Мое проклятие

Моим первым порывом было сбежать. И я обязательно сделал это, если бы он не направлялся ко мне. Он – очередное воспоминание, которое, как я думал, мне удалось навсегда похоронить. Так и было, пока он вновь не появился на горизонте. Плутовка судьба, за что ты так сильно меня ненавидишь? Я склоняюсь над экраном телефона: делаю вид, что у меня важное смс. А он делает еще пять шагов, и экран тухнет. Серьезно?! Мне ничего не остается, как поднять голову, чтобы встретиться с его улыбкой. Теперь ожидание безбожно задерживающегося самолета обещает быть не скучным. − Разрядился, − говорит он вместо приветствия. Я пожимаю плечами, от чего мои губы еще больше натягиваются. Ему может показаться, что я улыбаюсь, но на самом деле мне хочется провалиться в гости к дьяволу. − Не ожидал увидеть здесь свое прошлое? Заслужил, знаю. И правильно извиниться, но я не стану этого делать. − Крис, я скучал… Его брови ползут вверх – он не верит. Да, я и сам бы не поверил, поэтому сегодня играть роль Адама Ламберта, которого он так хорошо знал, я просто не в силах. Быть может, завтра? Нет, рано. Два-три дня, да, в самый раз. Почему именно сегодня, Крис? − Ты не против, я присяду? Мне ничего не остается, как опять улыбнуться. − Домой? Я важно киваю. − Рейс задерживается? Я опять киваю. Какая вероятность того, что наш разговор будет состоять из его монолога? − Ты так рад меня видеть, что потерял дар речи? Я хочу кивнуть, но выдавливаю из себя чертову улыбку – привычка после вчерашнего разговора с Марком. − Мне кажется, я люблю тебя. − Надеюсь, тебе действительно кажется. Перевожу взгляд на Криса, и понимаю, что, сколько лет прошло, а мне все еще больно. Нужно пережить. Всегда получалось. Мы с ним раньше хорошими друзьями были, если бы не моя влюбленность. Одна на двоих мечта, одна на двоих цель и одна на двоих, черт возьми, комната. Я хочу так думать, ведь разделяй нас хоть даже самая тонкая стена, я бы не полез с дурацким поцелуем. К слову, Крис очень понимающий парень. Ничего не изменилось: он ночи напролет продолжал ворковать с женой, я же едва ли не до крови закусывал губы. Это была странная дружба, которую я вовремя свел на «нет», прекратив и наши хоть редкие, но поцелуи. − Невозможно быть просто друзьями с тем, в кого ты влюблен. − Адам, прости, я… Ты, правда, мне очень дорог, но семья важнее. − Я знаю. Не будем усложнять. Последний наш разговор тет-а-тет. А ведь прошла целая вечность. Он хотел продолжить наше общение, но не так сильно, как я жаждал навсегда оборвать его. Это было правильным решением. Мне так казалось в тот момент. И я не жалею, правда. Оставил прошлое в покое ради того, чтобы изменить будущее. Просто попытка оказалась опять неудачной. − А ты…? – нахожу в себе силы начать разговор. Как не крути, но сидеть нам здесь в лучшем случае около часа и объяснений не избежать. − По делам, − коротко отвечает он, не прекращая рассматривать меня. Мне неуютно, кажется, что он видит меня насквозь и обязательно спросит. Не может не спросить. Чтобы оттянуть этот момент, я выбираю наименее приятную для себя тему. − Как Кети? − Твоими молитвами. − А Оливер? Видел его фотки, такой большой стал, весь в отца. − Растет, как на бобах. Замолкаю. − Буду считать нашу встречу свиданьем. Я захожусь кашлем, отчего мои щеки обретают красный оттенок. − Ты меня продинамил тогда, помнишь? – поясняет он, а я бормочу в ответ вроде бы положительный ответ. Да, мы должны были встретиться, и это было, нужно сказать, очень давно, но я тогда, как полный засранец, не явился. Даже не перезвонил. Исчез из его жизни, после чего сразу же стал считать себя спасителем молодой семьи. На деле я спасал себя: от его глаз, от его губ, от его голоса, от его дыхания, в конце концов. Твою же! Я дергаюсь, и Крис, смеясь, убирает руку: − А ты изменился. − Нет, просто не хочу опять попасться на крючок, − поясняю, рассматривая табло с расписанием. – Я легко влюбляюсь. − Я помню. Его голос звучит непринужденно, а в глазах смешинки. Ну, еще бы, это заметили все, кому не лень. Это мое проклятие – влюбляться в натуралов и думать, что на них свет клином сошелся. − Знаешь, − говорю ему: нам ведь нужно о чем-то