Памятные вещи

— Я просто, — еле бормочет Баки, щурясь, — слегка перебрал. — Да уж, Бак, — соглашается Стив и успешно доводит его до койки. Та чуть наклоняется, когда Баки, плюхнувшись поверх, принимается пьяно выдирать шнурки из петель. Стив отпихивает его руки и, опустившись на колени, сам берётся за дело. Баки по-прежнему щурится, теперь уже глядя вниз, а не вверх. Хлопает Стива по плечу, сжимает. Гладит большим пальцем по ткани. — Вот чёрт. Господи боже, Стиви. — Не стоит поминать Его всуе, Бак, — попрекает Стив; в уголках губ проступает улыбка. — Ты же весил сотню фунтов только вымокшим до нитки и со стопкой Библий в руках, — возмущается Баки, впрочем, смутно. — Я же не застрял у этих клятых нацистов, нет? Это должно было быть шуткой, но Баки сейчас в той стадии опьянения, когда все его слова звучат душераздирающе честно. Стиву приходится глубоко вдохнуть и мгновение переждать, прежде чем снова взяться за ботинки. Расшнуровать левый, теперь правый; стащить левый и следом за ним правый. Сероватые носки Баки все в дырах, из правого выглядывает большой палец. И Стив вдруг чувствует себя ужасно, не только потому, что ему не пришлось заштопать ни одного носка с тех пор, как он покинул Бруклин. Баки снова стискивает его плечо и ведёт рукой вверх, легко, по-дружески расчёсывая пятернёй его пряди. Стив старается не потянуться за касанием. Ему хочется уронить голову Баки на колени, но он сдерживается. Но тут Баки говорит: — А ведь ты запал на эту девчонку Картер, верно? И у Стива перехватывает горло. Она сегодня была такой красивой в этом платье, что у него пропал дар речи. Но Баки, сейчас, перед ним – Стив не может даже взглянуть на него, на его губы, алые и влажные от крепкого ликёра. Ему неловко. Едва ли существует слово для таких, как он, для тех, кто хочет всех этих вещей. Стив втайне чувствует себя эгоистом. Он не понимает, почему определиться так сложно; почему не выходит просто выбрать, по девушкам он или по парням, и придерживаться выбора, как все. Стив поднимается: — Теперь давай, ложись. Баки довольно вытягивается на койке, свесив одну ногу. Следит за Стивом большими глазами с тяжёлыми веками. Улыбается. Удивительно, как его лицо почти не меняется улыбкой, будто прячет желание съёжиться. — Эт хорошо, рад за тебя, — Баки врёт. — Правда рад. Уже отымел её? — Блядь, — срывается Стив, совершенно забыв о манерах и расцветая в процессе пятьюдесятью оттенками красного, от персикового до макового. — Баки, это чертовски грубо. Я знаю, ты пьян, но я не могу стоять здесь и слушать, как ты говоришь о даме, и к тому же агенте. — Оссподи, — Баки смеётся, но в лице его хрупкость и злоба, — я ж только спросил, как мужик мужика. Зуб даю, она дикая. — Да чёрт возьми, что с тобой? — выдыхает Стив — и мгновенно жалеет об этом. — Господи, Бак, прости, прости меня. Слушай, тебе нужно отдохнуть. Правда нужно. Наконец-то никакой побудки завтра, а? Впервые за долгое время. — Стиви, — зовёт Бак. Его голос вдруг испуганный, слабый. Глаза распахнуты так широко, как только можно с его уровнем алкоголя в крови. Он много выпил. Очень много, гораздо больше обычного, даже больше, чем когда его уволили из доков. Стив встревожено шагает ближе. — Ты точно настоящий? — тихо спрашивает Баки. И Стив снова падает перед ним на колени. — Хей, — сжимает плечо, — хей, Бак, посмотри на меня. Я самый настоящий. Те же глаза, верно? То же лицо. Потянувшись, Баки проводит указательным пальцем ему вдоль носа до горбинки на середине: — Тот же клюв, — усмехается он. — Твоя вина, — отвечает Стив. — Отлично поработал, ты, тупица. — Да уж, — и следом, совершенно невпопад: — просто они… ладно. — Ладно, — мягко откликается Стив. Баки легко обхватывает его челюсть ладонью. Большим пальцем касается нижней губы… и роняет руку, глаза его закрываются. Ресницы, густые и тёмные, в тусклом свете отбрасывают по щекам длинные тени. А потом Стив осознает, что именно тот сейчас сказал. Они. Стив оставляет ладонь на плече Баки, хотя так и тянет зарыться пальцами ему в волосы. Внезапно хочется снова стать дохляком в девяносто пять фунтов, пусть даже придётся дрожать и хрипеть в этом холоде, в гадкой сырости европейской зимы, зато появится оправдание забраться к Баки в постель, как раньше. Но теперь их вдвоём кровать точно не выдержит. Не проходит минуты, как Баки спит. — Стив ненамеренно соврал; гремит побудка. — Они хотят, — полковник Филипс кривит губы, — фотографий. Стиву приходится облачиться в мундир – фуражка, тяжёлый китель и прочее – хотя остальные ребята остаются в чём есть. Эти снимки для мужчин и мальчишек, что сражаются с ними бок о бок, и рекламщики посчитали: Капитану Америке здесь больше не место. По правде, Стив с ними согласен. Он теперь понимает: людям, что видели своих товарищей мёртвыми на передовой, мундир скажет больше, чем какой-то придурок, гарцующий на фоне американского флага. Как бы там ни было, фотограф считает, что и без капитанского трико у их команды есть «индивидуальность». Они все разношёрстные: Фальсворт в берете, Дуган в своём котелке. Баки – кто-то добыл ему толстый шерстяной тёмно-синий бушлат – шутит с Гейбом, единственным среди них, чья форма хоть как-то похожа на боевую. Стив думает пойти к Баки – узнать, как его похмелье, но видит до странного блестящий взгляд и бодрость, будто похмелья нет в помине. — Ладно, господа, — начинает фотограф, — будьте добры, становитесь. Кэп впереди, сержант по левую руку… Стив перестаёт слушать парня, как только Баки пихает его в бок. Он держит винтовку. Стив улучает момент как следует на него посмотреть. А потом Баки оборачивается к нему, и Стив чувствует себя так, будто сестра Кларенс поймала его с проклятой банкой печенья. — Что? — спрашивает Баки. — Да вот задумался, кто же купит акции, увидев твою глупую рожу, — быстро находится Стив. Баки расплывается в ухмылке, и Стив понимает, что ухмыляется в ответ, когда тот начинает смеяться. Стив и не знал, как соскучился по его смеху. Камера неожиданно щёлкает, и они оба изумлённо оборачиваются. — Надеюсь получить пару живых кадров, — поясняет фотограф. Вся съёмка длится с четверть часа. Стиву наказано не улыбаться, и он не улыбается, держится, как на параде, и выпячивает челюсть на камеру. Плечо Дугана цепляет его справа; Стив едва замечает, ведь Баки слева не касается его совсем. — Боссу нужна парочка для газеты, — сообщает фотограф, с надеждой глядя на полковника. Филипс картинно закатывает глаза, но всё же присоединяется к ним. Ещё несколько снимков – и группа рассеивается, фотограф отступает переговорить с ассистентами, парни начинают дурачиться. Стив отвлекается на беседу с Моритой, а когда оборачивается узнать, куда делся Баки, видит лишь его удаляющуюся спину. Стив просит прощения и припускает рысью, чтобы нагнать его. — Куда собрался? — спрашивает он, переходя на шаг. Баки искоса глядит на него: — Честно? Решил, что уже не слишком рано надраться. — О, — роняет Стив. Баки понимает по-своему: — Не смотри на меня так. Мы