От плоти моей и крови моей

Не было никого красивее волчицы, собирающей свою жатву в подлунном лесу. Не было никого свободней волчицы, подставляющей морду свежему ветру. Не было никого счастливей волчицы, мирно дожидающейся рассвета. Они пришли за ней и сделали ее уродливой и несчастной рабыней, посаженной на цепь. Она пришла. И все в мире изменилось.

* * *

Руби умела заметать следы. Приняв свою волчью сущность, смирившись с тем, что иногда ее организм требует сырого мяса, она уходила в лес раз в месяц и оставалась там ровно столько, сколько было нужно. Те ощущения, что она испытывала в облике зверя, нельзя было сравнить ни с чем. Даже смерть Питера, долго терзавшая ее, постепенно отошла куда-то в тень и растворилась в настоящем, которое было пропитано острыми запахами, стремительным бегом и воем, разрывающим горло. Становясь волком, Руби позволяла себе ту свободу, что никогда не досталась бы ей в человеческом облике: люди оставались зависимы от традиций, от феодалов и от самих себя. Все это претило натуре Руби, и она, быстро пережив шок от своих убийственных наклонностей, поняла: лучшего подарка судьба ей сделать не могла. Печалило ее только то, что даже собственная бабка не хотела мириться с такой внучкой и делала все, чтобы помешать Руби каждое полнолуние уходить из дома. Но Руби знала, как правильно ускользать, и луна терпеливо дожидалась ее, зависнув над черным лесом. Зимой было особенно хорошо. Свежий, хрустящий под лапами снег; прозрачный, тонкий воздух; холод, маленькими снежинками опускающийся на нос. Руби огромными скачками бегала по занесенным полям, резвилась и играла, наслаждаясь волей. Да и охотиться зимой было не в пример слаще: добыча почему-то казалась особенно вкусной. Руби никогда не ела людей. Не после Питера. Убивала – да, когда они шли на нее с вилами и факелами, сыпля проклятиями; разрывала на куски и оставляла мясо обычным лесным волкам, которые старались к ней не подходить и лишь подбирали объедки. Люди ненавидели оборотня, поселившегося в их местах, и однажды Руби узнала, что за ее голову дают неплохую награду. Более чем неплохую. В тот день она покинула родной дом и ушла куда глаза глядят, поклявшись не возвращаться и не подвергать бабку опасности. До следующего полнолуния она скрывалась в лесах и лишь на исходе предпоследнего дня наткнулась на Белоснежку. Обе они обрадовались встрече, хоть и выяснили тут же, что занимаются одним и тем же. – Королева назначила за меня награду, – мрачно вздохнула Белоснежка. – Люди из моей деревни заплатят за мою голову, – не менее мрачно отозвалась Руби. Они обменялись понимающими взглядами, затем рассмеялись. – Мы могли бы разбогатеть! – воскликнула Руби. Белоснежка покачала головой. – Для этого тебе придется лишиться головы, а мне, полагаю, сгореть на костре. Руби согласилась, что это плохой вариант. Они пробыли вместе ровно один день, до того момента, как Руби начала превращаться. Боясь за Белоснежку, она попросила ее уйти, пообещав, что отыщет ее позже. Однако велико было удивление Руби, когда она очнулась совсем не там, где засыпала: первые дни после возвращения человеческого облика память терялась где-то в прошлом; Руби не сразу припоминала, что делала, будучи волком. Вот и сейчас она тряхнула толстыми цепями, приковавшими ее к сырой каменной стенке, гадая, что именно произошло. Страха не было, лишь недоумение, как именно она позволила себя схватить. Долгое время Руби оставалась в одиночестве. Камера ее была маленькой и узкой – должно быть, три шага в длину и два в ширину, – с низким потолком и крошечным окошком под ним, сквозь которое едва можно было бы протиснуть руку. В вечном полумраке Руби видела не так уж и хорошо, тем более что ее превращение завершилось недавно, после такого ей всегда требовалась пара дней, чтобы научиться снова быть человеком. Она сидела, прижавшись к стене, и время от времени позвякивала цепями, вяла гадая, кому же потребовалось запирать ее, в то время как