Здесь другие законы

      Настойчиво лезущие в голову опасения и тревоги не могли быть беспочвенными, однако, рождались и противоречия. Где же его носит? Вторая неделя пошла. Он бы сообщил, случись что неладное.       Нет. Не сообщил, и ты это знаешь.       Он был здесь. Ошивался на станции почти каждый день. Бывало, уходил на пару дней в Припять, по работе, но всегда возвращался. Из-за меня. Только он мог скрасить мое одиночество и вынужденное заточение в четырех стенах, которое я сам для себя изобрел. После гибели Лиса.       Как-то наведывался Шульга. Утверждал, что смерть напарника — не моя вина. Пытался объяснить, что понимает мои чувства и вразумить. Просидел полчаса. Бессмысленно долгих полчаса. Говорил. Я не отвечал. Было не до него. Не до слов. Не до сочувствия. Он ушел, плюнув на это дело.        Подполковник бы не понял. Лис был не просто другом, он был моей жизнью. Пусть тогда я этого и не понимал. Считал игрой. Нелепой, смешной, сладкой. Лишь Гарик мог догадываться, что для меня значил Лис. Только с проводником я начал постепенно забывать образ покойного товарища, осознавая теперь, насколько все серьезно. И больше всего боялся, что история повторится.       И вот, на тебе. Гарик исчез. Просто бросить меня, уйти в город, чтобы поразмышлять и не посчитать нужным сообщить мне об этом, он не мог. Мужчина никогда не вел себя как эгоист. Если то, что я делал, не нравилось ему, он прямо говорил об этом. Без глупых намеков и беспочвенных обид. В нашем деле на это нет времени. А я в ответ мог поделиться своими мыслями и планами. Рассказать о прошлом. Он бы всегда выслушал и поддержал. Лис в таких случаях отшучивался и быстро возвращал меня к реальности, заставляя двигаться вперед. Это тоже помогало.       Я мог бы отправиться на поиски проводника, но где его искать не имел ни малейшего понятия.       Его отсутствия никто, кроме меня, естественно, не заметил. Мало ли у кого какие дела. Жизнь на станции «Янов» шла своим чередом.       Не выдержав и окончательно убедив себя, что случилось что-то ужасное, я едва не отправился в Припять на поиски мужчины, когда на ПДА пришло голосовое сообщение. Номер не определился, но сквозь радиопомехи прозвучал знакомый ослабленных голос: «Я на подходе к Припяти… Сил больше нет… Помоги… Сбрасываю координаты…»       Это был он.       Координаты пришли через две минуты. Я уже был за пределами станции. Минут десять просто бежал. Затем выдохся и вспомнил о мерах предосторожности. Остановился. Проверил заряды в винтовке, достал болты и сверился с картой. Давно я не выходил за стену. Выбросов в ближайшее время не намечалось.       Несмотря на спешку удача мне улыбаться не спешила. Компанию снорков пришлось довольно долго и осторожно обходить. Вступать в открытый бой сейчас абсолютно не хотелось. А вот небольшая стая слепых псов учуяла меня уже на достаточно большом расстоянии. Пришлось отстреливаться, но особых хлопот это не доставило.       К полудню я был в окрестностях Припяти, у полуразрушенного двухэтажного здания, координаты которого получил на ПДА. К слову, пробрался я в него через окно, ибо дверь оказалась заблокирована.       Прошел в следующую комнату…       Искомый объект полусидел у стены. Истощенный. Весь в синяках и ссадинах. Комбинезон «Заря» в пятнах крови. Мужчина будто спал, но, заслышав приближающиеся шаги, не без труда открыл глаза.       — Ты… — выдохнул он. «Нашел. Живой».       — Ты ранен? — спохватился я, бросаясь к нему.       — Слегка, — слабо улыбнулся он.       — Слегка?! Боже, о чем ты думал?! — я с трудом стащил с Гарика верх комбинезона. Огнестрел у ребра в боку. Касательное и рядом слепое. Что ж, могло быть хуже. Жизненно важные органы не задеты. Возможно, легкое или ребро.       — Кто это сделал? — сердито спросил я, доставая бинты и аптечку.       — Наемники, — ответил он, но тут же осекся. — Не важно.       — Где ты их только нашел? — продолжал возмущаться я. — Да не дергайся, и так боюсь задеть что-нибудь! Дурак.       — Сам такой, — привычно огрызнулся сталкер. — Противорады есть?       — Да, конечно, — я достал из рюкзака упаковку со шприцем, но мужчина тут же отобрал их у меня.       — Я сам.       — Как скажешь. Я бросил беглый взгляд на Гарика. Несмотря на крайне изможденное состояние, он явно был готов принимать активное участие в своем лечении. Даже не сомневаюсь, что вызвать меня на помощь было для него тяжелым испытанием. На гордость пришлось наступить.       — Думал, сам смогу добраться до станции, если сокращу путь, — начал он, вкалывая уже вторую дозу. — Видимо, попал под воздействие пси-поля. Там… кажется были какие-то линии электропередач… До сих пор голова кругом идет и боль такая… сдавливающая. Похоже, речь тоже давалась ему с трудом.       — Вернулся сюда… Хотел…       — Молчи, — перебил я. — Слушай меня. Тебе нужен толковый врач, я в этом деле не спец. Нужно выдвигаться на станцию.       — Да… но погоди. Дай препаратам подействовать. — Гарик обессиленно уронил голову на мое плечо.       — Есть будешь? — спросил я уже мягче, осторожно обнимая его.       — Нет. Паршиво себя чувствую.       — Тогда выпей воды, — я протянул мужчине бутылку. Тот благодарно кивнул и сделал несколько жадных глотков.       — И молчи, — повторил я. Мужчина отрицательно покачал головой.       — Если буду молчать — вообще отрублюсь, — возразил он, возвращая мне бутылку. — Лучше говори со мной.       — Хорошо, — поразмыслив, согласился я. — Но сначала это. Я обхватил его лицо ладонями и подался вперед, накрывая губы сталкера своими. Целуя нежно, но требовательно, словно наказывая за неосторожность. Сначала проводник ответил, и я захлебнулся этим поцелуем, но потом его руки предостерегающе легли на мою грудь и слегка оттолкнули. Достаточно, чтобы я сдал назад. Я отстранился глядя в пол.       — Прости. Гарик тяжело рвано дышал.       — Не извиняйся. Я только твой, — он положил руку на мою ладонь. Я прижал мужчину к себе, стараясь не зацепить ранения. Коснулся скулой его щеки. Какое-то время мы сидели молча. Просто чувствуя друг друга. Понимая без слов.       — Я испугался за тебя. Тебе лучше? — спросил, наконец, я, представляя, как выглядит картина со стороны. Видел бы Шульга.       — О, да, — криво улыбнулся мужчина.       — Нужно идти.       Обратная дорога заняла у нас в четыре раза больше времени, чем мой путь до мертвого города.       Гарик яро выступал против моих попыток тащить его на себе. Позволил только поддерживать. И то лишь потому, что прекрасно понимал: сам он такими темпами далеко не уйдет. Я уже начал надеяться, что он все-таки вырубится от усталости и перегрузки. Но нет. Парень держался из последних сил.       — Как ты все-таки столько двигался с огнестрелом? — поинтересовался я. — Даже в радиацию влез. Но выглядишь ужасно.       — Ну так. — усмехнулся он. — Батарейка. Он указал на прикрепленный к амуниции артефакт. И как я его сразу не заметил?       Пару раз сталкер начинал нести какую-то ахинею, но вскоре замолкал. Видно, пси-излучение все еще действовало на мозг. Я вколол ему очередную дозу противорадиационных препаратов.        Мы почти успевали вернуться на «Янов» до темноты, но тут Гарик начал тормозить. Ему становилось хуже. Он чаще останавливался, спотыкался. Но его рука сжимала мой локоть, а я продолжал двигаться вперед, мечтая только успеть.       В очередной раз едва не упав, мужчина стиснул зубы и сдавленно простонал.       — Все, — он осел на землю, потянув за собой и меня. — Две минуты. Прошу. Возражать было бесполезно.       Заметив нас издалека, (я освещал путь фонариком) долговцы дозора тут же послали за медиком.       Я втащил Гарика в подвал станции — свое обиталище — и уложил на кровать. Костоправ с нужными медикаментами появился тут же. Следом вошли двое ребят, помогать ему. Пациент был уже без сознания.       Я не вышел. Смотрел. Не на то, как хирург вытаскивает пулю, обеззараживает и зашивает ранение, а на бледное лицо проводника. Единственное, что я сделал, это отстегнул Батарейку от его амуниции. Она, конечно, заживляет раны, но со временем истощает организм. Долго этот артефакт лучше не носить.       — Ну, что ж, — вывел меня из задумчивости голос врача, — Его жизнь вне опасности, нужен только покой. Поесть тоже не мешало бы. Но когда очнется — не позволяй ему вставать.       — Да, Зверобой, — вспомнил один из сталкеров, уходя, — Шульга просил зайти к нему, но, думаю не сейчас.       — Хорошо, как смогу — подойду. — отмахнулся я, опускаясь на колени у постели любимого.       Когда шаги за дверью стихли, я взял его руку в свои ладони и прижал к губам. Она была холодной, но я знал, что голова мужчины просто горит огнем. Медик сказал, все будет хорошо и у меня нет причин ему не доверять.       