в увольнительной, верно? — Нет, я имел в виду… Тебе необязательно пить в одиночку, вот и всё, — Стив сгребает Баки за плечо, и тот вдруг цепенеет, резко выпрямив спину. Смотрит на Стива, в глазах паника, застывшее лицо. Стив отпускает, как обжёгшись. — Бак, — окликает он мягко и испуганно. — Могу поспорить, ты выбил себе комнату, — Баки цепляет улыбку, но Стив видит его насквозь. — С настоящей кроватью и всякими штуками. Почему бы тебе не найти агента Картер и… — Баки, хватит, — Стив было тянется к нему, но тут же возникает мысль получше. Он быстро оглядывается. Неподалёку казармы, и да, Баки прав, Капитану Америке выделили собственную комнату, но сейчас она слишком далеко. Ведомства ближе. Стив резко уходит направо, следуя к небольшому зданию. Мгновение он опасается, что Баки за ним не пойдёт, но стоит распахнуть дверь и шагнуть за порог, как Баки захлопывает её позади них. — Хей, Капитан Америка! — зовёт он. Стив оборачивается как раз вовремя, чтобы услышать щелчок фотокамеры. Баки с ухмылкой опускает Кодак. Осматривается, прокручивая плёнку, добавляет: — Похоже, мы в логове этих медийных обезьян. Баки прав: Стив привёл их в контору, которая заодно служит спальней. Тут есть кофейный столик, письменный стол и зеркало, и всё завалено инструментами для съёмок. Кто-то даже умудрился впихнуть сюда побитый молью бордовый диван, должно быть, для ночёвки фотографа. — Слушай, я только… Баки, — вздохнув, Стив указывает на камеру, с которой тот возится, складывая и разбирая вновь, — положи на место, ладно? Баки возвращает камеру на стол, где и взял, и выжидающе смотрит на Стива. Под этим пристальным взглядом Стив вдруг забывает, зачем он, собственно, его сюда притащил. Собравшись с мыслями и прочистив горло, он начинает: — Бак, ты прошлой ночью говорил, я… — Давай забудем, — перебивает тот, — даже и не помню, что там плёл. — Чёрта с два, Бак, я помню, — возражает Стив. — И про агента Картер… Баки шагает вперёд, и он отчаянно злится – Стив не понимает на что. — Как я и сказал, Стив. Я счастлив за тебя. И что там у вас с ней — не моё дело. — Это не… — Ты заслуживаешь, — говорит Баки, запнувшись. — Ты этого заслуживаешь. Она тебе чертовски нравится, не ври мне. Ты кошмарный лжец. К тому же, я и не думал, что… я всегда знал… Он прерывается, отворачивается, стиснув челюсти. Бак никогда не запинался, никогда. Стив чувствует себя маленьким и напуганным, что, если подумать, не так уж в новинку. Когда Баки поворачивается снова, глаза у него опасно покраснели. Но он не плакал уже, наверное, лет десять, он и сейчас не плачет, лишь делает глубокий вдох. Что-то неправильно. Что-то ужасно, ужасно неправильно. Тихо, боясь напугать его, Стив просит: — Ты можешь сказать мне. Можешь сказать что угодно, Бак. Тот звук, что вырывается у Баки, – не смех. Он слишком жуткий и пустой, чтобы быть смехом. — Они испоганили меня, Стиви, — говорит он. — Они так меня испоганили. С расцветающей, целенаправленной мощью Стив надеется, что каждый, кто притронулся к Баки на той базе, сгорел заживо. А потом Баки шагает ближе, и ярость, захлестнувшая Стива, исчезает враз. Баки обхватывает его за плечи, но вовсе не так лихо, как вчера, а как-то неуверенно, нетвёрдо. У Стива ком встаёт в горле. — Баки, я… — Умолкни на секунду, а? — умоляет тот. Клонится лбом к шее Стива, но не касается его. А когда снова говорит, голос его охрипший. — Просто помолчи одну секунду. Стив, боясь, что его снова оттолкнут, обнимает Баки за талию. Чуть отстраняется