Радуга в стакане

– Ты сегодня опять не придешь на тренировку? – вместо приветствия спросил Касамацу. Если бы Имаеши сказал, что ожидал услышать именно это, то соврал бы, точно. Хотя то, что за десять минут до начала тренировки Касамацу вообще поднял трубку, уже было большой удачей. – Прости-прости, опаздываю, – быстро проговорил Имаеши и перекинул трубку в правую руку. Пальцы левой уже немели от холода. Все-таки бегать по магазинам в декабре в одной спортивной куртке было не самой лучшей идеей. Плечи закаменели от холода, в промокших насквозь кроссовках хлюпало и чавкало, а зонт Имаеши и вовсе умудрился где-то потерять и теперь бежал по тротуару близко-близко к домам, прячась от дождя под балконами и навесами. Дождь тем временем быстро перерастал в ливень, становился тяжелей, яростнее, словно небо не выдерживало и рвалось под напором воды. На том конце тяжело вздохнули и завозились. Касамацу недовольно молчал, ожидая продолжения разговора. – Ты тоже не идешь, – обрадовал его Имаеши и услышал долгий терпеливый выдох. Касамацу подбирал слова для нравоучений. Имаеши поспешно добавил: – Это не я так решил – это тренер назначил нам всем трехдневные каникулы в честь тех, кто не успел закрыть сессию. – Но я успел, – возразил Касамацу вяло, без особого энтузиазма. Имаеши, почувствовав слабину, поспешил вставить еще слово: – Я в тебя верил. Ты всегда все делаешь вовремя – не то что я. А у меня и с экономикой проблемы, и по управлению допуск никак не могу получить. Жизнь полна незаслуженных несправедливостей… – Я понял, – скороговоркой перебил его Касамацу. Имаеши услышал, как где-то в глубине комнаты что-то зашипело. – Чего ты хочешь? Имаеши притормозил возле лужи и неудачно вписался в поворот к переулку – на правом кроссовке остался длинный грязный след. Пожилая женщина с полупрозрачным зонтом осуждающе покачала головой. Имаеши виновато улыбнулся и передернул озябшими плечами. – Никуда не уходи, ладно? – попросил он, и внутри все сжалось в предвкушении. – У меня есть для тебя подарок. Имаеши проскочил мимо высокого лысого мужчины, чуть не задел локтем одну из витрин и едва успел на зеленый свет перебежать улицу. Со всех сторон предупреждающе засигналили автомобили, лужа за спиной рассыпалась брызгами. – Ладно, – громко и просто ответил Касамацу. Имаеши представил себе его лицо, спокойное, слегка раздраженное. Как он пожимает плечами и хмурится, потому что вспоминает, что один в комнате. – Не бегай по дорогам. – Да, дорогая, – вдох получился неудачным: вода попала в рот, и Имаеши закашлялся. – Эй, все нормально? – Касамацу нервно выдохнул. – Эй! Эй… Шоичи? Имаеши остановился. Моргнул пару раз и спрятался под навес, прислонившись спиной к закрытой двери какого-то магазинчика. На секунду запахло печеным тестом и пряностями. – Скажи еще раз, – тихо попросил он, глядя прямо перед собой. Сердце бухало под языком, быстрое и беспокойное, как птица. – Назови меня так еще раз. – Шоичи, – послушно повторил Касамацу. Динамик зашуршал, что-то глухо стукнуло, и Касамацу тревожно выдохнул: – Шо-о-оичи… блин! Привет, Мияджи. Я перезвоню. Имаеши чертыхнулся и рассмеялся абсурдности ситуации. Как сейчас Касамацу будет оправдываться перед Мияджи, он не представлял, но очень хотел бы увидеть. Хотя Мияджи бы понял, точно. Это только Касамацу думал, что они двое великолепные конспираторы, а все вокруг глухи, слепы, воспитаны в лучших традициях худших боевиков и совсем ничего не замечают. На самом деле – Имаеши был уверен – знают уже все. А кто не знает – либо догадывается, либо Касамацу. Одно только письмо от Кисе Реты чего стоило. Имаеши до сих пор не смог его удалить и перечитывал, когда настроение было на нуле. Кисе писал, что рад за семпая, просил его беречь, а еще – позвать свидетелем на свадьбу. Имаеши каждый раз смеялся и чувствовал неловкость – казалось, будто их благословили. Сейчас Имаеши неловкости не чувствовал – только холод и дрожащее предчувствие, от которого немели кончики