говорить и сидеть вдвоем еще немало времени, и где-то там, на краю сознания, внутренний голос подсказывает мне, что это чертовски плохая затея, но я делаю глубокий вдох, собирая всю волю в кулак, возможно, мне хоть немного станет легче, если я расскажу кому-то? – Ты был не первым. Никто не знает, это была… тайна. Но, ты же умеешь хранить тайны? − Твои всегда, ты же знаешь. Крис помнит, как сильно меня задело второе место на конкурсе и в какой ярости я был, как только мы оказались за кулисами, как бесят меня долбанные гомофобы, изображающие из себя толерантное общество, и мамочки, которые защищают права своих детей от влияния извращенцев. Но после того случая я умело научился скрывать свои эмоции. − Его звали Барри, и нам было по двадцать два, когда мы познакомились. Стоит говорить, что он был натуралом до мозга костей? – перед глазами возникает его смутный образ – два года назад я выбросил последнее его фото, тем самым навсегда оборвав связь с прошлым, но то бледное лицо с почти черными кругами под глазами навсегда останется в моей памяти. − Я влюбился, как школьник, и у меня было мало опыта, а он… Он любил экспериментировать. Барри любил секс, даже слишком, чтобы разделять его на гетеро- и гомосексуальный. Я принял его правила, зная даже, что он так же спит и с девушками, и другими парнями, хоть у него был я. Принял, даже ни разу не попрекнув его в этом, потому что в тот момент я нуждался в нем, как беспомощный ребенок нуждается в молоке. Я не требовал от него любви взамен, нас все устраивало. Никаких тебе правил, обязательств, пока… На этих словах Крис берет меня за руку и просит не продолжать. Я только потом понимаю, когда начинаю опять говорить, что по щекам катятся слезы. − … Пока я не обнаружил его… Мне страшно говорить это слово, и я молчу, заворожено глядя на чужие ладони. Перед глазами все та же картина: его худые пальцы, больше похожие на деревянную пружину, застывшую в неправильной позе, вся кожа посиневшая, с красными кровоподтеками на шее, на груди несколько неровных царапин с засохшей кровью (как потом оказалось, следы женских ногтей) и лицо с застывшей улыбкой на губах. Я смотрел на них, кажется, вечность, боясь отвести взгляд, ведь тогда бы я увидел глаза. Вместо этого я смотрел на его приоткрытые сухие губы. Я не хотел думать, что меня не согревает его дыхание. Барри больше не было. − … Тело. – Мне удается закончить предложение. Крис, не отрывая от меня взгляда, сидит и не шевелится, и если бы не теплая рука, крепко сжимающая мои пальцы, я бы подумал, что сижу сам. Я не замечаю людей вокруг, не вижу их странные взгляды, меня отрезвляет вспышка фотокамеры, и я снова продолжаю говорить, но уже чуть более бодро. – Передозировка. Я знал, что он употребляет, и сотни раз просил его бросить, но он не стал этого делать ради меня. Моей любви для нас двоих оказалось слишком мало. Наверное, Крис не понимал, зачем я все это ему рассказываю. Честно говоря, я и сам смутно понимал свои мотивы. Возможно, мне хотелось, чтобы он понял меня. Я ведь не всегда был таким, и встреться мы намного раньше, все могло бы быть по-другому. Но тот случай навсегда изменил меня. Ведь воспоминания они не просто ценны, они нас делают теми, кто мы есть. И очень сложно ухватиться за нить настоящего, поймать ту волну событий, которая сделает нас теми, кем мы будем. Одно мгновение, одна секунда – и настоящее становится прошлым. Я прячу руки в карманы, чтобы Крис не видел, как меня начинает потряхивать. Не самое приятное чувство, когда собственное тело выходит из-под контроля. − Я думал, что никогда не смогу больше полюбить, что все кончено и мое сердце остановилось вместе с его последним вздохом. А потом… Я никогда не говорил тебе «спасибо», и, знаешь, мне стыдно за это. Мне не стыдно, что я оставил тебя тогда, не сказав ни слова, что я навсегда ушел из твоей жизни, я не буду извиняться за это. Но спасибо, что врезался в меня в тот день в коридоре, помнишь, на прослушивании? Мы разговорились, ты улыбнулся своей улыбкой, и я почувствовал, как ко мне возвращалась уверенность в завтрашнем дне. Встреча с тобой изменила все в моей жизни. И как бы пафосно сейчас это не звучало, ты, в