и глядит на него, наконец по-настоящему смотрит. Он и Баки всегда… они называли это «практикой», или «там холодно снаружи», и Баки по-прежнему пытался устраивать двойные свидания, когда только мог; каждому по хорошенькой девушке, пусть даже ни одна не глядела на Стива. Баки всегда говорил: Стив найдёт себе девушку и поселится с ней, говорил так, будто всё это предрешено, – и потому Стив считал, что так будет. До этого дня. А теперь в нём расползается холодный ужас, что долгое, долгое время он упускал во всём этом что-то жизненно важное. Осторожно, не зная, что ещё сделать, Стив целует его. Бак застывает, точно вот-вот убежит. Стив стоит неподвижно, едва касаясь его рта, и то лишь потому, что Баки не сказал остановиться. А потом Бак отвечает на поцелуй, губы расходятся под губами Стива, горячо и открыто. Соприкасаются языки. Баки выдыхает низкий стон и впивается пальцами Стиву в бицепсы, жёстко даже через китель. Угол кажется странным и новым, Стив не привык быть настолько высоким, не привык пригибаться. Он так давно не целовал Баки. Месяцы. Он отчего-то забыл полноту его нижней губы. Всё наваливается разом. — Я думал, что потерял тебя, — оглушённый, Стив задыхается, — Бак, я думал… — Не потерял, — обрывает тот, и теперь уже Баки целует его, целует яростно. Стискивает плечи, обхватывает лицо, сбрасывает с головы фуражку и зарывается Стиву в волосы. Посасывает его нижнюю губу, прихватывает зубами. Стив едва выдерживает минуту искушения, а затем, удивлённый собственной силой, целует Баки по-настоящему, раздвигая его губы своими, вылизывая рот. Не успев осознать, что делает, тянет Баки к себе, бёдра трутся друг о друга через ткань. Он подталкивает Баки назад, пока они не врезаются в стол. Стив проталкивает колено ему между ног, сжимает бока и наконец слышит Баки, твёрдого и горячего, через слои шерсти. Из горла Баки вырывается болезненный звук — и Стив мгновенно роняет руки, понимая, что поздно, что он был слишком грубым, что стискивал до синяков. Как будто Баки без того мало досталось. Его окатывает виной: — Прости, мне жаль, я забыл, что я… — Господи боже, — отзывается Баки. Его глаза огромные и тёмные, рот зацелованный, припухший, и Стив теряется, на что ему смотреть. — Ради всех святых, не извиняйся! Баки целует его снова, жарче, медленней. Стив позволяет себя целовать. Осторожно возвращает ладони ему на бока. Они влажно толкаются друг другу в рот, и звуки — одни только звуки сводят Стива с ума. Он тонет в шелесте поцелуев и тихих вздохах удовольствия Баки. Тот прикусывает ему нижнюю губу, а потом расстёгивает пуговицу кителя и тянет молнию вниз. Кладёт ладонь ему на грудь — Стив отстраняется. — Не покажешь мне? — спрашивает Баки. Он смотрит на него тяжёлым тёмным взглядом, у него снова алый влажный рот, точно как прошлым вечером, и Стиву требуется несколько секунд прийти в себя и осознать, о чём тот просит. Сообразив, он вспыхивает. Затем отступает на шаг и снимает китель, отбросив его на диван. Баки пересекает комнату, закрывает дверь и запирает задвижку. А потом возвращается и короткими ногтями царапает его пресс сквозь рубашку. Выдыхает и, подняв голову, жмётся к уху полными, мягкими губами. По телу пробегает дрожь. — Боже мой, Стив, ты только посмотри на себя, — мурлычет Баки. — Снимай это, — хозяйничает Стив, расстёгивая его бушлат и отшвыривая на диван к мундиру. На Баки всё ещё эта рваная зелёная футболка, Стив тянет её наверх и тоже отбрасывает, удивлённый, как много Баки теперь может