Утопающая

Зачёркивать дни один за другим, как дождь смывает пыль с грязного города, было легко. А завтра проснешься — и утро, и дальше, дальше, дальше. Она открыла мне секрет. И с тех пор я больше не теряла дни. Я встретила ее ночью с воскресенья на понедельник, она была в платье и босиком, теребила запутанные рыжие волосы. Посмотрев на окно, она лишь улыбнулась и засмеялась мне: — Тоже ждешь сегодня? Я не понимала ее, да и понимать не хотелось, смех ее был резкий и незвучный, с нотками визгливости и собачьего лая. Лишь из вежливости я предложила ей кофту, но она отказалась, укрываясь костлявыми плечами. — Тебя обижают в школе? — спрашивают у меня зеленые внимательные глаза. Мотаю головой, смотрю вверх-влево, вижу звезды. Рыжая девочка ловко облокачивается на бетонную стену и съезжает по ней вниз, садясь и задирая голову еще выше, тоже смотря на небо. — И меня нет. Но с завтрашнего дня мне запрещают есть шоколад. Глупые взрослые, — и опять заливной смех. Она смеется, смеется, в порыве смеха бьет маленькими кулачками по тонким ногам, трясся головой направо и налево, зажмуривая глаза и морща нос. Закончив, она еще пару минут еле слышно хихикает, вытирая ладошками соленые капли с глаз, и последние разы повторяет собственную шутку. А я смотрю на звезды, надевая предложенную ей кофту. — Как тебя звать? — тихий вопрос. — София. Опускаю глаза посмотреть на новый образ девочки, который дает ей такое имя, однако Софии уже нет, слышно только приглушенное хихиканье. Закрываю ставни и иду спать. Так если ж она Софья, то так ли она мудра? Сегодня я еще буду вспоминать беззубые волны смеха и впалые скулы, но завтра уже проснусь — и ничего не помню. Будет утро, будет таять снег, а проснусь когда-нибудь — и лето, солнце и беззаботная жара. Тогда ей будет не холодно шлепать босиком, тогда я не буду казаться невоспитанной, не предлагая ей кофту, смотря из окна. Ведь прислоняться к холодной бетонной стене ранней весной — это так безответственно! Когда-нибудь я все это ей выскажу, грозя пальцем и укоризненно кивая головой, смотря голубыми в ее зеленые. Она робко уберет улыбку, слушая меня, опустит взгляд. Ее непохожесть и воспитание раздражали и цепляли, она была картиной на выставке искусств, обрушившейся на засушенную пустыню волной, котенком, кусавшим пальцы и тут же зализывавшим их, несмело извиняясь. Я бы хотела, но не смогла понять ее, а не только раскрытые ею секреты, ведь она была гораздо интересней их самих.