Портрет на асфальте

Пустынный маленький сквер на окраине города. В этом районе редко кого встретишь. Все предпочитают жить ближе к центру, где бешеном ритме бушует жизнь. Но для художника-самоучки — это то, что надо. Каждое утро, ни свет, ни заря, он приходит сюда с большой коробкой цветных мелков, неспешно раскладывает их и принимается за работу. Чаще всего главным героем его рисунков становится природа. Облака, деревья, клумбы, скамейки и обветшалые тропинки объединяются в одно целое, играют совсем по-новому и начинают новую жизнь на асфальте. К следующему дню весь пейзаж сотрется и стопчется людьми, смоется дождём и занесётся пожухшими листьями. Но художник без капли сожаления нарисует заново свою работу. Вновь выведет каждую травинку и лепесток, передаст каждое цветовое соотношение, повторит любую деталь вчерашнего пейзажа. Будет изучать мелочи, которые, увы, не заметит и не оценит никто. «Неблагодарный труд» — скажите вы. «Неблагодарная жизнь» — ответит он вам. Хотя иногда всё бывает и по-другому. Придёт он на тоже место, ссутуленный и поникший, кинет мелки и будет носиться по всему парку в поисках идеальной натуры. Будет всматриваться в каждый камешек, и если вдруг что-то ему не понравится, он презрительно фыркнет и уйдет искать другую музу. Вроде бы всё уже готово, есть вид, материал, «бумага». Все, как и вчера, как и позавчера, как и неделю, и месяц назад. Он, что-то бормоча себе под нос, чиркнет на асфальте, затрёт рукой, вновь нарисует, и опять сотрёт. Презрительно посмотрит на бессмысленные цветовые пятна, повернётся и уйдёт домой. Нет вдохновения. Придя домой, он достанет мольберт, тюбики с масляной краской, жёсткие и грязные от времени кисти и мастихин. Будет рисовать какую-то слащаво улыбающуюся девушку, либо какого-то насупленного мужчину с фотографии. А может поставить «весьма оригинальный» натюрморт с тяжёлой драпировкой, яблоками, цветами и вазой. Всё, что пожелает заказчик, отразится на холсте за считанные часы. Сочные фрукты искупаются в лучах солнечного цвета, цветы расцветут и запахнут ещё пуще, чем в натуре, а в стеклянной вазе будет отражаться бордовая ткань. Безупречно с точки зрения живописи. Приторно, сладко. Но одной детали на холсте всегда будет не хватать. На нём не будет души. Её остатки он оставил в сквере. Как оказалось, запах сырого асфальта приманивал его куда больше благоуханного аромата роз. И так повторяется из раза в раз. Каждые семь дней в неделе, каждые тридцать в месяце, каждые девяносто с хвостиком в сезоне, каждые триста шестьдесят пять в году. Так будет и в это воскресное ноябрьское утро. Юноша шёл вдоль дороги, ведущей к всё тому же вышеупомянотому месту. Ветер с силой развевал его чёрные длинные волосы, они назойливо лезли в лицо и ослепляли глаза. Но он, казалось, его не замечал. Сосредоточенно думал о чём-то своём и заколдовано смотрел в одну точку. Вскоре он пришёл на своё вчерашнее место в сквере. Пейзаж почти не стёрся, вполне можно было различить основные черты и некоторые моменты. Видимо это и привлекло внимание девушки, так внимательно рассматривающей простенький набросок мелками. — Тебе нравится? — подошёл к ней и спросил художник. — А? — переспросила она и взглянула на него, наконец-то оторвавшись от рисунка. — Прости, я не заметила, как ты подошёл. — Да ничего. Я спросил — как тебе этот рисунок? — Очень красиво. Так детально и… мило. Критик из меня никакой. Но мне нравится. Это ты нарисовал? — девушка замялась. По коже пробежал холодок, от проникновенного взгляда его карих глаз. Будто он смотрел не на лицо, а в душу. — Ага, — тихо и неспешно ответил он. — Для меня это высшая степень похвалы. Обычно и такое здесь не услышать. — Здесь вообще, что-то можно услышать? Ну, я про то, что тут мало кто ходит. Ты бы пошёл куда-то ближе к жилой части, возможно, там бы нашёл зрителей, которые по достоинству оценили твой талант. — Я люблю тишину. Она для меня вдохновение и муза в одном лице. А критику я и не ищу. Не переношу её. — Понятно, — сбивчиво ответила она, отвернулась и села на скамейку. А художник стал раскладывать мелки на сыром асфальте. Сделав это, он не поспешил приступить к рисованию. Он начал внимательно разглядывать девушку. Ей явно было не больше восемнадцати лет. Густые рыжие волосы спадали на плечи и на тонкую куртку горчично-жёлтого цвета. Несмотря на промозглый ветер, на ней не было шапки, видимо не хотелось портить и прятать идеально уложенные волнистые пряди. Хоть ветер и внёс свои коррективы в причёску, это вовсе не портило общей картины, скорее наоборот придавало ей особого шарма. Лицо её было бледным и худым, щёки украшали едва заметные веснушки. У неё были глаза тёплого зелёного цвета с примесью охристо-коричневых, будто медовых пятен. Чем дольше художник разглядывал её, тем больше не хотелось отрываться от этого занятия, тем больше он замечал в её внешности деталей и изюминок. Кажется, девушка это заметила. Она слегка улыбнулась, от смущения её щёки приобрели слегка розовый оттенок. — А не хочешь хотя бы сегодня сменить свою