ощутить своими новыми ладонями. Баки, должно быть, тоже чувствует – прикусывает ему мочку уха, от его горячего выдоха Стив распахивает рот. Под нательной майкой Стив угадывает линии крепких, жилистых мышц, а опустив руки, обнаруживает, что его бедренные кости идеально ложатся в ладони. — Такой большой, — бормочет Баки. Стив знает: он не подначивает, он искренне изумлён. Баки влажно скользит ртом по челюсти Стива, и ещё ниже, и ниже. А потом повторяет, ткнувшись носом в шею: — Так покажешь? Отступив на шаг, Стив ослабляет галстук. Расстёгивает пуговицы парадной рубашки, а Баки вновь смещается к столу. Наталкивается рукой на что-то, хотя глядит при этом вниз. Это Кодак. Стив, замерев, следит, как Баки подхватывает камеру. — Знаешь, — задумчиво признаётся тот, — когда я только отплыл, я очень быстро понял, что у всех парней есть что-то от своих девчонок, ждущих дома. Письма, носовые платки, фотокарточки. Кто знает, куда ещё пошлют Капитана Америку? Меня-то уж точно вернут на передовую. На это есть примерно миллион ответов. Стив не может выдавить ни одного. — Оставишь мне что-нибудь на память? Они встречаются взглядами. Взгляд Баки настойчив, уж слишком настойчив. В нём отчаяние, которого прежде Стив не замечал. Баки нужно отвлечься, и Стив устроит кучу глупостей, лишь бы дать Баки то, что ему нужно. Он заканчивает с рубашкой, открывая белую нательную майку, и Баки, подняв Кодак, снимает. Стив отправляет рубашку на диван. Стягивает майку тоже и теперь стоит перед Баки в одних брюках и с жетонами на шее. Румянец начинает неуклонно сползать по ней вниз. — Почему ты себя не касаешься, — и это не вопрос. Кажется, будто у Баки пересохло в горле, глаза блуждают по обнажённой коже Стива, точно он голодал по ней. Стив проводит ладонью по груди. Не отрывая глаз от Баки, скользит рукой левей и выше и, поймав сосок, перекатывает его между большим и указательным пальцем. Ощущение нарастает, жар копится глубоко в животе. Прикусив нижнюю губу, Стив откидывает голову, тягучее удовольствие путает и размывает мысли. Он снова слышит щелчок фотокамеры и открывает глаза. То, как Баки впивается взглядом, придаёт ему дерзости. Не в силах больше сдержаться, Стив тянется вниз свободной рукой и сжимает член через ткань, облегчая невыносимое, сладкое горение в теле. Неудивительно, что становится только хуже. — Блядь, — выдыхает Баки, его голос хрипит. Он делает ещё один снимок и, Стив слышит, перематывает плёнку. — Кто-нибудь говорил тебе, что перед камерой ты становишься шлюхой, а, Роджерс? Стиву кажется, он покраснел до самого пупка. Что, впрочем, его не останавливает; он почти шипит, жестко проводя ногтями по упругой коже между бёдрами: — Надо же как-то продать акции? — ухмыляется он. Баки запечатлевает и это. — Снимай их, — и перезаряжает плёнку. Стив послушно раскрывает пряжку, расстёгивает брюки. Уже собирается стащить их вниз, когда Баки говорит: — Нет, постой, чёрт, оставь так. Стив… Брюки едва висят на бёдрах, Стив застывает, большими пальцами подцепив ремень. — Повернись, — голос Баки густой, опасный, жар его почти ощутим, и от него тянет в паху, глубоко и сильно. Стив не может думать ни о чём другом, только повиноваться, и он повинуется, мучительно осознавая, как Баки любуется на приоткрывшиеся изгибы его задницы. — А теперь посмотри на меня, Стиви, — тот почти урчит. Стив оборачивается и через плечо робко встречается взглядом – но не с Баки, а с камерой. Щёлкает аппарат. Стив покусывает нижнюю губу и ждёт