Судьба Шута — Развилка
Последний танец — танец надежды, Зыбкой, как сон и дым. Я покину зал, не в силах смотреть, Как легко ты кружишь с другим. Последний танец — танец надежды… Тяжек прощанья гнет. Пусть та, другая, к кому ты уйдешь, Крылья тебе вернет. Последний танец — танец надежды… Тебя отпущу без слов. Пусть тот, кто будет вместо меня, Подарит тебе любовь. Последний танец — танец надежды… Истает, порвется нить. Узнать друг друга — и все потерять, И жить… и не жить… не жить. Последний танец — танец надежды, Надежда велит — оглянись. Прощальный взгляд как последний вздох, В нем жизнь со смертью сплелись. Последний танец — танец надежды, Шанс вопреки судьбе. Нить, что насмерть сплелась, не позволит уйти, Неизбежно вернет к тебе. Вместо пролога (Эта зарисовка — плод моего воображения. Как все было на самом деле, я понятия не имею :). Писательница (назовем ее Джейн Смит) продолжала пребывать с некотором недоумении и растерянности. Почему они так настаивали на личной встрече? Зачем все это: билеты в первом классе, лимузин, номер в очень дорогом отеле… Столько усилий, столько денег, и ради чего? Чтобы теперь, вместо ожидаемой признательности, она чувствовала лишь смутное раздражение от того, что находится не на своем месте? К тому же, так сильно болит пятка, натертая новыми, специально купленными для этой важной встречи, туфлями. Это были очень модные и престижные туфли, Джимми Какой-То-Там, с придыханием просвещала ее продавщица, они идеально подходят для встреч на самом высоком уровне. Может, подходят они и идеально, зато и трут неимоверно. Разумеется, она поехала, когда ее пригласили. Долгие годы сотрудничества с издательством подразумевают по меньшей мере взаимную вежливость. Не их же вина в том, что она предпочла бы вообще никуда не выезжать из дома. Путешествовать нужно тем, кто хочет повидать другие миры. А тем, кто постоянно пребывает не в одном, а в двух, а порой и трех мирах, это совершенно ни к чему, только отвлекает от главного. Главное — это та легкая, почти незаметная окружающим дрожь в пальцах, которая появляется, когда другой мир начинает тянуть к себе, заглатывает целиком и, словно потоком, выливает свою историю. Истории могут быть разными: веселыми, трагическими, наивными, жесткими. Объединяет их лишь предшествующая откровению дрожь в кончиках пальцев и ощущение острого счастья от того, что именно ей выпало эти истории рассказать. Но главному пока придется подождать — сейчас очередь реальности. От неспособности проникнуться благодарностью за этот выезд в свет Джейн становится еще более неуютно. И разговор с издателями, который вот-вот должен начаться, почему-то вызывает смутные опасения, хотя и не должен бы, они всегда ладили, столько лет проработали вместе. Писательница уже в который раз вздохнула и отпила еще кофе. Ее литературный агент Кристи, сидевшая напротив за столом, легко улыбнулась и сказала: — Подождем еще немного? Брэндон должен быть с минуты на минуту. Большие боссы отдельно оговорили, что представлять их на встрече должен именно он. Кристи — она славная. Держатся уважительно и открыто, всегда готова помочь, а присущие ей решительность и деловая хватка никогда не приобретают форму манипуляций. На вид ей чуть за тридцать (на самом деле, наверное, больше, как это обычно бывает с успешными бизнес-леди), у нее четкие, правильные, чуть резкие черты лица. Она тонкая и отличается той изысканной угловатостью, которую порой можно встретить у топ-моделей. Волосы короткие, черные, изящно взлохмаченные. Кончики пальцев Джейн начали слегка подрагивать. Образ Кристи… чего-то не хватает. Арбалета, да… именно так… Компактное оружие, четкое, бескомпромиссное. И еще плащ, винно-красный… И это уже не Кристи, незнакомку зовут как-то иначе, она хмурит брови и смотрит вдаль, кого-то ищет взглядом, кажется… История почти рядом, еще чуть-чуть и… Опаздывающий Брэндон вошел стремительно, с сияющей улыбкой, тут же заговорил громким, хорошо поставленным голосом. — А вот и гордость нашего издательства! Очень рад познакомиться, наконец, лично. Я — Брэндон Мерджер, отдел маркетинга, ваш давний и самый преданный поклонник. Я всегда говорил, что только женщина-писательница способна передать такой тонкий лиризм и изысканную чувственность, как в ваших романах. Но кто мог знать, что наша звезда — еще и совершенно очаровательная леди? — его безразличный взгляд вяло прошелся по писательнице и лишь на секунду заинтересованно притормозил на непомерно дорогих туфлях. Джейн вначале подумала, что ослышалась. Потом открыла рот, чтобы что-то сказать, потом закрыла, потому что не нашлась, что именно. Может, это такая шутка, а чувство юмора в который раз ее подвело? Она посмотрела на Кристи. Кристи никогда не краснела, а сейчас у нее порозовели безупречные высокие скулы, и глаза прячет. Значит, никаких шуток. «Тонкий лиризм и изысканная чувственность„… Господи! Писательница протерла очки и стала смотреть на Брэндона. Совсем молодой, тридцати нет. Интересный тип — такие придают новое значение выражению „self-made man“. Брэндон тоже явно сам себя сделал, точнее, не себя, а свой образ. На первый взгляд — хорош собой, на второй — становится видно, что хороши стрижка, костюм, идеально ровные и абсолютно белоснежные зубы. Художественно залаченная длинная челка прикрывает слишком близко сидящие глаза, выкрашенные более темным пряди у висков призваны скрыть пухловатые щеки. А пиджак идеально подчеркивает накачанные плечи и мягко драпирует доставшиеся от природы широкие бедра. Может, поэтому ей и нравится писать о других мирах, о таких, где у людей намного меньше возможностей казаться кем-то иным, не тем, кто ты есть не самом деле? Об обстоятельствах, когда раскрывается истинная суть человека — о схватках, о дальних походах, о непростой любви… Хотя, что плохого в том, чтобы хорошо выглядеть? Строго приказав себе перестать ворчать, Джейн постаралась сосредоточиться на том, что говорил Брэндон, который тарахтел, не переставая. — … теперь, уверен, вы и сами видите — переписать совершенно необходимо! И… — Что? Прерванный на полуслове Брэндон как-то странно на нее посмотрел, заморгал, словно прикидывая про себя, не глуховата ли тетка, затем откашлялся и собрался было заговорить снова (вероятно, погромче), но Кристи взяла инициативу в свои руки. — Подожди, Брэн. Джейн — человек творческий, иногда она уходит в какой-нибудь свой мир прямо посреди разговора, да, Джейн? — последнее было сказано тем тоном, которым друзья говорят о чудачествах друг друга: чуть насмешливо и понимающе. Джейн кивнула. — Простите, Брэндон, я немного отвлеклась. Вы сказали, что-то надо переписать? Что именно? — Да вашу последнюю книгу, мисс С., — радостно сообщил он. – О, разумеется, не всю книгу, политика нашего издательства поддерживает полную свободу творчества. Только конец измените, и все отлично. Предыдущие романы так подогрели рынок, что успех вам гарантирован. Прогноз продаж… — Брэн, да подожди же ты, — уже чуть поморщившись, опять перебила Кристи. — Джейн, послушай, дело обстоит так: концовка твоей саги противоречит политике издательства. Так решили большие боссы. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы их переубедить. Не вышло. Они приняли решение. — Дело не только в политике издательства! — вступил Брэндон. — Мы должны думать о следующей серии! Только представьте себе, какую долю рынка мы потеряем, если опубликовать текущий вариант! — Это не „текущий вариант“, это — законченный роман, — ровным голосом проговорила Джейн. — Конечно-конечно, я вовсе не хотел вас обидеть, мисс С. Могу я называть вас Джейн? Так вот, Джейн, роман нужно всего лишь немного изменить. — Не совсем понимаю, что именно вас так не устраивает? — Здесь Джейн немного лукавила, не настолько она наивна, чтобы не понимать, что ее концовка покажется многим спорной. Но разве это плохо? Что может быть хуже примитивного конца романа? — Джейн, все ты прекрасно понимаешь, — вздохнула Кристи. — Твоя сага заканчивается тем, что главный герой влюбляется в своего лучшего друга-мужчину. Знаешь, — здесь Кристи помедлила, осторожно выбирая слова, — лично мне, строго как читателю, кажется, что это вполне допустимо… Черт… Джейн, если совсем честно, я в восторге от всей твоей серии, и от последней книги в том числе. Мне очень неприятно быть тем человеком, который должен сказать тебе, что нужно что-то менять. — Кристи, мы живем в XXI веке. Кого ты боишься шокировать или оскорбить? — Вопрос не в этом, дорогая Джейн, — принялся разъяснять Брэндон. — Купив ваш последний роман, более половины читателей будут недовольны развязкой. А это просто убийственно, если речь идет об аудитории многотомной саги! Кто-то из них будет шокирован, кто-то оскорблен в своих религиозных чувствах, кто-то просто раздосадован, что читал-читал такую огромную сагу, а она оказалась о педиках. Но не важно, что они там себе почувствуют или подумают, важно то, что следующий ваш роман они не купят! У гей-литературы рынок совсем другой, гораздо более узкий. — О геях я и не писала, — Джейн старалась говорить как можно убедительней. — Я пыталась поговорить о природе любви и о том, могут ли у любви быть границы… Это другое. — Дорогая Джейн, наша политика отличается чрезвычайной толерантностью и политкорректностью. Чтобы убедить вас в нашем уважительном отношении к секс-меньшинствам, наше руководство специально прислало на эту встречу меня, поскольку я – гей, и не скрываю этого. Но бизнес есть бизнес. Так вот, значит, зачем понадобился Брэндон. Чтобы избежать обвинений в неполиткорректности. Только причем тут это? — Кристи, послушай, ты же читала мою книгу, — не стоит и дальше делать вид, что Брэндон тоже читал… „Утонченная чувственность“, надо же такое придумать! — Ты же знаешь, как я пишу — я наблюдаю за героями, записываю… Я не могу изменить конец. Что ты мне предлагаешь? Поубивать всех в конце? Или женить главного героя? На ком? На Микки-Маусе? — Не заводись, Джейн, — снова поморщилась Кристи и прибавила, — Думаю, до Микки-Мауса дело не дойдет, давай оставим его на самый крайний случай. — На крайний тоже не пойдет, — не удержалась и съехидничала Джейн. — Он же мальчик. Вы опять запрещать будете. — Вы напрасно иронизируете, Джейн. Положение очень серьезное, — Брендон немного выпучил глаза, вероятно, для того, чтобы Джейн прониклась серьезностью ситуации. — Под угрозой наше стратегическое положение на данном сегменте рынка. Значит, под угрозой и ваши интересы тоже, — он со значением посмотрел на писательницу. Джейн уже поняла, что убеждать этого парня совершенно бессмысленно. Он пришел сюда не для того, чтобы обсудить разногласие, он просто транслирует решение больших боссов. А видимость переговоров, лимузин и прочие любезности — это лишь пышная обертка вполне дерьмовой конфетки. Джейн дерьмовых конфет не любила, в пышных обертках — тем более. — Мне жаль, если по моей вине вы понесете убытки, — невольно выпрямившись, снова заговорила она. — Но я ничего не могу поделать. Каждый писатель пишет по-своему. Это трудно объяснить человеку не пишущему, так что вам придется поверить мне на слово. Я не могу рассказать какую-то другую историю, кроме той, что показали мне мои герои, сами. Я понимаю, что книга вам не подходит, но я ничего больше сделать с ней не могу. Если вся проблема в потенциальных убытках, я могу издать книгу где-то еще, тогда вы никак не пострадаете. — А вот этого вы как раз сделать и не можете, — с едва скрываемым торжеством победителя, пускающего в бой решающий резерв, почти пропел Брэндон. — Все права на эту сагу принадлежат нашему издательству. И передать другому издательству последнюю часть вы не имеете никакого права. Зато издательство имеет полное право дописать сагу и без вашего участия и… — Прекрати, Брэн! — рявкнула Кристи. — Это так? — с деланным спокойствием спросила Джейн. — Да, в худшем варианте. Это твой давно подписанный стандартный контракт, — Кристи открыто смотрела Джейн в лицо и прятаться за словами не пыталась. — Ты — действительно звезда, Джейн, тиражи у тебя огромные, но подсчеты показывают, что значительная часть читателей будет потеряна, если финал оставить без изменений. Издательское дело — бизнес, прибыль решает все. Твою версию все равно не издадут, это уже решено. Либо ты сама исправишь, либо допишут за тебя, сделают многоавторскую серию, к примеру. — И прибавила, уже тише и мягче. — Джейн, пожалуйста, подумай еще раз. Закончи сагу сама, или они ее изуродуют. Помнишь, ты мне сама говорила, что каждая глава — как развилка? Что оттуда сюжет может пойти в абсолютно разных направлениях? Так вернись на несколько развилок назад, пусть сюжет пойдет по другому пути… лишь бы это был твой сюжет. Попробуешь? Кристи напряженно всматривалась ей в лицо, ожидая ответа. Даже Брэндон странно притих. Делиться своими героями Джейн не умела. Даже фанфики в сети ее раздражали и вызывали желание дать по рукам. А уж отдать все и навсегда… Ни за что!Она подняла глаза на Кристи с Брэндоном и коротко кивнула. Когда Джейн подписывала бумаги, пальцы ее уже не дрожали. И новые туфли перестали тереть, сели, как влитые. ------------------------------------------------------------------------ А могла быть и такая развилка :) XVI ЭЛЬФОВСКАЯ КОРА Элъфовская кора (так часто называют кору дерева делвен) является мощным средством для восстановления физических сил. К несчастью, ее применение вызывает подавленность и страх. Именно по этой причине ее часто используют рабовладельцы Чалседа. Кора позволяет повысить работоспособность невольников и одновременно подорвать их дух. Если принимать эльфовскую кору постоянно, то возникает привыкание, а кое-кто утверждает, что даже редкое употребление зелья может навсегда изменить характер человека, сделав его подозрительным и скрытным даже с близкими друзьями и заставив его чувствовать себя ничтожным и никому не нужным. И все же, несмотря на все недостатки, иногда употребление эльфовской коры бывает оправданным. Она прекращает свое действие не столь быстро, как семена карриса или джидзин, которые вызывают взрыв эмоций и эйфорию, провоцируя человека на глупые и опасные поступки. Самая качественная элъфовская кора добывается из молодых ветвей очень старых деревьев. Сначала нужно сделать боковой разрез вдоль ветки, а потом круговой надрез с двух сторон. После чего кончиком ножа поддеть краешек коры и аккуратно снять его с ветки. Снятая таким образом кора моментально сворачивается в трубочку. Собранную кору следует хранить в сухом прохладном месте до тех пор, пока она не высохнет настолько, что ее можно будет растереть в порошок, который добавляют в чай. Если кора вам нужна срочно, можно сделать чай из свежей коры, но трудность состоит в том, что невозможно судить о крепости и силе напитка по его цвету. Рейчел, „Травник“. Ранним утром, когда лагерь еще спал, я выбрался из палатки Шута. Мне не удалось выспаться, мой сон часто прерывался невнятными кошмарами. Ближе к рассвету я окончательно проснулся и ужасно пожалел, что не обладаю способностью Неттл контролировать свои сны. И я начал думать о ней. Мне ужасно хотелось поговорить о ней с Чейдом и принцем, чтобы при этом не присутствовал даже Олух. Я отошел к краю нашего лагеря, чтобы облегчиться. На страже стоял Дефт, который кивнул мне, когда я проходил мимо. Потом я зашагал к шатру принца, забыв, что попросил Свифта его охранять. Мальчик проявил себя с самой лучшей стороны — стоило мне приблизиться, и я заметил, как слегка отодвинулся в сторону полог шатра и оттуда выглянул блестящий глаз и наконечник стрелы. — Это я, — поспешно сказал я и облегченно вздохнул, когда Свифт опустил лук. Я попытался придумать ему какое-нибудь дело и в конце концов предложил собрать чистого снега, чтобы растопить воду для принца. — Только не уходи от лагеря, — предупредил я. Как только он вышел, я проскользнул в темный шатер. — Вы проснулись? — негромко спросил я. Дьютифул тяжело вздохнул. — Теперь да. У меня такое ощущение, что я не спал всю ночь. Лорд Чейд? В ответ послышалось недовольное ворчание. Чейд натянул одеяло на голову. — Это важно, и мне нужно быстро поговорить с вами, пока не вернулся Свифт. Чейд слегка опустил одеяло. — Тогда говори, — зевнул он. — Я слишком стар, чтобы ночевать в снегу после долгого перехода, — пробормотал он ядовито, словно виноват был я. — Я поговорил с Шутом после вчерашней драки. — Ах, да. А мы побеседовали с Сивилом. Точнее, Сивил побеседовал с нами. Разговор получился долгим. Я не знал, что ваша шарада в Гейлкипе получилась столь убедительной. Сивил расстроен тем, что мы разрешаем Свифту проводить столько времени с лордом Голденом, — сварливо проговорил Чейд. Я нахмурился, а Дьютифул фыркнул. — К сожалению, Сивил готов поверить во все, что угодно, чтобы не смотреть правде в глаза, — заявил я. — Шут рассказал мне, как он понимает ситуацию. Он полагает, что родители Сайдел, или один из них, были предателями, именно они помогли Полукровкам захватить Дьютифула. Я подозреваю, что отец Сайдел разорвал помолвку из-за того, что Сивил выступил против Полукровок, а вовсе не из-за легкомыслия Сайдел. Я был вознагражден носом Чейда, высунувшимся из-под одеяла. Чейд складывал кусочки головоломки, пытаясь понять, сходятся ли концы с концами. — Да, — недовольно признал он. — Возможно, Шут прав. Родители Сайдел могли участвовать в заговоре. Как жаль, что у нас нет лишней птицы, чтобы отправить ее к королеве! У нас осталась одна для Баккипа и одна для Хетгарда, чтобы вызвать корабль. Я приподнял бровь. — А как насчет Олуха и Неттл? — прямо спросил я. Быть может, Чейд ничего не рассказал Дьютифулу? Чейд покачал головой, и его седые волосы рассыпались по одеялу. — Нет. Мы не можем поручать Олуху такие серьезные сообщения. Представь себе, какие последствия это будет иметь для девушки, если в Баккипе неправильно поймут наше послание или если Неттл не поверит Олуху. Нет. Нам следует тщательно подготовить такой канал, попробовать сначала передавать простые сообщения в обе стороны, а уж потом использовать его в полной мере. — Он тяжело вздохнул, молчаливо упрекая меня. — Сегодня ночью Олух будет спать в нашей палатке. Перед тем как он заснет, Дьютифул попросит его передать наш привет Неттл вместе с каким-нибудь простым сообщением королеве, на которое она должна будет ответить. Необходимо тщательно обдумать текст послания. Если все пройдет удачно, мы сможем на следующую ночь отправить королеве нечто более содержательное. Но только после того, как у нас будет полная уверенность в надежности канала связи, мы сможем передать королеве наши подозрения о предателе. — Он кивнул самому себе и вопросительно посмотрел на принца. — Ты согласен? — Согласен. — Дьютифул тихонько вздохнул. — Будем надеяться, что Королева Больших Сомнений сочтет возможным общаться со мной при помощи Скилла. — И он наградил меня укоризненным взглядом — ведь именно по моей вине он до сих пор не познакомился со своей кузиной. — Я делал то, что считал правильным, — холодно ответил я. А Чейд, никогда не упускавший случая воспользоваться чужой слабостью, тут же охотно согласился. — Конечно. Тобой всегда движут лучшие намерения, Фитц. Но когда ты в следующий раз будешь принимать важное решение, основанное на том, что „ты считаешь правильным“, будет неплохо вспомнить, что я обладаю куда большим опытом, чем ты. Быть может, в следующий раз ты отнесешься к моему мнению с уважением. — Обязательно буду иметь в виду твой совет, — не стал возражать я, но мой голос был полон ядовитого холода. Мне и в голову не приходило, что наступит момент, когда Чейд и Шут примутся рвать мою верность на части, словно два раззадорившихся щенка — старый коврик. Каждый из них соглашался, что решение должен принимать я сам, но оба считали, что без их подсказок мне не справиться. В этот момент вернулся Свифт с котелком, полным снега, и я с поклоном вышел из шатра. Принц задумчиво смотрел мне вслед, но не попытался войти в контакт при помощи Скилла. Тем временем лагерь проснулся. Пиоттр встал рано, рассказал мне Риддл, и отправился вперед, чтобы разведать путь. Ему не понравился легкий бриз, гнавший влажный воздух над заснеженной землей. Даже Олух уже встал и слонялся по палатке, разбрасывая содержимое своего наплечного мешка в поисках чистой одежды. Когда я сказал ему, что мы будем путешествовать налегке, в той же одежде, что вчера, он буркнул что-то сердитое. Я напомнил ему, что, когда его приняли на службу к принцу, у него была всего одна смена одежды. Он нахмурил брови и глубоко задумался, а потом покачал головой и заявил, что не припоминает такого времени. Я решил, что спорить из-за этого не стоит, помог Олуху одеться, и мы вышли из палатки, чтобы стражники смогли ее сложить. Я раздобыл нам еду — простую кашу с соленой рыбой. Олуху, как и мне, завтрак не понравился, но ничего другого в лагере не нашлось. Затем я принялся перекладывать вещи из его заплечного мешка в свой. Одновременно я старался убедить Олуха, что теперь, когда мы научились ходить по леднику, нам будет легче не отставать от остальных. Он с сомнением кивнул, и сердце сжалось у меня в груди. — Я плохо спал этой ночью, — небрежно заметил я. — Мне снились плохие сны. А ты наверняка провел время с Неттл и видел во сне много хорошего. — Не-е-е. — Он снял рукавицу, чтобы почесать нос, а потом долго натягивал ее обратно. — Прошлой ночью плохие сны были повсюду, — мрачно заметил Олух. — И Неттл не могла их изменить. Когда я ее позвал, она сказала: „Уйди, не смотри на это“. Но я не мог, потому что они были всюду. Я шел и шел, шел и шел, сквозь снег, но сны приходили и смотрели на меня. — Он вновь стянул рукавицу и принялся задумчиво ковырять в носу. — У одного в носу были червяки, и они извивались. И я подумал, что и у меня в носу червяки. — Нет, Олух, с твоим носом все в порядке. Не думай об этом. Пойдем посмотрим, чем заняты остальные. Мы едва ли не первыми были готовы покинуть лагерь. Мне хотелось побыстрее отправиться в путь, поскольку на голубом небе появились низкие тучи. Подул сырой ветер, и меня совсем не радовали мысли о снеге и дожде. Однако остальные не спешили покинуть лагерь, хотя Пиоттр бросал тревожные взгляды на небо, убеждая всех побыстрее пуститься в дорогу. Олух стал жаловаться, что слишком устал для нового перехода и что одежда ему жмет. Чтобы отвлечь, я подвел его к шатру Шута и увидел Свифта. Он помогал лорду Голдену собираться в дорогу. Заплечный мешок, колчан и лук аккуратно лежали в стороне, а мальчик под руководством Шута разбирал деревянные шесты, поддерживавшие тонкую ткань шатра. Я заметил в колчане Свифта необычную стрелу, которую я рассматривал вчера. Шатер опустился на землю, и я заметил, что все шесты не толще хорошей стрелы. Я думал, что горшок с маслом для жаровни вылеплен из тяжелой глины, но когда из любопытства я его поднял, оказалось, что он совсем легкий и сделан из какого-то пористого материала. В сложенном виде шатер занимал места не больше, чем маленькая подушка. И все же, когда Шут собрал свои вещи, мне показалось, что его заплечный мешок тяжелее моего даже с вещами Олуха. Тем не менее Шут с легкостью закинул его себе за спину. Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы палатку складывали так быстро, и мое восхищение Элдерлингами стало еще больше. — Как странно: Элдерлинги делали такие замечательные вещи, но их раса исчезла. Интересно, что послужило тому причиной? — Мне хотелось отвлечь Олуха, который вновь начал тереть нос. — Когда драконы погибли, Элдерлинги исчезли вместе с ними. Они не могли существовать друг без друга. — Шут произнес эти слова так, словно напоминал, что листья зеленые, а небо голубое. Прежде чем я успел отреагировать на это удивительное заявление, Олух убрал руку от лица и спросил: — А кто такие Элдерлинги? — Никто толком не знает, — начал я, но увидел лицо Шута и замолчал. Казалось, он сейчас лопнет, если я не дам ему возможности говорить. Интересно, когда он все это выяснил и почему он горит желанием поделиться своими знаниями именно сейчас. Свифт, который почувствовал, что сейчас услышит что-то интересное, подошел поближе. — Элдерлинги были старым народом, Олух. Не в том смысле, что они жили очень давно, а в том, что их жизнь была очень долгой. Подозреваю, что у некоторых из них память простиралась в еще более древние времена, когда жили их предки. Олух наморщил лоб, пытаясь понять слова Шута. Свифт заворожено слушал. — Ты знаешь это наверняка или строишь догадки? — прервал я Шута. Он задумался. — Я практически уверен, хотя не имел возможности поговорить с Элдерлингами или драконом. Теперь пришел мой черед удивляться. — Драконом? А с какой стати ты стал бы спрашивать дракона об Элдерлингах? — Они… связаны. — Шут тщательно подбирал слова. — Всякий раз, когда мне удавалось что-то о них узнать, драконы и Элдерлинги упоминались вместе. Создается впечатление, что они создают друг друга или существование одних необходимо для существования других. Я не могу объяснить. — Значит, если тебе удастся вернуть драконов, то и Элдерлинги вернутся? — беспечно спросил я. — Возможно. — Он неуверенно улыбнулся. — Я не знаю. Но не думаю, что Элдерлинги принесут в мир зло. На этом наш разговор закончился. Пиоттр вернулся и заявил, что нам нужно выступать как можно быстрее. Принц позвал Олуха, и мы подошли к нему. О чем вы так долго беседовали? — мрачно осведомился Чейд. Об Элдерлингах, — ответил я, не забывая о том, что Дьютифул и Олух нас слышат. — Лорд Голден считает, что, если в мире снова появятся драконы, это может привести к возвращению Элдерлингов. Он чувствует, что между ними существует связь, хотя не может объяснить, в чем она заключается. И все? Да. — Краткость моего ответа дала Чейду понять, что мне не нравится его настырность. Интересно, что означает молчание Дьютифула? Возможно, он заодно с Чейдом? А потом я сказал себе, что это не имеет значения. Если наступит время, когда от меня будет зависеть, жить дракону или нет, я приму решение. А до тех пор я не стану мучить себя бесплодными сомнениями и не буду ни с кем ссориться. Пиоттр построил нас в колонну. Сегодня мы заняли место сразу же за отрядом принца. Дядя Нарчески предупредил, что влажный ветер делает поверхность ледника ненадежной. Мы будем идти по старой тропе, стараясь не отклоняться от шестов с флажками. Однако нам нужно помнить, что ледник меняется и тропа не может быть абсолютно надежной. Недавно возникшие трещины заметает снегом. Он вновь попросил нас двигаться крайне осмотрительно. Наконец мы вооружились посохами и растянулись в цепочку. Поначалу мы с Олухом не отставали. Он кашлял, но не так сильно, как раньше, и мы бодро шагали за остальными. Сегодня Пиоттр шел медленнее, ощупывая посохом лед перед каждым следующим шагом. Он оказался прав относительно коварства погоды. Хотя теплый бриз вскоре заставил нас опустить капюшоны, влажный снег приобретал под порывами изменчивого ветра самые причудливые формы. Синие тени, ложившиеся на белый снег, делали окружающий мир нереальным. Дважды Пиоттр уводил нас в сторону от тропы. В первый раз он попробовал снег, наст поддался под его посохом, и в следующий миг снег рухнул вниз, открыв глубокую расселину. Ветер соткал из кристаллов снега легкий мост, слишком хрупкий, чтобы выдерживать вес человека. Пиоттр повел нас вдоль расселины. Второй раз нам пришлось сойти с тропы в полдень. К этому Времени Олух устал и пал духом. Влажный снег налипал на башмаки и штаны, и очень скоро мы заметно отстали. Но как только мы поднялись на длинный пологий кряж, отряд уже шагал нам навстречу. Пиоттр обнаружил участок мягкого снега, его посох погружался в него так глубоко, что он решил повернуть обратно, чтобы отыскать более безопасный маршрут. Подъем получился трудным, и, возвращаясь вслед за Пиоттром, Олух бормотал себе под нос проклятия. Яркий солнечный свет отражался от сине-белого снега и слепил глаза. Мы щурились, по щекам катились слезы, от напряжения болело лицо. Однако Пиоттр вел нас все дальше и дальше. Во второй день мы прошли значительно больший путь, чем в первый. Солнце уже клонилось к горизонту, а мы все еще продолжали идти вперед. Олух и я заметно отстали, и вскоре я уже начал сомневаться, собирается ли Пиоттр останавливаться на ночь. Дважды Олух заявлял, что дальше не пойдет. Он устал, промок, замерз, он хочет есть и пить. Это было скучное повторение моих собственных жалоб, и слушать их становилось невыносимо. Я и так с огромным трудом заставлял себя двигаться вперед, а тут еще Олух… Мрачные звуки его музыки, сулившие беду, преследовали меня весь день, а мерный хруст снега у нас под ногами сопровождался легким позвякиванием окованных металлом посохов. Если я шел первым, то Олух сразу же начинал сильно отставать, поэтому мне приходилось плестись позади, дожидаясь, пока он потычет перед собой посохом. Вечерние тени удлинялись, и день все больше походил на вчерашний. Мой гнев рос медленно, но верно, подобно огню, которому скармливают один кусок угля за другим. Когда и почему я согласился играть роль няньки? И почему до сих пор это терплю? Почему Чейд поручил столь унизительное дело именно мне? Наверное, таким способом он пытается меня наказать или унизить. Когда-то я был воином Видящих. А теперь, когда выбрал свободу, Чейд заставил меня возиться с толстым, вонючим идиотом. Я попытался вспомнить все логические причины, спрашивал себя, кто еще мог бы присматривать за Олухом, наделенным такой могучей магией Скилла, но мне никак не удавалось убедить себя в важности этого омерзительного занятия. Мои мысли сползали в пропасть разочарования, гнева и отвращения. Я из последних сил контролировал себя и сладким голосом уговаривал Олуха: — Пожалуйста, шагай немного быстрее, Олух. Посмотри, наши товарищи уже разбивают лагерь. Неужели ты не хочешь посидеть у костра и высушить вещи? Он повернулся и бросил на меня злобный взгляд. — Ты говоришь хорошие слова. Но я знаю, что ты про меня думаешь. Ножи, камни и большие палки. Ну, ты сам заставил меня сюда прийти. И если ты сделаешь мне больно, я сделаю тебе еще больнее. Потому что я сильнее тебя. Я сильнее и не должен тебя слушаться. Он сделал глупость, предупредив меня. Я успел поднять стены Скилла. За мгновение до его атаки моя враждебность погасла, как огонь под влажным одеялом. Его атака обрушилась на меня, точно железный молот на наковальню из сыра. Олух не прикасался ко мне, но я ощутил, как мое тело сжимается в его хватке. Я пошатнулся и упал в снег, и мне показалось, что моя кровь хлынула наружу из всех пор, а Олух неожиданно спросил: — Почему мы сошли с ума? Что мы делаем? Это был крик растерянного ребенка. Должно быть, он закрылся от меня стенами, и тут же — как и я — ощутил, как исчезла ненависть. Он неуклюже поспешил ко мне, и тут дождь, который уже давно собирался, хлынул как из ведра. Я понимал, Олух не хочет причинить мне вреда, но все же откатился в сторону, опасаясь, что от его прикосновения могут рухнуть стены Скилла. — Олух, я не ранен. Правда не ранен. Мне просто стало плохо. И еще я был ошеломлен, потрясен. И у меня все болело, словно я рухнул на землю с лошади. Я с трудом встал на колени и поднялся на ноги. — Нет, Олух, не нужно ко мне прикасаться. Лучше послушай меня. Послушай внимательно. Кто-то хочет над нами посмеяться. Кто-то при помощи нашей собственной магии вкладывает нам в головы дурные мысли. Кто-то, кого мы не знаем. У меня вдруг прояснилось в голове. Кто-то применяет Скилл против нас. — Кто-то, кого мы не знаем, — с тоской повторил Олух. Я смутно ощутил, как Дьютифул пытается войти со мной в контакт. Они наверняка почувствовали, что Олух на меня напал. Я рискнул на несколько мгновений опустить стены. Будьте осторожны! Охраняйте свой разум! И тут же восстановил защиту, поскольку ощутил, как враг вновь пытается проникнуть в мое сознание. Я знал, что мне следует нанести ответный удар или хотя бы выследить противника. Мне пришлось собрать все свое мужество, чтобы вновь опустить стены. И я попытался отыскать врага, ощупывая пространство, пытаясь найти того, кто отравлял мой разум, вызывая злобу к Олуху. Но я никого не нашел. Да, я обнаружил Чейда, Дьютифула и Олуха, которые поставили защиту. Может быть, стоит связаться с Неттл? Нет, противник может просто не знать о ее существовании; я не стану им показывать свою дочь. Глубоко вздохнув, я вновь поднял стены. И не почувствовал себя в безопасности. У нас появился неизвестный враг, и я не должен узнать о нем все. — Это те же самые, которые насылали мне плохие сны, — решительно заявил Олух. — Ну… не знаю. Может быть. — Я знаю. Да. Это они, делатели плохих снов. — Олух упрямо тряхнул головой. Между тем дождь усилился. Оставалось надеяться, что лагерь уже разбит и палатки поставлены и у нас будет шанс спрятаться от дождя. Весь день меня донимала сырость — мокрый снег. А теперь еще и дождь промочил насквозь. — Пойдем, Олух, — предложил я. — До лагеря уже недалеко. И мы двинулись вперед по раскисшему снегу. — Не опускай стены Скилла, — посоветовал я. — Кто-то внушает нам плохие мысли. Они не знают, что мы друзья. Они пытаются заставить нас сделать друг другу больно. Олух печально посмотрел на меня. — Иногда мы друзья. А иногда деремся. Это была правда. Как и то, что мне надоело постоянно о нем заботиться. Те, кто желал нам зла, обнаружили источник моего раздражения и постарались его усилить. Так в свое время Верити искал страх и самонадеянность в наших врагах и усиливал эти чувства, заставляя совершать смертельные ошибки. Кто-то очень тонко использовал мои сокровенные мысли. И это меня пугало. — Да, иногда мы ссоримся, — не стал спорить я. — Но мы никогда не причиняли друг друга вреда. Мы не всегда во всем соглашаемся. Но так часто случается с друзьями. Мы не причиним друг другу вреда даже в те минуты, когда сердимся друг на друга. Потому что мы друзья. Олух тяжело вздохнул. — Но я старался сделать тебе больно. На лодке я заставлял тебя стукаться о стенки. Извини. Пожалуй, мне никогда не приходилось слышать таких искренних извинений. Я должен был ответить ему взаимностью. — А я сожалею о том, что заставил тебя приплыть сюда на лодке. — Кажется, я простил тебя. Но я снова рассержусь, если ты заставишь меня сесть на лодку, чтобы плыть домой. — Что ж, это справедливо, — сказал я после некоторых раздумий, стараясь, чтобы мой голос прозвучал спокойно. Олух поразил меня, когда неожиданно остановился и взял меня за руку. Даже сквозь стену Скилла я ощутил его тепло. — Я всегда сердился на маму, когда она мыла мне уши, — сказал он. — Но она знала, что я ее люблю. И я люблю тебя, Том. Ты дал мне свисток. И пирожное с розовой глазурью. Я постараюсь не быть с тобой злым. Его простые слова застали меня врасплох. Олух стоял, приоткрыв рот и высунув кончик розового языка, и смотрел на меня своими маленькими круглыми глазками. Маленький, похожий на жабу человечек с мокрым носом. Прошло много лет с тех пор, как мне предлагали любовь на такой простой и честной основе. Как ни странно, во мне пробудился волк. Я почти увидел, как Ночной Волк одобрительно помахивает хвостом. Мы были стаей. — Я тоже тебя люблю, Олух. Пойдем. Давай поспешим туда, где сухо и тепло. Когда мы добрались до лагеря, дождь стал совсем холодным, теперь он мешался со снегом. Чейд вышел нам навстречу. Как только он оказался рядом, я предупредил его: — Держи стены поднятыми. Кто-то старается смутить нас при помощи Скилла — так Верити использовал Скилл, чтобы сбить с толку врага во время войн красных кораблей. Оно… они попытались стравить нас с Олухом. И едва не добились своего. — Кто за этим стоит? — резко спросил Чейд. — Люди с плохими снами, — серьезно ответил ему Олух. Чейд нахмурился, а я пожал плечами. Я бы не сумел сказать ничего более определенного. Этой ночью наш лагерь был малоприятным местом. Все либо промокло, либо отсырело. Нам даже толком не удалось развести костры. Пиоттр вновь отметил границы, а потом рискнул отправиться на разведку. Из шатра Нарчески шло слабое свечение — там горела единственная свеча. Шатер Шута являл собой великолепный цветок в ночи, и мне ужасно захотелось присоединиться к нему, но Чейд потребовал, чтобы я сделал полный отчет. Шатер принца казался тесным из-за развешанной мокрой одежды. Никто не рассчитывал, что к утру она высохнет. Чейд и принц успели переодеться. Толстая свеча в металлической чаше тщетно пыталась растопить снег, засыпанный в маленький котелок. Я вынес куртку и башмаки Олуха наружу, чтобы стряхнуть влажный снег, пока он надевал шерстяной свитер и сухие носки. Когда я вышел из шатра, холодный влажный ветер показался мне особенно неприятным. Вернувшись в палатку, я разложил вещи Олуха сушиться на полу, прекрасно понимая, что завтра утром нам придется одеваться в сырое. Ну, что ж тут поделаешь, с горечью подумал я. — Да, наше путешествие совсем не похоже на благородные приключения рыцаря, который отправился убить чудовище в честь прекрасной дамы, — кисло заметил я. — Да, — согласился Олух. — У нас должны быть мечи и кровь. А не дурацкий мокрый снег. — Не думаю, что тебе больше понравятся мечи и кровь, чем мокрый снег, — хмуро отозвался принц, но сейчас я был готов согласиться с Олухом. Одна отчаянная битва казалась мне привлекательнее бесконечного хлюпанья по леднику. Впрочем, с моим везением в конечном счете я получу и то и другое. — У нас есть враг, — объявил я. — Враг, который знает, как использовать против нас Скилл. — Ты уже говорил, — заметил Чейд. — Но Дьютифул и я успели это обсудить — мы оба ничего не заметили. — Он вылил тепловатую воду в чашу с травами и с сомнением оглядел результат своих трудов. Слова Чейда сбили меня с толку. Если враг напал на нас с Олухом, почему он не тронул остальных членов группы? Я сказал о своих сомнениях, а потом добавил: — Почему они атаковали только Олуха и меня? Мы выглядим как самые обычные слуги. — Всякий владеющий Скиллом должен понимать, что Олух и ты совсем не те, за кого себя выдаете, — заметил Чейд. — Быть может, они почувствовали, насколько силен Олух, и решили избавиться от вас обоих, натравив друг на друга. — Но почему одновременно не нанести удар по принцу и его верному советнику? Почему не стравить вас и не посеять раздор между теми, кто стоит во главе отряда? — Да, было бы неплохо знать ответ на твой вопрос, — согласился Чейд по размышлении. — Однако он нам неизвестен. Мы знаем лишь, что вы с Олухом думаете, будто вас атаковали. Мы с принцем ничего не почувствовали, пока вы не вступили в схватку. — Это произвело впечатление, — добавил Дьютифул, устало потирая виски. Потом он широко зевнул. — Как бы мне хотелось, чтобы все осталось позади, — тихо сказал он. — Я устал, замерз, и у меня нет никакого желания выполнять мою миссию. — Возможно, это результат тонкого воздействия на тебя при помощи Скилла, — предупредил я. — Твой отец подобным образом использовал Скилл, чтобы сбить с толку рулевых красных кораблей — в результате некоторые их них разбивались о скалы. Принц покачал головой. — Мои стены достаточно надежны. Нет, сомнения сидят у меня внутри. — Он смотрел, как Чейд помешивает желтоватый чай. — Дело не в Скилле, — с горечью сказал Чейд. — Во всем виноват проклятый Шут, который вызвал сочувствие к дракону почти у всех участников экспедиции. Он удачно воспользовался суевериями воинов Хетгарда. Дьютифул, ты должен сохранять решимость. Помни, ты обещал Нарческе принести голову дракона к ее материнскому очагу. — Что было, то было, — веско сказал Пиоттр, приподнимая полог шатра. — Могу я войти? — Входи, — ответил Дьютифул. — Я не забыл данного мной слова. Но я никому не обещал, что его выполнение доставит мне удовольствие. За минуту до появления Блэкуотера мой Уит предупредил меня, что кто-то приближается к шатру, но я подумал, что это Свифт или Риддл. Интересно, зачем пришел Пиоттр? И что, теперь он станет дожидаться, пока я уйду? Однако он кивнул мне, словно соглашаясь с моим правом все слышать. Пиоттр не стал вновь говорить о предстоящих нам опасностях, а жестко улыбнулся и сказал: — Завтрашний день никому из нас не доставит радости. Всем будет трудно. После такого долгого и тяжелого перехода я хочу предложить вам средство, которое помогает нам переносить тяготы трудного путешествия. — Он тяжело вздохнул. — Погода еще больше усложняет нашу задачу. Дождь размывает снег, ослабляя тропу даже в тех местах, где она была надежна. Завтра, когда мы будем преодолевать седловину острова, нам следует опасаться не только расселин, но и схода лавины. Он говорил и одновременно разворачивал нечто вроде торта, завернутого в темную материю. Я был голоден, к тому же мое обоняние никогда меня не подводило. Для того чтобы он не испортился, Пиоттр пропитал его бренди. Когда он отломил кусок торта, я увидел изюм, кусочки жира и сушеных яблок. Запах бренди усилился. Олух слегка оживился. Я был защищен от его Скилла, но ощутил тревогу. Рыбий жир? Неужели у него будет такой же вкус? Очевидно, Пиоттр заметил мой алчный взгляд, поскольку улыбнулся и предложил мне первый кусок. — Ты выглядишь самым мокрым и замерзшим, — заметил он. Тут он не погрешил против истины, поскольку остальные успели переодеться в сухое. Я с благодарностью принял угощение. Когда я попробовал торт, Пиоттр добавил: — Это лакомство наши воины называют пирогом мужества. Мы добавляем сюда темный густой мед, сушеные фрукты и укрепляющие травы, после чего обильно пропитываем бренди, чтобы лакомство не портилось. Я могу целый день сражаться или два дня идти, съев кусочек такого торта. Сладость и вкус бренди наполнили мой рот. Но, прожевав угощение, я ощутил знакомый вкус. Горечь эльфовской коры скрывалась за сладостью меда и фруктов. Я понимал, что должен предупредить Чейда, хотя мое тело кричало от радости, предвкушая мощный приток энергии. А потом мир вокруг умер. Не знаю, как еще это описать. Я узнал, что обладаю магией Уита, когда впервые столкнулся с „перекованными“. Я не понимал, что меня связывает родство со всеми живыми существами, пока не столкнулся с такими, которых я вообще не воспринимал. „Перековывание“ вырвало их из всеобщей паутины жизни, превратило людей в лишенных совести негодяев, способных насиловать и убивать, не испытывающих ни малейшего сострадания к другим людям или животным. Сейчас я испытал нечто похожее, только в противоположном смысле. Раньше я думал, что магия Скилла соединяет меня лишь с носителями этой магии. А теперь выяснилось, что я был объединен мириадами крошеных невидимых связей со всеми людьми. Могучий голос мира, постоянный шепот мыслей вдруг исчезли. Я заморгал и даже попытался прочистить ухо, не понимая, что со мной произошло. Я видел, слышал, ощущал запахи, вкус еды еще остался у меня во рту, но какое-то другое чувство, не имеющее названия и неизвестное мне до сих пор, было полностью подавлено после того, как я отведал угощения Пиоттра. Я попытался связаться с Чейдом и Дьютифулом при помощи Скилла, но с тем же успехом мог бы заставить сжаться замерзшую руку. Раньше я знал, как это делается, а теперь все онемело. Пиоттр с улыбкой протянул Олуху кусок торта. Маленький человечек широко раскрыл рот, рука метнулась вперед. Я успел перехватить его запястье и отвести в сторону. Он потянулся за лакомством ртом — это выглядело бы забавно, если бы нашей группе Скилла не грозила страшная опасность. — Эльфовская кора! — крикнул я, поскольку, лишившись Скилла, сомневался, что мой голос сумеет донести смысл происходящего до остальных. Я тут же изменил тон, сделав вид, что мои слова относились только к Олуху. — Нет, Олух! Ты же знаешь, что от этого растения тебе будет плохо. Отдай мне торт, и я найду для тебя что-нибудь вкусненькое. Не нужно, Олух, пожалуйста. — Какое растение? Я не болен! Это мое, мое! Ты сказал, что мы друзья и не должны друг друга обижать. Пусти! Не честно, не вежливо хватать! Он так любил сладкое, что отчаянно пытался высвободить руку. А я не мог позволить ему даже попробовать. Никогда прежде у меня не было столь сильной реакции на эльфовскую кору. Меня переполняла такая энергия, что я испугался, когда подумал о неизбежном похмелье. В какие пучины отчаяния я погружусь потом, когда ее действие пройдет? Не теряя времени, я выхватил лакомство из руки Олуха, который тут же сел на пол и всхлипнул, а потом отчаянно закашлялся. Я торопливо протянул кусок торта Чейду. — Я не стану это есть у него на глазах. Он сам не свой, когда дело доходит до сладостей. И если он увидит, как я ем, но не даю ему, он устроит ужасный скандал! Интересно, пытались ли Чейд и Дьютифул связаться со мной при помощи Скилла? И обрушил ли на меня свой гнев Олух? Однако я ничего не ощущал. Мои чувства не воспринимали даже их присутствия. Конечно, Уит подсказывал, что они рядом, и это служило некоторым утешением. Пиоттр, нахмурившись, наблюдал за нашим замешательством. Однако Чейд отреагировал неожиданно быстро. — О да, я припоминаю, какой эффект это произвело на тебя в прошлый раз. Олух, тебе будет плохо, так что не обижайся. Уверен, мы найдем для тебя что-нибудь вкусненькое. — Он повернулся к Пиоттру и заговорщически ему подмигнул. — Олух тогда не спал целые сутки, а потом впал в такое ужасное уныние, что в течение нескольких дней ничто его не радовало. Сейчас нам это ни к чему. Перестань обижаться, Олух. У принца Дьютифула остались для тебя ячменные леденцы. Принц уже рылся в своем заплечном мешке, а Чейд быстро взял кусок торта из моих рук и ловко завернул его в ткань. Через мгновение „лакомство“ оказалось в его заплечном мешке. — Мы с принцем отведаем ваше угощение попозже, когда Олух уляжется спать, — понизив голос, сказал Чейд Пиоттру. — Я старый человек, которому очень поможет эльфовская кора. Однако я не знал, что ее используют на Внешних островах. — Эльфовская кора? — Неужели Пиоттр только делает вид, что впервые слышит это название? — У нас нет растения с таким странным названием. Да, мы добавляем в торт растения, но у каждого материнского дома свой рецепт, и его секрет тщательно оберегается. Могу лишь сказать, что он из моего материнского дома, к которому принадлежит и Нарческа. Этот пирог мужества в течение многих поколений помогал выжить клану нарвала. — Не сомневаюсь! — воскликнул Чейд. — Я уже предвкушаю, как попробую его сегодня вечером. Или лучше завтра утром, чтобы обрести силы после крепкого ночного сна. Бедный Том, я знаю, какой эффект оказывает на тебя эльфовская кора! И хотя она тебе нравится, сегодня ночью ты не сомкнешь глаз. Я не раз говорил, чтобы ты не ел ее по вечерам. Но что толку повторять? Я ухмыльнулся, хотя настроение у меня было паршивым. — Вы правы, лорд Чейд. Сколько бы вы не объясняли мне, до меня не доходит ни единого слова. — Чейд слегка прикрыл глаза, показывая, что он меня прекрасно понял. Налив себе слабого чая, он сделал несколько глотков, громко раскашлялся, делая вид, что его сейчас стошнит, и принялся колотить себя кулаком по груди. — Ты свободен, Том Баджерлок. Пойди поешь, но перед сном зайди к нам. Полагаю, Олух захочет сегодня спать у