Quizas, Quizas, Quizas

Величайшее изобретение человечества? Нет, не колесо. И не письменность. Лучший антидепрессант? Нет, не водка. И не выстрел в голову, хотя тоже довольно эффективно. Мороженое. Величайшее изобретение человечества, лучший антидепрессант, закадычный друг любой брошенки и клей для юного разбитого сердечка. Ну и катализатор философских размышлений, разумеется. Большая банка мороженого приятно холодит руку, пока я несу этот Священный Грааль в гостиную, чтобы там, с грацией бегемота развалившись на диване перед телевизором, вкусить все прелести одиночества. Когда идеальная поза найдена, мысли предельно сфокусированы на безмозглом ток-шоу, а первая ложечка лучшего в мире антидепрессанта уже на пути ко рту, я слышу визг тормозов. Жуткая догадка сразу же пронзает меня, и пока я молюсь всем известным мне богам, включая бога Бумбу намибийского племени бушонго, «догадка» уже сотрясает дверь мощными ударами. Потому что дверной звонок для нищих духом, вот почему. С большим сожалением отставив мороженое на столик, и с сожалением чуть меньшим отведя взор от ток-шоу, где дело уже шло к драке, иду, чтобы открыть дверь. Вернее, иду, чтобы остановиться перед дверью, взвешивая все аргументы, которые смогу выпалить в первый же момент, чтобы сразу четко обозначить свою позицию. Затем, наконец, открываю. Конечно, за дверью обнаруживается не кто иной, как будущий величайший оперный тенор, а пока скромный участник бойз-бэнда средней степени популярности. С дурацкой улыбкой и дурацким букетом цветов. Против воли, мои губы растягиваются в улыбке, а потом: — Нет, — произношу, широко улыбаясь. – Нет. Нет-нет-нет. Нет. — Собственно, это и были все мои аргументы. Захлопываю дверь. Во всяком случае, пытаюсь. Некоторое время глубокомысленно созерцаю его ботинок, мешающий мне закрыть дверь. — О да, — победно мурлычет будущий величайший и протискивается через открывшийся проем. Захлебываюсь возмущением: — Что вы себе позволяете, молодой человек? Не очень-то это вежливо — вламываться в дом, когда вам недвусмысленно отказано в аудиенции. — Чушь, — легкомысленно отзывается невежливый молодой человек, проходя дальше и на ходу вручая мне букет. — Это тебе, кстати. Мама настаивает, что предложение руки и сердца непременно должно сопровождаться букетом роз, независимо от того, в который по счету раз оно происходит. Забавно, правда? А теперь посчитай, сколько невинных цветов уже пострадало из-за твоей несговорчивости. Сотни! А ведь могло все обойтись одним букетом, понимаешь? Понимаешь ты это или нет? — Не испытывая ни малейшего дискомфорта от моего молчания, наглец хлопнулся всем телом на диван и, схватив пульт, принялся листать каналы. — Нет. — Что «нет»? Не понимаешь, что ли? — Ну, в смысле сразу нет. — С как можно более независимым видом втискиваюсь на диван рядом с Бароне, все еще прижимая по-идиотски огромный букет к груди. — Цветы уже потрачены, зачем тратить еще и время, и силы на открывание коробочки? — Разумно, — пожимает он плечами и сосредотачивает свое внимание на экране. Через некоторое время обнаруживаю себя полностью погрузившейся в захватывающий мультяшный сериал о рыбках. Я сижу на диване, голова Пьеро на моих коленях, в руках у меня наполовину опустевшая банка с мороженым, а Бароне время от времени, не отрывая взгляда от экрана, открывает рот, чтобы я смогла покормить его с ложечки. Идиллия, аж глазам смотреть больно. Мультик заканчивается, и Пьеро поворачивается ко мне, ловит мой взгляд, долго-долго смотрит своими огромными глазами. Против воли сердце мое размягчается. — Знаешь что? — тихо и проникновенно спрашивает он, а я вдруг ловлю себя на мысли, что вздумай он сейчас в сотый раз задать тот самый вопрос, я бы даже засомневалась. — Что? — хрипло спрашиваю, перебирая его волосы. В носу немного защипало от трогательности момента. — Я есть хочу, — все так же проникновенно отвечает он. Сразу же вспоминаю, почему так часто хочется приложить его головой об стену. Убийца романтики! Если бы романтика была чем-то материальным, он бы и ее сожрал. — Холодильник открывается на себя, — досадливо морщусь, отталкивая его. Придурок разражается гомерическим хохотом и дефилирует на кухню, на ходу подтягивая штанишки. Я некоторое время остаюсь сидеть на диване, раздраженно барабаня пальцами по подлокотнику, бросаю взгляд на букет, лежащий на журнальном столике, и тут же придумываю идеальный повод