указаний. Наконец Баки решает: — На диван. Стив шагает влево и садится, удивляясь, как не запутался в собственных ногах. Обшивка чувствуется жёсткой, трётся о задницу. Он поднимает взгляд на Баки, тот медленно подходит. Пинает Стива по ногам, пока он не разводит бёдра широко. Приятно видеть, как Баки снова возвышается над ним. Стив через ткань ухватывает его под ягодицы, остро сознавая, как выглядит сейчас, твёрдый, раскрасневшийся, смущённый. Как близко ширинка Баки к его лицу, контур члена вкусный и большой. Баки умеет очаровывать, но также умеет принуждать. Стив думает: он сделает всё, что тот скажет. — Продолжай. Потянувшись, Стив спускает брюки до колен. Член шлёпается на живот прямо под пупком, головка мокрая и твёрдая на коже. Бак издаёт гортанный звук, по-дурацки громкий, учитывая, что между ними и всем лагерем лишь хлипко запертая дверь. — Ну же, — всё равно просит Баки, — давай, только взгляни на себя: я же вижу, как тебе хочется. Стив оборачивает вокруг члена правую ладонь, сжимает. Трёт большим пальцем головку, и влага течёт, капает, пачкает пальцы его собственной смазкой. Её становится больше, и Стив чувствует себя грязным. Втайне он обожает это. Стив смотрит в камеру, Баки делает снимок. Перематывает плёнку, и Стив внезапно сознаёт, что делает, что позволяет делать Баки, чего хочет от Баки. От осознания удовольствие бежит по телу волнами. Стив распахивает рот в беззвучном всхлипе и гладит себя уже целенаправленно, откинув голову назад. Он слышит камеру. И тут же слышит, как она стучит о кофейный столик. Баки скользит по его телу, сталкивается с ним в поцелуе. Стив сильней вцепляется ему в плечи, и тот устраивается между его раскинутых ног, ткань шерстяных брюк царапает по члену. Стив стонет в голос, не может удержаться, и Баки впивается в губы острей, чтобы замолчал. Это больно; шерсть слишком грубая, он слишком чувствительный, у Баки слишком острые зубы – и Стив обожает это. Просто обожает и готов кончить уже так, всхлипывая Баки в рот и потираясь членом о член Баки через штаны. Но Баки вдруг отстраняется, отводит бёдра. — Вот сукин сын, — Стив глотает воздух, — Бак… — А ты всё так же краснеешь до кончика члена, — урчит тот, подталкивая его нос своим. Ведёт указательным пальцем вдоль большой венки на стволе, сосредоточенно растирает её. — Такой влажный, — шепчет он, — всё для меня, Роджерс? — Не вижу тут никого больше, — отзывается Стив. — Заткнуть бы тебя, — развратно выдыхает тот и вновь целует, теперь они оба кусаются. Баки становится на колени между его ног и слизывает капли пота из впадинки на шее. Ладони Баки, чересчур горячие, исследуют его новый торс, короткие ногти царапают мышцы пресса. Баки забирает в рот сосок, и Стив выгибается в спине, крепко закусив ребро ладони. Баки склоняется всё ниже. Оставляет насыщенно-красный засос в ямке у правого бедра; боль расцветает и преображается. Стив стискивает в кулаке его тёмные пряди, когда тот принимается покусывать внутреннюю сторону бедра, сначала левого, а после – правого. Он посасывает нежную кожу до тех пор, пока ноги Стива не начинают подрагивать. При всём желании Стив сейчас едва ли смог бы подняться. Баки вонзает зубы почти у самого паха и одновременно оборачивает ладонь вокруг члена, впервые за прошедшие семь месяцев. — Чёрт, — от всего сердца выдыхает Стив, дрожа. Но всё меркнет в сравнении, когда Баки секундой позже забирает его в рот, так глубоко, как только может. Когда-то Баки мог принять его всего. Но не теперь. Он