Пианист

      Прозрачные капли на дрожащих ладонях сверкают бриллиантами. Холодный бурный поток шумит, плещет, ревет и стонет, белой пеной оседая на острых камнях. Мир сотрясается бурными рыданиями, и его отчаянный крик отражается от скалистых стен ущелья. Леон кажется себе крохотным камушком, что вот-вот подхватит очередной волной и унесет вдаль, к океану, который он ни разу в жизни не видел. И не увидит – поток не пощадит его, как не щадит никого, и разобьет худое тельце о камни, окрасив свои воды в багряно-алый.       Леон опускает ноги в горную речку и чувствует, как вода обжигает его льдом, впиваясь крохотными иглами в кожу. Он закусывает губу и сжимает ладони в молитвенном жесте. Крупные капли стекают по запястьям, плечам, щекам, оставляя на теле невидимые зудящие шрамы. Левая нога онемела, тупая пульсирующая боль отдается мерным барабанным боем в висках. Леон слышит, как ревет голодный поток, отрывая от тела острыми ледяными зубами куски живительного тепла с каждой накатывающей волной.       По стеклам круглых очков в роговой оправе стекает вода. Леон закрывает глаза, слышит стоны камней, избиваемых свистящими плетями реки, раскатистый хохот гор и плач водяных капель, мириадами взметающихся в небеса каждое мгновение и растворяющихся в воздухе. Здесь холодно, здесь всегда холодно. Леон безумно замерз. Его пробивает крупной дрожью, и очки соскальзывают вниз. Он различает в общей лавине звуков одинокий всплеск, похожий на сдавленный крик, и дергается вперед, понимая, что уже поздно. Давно поздно – не случайно у горячих капель на губах соленый вкус.       Перед глазами – мутная пелена. Висящая в воздухе водная пыль размывает контуры деревьев и скал. Леон даже не видит, как дрожат его руки – все сливается в единую бесформенную палитру блеклых цветов.       Поток низко и благозвучно напевает что-то из Шопена – Леон не знает, что именно, лишь помнит мелодию, что играла мать на старом фортепиано еще вчера, в другой жизни. Голос реки бархатный, но хрипловатый, словно шершавый, похожий на шорох песка летней ночью на парковых дорожках. Леон тянется рукой к реке, надеясь и боясь окунуться в эту поражающую своей мощью сонату.       – Будь осторожней, мальчик. Не упади.       Он вздрагивает и оборачивается, видит смутный силуэт в пяти шагах. Кто-то стоит у самого края, словно вышедший из висящих в воздухе капель.       – Мои очки. Без них я почти ничего не вижу.       – Какая разница, есть очки или нет, если ты все равно видишь лишь пелену слез.       Леон отворачивается и касается ледяными пальцами зудящего, но почти не чувствуемого ожога. Река делает свое дело – ноги онемели, и боль от огня сменил уничтожающий холод.       На плечо опускается чья-то ладонь – тяжелая, чуть грубоватая, с подвижными цепкими пальцами. Леона почти невесомо поднимают крепкие руки, и он видит, что у вышедшего из водной дымки человека – пронзительные карие глаза, колючие, надменные, но отчего-то очень теплые. Он старше мальчика не более чем на семь лет, а по голосу кажется, что их разделяют десятки.       – Ты оттуда, да? – легкий кивок куда-то за скалы.       Леон лишь зажмуривается, зная, что черный дым над большим домом, где много лет жила его семья, грузной тучей висит над деревьями. Ветер разносит седой пепел по лесу, а его одинокий крик давно растворился в грохоте волн.       – Удачно я тебя нашел. Пойдем-ка, полечим твою ногу.       Слабого стука дрожащего сердца больше не слышно. Мужчина несет ослабевшего Леона на руках, оставляя позади тринадцать лет его беззаботной жизни, и тихо напевает приятную, нежно журчащую мелодию, что успокаивает и усыпляет.       – Мистер…       – Зови меня Райан.       – Райан, что Вы поете?       – Третью часть сонаты номер два Шопена.

