Месяц? Ещё не всю контрабанду перевезли? — нахмурился он. — Её в галактике много, на всех хватит. И она никогда не закончится, что бы ты ни делал.       — Осуждаешь? Всякое дело должно завершаться положенным ему последним аккордом. И я хочу сделать его… а ещё я знаю, Вы мне это позволите сделать.       — Если мир устроен так, что нуждается в контрабандистах и создаёт для них условия существования, это не вина контрабандистов. Всякий — жертва обстоятельств. Но они виноваты в том, чему потворствуют. В общественном понятии вины. И контрабанда, особенно та, которой занимаешься ты — тяжёлое преступление.       — Неожиданно для кореллианца, — искренне удивился я. — Обвинять кого-либо в контрабанде.       — Я кореллианец — это бесспорно. И потому мог бы смотреть на это сквозь пальцы, но я ещё и джедай. Я сам озвучил твои оправдания. Вы только перевозите товары и ничего более — что с ними делать и как поступать с оружием или наркотиками — выбор покупателя. Но есть загвоздка — нет никакого выбора. Поэтому ты участвуешь в создании ситуации, в которой «совершается выбор». Дурной выбор. Но твои условия понятны, у нас у всех есть свои планы. Так тому и быть, — решил он, хотя и без охоты.       — И кто меня будет просвещать?       — Я нашёл одного мастера на эту работу. Как раз сегодня сможете познакомиться. Помимо этого он не совсем из ортодоксов — это должно тебя порадовать. Если он тебя не устроит, мы сможем поговорить об этом, но я уверен, что вы найдете общий язык. Сейчас я изменю статус твоего пропуска на гостевой, чтобы ты мог передвигаться по штабу Ордена без вооружённого сопровождения, но помни — это всё равно не позволит тебе заходить куда угодно. Так что обращайся к своему наставнику… даже не знаю, как ты его назовёшь. Сами решите.       — Прежде, чем я уйду, я хотел бы задать несколько вопросов про то, на чём я прокололся.       — Да, твоё любопытство… Шахта? Твоя хромота. Если бы это свойство не было учтено в корреляционном анализе, то в графе схожести ваша команда не выскочила бы за пределы погрешности. И наши аналитики не стали бы собирать на вас дополнительную информацию, которая подтвердила верность первоначального предположения. А в Индаре вас сдал ваш же клиент, — ответил магистр. — Такова благодарность правителей.       Прихватив саблю, я вышел в коридор и, потеряв несколько минут на разглядывание нескольких встреченных мною витражей, дошёл до указанного великим магистром места. Там я и нашёл этого «неортодокса» сидящим на полу, погрузившимся в медитацию.       Я тихо откашлялся, стараясь привлечь внимание.       — А вот и инструктируемый, — мастер неторопливо встал с колен.       — Олег, — сказал я, осматривая приписанного ко мне преподавателя. Старый человек с окладистой бородой. Я вообще мало видел в кореллианском Ордене экзотов. Невысокие покрытые шерстью дроллы не в счёт — они местные. Как и селониане. Хотя несколько необычных типов по дороге я встретил, больше всего меня удивил высокий человек с бледно-синей кожей и ярко-красными белками, на вид совсем без зрачков.       Мастер, к которому меня направили, был не один, в кажущейся просторной из-за своей пустоты комнате находился также юноша лет четырнадцати-пятнадцати.       — Мастер Бода. Это мой падаван Икрит, — представил он юношу. Присмотревшись к нему, я решил, что к основной генетической линии человечества тот не относится, хотя и не является человекоподобным гуманоидом, вроде твилеков или тогрут. Цвет глаз, волос, кожи говорили об этом достаточно ясно. Слишком цветастые, хотя, зная возможности генетиков, у него просто могли быть родители с богатой фантазией и любовью к ярким оттенкам.       — Икрит, займись пока самостоятельной работой, — сказал он ему. Тот, коротко поклонившись, вышел.       — Присаживайся, — он указал тюфяк. Чтобы пройти в помещение, пришлось оставить обувь за небольшим порожком внутри комнаты. Саблю я положил там же. — Удобно?       — Я могу говорить, вы тоже. Достаточно.       — Сторонник минимализма? Хотя то, что о тебе я знаю, говорит об обратном.       — Это значит, что, несмотря на всё что здесь на меня собрали, самого важного обо мне вы так и не знаете.       — Тогда давай знакомиться. Мне с тобой ещё долго общаться. Хотя и через долгий перерыв, как сказал мне магистр. Странное решение.       — Олег, навигатор первого ранга, официально безработный.       — А в действительности? — прищурился мастер Бода. В уголках глаз собралась сетка из морщин.       — Действительность? Хм. Прокладываю курс для одного контрабандиста. Во всём многообразии смыслов этого слова. Иногда спасаю его, да заодно и свою шкуру.       — Само понятие контрабанда неразрывно связанно с явлением государства. Желание государства получить долю на поддержание инфраструктуры очевидно, как и желание регулировать рынки любых товаров и услуг, собирая с них различные налоги по разным ставкам в зависимости от рентабельности деятельности или пользы их перемещения для этих государств. Но эти желания зачастую превосходят любые разумные рамки, превращаясь в откровенный грабёж, отданный, бывает, на аутсорсинг. А всякий раз, когда государство выпускает из рук свои привилегии на применение насилия или сбор налогов, оно теряет свою легитимность в глазах граждан. А ни с чего другого, как с космических перевозок, не дерут таких чудовищных налогов, поскольку это самый простой способ пополнять казну. В итоге налоговая нагрузка всё равно ложится на производителя груза, но вам-то от этого не легче? А рентабельность в тысячи процентов, если «забыть» о пошлинах, любого толкнет на преступление. Поэтому я не могу осуждать контрабанду… Если вы, разумеется, не возите спайс или рабов.       — А ты точно джедай? — спросил я его, немного подумав над сказанным им.       — Из центрального Ордена меня бы выперли в минуту, — улыбнулся он. — Но тут большая свобода совести. К тому же не я один придерживаюсь подобных взглядов, и если уж меня выгонят и отсюда, то я не буду одинок. Кореллианский Орден не только привлекает вольнодумцев, но и в значительной мере благодаря нам и существует.       — Значит, выгонять вас не выгодно руководству?       — Конечно. Орден мал, и ещё один раскол может ослабить его. Тем более, многие считают, что, находясь в его рядах, мы контролируемы и безопасны.       — Мы?       — Анархисты.       — Так ты из того самого кружка? — спросил я его.       — Не по фехтованию же, — ответил мастер.       — Где-то это я уже слышал…       — Локальные мемы — заразная штука. Великий магистр часто напоминает об этом на заседаниях капитула, и не зря — мы не кружок по фехтованию. Возвращаясь к тому, что я сказал про контрабанду, я не могу не осудить то, что вы торговали с государственными структурами. Поддерживая на плаву их стратегию навязывания отдельным лицам каких бы то ни было действий под угрозой насилия.       — Спасение людей от голода — это неправильно?       — Это не неправильно, это далеко не однозначно. Итог до сих пор не решён, вернись и посмотри на продолжающуюся блокаду. А вот торговля оружием с верхним правящим классом одной тебе известной планеты…       — Мне это будут всю жизнь напоминать?       — Не мешало бы. Только тогда это и окажет своё воздействие. Чую, с тобой будет очень тяжело.       — Сила подсказывает?       — И Она. Но в основном мой опыт.       Он задал мне ещё очень много вопросов. Про мои умения и возможности. Я не лгал ему, но и не говорил всей правды — сообщая лишь о том, что и без того должно было быть известно Ордену.       Получил ещё одну дозу нравоучений, но всё-таки получил и желаемое. Я привык доверять экспериментальным данным и задокументированным наблюдениям, а не словам. Потом меня направили в архив — меня интересовали задокументированные истории чужих жизней, личные дела «павших» джедаев.       Остаток дня я провёл в архиве, изучая различные дела: личные и уголовные. Люди и прочие разумные, и не слишком, на мой взгляд. Как правило, дело сводилось к тяжёлым психическим расстройствам, развивавшимися почти на пустом месте. Были описания и стихийных тёмных форсюзеров.       Мне не дали взять собой в архив мои очки, с которыми я уже почти сросся в единое целое. В местах, где наличие постоянно работающей голокамеры считали неприемлемым, я, разумеется, закрывал объективы камер ярко-жёлтыми крышками, превращая их в обычный компьютер. Местами это решалось и неудаляемыми протоколами, которые бы делали это сами на основании мнения о допустимости подобного владельцами той территории, на которой находился человек в таких очках — но мой интерфейс не имел таких закладок.       