вскидывает взгляд на Стива, давно убеждённого: Джеймс Барнс – единственный человек на земле, способный ухмыляться с членом во рту. И начинает сосать, осторожно, обхватывая языком головку. Совершенно безотчётно, Стив жёстче сжимает в кулаке его пряди. Баки стонет и пропускает его ещё глубже. Звук приглушён, но Стив ясно слышит вибрацию, пробежавшую вверх к животу. Он обеими руками зарывается Баки в волосы и распахивает рот, видя, как эти губы, такие полные и мягкие, расходятся, расходятся и вновь забирают его внутрь. Баки стонет громче, жмурится, и Стив понимает, что снова тянет его за волосы. Но тот не требует остановиться, и Стив не останавливается, тянет сильней. Баки крепче вцепляется ему в бёдра, и Стив чувствует, как тот сглатывает вокруг головки — настолько она глубоко. Ему так тесно, что он, кажется, умрёт. Румянец расцвечивает скулы Баки. Стив не слышит ничего, кроме стука собственного сердца — и тех порнографических звуков, что Бак издаёт, глотая, мыча и посасывая, бёдра сами собой подаются наверх. У Баки такой горячий влажный рот, и губы такие алые. Теперь он покачивает головой, и головка бьётся ему в горло на каждом движении. Баки заглатывает так много, как только может, и с силой сосёт, отстраняясь. Он взглядывает на Стива сквозь ресницы. Обхватывает член рукой и мягко посасывает кончик, проскальзывая языком по щели, ещё и ещё. — О мой бог, — Стив задыхается от восторга, — чёрт, вот чёрт… А потом Бак призывно открывает рот и начинает дрочить ему, жёстко, крепко и горячо, ладонь скользит от слюны и его собственной влаги. Потирает языком под головкой, там, где нужно больше всего, и Стив, не успев осознать, кончает, глядя, как член резко дёргается и брызжет Баки на язык, на подбородок, на полную нижнюю губу. Стив неудержимо стонет от зрелища, стискивает Баки волосы. Тот снова забирает его в рот, как можно глубже, и мягко ласкает. Стив слабо стонет, кончив, глаза почти закатываются от окружающей его жаркой влаги, как будто Баки хочет всё, до последней капли. Бак рядом с ним весь путь на землю, вылизывает его до тех пор, пока Стиву больше нечего отдать. Грудь Стива вздымается, проступивший пот холодит крестец. — Господи, Баки, — еле бормочет он. Разжимает хватку в волосах и смутно надеется, что не поранил его. Баки зарывается носом ему в пах, открытым ртом хватает воздух. На нём повсюду сперма. Стив поглаживает его по волосам, пропускает пряди сквозь пальцы. — Иди сюда, — направляет Стив, притягивая Баки за руку. Одним движением тот оказывается у него на коленях, вжимается ртом в местечко под ухом. Его дыхание сбивается, пока они оба воюют с ремнём. Стиву наконец удаётся расстегнуть и стащить его брюки. Он целует Баки в губы, обеими руками стискивает его ягодицы и тянет на себя, невозможно близко, их жетоны звенят в бездыханной тишине комнаты. Член Баки упирается ему в пресс, и Стив берёт его в ладонь. Бак цепенеет. — Баки? — Стив отклоняется, но Баки тут же прячет лицо у него на шее. Его трясёт. Взволнованный, Стив гладит его спину ладонями. — Бак? Тот поднимает голову, и Стив с облегчением видит его глаза. Широко распахнутые. Немного испуганные, немного изумлённые. — Ты просто… — пробует Баки, тяжело сглатывает. Стив терпеливо ждёт, сердце застряло в глотке. — Просто знай, что последний, кто ко мне прикасался, втыкал в меня иголки и требовал национальных секретов, — произносит он. Стив легко переводит это. Баки напоминает себе, что это Стив. Просто Стив, только Стив и никто другой. Тот, кто