***
Генос вернулся домой рано после очередного техосмотра доктора, но не стал заходить внутрь, услышав голоса, доносящиеся из квартиры. Один из голосов принадлежал Сайтаме, второй — Кингу. — Люди боятся того, чего не понимают. Возможно, если бы ты дал интервью… — Но многие люди знают меня. Герои знают, то есть, ну, ты же меня знаешь, так? — О, я-то, конечно, тебя знаю… — Ты боишься меня? После этого наступила тишина, продлившаяся достаточно долго, чтобы Сайтама ощутил боль понимания. Генос быстро открыл дверь, поприветствовал Кинга с фальшивым энтузиазмом. Тот посмотрел на Геноса, ответил ему с той же фальшью, но Генос успел заметить, какими глазами смотрел на него Сайтама несколько долгих секунд, прежде чем его лицо приобрело обычное отстраненное выражение. Нет мира без войны, и в этот день Генос понял, что война уже почти у самого их порога.***
— Я не оставлю вас, учитель. — Генос… Генос ждал этого разговора. Он заметил, что Сайтама больше не встречается с ним взглядом. Это было больнее, чем любая из ран, которые хранила его память. — Они придут, рано или поздно, и скорее раньше, я полагаю. И если ты останешься… — Я не оставлю вас! Его голос удивил их обоих. Его руки дрожали, пока он пытался совладать с эмоциями. — Я должен убедиться, что вы больше никогда не будете одиноки, учитель. Я не уйду. — Что, если я заставлю? Генос не ожидал такого ответа, но был к нему готов. — Даже если вы меня заставите, я вернусь. — Я могу сделать так, что ты не сможешь вернуться. — Конечно, вы можете, но не станете так делать. Впервые за эти недели Сайтама взглянул Геносу в глаза. — Ты не боишься меня, не так ли? Генос сделал три шага вперед, преодолевая расстояние, которое всегда было между ними, и которое он всегда соблюдал до этого дня. Он взял сильнейшие на свете руки в свои и медленно положил их себе на грудь. Тихий гул его сердца стал чуть громче. — То, на что вы способны, и то, что вы делаете — это две разные вещи, учитель. Многие люди этого не понимают, но я знаю вас, и потому не боюсь. Генос, как и всегда, ждал ответа. Сайтама не отнял рук от груди Геноса и не смог отвести взгляд от своих рук на ней. — Твое сердце очень теплое. Больше он ничего не сказал, только подвинулся ближе, опустив голову Геносу на плечо. Он промолчал, и когда сердце загудело еще громче, и когда Генос обнял его за плечи. Генос спрятал воспоминание об этом объятии подальше, в надежде, что однажды в не лучший день оно придаст ему сил.***
Они пришли, напуганные и осторожные. Почти все герои S-класса, и большая часть Ассоциации Героев. С ними были несколько наемников с оружием, возможно, были и полицейские. Генос думал о том, чтобы атаковать. Он, правда, хотел. Сайтама учил их милосердию, но они утонули в своей ярости. Только твердая рука на его плече остудила пыл ярости Геноса. — Если у вас ко мне дело, то можно было ограничиться звонком, знаете ли.***
Тюрьма была построена для одного только Сайтамы. Это было жестоко, по-звериному жестоко, а тюрьма та была подконтрольна Ассоциации Героев. Конечно, они не называли ее «тюрьмой», они говорили «место дислокации особого героя» или «расширение отшельнического опыта», и прочие невероятные вещи. Охрана была на высочайшем уровне, но это все равно, что пытаться запереть человека в картонной коробке. Такая тюрьма не могла удержать Сайтаму. — Хей, все не так уж плохо. Даже немного похоже на квартиру. Генос посмотрел на учителя, на своего храброго, доброго, бескорыстного и кроткого учителя, и сломался. Масло потекло по его щекам, практически брызнуло из глаз, и он при всем желании не смог бы остановить слез. Они закапали на его рубашку, на пол, окропили его трясущиеся руки. — Генос? Чувак, что с тобой? Почему ты плачешь? Генос не мог поднять взгляд или отнять руки от все еще влажных скул. — У-учи… Он захотел вдохнуть немного воздуха, но его грудь сдавило беззвучным рыданием. Многие годы он не знал настоящих слез. А сейчас стыдился из-за них самого себя. Сайтама мягко, осторожно обнял его. Теплые пальцы покоились на его металлической спине, и, закрыв глаза, он мог почувствовать запах родного дома. Он смутно