Кореллия в этом вопросе была весьма прогрессивна, и улицы здешних городов, странным образом за многие тысячи лет так и не вытеснивших до конца с планеты леса и поля, были полны интерактивными описаниями и объектами дополненной реальности. И я уже начинал привыкать к этому удобству, в том числе и к тому, что мои очки давали краткую характеристику встречаемых мною людей и гуманоидов, не только помогая с непонятными проявлениями эмоций инопланетян, но и определяя, когда мои собеседники лгут или утаивают от меня информацию. Я всё-таки установил во встроенный ИскИн необходимый для этого модуль. И тут же осознал, почему так модны у наёмников глухие маски.       Законы и традиции в отношении к подобным устройствам, а тем более к киборгизации чудовищно разнились от места к месту. И всегда стоило прочитать их, прежде чем наносить каким-нибудь экзотам на их родине смертельное, несмываемое иначе как кровью оскорбление, направляя в их лица голокамеру.       Тотальная публичность одних планет, напоминавших цифровые термитники, управляемые всеобъемлющими социальными сетями, сменялась столь же неприятными местами с законами, грозящими долгим тюремным сроком даже за обычный диктофон, спрятанный в кармане. Однако правительства таких мест, как правило, сами не стеснялись пользоваться всем арсеналом Большого брата, устанавливая практически тоталитарный контроль над своими жителями. Были и территории цифрового анархизма, вроде Аркании, Нар-Шаддаа или той же Кореллии.       Но в большинстве миров, в том числе и на Корусанте, эти вопросы решались просто — тотальным лицензированием любой цифровой техники. Установкой бэкдоров и ограничений, в своём желании исключить саму возможность её неправомочного применения. Учитывая, какие широкие возможности давало умелое и неконтролируемое использование дистанционно управляемой робототехники, понять обеспокоенность правительств было легко. О покупке ДПЛА карманного класса без соответствующей лицензии и речи не шло. Тем более, массивного репульсорного аналога коптера. К недопустимым для граждан Корусанта технологиям относились и мои очки — боевой интерфейс дозволялось носить только работникам спецслужб и силовых ведомств.       Здесь же я столкнулся со строго охраняемыми секретами и оставил всё электронное перед входом в хранилище знаний.       Мне по распоряжению великого магистра дали доступ к личным делам — очень старым, покрытым вековой пылью, но и они позволяли сделать любопытные выводы. Дела падших джедаев, да и всех тех, кто, разочаровавшись в Ордене, сделал из него ноги. И случаи эти были далеко не единичны — их были сотни. Тысячи, если углубиться в давно прошедшие времена. Кроме того, дела эти были местными, а не всего старого, ещё условно единого Ордена. А если и относились к другой юрисдикции, то были очень старыми.       Первым же делом я обратил внимание на то, как и кем велись эти записи. В Ордене тогда царил относительный бардак, а на целибат или какие-то ограничения половой жизни не было и намека. Семейные драмы, преступления на почве любовной страсти и даже участие в крупных войнах по личным причинам не были редкостью. Весело у них было.       И хотя встреча Силы с этой сферой жизни зачастую и приводила к самым неприятным последствиям, дальше рекомендаций о недопустимости привязанностей никто не шёл. При этом остальные стандарты Ордена и тогда были высоки, и вылететь из него было очень легко, что происходило достаточно часто. Местные советы джедаев были очень суровы к членам Ордена — если джедай вел себя неподобающе: не как незаинтересованный посредник или помощник, он быстро лишался своего звания.       Это имело и юридический смысл — Орден был официальным субъектом Республики с набором привилегий и обязательств, полученным ещё во времена давние, почти в мифическую эпоху основания Республики. И потому преступления джедаев вполне официально судились самими джедаями в соответствии с их традициями. Одна из множества привилегий Ордена. Строго прописанных обязательств же как таковых у него было мало. Орден не обязывали — его просили. Главным из прописанных строгих обязательств была защита Республики от Тёмной стороны и её последователей, а также невмешательство в политику Республики свыше оговоренных возможностей. Орден имел представительство в Сенате, обладал законодательной инициативой и мог созывать чрезвычайное заседание Сената, но на том его политические возможности заканчивались. Сенат при этом никогда не недооценивал возможности Ордена и позволял ему широкую автономию и свободу действия в том, что касалось Силы.       Члены Кореллианского же ордена обладали особым правовым статусом только в своём секторе, становясь обычными гражданами за его пределами. Поэтому и договор с великим магистром с трудом мог защитить меня от чего-либо за пределами власти Коронета, но и я в свою очередь мог их там мало опасаться. С другой стороны, пока между этими ренегатами — «меньшевиками» и, соответственно, «большевиками» — были договора о невмешательстве, и статус донатора был бы мне невероятно полезен.       Изгнанный же из (центрального) Ордена джедай не просто лишался своего рыцарского звания — он становился таким же гражданином мира, как и я сейчас. Отчасти это развязывало ему руки — теперь Орден не мог указывать ему, что и как делать, но в тот же миг он терял и все привилегии, в том числе и на ношение светового меча. Разумеется, там, где ношение оружия строго контролировалось.       Покидали его и сами. Иногда возвращались — вообще граница Ордена была очень условна, и проницаема в обоих направлениях. Но за покинувшими Орден следили внимательно, хотя тому и мешала децентрализация, скорее даже раздробленность Ордена, редко действовавшего как единое целое. Если только в Республику с самыми гнусными намерениями не вторгался флот краснорожих ситов.       Сам же я, взяв сотню совершенно случайных дел, подсчитал процент тех, кто, покинув Орден, встал на скользкую, хотя и интересную преступную тропу. Процент превышал средний общереспубликанский показатель для населения — архив исправно выдавал любые статистические данные за любую эпоху и год, какие бы мне ни захотелось получить. Однако данные об Ордене я согласовывал с моим куратором от архива, у которого была строгая инструкция, что мне предоставлять, а что нет, если мне захочется узнать что-либо за пределами уровня допуска, меньшего даже, чем у юнлинга.       И потому за обладателями «сверхъестественных(3)» способностей, к тому же потенциально опасных для самих их обладателей, следили. Обязанность эту Республика отдавала на откуп джедаям. Поэтому, находясь в республиканском пространстве, мне не оставалось ничего, кроме как всё время опасаться их внимания. Донатор... Нет, всерьёз я не собирался исполнять требования магистра — но, пока играть по правилам мне было выгодно, я был не прочь изображать законопослушного члена общества, держащегося подальше от Тёмной стороны и ситского наследия. Пока — я всегда могу передумать.       Политики разумно опасались как «суперзлодеев», так и «супергероев» и, найдя идейного козла отпущения, взвалили на него задачу следить как за первыми, так и за вторыми. И следили они за этим хорошо. Для меня было очевидным, что, с учётом количества данных на каждого джедая и общего количества статистических данных, собранных за столетия, провести корреляционный анализ в отношении любого ренегата нетрудно. И предсказать тем самым с той или иной вероятностью поведение джедая, покинувшего Орден, не представляло сложности. Безо всякой Силы. Так что иллюзия безнаказанности, как правило, была только иллюзией.       Ради интереса выставив число джедаев, находящихся в браке, и число холостяков и одиноких женщин, я разбил их на группы в соответствии с их положением в Ордене. Результат был неудивителен — чем выше было звание джедая, тем с меньшей вероятностью он посвящал часть своей жизни родным и близким. Или наоборот, но корреляция была заметной. Затем аппроксимировал зависимость, выразил коэффициенты и посмотрел, как они менялись с течением столетий. Вывод тоже был очевиден — то, к чему пришёл Орден, было окончанием закономерного процесса, и Экзар Кун с прочей кодлой — значимый повод, но никак не причина.       Что-то в Ордене менялось. Но какое мне дело до этих ущербных, отказавшихся от поиска самости существ? Ничего кроме стайных инстинктов.       