не хочет причинить ему боль. Стив давит комок в горле и говорит: — Как скажешь, Бак. Мгновение тот молчит, глядя на Стива как тогда, на заводе Гидры. Словно не уверен, что он здесь. Когда становится ясно, что Баки ничего не ответит, Стив говорит за него: — Можно тебя поцеловать? — спрашивает он. И осторожно улыбается: — Знаешь ли, ты лучшая девчонка на танцполе. Глаза Баки распахиваются невозможно широко, а потом он пихает Стива в плечо, довольно жёстко. Он хихикает, и снова всё в порядке, глаза блестят, нос в дюйме от носа Стива. — Господи, — он всё ещё смеётся. — Ты!.. Стив ловит момент и целует снова, Баки улыбается ему в рот. Выходит немного неуверенно, но хорошо. По-настоящему хорошо. Стив гладит Баки по бокам, мускулы так и ходят под ладонями. Стив отыскивает ушибы, и ссадины, и порезы — они уже стали зарастать. Бормочет Баки в губы: — Можно к тебе прикоснуться? Баки не находит ничего остроумного в ответ: — Угу, — шепчет он, и Стив тянется вниз и осторожно берёт его в руку. Целует Баки в шею, зарывается носом, дышит им, пока приводит к разрядке. Баки пахнет резким мылом, папиросами и вчерашним пьянством; он скользит руками Стиву в волосы, а сам откидывает голову. Стив вылизывает его кадык, щетина колется на языке. Потягивает его член, и Баки стонет, звук теряется в горле, – и кончает под руками Стива. Вздрагивает, ещё и ещё, и Стив гладит его всё это время, мягко посасывая кожу под челюстью и наслаждаясь толчками горячей плоти в руке. Он позволяет Баки тянуть себя за волосы и до боли стискивать бёдра коленями. Всё, что захочет. — Говорил же, — Баки ловит дыхание и наконец ухмыляется искренне, Стив так любит эту ухмылку, — давно у меня ничего не было. Стиву удалось доставить Баки удовольствие, такое сильное, что тот не справился с собой. Что стонал в голос и забрызгал их обоих. Это радует Стива самым основным и великолепным образом. — Разве я жалуюсь? Мгновение Баки глядит на него, прямо в глаза. — Да не похоже, — уступает он. И вздёргивает бровь: — Я опять тебя завёл? Это правда, Стив опять твердеет. Раньше такого не случалось никогда. В рекламном туре он провёл одну горячую ночь в Лос-Анджелесе — ну… это была долгая ночь, только он и запертая дверь. Но… — Звучит неплохо, но не можем же мы… ну. Стив смолкает, и Баки ухмыляется: — Остаться здесь и трахаться весь день? Стив что есть сил старается не покраснеть. Вот вечно он, стоит Баки так заговорить об этом. Баки смотрит на него ещё секунду и целует, быстро, невесомо, перед тем как скатиться с колен и приняться за брюки. Стив делает то же самое и, уже взявшись за молнию, вспоминает, чем покрыта его ладонь. Он корчит рожу и пару мгновений размышляет, как быть. Наконец тянет подушку с дивана и вытирает об неё руку, чувствуя себя ужасно виноватым, в то время как Баки веселится над ним в открытую. Стив поднимает глаза, собираясь ответить, но дыхание перехватывает у самого горла. Бак ухмыляется той самой нахальной улыбкой, которую бережёт только для Стива. Пряди падают ему на глаза, со щёк не сошёл румянец разрядки. Немыслимо представить, что Стив его почти потерял. Немыслимо, как восход солнца на западе. — Что? — спрашивает Баки. Стиву приходится сглотнуть. — Мать его, Бак, — говорит он болезненно, — я думал, ты… — Чёрта с два, — перебивает тот. А потом ухмыляется и подмигивает, будто не заставил весь мир Стива вертеться вокруг своего мизинца. — Роджерс, мне что, нужно разъяснять? Как бы тебе ни хотелось, ты никогда от меня не избавишься.