пальцев. Крохотный завернутый в целлофановую обертку сверток лежал за пазухой и иррационально грел. Подарочный пакет, яркий, с огромной нашлепкой марки слишком известного магазина, Имаеши выкинул на выходе из супермаркета – иначе Касамацу его дальше порога не пустил бы. Ожидание подогревало кровь, не давало замерзнуть окончательно. Имаеши бежал под проливным дождем, не замечая удивленные взгляды редких прохожих. Небо стелилось под ноги, затекало за шиворот и хлюпало в кроссовках. По горизонту раскатилась первая белая молния, и где-то вдалеке загрохотало. Охранник на воротах общежития только покачал головой и тут же понимающе улыбнулся: знаю, знаю, сам был студентом – бегал не меньше вашего. Имаеши чихнул вместо приветствия, смущенно улыбнулся и попытался встряхнуться. Крупные капли залили плитку холла, подмочили край ковра и задели уголок плетеной салфетки на столе. Комендантша всплеснула руками. – Ишь чего творишь! Негодник. Вот выселю я тебя, – она раскраснелась от возмущения и надула щеки. Седая немка, крикливая, встревоженная и с острым курлычущим акцентом, она была похожа на курицу-наседку, выпавшую из гнезда, хлопотливую и скорую на решения. Но Имаеши знал, как быстро она отходила и сколь многое могла простить любимым студентам. – Простите, Татяна, я все уберу, – Имаеши вскинул одну ладонь, второй прижимая к груди заветный сверток. Взгляд комендантши потеплел. Еще не старая, но с уже посеребренными волосами, Татяна находилась в том прекрасном женском возрасте, когда всех неразумных детей считают своими. Имаеши посмотрел из-под мокрой челки и втянул голову в плечи. – Иди уже, – Татяна махнула рукой и улыбнулась как непослушному ребенку. – Негодяй ты, Шоичи. – Спасибо, – Имаеши бросился к лестнице. – Я обещаю исправиться. – Только попробуй, – прилетело ему в спину прежде, чем он рванул наверх и кровь громко ударила в голову. Касамацу жил на третьем этаже, в 305 комнате. Самому Имаеши досталась 666, что быстро стало предметом многочисленных споров и подколов. Суса, заглянув однажды в гости, заметил, что Имаеши идет это число. Имаеши тогда подавился чаем: это был первый на его памяти случай, когда Суса попытался в открытую его подколоть. Все-таки девушка очень странно на него влияла, но не советовать же ему отыскать новую. Дверь в комнату Касамацу была приоткрыта, желтый свет заливал порог, вычерчивая светлый линолеум и кромку пыли у самого плинтуса. Имаеши остановился, не дойдя несколько шагов, и попытался отдышаться. В голову ударило бестолковое желание подойти тихо, незаметно открыть дверь и подкрасться сзади. Имаеши помотал головой, разбрасывая брызги и глупые мысли. Во-первых, такие шутки были опасны возможностью получить локтем под ребра. Это Имаеши уже проверял: тогда все закончилось вывихом плеча и долгим разговором о том, какой Имаеши бестолковый и безответственный. Именно тогда выяснилось, что Касамацу в детстве занимался какими-то боевыми искусствами и локтем заехал чисто на рефлексах – даже сам сообразить не успел. А во-вторых, Имаеши чертовски замерз для таких шуток. Ему хотелось тепла и ласки. И душа. И Касамацу. И можно все сразу. И нет, у него не слипнется. Касамацу повернулся на стук и улыбнулся, когда Имаеши вошел. У Имаеши до сих пор сердце перехватывало от такой реакции. Ужасно колючий, Касамацу трудно сходился с окружающими, долго учился доверять и упорно держал вежливую дистанцию со всеми вокруг. Но если для кого-то делал исключение – маленькое такое, крошечное исключение в одну человеческую единицу – то подпускал к себе так близко, что это пугало. Сам Имаеши привык не подпускать никого. Особенно тех, кого знал дольше остальных. Особенно тех, кого лю… О, нет, вот это точно вряд ли. Странные, не похожие ни на что отношения с Касамацу Имаеши привык считать привязанностью, но не более того. Так было спокойнее. – Я даже не буду спрашивать, что ты успел придумать, – Касамацу положил телефон на стол и подошел ближе. – Но ты можешь попытаться