нас. — Да, милорд. — Я понял, что означало его представление. Я вышел из палатки и зашагал к дальней границе лагеря. Дождь прекратился, но ветер не унимался. Убедившись, что меня никто не видит, я засунул два пальца в рот и попытался избавиться от кусочка съеденного мной торта. Ничего не получалось. Я слишком давно ничего не ел, и мой желудок охотно принял дар Пиоттра. Наконец мне удалось вызвать рвоту, и во рту появился отвратительный вкус горечи. Я съел пригоршню мокрого снега, засыпал следы рвоты и пошел обратно к палаткам. Холод все глубже проникал в мое тело. Когда сильный яд попадает внутрь, никогда полностью не удается от него избавиться. Знать, что нечто оказывает на тебя влияние, ощущать это воздействие, понимая, что оно усиливается с каждым ударом сердца, — ужас, не поддающийся описанию. Я употреблял эльфовскую кору раньше и знал, как она на меня действует. А что, если в торте были и другие растения, которые я ранее не пробовал? Я постарался не думать о такой возможности. Не может такого быть, сказал я себе. Торт принес Пиоттр и предложил нам без всякой задней мысли. Мы пришли сюда, чтобы выполнить его желание — убить дракона; зачем ему пытаться нас отравить? Однако я никак не мог поверить, что только случайность привела к тому, что я лишился магии Скилла. Мне было холодно и мокро, накатила тоска. Я не хотел в таком состоянии появляться в палатке стражников. И вдруг обнаружил, что стою возле шатра Шута. Замерзшими пальцами я попытался откинуть в сторону полог. — Лорд Голден, — позвал я, с некоторым опозданием сообразив, что у него могут быть другие гости. Должно быть, интонация моего голоса вызвала у него тревогу. Шут сразу же откинул полог и торопливо поманил меня внутрь. — Стой на месте, постарайся не замочить здесь все, — сказал он. — Он уже успел сменить мокрую одежду. Шут был в длинном черном одеянии, и я ему позавидовал. — Пиоттр угостил меня кусочком торта. В нем была эльфовская кора, и я потерял Скилл, — пробормотал я, стуча зубами. — Снимай мокрые вещи. — Шут принялся рыться в своем заплечном мешке, как только я оказался в шатре. Наконец он вытащил из него длинный коричневый балахон. — Это должно тебе подойти. Он гораздо теплее, чем кажется. Как небольшая доза эльфовской коры могла лишить тебя магии Скилла? Раньше она никогда не оказывала на тебя такого действия. Я покачал головой. — Но так случилось. Кроме того, кто-то атаковал Олуха и меня при помощи Скилла, пытаясь стравить нас друг с другом. И у них почти получилось, пока я не поднял защитные стены, опасаясь, что Олух нанесет мне удар. Тут только я сообразил, что Олух на самом деле не вызывает во мне чувства ненависти. И он ни в чем не виноват, а если мне не нравится постоянно за ним ухаживать, я не должен вымещать на нем свою злость, верно? В любом случае, мне следует обижаться на Чейда, а не на Олуха. Именно он поставил меня в такое положение — главным образом для того, чтобы я все время был занят и не мог попасть под твое влияние. Он хочет, чтобы я просто выполнял его приказы, а не думал… — Прекрати! — с тревогой воскликнул Шут. Я замолчал, не закончив фразы. Не успел я вновь открыть рот, чтобы спросить, что случилось, как Шут поднял обе руки. — Фитц. Послушай себя. Я никогда не слышал, чтобы ты так болтал. Это… вызывает у меня тревогу. — Все дело в эльфовской коре. Я содрогнулся от кипящей во мне энергии. Сбросив остатки мокрой одежды, я с благодарностью принял протянутый мне балахон, но тут же вздрогнул, ощутив его холод. — Какой холодный, словно железо! Из чего он сделан? Из рыбьей чешуи? — Верь мне и не задавай вопросов. Надень его, ты быстро согреешься. Выбора у меня не было. Я натянул через голову балахон, оказалось, что его длинные полы доходят мне почти до щиколоток. Я повел плечами и вдруг ощутил, как они расслабились. — Как странно. Мне он показался узким, но как только я повел плечами, стал в самый раз. Посмотри. Даже рукава заканчиваются на запястьях. Больше всего этот балахон напоминает невероятно тонкую кольчугу. Опять магия Элдерлингов? Ты привез его из Дождевых Чащоб? Интересно, как и из чего его сделали? Взгляни, как меняется цвет, когда я двигаюсь. — Фитц, перестань болтать. Это действует мне на нервы. — Шут поднял стопку моей мокрой одежды, и на пол потекла тонкая струйка воды. — Я все развешу снаружи. Однако к утру она не высохнет. У тебя есть во что переодеться? — Да. В моем мешке, но я оставил его в палатке принца. И бочонок со взрывным порошком Чейда. Почти все вещи Олуха в моем мешке, но он сможет и сам их взять. Так что хорошо, что мой мешок остался в палатке у принца. — Теперь я и сам заметил, что болтаю без умолку, и сумел закрыть рот прежде, чем меня попросил Шут. Несколько долгих мгновений я дрожал от холода, но потом ощутил, как балахон возвращает тепло моего тела. Со вздохом облегчения я опустился на одеяло Шута и подобрал под себя окоченевшие ноги. И тут же принял другую позу. Шут вернулся в шатер и с любопытством посмотрел на меня, когда я вскочил на ноги и принялся расхаживать по шатру вокруг маленькой свечи, стоявшей в центре. — Что с тобой? — спросил он. — Такое ощущение, что под кожей у меня бегают муравьи. — Я отвел рассыпавшиеся волосы с лица и собрал их в воинский хвост. — Мне не усидеть на месте. И я не могу молчать, не могу привести свои мысли в порядок, если ты понимаешь, о чем я. Мои руки вдруг показались мне слишком большими. Я принялся щелкать суставами пальцев, потом опустил руки. Шут смотрел на меня, стиснув зубы. — Извини, — торопливо извинился я. — Я ничего не могу с собой поделать. — Это очевидно, — пробормотал он. Потом он тряхнул головой и добавил: — Я бы хотел помочь, но сейчас тебе не стоит давать успокаивающие травы. И еще я боюсь упадка сил и духа, который последует потом. Никогда не видел, чтобы ты так себя вел. Если отчаяние, которое обычно охватывает человека после употребления эльфовской коры, будет таким же сильным, как твоя нынешняя эйфория, то я боюсь за всех нас. Я видел, что он говорит совершенно серьезно. — Меня это тоже пугает. То есть я знаю, что должен опасаться последствий, но сейчас я не могу ни на чем сосредоточиться. Меня переполняет множество разных мыслей. Как высушить одежду к завтрашнему дню, а еще я должен сделать доклад Чейду, однако я не знаю, стоит ли мне ходить по лагерю в таком одеянии. Я оставил в палатке Дьютифула свой мешок с сухими вещами. Вещи Олуха тоже там лежат. Но это хорошо, потому что Олуху они понадобятся. — Помолчи, — взмолился Шут, прервав мою болтовню. — Пожалуйста, помолчи, дай мне собраться с мыслями. В прошлом эльфовская кора лишь ослабляла твой Скилл, но потом это проходило. Можем ли мы рассчитывать, что Скилл к тебе вернется? Я пожал плечами. — Не знаю. Не думаю, что мы можем судить о происходящем со мной сейчас по прошлому действию эльфовской коры. Я сказал тебе, что Олух лишь чудом не съел кусок торта? — Нет, не сказал. — Шут говорил медленно, словно я был слегка не в себе, — впрочем, тут он был прав. — Ты можешь кое-что для меня сделать? Оставь в покое свои волосы и рот. Сложи руки на коленях и расскажи обо всем, что произошло с тобой сегодня. Весь день, с самого утра, пожалуйста. Только теперь, когда Шут упомянул об этом, я сообразил, что дергаю себя за нижнюю губу. Положив руки на колени, я попытался доложить о событиях прошедшего дня, словно передо мной был Чейд. По мере того как я рассказывал, Шут все больше мрачнел, и я понял, что мои слова обрушиваются на него, точно град, что моя речь становится бессвязной и обрывки эпизодов наслаиваются друг на друга. Вскоре я вновь вскочил и принялся расхаживать по шатру. Мне никак не удавалось справиться с возбуждением. Неожиданно меня посетило озарение. — Вот! — воскликнул я, подходя к Шуту и протягивая обнаженное запястье. — Давай проверим, действительно ли Скилл полностью меня покинул. Прикоснись ко мне. Попытайся войти со мной в контакт при помощи Скилла, как ты делал когда-то. Он пораженно посмотрел на меня. Потом на его лице появилась болезненная недоверчивая улыбка. — Ты просишь меня это сделать? — Конечно. Да. Давай выясним, насколько это серьезно. Если ты сможешь со мной связаться, значит, Скилл ко мне вернется, когда действие этой дряни закончится. Попробуй. — Я сел рядом с ним и положил руку ему на колени ладонью вверх. Шут посмотрел на следы своих пальцев, оставшихся на моем запястье, а потом косо взглянул мне в лицо. — Нет. — Он отодвинулся от меня. — Сегодня ты не отдаешь себе отчета в собственных действиях, Фитц. Ты никогда бы не согласился на это, если бы находился в нормальном состоянии, а сейчас даже не понимаешь, какие могут быть последствия. Нет. — Чего ты боишься? — вызывающе спросил я. — Давай, что мы теряем? — Уважение друг к другу. Сейчас ты и сам не понимаешь, что делаешь, будто ты вдребезги пьян. Нет, Фитц, перестань меня уговаривать. — Не беспокойся. Завтра я не забуду, что сам тебе предложил. Я должен знать, жив ли мой Скилл! — В каких-то далеких уголках моей души я ощущал тревогу. Мне хотелось остановиться и подумать, но возбуждение не позволяло. Сделай это сейчас, сделай хоть что-нибудь. Желание что-то предпринять было таким сильным, что я не мог ему противиться. Я протянул руку и сжал тонкую кисть Шута. Он снял перчатки и даже не пытался сопротивляться. Словно складывая деревянную головоломку, я приложил его руку к своему запястью. Прохладные кончики пальцев легли на оставленные ими прежде следы. Я ждал. И ничего не чувствовал. Потом я вопросительно посмотрел на Шута. Он закрыл глаза. Через мгновение его глаза открылись. Они были золотыми, и в них плескалось отчаяние. — Ничего. Я ощущаю лишь тепло твоего запястья под своими пальцами. Я пытаюсь пробиться к тебе, но тебя нигде нет. И больше ничего. Мое сердце мучительно забилось в груди. Я тут же попытался отбросить то, что сейчас узнал. — Ладно. Это еще ничего не доказывает. Ничего. Завтра я могу проснуться, и Скилл ко мне вернется. — Или нет, — спокойно предположил Шут, глядя мне в лицо. Его пальцы все еще сжимали мою кисть. — Возможно, мы больше никогда не сможем войти в контакт таким способом. Вдруг это показалось мне настолько ужасным, что я был готов сделать что угодно, лишь бы избавиться от этого ужаса. Никогда больше не почувствовать Шута? Не увидеть золотого сияния, которое неумолимо притягивает к себе? Больше ни разу не испытать, как это может быть — когда ты не один, когда стираются границы между тобой, запертым в своем одиночестве, и тем сияющим существом, которому нет никакого дела до привычных и необходимых остальным границ? Холодящий душу страх в сочетании с бурлящим возбуждением коры заставили меня сделать то, на что в другой ситуации я бы не решился никогда. Свободной рукой я обхватил Шута за шею сзади и медленно притянул ближе к себе, так, что наши губы почти соприкоснулись. Он не сопротивлялся, только неровно дышал, прикрыв глаза. Затем он с усилием сглотнул, открыл глаза и проговорил: — Не надо, Фитц. Ты не понимаешь, что делаешь. — Он старался говорить спокойно и ровно, но голос его все равно чуть дрожал. — Отпусти меня. — Но почему? Ты же сам говорил тогда, в Баккипе… — Потому что я не хочу потерять тебя… напоследок, — перебил он. — И в Баккипе я… ошибся, позволил мечтам увести меня слишком далеко. Разбитые мечты — это больно, Фитц, но разбитая дружба будет еще больнее, и… не мучь меня, пожалуйста. Я не каменный. — Ты просто трусишь, — в лихорадочном прозрении воскликнул я. — Ты так привык к тому, что мечты остаются мечтами, что уже не можешь по-другому! — Это несправедливо, — почти шепотом пробормотал он, а я уже не мог и не хотел останавливаться. Я еще ближе притянул его к себе и прижался губами к его губам. Шут вздрогнул, его глаза изумленно распахнулись. Он не сделал ни попытки отстраниться, ни прижаться ко мне. А я, в своем неуемном возбуждении, почувствовал то, чего не испытывал уже много лет — такую острую вспышку страсти и желания, что мне уже совершенно не было дела до того, что Шут — мужчина, что вокруг нас — полный лагерь народа, что обвинений именно в этом пристрастии я когда-то страшился более всего. Я с силой притянул к себе Шута уже двумя руками и углубил поцелуй. Шут вначале замер, потом коротко застонал и начал с жаром отвечать. Мы целовались, забыв обо всем на свете, и мне казалось, что ничего не может быть правильней и лучше, чем мои губы на губах Шута. Потом мне и этого стало мало, я жаждал быть уверенным в том, что наша близость все равно может быть такой же безграничной, как в Скилле. Я опрокинул Шута навзничь на лежанку, прижав своим телом сверху, и провел губами по его горлу, где часто колотилась жилка. Он снова коротко застонал, выгнулся всем телом мне навстречу, затем силы словно покинули его, и он обмяк подо мной, нерешительно обняв меня за плечи. Но мне опять было мало, и, чуть не зарычав вслух, я слегка прикусил эту колотившуюся жилку и рванул вниз ворот его балахона. Тут Шут снова напрягся, шумно втянул в себя воздух и решительно прервал объятия, уперевшись мне в грудь ладонями и оттолкнув. — Нет, Фитц. Так нельзя. Потом ты не сможешь простить ни себя, ни меня. Я не могу допустить, чтобы одним из твоих последних воспоминаний обо мне было то, как я воспользовался твоей беспомощностью. Я было отмахнулся от его слов, которые в тот момент казались мне несусветной глупостью и пустыми отговорками, и попытался снова притянуть его к себе, хотя сам в тот момент не очень-то и представлял, что именно буду делать с ним дальше. Но он решительно уперся. — Почему, Шут? Ты хотел этого, ведь так? И сейчас хочешь, я почувствовал. И я тоже хочу. Шут выпрямился, сев на лежанке, чуть отодвинулся от меня и опустил ладонь мне на плечо, а другой рукой взял за запястье. Некоторое время он старался унять сбившееся дыхание, потом заговорил спокойно и мягко, как говорят с больными детьми, которым обманом хотят дать горькое, но полезное лекарство. — Конечно, хочу, очень давно хочу. А ты — только сейчас. Ты можешь подождать до завтра? Если ты не передумаешь, мы можем снова поговорить об этом, захочешь — забудем. Этот его тон и простые, разумные слова возымели некоторое действие. — Мне трудно ждать до завтра, но я подожду. Раз ты так хочешь, — недовольно согласился я. — Я так хочу. Завтра все встанет на свои места, Скилл или вернется к тебе, или нет. — Или нет, — согласился я. — Возможно, завтра я проснусь таким же одиноким и глухим, как сейчас. Возможно. И тогда я потеряю всякую возможность быть ближе к тебе, чем все остальные. — Я встал, высвободив руку из его пальцев. — Ладно. Сейчас бесполезно об этом говорить, верно? Как и о том, высохнет ли моя одежда к завтрашнему дню. То, что должно произойти, обязательно произойдет. — Я помолчал, размышляя о том, не пора ли мне замолчать, но вопрос сам сорвался с моих губ. — Как ты думаешь, Пиоттр сделал это со мной нарочно? Знал ли он, что эльфовская кора может уничтожить Скилл? И откуда он узнал, что я владею магией Скилла? И если он хочет помочь принцу убить дракона, зачем он вывел из строя меня? Если только он действительно хочет, чтобы мы убили Айсфира. Быть может, он заманил нас сюда, чтобы принц потерпел неудачу. Но все это звучит как-то бессмысленно. Ты согласен? Шута явно смутил поток моих вопросов. — Ты можешь немного помолчать, Фитц? — серьезно спросил он, и после некоторых размышлений я покачал головой. — Боюсь, что нет. — Я нетерпеливо расхаживал по шатру. Неожиданно на меня накатило отчаяние. Мне никак не удавалось найти положение, в котором я бы чувствовал себя удобно. Я с радостью лег бы спать, но не знал, как избавиться от бурлящей во мне энергии. Мне вдруг захотелось уйти куда-нибудь подальше, чтобы все оставили меня в покое. Я закрыл лицо руками. — Как я мог так поступить с тобой?! Глаза Шута полыхнули золотом, и он, четко выговаривая слова, произнес: — Не смей, Любимый. Ты сделал мне самый большой подарок, пусть и случайно, пусть и под влиянием этой мерзкой коры. От этого он мне не менее дорог. Теперь я узнал твой поцелуй. Не отнимай его у меня извинениями и раскаянием, я хочу его сохранить здесь, — Шут кончиками пальцев коснулся свой груди. — Или я должен был сделать это раньше. Я не должен был отталкивать тебя тогда, в Баккипе. Я должен был раньше понять, что… И вообще всю свою жизнь я все делал неправильно. — Нам предстоит долгая ночь, — печально сказал Шут. XVII АЙСФИР Вот история о том, что произошло с Яасал Тюленьи Сапоги и драконом Айсфиром в те годы, когда Визал была Великой Матерью их материнского дома. Визал невзлюбила молодого мужчину, которого Яасал привела в дом, и на то имелось три причины: у него были кривые ноги и впалая грудь, а всем известно, что эти черты передаются детям, и Визал не хотела, чтобы ее материнский дом наполнился кривоногими, хилыми существами. У него были рыжие волосы, и Визал не хотела, чтобы у ее потомков были такие же. И всякий раз, когда весна приходила на острова и на ветках ивы появлялись крошечные пушистые почки, мужчина начинал чихать, плакать и кашлять и не мог участвовать в весенних работах. Поэтому, когда Яасал однажды летом отправилась собирать ягоды на склонах холма, Визал приказала женщинам приготовить комья земли и мелкие камушки, способные причинить боль, но не нанести серьезных ран, чтобы прогнать мужчину Яасал. И ее сестры, мать и тетки охотно это проделали, поскольку им не нравилась его самодовольная улыбка, которая появлялась на его губах, когда Яасал отсутствовала. Когда Яасал вернулась и узнала, что ее мужчина сбежал, она разрыдалась и принялась ругаться, а потом поклялась, что отправится к дракону, чтобы попросить его о мести. Всем известно, что это ужасный грех против материнского дома, однако Яасал так разгневалась, что не хотела слушать никаких доводов разума и отказалась принять крепкого молодого воина с темными волосами, которого ей предложили вместо ее бледного, тощего юнца. И она поплыла на Аслевджал, дождалась прилива и отправилась в самые глубины ледника, чтобы просить дракона о жестокой мести. Глубоко под ледяными шапками острова она причалила свою лодку на илистом берегу. Яасал высоко подняла над головой факел, но не стала любоваться красотами голубого льда склепа Айсфира. Вместо этого она сразу же отправилась в путь по извилистым голубым туннелям, где в глубинах льдах покоился дракон. Потом она вытопила полость во льду при помощи крови ягненка, которого принесла с собой, и попросила сделать бесплодными всех женщин, которые прогнали ее мужчину. Баллада Внешних островов, перевод Баджерлока. Остаток этой ночи, а также следующие день и ночь я вспоминаю, как один лихорадочный сон. Мой разум отказывается возвращаться к ужасу, который я тогда пережил. — Все это было плодом твоего воображения, — сказал мне позднее Чейд, и меня больно уколола легкость, с которой он отмахнулся от моих страданий. „Вся наша жизнь, — хотелось мне ответить на это, — лишь плод нашего воображения. А где же еще то место, где мы способны осознать все, что с нами происходит, и перенести потери? Любое событие — ничто до тех пор, пока чей-то разум не придаст ему смысл“. Я пережил это испытание. Ни один человек, понимающий различие между лекарственным растением и ядом, не погружался в такие глубины отчаяния. В какой-то момент Чейд ночью послал Риддла присматривать за мной. Он накинул мне одеяло на плечи и отвел меня, босого, в дурацком одеянии Элдерлингов, в палатку принца. Мне не хотелось уходить от Шута, ведь слушать он умел, как никто из них, но меня не спрашивали. В палатке принца— если я ничего не путаю — я провел несколько часов, объясняя Чейду, как сильно я себя презираю. Позднее Дьютифул рассказал, что никогда не слышал такого утомительного перечисления воображаемых грехов. Я помню, как он несколько раз пытался успокоить меня. Однако я продолжал говорить о самоубийстве. Намерение покончить с собой и раньше посещало меня, но я никогда не говорил о нем вслух. У Дьютифула мои сентиментальные фантазии вызвали отвращение, а Чейд указал на то, что столь себялюбивый поступок не исправит ни одну из моих глупостей. Наверное, к этому моменту я уже смертельно ему надоел. И все же в происходившем не было моей вины. Мое уныние являлось результатом действия эльфовской коры, а не размышлений, заставлявших меня без умолку болтать всю ночь до рассвета. К утру Дьютифул знал о моей юности гораздо больше, чем я когда-либо собирался ему рассказывать. И если у него когда-нибудь возникало искушение поэкспериментировать с эльфовской корой или семенами карриса, то эта долгая ночь навсегда излечила его от подобных желаний. Я даже дошел до того, что начал перечислять при них все мои предположительные прегрешения перед Шутом, и спасло меня только то, что я даже про себя не решался называть своими именами те события, которые произошли бы между нами, если бы не благоразумие Шута. И поэтому я бормотал только о том, что я его оскорбил, не оценил, оставил, обманул, и все в таком роде. Не представляю, что было бы, заговори я о поцелуях. Когда Олух больше не мог выдерживать моих вдохновенных бредней, Риддл получил указание отвести его в палатку к обладателям Уита, где за ним присмотрит Уэб, и оставить там ночевать. Чейд и Дьютифул планировали попытаться войти в контакт с Неттл при помощи Скилла, но мое состояние спутало все планы. Перед тем как Олух сбежал, они вместе попытались связаться со мной при помощи Скилла. У них получилось ничуть не лучше, чем у Шута. Когда я рассказал об этом Чейду, он помрачнел, и я понял, как сильно он не одобряет мои эксперименты с Шутом. На следующий день Риддл и Уэб сопровождали нас с Олухом. Не сомневаюсь, что Риддл получил задание от Чейд а, но Уэб сам вызвался мне помочь. Я до сих пор не представляю, что сказал ему Олух, чтобы убедить, что я нуждаюсь в помощи. Я шагал сквозь бесконечное мучительное сверкание снега, погрузившись в черное беспросветное отчаяние. Риддл и Олух шли впереди и почти не разговаривали. Весь день Уэб шагал вслед за мной, но не произнес ни единого слова. Вернулось лето, и ветер, придававший заснеженным холмам удивительные формы, стал слабым и почти теплым. Я помню, как птица Уэба дважды сделала над нами круг, издав громкий отчаянный крик, а потом улетела к морю. Присутствие партнера Уэба напомнило мне о моей потере, вызвав новые мучительные воспоминания. Я плакал, и слезы ручьями текли по моим щекам. Переживания иногда утомляют сильнее, чем любые физические нагрузки. К тому времени, когда Пиоттр объявил, что мы будем ставить палатки, меня уже ничто не интересовало. Я лишился желаний, равнодушно наблюдая, как мои спутники разбивают лагерь. Смутно припоминаю, как Пиоттр принес извинения Чейду за то, что пирог мужества так плохо на меня подействовал. Чейд равнодушно принял его извинения и ответил, что я всегда отличался буйным темпераментом и был склонен злоупотреблять лекарственными травами. Я понимал, почему он так сказал, однако его слова вонзились в мое сердце, как кинжалы. Я не смог даже прикоснуться к каше, которую принес мне Уэб, и улегся еще до того, как все закончили ужинать. Я не сумел заснуть и молча смотрел в потолок палатки, пытаясь понять, зачем мой отец вообще спал с моей матерью. Мне казалось, что они совершили злое дело. Я слышал, как возле палатки Уэб играет для Олуха на своей маленькой дудочке, и вдруг понял, что мне недостает навеянной Скиллом смешной музыки маленького человечка. А потом я забылся тяжелым сном. Когда я проснулся, до полудня оставалось всего несколько часов. В палатке больше