***

      Леону Адамсу шестнадцать. Он поправляет прямоугольные очки, ослабляет стального цвета шарф и спускается с крыльца детского дома. У ворот его ждет Райан Фокс – учитель, друг и названный старший брат. Они здороваются лишь взглядом, и Райан предлагает юноше спрятаться под зонт. Леон качает головой, ждет пару мгновений и идет вслед за мужчиной.       Капли дождя играют на нервах как на струнах. Стучат по плечам, по полям шляпы, хаотично скачут по лужам. Леон прячет руки в карманах и чувствует, как длинные тонкие пальцы немеют от влажности, холода и страха. Он вслушивается в пение дождя и пытается уловить среди мелодик знакомые секвенции*. Но ветер свистит, играя струнами вод чарующе-жуткие композиции, и сердце Леона тревожно сжимается в раболепном восхищении.       Он не помнит, как пришел в музыкальный колледж, как Райан дал ему последний совет, прежде чем исчезнуть среди членов приемной комиссии. Он чувствует, как по телу бежит странная дрожь, а в мыслях смеется дождь. Ноты, что так сложно читались почти не видящими глазами при обучении, тоже пропали из памяти. Тонкими пальцами Леон сжимает брюки на коленях и все не решается коснуться режуще-белых клавиш рояля. Краем глаза он замечает, как хмуро глядят на него члены комиссии, и вдруг улавливает хохот дождя за стеклом.       Леон снимает очки, и клавиши расплываются словно отражение, потревоженное нежданной рябью. Он закрывает глаза, вздыхает и начинает играть. Дразнит шумящий за окном дождь легким стаккато** и ублажает ветер мягкими трелями. Длинные пальцы бегут по знакомым клавишам, и рояль поет и плачет – надрывно и горько, как горная река у старого сгоревшего особняка.       Леон неотрывно смотрит в окно – не хочет видеть лицо Райана, когда тот подойдет сообщать ему о провале. Фокс подходит к нему вместе с высокой светловолосой девушкой. Ее цепкие зеленые глаза кажутся Леону аквамаринами – застывшей в кристаллах морской водой. Он не сомневается, что внутри у нее – океан, а шелестящий пустынным ветром голос лишь оберегает таинственный источник от недостойных.       – Скажите, что Вы должны были играть на прослушивании? – задает она вопрос.       – Шопена, первую часть сонаты си-бемоль минор.        – А что сыграли?       Райан смотрит как обычно спокойно, но ровное дыхание его все же слегка прерывистое. Леон пожимает плечами и отвечает девушке:       – То, что пел дождь.       – Как это понимать? – звонким мордентом*** на последнем слове.       – Простите.       Леон сбегает вниз по лестнице, словно не замечая оклика Райана, выскакивает на улицу и останавливается лишь в сквере в трехстах метрах от колледжа, под ветвями старой ивы. Дождь все также смеется, скатывается с длинных узких листьев. Юноша прячет очки в карман пиджака, подставляет каплям лицо и чувствует себя самым бездарным человеком на земле.       – Леон Адамс?       Нежный звенящий голос пропевает его имя, и оно журчит ручейком, вливаясь в пьянящую мелодию дождя. Леон вздрагивает и смотрит на расплывчатый силуэт девушки в нежно-голубом платье, что прикрывает голову папкой для бумаг. Отчего-то она кажется ему наядой.       – Да?       – Мистер Фокс и мисс Смит просили тебя вернуться.       – Прости, но я лучше пойду домой.       – Даже без пальто? – девушка смеется непринужденно, мелодично, словно перебирает струны звенящего дождя. – Не расстраивайся заранее. Мисс Смит очень понравилась твоя импровизация. Она хочет обучать тебя.       Леон удивленно поднимает глаза на девушку и надевает очки. Он видит теплую улыбку, лучистые глаза, заколку-розу в темных волосах и узор из капель на платье юной Сильвии Лоуренс. На крыльце колледжа его ждут учителя – тот, что открыл ему мир музыки, и та, что поведет его дальше. Сейчас дождь танцует на лужах вальс, а завтра Леон Адамс упадет с лестницы и навсегда лишится зрения.