музу? — Что ты имеешь в виду? — Сможешь нарисовать меня? — с задорным вызовом в голосе сказала она. — Думаю, что смогу, — усмехнувшись, ответил он и сразу же стал намечать черты лица бежевым мелком. — Ты кого-то ждёшь здесь? — Угу. Как ты узнал об этом? — Да ты всё время на часы нервно поглядываешь. Вот и решил так. Кого ждёшь, если не секрет? — Я договорилась встретиться тут с одним парнем. — Странное место и время для свидания. — Восемь утра? Да, наверное. Или может я что-то перепутала. Не знаю. — Не в обиду, но тем же лучше. Полагаю, твой портрет пишут не каждый день. На какое-то время в сквере вновь воцарилась тишина. Скоро на асфальте уже можно было увидеть лицо с тщательно прорисованными чертами. Художник не пытался рисовать быстро, чтобы поскорей завершить работу и не задерживать девушку, нет. Он не спешил, скорее это время ускоряло свой ход. Так получается само, когда ты боишься растерять вдохновение и забыть, то что хотел выполнить. Ты пытаешься удержать это при себе, охватить и воплотить массу идей разом. И несёшься головой об край в процесс творчества, забывая о том, кто ты, и где ты. Увлекаешься этим, словно наркотиком, и остановиться уже невозможно. Вырисовываешь каждую мельчайшую деталь, пока у тебя не закончится лист; исправляешь все ошибки и недочёты, пока не достигнешь своего идеала; делаешь цвета ярче, а после растираешь и заглушаешь их, пока не закончится материал. И так, пока душа не устанет и не скажет: «Готово!». Ты в не себя от переполняющих тебя радостных чувств поднимешь глаза, отойдёшь подальше и посмотришь на работу. А после развернёшься, досадно плюнешь и уйдёшь. Только после нескольких таких проб и разочарований ты сможешь назвать себя художником. И плюс тысячу пятьсот очков к карме, если осознаешь, что сам процесс рисования куда важнее результата. — Тебя хоть как зовут? — Лили. Лили Эванс. А тебя? — Северус. Фамилию не буду говорить, всё равно больше никогда не встретимся. — Почему ты в этом так уверен? — удивлённо вскинула брови девушка. — Ты сейчас пытаешься флиртовать с незнакомым тебе парнем, хотя сама одной ногой на свидании с совершенно другим. Не находишь странным? — усмехнувшись, ответил вопросом на вопрос он. — Во-первых, я не флиртую, я просто спросила. Кто виноват, что я тебе понравилась? Ты сам согласился рисовать меня, — наигранно сказала она. — Во-вторых, кто сказал, что я жду парня? Джеймс мой однокурсник, мы вместе учились в Хогвартсе и решили встретиться помимо стен школы. — Хогвартсе? — Вот видишь, я уже взболтнула лишнего. Теперь мы просто обязаны встретиться ещё хотя бы один раз. — С чего вдруг? Я ни с кем не общаюсь, и мне даже некому будет рассказать об этом супер-страшном «Хогвартсе». — Дело даже не в этом. — А в чём? — фыркнул Северус. — Тогда мне придётся стереть тебе память с помощью Обливиэйта. Ни один маггл не должен даже догадываться об этом. — Ты серьёзно? — Вполне, — сказала она, срываясь на истерический смех, настолько её довело недоверчиво-расстерянное выражение лица юноши. — Кто вас, девушек, поймёт. Упрекаете в несерьёзности, а сами заливаетесь хохотом, — покачал головой он и продолжил работать. Ему оставалось сделать лишь самую сложную часть — волосы. Поверьте, научиться нарисовать два пропорциональных глаза или улыбку Джоконды будет куда проще, чем не превратить волосы в огромную оранжевую мессу. Девушка стояла в профиль, большую часть рисунка занимали именно развевающиеся на ветру пряди. Все сложности заключались именно в цвете. Ужасная ошибка закрасить рыжим и сделать всё однотонным пятном. Непростительная — добавить туда жёлтого, охристого, коричневого, красного, бежевого и, пожалуй, ещё того серо-буро-малинового, превратив их в сборную солянку осенних листьев. Нужно найти золотую середину и силу воли, дабы не продемонстириовать всю богатую палитру имеющихся у художника цветов. А такой соблазн присутствует почти всегда. Рисование этой части портрета сводило художника с ума. Время от времени он задумчиво смотрел на рисунок и перетирал в руках стёртый в пыль мел. В следующую же секунду он подскакивал, хватал пастель в руку и в агонии скрипел ею по асфальту. Отбрасывал в сторону и начинал всё по-новому. — Кхм, — нарушил молчание он. — Если тебя интересует, то я уже дорисовал. — О… Ого! Теперь я с полной уверенностью могу сказать, что людей ты рисуешь даже лучше чем природу. — Спасибо. — И всё? Ты каждый раз просто бросаешь рисунок здесь? Он же сотрётся. — А что мне ещё делать? Он же на асфальте. — Ты мог бы фотографировать их. — Зачем? В ответ девушка лишь пожала плечами. — Может… прогуляемся? — неуверенно предложил Северус. — Давай. А то уже ноги затекли, так долго сидеть. — А твой парень? — Уже десять минут десятого. Не думаю, что он придёт. — Это я так долго рисовал? Забавно, я даже не заметил этого. — Бывает. Иногда я тоже могу так увлечься чем-то, что вообще не замечать окружающих. Взять хоть уроки зельеварения… — Зельеварение? Да расскажешь ты уже хоть что-то об этом странном Хогвартсе? — С удовольствием. Только прошу, не перебивай…