Я убийцей являюсь тебе

Аанг идёт. Идёт вперёд, сквозь непроглядную тьму, и даже не думает остановиться. Ему всё равно, где он, ему всё равно, что эта темнота кажется бесконечной. Так же всё равно на то, что земля под ногами — некогда пропитанная огненной яростью – явно не собирается меняться с обгорелых углей на сочную траву. Аанг идёт. Погружённый в себя, запутавшийся в собственных мыслях. Отчаяние и самобичевание всё больше, всё сильнее давят на мальчишку, заставляя того хвататься за голову, до боли впиваться пальцами в начавшие расти волосы, и шептать, шептать, шептать… — Это я виноват. Аанг идёт. Упрямо следуя навязчивой мысли и душащим эмоциям. Каждый раз, повторяя одну и ту же фразу, с его уст всё чаще начинает срываться еле сдерживаемый всхлип. Становится слишком дурно. Настолько заполняет душу боль, что можно упасть в обморок. Но что-то упорно продолжает крепко держать в этом мире. Или в лабиринте собственного сознания? Всё равно. Ему всё равно. Аанг идёт. Но лишь до тех пор, пока очередной всхлип не заставляет упасть на колени. Истерика выходит наружу жалобным криком и постепенно перерастает в агрессивный рык. Злоба заставляет с силой ударить по земле, а печаль с надрывом требует слёз на щеках. Он больше никуда не пойдёт. — Я не могу бороться. Это убеждение проходит дрожью по позвоночнику и отдаётся тупой пустотой в голове. Больше никаких мыслей. Словно произнесённые слова оказались заклинанием для успокоения души. Вот только это спокойствие лишь признак измотанности и усталости юнца, на которого возложили ответственность спасти мир. Аанг чуть ли не лежит на земле. Убитый собственным умозаключением и придавленный осадком от пережитой бури негатива. Кажется, именно так и сходят с ума. Аанг вздрагивает. Вздрагивает, когда слышит знакомый и такой весёлый голос где-то там, прямо над ним. — Чего раскис? Взбодрись! Нас ждёт важный бой! Аанг поднимает голову и смотрит. С недоверием, прямо в глаза тому человеку, который частенько бывал и глуп, и весел одновременно. Который был рядом. — Я не могу. Тебя ведь больше нет. И Сокка растворяется в этой тягучей темноте. Как будто и не было никого перед юношей, как будто и не появлялось образа хорошего и верного друга. Галлюцинация? Аангу нет никакого дела. Он продолжает смотреть в ту же точку, где ещё секунду назад были глаза молодого, но храброго война, и не понимает, что только что произошло. — Эй, мелкий! Ты почему развалился тут? А ну, живо поднимайся, подотри нюни и вперёд. Аанг медленно разворачивается, чтобы увидеть раздражённое лицо маленькой слепой девочки. А ведь ей действительно не составит труда подойти ближе и как следует ударить с ноги по мокрым щекам. Она бы это сделала с превеликим удовольствием, пускай и по-дружески, не так уж сильно, но... — Тебя тоже больше никогда не будет рядом. И Тоф исчезает абсолютно также, как недавно Сокка. Растворилась лёгкой, заплетающейся дымкой и оставила после себя давящую опустошённость, заставляющая вновь склонить голову. — Одиноко, не правда ли? Этот голос будто ранит в самое сердце. Внезапно зазвучав возле уха, раздирает надвое само биение и сдавливает горло. Нет возможности вдохнуть. Нет возможности выдохнуть. Лёгкие забиты чем-то тёмным, тяжёлым и совершенно беспросветным. На плече появляется такая родная рука, за которую хочется взяться, но... Словно завороженный, Аанг не может отвернуться. Видит любимую улыбку, добрые глаза. Это Она. Та, которую сейчас он хотел видеть меньше всего, и та, поддержки которой он так жаждал. Вокруг поднимается пламя. Аккуратное, тёплое и даже нежное. Совершенно не дикое, не хаотичное. Двое сплетаются в танце. Их уверенные шаги и слаженные движения, быстрые повороты и лишь мгновенные объятия — всё слишком похоже на то, что было в пещере Страны Огня. Такое же единство, страсть!.. Но всё затухает также быстро, как и начиналось. Яркая пылкость сменяется на безмолвное молчание. Вновь Аанг на коленях. Нежная рука на плече. Голос хриплый шепчет резче. — Это я уничтожил вас всех. Она мерно исчезла во тьме. Но чувство ладони осталось. С уст Катаре тише сорвалось: — Я убийцей являюсь тебе.