никого не было. Интересно, почему меня никто не разбудил и мы до сих пор не отправились в путь. Дрожа от холода, я вылез из-под одеяла, поморщился, увидев, что на мне по-прежнему дурацкий балахон, и быстро переоделся в штаны и куртку. Засовывая одеяние Элдерлингов в заплечный мешок, я никак не мог понять, почему вокруг так тихо. Неужели погода заставила нас задержаться? Я вышел из палатки. Легкий ветерок бросил мне в лицо крошечные кристаллы снежинок — он нес их, срывая с высившегося рядом холма. Лагерь выглядел почти брошенным. Уэб готовил какую-то еду на маленьком костерке. Котелок стоял рядом на снегу. — А, ты проснулся, — с улыбкой сказал Уэб. — Надеюсь, тебе лучше. — Я… да, — ответил я, с удивлением обнаружив, что это так. Вчерашнее черное отчаяние исчезло. Нет, я не ощущал радости; боль от потери Скилла не прошла, да и предстоящие испытания не стали казаться более легкими, но желание покончить с собой улетучилось. Во мне нарастал гнев. Я ненавидел Пиоттра за то, что он заставил меня перенести. Я знал, что мне придется отказаться от мести, чтобы не разрушить стратегию Чейда, но я не верил, что пирог мужества содержал обычную дозу эльфовской коры, которую его соплеменники принимают без разрушительного эффекта для себя. Меня сознательно отравили. Вновь. Я очень рассчитывал, что еще до возвращения в Шесть Герцогств судьба предоставит мне шанс расквитаться с Пиоттром. Мое обучение в качестве королевского убийцы запрещало мне роскошь мести. С тех самых пор, как король Шрюд сделал меня своим человеком, мне говорили, что я должен направлять свои таланты на нужды короны, а не на исполнение собственных желаний, не говоря уже о мести. Один или два раза я нарушал правила — и всякий раз с ужасающими последствиями. Я несколько раз напоминал себе об этом, пока осматривал лагерь. Мы разбили его на пологом склоне холма. Неподалеку от нас из снега упрямо торчала черная скала. А еще дальше высился крутой горный кряж. Вся картина очень напоминала чашку с отбитым краем. Тут и там из-под снега проступал черный камень. В чаше скопился лед и снег, замерзшая лавина, спускающаяся к нам. Наш лагерь находился у самого ее края. — Ты слишком молчалив сегодня, — негромко заметил Уэб. — У тебя что-нибудь болит? — Нет, но спасибо за заботу. Мне просто есть о чем подумать. — И у тебя украли магию Скилла. Я бросил на него мрачный взгляд, но он успокаивающе поднял руку. — Больше никому не удалось это понять. Олух случайно мне все объяснил. Он очень встревожен из-за тебя. Раздражен, конечно, но еще больше встревожен. Прошлой ночью он попытался мне объяснить, что дело не только в твоем ужасном настроении и беспрерывной болтовне, но и в том, что ты исчез из его разума. Он рассказал мне историю из своего детства. Однажды во время ярмарки мать выпустила его руку, и он потерялся в толпе. Олух оставался один в течение нескольких часов, ему не удавалось найти мать ни при помощи глаз, ни при помощи разума. Олух испугался, что она решила его бросить, но потом передумала и вернулась. И он довольно долго объяснял мне, как чувствовал, что его мать где-то рядом, но не пускает его в свои мысли. А ты просто исчез, сказал Олух. Как если бы ты умер, как умерла его мать. Однако ты жив, он видит тебя глазами, и это его пугает. — Наверное, я для него выгляжу как „перекованный“. Уэб судорожно вздохнул. Я знал, что ему довелось познакомиться с „перекованными“. — Нет, друг мой, — возразил он. — Я ощущаю тебя при помощи Уита. Ты его не потерял. — И какой мне от него толк, если у меня нет партнера? — с горечью спросил я. Уэб ответил не сразу. — А это еще одна вещь, которой я мог бы тебя научить, — устало сказал он, — если у тебя найдется хоть немного времени и желания. Я не знал, что ему ответить, поэтому предпочел сменить тему разговора. — А почему мы сегодня остались в лагере? Он недоуменно посмотрел на меня, а потом улыбнулся. — Мы уже пришли, друг мой. Удобнее площадки для лагеря нам не найти. Пиоттр утверждает, что раньше где-то поблизости можно было увидеть сквозь лед дракона. Принц Дьютифул, Чейд и остальные отправились за Пиоттром и Нарческой на поиски Айсфира. Вместе с ними ушли воины Хетгарда. — Он поднял руку. — Вон туда. Гладкая поверхность ледника была обманчивой. Я знал, что там должно быть немало подъемов и спусков. Пока я смотрел в указанном Уэбом направлении, появилась длинная цепочка людей, больше похожих на муравьев. Вскоре я узнал идущих впереди Пиоттра и Нарческу. Тут только я понял, что в лагере остались только мы с Уэбом. Я спросил его почему. — Я не хотел оставлять тебя одного. Риддл сказал, что ты говорил о самоубийстве. — Он сурово покачал головой. — Я не верил, что ты можешь так поступить. Однако вчера у тебя было такое ужасное настроение, что я не хотел рисковать. — Я не стал бы убивать себя. Это был приступ безумия, за меня говорил яд. Откровенно говоря, мне было стыдно, что я произнес такие слова вслух. В Шести Герцогствах самоубийство всегда считалось проявлением трусости. — Но зачем же ты принимал такую дрянь прежде, если знал, что она оказывает вредное воздействие? — сурово спросил он. Я прикусил язык, сожалея, что не знаю точных слов Чейда. — Я пользовался этим прежде, когда испытывал очень сильную боль или усталость, — тихо ответил я. — На этот раз доза оказалась больше, чем я предполагал. Он тяжело вздохнул. — Понятно, — сказал он, но я видел, что он меня порицает. Я съел приготовленную им пищу. Она неприятно пахла рыбой. Островитяне варили суп из кубиков сушеной рыбы и рыбьего жира. Получалась густая похлебка. Несмотря на отвратительный запах, после еды я почувствовал себя лучше. Меня все еще окружала непривычная пустота. Смолкла не только музыка Олуха. Я привык к нитям, соединяющим меня с Дьютифулом, Чейдом, Шутом и Неттл. Теперь все мои связи с ними были разорваны. Уэб наблюдал за тем, как я закончил есть и вымыл котелок. Потом я сгреб в кучу угольки в глиняной жаровне, надеясь, что огонь не погаснет. — Присоединимся к остальным? — спросил Уэб, и я кивнул. Пиоттр отметил проложенную тропу обрывками красной ткани на шестах, воткнутых в снег справа и слева от нее. Мы с Уэбом зашагали по ней. Поначалу мы молчали. Но потом Уэб заговорил, а я старался его не прерывать. — Ты спросил о том, какая польза от Уита, если у тебя нет партнера. Я понимаю, что ты продолжаешь горевать по своему волку, и не осуждаю тебя. Я бы стал меньше тебя уважать, если бы ты сразу же попытался связать себя с другим существом, чтобы заполнить пустоту. Так люди Древней Крови не поступают. Ведь овдовевший мужчина не станет вновь жениться только для того, чтобы его осиротевшие дети получили новую мать и было кому согреть постель. Ты не стал торопиться — и правильно сделал. Но сейчас тебе не следует поворачиваться спиной к нашей магии. Ты мало общается с нами, наделенными Уитом. Те, кто не знает, что ты один из нас, думают, что ты нас презираешь, — в том числе и Свифт. Даже если ты не считаешь нужным сообщить им, что в твоих жилах течет Древняя Кровь, тебе следует изменить свое поведение. Я не совсем понимаю, почему ты скрываешь свои Скилл и Уит. Королева заявила, что больше не позволит преследовать людей, наделенных Уитом, и ты в любом случае находишься под ее защитой. А ты еще и обладаешь Скиллом, магией Видящих. В Шести Герцогствах все с уважением относятся к ее носителям. Зачем скрывать, что ты служишь принцу и королеве? Я сделал вид, что сбил дыхание и не могу ответить сразу. Подъем был достаточно пологим, и я не особенно утомился. Наконец я сказал: — Обо мне слишком много узнают. Кто-нибудь сложит куски головоломки, посмотрит на меня и скажет: „Наделенный Уитом Бастард жив. Убийца короля Шрюда, неблагодарный ублюдок, который поднял руку на старика, давшего ему кров“. Не думаю, что терпимость по отношению к людям Уита уже готова выдержать такой удар. — И ты решил прожить остаток своих лет как Том Баджерлок. — Весьма возможно. — Я постарался скрыть горечь, но у меня ничего не вышло. — И ты чувствуешь, что так будет правильно? — неожиданно спросил меня Уэб. — Я чувствую, что так будет мудрее, если не легче, — ответил я. — Нет, не будет. Открой свой Уит, друг мой. Неужели ты не ощущаешь присутствия чего-то огромного, доселе невиданного? Я остановился. Уит подобен любому другому чувству. Так привыкаешь к дневным звукам или запахам костра, что перестаешь обращать на них внимание. Я замер на месте, словно прислушиваясь, но на самом деле постарался ощутить окружающую меня жизнь. Вот Уэб, такой близкий и теплый. Чуть дальше по тропе я чувствовал присутствие остальных, от которых исходили волны усталости и легкий тревоги. Мое восприятие людей Уита было несколько более острым и четким. Я не знал, где птица Уэба, вероятно, она летела над водой, разыскивая пищу. — Только обычные… — начал я и замолчал. Неужели я что-то почувствовал? Огромное, но едва заметное присутствие Уита? Казалось, дверь на несколько мгновений приоткрылась и тут же захлопнулась. Я закрыл глаза и превратился в статую. Нет. — Ничего, — покачал головой я, открывая глаза. Уэб наблюдал за мной. — Но ты что-то почувствовал, — сказал он. — А я ощущаю его постоянно. Когда ты в следующий раз обнаружишь его присутствие, постарайся за него зацепиться. — Зацепиться? Уэб разочарованно покачал головой. — Не имеет значения. Эта одна из тех вещей, которым ты „когда-нибудь“ придешь научиться у меня. Пожалуй, он впервые выразил недовольство мной, и я с удивлением обнаружил, что мне стало обидно. Что ж, я это заслужил. Однако я нашел в себе силы проявить смирение и спросил: — Быть может, вы сможете мне объяснить, пока мы догоняем остальных? Он повернулся ко мне и насмешливо приподнял брови. — Конечно могу, Фитц, теперь, когда ты меня попросил. Выбери кого-нибудь из идущих впереди людей, не владеющих Уитом, и я попытаюсь объяснить тебе, как это делается. Некоторые люди Древней Крови утверждают, что таким образом охотники выделяют одно животное в стаде и отмечают его в качестве жертвы. Возможно, ты видел молодых волков или других хищников, которые не способны сделать первый шаг в охоте. Вместо того чтобы выбрать конкретную жертву, они продолжают преследовать все стадо или стаю и в результате оказываются ни с чем. Именно в этом и состоит сила стада. Отдельные животные скрывают свою индивидуальность от охотников, прячась у них на глазах. Так, с опозданием, начались мои уроки с Уэбом. К тому моменту, когда мы догнали остальных, я уже смог выделить Чейда и следить за ним, даже если он скрывался из виду. Кроме того, я дважды уловил при помощи Уита присутствие какого-то огромного существа. В отличие от Уэба я уже испытывал похожие ощущения. Я не стал ни с кем делиться своим открытием, хотя сердце сжалось у меня в груди. Дракона ни с кем не спутаешь. Я ждал, что на меня вот-вот ляжет широкая тень крыльев, поскольку не представлял, как можно почувствовать присутствие такого огромного существа, которое тут же исчезает. Но небеса у меня над головой оставались голубыми, чистыми и пустыми. Когда мы догнали отряд, наши спутники стояли под узким каменным карнизом. На поверхности скалы виднелись высеченные руны островитян, уходящие под лед. Воины Хетгарда замерли возле скалы, и по выражению их лиц было нетрудно догадаться, что они хотели бы оказаться как можно дальше отсюда. Как ни странно, некоторые из них с трудом сдерживали улыбки. Интересно, что их так забавляет, подумал я. Один из них опустился на колени и принялся откалывать лед, покрывавший скалу. Он орудовал ножом, с остервенением нанося удары железным лезвием, словно собирался прикончить врага. Сделав дюжину ударов, он отбросил в сторону лишь несколько отколовшихся льдинок. Работа казалась бессмысленной, однако он не сдавался. Стражники Лонгвика принесли с собой инструменты — лопаты, кирки и ледорубы, но никто из них не присоединился к воину Хетгарда. Они стояли наготове со скучающими лицами и, как положено хорошим солдатам, ждали приказа. Вскоре я понял, почему они не начинают. Когда мы подошли, Чейд и Дьютифул стояли лицом к лицу с Пиоттром и Нарческой. Группа Уита отошла в сторону. Олух сидел на снегу и что-то напевал себе под нос, кивая головой в такт. — Да, но где? — резко спросил Чейд, и по его тону я понял, что он уже не в первый раз задает этот вопрос. — Здесь, — терпеливо ответил Пиоттр. — Здесь. — Он обвел правой рукой небольшое плато, где мы стояли. — Руны на скале говорят: „Здесь спит дракон Айсфир“. Я привел вас к нему, как мы и договаривались, и Нарческа сопровождала нас, чтобы видеть все. Теперь решать вам. Именно вы должны выкопать дракона и отрубить ему голову. Ведь так мы и договаривались с принцем в его собственном материнском доме? — Да, но я не предполагал, что ему придется расколоть целый ледник, чтобы добраться до дракона! Я думал, имеются какие-то предположения о том, где именно он находится. А здесь лишь снег, лед и скалы. С чего начать? Пиоттр пожал тяжелыми плечами. — Наверное, с любого места, которое вам больше понравится. Один из воинов Хетгарда с горечью рассмеялся. Рассерженный Чейд огляделся по сторонам. Он скользнул взглядом по моему лицу, но решил, что от меня все равно не будет никакой пользы, и вновь обратился к Пиоттру: — Когда ты был здесь в последний раз, где именно видели дракона? Пиоттр покачал головой. — Я был здесь лишь однажды, вместе с моей теткой, еще мальчишкой. Она привела меня сюда, чтобы показать дорогу. Но мы так и не увидели дракона — лишь руны на скале. Прошла жизнь целого поколения с тех пор, как дракона видели сквозь лед. Слова Пиоттра вызвали какие-то воспоминания у представителя Клана Филина. Он кивнул и заговорил с легкой улыбкой: — Моя бабушка видела его, когда была девочкой. Я повторю вам то, что она рассказывала мне. Возможно, вам это пригодится. Бабушка пришла сюда вместе с матерью своей матери, чтобы оставить дар Айсфиру и попросить, чтобы наши овцы лучше плодились. Когда они добрались до места, мать ее матери показала ей темную тень, которую можно было с трудом различить во льду только в ясный полдень. „Вот здесь он лежит, — сказала она моей бабушке. — Раньше его было видно гораздо лучше, но с каждым годом лед становится толще, а дракон опускается ниже. Теперь он превратился в тень, но придет время, когда люди будут сомневаться в его существовании. Так что смотри внимательно, чтобы ни один потомок нашего народа не усомнился в мудрости своих предков“. — Бард неожиданно замолчал. Ветер трепал его длинные волосы и румянил щеки, Филин стоял и с довольным видом чему-то кивал. — Значит, ты знаешь, откуда нам начинать поиски дракона? Филин рассмеялся. — Нет, не знаю. Но даже если бы и знал, я бы вам ничего не сказал. — Интересно, — спокойно спросил Дьютифул, — ваш народ приносил дракону дары, а как Айсфир их принимал? — Кровь, — тут же ответил Филин. — Глотку овце перерезали так, чтобы кровь пролилась на лед. Матери изучили форму лужи и место, где она просочилась внутрь, а где скопилась на поверхности. Так они определили, что Айсфир доволен их даром. Потом они оставили тушу овцы для Черного Человека и отправились домой. А следующей весной многие из наших овец принесли по два ягненка, и ни один из них не заболел. У нас был хороший год. — Филин мрачно оглядел нас. — Вот какая выпала нам удача, когда мы чтили Айсфира. Но стоит осквернить его или сомневаться в том, что он существует, — мне страшно даже подумать, какие несчастья падут на ваши дома. — И на наши тоже, нравится это нам или нет, — только за то, что мы здесь присутствуем, — угрюмо заметил Тюлень. Пиоттр даже не посмотрел в их сторону, когда напомнил: — Наш материнский дом принял на себя всю ответственность за то, что здесь происходит. Вас это не коснется. — Это ты так говоришь! — презрительно фыркнул Филин. — Однако я сомневаюсь, что ты выражаешь волю Айсфира, которого готов уничтожить из-за каприза женщины! — Где дракон? — вмешался Чейд, чье терпение подходило к концу. Ответ пришел из самого неожиданного источника. — Он здесь, — негромко проговорил Свифт. — О да, здесь. Его присутствие накатывает, как волны мощного прибоя, но даже в те моменты, когда оно отступает, нет ни малейших сомнений, что дракон здесь. — Тело мальчика раскачивалось в такт словам, глаза были устремлены вдаль. Кокл положил руку на плечо мальчика, а Уэб поспешил к Свифту. — Посмотри на меня! — приказал он мальчику, а когда Свифт промедлил, он встряхнул его за плечи. — Посмотри на меня! — нетерпеливо повторил Уэб. — Свифт! Ты еще слишком молод и никогда не был связан с другим существом. Возможно, ты не понимаешь, что я говорю, но постарайся сохранить себя. Не иди к нему, не позволяй ему войти в твой разум. Мы ощущаем могучее присутствие, величественное и внушающее благоговение. Но тебе нельзя раствориться в нем. Я чувствую в этом существе очарование огромной кошки, манящей тебя к себе, готовой связать с собой юного человека, хочет он того или нет. — Ты чувствуешь дракона? Ты хочешь сказать, что он действительно жив и находится здесь? — ошеломленно спросил Чейд. — О да, — вмешался Дьютифул. Только сейчас я заметил, как он бледен. Все остальные лица порозовели на морозе. Дьютифул стоял чуть в стороне от нас и не сводил взгляда с Нарчески. — Дракон Айсфир и в самом деле здесь. И он жив, хотя я не понимаю, как такое может быть. — Он немного помолчал, казалось, принц рассуждает вслух. — Я даже могу коснуться его разума. Я пытаюсь войти с ним в контакт, но он не обращает на меня внимания. И я никак не могу понять, почему в какой-то момент я чувствую его, но уже в следующий миг он бесследно исчезает. Я постарался сохранять невозмутимый вид — мгновение назад принц с удивительной легкостью признался, что обладает Уитом. Кроме того, меня поразило, что он чувствует присутствие дракона, а я его ощущаю лишь с огромным трудом. Прежде у меня была возможность убедиться, что Уит принца намного слабее моего. Быть может, уроки с Уэбом обострили восприятие Дьютифула? И тут мне стало совсем не по себе. Он говорит об Уите или о Скилле? В моих снах драконица Тинталья входила со мной в контакт при помощи Скилла. Подозреваю, что и Неттл она нашла с его же помощью. Я перевел взгляд на Чейда. Старик старательно прислушивался к своим ощущениям, но я видел, что он разочарован. Однако разобраться, что к чему, мне помог Олух. Казалось, он полностью погрузился в свою музыку, продолжая кивать в такт головой. Как бы я хотел вновь услышать его музыку Скилла или хотя бы заставить поднять защитные стены! Никогда прежде я не видел, чтобы маленький человечек был чем-то так увлечен. — Не пытайся его нащупать! — приказал Уэб принцу без малейшей почтительности. — Существуют древние легенды о магии Уита, в которых говорится о привлекательности драконов. Они способны полностью вскружить человеку голову, внушить ему почти рабское поклонение. Древние баллады предупреждают, что нельзя вдыхать воздух, который выдыхает дракон. — Он повернул голову, став похожим на военачальника, который отдает приказы своим войскам, и сказал Коклу: — Ты знаешь, о чем я говорю, не так ли? Сегодня вечером это будет самая подходящая для нас песня. В юности я не обращал особого внимания на древние баллады, но позднее узнал, как много мудрости в них скрыто. Я хочу послушать ее еще раз. — Я тоже, — неожиданно согласился Чейд. — И любые другие песни, имеющие отношение к драконам. Но сейчас, если группа Уита способна ощутить присутствие дракона, пусть она нам покажет, где нужно копать. — Рассказать вам, где он, чтобы вы его откопали и прикончили? Нет! Я не стану! — пылко произнес Свифт. Он выглядел ужасно встревоженным. Чейд сразу же на него набросился. — Быстро же ты забыл клятву, данную своему принцу! — Я… — мальчик не мог найти слов. Он покраснел, а потом побелел. Свифт мучительно пытался понять, что ему следует делать, и я пожалел, что не могу ему помочь. Я и сам прекрасно знал, как трудно дается подобный выбор. — Прекратите, — спокойно сказал Уэб, повернувшись к Чейду, который не сводил сурового взгляда со Свифта. — Это совершенно не твое дело, — так же спокойно ответил ему Чейд, и я впервые увидел гнев на лице Уэба. Я почувствовал, как напряглось его тело, как бурно вздымается грудь. Уэб сдержался, но я видел, каких усилий ему это стоило. Впрочем, происходящее не укрылось от глаз принца. — Прекратите, — повторил Дьютифул слова Уэба, но в его голосе все услышали холод королевского приказа. — Свифт, успокойся. Я не сомневаюсь в твоей преданности. И не стану ее испытывать, заставляя одного из моих людей выполнять данную им клятву верности вопреки тому, что ему советует сердце. Я не вправе возложить такую ношу на твои хрупкие плечи. Да и я сам еще не принял окончательного решения. Неожиданно он обернулся к Нарческе, и она отвела глаза. Тогда принц подошел к ней. Пиоттр сделал шаг, чтобы вмешаться, но Дьютифул не пытался к ней прикоснуться. Он спокойно сказал: — Ты не могла бы посмотреть на меня? Она повернула голову и подняла подбородок, чтобы заглянуть ему в глаза. Лицо Эллианы застыло в неподвижности, лишь в глазах блеснул вызов. Некоторое время Дьютифул молчал, словно надеялся, что она с ним заговорит. Наступила тишина, которую нарушал лишь свист ветра, поднимающего в воздух кристаллики льда, и скрип снега под ногами стоящих вокруг людей. Даже Олух перестал напевать свой однообразный мотив. Я бросил на него быстрый взгляд. У маленького человечка сделался озадаченный вид, словно он пытался что-то вспомнить. Поняв, что Нарческа не намерена ничего говорить, Дьютифул вздохнул. — Ты знаешь о драконе гораздо больше, чем открыла мне. И я ни на секунду не поверил, что женский каприз заставил тебя потребовать, чтобы я убил дракона. Не пора ли рассказать все, чтобы я смог сделать правильный выбор? Мне показалось, что он одержит победу, пока принц не произнес последнюю фразу. Я почти почувствовал, как вздрогнула Нарческа, когда Дьютифул сказал, что может не сделать того, что обещал. И она отказалась дать ему честный ответ с ловкостью, достойной опытной придворной дамы: — Вот как ты намерен выполнить свою клятву, принц? Ты сказал, что отрубишь голову дракону. Если ты испугался, то скажи прямо, чтобы мы все знали, в какой момент тебе изменило мужество. Нет, она не стала вкладывать сердце в свои слова — и это понял не только я, но и Дьютифул. Оскорбление, нанесенное его гордости с такой безжалостной дерзостью, было от этого особенно горьким для Дьютифула. Он тяжело вздохнул и расправил плечи. — Я держу свое слово. Нет, не совсем так. Я дал тебе свое слово, и ты не стала его мне возвращать. А могла бы освободить от него. Но ты решила иначе. Поэтому ради чести моего материнского и отцовского домов я сдержу свое обещание. — Но речь идет не об охоте на оленя ради его мяса, мой принц, — вмешался Уэб. — И это не волк, которого необходимо убить, чтобы защитить стадо овец. Дракон обладает разумом, если верить легендам, и он не давал тебе повода для убийства. Ты должен знать… — И тут Уэб сделал паузу, даже в такой трудной ситуации он не раскрыл тайну Дьютифула, обладавшего Уитом. — Ты должен знать то, что я сейчас расскажу. Дракон Айсфир жив. Я не понимаю, как это удается оставаться в живых, и мне неизвестно, насколько сильна тлеющая в нем искра жизни. Она зажигается и гаснет, словно пламя на угольке умирающего костра. Быть может, мы пришли сюда, чтобы стать свидетелями того, как он покидает наш мир. И тогда его гибель не будет для тебя бесчестьем. Я провел рядом с тобой достаточно времени, чтобы знать: ты не станешь