стоило бы просто отрубить голову и получить деньги. Наконец заскрипела открывающаяся дверь, и заморгавшая от хлынувшего внутрь света Руби увидела непонятный силуэт, застывший на пороге. Человек – это явно был человек – долго рассматривал пленницу, затем, отвернувшись, негромко сказал что-то стоящему за ним. Руби напрягла слух, но ничего не услышала: чувства все еще подводили ее, они вновь обострятся лишь к следующему полнолунию. Спустя пару мгновений кто-то шагнул к ней в камеру, держа в руке ярко горящий факел. Руби зашипела от боли, когда масло случайно капнуло ей на руку, но стражник – в такой одежде это мог быть только он – не обратил на нее никакого внимания: он ключом отомкнул замок, сдерживающий цепи, и велел Руби подняться. Она покорилась, понимая, что пока что слишком слаба для сопротивления. Как неудачно все сложилось… если бы ее схватили на пару дней пораньше… Руби отвели в другое помещение – более сухое и просторное, вот только темницу оно от этого напоминало не меньше. Там ее вновь приковали: на этот раз не к стене. Ее уложили лицом вниз на узкую скамью и развели руки и ноги в стороны, натянув цепи. Руби не задавала вопросов, лишь разглядывала черные одежды стражников и силилась припомнить, где именно видела такие. Она понимала, что тот, кто придет следом, непременно что-то потребует от нее. Быть может, сделка устроит их обоих, зачем тратить силы на сопротивление раньше времени? Возможно, страх и сидел где-то внутри, но сейчас Руби его не чувствовала: волк был еще жив в сердце, а волки не боятся. Когда она вошла, Руби почуяла ее сразу, даже невзирая на притупленные ощущения. Сначала уловила удушливую волну дорогих духов, маскирующих ее естественный аромат, затем услышала шелест платья и только потом увидела. Королева. Та самая, что охотилась на Белоснежку: темноволосая, темноглазая, с презрительным изгибом губ и бровей. В облике ее, хоть и красивом, все же было что-то жуткое, хотя Руби знала: на свободе она сломала бы ее без труда. Может быть, это и было жутко: что Королева была свободна, а Руби – нет? Она жестом отослала прочь всех стражников, подождала, пока закроются двери, и приблизилась к Руби, которой давно стало неудобно держать голову на весу. Но она хотела смотреть на Королеву, видеть ее, знать, что она задумала. Вот теперь страх шевельнулся под кожей, холодком пронесся по спине, заставив сжаться пальцы в кулаки. Королева ходила кругами и молчала, а Руби пыталась следить за ней и тоже молчала. Но кто-то должен был начать первым. – Белоснежка. Руби понимающе усмехнулась. Королева должна была увидеть эту ее усмешку. Понять, что Руби ничего не скажет. Но Королева попыталась снова: – Ты скажешь мне, где она. Руби молчала. Она лежала, опустив голову, прижавшись щекой к занозистой скамье. Не нужно было гадать, для чего ее привязали именно так. Руби не боялась боли, но ожидание никогда не приносило положительных эмоций. Тем более ожидание пыток. Наконец Королева ударила ее, хлестнула сплетенной из магии плетью, оставившей яркий кровавый след на спине, там, где порвалась ткань платья. Затем хлестнула снова и снова. Досчитала до десяти и остановилась, явно любуясь своей работой. Руби выгнулась в последний раз, закусив губу до крови: словно ее мало вытекло из нее. Она не закричит. Не доставит удовольствия, не размякнет и не сорвется. Губы ее будут плотно сомкнуты, а кулаки – сжаты, тело же – напряжено и готово к новым ударам. Проклятая ведьма! Она наверняка кинула в морду волку сонный порошок, чтобы схватить его. Никто не научил ее играть честно. Зато она научилась выигрывать. Королева обошла скамью кругом и опустилась на корточки перед лицом Руби, взялась рукой в перчатке за ее подбородок. – Глупая девчонка, – почти нежно сказала она. – Выдай мне ее. Наведи на след, или я сделаю так, что ты пойдешь по нему сама, и эта охота будет преследовать тебя до конца твоей звериной жизни. Руби содрогнулась и зажмурилась, словно боялась даже представить все