подозревал, что их пишут камеры, что люди смотрят на них, там, по другую сторону. — Генос, тебе пора. — Нет… — Генос, тебе нужно и дальше спасать людей. — К чертям людей. Вы тысячи раз спасали их жизни, а они заперли вас тут, — выплюнул он вместе со всем сердечным ядом, пока маслянистые слезы все еще текли из его глаз, а пальцы сжимали мягкий хлопок одежд человека, которого он любил. — Да, но я спасу их и в тысяча первый раз. Такой вот я дурак. — Мы можем сбежать, просто давайте уйдем отсюда, я пойду за вами куда угодно, учитель, пожалуйста… Он был так жалок, что даже не смог закончить фразу. Со всей своей силой сейчас он был не более чем сломленным ребенком. — Я останусь тут, чтобы остальные чувствовали себя в безопасности. Я останусь, на случай, если им понадобится моя помощь. Почему же ты так печален? Мы с тобой не прощаемся, я уверен, что ты сможешь навещать меня. А еще тебе нужно позаботиться о кактусе. Это важно, знаешь ли. Генос все еще не размыкал объятий, не пытался уйти, как и недвижный Сайтама не пытался его отстранить. Они цеплялись друг за друга, словно листья под дождем, один, в чьих глазах весь мир видел смерть, и другой с лицом человека, у которого хотят отнять целый мир. — Я люблю вас, учитель. — Хватит гово… что ты сказал? Генос слегка отстранился, ровно настолько, чтобы можно было заглянуть в его глаза. — Я люблю вас. Вы самое прекрасное создание, которое я когда-либо встречал, и я люблю вас. — Ох. Тишина разрывала его сердце на клочки, слезы все еще текли, и… — Я знаю это чувство. Я тоже люблю тебя. Его тон был таким обыденным, как будто он невзначай заметил, что небо синее, а трава зеленая. Но на его лице сиял призрак улыбки, намек на несвершившееся счастье. Генос знал Сайтаму, знал, что он бы не стал лгать в таких вещах. Это была взаимная любовь, сравнимая своей прелестью только с ужасом всей ситуации в целом. Генос почувствовал поцелуй такой легкий и быстрый, что он больше напоминал прикосновение крыла бабочки. — Когда найдешь того киборга, расскажешь, ладно? Генос просто кивнул, не доверяя собственному голосу. Он попытался вытереть лицо, не обращая внимания, что так он еще больше вымазался в масле. Теплые, настоящие, твердые руки вытерли большую часть слез, и весь мир для него исчез, остались только воспоминания. Его победы и поражения, взлеты и падения, времена, когда он улыбался, те, кто заставляли его улыбаться. Семья. Доктор. Его учитель. Его любовь. — Пока, ступай. Победи монстра, который в прежние времена достался бы мне, а потом расскажи об этом.***
Когда двери закрылись, а карих глаз больше не было в поле зрения, слезы Геноса иссякли. Он мог показать их Сайтаме, но не людям, которые заперли его тут. Бэнг встретил его на первом уровне, далеко от места, где ему хотелось быть. Он сбросил руку со своего плеча и даже не посмотрел на старого приятеля. Он больше не был ребенком, потерявшим всю свою семью, не был и подростком, положившим всю свою жизнь на алтарь мести. Но он провел годы рядом с сильнейшим, величайшим из всех людей Вселенной, и он оставил позади свою черную, полную ненависти душу, и приобрел взамен человечность, о которой не смел и мечтать. Он вышел из здания, прошел через весь город в заброшенный район, и зашел в маленькую квартирку, залитую лучами заходящего солнца, с все еще сушащимися тарелками. Его мастер научил его, что спасенная жизнь стоит жертвы, но мастера сейчас не было рядом с ним. Он ненавидел то, как тишина заполняла каждую трещинку в комнате, каждый дюйм его сердца.***
Когда дни превратились в недели, те сложились в месяцы, а позже и годы, имя Сайтамы стало лишь мифом. Мифом о человеке столь сильном, что он мог победить любого монстра одним ударом, о человеке, которого посчитали слишком опасным и заперли. Говорят, что когда над миром нависает ужасная угроза, этот человек приходит и спасает мир, а потом исчезает, так же незаметно, как и появляется. Говорят, что это бог, слишком сильный, чтобы оставаться человеком. Говорят, есть еще один герой с золотыми глазами и кожей из металла. Ждущий возвращения другого, как и подобает преданному ученику и влюбленному.