убивать беззащитное живое существо, лежащее у твоих ног. Возможно, окажется, что я ошибаюсь. Надеюсь, что нет. Но, — тут он повернулся к группе Уита, — если мы не поможем принцу найти дракона, если не освободим Айсфира из ледяного плена, он умрет с той же неизбежностью, как если бы принц отсек ему голову. Вы можете поступать, как сочтете правильным. Но я без колебаний воспользуюсь магией, которой благословила меня Эда, чтобы найти темницу дракона и освободить его. — Он понизил голос — Мне будет намного легче, если вы поможете. Все это время воины Хетгарда держались особняком. Я посмотрел в их сторону и не слишком удивился, когда обнаружил рядом с ними Шута. На лице Филина, барда островитян, застыло хорошо знакомое мне внимательное выражение, которое я не раз видел у Старлинг. Он запомнит каждое слово, произнесенное здесь, чтобы создать песню на языке Внешних островов. На лицах остальных читалось предчувствие беды. И тут Медведь, их лидер, ударил себя кулаком в грудь, чтобы привлечь внимание окружающих. — Не забывайте о нас, не забывайте, зачем мы здесь. Если ваши маги не ошибаются, если дракон жив, но едва дышит и вы откопаете его, мы станем тому свидетелями. И если крестьянский принц из Шести Герцогств убьет нашего дракона, когда тот будет слаб и не сможет оказать ему сопротивление, гнев наших кланов за такое трусливое убийство падет на ваши головы — и не только на кланы кабана и нарвала, но и на Шесть Герцогств. Если юный принц ищет союза и хочет предотвратить будущие войны с народом Божественных Рун, он обязан выполнить все условия. Он должен встретиться с драконом в честном бою, а не подло отсечь ему голову, когда Айсфир будет не в силах даже пошевелиться. Нет чести в убийстве воина, который и так умирает не от твоей руки. Шут молчал, пока говорил Медведь, но что-то в его взгляде подсказало мне, что тот выражает его мысли. Шут не стал складывать руки на груди, и его лицо оставалось спокойным. Он пристально смотрел на Дьютифула: Белый Пророк изучал человека, который может стать его противником, может помешать ему направить мир по лучшему пути. И от этого взгляда по спине у меня пробежал холодок. Словно почувствовав, что я наблюдаю за ним, Шут повернулся ко мне. Я легко прочитал в его глазах вопрос: что я стану делать, какой путь выберу? Я отвернулся. Я еще не сделал выбора. Пока не сделал. Когда я увижу дракона, тогда все станет ясно. А трусливая часть моего сознания прошептала: „Если он умрет до того, как мы его достанем из-подо льда, все разрешится само собой и мне не придется идти против Чейда или Шута“. И то, что они догадывались о моих тайных надеждах, не несло утешения. Медведю ответил Пиоттр. Он говорил усталым голосом человека, которому надоело в сотый раз повторять одно и то же упрямому ребенку. — Материнский дом нарвала берет на себя ответственность за все последствия. Пусть дракон поднимется против нас и проклянет наше потомство. Если наши родные и друзья отвернутся от нас, пусть будет так. Мы готовы принять то, что сами навлекли на себя. — Да, ты можешь связать себя обещаниями! — гневно воскликнул Медведь. — Но твои слова и жесты не свяжут Айсфира! Кто может поручиться, что он не станет мстить тем, кто пришел сюда, чтобы стать свидетелями предательства? Пиоттр посмотрел на снег под ногами. Казалось, он готовится принять на свои плечи еще большую ношу. И он заговорил медленно и четко, словно произносил текст ритуала, хотя его слова были простыми, как хлеб: — Когда придет время принять чью-то сторону, поднимите оружие против меня. Клянусь, что я выйду против всех вас. И если я потерплю поражение, пусть каждый омоет моей кровью оружие прежде, чем я умру. Он еще не закончил своей речи, когда Эллиана ахнула и, бросившись к нему, встала перед ним. Однако он резко отбросил ее в сторону — никогда прежде я не видел, чтобы он обходился с ней так грубо. Теперь всем стало ясно, что он не позволит ей разделить его участь. Ее тело содрогалось, словно она едва сдерживала подступившие рыдания. — Если Айсфир действительно таков, как о нем говорится в легендах, он поймет, что вы встали на его сторону, и не будет мстить вам или вашим материнским домам. Теперь вы довольны? Когда Пиоттр закончил свою короткую речь, он привлек Эллиану к себе, склонился над ней и что-то прошептал ей в волосы, но мне не удалось расслышать слов. Жуткое выражение появилось на лицах всех островитян, когда Пиоттр Блэкуотер замолчал. И вновь я попытался понять смысл, крывшийся за его словами. Каким-то образом ему удалось связать не только себя, но и воинов Хетгарда. Было ли что-то постыдное в том, что он им предложил? Я не знал, оставалось лишь догадываться. Дьютифул страшно побледнел. Чейд молчал, и я вновь пожалел о своем утраченном Скилле. Мне вдруг показалось, что кости могут лечь по-разному. Если дракон будет мертв, когда мы вытащим его из ледяного плена, если окажется жив, если станет сражаться, если решит не сражаться, если мы убьем дракона и заберем его голову, но Пиоттр погибнет, выполняя данное им слово… я вдруг понял, что оцениваю воинов Хетгарда — кого из них я смогу уложить в честном бою, а кого сумею победить только обманом. Потом я заметил, как Лонгвик отдает тихие приказы своим людям; теперь принца будут охранять днем и ночью. Но больше всего меня поразило поведение Уэба, Кокла, Свифта и Сивила. Не обращая внимания на остальных, они, пристально глядя себе под ноги, разбрелись в разные стороны, словно пытались отыскать бриллиант среди сверкающих кристаллов снега. Первым остановился Уэб. Он молча чего-то ждал. Свифт замер в дюжине шагов от него. Сивил вскарабкался на глыбу льда на расстоянии в длину корабля от Свифта. Кокл последним нашел то, что все они искали. На его лице застыла неуверенность. Менестрель двигался медленно, вытянув перед собой руки, словно пытался нащупать токи несуществующего тепла. Он обошел людей Древней Крови по кругу и примерно в пятнадцати шагах от Уэба вопросительно посмотрел на старика, словно ждал его одобрения. Уэб кивнул. — Да, похоже, ты прав. Он огромный, никогда прежде я не встречал такого большого существа. В этом месте я ощущаю его присутствие сильнее всего. Вот только не могу сказать, что здесь находится — сердце или голова. Быть может, тут его хвост, расположенный ближе к поверхности. Пусть каждый из вас отметит место, на котором стоит. Потом подойдите ко мне, я хочу, чтобы мы сверили наши ощущения. Кокл снял рукавицу и бросил на снег, а Сивил вонзил в лед посох. Затем они медленно зашагали к Уэбу. Мы с Дьютифулом переглянулись, а потом, якобы просто из любопытства, подошли к мастеру Уита. Я наблюдал за лицом Дьютифула, но мне показалось, он не чувствует того, что ощущал я. Это было похоже на мерцание свечи: нечто появлялось и тут же исчезало. Даже рядом с Уэбом мое восприятие дракона не было непрерывным. Но действительно, здесь присутствие дракона ощущалось сильнее. Уэб и остальные смотрели вниз, словно могли увидеть дракона сквозь снег. Затем один за другим они подняли взгляды. Дьютифул подождал, пока на него посмотрит Уэб. Уж не знаю, какими сигналами они обменялись, но когда Уэб кивнул, принц едва заметно прикрыл глаза. Потом Дьютифул повернулся к Чейду. — Мы начнем копать здесь, — сказал он. XVIII МИЛЕДИ КОРОЛЕВА! Вы знаете, что я остаюсь самым преданным вашим слугой. Я не ставлю под сомнение мудрость ваших решений, однако молю вас проявить снисхождение. Пережитое заставляет нас выйти за границы справедливости ради возмездия. Уверяю вас, что известия об „истреблении Полукровок“ есть сильное преувеличение. Если мы, принадлежащие к Древней Крови, и совершили ошибку, то она заключалась в том, что мы слишком долго воздерживались от конкретных действий, пытаясь словом убедить отступников прекратить выступления против наших людей. В некотором смысле это похоже на наведение порядка в собственном доме, мы не можем более терпеть среди нас тех, кто позорит наш народ. И мы молим вас, отведите взор свой, пока мы очистим наши ряды от грязных предателей. Письмо без подписи, доставленное вскоре после бойни в Гримстоне. И мы начали рубить лед. Лонгвик послал Риддла и Хеста в лагерь, чтобы они принесли лопаты, кирки и ледорубы. Пока их не было, капитан стражи спросил у принца: — Какой величины дыру следует пробить, милорд? Дьютифул и Чейд начертили на снегу границы. Получился обширный участок, где могли свободно пройти в ряд четыре человека. Риддл, Хест и я принялись колоть лед. К моему удивлению, Лонгвик присоединился к нам. Наверное, он решил, что теперь, когда двое стражников остались в лагере, он должен работать наравне с нами. Стражники рубили лед старательно, но без особой сноровки. Они были солдатами, а не крестьянами, и хотя им приходилось рыть укрепления, никто из них никогда не рубил лед. Как и я. Нам довелось узнать немало нового. Оказалось, что пробить отверстие во льду совсем не то же самое, что выкопать яму в земле. Почва состоит из частиц, которые поддаются лопате. А лед сопротивляется. Но хуже всего был верхний слой снега: с тем же успехом можно было пересыпать муку мельчайшего помола. Полная лопата такой крупы почти ничего не весит, однако трудность заключалась в том, чтобы отбросить груз прочь от места работ, поскольку он так и норовит ссыпаться обратно. Следующий слой был получше. Плотно спрессованный снег охотно ложился на лопату. Но чем глубже мы вгрызались в ледник, тем труднее становилось работать. Вскоре начался лед, который уже не поддавался лопате. Приходилось при помощи кирок разбивать его на кусочки — осколки летели во все стороны. Только после этого удавалось собрать колотый лед на лопату и отбросить его наружу, где его складывали на сани и увозили в сторону. Если я работал в плаще, то очень скоро начинал сильно потеть. Стоило его снять, как рубашка тут же покрывалась ледяной коркой. Сначала мы со стражниками копали, а группа Уита на санях оттаскивала прочь снег и лед. Через некоторое время мы поменялись. К вечеру первого дня яма стала глубиной почти в человеческий рост, но никому так и не удалось увидеть дракона. Когда стемнело, поднялся ветер, замела поземка. Мы спустились в разбитый внизу лагерь, чтобы съесть чуть теплый ужин, теснясь вокруг крошечных костерков. Интересно, какую часть ямы за ночь занесет снегом? Хотя днем во время работы наши разногласия были забыты, за ужином они всплыли вновь. Потом все разошлись по своим палаткам, которые частично защищали от ветра и давали иллюзию тепла. Лагерь занимал не слишком много места, но все расположились в соответствии со своими предпочтениями. Воины Хетгарда предпочитали водить компанию с обладателями Уита и Шутом, обменивались с ними едой и даже вели беседы. Их сухощавый бард, Филин, сидел рядом с Коклом, когда тот выступал перед нами. Кокл спел две песни без аккомпанемента, поскольку берег руки и инструменты, не желая рисковать на холодном ветру. Одна из баллад была о драконе, который так зачаровал человека, что тот бросил семью и дом и больше его никогда не видели. Если в ней и была заключена какая-то мораль, я ее не обнаружил. По словам Уэба, это была легенда о человеке, который вдохнул дыхание дракона — и отдал ему свое сердце. Вторая песня и вовсе не имела прямого отношения к драконам, однако все внимательно слушали, как одинокий голос Кокла преодолевает шум ветра. Соперничал с менестрелем только Олух. Он сидел рядом с Дьютифулом и что-то напевал себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону. Хотя Чейд несколько раз пытался его утихомирить, маленький человечек замолчал всего на несколько минут, а потом вновь начал напевать. Меня это тревожило, но я ничего не мог сделать. Днем я видел Пиоттра и Нарческу, которые наблюдали за нашей работой. На их лицах застыло одинаковое выражение — смесь ужаса и надежды. К ним подошел Дьютифул, но мне не удалось расслышать, о чем они говорили. Нарческа смотрела на него так, словно принц был проходимцем, оторвавшим ее от важных дел. Вечером они с дядей не присоединились к нам за ужином, а сразу же скрылись в своей палатке. Лишь тусклый свет зажженной внутри свечи напоминал об их присутствии. Когда Кокл закончил петь и мы поблагодарили его, я собрался спать. И хотя мне хотелось поговорить без посторонних с Чейдом, Дьютифулом и Шутом, сейчас мне гораздо больше требовался сон и отдых. Действие эльфовской коры окончательно прекратилось, и долгая работа вымотала меня. Я встал и потянулся, но Чейд поманил меня к себе. Когда я подошел, он попросил привести Олуха в шатер принца и уложить его спать. Сначала я подумал, что это лишь повод для беседы со мной, но когда подошел к Олуху, то сразу же встревожился. Он раскачивался из стороны сторону, ни на миг не переставая напевать. Глаза у него были закрыты. Мне не хотелось прикасаться к ему — так обжегшийся ребенок боится приблизиться к огню. Но потом я вспомнил о своем исчезнувшем Скилле и подумал, что любой контакт лучше, чем тишина. Поэтому я положил руку на плечо маленького человечка и слегка потряс его. Я ничего не почувствовал, а Олух не обратил на мое прикосновение ни малейшего внимания. Я потряс его сильнее, но и это не помогло, и мне пришлось поставить Олуха на ноги — только после этого он открыл глаза и начал лепетать, как только что проснувшийся ребенок. Я чувствовал себя настоящим извергом, когда вел его к шатру принца. Там я принялся снимать с него одежду, а он лишь что-то бормотал о том, как ему холодно. Мне не пришлось его долго уговаривать — Олух сам забрался под одеяло. Как только я закончил возиться с Олухом, в шатер вошли Чейд и принц. — Он меня тревожит, — негромко сказал я, кивая в сторону Олуха. Я услышал, как он вновь начал тихо напевать под одеялом. — Это дракон, — мрачно ответил Чейд. — Мы так думаем, — устало согласился Дьютифул. Он сел на свою постель и принялся стаскивать сапоги. — Но не можем знать наверняка. Мы пытались связаться с Олухом при помощи Скилла, и выяснилось, что он не закрылся, просто у него нет никакого желания вступать в контакт. Я сообщил новость, которая целый день камнем лежала у меня на душе. — Такое впечатление, что я полностью утратил Скилл. Принц угрюмо кивнул. Казалось, мои слова его не удивили. — Я пытался с тобой связаться, но у меня всякий раз возникало впечатление, что у тебя его вообще нет. Странное ощущение. — Он посмотрел мне в глаза. — И я вдруг понял, что большую часть моей жизни ты постоянно присутствовал в уголке моего сознания. Ты знал об этом? — Да, — признался я. — Мне рассказал Чейд. Он говорит, что в раннем детстве тебе снились сны о мужчине с волком. Дьютифул удивился. Потом на его лице появилась улыбка. — Так это был ты? И Ночной Волк? — Он вздохнул и быстро отвернулся. — То были мои лучшие сны. Иногда по ночам совсем-совсем маленьким я мечтал, чтобы мне вновь приснились тот мужчина и волк. Но сны ни разу не повторялись и снились нечасто. Хм-м. Даже в те времена ты учил меня Скиллу и тому, как связаться с тобой. И с Ночным Волком. О, Эда, Фитц, как ты, наверное, скучаешь по нему! В моих снах вы были единым существом. Ты знал об этом? Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Отвернувшись, я провел рукой по лицу, прежде чем они успели пролиться. — У меня были такие подозрения. А Неттл до сих пор представляет меня как человека-волка. — Значит, ты входил и в ее сны? Неужели я услышал ревность в голосе Дьютифула? — Всегда случайно. Как и в твои. Мне и в голову не приходило, что я учу вас Скиллу. Иногда я пытался увидеть Молли и Баррича глазами Неттл. Ведь я любил их и скучал. К тому же Неттл моя дочь. — А я? На мгновение я даже обрадовался, что больше не владею Скиллом. Я никогда не хотел, чтобы Дьютифул узнал о той роли, которую я сыграл в его зачатии. Да, Верити использовал мое тело, но Дьютифул оставался сыном короля. А не моим. Не моим во всех смыслах, за исключением одного — когда его разум взывал к моему. Вслух я сказал: — Ты сын Верити. Я не искал контактов с тобой и не знал, что ты разделяешь мои сны. Я понял это значительно позже. Я бросил взгляд на Чейда и с удивлением обнаружил, что он почти не следит за нашим разговором. Казалось, он смотрит в пустоту, но ничего не видит. — Чейд? — встревожено позвал я. — С тобой все в порядке? Он судорожно сглотнул, словно я его разбудил. — Я думаю, что дракон заворожил Олуха. Я пытался привлечь его внимание, но звучащая в нем музыка удивительно сильна, она полностью завладела им. Ни я, ни принц не способны почувствовать дракона при помощи Скилла. Но когда я Скиллом тянусь к Олуху, я ощущаю чье-то присутствие. Оно такое необычное… Похоже на тень человека, но вовсе не сам человек. Я ничего не могу о нем сказать, кроме того, что он где-то рядом. Дьютифул говорит, что время от времени до него доносится запах Айсфира, который тут же исчезает — словно несущий его ветер поменял направление. Я застыл на месте и настороженно прислушался при помощи Уита. После долгой паузы я сказал: — Он здесь. А потом исчезает. Уж не знаю, делает он это специально или, как предположил Уэб, потому что находится на грани жизни и смерти. Я посмотрел на Дьютифула, но он думал о другом. Быть может, он даже не слышал, о чем говорили мы с Чейдом. — Сегодня ночью я намерен попытаться войти в контакт с Неттл, — неожиданно объявил он. — Нам необходимо связаться с Баккипом, и она осталась нашей единственной надеждой. И еще я считаю, что если кто-то из нас способен отвлечь Олуха от дракона — если его заворожил именно дракон, — то только Неттл. И даже если это не дракон, она все равно единственная, кто может говорить с Олухом. Я был ошеломлен. Мне не хотелось, чтобы он разговаривал с Неттл. — Ты полагаешь, что сможешь вступить с ней в контакт? — Возможно. Конечно, было бы легче, если бы я был с ней знаком. — Он вновь намекал на мою вину. Похоже, Дьютифул уловил сомнение в моем голосе и обиделся. Я не стал его прерывать. — Лишь однажды наши разумы соприкоснулись, да и то через тебя. Войти с ней в контакт самостоятельно будет непросто. Меня охватила тревога. Мне не следовало задавать этот вопрос, но я не сумел перебороть искушение. — И что ты ей намерен сказать? Он холодно посмотрел на меня. — Правду. Я знаю, что это будет шагом на неизведанные территории, но хотя бы один из Видящих должен попытаться. Я знал, что Дьютифул хочет спровоцировать меня. День выдался тяжелым, и принц вел себя, как капризный подросток, который пытается найти человека, на которого он мог бы возложить вину за все. Я вновь сделал вид, что ничего не заметил. — Правда — понятие сложное. Какую часть правды ты ей расскажешь? — спросил я и попытался улыбнуться в ожидании ответа. — Пока только ту ее часть, которая принадлежит мне. Я скажу, что с ней говорит принц Дьютифул и что для меня очень важно услышать совет матери. Я хочу сообщить матери о Сайдел и ее родителях. Не только для того, чтобы спасти девушку, но чтобы дать знать королеве, что их следует опасаться. И если Неттл выслушает меня и согласится передать мое сообщение матери, я расскажу ей об Олухе и его состоянии. Открою Неттл, что дракон пытается похитить остатки его разума, и попрошу ее отвлечь Олуха, если она сумеет с ним связаться. — Неожиданно он вздохнул. — Впрочем, едва ли мне повезет и наш разговор будет продолжаться долго. — И он бросил на меня еще один страдальческий взгляд. И я с отчаянной остротой пожалел об утрате Скилла. Сейчас мне ужасно не хотелось, чтобы Дьютифул разговаривал с моей дочерью один на один. Я боялся, что он может наговорить ей много лишнего. И тогда она составит обо мне ложное представление. Дьютифул ответил на мои опасения так, словно услышал мои мысли. — Тебе ничего не остается, как поверить мне, не так ли? Я набрал в грудь побольше воздуха. — Я тебе верю, — сказал я, стараясь, чтобы голос меня не выдал. — Я буду вместе с мальчиком, — вмешался Чейд, а потом рассмеялся, увидев мое смятение. — Нет, только не говори, что ты мне веришь. Это будет уже чересчур. — Мне придется довериться вам обоим, — заметил я, и Чейд кивнул. Потом я спросил: — Что ты думаешь о событиях сегодняшнего дня? Могут ли воины Хетгарда напасть на нас, если мы откопаем живого дракона и попытаемся отрубить ему голову? — Да, — ответил Дьютифул. — Вне всякого сомнения. Я считаю, что отсутствие одобрения со стороны Черного Человека всколыхнуло их суеверные страхи. — Наверное, ты прав, — согласился Чейд. — Я заметил, как сегодня ночью они оставили для него на границе лагеря еще одно подношение. Я покачал головой. — Я знаю, о чем ты думаешь. Даже если бы я сумел это сделать незаметно, нам не следует так рисковать. Если подношение будет принято сейчас, они могут посчитать, что Черному Человеку понравилось, что они выступили против принца. Уже слишком поздно мошенничать, Чейд. — Пожалуй, — ответил он без малейших угрызений совести. — А если тебя поймают, они выступят против нас немедленно. Нет. Лучше подождать. — Он вздохнул и потер руки. — Я устал от холода. В моем возрасте не следует так долго находиться под открытым небом. Принц молча закатил глаза. Я решил сменить тему: — Пожалуйста, будьте осторожны, когда попытаетесь войти в контакт с Олухом. Дьютифул, это касается и тебя, когда будешь говорить с Неттл. Я до сих пор не совсем понимаю, что произошло в тот день со мной и Олухом. Кто-то использовал Скилл, чтобы натравить нас друг на друга. У нас есть все основания считать, что он до сих пор где-то рядом. Однажды он уже добрался до разума Олуха. Когда ты войдешь в контакт с Олухом, ты можешь обнаружить себя. И если он последует за тобой, Дьютифул, то доберется и до Неттл, когда ты свяжешься с ней ночью. Или ты можешь привлечь внимание драконицы Тинтальи. — Я вдруг почувствовал себя трусом, поскольку не мог защитить их обоих. — Будь осторожен, — повторил я. — Хорошо, — раздраженно ответил Дьютифул, и я понял, что он не собирается принимать всерьез мои предостережения. Я перевел взгляд на Чейда. — А ты когда-нибудь видел, чтобы я шел на ненужный риск? — спросил мой старый наставник. „Да, видел, — едва не ответил я. — Когда ты погружен в Скилл, то забываешь обо всем на свете. Боюсь, что ты способен поставить под удар все, что мне дорого“. Однако я придержал язык и лишь кивнул ему в ответ. — Как странно — вам предстоит такая трудная работа, а я ничем не могу помочь. Я чувствую себя совершенно бесполезным. Если у вас нет для меня поручений, я пойду спать. Сегодня был тяжелый день. — Я ссутулился. — В последние месяцы, проведенные в Баккипе, мне бы следовало упражняться с лопатой, а не с мечом? Принц усмехнулся, а Чейд мрачно спросил: — Ты собираешься поговорить с Шутом? — Да, — настороженно ответил я. — И вновь будешь спать в его шатре? Я не стал спрашивать, как ему удалось узнать, что прошлую ночь я провел в шатре Шута. — Может быть, — холодно ответил я, — еще не решил. Если наш разговор затянется и он меня попросит, я останусь в его шатре. — Знаешь, со стороны это выглядит странно. И не надо бросать на меня мрачные взгляды, показывая, что это меня не касается. Я слишком давно тебя знаю, чтобы у меня возникли сомнения относительно твоих постельных пристрастий. Я хочу лишь сказать, что многие могут подумать, что ты разделяешь мнение Шута относительно Айсфира. Ведь Шут утверждает, будто нам следует выкопать дракона и освободить его, а не выполнить обещание, данное Нарческе. Я задумался. — Я не могу повлиять на их мнение, — негромко ответил я. — Значит, ты не станешь избегать Шута? Я посмотрел в глаза Чейда. — Нет. Он мой друг. Чейд поджал губы, а затем осторожно спросил: — А есть ли