то, что так убежденно говорила ей Королева. Слова жалили больнее удара, а мысли о том, что Королева может натравить ее на Белоснежку… – До следующего полнолуния ты ничего не заставишь меня сделать, – слова сорвались с губ вместе с каплей крови, и Королева брезгливо отдернула руку. Руби засмеялась, снова прижимаясь щекой к скамье. Спину жутко саднило и жгло, но осознание маленькой власти над всемогущей Королевой позволяло без труда переносить боль. В самом деле, никто не мог управлять оборотнями. Иногда не могли даже они сами. Стала бы Королева счастливее, если бы ей удалось подчинить хотя бы одного зверя? Руби еще смеялась, когда невидимые, но очень прочные веревки обвились вокруг ее тела и принялись выдавливать дыхание. Королева стояла рядом и с удовольствием наблюдала, как ее магия врезается в Руби, рассекая кожу и разбрызгивая кровь, как извивается на скамье пленница, бессильная против злых чар. Руби пыталась кричать, но волшебство заткнуло ей рот, запихнув обратно все те крики, что вспарывали горло своей силой. Руби почти не могла дышать и двигаться, перед глазами ее плясали разноцветные пятна, а уши будто заложило. Наконец Королева прекратила издевательства и подошла ближе, склонившись. – Ты думаешь, все это доставляет мне удовольствие? Вовсе нет, – шепнула Королева на ухо, и уставшая от боли Руби по ее прерывистому дыханию поняла: ложь. Королева лжет, чтобы не выдать своей предвкушающей дрожи, чтобы не показать, как сильно нравится ей причинять боль тому, кто не может ответить, как хочет она властвовать и над телом, и над разумом. Потому что только это позволит окружающим ни разу не усомниться в величии Королевы. Руби застонала, когда магические веревки соскользнули с ее тела, не преминув обжигающе проехаться по свежим порезам, и выдохнула, выпуская из себя хоть часть боли. Королева вновь обошла ее скамью кругом, а остановившись, сказала: – У меня есть целый месяц, чтобы убедить тебя, волчица. Как думаешь, сколько мне потребуется дней? Она ушла, оставив Руби лежать, и та лежала так очень долго, постепенно смиряясь со своей болью. Руки и ноги немилосердно затекли, Руби заплакала, когда пришедший стражник ослабил цепи. Острые иглы закололи приходящее в себя тело, но двигаться было больно еще и оттого, что никто не подумал заняться ее спиной. Видимо, той предстояло заживать самостоятельно. Будь у Руби возможность обернуться зверем, она бы скинула с себя истерзанную плоть, заменив ее волчьей, а после возродилась бы здоровой. Но до этого момента следовало ждать – и долго. Руби ждала. Терпеливо считала дни и молчала, когда Королева приходила к ней. Каждый вечер и каждое утро они встречались: упрямый оборотень и насмешливо-уверенная в своей силе правительница. Руби не строила иллюзий и сразу знала, что Королева станет приходить к ней не для разговоров. Впрочем, во вторую их встречу Королева все же попыталась еще раз. – Я отпущу тебя сразу, как ты скажешь, – проговорила она как можно ласковее, будто надеялась, что после всего произошедшего Руби поверит ей. – И ты сможешь и дальше бегать по лесам волком. Руби понимала, что Королеву перетряхивает от осознания: она не может заставить Руби перекинуться. Если бы могла, та уже мчалась бы по следу Белоснежки, высунув язык. Но магия оборотней имеет иную природу, нежели чем черное волшебство Королевы. И именно это сохраняло Руби жизнь. Жизнь. Но не свободу. Королева истязала ее. Убедившись в собственной – хоть и временной – беспомощности, она вспомнила про свою силу, про свою власть, и Руби познала на своей шкуре всю затаенную мощь ненависти, которую Королева испытывала к Белоснежке. В ее арсенале были пытки физические, которые перенести было гораздо легче, чем остальные, основанные на насильно вернувшихся к жизни воспоминаниях. Раз за разом Руби под чутким руководством Королевы и ее магии представляла себе, как разрывает Питера, своего жениха, как лакомится его плотью, как жадно лакает кровь, сочащуюся из страшных