объяснить, почему ты так выглядишь. – Гулял, – беспечно ответил Имаеши и пожал плечами. – А ты? Касамацу выглядел… не сказать чтобы странно, особенно для тех, кто знал о его увлечении спортом. Но и привычным этот образ назвать было нельзя. Касамацу покраснел душным красным цветом и поправил боксеры. – Я в душ собирался, – он переступил на месте; Имаеши завороженно следил, как напрягаются обтянутые гетрами икры. – А у нас проблемы с водой. Кажется, авария на втором этаже. Обещали скоро все исправить. – Ааа, – Имаеши пропустил все, что Касамацу ему сказал. Потому что Касамацу в одних трусах, гетрах и майке в облипку все-таки умудрился покорежить его картину мира. Это было пошло и до того обыкновенно, что Имаеши только и мог моргать в восторженном оцепенении. Где-то здесь должна быть его хваленая саркастичность, где-то должна быть, не могло же ему настолько вышибить все пробки. Касамацу, все еще красный, попытался сунуть руки в карманы, не нашел карманы и хмуро глянул исподлобья. – Ну чего? – он неловко обернулся и посмотрел время на телефоне, он всегда становился неловким, когда начинал прятать глаза. – Ты разувайся и проходи. Блин, сколько ты налил! Что я Мияджи скажу? – Можешь сказать, что я потек от одного твоего вида, – предложил Имаеши, и у Касамацу загорелись даже кончики ушей. – Не боишься, что кто-нибудь войдет? – Мияджи на свидании. – А кто-нибудь кроме Мияджи? – Да нет, он обычно предупреждает всех, когда уходит. Всего пару раз было, чтобы ошиблись. Имаеши кивнул и попытался подавить вздох. Как хорошо, что Касамацу у него в отношениях прямой и бесхитростный, как рельса. Как хорошо, что Имаеши успел добраться до него первым. Мияджи, с которым Касамацу по счастливой случайности делил комнату, оказался соседом неожиданно тихим, вежливым и терпеливым. Они с Касамацу быстро сошлись на почве общих интересов и пересекающихся вкусов. В Мияджи была только одна проблема: после того, как из него ушло все подростковое и грубое, он стал болезненно, просто невыносимо красив. И с ним в жизни Имаеши появился один значительный минус: к Мияджи ходили девушки. Правда, был и плюс: девушки ходили именно к Мияджи. Приходили, по крайней мере. Потому что когда Имаеши попал на одну из их небольших вечеринок, то убедился, что и Касамацу перепадает куда больше внимания, чем он мог себе представить. Касамацу тогда сидел в углу собственной кровати, в окружении трех, кажется, студенток и мучительно краснел в попытках попасть ответами в задаваемые вопросы. И так очевидно обрадовался появлению Имаеши, что чуть не спалил их обоих. Двоих из тех трех девушек Имаеши потом еще дважды встречал в их блоке, даже в отсутствие Мияджи. Так что в ошибки временем или местом верил слабо. В отличие от Касамацу. Как хорошо, что он такой. Имаеши почувствовал в своих мыслях что-то унизительно похожее на ревность, и поспешно встряхнулся. Касамацу посмотрел на него с подозрением и затаенным вопросом. Промолчит, подумал Имаеши и вскинул бровь, когда Касамацу открыл рот. – Нет, ничего, – сказал Касамацу на выдохе. – Слушай, ты же так замерзнешь. Может, тебе чай сделать? Ты какой будешь? А, блин, у нас же нет чая. О, у нас какао есть. Имаеши, ты будешь какао? – Не люблю сладкое, ты же знаешь. – Тебе нужно согреться. – Ну, я знаю другой способ, – Имаеши многозначительно понизил голос. Касамацу обернулся к нему и поморщился. – Что, так себе намек? Даже не на троечку? – Вообще фу, – Касамацу быстро открывал шкафчики, один за другим, и Имаеши никак не мог понять, что он там ищет. – И знаешь, замерзший ты в мокром спортивном костюме – не самая лучшая фантазия. – Мне раздеться? – Да, давай. Сейчас поищу у Мияджи что-нибудь твоего размера, – Касамацу частил; его волнение всегда угадывалось с полувзгляда. – Надеюсь, он не будет против. – Ну Касамацу-кууун, – Имаеши стряхнул с себя мокрую ветровку, быстро пересек комнату и повис на Касамацу. – Или я совсем разучился соблазнять, или с тобой что-то не то. А я