надежда убедить Шута перейти на нашу сторону? — На твою сторону? — уточнил я. — Я сомневаюсь. Ведь речь идет не о капризе. Всю свою жизнь он верил, что является Белым Пророком. Одна из главных миссий его жизни состоит в возрождении драконов. Вряд ли мне удастся его убедить, что он ошибается. — Вы много лет были друзьями. Он прислушивается к тебе, — деликатно намекнул Чейд. — Вот почему я не намерен давить на него. — Я убрал волосы с лица. Пот после тяжелой работы начал высыхать, и я стал мерзнуть. Мне было больно — и болело не только тело. — Чейд, ты должен мне верить. Я не могу быть твоим инструментом и не стану обещать тебе, что буду вести себя в соответствии с твоими желаниями после того, как мы откопаем дракона. На сей раз я должен поступить так, как подскажет мне собственное сердце. Вспышка гнева на мгновение исказила лицо Чейда, он отвернулся, чтобы оно оказалось в тени, и сказал: — Понятно. А я думал, что твоя клятва Видящим значит для тебя больше. И еще я имел глупость считать, что мы с тобой были друзьями едва не дольше, чем ты с Шутом. — Ох, Чейд. — На меня вдруг навалилась ужасная усталость, и я едва мог говорить. — Ты для меня гораздо больше, чем друг. Ты был моим наставником, родителем и защитником, когда многие ополчились против меня. Можешь не сомневаться, что я без колебаний отдам за тебя жизнь. — И он Видящий, — неожиданно вмешался Дьютифул, удивив нас обоих. — Чья клятва верности семье принесла ему много горя. Поэтому я, как твой принц, приказываю тебе, Фитц Чивэл Видящий: возьми свою клятву обратно. Будь верен своему сердцу так, как ты был верен Верити и королю Шрюду. Вот повеление твоего короля. Я посмотрел на него, пораженный не только щедростью его приказа, свободой, которую ни один из королей Видящих даже и не думал мне даровать, но и неожиданным изменением, произошедшим в пятнадцатилетнем наследнике престола. Дьютифул нахмурился, увидев мой удивленный взгляд, совершенно не понимая, что он сделал мгновение назад. Наконец я обрел дар речи. — Благодарю, мой принц. Еще никогда ни один из Видящих не оказывал мне таких благодеяний. — Вот и прекрасно. Надеюсь, я не совершил глупости. Ведь мы оба понимаем, что, какое бы решение не принял ты, я должен исполнить обещание, данное Нарческе. Я пришел сюда для того, чтобы отрубить дракону голову. Уж не знаю, что ей за радость любоваться на его мороженый череп. — Он вновь превратился в замкнутого мальчишку. Я смотрел на него, понимая, в каком трудном положении он оказался. Дьютифул оставил украденные поцелуи на острове Мейл. Едва ли он разговаривал наедине с Эллианой с тех пор, как мы покинули ее материнский дом. Он встряхнул головой, заметив сочувствие в моих глазах. — Я могу лишь попытаться сделать то, что считаю правильным, и надеяться, что на сей раз не совершу ошибки. — Значит, нас двое, — буркнул Чейд. — Нет, трое, — возразил я, Чейд склонился над маленькой жаровней и принялся раздувать почти потухший огонь. Взяв уголек, он добавил его в жаровню. — Я слишком стар для подобных приключений, — повторил Чейд свою любимую жалобу. — Нет. Вовсе нет. Ты будешь слишком стар в тот момент, когда попытаешься попрощаться с приключениями. — Я присел на корточки рядом с ним. — Чейд, пожалуйста, поверь мне. Речь идет не о том, что ты или Шут дергаете за ниточки, заставляя меня стать послушным вашим желаниям. Вам нет нужды соперничать за то, кто больше места занимает в моем сердце. — Так о чем тогда речь? — проворчал он. Я постарался дать ему правдивый ответ. — Я должен сам разобраться, на чьей стороне правда, какую точку зрения необходимо поддержать. Мы все знаем, что с тех пор, как мы покинули Баккип, требование Нарчески осложнилось подводными течениями. Быть может, придет время, когда ты будешь радоваться, что колебался и не стал слепо выполнять ее волю. Не забывай, ее служанка Хения была каким-то образом связана с Полукровками. И мы не можем не учитывать этого. Она, Пиоттр и их материнский дом пошли против воли большинства представителей Хетгарда, взвалив на плечи принца свое условие. Почему? Что они рассчитывают получить? Зачем им полусгнившая голова дракона? — И Эллиану совсем не радует, что я принесу ей эту голову, — задумчиво сказал принц. — Однако она тверда, как камень, и требует выполнения моего обещания. И в то же время ждет его исполнения с ужасом. Словно поступила так не по своей воле. — Тогда кто за этим стоит? Пиоттр? Чейд покачал головой. — Нет. Его интересы совпадают с интересами Нарчески, а она предана ему. Если бы она попросила голову дракона ради Пиоттра, она бы с радостью ждала, когда принц сдержит слово. Нет. Что ж, Фитц задал главный вопрос. Чью волю они выполняют? Я попытался разгадать тайну. — Волю Хении. Она имеет над ними власть. Мы все это видели. И она связана с Полукровками, которые нас ненавидят. — Полукровки, — задумчиво проговорил Чейд. — Значит, Бледную Женщину, о которой говорит Шут, ты в расчет не принимаешь? — неожиданно спросил он. — Не знаю. Что мы о ней знаем? Только то, что рассказал Шут. Островитяне говорят о ней как о старом зле из прошлого, о котором следует забыть, — у меня не сложилось впечатления, что она до сих пор жива и действует. Драконы Шести Герцогств убили ее и Кебала Робреда, во всяком случае я много раз это слышал. Тем не менее островитяне связывают Бледную Женщину с Аслевджалом. Они утверждают, что здесь добывали черный камень, который использовали в качестве балласта белых кораблей. Кроме того, совершенно очевидно, что каменный дракон в полосе прибоя связан с „перекованными“. — Я с трудом сдержал зевок. — Отправляйся спать, — проворчал Чейд. — Тебе необходимо отдохнуть. Сегодня ночью мы с принцем попытаемся убедить Неттл нам помочь. Должен признаться, мне ужасно хочется услышать, что сейчас происходит в Шести Герцогствах. Если Полукровки вновь оживились, мы можем узнать нечто полезное. — Может быть. — Дьютифул широко зевнул, и я вдруг его пожалел. Я собирался проспать всю ночь, а ему предстояла трудная работа. И все же, покидая шатер, я почувствовал, что принц ждет встречи с Неттл со смесью нетерпения и страха. Я постарался хотя бы на время забыть о дочери. От меня ничего не зависит. На данный момент я исключен из игры. Возможно, навсегда. От этой мысли земля едва не ушла у меня из-под ног, но я заставил себя идти дальше. Будет ли такой уж ужасной моя дальнейшая жизнь без Скилла? Быть может, стоит взглянуть на это как на избавление? Я заглянул в палатку стражников. Лонгвик еще не спал. Он молча кивнул мне, когда я проскользнул к своей постели мимо спящих солдат. Когда я почти сразу повернулся, чтобы уйти, он не стал задавать мне вопросов. Человек Чейда. Люди Чейда, поправил я себя, глядя на спящих стражников. Чейд лично отбирал всех, кто сопровождал нас на остров. Интересно, насколько безоглядно они будут выполнять его приказы? Я все еще размышлял над этим вопросом, когда остановился возле шатра Шута. Некоторое время я прислушивался к шороху ветра, несущего над землей снежинки и кристаллики льда. Изредка более сильный порыв ветра бросал мне в лицо влажный снег. Это будет наша первая встреча с Шутом после того, что произошло прошлой ночью. Из шатра Шута не доносились голоса, но сквозь тонкую ткань я видел, как внутри колеблется тонкий язычок пламени. — Могу я войти? — негромко спросил я. — Один момент, — последовал столь же тихий ответ. Я услышал шорох материи, почти неотличимый от шума ветра, и почти сразу же он развязал полог и впустил меня внутрь. Вместе со мной в шатер вошел холод. Я ничего не мог с этим поделать, но Шут поморщился, когда я принялся стряхивать снег с одежды. Из-под куртки я вытащил балахон Элдерлингов. — Вот, я принес. Он успел улечься в постель и накрыться одеялом. Крошечный чайничек грелся над пламенем свечи. Шут приподнял брови и улыбнулся. — Ты выглядел в нем ужасно привлекательно. Уверен, что не хочешь оставить его себе? Я вздохнул. Его шаловливое легкомыслие слишком уж контрастировало с моим сегодняшним настроением. С другой стороны, оно избавляло от серьезных объяснений. — Чейд и Дьютифул сегодня ночью попытаются связаться с Неттл. При помощи Скилла. Они боятся, что дракон окончательно сведет Олуха с ума, и надеются, что Неттл сумеет отвлечь его от Айсфира, — сказал я. — А ты решил не принимать в этом участия? — Я не могу им помочь, поскольку полностью лишился Скилла. Однако я вижу, что Олух постоянно что-то напевает и ни на что не обращает внимания. Раньше его музыка звучала в Скилле. Почему он теперь напевает вслух? Он изменился, а я не люблю изменений, в особенности тех, которых не понимаю. — Жизнь есть изменение, — безмятежно заметил Шут. — А смерть — еще большее изменение. Я считаю, что мы должны спокойнее относиться к переменам, Фитц. — Мне надоело мириться с заведенным порядком вещей! Я делаю это всю свою жизнь. Бросив одеяние Элдерлингов на постель, я тяжело опустился рядом с Шутом, заставив его поджать ноги. Сняв рукавицы, я протянул руки к огоньку свечи, надеясь хоть немножко согреться. — Но ты же Изменяющий, неужели тебе не видны изменения, которые ты творишь? Иногда смиряясь с реальностью, а иногда — оказывая ей отчаянное сопротивление. Ты можешь говорить, что ненавидишь изменения, но ты их делаешь. — Ох, перестань. — Я поджал колени, обхватил их руками и положил на колени голову. — Давай не будем говорить об этом сегодня. О чем угодно, только не об этом. Пожалуйста. Сегодня я не хочу и не могу думать о выборе и об изменениях. — Хорошо, — мягко ответил Шут. — А о чем ты хочешь поговорить? — О чем угодно. О тебе. Как ты сюда добрался, что делал после того, как мы оставили тебя в Баккипе? — Я же сказал. Я прилетел. Я поднял голову и бросил на него мрачный взгляд. Он вызывающе улыбался. То была прежняя улыбка Шута, обещающая правду, когда он бессовестно лгал. — Нет, ты не прилетел сюда. — Ладно. Если ты так говоришь. — Должно быть, Кетриккен вопреки советам Чейда помогла тебе найти подходящий корабль. И ты приплыл сюда на корабле с птичьим названием. — Я строил догадки, понимая, что за его словами должна таиться хотя бы толика правды. — На самом деле во время нашей короткой встречи Кетриккен посоветовала мне остаться в Баккипе. Мне показалось, что ей хотелось сказать совсем другое. А дальше мне просто повезло, когда я встретил пришедшего в Баккип Баррича. Но раз уж я согласился рассказать тебе всю историю, позволь мне сделать это по порядку. Давай вернемся к тому моменту, когда мы виделись с тобой в последний раз. Когда мне показалось, что ты поспешил ко мне на помощь. Я поморщился, но он спокойно продолжал: — Начальник порта призвал городскую стражу, которая быстро и эффективно перенесла на берег вещи лорда Голдена. Как ты догадываешься, они сумели меня задержать до отплытия вашего корабля. Потом меня отпустили с бесконечными извинениями, всячески заверяя, что допущена ужасная ошибка. Но вскоре все узнали об этой истории. К тому моменту, когда лорд Голден вместе с багажом вернулся в свое жилище, явились кредиторы, уверенные, что он пытался покинуть город, не расплатившись с ними. Тут они были совершенно правы. Кредиторы с радостью конфисковали все мои вещи, за исключением одного мешка, в котором осталось только самое необходимое — лорд Голден оказался достаточно прозорливым, чтобы оставить его в замке. Маленький медный чайничек закипел. Шут снял его с огня и заварил чай. Я не удержался от улыбки и обвел рукой шатер. — Только самое необходимое. Он приподнял золотую бровь. — Для цивилизованного путешествия. — Шут накрыл чайник крышкой в форме розы. — И почему мы должны довольствоваться малым? Итак, на чем я остановился? Ах да, лорд Голден, лишившись своего богатства и великолепия, перестал быть лордом Голденом и превратился в беглого должника. Те, кто думал, что хорошо его знают, были удивлены проявленной им ловкостью, когда он выскочил из окна своего дома и скрылся в темных переулках. Так я исчез. Шут выдержал паузу, заставив меня помучиться ожиданием. Потер глаз и задумчиво улыбнулся. Я прикусил губу, и он продолжил свой рассказ: — Я пробрался к Кетриккен — пусть твое воображение домыслит, как мне это удалось. Полагаю, она была сильно удивлена, увидев меня в своей спальне. Как я уже говорил, королева уговаривала меня остаться в Баккипе под ее покровительством, пока вы не завершите свою миссию. Конечно, мне пришлось отклонить ее предложение. И… — Он колебался несколько мгновений, потом продолжил: — Я поговорил с Барричем. Наверное, ты уже об этом знаешь или догадываешься. Удивительное дело — он меня сразу же узнал, почти как ты. Баррич принялся задавать мне вопросы, но не для того, чтобы услышать ответы, — он хотел лишь получить подтверждение выводам, которые сделал после беседы с Кетриккен. Он молчал так долго, что я даже испугался:, а вдруг Шут не станет продолжать. Потом он тихо сказал: — В какой-то момент он ужасно рассвирепел, и мне показалось, что моей жизни грозит опасность. А потом он разрыдался. — Шут вновь смолк, а я сидел с ощущением, что мой рот полон пепла. Теперь мне уже хотелось, чтобы он на этом закончил свой рассказ. Когда он заговорил, я понял, что Шут решил многое от меня скрыть. — Утратив поддержку замка, я имел глупость вернуться в гостиницу — в надежде, что кредиторы оставили от моего состояния что-нибудь ценное. Но выяснилось, что по моим покоям прошлась саранча. Однако самое худшее ждало меня впереди. Мои кредиторы подкупили хозяина гостиницы, и как только я вошел, он сразу же сообщил о моем возвращении, отработав свои грязные деньги. Появилась вторая волна моих бывших друзей. Можно подумать, что они честно заработали деньги, когда сражались со мной в азартные игры! Их ярость была такой искренней! Что ж, я вновь сбежал. На сей раз я покинул город, спасаясь не от кредиторов, а от „друзей“. Ты предал меня, Фитц. Впрочем, теперь настал твой черед, ведь я не оправдал твоих надежд. — Что? Меня поразило, что он может такое говорить. Но когда наши взгляды встретились, я увидел древний стыд в его потемневшем взоре и вспомнил, как в Горном Королевстве враги использовали его против меня. — Ты знаешь, что я никогда не ставил тебе в вину те события, Шут. Никогда. — Возможно, за твоим предательством стоял Чейд, но урон был нанесен. Я разозлился, обиделся и находился на грани отчаяния — стоило пройти через столько испытаний, чтобы меня предали те, кому я больше всего доверял. Я ускользнул от своих врагов пешком, но прекрасно понимал, что не смогу долго от них скрываться. Как мог Изменяющий все так изменить, что Белый Пророк потерпел полный крах? И постепенно я начал понимать, что этого просто не может быть; все дело в том, что я не сразу разгадал всю сложность замыслов судьбы. Я повернул голову, чтобы наблюдать за Шутом, а потом, вздохнув, вытянул ноги. Шут налил чай в чашку и кубок и предложил мне выбрать. Чайник явно предназначался для одного человека, и меня тронуло, что Шут разделил его со мной. Я взял кубок и сделал несколько глотков. У чая был цветочный вкус, казалось, я пригубил лето в вечном царстве зимы. Чай быстро остывал, но кубок согревал руки. Длинные пальцы Шута крепко сжимали чашку, когда он пил свою порцию. — Продолжай, — попросил я, когда вновь воцарилась тишина. Я понимал, что Шут специально подогревает мой интерес, но не обижался на него. — Хорошо. Вторая толпа кредиторов сделала выводы из рассказов первой. Они сразу же бросились за мной в погоню. Я бежал быстро, но одеяния лорда Голдена слишком выделялись в толпе, к тому же мне мешал заплечный мешок. Ты помнишь холм за Баккипом, где стоят Камни-Свидетели? — Конечно. Шут меня заинтриговал. Мне бы и в голову не пришло туда бежать. Гладкие черные камни стояли на голом склоне, равнодушные и глухие ко всем мольбам. Народ Шести Герцогств давно использовал это место для разных обрядов. Любовники клялись там в вечной любви. Говорят, что в поединке посреди Камней-Свидетелей всегда побеждает тот, на чьей стороне правда. Удивительно сумрачное место, лишенное растительности. Там негде спрятаться от преследователей. — Зачем ты туда направился? Шут выразительно пожал изящными плечами. — Я знал, что мне далеко не уйти. Если бы меня поймали и отвели в Баккип, то кредиторы не только отобрали бы мои вещи, но и заставили отрабатывать долги. И мне бы не удалось выполнить миссию, ради которой я пришел в мир. Поэтому я решил положиться на судьбу и проверить одну догадку, которая пришла мне в голову много лет назад. Камни-Свидетели — это портал, Фитц, как Скилл — колонны, которые ты использовал, когда тебе грозила опасность. Вот только кто-то уничтожил все руны на всех гранях Камней-Свидетелей. Возможно, они такие древние, что само время стерло письмена; или древний маг, владеющий Скиллом, решил положить конец использованию портала. Так или иначе, но руны, позволяющие узнать, куда может перенести портал, исчезли. Когда я подбежал к камням с тяжелым мешком на спине, я вспомнил твой рассказ о ваших с Дьютифулом приключениях на Берегу Сокровищ. Я знал, что могу выбрать не ту грань и оказаться глубоко под водой. Я в ужасе вскинул голову. — Шут, все могло закончиться гораздо хуже! Представь себе, что камень погрузился под землю! Ты оказался бы замурованным! А если камень кто-то расколол, никому не известно, что с тобой произошло бы… — Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я бежал к камням. К счастью, у меня не было времени выбирать или размышлять о том, достаточно ли у меня Скилла, чтобы воспользоваться порталом. Я ударил по камню кончиками пальцев, твердо убежденный в том, что я должен, должен, должен пройти сквозь портал. Он умолк. Я сидел, наклонившись к нему, сердце отчаянно колотилось у меня в груди. Пройти сквозь портал всегда было для меня трудной задачей. Мы слишком мало знали о Скилл — колоннах. Некоторые из них могли перенести человека в самые далекие и неожиданные места. За всю свою жизнь я пользовался порталами менее дюжины раз, и всегда при этом мне приходилось преодолевать сомнения и страх. Некоторые члены группы Скилла Регала сошли с ума, когда их вынудили воспользоваться порталами. А Дьютифул забыл обо всех наших приключениях на Берегу Сокровищ после того, как мы убрались оттуда через портал. И мы оба потеряли много сил. Шут мягко улыбнулся. — Не нужно на меня так смотреть. Ты ведь знаешь, что со мной ничего не случилось. — Но какую цену тебе пришлось уплатить? — спросил я, прекрасно понимая, что даром такое приключение пройти не могло. — Усталость. Я оказался в совершенно незнакомом месте. Никогда прежде мне не доводилось там бывать. Это были руины города, и кругом один лишь мертвый камень. Рядом протекала река. Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать. Я долго спал. А когда проснулся, наступил рассвет. Надо мной высилась колонна Скилла. Камень был совершенно чистым, никакого тебе лишайника или мха, а руны такие четкие, словно их вырезали вчера. Я долго изучал их, понимая, что они — единственная моя надежда. В конце концов я выбрал две руны, которые могли привести меня в желаемое место. И вновь воспользовался порталом. — О нет! — простонал я. — У меня были похожие мысли. Я вышел из портала с ощущением, что меня сильно избили. Однако на этот раз я оказался в нужном месте. Шут заставил меня задать вопрос — он получал удовольствие от своего рассказа. — И где же? — Ты помнишь разбитую площадь, похожую на древний рынок? Лес наступает на нее со всех сторон. Во сне я стоял на вершине каменной колонны и на мне была Петушиная корона. Ты меня видел. Ты помнишь. Я задумчиво кивнул. — По дороге в Каменный сад. Там спали каменные драконы, прежде чем мы их разбудили и послали сражаться с красными кораблями. Они продолжают там спать, а среди них дракон — Верити. — Совершенно верно. Я вновь прошел по лесной тропе и увидел его там. Но не его я искал. Вскоре я нашел спящую Девушку-на-Драконе, обнимавшую своего скакуна за шею, как ты мне и рассказывал. Я разбудил ее и заставил понять, что мне необходимо попасть на Аслевджал. И я вновь уселся на спину дракона позади наездницы, и мы прилетели сюда. Теперь ты понимаешь, друг мой, что я тебе не солгал. Я действительно сюда прилетел. Сон испарился, мне хотелось задать ему сотни вопросов, но я выбрал самый главный: — Как ты сумел ее разбудить? Для этого требуется Уит, Скилл и кровь — иначе каменный дракон не проснется. Я прекрасно это знаю. — Так и было. Скилл остался на кончиках моих пальцев, Да и кровь найти совсем нетрудно. — Он потер запястье, словно вспоминая старую рану. — Однако у меня не было и нет Уита. Но ты, наверное, помнишь, что я имел глупость отдать часть самого себя Девушке — на — Драконе, когда пытался завершить процесс ее создания и хотел пробудить. — И когда это сделал я, — виновато вспомнил я. — Да, я помню, — тихо сказал он. — И твоя частица также осталась в ней. Ты вложил в нее свои воспоминания и эмоции, которые не хотел оставить себе. О том, как твоя мать тебя бросила, и о том, что ты совсем не знал отца. И пытки, которым тебя подверг в темнице Регал. Но самое главное, ты отдал ей боль от потери Молли и твоего ребенка, доставшихся Барричу. Ты вложил в нее свою ярость, и боль утраты, и ощущение, что тебя предали. — Шут едва слышно вздохнул. — И все это до сих пор остается в ней. Чувства, которые ты не мог и не хотел хранить в себе. — Много лет назад я оставил все это у себя за спиной, — медленно проговорил я. — Ты отсек часть себя и двинулся дальше, став другим человеком. — Я смотрю на это иначе, — холодно возразил я. — Естественно, — спокойно ответил Шут. — Сейчас ты не можешь вспомнить, как ужасно это было. Ты вложил свой ужас и тоску в Девушку — на — Драконе. — Давай оставим эту тему, ладно? — попросил я, удивленный, что ощущаю гнев. — А у нас нет выбора. Ты уже оставил все в прошлом, много лет назад. И лишь я буду хранить в воспоминаниях все твои чувства. Лишь я буду помнить, каким ты был прежде. Потому что мы связаны вместе не только Скиллом и судьбой, но и потому, что мы оба живем в Девушке — на — Драконе. Потому что я знаю, какие чувства заключены в ней, и могу войти с ней в контакт и разбудить. И я смог заставить ее понять, как важно мне было попасть на остров. И вот я здесь. То было странное путешествие, дикое и замечательное. Ты знаешь, я летал с ней и раньше. Я был с ней, когда она и другие драконы атаковали не только красные корабли, осаждавшие Шесть Герцогств, но и белые корабли, ставшие жестоким инструментом Бледной Женщины. Я испытал странные чувства, участвуя в настоящей битве. Мне не понравилось. — А это никому не нравится, — заверил его я. Я опустил голову и закрыл глаза. — Наверное. Но на этот раз, когда я летел с ней, все получилось иначе. Я не стал свидетелем сражения, а рядом не было других драконов. Только она и я. Я сидел у нее за спиной, обхватив руками стройную талию. Ты знаешь, она часть дракона, а не самостоятельное существо. Как дополнительная конечность в форме девушки. Поэтому она не говорила со мной, но изредка улыбалась, поворачиваясь назад, чтобы заглянуть в лицо или обратить мое внимание на какую-то деталь мира под нами. Она летела вперед без устали. С того самого мига, как я уселся на спину дракона и он расправил свои могучие крылья, и до тех пор, как вдали показалось черное побережье Аслевджала, мы ни разу не отдыхали. Сначала мы пронеслись под голубыми летними небесами, над землями, что граничат с Горным Королевством. Все выше и выше поднимались мы вверх, пока у меня не начала кружиться голова. Внизу оставались снежные пики и