Хотя, само собой разумеется, я не смог преодолеть своё любопытство и, кажется, нашёл причину. Скорость расширения Республики и включения в её состав новых миров напрямую коррелировала с происходящим. Затем я вывел средний возраст вербуемых в Орден на протяжении шестисот лет и получил закономерное его падение. Мир, уже включённый в Республику, в большей мере поставлял Ордену младенцев, из которых бескорыстные фанатики получались лучше, и в меньшей — зрелых, совершеннолетних одарённых, по собственным убеждениям решивших вступить в Орден.       На степень централизации Ордена отлично ложился график стремительного прогресса гиперпривода и увеличения скорости перемещения по Галактике. Корреляция могла быть ложной, но я так не думал.       Затем я раскрыл дела павших джедаев, выискивая между ними закономерности. Пока я сам это не сделаю — верить джедаям на слово я не буду.       Большинство из этих беглецов вовсе не занимались покорением галактики или иными делами, достойными амбиций лордов ситов. Как правило, всё было куда прозаичнее — используя то, что называлось «мошенничество посредством использования Силы» или «неправомочным вмешательством», они старались устроиться в жизни или следовали каким-либо маниакальным или безумным идеям. Видимо, для покорения галактики нужно было что-то большее, чем навыки владения Силой или же желание абсолютной власти.       Одно древнее дело повествовало о некоем падаване, чей спор со своим учителем закончился тем, что он укоротил того на голову. После чего бежал в неизведанные регионы, где его след был потерян. Фридон Надд… что-то знакомое. Отложив его в сторону, я открыл новое — и так листал их часами.       И ведь мне никто не даст вынести от сюда ни байта информации! А такое количество данных можно было бы всесторонне исследовать и выявить кучу закономерностей и взаимосвязей. Выборка-то огромная! Можно алгоритмами, написанными вручную, а лучше всего скормить дрессированному ИскИну — столько закономерностей уходит от меня… Понятно, что документы для служебного пользования, а то и с грифом секретности, но только я жадно вскрыл архив и припал к источнику знаний, как мне уже пришло время уходить. Коварные джедаи: поманить «вкусным», дать обнюхать, а потом отобрать. Верно, они надеются, что я ещё вернусь за добавкой.       Были тут и дела чувствительных к Силе сторонних граждан или представителей других организаций.       Некоторые, не сильно зарывавшиеся, так и проживали свою жизнь — никто их не трогал, хотя наблюдения не снимали. Те, кто потеряли всяческие края, получали вполне официальные обвинения в тех или иных преступлениях и либо были препровождены в Орден, решавший их судьбу, либо сопротивлялись аресту со всеми вытекающими. Хотя световые мечи и прижигают ранения, как говорят. Сопротивление почти всегда было безуспешно — согласно протоколам джедаи предпочитали отправлять на такие дела никак не менее четырёх джедаев. Честный бой — впятером на одного. Хотя это и не шутка. Совершенно честно по отношению к своим подчинённым не подвергать их ненужному риску.       Организации, конвертирующие Силу в деньги, или даже ранние попытки их создать, прикрывались на законодательном уровне. Судя по имеющимся делам, если джедаи приходили к своему бывшему собрату с речами о том, что он пал на Тёмную сторону, такой визит происходил с санкцией прокурора. Мне не дали взглянуть на дела ныне живущих джедаев, или получить информацию о нынешней политике Ордена, как центрального, так и кореллианского, но сомневаюсь в том, что что-то кардинально изменилось… в официальных документах. Но верить «бумаге» я не привык — мало ли что в неё не заносили? Пока буду рассчитывать на худшее.       Джедаи были фанатичны, особенно корусантские, но свои догмы требовали соблюдать только от своих же членов. Именно в том они и пытались убедить меня. А я убеждаться не хотел. Исключения делались в том случае, если последователи Тёмной стороны представляли значительную угрозу окружающим или находились у власти — но на то у них была санкция Сената. Сенату не нравилось, когда Сила вмешивается в политику не на их стороне.       Джедаи успешно защищали правящий класс Республики — капиталистов-империалистов. Власть должны были давать деньги, а не пушки или Сила — иначе их гегемонию будут ставить под вопрос.       Небезызвестен злополучный инцидент на Ондероне, когда джедаи свергли власть законного правительства на том основании, что правящая королевская династия увлекалась ситским колдовством. Вспомнил! То были потомки Фридона Надда. Значит, его так и не поймали. Значит, он таки добился успеха.       Джедаи поддержали против них мятеж каких-то деклассированных элементов, натуральных разбойников и бандитов из дремучих лесов. Именно там была запущенна цепь событий, приведшая к возвышению кратов и Великой войне ситов. Ивендо часто и весьма дурными словами вспоминал шалости джедаев на Ондероне. А также ту «тупую шлюху», вернее принцессу из правящего дома, которая решила сбежать с этими дикарями. Из-за которой и началась та самая гражданская война.       Закончив с этим увлекательным делом, я вернулся к Боде, где мы ещё долго обсуждали эти любопытные факты. А так же феномен контрабанды, криптовалюты, суть анархии и ещё раз — моё омерзительное поведение.       Ему даже почти удалось убедить меня в том, что обучение с младых ногтей лет в Ордене может быть разумным решением. Для Ордена. Учитывая, что детские эмоции одни из самых сильных, а контролировать их детишки умеют редко. И, хотя связь с Силой у рядовых джедаев развивается постепенно, уже к раннему возрасту юнлинги должны обладать хорошей самодисциплиной.       На вопрос, почему не брать учеников во взрослом возрасте, готовых критически воспринимать их учение, он ответил, что касается свободы — то её все равно нет, а есть Сила. Мастер Бода считал, что им, как и всем остальным миром, движет Сила. Я не стал с ним спорить.       А ещё он был до противного честен. Настолько, что привычное желание недоговаривать и двуличничать едва не оставило меня в его компании. По счастью, не до конца.       Узнал и о том, что благодаря такому раннему обучению, падаваны впитывают знания как сухая губка. Быстрее, чем в обычной школе, и я не являюсь каким-либо уникальным случаем. Быстрое освоение материала для джедаев — скорее норма, чем исключение. Не удивился я и тому, что джедаи знают про меня даже то, что я заочно учусь не только в КШУ, но ещё и Кореллианском же техническом университете.       Мастер встал и сказал:       — Мы засиделись. Уже поздно. Завтра я кое-что тебе объясню. Из самого важного сейчас для тебя. И покажу, раз ты сторонник практики — так нагляднее.       — Да, так будет лучше, — не стал спорить я.       — Если ты не прочь воспользоваться нашим гостеприимством, то оставайся здесь. У нас всегда есть несколько свободных келий и номеров для гостей.       Предложение выглядело чрезмерно хорошо, но было поздно, а желания искать ночлежку уже не было, поэтому я провёл ночь на жёстком матраце в маленькой и пустой, как карцер, комнате. Несколько голопроекторов и электрических разъемов для датападов и прочего цифрового хлама были замаскированы и прикрыты фальшьпанелями из матового пластика, создавая впечатление каменного мешка. Намеренно ли, или это мои оскаленные чувства так реагировали на всё, что связано с джедаями — неважно.       Выспаться не удалось, я два раза просыпался от чувства давления, будто бы погружался в вязкую среду всё глубже и глубже. Нечто тяжкое пыталось то ли раздавить меня, то ли поглотить и пережевать. Отпечаток пульсара на моей ладони, казалось, раскалился и пытался прожечь ладонь, пройдя сквозь неё каплей белого фосфора.       С утра на мой комлинк позвонил Травер, и я привычно взял его в руки до того, как он зазвенел. Надо бы отвыкать от такой манеры — это то, что выдаёт мои возможности с головой. Сейчас же Сила обострила и без того знакомое чувство, что кто-то должен позвонить.       — Приём, — «поднял я трубку».       — Здорово. Ты где потерялся? Экзамены сдать ты уже должен был. Всё в порядке? — вывалил на меня тираду Травер.       — Мы же договаривались ещё на пару дней. У тебя какие-то свои дела в доках были.       — Это так, но ты на связь не выходишь. Я уже заподозрил неладное.       — Ничего ужасного не случилось.       — Значит, не ужасное случилось?       — Вроде того. Я ещё день-два в Коронете буду. Доберусь челноком.       — Не теряйся.       — До связи. — Я нажал отбой. Хорошо, что на кое-каком голохостинге не искали.       Пожевав с утра завтрак, принесённый дроидом, и приняв душ, я сделал шаг наружу из номера. На выходе меня секунда в секунду встретил старый мастер. Поздоровались.       — Дурная ночь? — спросил он.       — Это написано на моем кислом лице, или же узнать это помогли какие-нибудь фокусы?       — Я медитировал почти всю ночь, но так и не понял, что же всколыхнуло Силу, — сказал мастер. — Это эхо пришло издалека. Или из великой древности, но было сильно. Нечто важное или могущественное. Его ощутили почти все в Ордене.       — Что-то нехорошее?       — Что-то к изменениям. А к чему они… пока никто не знает.       — Эти будут болезненны, — твёрдо сказал я. Просто ощущение — но твердое.       — Ты уверен? — прищурился Бода.       Я прислушался к себе. Или к Силе, не пойму.       — Да, — сказал я не менее твёрдо.       — Добавлю твой голос в общее обсуждение, — усмехнулся он в бороду. — Сегодня уроки практические.       Он довёл меня до тренировочного зала. Я был во многих местах, где занимаются фехтованием, и все они обычно были однообразны. Независимо даже от того, какое из чисто утилитарных и далеко не спортивных искусств в них изучают. Я брал за время моего путешествия уроки владения и шпагой, и рапирой. И совней — или глефой, если пытаться подобрать название от похожего исторического оружия. Но я не брал в руки больше одного меча — не находил времени на столь сложную манеру фехтования, и не пытался даже подступиться к различной экзотике с двумя клинками. Для неё неплохо было бы родиться эчани или катаром, а не ситом или человеком. Или даже чем-то средним, как я.       На стенах этого помещения были закреплены как многочисленные предметы, конструктивно сходные с оружием, так и просто его имитаторы, необходимые для учебных поединков. И я потратил несколько минут, рассматривая это разнообразие. Световыми мечами джедаи не ограничивались.       — Ты, верно, спросишь, зачем мы столько времени тратим на обращение со световым мечом, если мы избегаем гнева и сильных эмоций. А они зачастую сопутствуют драке, — сказал Бода, дожидаясь моего спарринг-партнера. Сам же он даже не собирался мериться со мной силами.       — Уже собирался, — отозвался я.       — Мы не стремимся решать возникающие противоречия насилием. Но мы люди действия, а иногда, даже рассмотрев все пути мирного решения, понимаем, что они невозможны. Джедай может и должен атаковать без агрессии, особенно если он действует избегая безрассудства, ненависти и гнева. Но требует самоконтроля и постоянных тренировок, чтобы быть к этому готовым. И тогда Сила подскажет джедаю, когда бой будет единственным выходом, и мудрый джедай доверится Силе в этом вопросе.       — Сила? — со смешком спросил я его.       — Ты не джедай и потому не понимаешь этой концепции. Я постараюсь объяснить тебе, хотя по-настоящему это можно только почувствовать. Никакие слова не заменят личный опыт. Уйдя от смущения разума, вызываемого эмоциональными причинами, к чистому мышлению, порождаемому спокойной медитацией, ты станешь на шаг к этому ближе.       Но одного спокойствия мало. Если ты будешь находиться при этом в неведении, оно не даст тебе ничего. Избегать неведения следует принимая всё, как оно есть. Даже если это будет вызывать эмоциональную реакцию. Отбрасывать факты на основании того, нравятся они или нет, нельзя. Поэтому второе правило Кодекса звучит так: «Нет неведения — есть знание». Объективное знание предмета — это знание предмета таким, каким знает его Сила. Сила обладает ясностью восприятия и не подвержена воздействию эмоций. Приближаясь к чистому знанию, приближаешься к пониманию Силы.       Достигнув самодостаточности, не давая воли страстям и собственным желаниям, отвергнув всяческие стремления стать богаче или могущественнее, старательно тренируясь и медитируя, ты услышишь Силу. Так, если Джедай может действовать безэмоционально, используя знание и ясно всё воспринимая, тогда он действует в согласии с волей Силы.       — А без медитаций никак? — спросил я его. Состояние сенсорной депривации я не любил. Даже просто тишину.       — Джедай, который отказывается от медитации, скорее всего, понимает, что его мотивы не чисты, и, избегая медитации, просто предпочитает лгать себе. Поэтому нельзя.       — Не выйдет из меня джедая, — сказал я без сожаления.       — А я, в отличие от тебя, об этом жалею, — сказал мастер.       — А где практика?       — Утомили разговоры? Икрит сейчас подойдёт, и я посмотрю, как ты сражаешься, — сказал мастер Бода. — Ты, насколько я знаю, неплохо владеешь виброклинком. При этом не имея никакого представления о механике движения светового меча и том, как именно им фехтуют.       — Химически чистый образец для опытов? — осклабился я.       — Почти. Но это очень важно и по другим причинам, — загадочно сказал Бода. — Заодно узнаешь, почему джедаи так много тренируются.       — Это будет не слишком? Я всё же старше и тяжелее, чем он. Пусть и ненамного.       — Вовсе нет. Он, конечно, младше тебя. И в другой весовой группе, как ты верно заметил. Но в отличие от тебя, он куда лучше подготовлен.       — Проверим. Он, возможно, обладает лучшей подготовкой.       Вошёл Икрит, коротко поклонился учителю.       Мы представились, так же поклонились, став напротив друг друга.       — Какое оружие предпочитаешь? — спросил я.       — Выбирай любое, — ответил он звонким голосом.       — Значит не дуэльная ситуация. Тем интереснее, — тряхнул я волосами, скользнул Силой по стенам в поисках подходящего инструмента.       Я взял длинный меч(4) себе по руке. Чуть легче моей сабли, хотя, должно быть, только я один так её именую. Мой противник выбрал оружие, судя по длине и балансу, имитирующее световой меч. Или шпагу без эфеса. Занятный оксюморон. Ведь шпага или рапира без эфеса — это не и шпага вовсе, а недоразумение какое-то, поскольку именно гарда позволяет вставать в известную стойку и использовать, без риска потерять пальцы, жёсткие и основанные на лаконичных движениях способы защит. Делая шпагу шпагой(5).       Неудивительно, что джедаи так часто теряют свои хваталки. Но о балансе светового меча я не имел никакого представления и пока остерегался сравнивать его с шашкой. Ведь хуже шашки в этом вопросе только топор. Ей не фехтуют, из-за ужасного баланса и полного отсутствия защиты руки, ей рубятся, стараясь уворачиваться от ударов, а не принимая их на клинок, опять же рискуя лишиться пальцев.       — Защитное снаряжение? — спросил я.       Подросток для своего возраста был долговязым, то есть не был сильно ниже меня. Я подобрал шлем-маску с защитой шеи. Надел плотные перчатки. Комбинезон, щитки — полный комплект. Мой противник, посмотрев на мое оружие, предпочел прикрыть только лицо и шею. И одел совсем лёгкий «панцирь». Мало, очень мало. У меня очень тяжёлое оружие, совсем не игрушка. Но он не подал виду, когда я указал на это красноречивым жестом.       — Правила? — я обернулся к мастеру Боде.       — Никто не начинает бой, пока его противник не даст знак готовности. Дуэль останавливается, если кто-то из вас подаст знак, или если я объявлю об этом. Тот, кто хочет остановить дуэль, первым убирает оружие. Однако своё вы можете убрать только после того, как вас попросят прекратить дуэль. Если хотите считаться победителем. Никто не продолжает бой, если один из противников теряет оружие. Если кто-то получает травму, бой тоже останавливается. В дуэли не используется Сила, — четко перечислил он.       — Понятно. Хотя, нет… Что понимать под использованием Силы? — задал я вопрос.       — Активное использование: толчки, вытягивание под удар, любое ментальное воздействие на противника, — уточнил мастер. — Если Она помогает тебе предощутить удары противника — это не рассматривается как «использование». Это то, что всегда помогает джедаю в битве. И от этого никак нельзя отказываться — опасно и глупо отвергать свою связь с Силой ради некоего «справедливого» поединка.       — Я готов, — сказал я, слегка размявшись, встав в защитную позу и плавно перегоняя центр тяжести с ноги на ногу. Икрит отсалютовал тонкой трубкой, направил её в мою сторону. Ещё один шпажист-рапирист! Ненавижу их! Прочитал ли он это в моих глазах, или намеренно сделал молниеносный выпад, мне неизвестно.       Выпад достиг цели: тупой конец трубки, имитирующей световой меч, коснулся моего правого плеча, и Икрит проворно отскочил, вновь вернувшись в начальное положение. Бода ничего не сказал по этому поводу, внимательно наблюдая за мной. Я сменил стойку, направив лезвие вперёд-вниз. Сделал шаг вперёд и сам совершил выпад, одной рукой, удерживая рукоять за самое ее начало, так, чтобы сделать тычок на как можно более дальнее расстояние. Икрит ускользнул как дикая кошка, внезапно оказавшись сбоку и нанеся рубящий удар по правому запястью. Прежде чем я сумел развернуть клинок, он уже нанёс удар и отскочил на безопасное расстояние. Боль пронзила онемевшую руку, но я лишь оскалился в ответ, выставив меч вперёд, как шпагу.       