***

      Голос Сильвии льется могучей рекой, низвергается водопадом и уносит в бескрайний океан. Она живет каждой фразой, каждой нотой, растворяясь в мелодии и обращаясь в водную пыль, ореолом витающую в зале. Леон любит слушать, как поет Сильвия. Он вспоминает пение горной речки и счастливые встречи с людьми, что изменили его жизнь.       Сильвия похожа на дождь – теплый, весенний, почти незаметный, что гладит каплями-ладонями по щекам и вызывает непроизвольную улыбку. В отличие от Аманды Смит, аккомпанирующей ей: пианистка порывиста и строга, как сухой ураганный ветер, принесенный из суровой пустыни. Но порой и она мягка и нежна, разрешая пробраться к кристальному озеру ее души. Леон уверен в этом – слишком уж слаженно и чувственно звучат голос виолончели в руках Райана и пение рояля под пальцами его невесты.       Леону двадцать три, и благодаря твердым и спокойным рукам наставницы он развил свой талант и стал известным пианистом-импровизатором. Он кажется спокойным и отрешенным, мистически далеким от этого мира, словно пробуждается лишь тогда, когда тонкие крепкие пальцы касаются холодных гладких клавиш. Но музыкант всего лишь любит наблюдать, вслушиваясь в переливчатое пение планеты, и смеяться вместе с близкими друзьями. У него редкий дар – радоваться за других и почти не думать о себе.       Леон улыбается своим мыслям и гладит верного Рея – овчарку-поводыря. Слепому мистеру Адамсу, молодому таланту, позволяли проводить обученного пса в концертные залы, и он с благодарностью думал, что лучшего подарка, чем ласковый щенок, названный брат ему не делал.       – Леон!       Голос Сильвии прозвучал слишком близко, но он уже привык, что к нему подкрадываются незаметно. Рей молчал – а значит, все в порядке.       Леон поправляет темные очки и оборачивается на голос. Сильвия говорит, что хочет что-то спеть на свадьбе Райана и Аманды, и просит его аккомпанировать.       – Я уверена – ты подберешь мелодию, даже не зная нот.       Леон сомневается. Подходит к роялю в пустом кабинете, касается пальцами гладкой крышки. Он всегда играл лишь то, что лежало у него на душе, научившись благодаря Аманде безошибочно выбирать те клавиши, что позволят мелодии литься ручьями или бушевать штормовыми ветрами. Сильвия негромко поет сочиненную ее молодым человеком песню. Леону кажется, будто куплет звенит капелью, а припев льется невесомой рекой лунного света. Он знает, что нужно добавить, чтобы голос Сильвии звучал еще лучше.       На скромном торжестве их дуэт покорил всех. Роберт, возлюбленный Сильвии, обычно ревниво оберегающий девушку от других парней, пожал ему руку – Леон слышал в его голосе слезы счастья. Аманда сказала, что искренне рада за ученика, превзошедшего учителя. Райан попросил сыграть что-нибудь родное, любимое.       Леон улыбается и отдает всего себя торжественно-прекрасной третьей части сонаты номер два Шопена.

***

      Шум концертного зала обрушивается на Леона девятым валом. Он впервые выступает в таком крупном зале в одиночку. Верный Рей спокоен, подводит хозяина к роялю. Леон ждет, когда на плечо ему опустится мягкая рука, и тихий шорох платья покажет, что она готова. Но руки нет, их покорившего мир дуэта нет. Больше нет Сильвии Лоуренс, что погибла со своим возлюбленным при перелете во Францию, где так мечтала побывать. Роберт хотел сделать ей предложение. Сильвия безумно боялась самолетов.       Леон садится за рояль, невесомо проводит пальцами над клавишами. Рей сидит у левой ножки инструмента, недвижимый, но очень близкий, живой. Зал замирает, как замирают волны перед штормом. Тишина ложится на плечо крепкой рукой виолончелиста, поддерживавшего его всю жизнь и спящего теперь в сырой немецкой земле вместе с супругой, убитый сошедшим с ума завистником во время гастролей.       – Я бы хотел начать этот концерт с произведения, которое посвящаю тем дорогим мне людям, что сегодня не смогли прийти.       Он отдает всего себя струящейся мелодии, живой, бегущей с горных вершин, превращающейся из жгуче-ледяного потока в мирную реку, полноводную и бездонную, играет смехом дождя и раскатами грома. Делает паузу чуть больше положенного перед третьей частью и улыбается – тепло и ласково – самой нежной и радостной мелодии, что когда-либо слышал.       Его душа поет, и он знает, как где-то на укромной поляне за красивым старинным кладбищем светловолосая пианистка играет длинными пальцами по ладони своего мужа те же мелодики, что играет он сам, а виолончелист, закрыв глаза, наслаждается любимой композицией. А на верхушке Эйфелевой башни исполняется такая простая, но важная мечта молодой певицы в белом платье с узором из капель: возлюбленный делает ей предложение, а лучший друг играет в крупнейшем концертном зале на своем первом сольном концерте такого масштаба.       Пианист-виртуоз играет единственную вещь, что выучил по нотам, пока был зрячим – сонату номер два Фредерика Шопена в тональности си-бемоль минор.       Зрители слышат Траурный марш.