перевалы, а потом мы вновь спустились в лето. Мы летели над поселениями Горного Королевства, примостившимися у подножия холмов, я видел разбросанные по пастбищам светлые пятна стад, подобные лепесткам, осыпавшимся в яблочном саду после весенней грозы. — Шут замолчал, чтобы перевести дух. Я представлял себе картины, которые он описывал, и по моим губам скользнула мимолетная улыбка, когда Шут рассказал о том, как он пролетал над какой-то деревушкой Шести Герцогств и какой-то мальчишка поднял голову, увидел их и с воплями побежал к своему дому. Шут говорил о реках, подобных серебристым лентам, и цветущих полях, о морщинистом океане, похожем на бумагу, испещренную полосками серебра. И я летел вместе с ним. Должно быть, я задремал, убаюканный его удивительной историей. Когда я проснулся, наступила глубокая ночь. Лагерь за стенами палатки затих, и лишь чахлое пламя свечи освещало шатер. Я лежал под одним из одеял Шута в ногах его постели. Он спал, свернувшись в клубок, как котенок. Его дыхание было глубоким и ровным, одна тонкая рука лежала ладонью вниз на одеяле между нами, словно что-то предлагая мне или о чем-то меня умоляя. Я сонно потянулся к нему и вложил свою руку в его ладонь. Казалось, он не проснулся. Как ни странно, я ощутил покой. Закрыв глаза, я погрузился в глубокий сон. XIX ПОДО ЛЬДОМ Жители Внешних островов всегда были пиратами. До войны красных кораблей они не раз нападали на чужие земли. Отдельные корабли под командованием кемпры клана наносили быстрый удар, захватывали урожай, а иногда и пленников. Берне не раз страдал от них и, казалось, получал от этого удовольствие, не меньше чем Шоке наслаждался своими пограничными конфликтами с Чалседом. Складывалось впечатление, что герцога Бернса все устраивало, поскольку он никогда не жаловался на свою судьбу. Но с появлением кораблей с красными корпусами, которыми командовал Кебал Робред, правила изменились. Корабли приплыли неожиданно, причем их было несколько, и казалось, что главная их цель состояла в том, чтобы насиловать и разрушать все на своем пути. Их, похоже, нисколько не интересовала быстрая добыча. Они сжигали или портили то, что не могли унести с собой, уничтожали стада и домашних животных, поджигали целые поля и склады. Они убивали даже тех, кто не оказывал им сопротивления. Эти набеги отличались от прежних — в них была злоба, которая не могла удовлетвориться обычным захватом добычи. Складывалось впечатление, что Кебал Робред и его шайка с удовольствием сеяли смерть и разрушения. Тогда мы еще не знали о существовании Бледной Женщины и о том, какое влияние она оказывала на Кебала Робреда. Писарь Федврен, „История войн красных кораблей“ Утром мы с Риддлом подошли к краю ямы и дружно застонали. А потом приступили к работе: надо было расчистить снег, который наполовину засыпал яму, что мы успели откопать накануне. Снег был воздушным и еще не успел слипнуться, но все равно мы трудились без всякого удовольствия. Ощущение было такое, словно пытаешься разгребать перья: половина того, что мы набирали на лопаты, поднималась в воздух и медленно оседала на дно ямы. Только к полудню нам удалось расчистить снег, и мы оказались там, где закончили вчера. Затем пришла очередь пик, мы принялись откалывать куски льда и относить их лопатами в сторону. Сначала у меня все болело, потом перестало, а затем заболело снова, но уже в других местах. Ночью я без сил свалился на свою постель и спал без снов. Снова задул ветер. Он заявлялся к нам каждую ночь. И каждое утро мы начинали работу с того, что расчищали снег, который он намел, пока мы спали. Однако мы продолжали упорно продвигаться вперед, и яма постепенно становилась все глубже. Когда мы уже больше не могли выбрасывать снег наверх, мы построили что-то вроде сходней или пандуса, складывали лед на сани, и двое из нашей команды вытаскивали их, а затем отвозили подальше от ямы. Должен сказать, что работа была тяжелой и очень однообразной, и при этом мы так и не видели никаких признаков дракона. И что хуже всего, я почти не чувствовал его присутствие при помощи своего Уита. После первого дня наш отряд увеличился. Первым к нам присоединился принц Дьютифул, который закатал рукава и взял в руки кирку. Чейд ограничил свое участие руководством. Он был ужасно похож на кота Сивила, который (кот, а не Брезинга) сидел на краю ямы и равнодушно за нами наблюдал. Когда в яму забралась Нарческа, Дьютифул предупредил ее, что осколки льда, которые летят в разные стороны, могут ее поранить. Она наградила принца странной улыбкой — грустной и одновременно кокетливой — и велела следить за осколками от ее кирки, а потом со сноровкой деревенской девчонки принялась работать рядом с ним. — Она помогала нам выкапывать камни, когда весной мы готовили к посевам новые поля, — заметил Пиоттр. Обернувшись к нему, я заметил, что он наблюдает за Нарческой со смесью гордости и боли. — Дай мне лопату, а сам отдохни немного. Я понял, зачем ему это понадобилось, отдал свою лопату, и они вместе с Нарческой присоединились к нашему отряду, причем Пиоттр старался находиться как можно ближе к девушке. А Нарческа держалась рядом с принцем. Впервые за прошедшие несколько дней Эллиана показывала Дьютифулу свое хорошее отношение, и я видел, что он это заметил. Они тихонько разговаривали между ударами ледоколов и отдыхали вместе. Пиоттр за ними наблюдал то с неудовольствием, а то с грустью. Думаю, сам того не желая, он начал испытывать расположение к нашему принцу. Группа Уита тоже нам помогала, вероятно, решив, что их участие позволит поскорее освободить дракона из плена. Когда к нам присоединился и Шут, представители Хетгарда с опаской подошли поближе, чтобы понаблюдать за происходящим. На третий день они вместе с нами оттаскивали сани с кусками льда и сбрасывали его в стороне от ямы. Думаю, скорее всего, ими двигало любопытство — хотелось увидеть дракона, закованного в лед. На пятый день Чейд отправил Риддла и юного Хеста на берег, где остались наши припасы. Пиоттр с сомнением отнесся к этому предприятию и несколько раз предупредил посыльных, что они должны держаться шестов с флажками, которые он расставил вдоль тропы, и ни в коем случае не отклоняться от них в сторону. Когда они отправились в путь, вид у него был мрачный и обеспокоенный. Риддл и Хест взяли сани, потому что им было приказано привезти провиант и запасные лопаты и кирки, поскольку наш рабочий отряд увеличился. Кроме того, Чейд велел им захватить парусину, чтобы накрывать яму на ночь и таким образом защитить ее от снега, который наметает ветер. Полагаю, он еще распорядился, чтобы они прихватили с собой несколько бочонков взрывного порошка. Вечером, когда я размышлял об этом, я не желал иметь ничего общего с его экспериментами, а вот днем, когда приходилось сражаться с древним льдом, хотелось узнать, на что способно Чейдово зелье. Мы продолжали копать. Если я останавливался и смотрел по сторонам, я видел толстые слои льда, отмечавшие прошедшие зимы. Каждый год здесь ложился новый слой снега, и мне вдруг подумалось, что мы движемся сквозь время. А иногда, глядя на толстые гладкие стены, я спрашивал себя, когда выпал снег, на котором я стою, чтобы потом превратиться в лед. Сколько времени провел здесь Айсфир и как он тут оказался? Мы все больше углублялись в древний ледник и по-прежнему не видели никаких признаков дракона. Чейд и Дьютифул время от времени советовались с обладателями Уита, и всякий раз они заверяли принца и его советника, что они чувствуют его присутствие — пусть и не постоянно. Я тоже его ощущал, однако вопросы принца всякий раз убеждали меня, что мой Уит значительно сильнее дара принца. Я был не так чувствителен, как Уэб, но подозревал, что не уступаю Свифту. Кокл, возможно, был восприимчивее принца, а Сивил — менестреля, но со мной они сравниться не могли. Впервые я с удивлением подумал, что у разных людей Уит тоже может быть разным. Я всегда считал, что он либо есть, либо его нет, а оказалось, что это что-то вроде таланта к музыке или разведению цветов. Возможно, именно сила Олуха в Скилле так крепко привязала его к дракону. Маленький человечек превратился в полнейшего идиота, целыми днями он бессмысленно пялился в одну точку и тихонько напевал себе под нос. Время от времени он замолкал и начинал делать какие-то диковинные движения руками. Ни мелодия, ни эти движения ничего мне не говорили. Как-то раз, когда пришла моя очередь отдыхать, я уселся рядом с ним и осторожно положил руку ему на плечо, пытаясь определить, не вернулся ли ко мне Скилл. Я надеялся, что яростный огонь Скилла, который не утихал в Олухе ни на секунду, поможет возродить и мою способность. Но ничего такого не произошло, а через пару минут Олух раздраженно стряхнул мою руку — так лошадь отмахивается от назойливой мухи. Он даже потерял аппетит, и это беспокоило меня больше всего. Не только Гален, мой первый наставник в Скилле, но и Верити предупреждали меня об опасностях, которые таятся в слишком сильном погружении в Скилл. Именно первый опыт становится смертельно опасным для новичков. Свитки, посвященные использованию Скилла, рассказывают множество историй о талантливых обладателях Скилла, заблудившихся в его потоках. Эти несчастные теряли связь со своим миром, увлекшись восхитительным ощущением, которое дарила им их магия. В конце концов наступал момент, когда Скилл захватывал их настолько, что они забывали о еде, переставали разговаривать со своими товарищами и теряли самих себя. Такой человек становился похож „на пускающего слюни младенца“, и я видел, что Олух находится на самой грани и вот-вот скатится в пропасть. Мне всегда казалось, что опасность заключается именно в сладостном искусе Скилла, поскольку я и сам не раз испытывал его притягательную силу. Но если Чейд и Дьютифул правы, Олуха захватил в плен не Скилл, а другое, гораздо более могущественное сознание. Я сделал несколько бесплодных попыток завязать с ним разговор, он отвечал односложно, а потом раздраженно заявил: — Уходи! Невежливо отрывать человека от дел! И снова, раскачиваясь, уставился в пустоту. Скилл ко мне не вернулся. Это особенно меня угнетало из-за того, что Дьютифул вошел в контакт с Неттл. Он дважды прикоснулся к ее сознанию, пытаясь рассказать, кто он такой и что ему нужно. В первый раз Неттл мгновенно выставила защитные стены, объявив, что у нее нет настроения выслушивать дурацкие россказни, да и с чего бы принц стал связываться с ней во сне? Во второй раз она была более сговорчивой — думаю, Дьютифулу удалось разбудить ее любопытство. Неттл даже попыталась отвлечь Олуха, хотя, полагаю, не ради принца, а потому, что пожалела маленького человечка. Дьютифул сопровождал ее, но образы, которые Неттл создавала, не имели для него никакого смысла, и он смог только объяснить, что у него сложилось впечатление, будто Олух ушел в такое место, где его песенка является главным мотивом более значительного произведения и он не желает с ней расставаться. Его аналогия мне совсем не понравилась. Что же до того, чтобы передать его сообщение королеве, Неттл сказала, что расскажет Кетриккен о своих странных снах, если ей удастся остаться с ее величеством наедине, и что она ни за что не станет выставлять себя дурой в присутствии придворных дам. Она и так пару раз ударила лицом в грязь из-за того, что не знала, как следует себя вести при дворе, и не имеет ни малейшего желания снова доставлять им удовольствие. Мне стало не по себе. Если бы я с самого начала согласился рассказать ей о ее происхождении и позволил приехать в Баккип, Неттл выросла бы среди придворных и не стыдилась бы своих манер. Интересно, занялась ли Кетриккен ее образованием — во всех отношениях, — чтобы подготовить девушку к роли второй наследницы трона Видящих. Мне ужасно хотелось поговорить с Неттл, выяснить, что она знает о своем рождении, и объяснить, почему она получила именно такое воспитание. Но отсутствие Скилла делало меня немым, и мне оставалось лишь каждый вечер просить принца быть как можно сдержаннее в том, что он ей скажет. Днем мы продолжали копать. Работа была очень тяжелой, а еда однообразной и скудной. Ночи стояли холодные и ветреные, и мы с нетерпением ждали возвращения парней из нашего лагеря на берегу. Но они почему-то задерживались. Чейд дал им еще один день, потом два. Представители Хетгарда заявили, что они видели Черного Человека, который ночью кружил около нашего лагеря, но не взял их подношений, а снег засыпал все его следы. Во время одного из ночных разговоров Шут сказал, что он несколько раз улавливал присутствие Черного Человека, и думает, что за нами кто-то наблюдает. У меня тоже возникало похожее ощущение, но я никого постороннего не заметил. Думаю, что Уэб тоже что-то почувствовал, потому что он дважды призывал Рииск, которая искала добычу на берегу, и просил ее облететь лагерь. Мне он сказал, что она не заметила ничего необычного — только лед, снег и несколько торчащих из ледника камней. В короткие мгновение, когда мы не копали, ели или спали, Уэб находил возможность для занятий со мной Уитом. Он сказал, и я на него не обиделся, что отсутствие у меня в настоящий момент партнера помогает мне сосредоточиться на нашей магии в целом, вместо того чтобы пытаться применить ее к какому-то определенному существу. Он добавил, что Свифт тоже делает большие успехи именно потому, что у него нет партнера, из чего я сделал вывод, что их занятия продолжаются. Уэб пытался научить меня видеть, как Уит соединяет все живые существа, а не только обладателей Древней Крови. Он показал мне, как он окутывает своей магией Олуха, стараясь лучше почувствовать, что ему нужно, но так, чтобы маленький человечек не узнал о его присутствии. Усвоить этот урок оказалось очень непросто, поскольку от меня требовалось полностью отказаться от собственных нужд и интересов, чтобы понять его. — Возьмем, к примеру, мать и детеныша, будь то люди или животные. Ты увидишь, как это делается на самом простом, инстинктивном уровне. Если ты готов совершенствоваться, ты сможешь перенести свое восприятие на других людей. Таким образом ты выйдешь на такую ступень понимания живых существ, что уже не сможешь испытывать ненависть. Очень трудно ненавидеть того, кого понимаешь. Я сомневался, что мне когда-нибудь удастся выйти на такой уровень понимания, но я пытался. Однажды вечером я ужинал вместе с Дьютифулом и Чейдом в их шатре и попытался потянуться к Чейду, чтобы окутать его своим Уитом. Я заставил себя отвлечься от голода, ноющей спины и беспокойства из-за потерянного Скилла и сосредоточился на старике. Я увидел его так же четко, словно он стал моим охотничьим трофеем. Я наблюдал за тем, как он сидит, выпрямив спину, будто она у него так болит, что он даже не может расслабиться и откинуться на спинку, как он ест, не снимая перчаток, какую-то бледную кашицу. Его лицо было словно палитра художника — любителя контрастов: красные нос и щеки и бледный замерзший лоб. А в следующее мгновение я разглядел одиночество, которое, словно тень, тянулось за ним с самой ранней молодости. Я вдруг почувствовал его возраст и подумал о капризе судьбы, заставившей его, старика, жить на леднике рядом с мальчиком, будущим королем. — Что? — неожиданно вскинулся Чейд, и я вздрогнул, запоздало сообразив, что не свожу с него пристального взгляда. Я попытался придумать ответ, а потом сказал: — Я думал о том, сколько раз я вот так сидел напротив тебя, но ни разу не сумел по-настоящему увидеть. Чейд вытаращил глаза, словно испугался моих слов, а потом нахмурился и заявил: — А я надеялся, что ты думал о чем-нибудь полезном. Вот о чем размышляю я: Риддл и Хест так и не вернулись, хотя им уже давно следовало быть здесь. Сегодня я спросил Уэба, не может ли его птица их поискать. Он сказал, что ему будет трудно объяснить ей, что его интересуют два конкретных человека. Это как если бы я спросил тебя, не видел ли ты двух определенных чаек. Уэб сказал ей, что она должна отыскать двух человек с санями; она их не видела. — Чейд покачал головой. — Я боюсь худшего, — продолжал он. — Нам придется еще кого-то туда послать, не только для того, чтобы найти Риддла и Хеста, нам нужны припасы. Лонгвик сказал мне, что провианта у нас осталось на четыре дня, от силы на пять, если немного сократить порции. — Чейд устало потер руки в перчатках. — Я не думал, что потребуется столько времени, чтобы выкопать дракона. Во всех докладах говорилось, что он находится близко к поверхности, несколько лет назад его даже можно было увидеть. Однако мы продолжаем копать, и никакого результата. — Он там, — заверил его принц. — И мы приближаемся к нему с каждым днем. Чейд фыркнул. — Если я буду делать один шаг в день в южном направлении, я приближусь к Баккипу, но никто не сможет мне сказать, когда я туда доберусь. — Он со стоном встал. Очевидно, ему было не слишком удобно сидеть на холодной земле даже на нескольких одеялах. Осторожно потягиваясь, он начал бродить по крошечному шатру. — Завтра я отправлю Фитца посмотреть, что случилось с Риддлом и Хестом. И я хочу, чтобы ты взял с собой Олуха и Шута. — Олуха и Шута? Почему? Ответ казался ему совершенно очевидным. — А кого еще я могу без потерь освободить от работы? Оказавшись далеко от дракона, Олух, возможно, придет в себя. Если это произойдет, оставь его на берегу с Драбом и Чарри. Пусть сообщает оттуда новости при помощи Скилла. — Но почему Шут? — Чтобы сдвинуть с места нагруженные сани, нужны два человека, а я сомневаюсь, что от Олуха будет много пользы. Подозреваю, вам придется погрузить его на сани, чтобы увезти отсюда. Кроме того, ты один из немногих, кто вообще может справиться с Олухом, значит, ты должен непременно его сопровождать. Фитц, я прекрасно понимаю, что это не слишком приятное поручение, но кого еще я» могу выбрать? Я искоса посмотрел на него. — Значит, дело не в том, что ты хочешь убрать нас с Шутом отсюда до того, как вы найдете дракона? — Если бы я послал тебя без Шута, — вздохнув, ответил он, — ты бы сказал, что я пытаюсь вас разделить. Если бы я поступил наоборот, ты бы заявил то же самое. Думаю, я мог бы попросить Уэба и еще кого-нибудь сопровождать Олуха, но он не понимает степени его владения Скиллом. Если что-то случилось с Риддлом и Хестом, ну, ты в большей степени в состоянии справиться с опасностью, чем… — Он неожиданно поднял руки и грустно проговорил: — Делай что хочешь, Фитц. Ты все равно поступишь по собственному разумению, а Шут покинет лагерь, только если ты его попросишь. Все равно я не обладаю над ним никакой властью, так что решать тебе. Я смутился. Возможно, я ищу дурные намерения там, где их нет. — Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. И попрошу Шута пойти со мной. По правде говоря, я с удовольствием отдохну от тяжелой работы. Составь список того, что мы должны привезти сюда. Про себя я решил, что соберу как можно больше плавника на берегу и прихвачу его с собой, сколько бы он ни весил. Чейду не повредит хороший костер, пусть и на один вечер. — В таком случае, будь готов отправиться в путь завтра на рассвете, — сказал Чейд. Шут отнесся к возможности сменить поле деятельности с гораздо меньшим энтузиазмом, чем я. — А что, если они доберутся до дракона, пока нас не будет? Что, если меня не окажется на месте и я не смогу его защитить? — Представители Хетгарда и обладатели Уита не меньше твоего выступают против убийства дракона. Неужели ты думаешь, что их будет недостаточно? Мы провели ночь вместе, прижавшись друг к другу спинами, чтобы хоть немного согреться, совсем как в горах много лет назад. По правде говоря, я не слишком от этого выиграл, потому что тело Шута всегда было холодным. Все равно что спать рядом с ящерицей, подумал я. Однако его надежная спина вернула мне ощущение товарищества, которого я не испытывал с тех пор, как умер Ночной Волк. Приятно знать, что твою спину защищает друг, даже если он при этом спит. — Не знаю. Я подошел к моменту, когда видения почти прекратились. — Шут замолчал, словно ждал, что я задам ему вопрос, но мне не хотелось обсуждать эту тему. — А ты как думаешь, мы должны идти? — осторожно спросил он. Я со стоном попытался устроиться на кровати, поскольку все мои несчастные мышцы протестовали. — Я не думал над этим. Чейд всегда говорит мне, что я должен делать, и я так к этому привык, что просто выслушал его приказ. Но мне хотелось бы узнать, что произошло с Риддлом и Хестом. А еще я надеюсь, что Олух придет в себя, оказавшись далеко от дракона. И… — я снова со стоном пошевелился, — я с удовольствием займусь чем-нибудь другим, мне ужасно надоело махать лопатой. Шут молчал, а я раздумывал над его молчанием. Почему он так долго не может принять решение? Потом, громко рассмеявшись, я заявил: — Ах да, совсем забыл. Я же Изменяющий. А это изменит твои планы, точнее то, что ты хочешь сделать. Вот почему ты не можешь решить, возражать мне или нет. Его молчание затянулось так надолго, что я уже решил, будто он уснул. Прошедший день был самым теплым из всех, и нам пришлось работать в сырости. Я слушал завывания ветра и молил богов, чтобы ночной холод прихватил ледяной коркой поверхность ледника и помешал ветру нанести в яму очередную порцию снега. Я уже и сам засыпал, когда Шут проговорил: — Порой, когда ты произносишь вслух мои мысли, ты меня пугаешь. Завтра мы отправимся в путь. И возьмем с собой мой шатер, чтобы было где укрыться, согласен? — Конечно, — ответил я и задремал. На следующее утро мы покинули лагерь. Лонгвик выдал нам припасов на три дня, сказав, что этого хватит, чтобы добраться до берега. Мы сложили изящный шатер Шута и пристроили его на санях, пока Лонгвик давал нам последние указания. Если мы дойдем до берега и никого по дороге не встретим, мы должны предупредить наших парней о том, что около лагеря видели Черного Человека. Если мы поймем, что с Риддлом и Хестом случилась беда, мы немедленно возвращаемся в лагерь. Если мы встретим их, нам следует идти назад вместе с ними. Птица Уэба будет за нами присматривать. Я кивнул, складывая на сани наши вещи. Как и предсказывал Чейд, Олуха пришлось погрузить на сани. Уговорить его идти пешком не удалось. Он не сопротивлялся, просто отказывался нам помогать. Олух делал несколько шагов, а потом останавливался и снова погружался в свои мысли. Дьютифул и Чейд пришли с нами попрощаться. Дьютифул поплотнее закутал Олуха в плащ и натянул капюшон, чтобы прикрыть ему уши. Он попытался поговорить с ним при помощи Скилла — я этого, естественно, не чувствовал, но видел напряженное лицо принца. Олух медленно повернул голову и посмотрел на него. — Я в порядке, — пролепетал он и снова уставился в одну точку. — Позаботься о нем, Том, — с мрачным видом попросил принц. — Обязательно, милорд. Мы постараемся вернуться как можно быстрее. С этими словами я взялся за сани, на которых, словно спеленутый младенец, сидел Олух, и потянул их за собой. Смазанные специальным составом полозья легко скользили по снегу. Даже слишком легко, поскольку сейчас мы спускались вниз по склону, а не поднимались вверх. Мне даже пришлось остановиться и подправить тормоз, чтобы они на меня не наехали. Шут со своим заплечным мешком на спине шагал впереди, время от времени проверяя, насколько надежна тропа, хотя мы старались следовать за шестами с цветными флажками, установленными Пиоттром. День выдался теплый, и снег налип мне на сапоги. Когда наша тропа ненадолго выровнялась, полозья начали застревать, сани то и дело проваливались, и снег тут же облепил все вокруг. Но день