Фехтование — не размахивание кулаками, это молниеносный блиц, с действиями, продуманными на несколько шагов вперёд, точная шахматная партия, если разобрать бой на составные его части. И главный его ресурс — время, было не на моей стороне; я двигался намного медленнее. Механика телесных движений измерена и изучена, и с математической точностью превращена в отполированные движения и оптимальные их сочетания. Что делает их в какой-то мере предсказуемыми. Но и это знание тоже было на его стороне — Икрит двигался нарушая законы физики.       Я, погрузившись в течение Силы, сумел в последний миг парировать следующий удар падавана, но он, внезапно оказавшись в воздухе, как снаряд, выпущенный из нарезной пушки, провернулся вокруг своей оси параллельно земле, и вновь как молотом стукнул со всем своим моментом импульса по моей руке. Меня отшатнуло на пару метров в сторону, я едва сохранил равновесие. Затем он ловко приземлился на ноги, всё это время угрожая мне длинным и тонким мечом. Даже находясь в полете или перекатываясь по матам, он был готов в любой миг нападать и обороняться.       Единственным оружием против него могло бы стать моё предвидение, и я нырнул в подвижное русло своего будущего. В бою я не мог сосредоточиться на будущем так же хорошо, как при игре в карты или в гипернавигации, но, как правило, предвидения на один удар вперёд мне хватало. В сражении с пиратами или подосланными убийцами большего и не требуется — точное предсказанное направление даже одного, самого первого удара, понимание того, финт ли это или иной обманный манёвр, давало мне достаточно, чтобы беспрепятственно зарубить любого противника. Вдобавок, я носил отличные латы, а мой «пламенеющий» клинок внушал ужас не одним только своим внешним видом. Я ласково называл свою двуручную саблю «потрошителем». И вовсе не просто так.       Но сейчас, похоже, надо было подняться над самим собой, иначе это избиение будет продолжаться вечно.       — Интересный прутик, — указал я на меч Икрита я, чтобы потянуть время. — Мне показалось, или в нём репульсор?       — Так и есть, — сказал Бода. — Световой меч имеет свойство тормозить сам себя. И надо прилагать усилия, чтобы он продолжал своё движение. Не такое большое, как некоторые любят преувеличивать, но усилие. Зато, в свою очередь, легко изменять направление удара. Поэтому, привыкнув к световому мечу, очень трудно использовать тяжёлые инертные мечи, вроде твоего. И наоборот. Вдобавок встретившиеся дуги двух световых мечей с огромной силой отталкиваются друг от друга. А если уж джедаи сумели войти в клинч, из него так просто не выбраться. Для имитации этих сложных эффектов и нужен репульсор.       — Занятно, — сказал я, изучая в это время своего противника. — Вот почему движения такие дерганые.       Этот прутик позволял тщедушному, но гимнастически развитому и выносливому падавану легко брать надо мной верх. Он, как и шпага, был «холодным огнестрелом», одинаково эффективным вне зависимости от телосложения. Будучи однажды проткнутым рапирой, я потратил немало времени на частные уроки фехтования и познал самые основы владения этим изящным, весьма импонирующим мне оружием. Но я ясно осознавал, что в хорошей сече, при условии ношения тяжёлых доспехов, рапира уступит мечу, и потому носил оружие более эффективное, хотя и менее цивилизованное. Против брони нужна сила удара, а не только скорость. Но вот со световым мечом…       Поняв это, я почти сразу сменил тактику — тщательный контроль дистанции, расчёт и грамотная техника, разумеется, сопутствовали любой манере фехтования, но сейчас я держал тяжёлый, хотя и не для моих рук меч, как рапиру(6).       Я уже проделывал как-то такой фокус и со своим мечом, под руководством мастера, дававшего мне платные уроки. Человек, который пытается рубить или резать менее поворотливым рубящим оружием, очень быстро натыкается на хорошо просчитанный, точный укол длинной, более «дальнобойной» рапиры. Что делает её очень удобным оружием в руках уравновешенного бойца. Это неизбежно, но только если твой противник не носит доспехи. Тогда я и отложил в памяти такую тактику, подходящую против не прикрытого бронёй противника. Длинным мечом можно не только рубить, отказавшись от лаконичных и стремительных выпадов, но и вполне успешно колоть.       Сейчас я держал дистанцию — наши с Икритом клинки были направлены в лицо друг другу. Я поедал его взглядом, уже ведя битву в будущем ещё до того, как она стартовала в настоящем. И каждый из нас не хотел начинать боя до тех пор, пока не нащупает в будущем контуры своей победы для настоящего.       Я совершил известную ошибку неопытного фехтовальщика, но вполне намеренно. Когда Икрит атаковал, я атаковал также, смачно плюнув на защиту. Сделал бездумный выпад, не задумываясь о последствиях, как это делают танцоры со спортивными шпагами олимпийского образца. Дай им реальное оружие, и эти недоделанные дуэлянты, стремящиеся только нанести удар противнику первыми, попросту заколют друг друга и истекут в обнимку кровью. Победителя не будет — будет флешмоб на кладбище.       Падаван отпрыгнул — он вовремя предсказал последствия своего удара и, не пытаясь даже превратить начавшееся было движение в защиту, ушёл в сторону. Немного неловко, чем я незамедлительно воспользовался, нанеся страшный рубящий удар, который так и не достиг цели — Икрит подпрыгнул, пропуская удар, и перелетел надо мной, оказавшись прямо за спиной, затем обозначил колющий удар.       Выходит, он предсказал мой удар, а я, сбившись с настроя, не смог учесть его «первое отражение» предсказания в первом же шаге. Реван бы посмеялся над тем, насколько плохо я владел прорицанием непосредственно в бою. Сколько я ни твердил себе, что разницы с картами нет, но это не помогало. Выбирая колоду для пазаака или делая ход в каком-нибудь подобии шахмат, я видел несколько, а то и десяток оказывающих взаимное влияние последовательных ходов с учётом этого «я знаю, что ты знаешь, что я знаю…». Но стоило чему-либо начать угрожать моей жизни, и я терялся, у меня не получалось сконцентрироваться на будущем. Тем более с оружием в руках.       — Зачем? — нарушил тишину падаван. Явно не понимая, для чего я пошёл на смертельный риск.       — Твой первый удар лишил бы меня способности перемещаться или отправил бы в госпиталь. Он не был смертелен. Мой был таковым… и потому ты проиграл бы! — пояснил я, вновь становясь в позицию. — Не играй в благородство: любая твоя попытка нанести не смертельный удар, а, к примеру, обезоруживающий по рукам закончится тем, что я направлю свой меч в твоё сердце или печень. И шею, — добавил я.       — Я владею мечом лучше, чем ты, — сказал он. — И потому обязан сохранять жизнь своему противнику, если наша разница во владении оружием столь велика. Если моё мастерство это позволит — я должен воспользоваться такой возможностью. Пусть это и учебный поединок.       — Как это по-джедайски! — процедил я, занося меч для удара. — Но я-то стану коварным или отчаянным инвалидом, а вот ты — благородным, но хладным трупом.       Он не послушал и вновь нанёс выверенный и явно отточенный долгими тренировками удар, который я с огромным трудом сумел парировать. Клинки сцепились, и, используя свой как рычаг, он вновь открыл дорогу к моему запястью. Несмотря на то, что мой меч при этом был в нескольких сантиметрах от его лица, прикрытого защитной маской, он ничем ему не угрожал. «Отсекая» мне руки, он лишал и возможности управляться с мечом. Один из первых ударов, которым меня учила Нейла. Ловко он меня провёл! В этот раз его стратегия сработала бы.       А всё потому, что Сила словно бы ленилась давать мне подсказки. Да, он был ловчее, быстрее и нарушал законы гравитации, но я знал — предвидение важнее. Оно даст мне проложить пусть и очень сложную, но дорожку к победе.       Хлёсткий удар, попавший в уже отбитое место, отозвался острой болью. Я выпустил рукоять из одной руки. Зря ты так…       — Бей насмерть! — рявкнул я. Меня эта его неготовность к убийству до безумия раздражала. — Что будет, если ты встретишься с тем, кто обманывает тебя?! Делает вид, что не умеет фехтовать?! Лишишься головы?! Всегда бей насмерть! — крикнул я и обрушил удар по его клинку, но падаван ловко, как куница, утёк в сторону.       Раз за разом он оказывался в таком положении, что мог нанести удар первым, а мой ответный удар доставал бы его только после того, как его меч, если бы он был настоящим и световым, лишал бы меня этой возможности вместе с руками. На его стороне была огромная маневренность и лёгкие кистевые удары, которые он наносил уже после того, как я сам ставил себя в позицию груши для битья.       — Слабак! — рявкнул я на него, разжигая в своей груди чёрную ненависть. — Бейся как мужчина!       Не выдержав издевательства, я в гневе нанёс молниеносный рубящий удар, но он плавно обогнул траекторию удара и вновь попал по моим рукам. В несчётный раз. Я знал, что ничего поделать не смогу, но использовав острую боль как якорь, словно дюракрит взлётной площадки, я оттолкнулся от неё, и вот мой уже затуманенный кровавой пеленой разум пронзила яркая вспышка. Она как термитное пламя очистила его от сомнений и смятения. Расфокусированное до того зрение Силы, обострилось, и я увидел всё ясно на несколько шагов вперёд.       Удары неутомимого падавана всё ещё были быстрыми и точными, но теперь они стали предсказуемыми.       — Девчонка! — просипел я ему. Воздух словно сгустился. Кислород пополам с гневом насыщал кровь с каждым тяжёлым вздохом. Падаван слегка сбился и, разумеется, не пропустил мой удар, но я стал к этому на шаг ближе. Меня не сбило с толку даже то, что он несколько раз обернулся вокруг двух своих осей прямо в воздухе — каким-то чудом я отвёл его удары в сторону, но это было на пределе моих сил, даже закалённых тяготением Коррибана.       — Красишься как попугайчик, потому что промежбулочный? Говномес, что ли? — оскалился я, делая вид, что ослабляю защиту. И начал первый ход в серии ударов и выпадов, который всё равно закончился моим поражением. Удар Икрита пришёлся по моей шее. Но на этот раз он не отступил, продолжая осыпать меня ударами. Которые не проходили только по причине предсказуемости.       — Крашеная девочка на что-то да годится? — подначил я его. Затем нанёс пару неожиданно быстрых для самого себя ударов, словно скомкав само время, оттеснив Икрита на шаг назад. На его лице промелькнуло удивление.       Я строил свой бой, заложив в фундамент своё преимущество в силе и длине клинка, и возводил его, поднимая к небу этаж за этажом, секунда за секундой — проворно вытащенными из будущего. Один могучий удар за другим.       Зажав рукоять в одной правой руке, опустив клинок к полу, я ожидал новой атаки. Она не замедлила последовать. Икрит на этот раз не удивил меня, перелетев надо мной, намереваясь поразить меня в неприкрытую спину. Я лишь бессильно взмахнул тяжёлым клинком, рассекая воздух там, где он был миг назад, создавая западню, в которую он также предсказуемо попал. На этот раз я обошёл его в искусстве предсказания — я знал и то, что это удивит его, бесстрастно отметив то, как он отшатнулся, как его пронзило беспокойство и неуверенность, ещё сильнее ослабляя его. Поймав ритм битвы и оседлав жажду крови, я ступал перед ним в будущем на несколько шагов вперёд, Икрит, сам того не осознавая, поступал так, как было нужно мне. Пусть и двигаясь быстрее в настоящем времени, что пока спасало его, но это лишь замедлит его падение!       Ни на секунду не останавливаясь, я насел на Икрита, нанося быстрые удары одной рукой, стремясь с силой, всей энергией меча попадать в основание его клинка. Запястья быстро отсохнут, сдерживать такие грубые рубящие удары. Тесня его, стремясь надвинуться как можно ближе, я, оскалившись, выкрикивал нечто нечленораздельное. Он попытался вновь уйти в сторону перекатом, но получил удар ногой в живот, ещё один манёвр закончился ударом кулака, от которого он едва не упал. Он помог себе Силой, иначе бы был отброшен на пол.       Меня не заботило, рубил ли я сильно или слабо; каждый удар имел только одну цель. Как говорил Кейн: «В бою не стремись сделать точный выпад — ты должен быть озабочен лишь тем, чтобы убить врага». Быстрые метания падавана стали для меня открытой книгой. Хоть он все ещё, несмотря на накативший на меня раж, управлялся с клинком быстрее, чем я. Но каждый его шаг я предчувствовал, предощущал каждое намерение, лишая преимущества во времени. Я не мог его достать, но и у него уже не получалось пробить мою защиту.       Да какую там защиту! Я рубил как ветряная мельница, с силой прерывая каждую атаку и отбрасывая клинок противника в сторону. Поворачиваясь каждый раз, когда он пытался ускользнуть в сторону или разорвать дистанцию. Отведя сцепившиеся клинки в сторону, я ударил его левым плечом. Всей своей массой, с намерением отбросить врага прочь, так мощно, как только мог, согласовав удар с дыханием. Парень полетел на пол, едва не впечатавшись в стену.       — Стоп! — закричал Бода. — Довольно!       Я сделал ещё один шаг к валяющемуся на мате падавану, с намерением довести начатое до конца, но меня отбросила невидимая волна. Я попытался вновь встать, крепко, через жёсткую ткань перчатки сжимая во вспотевшей ладони рукоять меча. Не меняя своего намерения. Если противник ещё шевелится — бой не закончен.       — Я кому сказал! — рявкнул на меня Бода. В его голосе сквозила Сила.       Я устало швырнул меч на пол, дыша как кузнечный мех.       Он подошёл к своему ученику, который едва мог встать.       — Я могу помочь? — спросил я с запоздалым раскаянием. Хотя и не с самым искренним — меня сильнее занимало то, что только что произошло со мной.       — Нет, — сказал мне Бода. — Его жизни ничего не угрожает. Сломаны пара рёбер твоими стараниями. Тебе бы следовало меня лучше слушать.       Через пару минут появилась пара человек с гравитационными носилками, и унесли Икрита. Они заверили мастера, что благополучие падавана уже в их руках и ему не стоит за него опасаться.       — Извини, я не хотел, чтобы такое случилось, — с трудом выдавил я из себя.       — Моя вина больше. Я должен был остановить тебя раньше. Знаешь, что это было? — задал вопрос Бода.       — Что именно?       — То, что ты начал делать в конце схватки.       — Хорошо сражаться? — саркастично ответил я, прекрасно зная ответ.       — Как дикое животное, не имея возможности вовремя себя остановить? Не контролируя свои действия. Полностью ослепив себя во всём, кроме одного — жажды убийства? Это ты называешь хорошо?       — Лучше, чем быть убитым, — пожал я плечами. — Но ты прав, я предпочитаю ясность мышления.       — Был бы ты джедаем и позволил себе такое поведение в учебном поединке, я бы поставил вопрос о твоем исключении из Ордена. Но тебя никто и ничему не учил. Пока.       — Никогда не поздно.       — Есть одна причина, по которой то, что ты сделал, никак не является твоей виной. Я намеренно велел своему ученику вывести тебя из равновесия. Бить до тех пор, пока ты тем или иным способом не захочешь остановить поединок. Но ты за полчаса ни разу не попросил пощады.       — Это подло, — сказал я. — Ты использовал меня. И его — втёмную.       — Зато ты увидел, что такое Тёмная сторона, так сказать, в лабораторных условиях — как того и хотел. Икрит тоже. Мне тяжело думать о том, к чему ещё это привело, но это пойдёт на пользу вам обоим.       — Все равно нечестно. — Я начал стягивать с себя защитное снаряжение.       — Ответственность джедая перед Силой заключается в честности, в первую очередь, перед самим собой.       — И вас ещё считают высоконравственными разумными? — удивился я.       — Нас терпят, — кротко сказал мастер. — Если ты думаешь, что джедай должен демонстрировать на своем примере идеал нравственного существа, то ты ошибаешься. Мы также прибегаем к обману, как и все остальные разумные в мире. И мы не ставим целью понравиться всем разумным в Галактике.       — Один из встреченных мною джедаев был убежден в более широком понимании честности, — сказал я. Ещё раз попытался стянуть перчатку и перекосился от боли, зашипев как кобра.       — У тебя сломаны два пальца, — как о каком-то обычном деле сказал мастер Бода. — И в запястье трещина. Причём едва ли не с начала поединка.       — Вижу. Может, ещё и в ладони какие-то кости не в порядке. Через пару минут концентрация норадреналина упадет, и я это ещё и почувствую, — сказал я поморщившись.       — Тогда тебе лучше обратиться в лазарет. Я провожу тебя, заодно, может, посмотрю, как там мой падаван.       — А до этого ты не собирался это сделать? — удивился я.       — Сейчас бы я только мешал медикам. Я знаю, что их опыт в оказании помощи превосходит мой. И сам Икрит это тоже понимает. Поговорить же мы можем и позже, — сказанное мастером было логично, и я не мог с ним спорить. Хотя такая отрешённая реакция на то, что я переломал его ученику кости, настораживала.       