Гарик ровно дышал. Спал. Теперь его жизни ничто не угрожало.       А я смотрел на него и вспоминал наш первый опыт на этой койке.       Я тогда не мог себя контролировать. Сорвался. Думал, просто изнасилую проводника. Будто наяву видел, как вдавливал его в матрац, как раздевал, остервенело целуя и лаская, исключительно потому, что хотел этого сам. А когда вошел в него, быстро, грубо, глубоко, совершенно не заботясь о партнере, был абсолютно уверен, что головы мне после проделанного не сносить. Да и жить тогда особо не хотелось.       Но вместо сопротивления я получил совершенно противоположный результат: тело мужчины послушно двигалось мне навстречу, губы жадно раскрывались под моими поцелуями. Он терпел такое хамское отношение к себе, понимая мою боль от потери и принимая ее на себя. Ни разу с его губ не сорвалось ни крика, ни стона, несмотря на причиненные моим эгоистичным срывом повреждения. Ногтями я оставлял глубокие царапины на его теле, до крови кусал плечи и губы…       Утром, когда я открыл глаза, Гарик все еще спал рядом, повернувшись ко мне спиной. На обнаженной шее и плечах расцветали яркие синяки оставленные моей рукой. Я понял, что он мое все. Он остался. А я не знал, как все исправить. Просто притворился, будто ничего не было. С утра пришлось хорошенько его подлечить. Я часто вспоминал тот день, ненавидел себя за то, что сделал с ним.       Я не заметил, как уснул, не выпуская руки проводника. Ничего не снилось. Темнота и покой, пролетевшие буквально за секунды.       Проснулся я оттого, что мою ладонь кто-то сжал. Я резко открыл глаза.       — Черт! — выругался Гарик, — Прости, не хотел тебя разбудить. Это, конечно, чертовски мило, — он продемонстрировал наши сцепленные руки и я убрал свою, — но тебе тоже нужно отдыхать. Выглядел он заметно лучше.       — Ты что же, просидел так всю ночь? — в его взгляде промелькнул укор.       — Не знаю, — честно признался я, потерянно оглядевшись. Потом оглянулся на него. Коснулся рукой все-еще горячего лба мужчины.       — Жар пока не спал, — задумчиво протянул я, нехотя убирая руку, и предупредил. — Тебе нельзя вставать.       — Но в туалет хотя бы можно?       — Думаю… да, — почему-то смутился я. Сталкер лукаво улыбался, в глазах играла насмешливость. Он протянул руку и нежно провел ею по моей здоровой щеке, коснулся волос.       — Всегда хотел увидеть тебя с распущенными волосами, — поделился Гарик.       — Нет уж. В другой раз, — я убрал его ладонь от лица. Мужчина указал наверх и я, поняв, что вряд-ли удастся отвертеться, послушно запрыгнул на верхний ярус кровати. Усталость брала свое, но мозг упорно отказывался спать.       — Я никогда не говорил, но я жалею о той ночи. — признался я, глядя в потолок. — Ты знаешь, о чем я. Гарик ответил не сразу.       — А я нет. Я перевернулся на живот и свесился с кровати, чтобы видеть его лицо. «Он шутит»?       — Если бы не та ночь, мы бы не были сейчас вместе, — продолжил тот. — Твоя ненависть и злость на себя…       — Я причинял тебе боль! — горячо возразил я. — Был готов вырубить, в случае активного сопротивления. «Он еще будет меня защищать»!       — Но ты…       — Но я! — перебил сталкер, повысив голос. — Я хотел отдаться тебе. Сделал то, что сделал. Первое время, правда, был в шоке от твоих действий. Но Я хотел этого, и не смей винить себя в чем-то! Боль — понятие относительное. Тебе тогда было тяжелей, ты потерял друга, и я надеялся, что моя физическая боль заглушит твою душевную. Зверобой, там, у окраин Припяти, в доме, с пулевым ранением, я мечтал о той боли, что ты доставил мне.       Я, шокировынный его словами, молча смотрел на него. Неужели он чувствовал это так?       — Нашел тему для разговора. — выдохнул он, наконец. — Сейчас же слезай ко мне.       Я спрыгнул вниз и сел на край его постели.       — Не уверен, что Костоправ бы одобрил такие эмоциональные всплески, — я покачал головой.       — Заткнись, — Гарик приподнялся на локтях и наши губы встретились. Я склонился над ним, заставляя вернуться в исходное положение, и как только голова мужчины вновь коснулась подушки, скользнул языком в его рот. Тот умело принял его, углубляя поцелуй.       Все возвращалось на круги своя: смазанные поцелуи, руки Гарика на моих плечах, мягко оглаживающие и прижимающие к себе, сбившееся шумное дыхание и настороженность — самое главное — чтобы никто не застал нас за этим занятием.