был приятный, а тащить Олуха на санях оказалось легче, чем вгрызаться киркой в лед и выволакивать его из ямы. Роскошный меч, подаренный мне Шутом, ритмично ударялся о мою ногу, поскольку Лонгвик настоял, чтоб хотя бы у меня было оружие. Мы продвигались вперед значительно быстрее, чем в прошлый раз, очень помогали шесты, расставленные Пиоттром, да и тропа шла немного под уклон. Тишину нарушали лишь тихое пение Олуха, скрип полозьев и наши шаги по мягкому насту. Тепло разбудило ледник. Где-то вдалеке с шумом рухнули глыбы льда. Еще некоторое время мы слышали треск и шуршание оседающих пластов, но слишком далеко, чтобы стоило бояться. Шут принялся насвистывать, и я с радостью заметил, что Олух выпрямился и прислушался к новой мелодии. Он продолжал что-то напевать себе под нос, но я заговорил об окружающем нас пейзаже, и он иногда мне даже отвечал. Его реакция вызвала у меня надежду и одновременно заставила задуматься. Скилл никак не связан с расстояниями, однако Олух, похоже, снова начал воспринимать окружающий мир, когда мы отдалились от дракона. Я не знал, почему так происходит, и жалел, что не могу обсудить это с Чейдом и Дьютифулом. Я сделал несколько бесплодных попыток дотянуться до них при помощи Скилла — безногий калека, наверное, добился бы большего, стараясь подпрыгнуть на месте. Моя магия оставила меня. Стоило мне задуматься об этом, как внутри у меня все обрывалось, и я решил оставить бессмысленные размышления до лучших времен. Сейчас я ничего не мог изменить. Тепло и холод, сменявшие друг друга днем, и ночной ветер сгладили очертания тропы, по которой мы прошли в прошлый раз. Я попробовал изучить ее, чтобы понять, проходили ли здесь Риддл и Хест, но у меня ничего не получилось. Перед нами расстилался ослепительно белый неподвижный пейзаж, и конечно же мы бы заметили сани и двоих людей, но ничего даже отдаленно похожего на них не было видно. Я сказал себе, что они могли задержаться на берегу или что-то помешало им двинуться в обратный путь. И изо всех сил старался не объединять их исчезновение с пропажей моего Скилла и разговорами о Черном Человеке. Слишком мало фактов, чтобы делать подобные выводы. Я решил, что сейчас самое время насладиться прекрасным днем и свежим воздухом. В какой-то момент я услышал в небе крик чайки и, подняв голову, увидел, что над нами кружит Рииск. Я поднял руку, приветствуя ее. Интересно, передаст ли она мой привет Уэбу? Мы миновали наш старый лагерь, когда до наступления темноты оставалось еще много времени, да и чувствовали мы себя прекрасно, так что двинулись дальше. Ночью мы поставили шатер прямо на тропе, за санями. Олух продолжал время от времени что-то напевать, но уже проявил интерес к окружающему миру, а потом и возмутился нашим жалким ужином. В маленьком шатре оказалось тесновато для троих, но зато было тепло. Перед сном Шут рассказывал простенькие детские сказки, и с каждой новой песня Олуха звучала все тише, и он все чаще принимался задавать вопросы. В прежние времена я страшно разозлился бы из-за того, что он постоянно прерывает Шута, но сейчас меня это радовало. — Ты не пожелаешь за меня Чейду и Дьютифулу спокойной ночи? — попросил я Олуха, когда он завернулся в свое одеяло. — Сам передавай, — проворчал он. — Не могу. Я съел какую-то гадость, и теперь их не слышу. Он сел, опираясь на локоть, и уставился на меня. — Ах, да. Я вспомнил. Ты пропал. Это плохо. — Он замолчал ненадолго, а потом сказал: — Они говорят: „Спокойной ночи и спасибо, что мы объявились. Может быть, я останусь на берегу. Они потом решат“. Он удовлетворенно вздохнул и снова улегся. И тут пришла моя очередь удивляться. — Олух, ты больше не кашляешь и не чихаешь. — Нет. — Он перевернулся, умудрившись лягнуть меня ногой. Я уже собрался его отругать, когда он проговорил: — Он мне сказал: „Вылечи себя. Не будь дураком, вылечи себя, разве тебе не надоело?“ Вот я и вылечил. — Кто тебе так сказал? — спросил я, и меня охватило чувство вины. Почему никому из нас троих не пришло в голову попытаться вылечить Олуха? Это же так естественно и просто. Мне стало стыдно, что мы не сделали для него такой очевидной вещи. — Хм, — задумчиво пробормотал Олух. — Его имя — это история слишком длинная, чтобы ее повторять. Я хочу спать. Отстань от меня со своими вопросами. И все. Он мгновенно и крепко уснул. А я подумал, что у Айсфира, наверное, есть другое имя — драконье. Я проснулся посреди ночи, потому что мне показалось, будто я слышу около нашего шатра шаги. Я тихонько подобрался к входу, а потом неохотно вышел в холодную ночь. Я ничего и никого не увидел, хотя обошел шатер со всех сторон. Утром я изучил окрестности вокруг нашего лагеря, пока Шут пытался согреть воду для чая, и сообщил своим спутникам новость. — Кто-то навестил нас ночью, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Он обошел наш лагерь по большому кругу. Затем полежал немного, вон там. А потом ушел тем же путем, что и появился. Как вы думаете, мне стоит проверить, куда он подевался? — Зачем? — спросил Олух, а Шут задумчиво проговорил: — Думаю, стоит рассказать об этом лорду Чейду и принцу Дьютифулу. — Я тоже так думаю. Я посмотрел на Олуха, он устало вздохнул и погрузился в себя. Через пару минут он доложил: — Они говорят: „Идите к берегу“. А Дьютифул сказал, что он оставил в одном из мешков кленовые леденцы. Мы должны поспешить и побыстрее вернуться с вещами. И сказать стражникам, чтобы шли с нами. „Не пытайся выяснить, куда ведут следы“. — В таком случае, так мы и поступим. Как же я хотел сам услышать мнение Чейда по поводу случившегося! Мы собрали шатер и положили его на сани. Олух тут же уселся на них, словно других вариантов и не было. Я немного подумал и решил, что путешествовать с ним так будет проще. Тащить сани легче, чем пытаться подлаживаться под его медленный шаг. Как и вчера, Шут шел первым, проверяя надежность тропы, а я впрягся в сани. День стоял чудесный, и теплый ветерок резвился, играя с легким снегом. Я надеялся, что мы доберемся до берега ко второй половине завтрашнего дня, если сможем двигаться в прежнем темпе. — Неттл говорит, что она по тебе скучает, — вдруг сказал Олух. — Она думает, что ты ее ненавидишь. — Я ненавижу… Когда? Когда она это сказала? — Ночью. — Олух сделал неопределенный жест рукой. — Она сказала, что ты ушел и больше не возвращаешься. — Но это потому, что я съел что-то плохое. Я не мог до нее дотянуться. — Да. — Олух отмахнулся от моих объяснений. — Я сказал ей, что ты больше не можешь с ней разговаривать. Она обрадовалась. — Обрадовалась? — Она думала, что ты умер. Или еще что-нибудь. У нее появилась подруга. Мы скоро остановимся, чтобы поесть? — Нет, только вечером. У нас мало еды, и нам нужно ее беречь. Олух, а она… Меня прервал негодующий вопль Шута. Его шест неожиданно погрузился глубоко в снег. Он вытащил его, сделал два шага влево и снова попробовал проверить тропу. И снова шест провалился в снег. — Не шевелись, — сказал я Олуху, взял запасной шест из саней и подошел к удивленному Шуту. — Мягкий снег? — спросил я его. Он покачал головой. — Кажется, будто здесь только тонкий наст, а потом ничего. Если бы я не держал шест крепко, я бы его упустил. — Давай-ка осторожнее. — Я схватил его за рукав. — Олух, оставайся на санях! — снова напомнил я. — Я есть хочу! — Еда в мешке у тебя за спиной. Сиди спокойно и поешь чего-нибудь. Это был самый простой способ занять его делом. Я потянул за собой Шута, и мы сделали три шага вправо. На сей раз я засунул свой шест в снег и… тонкая корка лопнула, и мой шест провалился в пустоту. — Флажки Пиоттра указывают, что здесь безопасно, — проговорил Шут. — Передвинуть их ничего не стоит, — заметил я. — Тот, кто их переставил, должен был здесь пройти. — Наверное, ночью корка была более надежной. — Я никак не мог решить, с чем мы столкнулись: ледник играет с нами в свои игры или нас заманили в ловушку. — Давай вернемся к саням, — предложил я. — Хорошая мысль, — не стал спорить Шут. Но когда мы двинулись в сторону саней, мы, вскрикнув от неожиданности, провалились в снег — я по колени, а Шут до самых бедер. В следующее мгновение я рассмеялся, таким забавным мне показался наш страх. Просто мы ступили на участок мягкого снега. — Дай руку, — сказал я, глядя, как Шут пытается выбраться на более твердую поверхность. Он взял меня за руку, и тут мы оба провалились сквозь второй слой наста и полетели вниз. Я успел заметить искаженное ужасом лицо Олуха. А в следующее мгновение его крик поглотил поток снега и льда, рухнувшего на нас. Я крепко держал Шута за руку, отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. Ничего. Вокруг нас был лишь белый сырой снег, и наше падение казалось бесконечным. Снег представляется легким и пушистым, когда он падает на землю, освещенную холодным солнцем. Но когда он превращает окружающий тебя воздух в густую кашу, становится трудно дышать. Он мгновенно забрался мне под одежду, словно живое существо, ищущее тепла. Свободной рукой я попытался прикрыть лицо, но толку от этого было немного. Мы продолжали медленно скользить вниз, и какая-то часть моего сознания понимала, что вслед за нами несутся потоки снега и льда. Однако я продолжал крепко держать Шута за руку, чувствуя, что свободной рукой он ухватился за мое плечо. Дышать было нечем. Затем, словно мы миновали вход в трубу, мы начали падать быстрее. Я принялся дрыгать ногами, изображая что-то вроде движений пловца, и почувствовал, что Шут делает то же самое. Неожиданно мы остановились, со всех сторон нас окружал холодный сырой мрак. Я испугался и дернулся в последний раз — так реагирует тело, когда за нами приходит смерть. И тут, против всяких ожиданий, мы выбрались из снега. Я глубоко вдохнул почти чистый воздух и потянул за собой Шута. Он не пошевелился, и я испугался, что он задохнулся в снегу. Вокруг нас царили сырость и холод, со всех сторон падал снег и лед. Я стоял по пояс в снегу и тянул за собой Шута, но уже в следующий момент снег выпустил меня из своих объятий. Через пару минут я нащупал ногами опору и услышал, как Шут судорожно вздохнул. Вокруг нас метались крошечные кристаллики льда, но мы, по крайней мере, могли дышать. Нас окружал кромешный мрак. Я стряхнул снег с волос и вытащил несколько пригоршней из-за воротника. Шляпу и один сапог я потерял. В полной темноте раздавались лишь шорох оседающего снега и наше неровное дыхание. — Где мы? — с трудом переводя дух, спросил я, и мне самому мой голос показался мышиным писком. Шут откашлялся. — Внизу. Мы больше не цеплялись друг за друга, но стояли достаточно близко, почти соприкасаясь телами. Потом Шут наклонился, и я почувствовал, как он что-то делает. В следующее мгновение у него на руке зажегся бледно-зеленый огонек. Я заморгал, а когда глаза немного привыкли к свету, сообразил, что он льется из маленькой коробочки, которую Шут держит на ладони. — Его хватит ненадолго, — предупредил меня Шут, чье лицо показалось мне мертвенно-бледным в нереальном зеленом сиянии. — Это магия Элдерлингов, очень дорогая и редкая. Не все свои деньги я растратил на бренди и азартные игры. Довольно большая доля моего состояния лежит сейчас у меня на ладони. — Благодарение богам, — обрадовано сказал я. Неожиданно я подумал, что, возможно, именно эти слова Уэб имел в виду, когда говорил о единственной истинной молитве, обращенной к богам. Несмотря на то, что свет был тусклым и каким-то нереальным, он нес утешение, и его хватило, чтобы мы смогли рассмотреть лица друг друга. Шуту удалось не потерять свою шляпу. Его заплечный мешок висел на одной лямке, вторая, видимо, оторвалась во время падения. Удивительно, что его поклажа вообще уцелела. Я же перевязь с мечом, и то потерял. Шут снова закрыл свой заплечный мешок, и мы несколько мгновений молча вытряхивали снег из одежды. Только после этого мы принялись оглядываться по сторонам, пытаясь понять, где оказались. Ничего толком нам разглядеть не удалось. В тусклом свете мы видели лишь путь, которым попали сюда, и друг друга. Похоже, мы оказались в пещере подо льдом, но света не хватало, чтобы увидеть ее стены. Наверху тоже царил мрак. Вероятно, поток снега запечатал щель, в которую мы провалились. И тут я вдруг вспомнил. — Олух! О Эда, надоумь его сообщить Чейду и Дьютифулу о том, что с нами произошло. Надеюсь, он останется на санях. Но что с ним будет, когда наступит ночь и станет очень холодно? Олух! — неожиданно заорал я, представив себе, как маленький человечек сидит один на санях посреди ледяного мира. — Тише! — резко выдохнул Шут. — Если он тебя услышит, он слезет с саней и подойдет к трещине. Успокойся. Ему грозит гораздо меньшая опасность, чем нам, и, боюсь, тебе придется предоставить ему справляться самому. Он обладает Скиллом, Фитц. Он тугодум, но не полный дурак, и у него будет достаточно времени, чтобы решить, что делать дальше. — Наверное, — не стал спорить я, но сердце у меня все равно болело за маленького беспомощного человечка. Как некстати, что я лишился Скилла! И тут я вдруг испытал острую боль, вспомнив, что со мной больше нет Ночного Волка. Мне не хватало его инстинктов и взгляда на вещи, присущего тому, кто будет сражаться до самого конца. Сердце у меня сжалось. Я остался один. И погрузился в жалость к самому себе. Эта мысль обдала меня таким ледяным холодом, словно ее произнес Ночной Волк. Вставай и делай что-нибудь. Судьба Шута зависит от тебя. И скорее всего, Олуха тоже. Я сделал глубокий вдох и поднял глаза. Призрачный зеленый свет, льющийся из маленькой коробочки, не открыл мне ничего нового, однако это не означало, что выхода нет. Если нет другого пути, придется рискнуть вызвать очередную лавину, попытавшись пробиться сквозь снег. Мы обязательно выберемся отсюда. А вот если я буду стоять тут и ныть, точно заблудившийся щенок, ничего хорошего нас не ждет. Все так просто. Я потянул Шута за собой. — Идем. Наверх мы подняться не сможем. Давай посмотрим, где мы оказались. Кроме того, движение — это единственный способ хоть немного согреться. — Хорошо. — Шут произнес только одно слово, но в нем прозвучало такое доверие, что у меня чуть не разорвалось сердце. Я подумал, что нам пригодился бы один из наших шестов, но они остались где-то под снегом. Шут поднял на раскрытой ладони свой огонек, и мы ощупью начали пробираться вперед. На пути нам не попалось ничего интересного. Если мы останавливались, мы слышали, что где-то капает вода, и тихие голоса окружавшего нас льда. Потолка у себя над головой мы не видели. Нас окружала беззвездная ночь, и единственной реальностью был жесткий лед под ногами и присутствие друг друга. Мы даже не заметили впереди стену, пока не наткнулись на нее. Некоторое время мы молча ощупывали ее руками. В неожиданно наступившей тишине я вдруг услышал, как отчаянно дрожит и стучит зубами Шут. — Почему ты не сказал, что замерз? — спросил я. Он фыркнул и слабо рассмеялся. — А ты не замерз? Мне казалось, что говорить об этом бессмысленно. — Он вздохнул. — Вокруг нас лед или камни? — Подними свет, и мы посмотрим. Он так и сделал. — Не знаю. Но пройти сквозь это мы не сможем. Пойдем вдоль стены, — проговорил я. — Может так получиться, что мы вернемся туда, откуда начали. — Может, и с этим ничего не поделаешь. Если мы в конце концов снова сюда вернемся, мы, по крайней мере, выясним, что выхода нет. Подожди-ка. Я положил на стену руку на высоте своего плеча и потянулся за кинжалом. Разумеется, оказалось, что я его потерял. А вот Шут свой умудрился сохранить. Одолжив его нож, я сделал на стене грубую зарубку, хотя понимал, что это нам вряд ли поможет. — Направо или налево? — спросил я у Шута, поскольку не имел ни малейшего представления о том, где находится север, а где — юг. — Налево, — ответил он и махнул рукой. — Минутку, — проворчал я и расстегнул застежку плаща. Шут попытался оттолкнуть меня, когда я накинул плащ ему на плечи. — Ты замерзнешь! — запротестовал он. — Я уже замерз. Но мое тело лучше сохраняет тепло, чем твое. Вряд ли нам станет легче, если ты не сможешь двигаться от холода. Не волнуйся. Если мне понадобится плащ, я тебе скажу. А пока надень его и не спорь. Я понял, как сильно Шут замерз, по тому, что он сразу сдался. Он сбросил заплечный мешок на пол и протянул мне огонек Элдерлингов, а сам тем временем принялся быстро застегивать плащ. Закутавшись в него, он продолжал дрожать, а я чуть поднял огонек и увидел, что не только его свет придает коже Шута такой необычный цвет. — Он еще сохранил тепло твоего тела, Фитц, — жалобно улыбнувшись, сказал мой друг. — Спасибо тебе. — Себя благодари. Этот плащ подарил мне ты, когда я играл роль твоего слуги. Пойдем, не стоит стоять на месте. — Я поднял с пола его заплечный мешок, прежде чем он успел к нему потянуться. — Что там? — Боюсь, ничего полезного. Несколько вещей, которые я бы не хотел потерять. В самом низу маленькая фляжка с бренди. И кажется, несколько медовых пряников. Я прихватил их на всякий случай или чтобы угостить Олуха. — Он грустно рассмеялся. — На всякий случай, но не такой. Знаешь, я думаю, нам нужно их поберечь. — Хорошо. Пошли. Он крепко обхватил себя руками и не попытался забрать у меня огонек. Я повел Шута вдоль черной стены. По звуку его шагов я понял, что у него немеют ноги, и меня начало охватывать отчаяние. Но потом вмешался волк, живущий во мне, и отчаяние отступило. Мы живы, и мы все еще можем двигаться. Значит, есть надежда. Мы медленно тащились вперед. Бесконечно. Время превратилось в движение, шаги в темноте. Я то и дело закрывал глаза, чтобы дать им отдохнуть от неестественного сияния, но все равно мне казалось, будто я продолжаю его видеть. Именно в один из таких моментов Шут спросил: — Что это? Я открыл глаза. — В каком смысле? — поинтересовался я. Перед глазами у меня танцевали голубые тени. Я моргнул, но они не пропали. — Вот. Похоже на свет. Закрой коробочку. Давай посмотрим, останутся огоньки или это отражение. Закрыть коробочку оказалось непросто. Пальцы у меня онемели, а нога без сапога замерзла так, что превратилась в один сплошной сгусток боли. Но когда мне все-таки удалось справиться с коробочкой, мы увидели голубой осколок света, который манил нас к себе. У него были необычные очертания, и я прищурился, пытаясь понять, что это такое. — Странный какой-то свет, правда? Давай пойдем к нему. — И оставим стену? — спросил я, мне почему-то ужасно не хотелось этого делать. — Мы же не знаем, может быть, он очень далеко. — Свет должен иметь источник, — заметил Шут. — Ладно, — со вздохом согласился я. И мы двинулись в сторону голубого сияния, но оно почему-то не увеличивалось в размерах и не приближалось. Пол стал неровным, и мы медленно продвигались вперед, с трудом переставляя онемевшие ноги. Через несколько шагов оказалось, что стена, расположенная слева, закрывала от нас свет, и мы видели лишь его отражение от ледяной стены. Когда мы ее миновали, перед нами вытянулся бело-голубой ледяной коридор, который поманил нас к себе. Охваченные новой надеждой, мы ускорили шаг. Вскоре мы завернули за угол, и тут нам открылась восхитительная картина. И чем ближе мы подходили, тем яснее становилось, что мы видим. Сияние разгоралось все ярче, и после небольшого участка, где коридор сужался, мы ступили в мир света, поглотившего лед. Луч света, казалось, не имел источника — он промчался по зеркалам и призмам изо льда и лишь потом добрался до нас. Мы ступили в диковинный лабиринт из трещин и ущелий в мире, окруженном стенами, которые испускали бледное сияние. Иногда наша тропинка становилась совсем узкой, а порой расширялась, но пол у нас под ногами не был ровным. Порой возникало ощущение, будто мы идем по трещине во льду, возникшей только вчера, а чуть дальше чудилось, будто туннель проточила вода. Когда мы оказывались на перекрестке, мы всякий раз выбирали ту дорогу, что была шире. Нередко она почти сразу же сужалась. Я не стал делиться с Шутом своими опасениями: мы шли вдоль случайных трещин в леднике, и у нас не имелось ни малейших оснований надеяться, что они куда-нибудь выведут. Первые признаки того, что здесь ходил еще кто-то, были едва заметны. В первый момент я решил, что это собственное воображение играет со мной злые шутки. Один из скользких участков тропы кто-то посыпал песком, потом мне показалось, что стены здесь слишком уж гладкие. В следующее мгновение я уловил запах свежих человеческих экскрементов. Едва я окончательно поверил, что мне не мерещится, как Шут сказал: — Кажется, впереди в полу вырублены ступени. Я кивнул. Теперь у меня уже не вызывало сомнений, что мы спускаемся по широким невысоким ступеням. Через пару шагов мы прошли мимо комнаты, вырубленной в стене справа от нас. Естественное отверстие расширили и превратили в помойку, куда бросали разный мусор и выливали отходы. А еще здесь было кладбище для безымянных мертвецов. Я заметил голую ногу, тощую и бледную, которая торчала из самой середины кучи. Другое тело лежало лицом вниз, сквозь многочисленные прорехи в одежде проглядывали ребра. Только благодаря холоду можно было переносить ужасающий запах, который пропитывал окрестный лабиринт. Я остановился и шепотом спросил Шута: — Думаешь, нужно идти дальше? — Другой дороги нет, — дрожащим голосом ответил он. — Придется идти. Он не мог отвести глаз от брошенного на кучу мусора тела, его снова начало трясти. — Ты так и не согрелся? — спросил я его. Мне показалось, что в коридоре стало немного теплее по сравнению с тем местом, погруженным в темноту, куда мы свалились. Складывалось впечатление, что свет испускают сами стены. Шут натянуто улыбнулся и сказал: — Мне страшно. — Затем он на мгновение закрыл глаза, чтобы сморгнуть выступившие на них слезы, и проговорил немного более твердым голосом: — Пошли. Он обогнал меня и зашагал первым. Изо всех сил сражаясь с охватившим меня ужасом, я последовал за ним. Тот, кто выбрасывал сюда мусор и выливал горшки, не отличался аккуратностью. Ледяные стены и пол у нас под ногами были заляпаны пятнами самого разного происхождения. Чем дальше мы шли, тем было яснее, что здесь потрудились люди. Источником голубого света оказался открытый бледный шар, прикрепленный к стене у нас над головами. Размерами он превосходил тыкву и испускал только свет. Я остановился, не в силах отвести от него глаз, а когда потянулся рукой, чтобы потрогать, Шут схватил меня за рукав и покачал головой в безмолвном предупреждении. — Что это? — шепотом спросил я. Он чуть приподнял одно плечо. — Понятия не имею. Но я знаю, что это принадлежит ей. Не трогай его, Фитц. Пошли. Нам нужно спешить. И некоторое время мы шли очень быстро. А потом достигли первой темницы.Часть 1
2 февраля 2016 г. в 20:29
Название: Судьба Шута — Развилка
Автор: Oygen Shu
Фандом: Робин Хобб, „Сага о Шуте и Убийце“ — „Судьба Шута“
Персонажи: Фитц/Шут
Жанр: слеш, фэнтези
Предупреждение: AU; для терпеливых фанатов Робин Хобб: изменения в оригинальном тексте начинаются постепенно, начиная с главы „Эльфовская кора“.
Рейтинг: PG-13/R
Размер: макси
Статус: закончен
Дисклеймеры: +18; все персонажи принадлежат Робин Хобб; никакой прибыли от фика не имею.
Размещение: конечно, только пришлите, пожалуйста, ссылку
От автора: я просто написала ту концовку для Саги, которую хотелось бы прочитать мне самой. Может, этот вариант финала порадует и других фанатов Фитца и Шута .
Содержание: этот фик — постепенное (очень) отступление от текста „Судьбы Шута“ (изменения начинаются с главы „Эльфовская кора“); альтернативный конец; не учитывается содержание следующих книг.