прямом смысле слова, спас мне жизнь. Крис довольно долго молчит, потом он чуть хмурится, сводя брови к переносице, и озадаченно вновь поворачивается ко мне. − Прости, я не знаю, что говорят в таком случае. Просто все это слишком неожиданно? Он беспомощно смотрит на меня, и мне становится жаль, что я только что взвалил половину груза на его плечи. А мне намного легче, что теперь не только я ношу в себе смерть Барри, но и мой некогда лучший друг разделяет со мной прошлую боль. − Это ты прости, я не должен был все это сваливать на тебя. − Да, − соглашается он. А затем, так и продолжая глядеть перед собой, словно ему это и вовсе не интересно, переспрашивает: − Но раз ты рассказал, я тогда спрошу кое-что? Почему ты меня оставил? Из твоих слов я так много для тебя значил, но ты ушел навсегда и сегодняшняя встреча – обычная случайность, которой никогда могло не быть. «Значишь», − мысленно поправляю его, цепляя на лицо грустную улыбку, сейчас другая не получается: − Я боялся потерять тебя. − Не понимаю, − он хмурится, как ребенок, которому не хотят объяснить сложную задачу. – И ты все равно меня потерял. Я никогда не был красивым рассказчиком, и говорить экспромтом та еще фигня получается. Это не сцена, где отшутишься, и любящие тебя фанаты примут любое твое слово на ура. Я не знаю, как ему объяснить мои чувства в тот момент и зачем это нужно было. Неужели он допускает мысль, что все сказанное мной до нашей встречи – вранье? Пристально всматриваюсь в его лицо, и он, не выдержав, резко отводит взгляд. − Не смотри так, − тихо просит. − Как? − Не переводи стрелки, ты не ответил на мой вопрос. − А ты − на мой. Как школьники. Но мне с ним легко и уютно, я могу быть самим собой – рыжеволосым стеснительным мальчишкой с Калифорнии. − Думаешь, успеем ли мы уединиться в кабинке туалета до начала твоей посадки? − А ты бы согласился? Спрашиваю, но вместо ответа он лишь громко смеется. − Даже не думай. Я облегченно выдыхаю – это все тот же Крис, которого я знаю и в которого я влюбился. − Твоя очередь, − не отстает он и легонько пихает меня ногой. − Ты только что сам ответил, − пожимаю плечами, рассматривая носки своих ботинков, почему-то именно сейчас смотреть ему в глаза мне кажется чем-то невообразимо сложным. – Мне с тобой ничего не светило. Абсолютно. У тебя была Кети, потом Оливер, и это не то, что я должен был разрушить. Просто… Чисто теоретически, даже если бы мне что-то перепало, ты натурал Крис, и всегда им бы оставался. Наша связь была бы для тебя прихотью, которой ты поддался. Возможно, поначалу тебе бы понравилось и мы были бы счастливы, но потом ты бы начал винить себя за то, что бросил жену и сына, которых действительно любишь, ради парня у которого секс и рок-н-ролл в голове. Затем возненавидел бы меня, что втянул во все это, потом и я сам себя ненавидел бы. Как видишь, у нас не было будущего, я просто ускорил процесс. И, да, если тебе вдруг интересно, я не жалею… Почти, не жалел. − Как-то у тебя все очень просто и красиво получилось, − коротко резюмирует он. Не пойму, я его сейчас обидел или успокоил? Его лицо задумчивое, и он легонько постукивает по колену в такт ведомой только ему музыке. − Тем не менее, после меня ты оказался на тех же граблях. Я не удивляюсь, даже больше, что-то внутри меня подсказывало, что в конечном итоге мы придем к этому. Чертовы натуралы, мне правда не везет с ними. Сначала Барри, потом Крис, затем Томми. Это он о нем сейчас, я знаю. И я бы не хотел сейчас говорить о Рэтлиффе. Крис светлый, позитивный и он действительно умеет принимать любовь, он создан для того, чтобы его любили. И я дарил ему это чувство так долго, как только мог. А с Томми всегда было сложно. Но вместо этого, я мрачно заявляю совсем другие слова: − С ним было проще, у него не было жены и сына. − О, это в корне меняло дело! – насмешливо подтрунивает Крис, но мне совершенно невесело. О бывших всегда невесело вспоминать. − Можешь смеяться, но именно так я думал, закрывая за нами дверь спальни. Крис не выглядит удивленным, скорее, я только что подтвердил его догадки. − Так вы с ним, значит… Впрочем, все было очевидно, − тактично съезжает он с темы, глядя на мое