ран. Руби рычала и бросалась на смеющуюся Регину в попытке дотянуться до ее горла, но прочные цепи всякий раз останавливали рывок. Руби терпела и копила силы, продолжая считать дни, которых становилось все меньше. Королева еще не знала, сколь быстр может быть волк. В прошлый раз Руби застали врасплох, но в этот она не сдастся без боя. Магия алого, живого сердца или волшебство черного насквозь – что окажется сильнее? В один из дней Королева сменила тактику. Она, как и прежде, оплела Руби невидимыми веревками, но в этот раз они затянулись слабее, чем всегда: не до боли, не до крови. До полнолуния оставалось пять дней, чувства уже обострялись, и Руби отлично чуяла, чего именно хочет неспешно приближающаяся к ней Королева. Понимание заставило Руби оскалиться и хрипло засмеяться. Все они – и женщины, и волчицы – подвержены циклам. У Королевы есть свой. И, вероятно, ей захотелось испытать нечто новое. Подразнить зверя, проверить себя. Руби не дрогнула, когда Королева опустилась перед ней на колени, смяв дорогое платье, испачкав его в той грязи, в которой все это время жила Руби. Не дрогнула она и тогда, когда Королева, почти нежно взяв ее ладонью за горло, прижалась к губам своими губами, и Руби ощутила вкус терпкого вина, наверняка алого, словно кровь, словно помада Королевы, словно ее наряды. Королева боялась к ней идти? Ей пришлось подбодрить себя знатной порцией алкоголя? Веревки сжали засмеявшуюся Руби сильнее, оборвав смех. Королева прервала поцелуй и с любопытством заглянула в глаза пленницы. – Ты ведь знаешь, что я могу сделать с тобой, верно? – пробормотала она, и по ее вздымающейся груди Руби поняла: Королева не просто может. Она хочет. Она нетерпеливо ждет, чтобы Руби сделала первый шаг, тогда она сможет выдать свою похоть за наказание и остаться непричастной к извращению. Руби щелкнула зубами, не планируя сдаваться без боя, и в тот же миг магией с нее сорвало остатки платья. Она осталась голой, и волшебство опустило ее на колени, разведя в стороны руки и ноги для пущего удобства. Руби вся пульсировала, но не от возбуждения, которым была пропитана Королева. От предвкушения борьбы, до финала которой оставалось все меньше времени. Смуглое тело Руби было напряжено, волоски встали дыбом, мышцы обозначили свой рельеф, и во взгляде Королевы, устремленном на нее, проступило восхищение. Руби щелкнула зубами вновь, показывая, что подходить к ней опасно, и магия зашила ей рот, после мягкой ладонью пробравшись между ног. Королева жадно смотрела, как Руби гневно извивается, не в силах стряхнуть с кожи чужие прикосновения, и тихо смеялась. Раздувающиеся ноздри Руби забились запахом чужой похоти, и самое мерзкое заключалось в том, что Руби поймала себя на мысли, как хорошо было бы заставить Королеву убегать: не для еды, не для устрашения. В один миг Королева навалилась на нее удушливой волной, зажала между собой и волшебством, дрожащими руками спустилась по извивающемуся телу и твердыми пальцами вошла туда, куда Руби пускала лишь Питера. Движение ее было лишено ласки, напротив, она вдвинулась в Руби со всей возможной жестокостью, показывая, кто здесь хозяин. Все усилия связывающей магии рассыпались прахом: взвыв от новой боли, до того неизведанной, Руби на мгновение запрокинула голову, набираясь сил, а затем, изловчившись, впилась зубами в основание шеи Королевы, страстно желая выдрать кусок мяса и пустить кровь. Крик Королевы стал ей лучшей наградой, а мгновенная пустота между ног принесла облегчение. Королева отшатнулась, забыв встать с колен, и вскинула руки, потом засмеялась. – Ты в человеческом облике, Руби, думаешь, что я тоже стану человеком? Она продолжала смеяться, зажимая ладонью рваную рану, но из-под пальцев продолжала вытекать кровь, а в темных глазах пульсировал откровенный страх. Королева все еще не управляла волками и их магией. Она не смогла бы справиться с этим. Руби оскалилась, по губам ее стекала чужая, сладкая кровь, будоражащая обоняние. – Тебе