не разучился соблазнять. – Откуда ты знаешь? – напряженно спросил Касамацу, но не отстранился. – Ну вот смотри, – Имаеши осторожно провел пальцами по его груди, удержал за плечо, когда Касамацу попытался вывернуться из объятий. – Ты холодный! – А у тебя стоит. – Не оправдывайся. Имаеши хмыкнул, прихватил пальцами сосок сквозь футболку. Касамацу застонал, открыто так, трогательно, вцепился пальцами в запястье, потерся щекой о подбородок. И да, да, кажется, это у Имаеши первого подкосились ноги – Касамацу сделал два неуверенных шага вперед и, извернувшись, упал спиной на кровать. – Ты мокрый, – вздыхал он между поцелуями. – Холодный. Шоичи, я придушу тебя когда-нибудь. Имаеши вжался пахом в его ногу и глубоко задышал ртом. Глупо же будет кончить от того, что кто-то просто позвал его по имени, да? Ужасно глупо. Касамацу из-под ресниц смотрел, как Имаеши, хрипя и вздрагивая, пытается прийти в себя. Его майка намокла там, где он касался Имаеши, сквозь прозрачную ткань просвечивали соски, маленькие и темные. Имаеши проклял эту мысль, когда его выбросило в быстрый, стыдный оргазм. Он зажимался, утыкался носом в теплое плечо и нес всякие глупости, которые вряд ли нравились Касамацу. Имаеши редко случалось угадать, какие слова нравятся Касамацу; он оговаривался, опечатывался, провоцируя ссоры. Имаеши вообще очень плохо умел любить. На языке почувствовалась кровь, когда Имаеши сглотнул. И это было плохо, это значило, что он настолько потерял контроль над собой, настолько увлекся. Допустил ужасную ошибку. Имаеши прощал себе все потери очков, пакетов с кроссовками и даже самую бесполезную потерю времени. Потерять контроль значило дать другому преимущество перед собой, огромную такую лазейку внутрь себя. Касамацу смотрел так, словно тоже размышлял об этом. Хотя, возможно, его просто вело от возбуждения. – Если ты сейчас думаешь о себе, я тебя ударю, – предупредил он и шлепнул носком по заднице. Имаеши внимательно посмотрел на него, поймал за подбородок двумя пальцами и целовал, целовал, пока не заболело в груди. – Так, подожди, я кое-что принес, – Имаеши в последний раз вжался в пах Касамацу, наблюдая, как у того глаза становятся черными и бестолковыми. – Только не кричи, ладно? Касамацу кивнул и нахмурился, и вместе с ярким румянцем и сбившимся дыханием это смотрелось так, так... Имаеши вздохнул и решил не думать пока. Не думать рядом с Касамацу у него выходило хорошо, почти гениально. Маленький пакетик обнаружился на стуле, под мокрой курткой. У Имаеши немилосердно дрожали пальцы, пока он распутывал целлофан и возился с упаковкой. От предвкушения становилось ужасно горячо, горели глаза. Касамацу, растерянный и взмокший, часто моргал и был… таким ужасно красивым. Нет. Имаеши хотел подумать, что Касамацу был определенно недоволен тем, что ничего не понимал. Аа, к черту адекватные мысли. Имаеши бросил очки на что-то горизонтальное и забил на условности. Касамацу прищурился, пытаясь прочитать слова на упаковке. Когда-то давно, во времена их раннего знакомства, Касамацу щурился опасливо и сердито и еще умел смотреть на Имаеши с настоящей, искренней ненавистью. Сейчас, спустя год, десятки неловких свиданий, бессмысленных разговоров, обидных слов, телефонных звонков в шесть утра, смсок до полуночи, поцелуев в переулках и опустевших кабинетах, Касамацу изменился. Со временем к нему пришло спокойствие и умение потакать собственным желаниям. А к Имаеши – понимание того, как сильно он влип в это. Вот только что пришло. Касамацу приподнялся на локтях и посмотрел поверх широко расставленных ног долгим мутным взглядом, и это ощущалось, как удар коленом в грудь. Имаеши подобрал выпавший из пальцев пакетик и стал медленно подходить. – Что это? – спросил Касамацу и облизнулся. С учетом разведенных ног это выглядело очень пошло, и Имаеши удивился, как это он за год смог сотворить такое с хорошим мальчиком Касамацу. И почему хороший мальчик это ему позволил. – Твой подарок на мой день