Вместе с мастером Бодой мы спустились вниз в лазарет, располагавшийся разумно недалеко от тренировочных залов. Там мне, анестезировав кисть, вправили все кости на место и, используя специальный гель, установили нечто вроде гипса, пропитанного кольто. Затем обработали обширные гематомы. Общаться с хирургами я уже привык. Медики шутили, смотря на то, как я пью чай через трубочку, пока уйма жутко выглядевших хирургических манипуляторов приводила в порядок мою левую и правую кисти. Я добился этого, сказав им, что если мне не дадут кружечку горячего напитка, я начну буянить.       Бода заметил, что хоть я и не должен этому радоваться и тем более на это полагаться в дальнейшем, но я довольно долго злился, и относительно легко вышел из этого состоянии. По сравнению с большинством. И хотя я не должен был обольщаться, это говорит обо мне скорее хорошо, чем плохо. Я и сам знал, что ненавидеть по-настоящему умею только несколько вещей в жизни и довольно редко утруждаю себя такими эмоциями — как ненужными и бессмысленными.       После этого дурацкого короткого боя, я чувствовал себя опустошенным, словно топливный бак отделившейся ракетной ступени. Я никогда не получал никакого удовольствия ни от физических упражнений, ни тем более от низкого рукоприкладства. Занимался фехтованием, конечно, но это был утилитарный навык и способ продления ожидаемой продолжительности жизни, а не нечто приятное или очень меня волнующее.       И то, что на меня накатило сегодня, вовсе мне не понравилось. Омерзительно чувствовать себя не в силах управлять своими поступками. Но отказываться от личных интересов, превращаясь в машину по исполнению этой идиотской «Воли светлой стороны Силы», ещё противнее. Служить квинтэссенции стадности! Может им и нравится причинять добро и наносить справедливость, но это вовсе не мой путь. Ведь даже они не могут делать это там и тогда, где им того хочется.       Предаваясь таким размышлениям, я грустил до вечера. Захотелось напиться.       Зашёл Бода.       — Ты не против компании? — спросил он на пороге.       — Вовсе нет. Тут скучно. В медицинских палатах всегда скучно, и почему я всегда оказываюсь в одиночной? Как там Икрит, кстати? — вывалил я ворох вопросов.       — Ему уже лучше, хотя ты и сломал ему не только пару ребер. Но Сила поможет. А насчёт одиночной палаты — таковы правила карантина. В отношении представителя уникального вида действуют специфичные правила, — ответил мне Бода, сев на край кровати.       — Я бы хотел быть человеком, — честно сказал я.       — Люди не размахивают полутораручным мечом как прутиком. И то, что Икрит не сломал тебе руки в нескольких местах — поразительно. Крепкие у тебя кости. Обычно джедаи не спаррингуют с теми, кто не изучает пути Силы. Слишком это опасно.       — Плотные очень, — кивнул я. Костные и хрящевые ткани у меня отличались от человеческих радикально. Из-за этого все импланты, устанавливающиеся на костную ткань, мне не подходили. То есть почти все. — Передашь потом Икриту, что всё, что я ему наговорил, было способом нападения, а не моим о нём мнением?       — Скажу, конечно. Этот «приём» известен как «Дун Моч». Выведение противника из равновесия как словом, так и делом. Жертва такой «атаки» не сможет одновременно внимать светлой стороне Силы и быть увлечённой гневом, она либо сможет выстоять, либо потеряет самоконтроль — а вместе с ним и ослабит связь со Светлой стороной. Мы не изучаем то, как использовать гнев в бою. А те редкие исключения, которые изучают, занимаются самообманом. Гнев нельзя контролировать полностью.       — Тёмная сторона? — уже безо всякого сарказма спросил я. Сарказм мне на сегодня отбили.       — Она. Подумал о сегодняшнем?       — Не очень, — честно признался я. — Слишком много философии за несколько дней.       — Ты слишком молод. И потому предпочитаешь рассуждениям действия. Я понимаю. Ты рассматривал дуэль только как выбор между выигрышем и проигрышем. Только два варианта, второй из которых счёл для себя неприемлемым. А в настоящем бою так было бы ещё более жестоко — только победа или смерть. Альтернативы встречаются, увы, не всегда.       — Такова суть сражения, — сказал я. — Иначе и не стоит принимать в нём участия.       — Но его можно было и покинуть. Ты не был готов принять поражение, даже когда цена победы стала выше цены поражения.       — Мрачный фатализм, как и отсутствие привычки сдаваться, у меня в крови, — грустно улыбнулся я. Хотя вновь солгал — я слишком ценю свою жизнь, чтобы умирать ради множества совершенно абстрактных и иллюзорных вещей. И тем более из принципа — когда это всё равно ничего не изменит.       Сдаваться перед явным врагом, — уточнил я про себя горько. Искусство молча терпеть скотское отношение тоже замешено в ней же, как это ни грустно отмечать. И оно проистекает из того же мрачного фатализма. Но Зима всегда близко, и тогда это умение становится бесценным.       Но как можно умирать ради чего-то за пределами жизни? Какой в этом смысл? Решительно не понимаю. Риск, если он того стоит, я ещё принять могу, но не бессмысленное самопожертвование.       — Тебе стоит подумать, что бывает много вариантов финала, — посоветовал мне Бода.       Забавно, — решил я. — И этот старательно делает вид, что кое-чего в жизни со всеми не случается.       — Я мог просто опустить меч, — согласился я, всё же понимая, что он имел в виду.       — Верно. Ценный урок. Лучше честно проиграть, чем грязно выиграть.       — Но ты знал, что в тот момент я был не готов пойти на такой шаг, — я уставился на этого старичка.       — Конечно. Для этого ты должен внимательнее относиться к своему поведению. Очистить своё сознание от излишних страстей.       — Опять джедайская бодяга, — перебил я его. — Я уважаю ваше мировоззрение, — солгал я, — но не намерен сам ему следовать. Я буду жить так, как живут все свободные люди Галактики, и даже больше… а не как поражённый излишним спокойствием слуга общества. Извини, но у меня своя дорога.       — Ты балансируешь на тонкой, как нить оптоволокна, грани, — процедил Бода. — Сами по себе чувства злости, страха, жажды крови и прочие подобные негативные эмоции не являются Темной стороной. Путешествие к Ней начнётся тогда, когда ты позволишь этим эмоциям, а не воле Си… — мастер осёкся под моим полным тоски взглядом. Он, судя по всему, воспитал уже немало поколений джедаев и привык читать подобные нотации.       — Ну, вот опять, — сказал я с неудовольствием. — Попробуй объяснить мне, что же мне делать и почему. Или что не делать. Не прибегая к эзотерике.       — Таков удел чувствительных к Силе, — упрямо сказал он. — Либо мы Её вовсе не используем, либо используем только тогда, когда это действительно нужно. Ей нужно. Либо ты научишься слушать Светлую сторону, либо станешь рабом Тёмной. Иначе случится то, что ты сам наблюдал. Безо всякой философии. И это было ещё не самое страшное, что могло бы случиться. Но пока ты контролируешь себя, и это внушает мне хоть какую-то надежду.       — Кому нужно-то? И нужно ли? — язвительно спросил я, выдрав ядовитое слово из середины его фразы.       — Силе. Уж точно не тебе.       Сразу бы с этого начал. А то всё вокруг да около, — подумалось мне.       — А почему бы нет? — задал я вопрос недоуменно. — Вы так боитесь того, что кто-то, необделённый талантом к Силе, дорвётся до власти и начнёт учинять свои порядки. Или, упиваясь своим превосходством, сойдёт с катушек и станет резать всех как бант.       — Потому что такое уже было. Недавно. И даже ужаснее, но столь давно, что люди уже позабыли. А зря.       — Завтра с утра меня здесь уже не будет, — предупредил я мастера.       — Ты говорил о своих планах раньше. Вот, возьми. — Он дал мне небольшой лёгкий кубик с необычными геометрическими узорами на гранях.       — Голокрон? — удивился я, взяв его в руки и ощутив в нём Силу. Что-то совсем новое, незнакомое.       — Простое учебное пособие для начинающих. Ничего особенного. Тут только самые базовые техники самоконтроля и основные типы медитаций. Как раз то, что тебе нужно.       — Я бы сказал спасибо, но ведь это нужно в первую очередь вам?       Бода промолчал.       — Это контейнер для него. — Он дал кубический футляр размером побольше. — Потом вернёшь вместе с голокроном, — строго сказал Бода. — Если разобьёшь, будешь платить полную стоимость, согласно инвентаризации, списать не выйдет. Перегрузки он, сразу говорю, не любит. Так что аккуратнее с ним.       — И дорого он стоит? — хмыкнул я.       — Разумеется это не уникальный предмет, таких тысячи, но всё же считай, что эта вещь ценная, а для тебя и вовсе бесценная: складские взыщут с меня за утерю простейшего тренировочного инвентаря для самых юных учеников, не то что голокрон…       — И у вас бюрократия?       — Как везде. Как везде, — посетовал Бода. — Открывать вот так.       