бы не помешало, – прорычала она, опускаясь на четвереньки: магия ослабила путы. Или же то была Королева, которая все еще стояла на коленях перед своей пленницей и сверлила ее пронзительным взглядом. Руби улыбнулась ей и облизнула губы: нарочито медленно, с далеким удовлетворением глядя, как что-то смутное отразилось в выражении лица Королевы. Обе они были хищницами. Зверьми. А в стае – свои законы. В стае есть сильные и те, кто им подчиняется. И никаких масок. Она пришла через несколько дней, накануне полнолуния, и Руби обостренным чутьем поняла сразу: не Королева открыла двери в ее темницу. У этой женщины появилось имя. Все это время Руби сидела голой в темнице, и ей приносили лишь воду, словно настраивая на предстоящую охоту. Руби чувствовала пульсацию энергии под кожей и жмурилась от удовольствия, не в силах стряхнуть с себя предвкушение, пусть даже охота эта могла бы стать смертельной для всех, кто принял бы в ней участие. Женщина с именем вошла в камеру и закрыла за собой дверь. «Регина», – вспомнила Руби. Регина. – Твой последний шанс, волчица. Регина больше не выглядела Королевой. Случилось ли это оттого, что она побывала внутри Руби, или потому, что Руби попробовала ее на вкус – кто знает? Так или иначе, но Регина отныне выглядела обычным человеком. Почти обычным. Руби почуяла это в ней. Втянула носом запах и нетерпеливо задрожала. Запах был знакомым, пусть и чуть отличался от ее собственного, но так даже лучше. Регина остановилась, будто запнувшись. Лицо ее было бледным, глаза чуть запали. Укус на шее смотрелся слишком ярким и слишком большим, будто разросся за прошедшее время. – Я спрошу тебе еще раз… – Я тоже спрошу тебя, – низким голосом перебила ее Руби и встала, выпрямившись в полный рост. – Тебе уже хочется сразиться в скорости с ветром? Регина ощутимо дрогнула, когда услышала вопрос, и что-то неясное заполнило ее взгляд. Ее рука поднялась вверх, пальцы осторожно коснулись оставленного укуса. Руби улыбнулась. Она не знала, почему у нее получилось. Не знала, сумеет ли она когда-нибудь повторить такое. Но сейчас ей было важнее всего то, что Королева завтра встанет на четвереньки вместе с ней, и этого уже не отменить. Из пленницы Руби превратилась в хозяйку, и это произошло тогда, когда Королева решилась поиграть так, как не играла раньше. – Это не случится, – выдохнула Регина в страхе и попятилась было, но остановилась в последний момент. – Этого не будет! – Это будет, – пообещала ей Руби, подходя, потому что длина цепи позволила ей это. – Это будет, и я залечу все свои раны, а ты впервые познаешь томительную боль абсолютной свободы. Регина дрожала, не отводя взгляда от Руби. Вокруг нее слабо роилась магия, которую сегодня никто не собирался пускать в ход. – Ты ведь сделала это специально? – спросила Регина очень тихо. – О, сестра, – выдохнула Руби и, подавшись вдруг вперед, длинно лизнула щеку Регины. – Не спрашивай меня о том, о чем пока не хочешь знать. Она подумала: вряд ли Регина успела понять, что подчиняться ей нравится больше, чем властвовать. Что игра привлекает ее сильнее, чем результат, ведь иначе Белоснежка давно бы уже гнила в могиле, а Руби развлекала бы гостей в виде чучела. Что она не позволила бы себе подойти так близко, если бы не хотела, чтобы Руби укусила ее. Что чужая свобода приманила ее к себе. Цепи вновь звякнули, когда Руби подступила к Регине еще ближе, так, чтобы прижаться грудью, чтобы обхватить руками, чтобы втянуть носом чужой пряный запах, который ночью сведет Руби с ума окончательно. Регине больше не нужна будет Белоснежка – Руби позаботится об этом. Регина больше не вспомнит про свою корону – Руби сплетет ей новую из корней. В глазах их отразятся звезды, и слаще меда покажется им родниковая вода. Руби крепче обхватила несопротивляющуюся Регину. Скоро она помчится по ночному лесу, пытаясь обогнать луну. И не будет никого красивее, свободнее и счастливее волчицы, что побежит по этому лесу бок о бок с ней.