рождения, – промурлыкал Имаеши. – Про который ты, между прочим, когда-то забыл. И о да, это было совершенно нечестно. Забытый девятнадцатый день рождения Имаеши, самый большой грех в сознательной жизни хорошего мальчика Касамацу Юкио. Касамацу распахнул глаза, задохнулся, но ничего не сказал. Только румянец на его щеках становился гуще с каждым упавшим словом. Когда до кровати оставался какой-то шаг, Касамацу умудрился прочитать название, и лицо его стало изумленным и каким-то окончательным. – Ты псих, – сказал он тихо. – О господи, какой же ты псих. Нет, я, конечно, догадывался, что ты дрочишь на мои ноги, но чтоб настолько! – А, да, я забыл добавить, – сказал Имаеши, разворачивая пакет; шелк неощутимо заструился по ледяным рукам. – Ты молчишь. Касамацу тяжело вздохнул и упал головой на подушку. Ненавижу, ясно читалось в его взгляде. Ненавижу тебя. Да ну конечно! Имаеши погладил свободной рукой напряженные бедра, и Касамацу дернулся. Его кожа покрылась мурашками, пальцы поджались, и это было совсем не так возбуждающе, как можно было себе представить. Ладно, у Имаеши в запасе еще полно вариантов, он об этом, между прочим, с самого июня мечтал. Имаеши облизнул саднящие губы, потерся носом о колено Касамацу и осторожно взялся зубами за ребристый краешек гетр. Потянул вниз, скользя щекой вдоль икры. Кожа Касамацу, теплая, гладкая, пахла синтетикой и гелем для душа, мышцы быстро сокращались, дергая ногу. Имаеши с трудом сглотнул накопившуюся слюну и продолжил. Касамацу был прав, он давно дрочил на его ноги, возможно даже с этих самых ног все и началось. Интересно, когда он догадался? Если до того, как купил себе последние гетры – белые, тонкие, в которых его ноги удивительным образом смотрелись еще лучше – то это было очень жестоко с его стороны. Касамацу зашевелился, привстал и уставился на него страшными глазами, обещающими скорую смерть в ужасных, ужасных, ужасно сладких муках. Имаеши приподнял его ногу, стянул гетры со стопы и осторожно прикусил кожу над щиколоткой. Наверное, он в этом году был очень послушным мальчиком, раз ему простили даже это. Касамацу вскрикнул хрипло и коротко, как будто ему тоже прилетело в грудь. Брови сошлись у переносицы, скривились губы, и лицо его приняло такое восторженное и удивленное выражение, будто у него впервые получилось взлететь. Имаеши не знал насчет полетов, но падал он отменно, быстро, со свистом в кипящую пропасть. У него в голове гудела и пела оглушительным звоном маленькая такая колокольня. Когда он принялся за вторую гетру, Касамацу коротким нервным движением погладил его по щеке, будто промахнулся, собираясь оттолкнуть. У него были сильно искусаны губы, и Имаеши знал, что завтра они будут ужасно болеть и сохнуть. И придется пользоваться бальзамом. И Мияджи будет опять смеяться – Касамацу сам об этом рассказывал. Жаловался, на самом деле. Но это все чепуха, с этим они будут разбираться потом. Имаеши стянул гетру до щиколотки и быстрыми поцелуями поднялся обратно к колену. Надо будет выкинуть те белые гетры, зачем-то мелькнуло в мыслях, пока он кончиками все еще холодных пальцев поглаживал Касамацу под коленом. – Всегда об этом мечтал, – пробормотал Имаеши. Касамацу фыркнул, но, кажется, даже не заметил этого. Пока Имаеши собирал первый чулок в гармошку, он вскинулся и быстрым, каким-то отчаянным движением стащил с себя майку. Упал, широко раскинув руки, на спину, глубоко вдохнул, словно пытался опомниться, его тело блестело, горячее и влажное. Имаеши просто не мог не упасть сверху. Они снова целовались, так, что начали болеть раздраженные губы. Касамацу обнял его, прижал ладони под самые лопатки, будто пытался защитить на случай, если кто захочет ударить Имаеши в спину. Неосознанно. Так откровенно. – Если тебе нравится такое, ты мог просто попросить, – произнес Имаеши прямо в губы, и Касамацу нажал ему на затылок, целуя снова, заставляя замолчать. Он не попросит, Имаеши знал это. Может, ему и не нравилось-то