Он положил его на открытую ладонь. Плеснул жидкого желания в кубик, и уголки того с тихим щелчком повернулись, из верней грани вырвался поток света, сформировав призрачную фигуру. Затем почти сразу он погасил голокрон.       — У меня нет времени с тобой возиться, я тебе показал, как, дальше сам разберёшься. К тому же голокрон это такой предмет, который сам может подсказать, как его следует открывать.       Мастер хлопнул меня по плечу и вышел — сдвижная дверь сомкнулась за его спиной. Лёжа в палате с выключенным светом, я пытался понять, как шёл тот бой с Икритом. Проанализировать каждый шаг. Я обратил свой взор в прошлое так же, как смотрел до этого в будущее: вот я наношу удар, и он знает об этом ещё до того, как я замахнулся. Насколько раньше? Вот он хочет нанести удар сам и заранее предощущает мою реакцию. Он наносит его чуть иначе и вновь видит уже в процессе этого структуру моей обновлённой защиты. Вновь и вновь эти шаги повторяются, но череда мгновенно нанесённых мысленных выпадов в ещё не свершившемся доходит только до некоего странного момента, задолго до того, как наши клинки встретятся. И точка эта плывёт, дрейфует в Силе, перетягиваемая нашей волей, опускаясь в ту глубину, с которой мы смотрим в будущее.       И вот! Ещё до самого скромного замаха, он и я уже почти не вольны что-то изменить. И сначала это происходит так, как нужно ему — он хлёстко задевает мои руки, и я едва не роняю оружие. В самом начале мой противник превосходил меня на голову во всём — за ним была и лучшая сосредоточенность в Силе, и явно лучшие боевые навыки.       Любопытно, в какой мере мы, как пророки, предвидим будущее, а в какой сами создаём его, очерчивая края одной из множества возможностей?       Мы с Икритом как кривая и асимптота — стремимся слиться в уходящем бесконечно вперёд грядущем. Аналоговый регрессионный анализ трансцендентных функций в действии… Но наше видение несовершенно, и этот момент, уходящий вдаль, разумеется, так и не происходит — у нас нет в запасе бесконечности для поединка разумов. Вот кто-то срывается первым, решив, что уж его-то видения будущего достаточно и победа будет за ним. Функции сбиваются со своего непрерывного течения, и пересекаются — с треском сшибаются тренировочные клинки. Всё при этом выходит отличным от «оригинала», идеальной картины действий, нарисованной в наших умах. Но чем чище связь с Силой, чем яснее выглядит грядущее, тем ближе предвидение — видение будущего к реальным финтам, батманам и выпадам.       Вот я разозлился. Яркий и злой миг, навсегда впаянный в моё прошлое и память. И Сила отреагировала на это мое стремление, помогая видеть, как легче расправиться со ставшим столь ненавистным мне противником.       Мы знаем каждый будущий шаг друг друга и решаем задачу каждый по-своему. Исходя из своих навыков в фехтовании. И каждый знает, чувствует всем своим существом, что его противник тоже ощущает твоё намерение. Необычное чувство. Что быстрее происходит? Смена ощущения или удар, парирование и контратака? Или они протекают взаимосвязано и безотрывно?       Он всё ещё двигается быстрее, но в Силе я вижу картину будущего лучше него и навязываю свою картину боя. Мое прозрение сильнее, и я на миг опережаю его. Достаточно, чтобы нивелировать преимущества Икрита во владении мечом. Или не на миг… раз успеваю реагировать на более быстрые удары и даже сам уже смею атаковать первый, не опасаясь, что Икрит увернётся от удара. А если и увернётся, то поставит себя в ещё более невыгодное положение. Со скрипом, агрессивными толчками сдвигаю точку в конце предложения боя, состоящего из слов и междометий, вперёд. И зная на несколько слов из фразы больше, решаю обратную задачу, подчиняя рисунок боя своей воле. Чем сильнее мое видение превосходит его, тем менее подвижным во времени он становится. Я фиксирую его вместе со всем его даром предсказания в своём плане будущего.       Длинная многоходовка, где он видит всю совокупность ходов — это только кусок от всей картины, доступной мне. Но как я всё это мог осознать? Как?!       Сила ведёт меня. Превратив в механизм битвы, брызжущего слюной берсеркера. Но таково лишь внешнее и ложное представление. Моя грубая мощь направляется с хирургической точностью, перевешивая скорость противника.       Дрожь, волна адреналина вновь проходят через меня, как в тот обжигающе горячий миг боя. Одно только воспоминание, глубокое переживание прошедшего вновь вводит меня в состояние изменённого сознания. И вот я, лёжа на промокшей от пота простыне, стараюсь унять сердцебиение, очистить сознание.       Может, ещё не вся дурь выветрилась из моей головы? Или это тот самый рецидив после принятия психоделика? Которым, бывает, пугают разные ведомства?       И после всего этого я ощущаю в себе ещё большую усталость и гложущую изнутри пустоту.       Несмотря на тяжёлые мысли, пьяно бродившие в моей голове, сон все же сморил меня, унося далеко от дневных забот. Этой ночью он был почти спокойным, тяжёлые, безобразно массивные образы быстро выветрились под утро, оставив после себя лишь лёгкий дискомфорт и головную боль.       Собрав свои вещи, я уже готов был уйти по-английски, как на выходе встретил бородатого мастера.       — Сбегаешь? — спросил он.       — Предпочитаю термин «тактическое отступление».       — Не занимайся самообманом. Привыкнешь, — проигнорировал мое шутовство Бода.       — И на пороге ты не оставляешь нравоучения, — нисколько не удивился я.       — Если меня ты слушать не намерен, то возьми вот это, — он вложил мне в руку инфочип.       Я вздёрнул брови.       — В чтении, подсказывает мне Сила, твой скептицизм проявит себя в полной мере. И если ты не хочешь меня слушать, то прочитать чьё-то мнение, даже если с ним не согласен, будешь вынужден.       — Это коварный план, — читать я люблю.       — Этот вопрос мы уже обговорили.       — Ах, да. Тогда я пошёл, — я кивнул и наконец вышел из задержавшего меня на пару суток офиса.       Удалившись от массивного небоскрёба, я сел в первое попавшееся аэротакси, убедился в его настоящей случайности, забился в самый тёмный угол и судорожно щёлкнул пальцами. Над указательным мигом заплясал призрачный, едва заметный, бесцветный огонёк, меньший даже, чем у тоненькой фитильной свечи. Всё же я так и не забыл, как его крадут, — довольно подумал я. Полюбовался с минуту на крохотный прирученный огонь. Огонь! Что может быть важнее? Основа, если помнится. Выходит, я не зря спускался на поверхность Кореллии.       1) Великий магистр ордена, также гроссмейстер (фр. Grand maître, нем. Großmeister, исп. Gran Maestre). Напоминаю, что небезызвестный Жак де Моле, Великий магистр Ордена тамплиеров на английском звался так: «Grand Master of the Knights Templar». Комментарии, как говорится, излишни. Надмозг в переводе звания Великого магистра Йоды запротоколирован. Это который «Grand Master of the Jedi Order».       2) В хэдканоне автора присутствует следующая шкала (в силу существующих разночтений):       7000 — достаточно для вступления Орден. Великий магистр Йода — 17,700, Энакин Скайуокер — 27,700. Мэйс Винду и Дарт Мол — 12,000. Однако к этим данным, полученным из сомнительного источника, следует относиться с известным подозрением. Ведь у того же Ревана — 10,200, что меньше, чем у Малака, Дарта Бэйна, Экзара Куна, Оби Вана-Кеноби да и вообще подавляющего числа известных ситов/джедаев. (У них в пределах от 10,000 до 15,000). Что, возможно, следует рассматривать как положительную характеристику Ревана. Но всё это говорит о том, что линейный разбег не столь велик. А потому есть множество иных факторов «могущества» помимо этих цифр.       3) Словосочетание «Сверхъестественные явления или способности» — оксюморон. Пусть и традиционно применяемый. Поэтому и заключаю явную глупость в кавычки.       4) Длинный — не характеристика. Это устойчивое словосочетание (длинный меч) является наименованием конкретного типа холодного оружия. «Longsword» по-английски, что характерно, пишется слитно. Он же полутораручный меч.       5) О шпагах, световых мечах и рапирах тут https://ficbook.net/readfic/7118766       6) В европейских фехтбухах приводятся приемы для противостояния рапира/длинный меч. Исторически на стыке Высокого Средневековья и Раннего Возрождения они встречались друг с другом, также как и кригмессер с длинным мечом, или даже кригмессер с рапирой. Хоть, проведя аналогию с современностью и «танчиками», — СУ-100 воевала и в 2016 году. Насколько успешно — не знаю. Но могла встретиться с современной техникой в одном бою. Да и сам факт любопытен.