последовать за ним на кухню, не уронив при этом своего достоинства и сохранив право на него злиться — нужно было налить воды в вазу для цветов. Вхожу на кухню и сразу понимаю, что я тут со своими цветами — третья лишняя. Бароне увлеченно исследует содержимое холодильника, на столе уже высится горка продуктов. — Вот из этого, — оторвавшись от холодильника, он указывает на продукты на столе, — можно приготовить приличный соус к пасте. — Ты не умеешь готовить, — снисходительно напоминаю ему. Надежда итальянской эстрады и оперы смотрит на меня, как на несмышленого трехлетнего ребенка. — Согласно Платону, — воздевает он указательный палец вверх, — все подлинные идеи и знания уже заложены в наши души, и процесс познания есть лишь припоминание этих знаний. Соответственно, я умею готовить, мне лишь нужно припомнить это умение, в чем на данный момент я не вижу необходимости. Иначе зачем, по-твоему, я собираюсь на тебе жениться? — нравоучительным тоном заканчивает он. — Ты как-то неверно трактуешь идеи Платона, — бормочу я, и только потом до меня доходит. — Что ты сказал?! Несчастным розам сегодня не суждено оказаться в вазе — я тщательно проследила, чтобы каждая из тридцати трех (я считала!) долетела до ухмыляющейся небритой физиономии Бароне. — Остановись! Мы поедем в ресторан, так бы сразу и сказала, что не в настроении готовить, — в конце концов визжит философ-неудачник, примирительно выставив перед собой руки. — Ни в какой ресторан я с тобой не поеду. Знаю я тебя, опять замуж будешь звать, — ухмыляюсь. Я на него уже совсем не злюсь, но ему необязательно это знать. Но он знает, и поняв, что буря миновала, подходит и крепко сжимает меня в объятиях. Очень крепко. Даже, пожалуй, слишком. А потом еще качает из стороны в сторону, так что у меня ноги отрываются от пола, и мстительно хохочет. Для проформы слегка пинаю его, выражая своё несогласие с его действиями, но губы сами собой расплываются в улыбке. Он затихает и некоторое время мы так и стоим, обнявшись, среди разбросанных по полу кухни роз. — Я тебя люблю, — очень просто говорит он, и я тяжело вздыхаю, уткнувшись в его свитер. — И я тебя люблю. – Ну, началось. — Почему тогда не соглашаешься выйти за меня замуж? — Он ослабляет хватку, пытаясь приподнять мое лицо и заглянуть в глаза. Ну нет уж, не надо мне его рентгена. Прикладываю все усилия, пытаясь спрятаться на его груди. Он усмехается и оставляет мое лицо в покое, снова обнимая меня, но вопрос остается неловко висеть в воздухе. — Я тебя люблю, — повторяю я. — И когда-нибудь ты будешь вынужден на мне жениться, я просто не оставлю тебе выбора. Но… не сейчас? — Последние слова против воли звучат вопросительно и даже жалко. Но он остается непреклонен. — Почему? — требовательно и почти гневно. В голосе слышится обида. — Вот что по-твоему главное в отношениях? — спрашиваю я у свитера, боясь поднять взгляд выше. Свитер задумался. — Еда? — После несильного, но чувствительного пинка он вздыхает. — Любовь, конечно. И доверие. — Ну вот видишь. И как, спрашивается, мне тебе доверять, если я с тобой даже чашку кофе не могу выпить, не рискуя поперхнуться брошенным туда обручальным кольцом? — наконец решаюсь посмотреть ему в глаза. Увиденное меня обнадеживает — он широко улыбается и запечатлевает на моём носу быстрый поцелуй. — Это очень плохой аргумент, ты в курсе? — Я закатываю глаза. Когда этот упрямый осел гнет свою линию, для него нет хороших аргументов. — Хочешь сказать, даже хуже того аргумента, что ты во время оргазма кричишь «Grazie a tutti!»? — недоверчиво прищуриваюсь. Придурок издает смешок, но моментально становится серьёзным.  — Хорошо, я всё понимаю. И собираюсь ждать. — Ты уже в четырнадцатый раз собираешься ждать! Когда я говорю «не сейчас», я не имею в виду «через месяц». — Но он не слушает, он, все так же крепко обнимая, тащит меня в комнату. — Не время болтать! Пора собираться. Мы едем ко мне домой, и ты повторишь все, тобой сказанное, глядя в глаза моей сестре, которая уже выбрала платье подружки невесты! Мы знакомы лет семь, из них четыре встречаемся, а последние почти полтора года все наши знакомые имеют сомнительное удовольствие наблюдать регулярные цирковые представления, в которые Пьеро Бароне превращает предложения руки, сердца и своего бездонного желудка. Однажды я соглашусь, хотя бы затем, чтобы увидеть шокированное выражение его лица. А еще потому, что я люблю его.