перекошенное лицо. Более чем очевидно. На самом деле с ним все могло бы получиться, правда, если бы не его характер. − Мы с ним разные, я не могу быть закрытым всему миру. А для него это и есть жизнь. Поэтому мы разошлись, хоть и были вместе достаточно долго. Был момент, когда я думал, что это навсегда, но как только тебя посещают подобные мысли, все сразу же идет по наклонной. Я уже собираюсь распрощаться с Крисом, хоть напротив моего рейса снова высвечивается: «Задерживается на пятнадцать минут». − Ты же не из-за самолета так расстроен, − слышу со стороны его голос. – Когда я подошел, на тебе лица не было. Чувствую, как мои руки немеют. Может быть, я на грани истерики? Может, нужно было пойти в ближайший бар, а не бежать обратно в Штаты? Может, следовало бы попытаться все исправить, изменить, объяснить? Или, может, еще тогда, много лет назад вырвать себе сердце, чтобы не любить каждый раз так сильно? Каждый раз, когда они уходят из моей жизни, возвращается то непреодолимое чувство собственной ничтожности, что ничего не получилось, не удержал. Невозможно быть счастливым, когда не видишь конца боли, невозможно жить, зная, что впереди тебя ожидает тот же сценарий, но с новыми лицами. − Что на этот раз вспоминаешь? Ты ничего не понимаешь, Крис. Абсолютно ничего. − Ты думаешь, я не пытался? – зло шепчу. – Сотни раз, но каждый новый раз я спотыкаюсь о яму, после чего часть моей души там и остается. И знаешь, это ужасно больно. Я не понимаю, что со мной не так, почему так происходит. Крис ничего не говорит, и сейчас я благодарен ему за это. Лезть с советами – это последнее, что сейчас мне нужно. Чужая проблема всегда кажется простой, чуть ли не высосанной из пальца, пока не коснется тебя самого. Вот тогда и наступает конец мира. − Вчера Марк сказал… − кривлю губы, вспоминая его лицо. − Ты же знаешь Марка? Нет? Впрочем, уже и неважно, с ним мало, кто был знаком. Оберегал от всего мира для себя, пытаясь не допустить прошлой ошибки, а, оказалось, ущемлял его свободу личности. Глупо, да? Я думаю, он это на каком-нибудь форуме вычитал что-то вроде «Как быстро и качественно бросить своего бойфренда», он такие боготворил. Долбанный айтишник! Он понимающе кивает головой. Полностью с тобой согласен, дружище, в моей жизни ничего не меняется. − Тоже натурал? Я точно так же безразлично пожимаю плечами: − Ты во мне сомневался? Через несколько минут мы расстанемся и, возможно, не увидимся ближайшие пару лет. Я хочу попросить его, чтобы он изредка писал, когда посчитает нужным, но не стану этого делать – я не отвечу. Хочу сказать, что был бы рад видеть его на вечеринках в честь праздников, но он не придет. У нас нет общего будущего и глупо строить иллюзию, которая будет причинять боль, напоминая о том, что мы потеряли. Наше время прошло, оно было раньше, и оно было одним из лучших в моей жизни. Период, который заставил меня вновь открыть глаза и дышать полной грудью, период, подаривший мне человека, который протянул мне руку, поднимая с колен, указывая на путь вперед. Период, который мы провели вместе и который изначально был обречен. Нам пора прощаться, и я сгребаю Криса в объятиях, поспешно оставляя легкий поцелуй на виску. − Я бы никогда не смог рассказать это никому из них. Он высвобождается из моих объятий, но продолжает держать за руки. − Ты мог бы и раньше рассказать мне. Я… Мне действительно было важно знать это. Ты даже не представляешь, сколько всего я передумал, начиная с того момента, когда ты меня самым отвратительным способом кинул. Я винил себя, что поздно установил ту самую границу после того, как позволил целовать себя, тем самым давая надежду на что-то большее. − Если бы я остался еще хоть на день, − тихо говорю ему на ухо, − ты бы стал одним из тех, о ком больно вспоминать. − Пообещай мне, что не поступишь так ни с кем другим, и, Адам, − он смотрит мне в глаза, подмигивая, − возможно, счастье не зависит от чужой любви. Я смотрю вслед уходящему от меня человеку и впервые за долгое время по-настоящему счастливо улыбаюсь, потому что я не одинок. Он знает мое прошлое, верит в мое будущее и принимает меня таким, какой я есть, – с искалеченной душой и пустыми глазами.