настолько, и он просто… Нет, нет, господи, ну это же очевидно: последние крошки рассудка в черных глазах, быстрое дыхание, дрожащие мышцы, ладони напротив сердца. Так много всего, так невероятно много. Имаеши много раз пытался уговорить себя, что это всего лишь похоть, но куда там. Ни с кем ведь такого не было, ни с одной девчонкой, мягкой, длинноногой, потрясающей. Версия про “всего лишь привязанность” в который раз пошла трещинами. Соврать себе не получалось, бедный он бедный, сапожник без сапог. Имаеши Шоичи и его величайший фокус по обману самого себя. Почти смертельный. Руки скользнули под мокрую футболку, и Имаеши приподнялся на локти и просто дышал, пока Касамацу торопливо раздевал его. Потом сел и закинул ногу Касамацу себе на плечо. Замер настороженно. Медленно, на ощупь он искал границы дозволенного, как ищут дверь в темной комнате, и не находил их. Никаких границ. Блядь, все-таки проскользнуло в мысли. Ну блядь же, ну! Имаеши зачем-то подышал на круглую выпирающую косточку, поцеловал в стопу и стал медленно натягивать чулок. Тонкая ткань заструилась между пальцами, потекла, облепляя влажную кожу. Касамацу закрыл глаза и сложил скрещенные пальцы поверх губ. Имаеши не слышал его дыхание, но его грудь тяжело поднималась и опускалась, приоткрывался рот; Касамацу так очевидно задыхался, что это почти льстило. Нога, обтянутая полупрозрачным черным шелком, выглядела как картинка в журнале для взрослых. Имаеши никогда не покупал их, но был уверен, что именно на такие журналы дрочат все подростки в мире. Касамацу приоткрыл один глаз и сдавленно выругался. Откинул голову назад, беззащитно открывая шею, и Имаеши поперхнулся воздухом. Никаких границ, напомнил он себе. Никаких границ, все включено, открыто и позволено. Второй чулок натягивался медленнее, цеплял заусенец на большом пальце. Кожа под шелком покрывалась мурашками, уже приятными, колючими. Касамацу вздрагивал, пропускал выдохи и иногда позволял себе скулить сквозь пальцы, тихо, беспомощно. Имаеши гладил его по бедрам, успокаивая. И думал, где бы погладить себя, чтобы не сорваться вот прямо сейчас. Внезапно шелк под ногтем треснул, вдоль ноги пошла длинная тонкая стрелка. Касамацу от неожиданности задержал дыхание. Имаеши смотрел на порванный чулок, не моргая. Это выглядело слишком пошло – Касамацу в порванных чулках. В одних трусах. И без тормозов. – Я сейчас кончу, – сказал Касамацу сдавленным голосом, плохо различимым через пальцы. – Смазка под матрасом. Имаеши не знал, что можно было упасть еще глубже, что вообще что-то есть под этим кипящим адом, который обещал ему взгляд Касамацу. Но провалился, от одного только слова провалился. Смазка действительно обнаружилась под матрасом, так близко к краю что не выпала только чудом. Неловко бы вышло перед Мияджи. Имаеши открутил крышку и выдавил сразу много, глядя на то, как Касамацу пытается снять с себя трусы, оскальзываясь скользкими пятками на простыне. Имаеши склонился над ним, над его пахом, лизнул темную головку, зажал губами, суматошно погладил по бедру. Касамацу извернулся и чуть не заехал коленом ему в нос. – Хватит, – прохрипел он. – Хватит уже меня облизывать. Издевательство какое-то. – Ладно, – согласился Имаеши. – Подожди, я сейчас… – Не подожду, – рявкнул Касамацу и, явно плохо соображая, подхватил себя под колени. – Ну? Имаеши завис с открытым ртом, чувствуя, как коротит нерв под левым глазом. Колокола в его голове стихли, и стало очень тихо. Так тихо, что получилось услышать «пожалуйста», произнесенное одними губами. Штаны испачкались в смазке, когда Имаеши стащил их вместе с трусами до середины бедер и быстро размазал оставшуюся смазку по члену. У него снова стояло, давно, с того самого момента, как Касамацу сошел с ума и выдал ему карт бланш со всеми причитающимися. Ноги дрогнули, и Имаеши упал коленями на кровать, уперся ладонями по обе стороны о головы Касамацу. – Эй? – позвал осторожно. Касамацу вздрогнул, раскрыл широко глаза, глядя прямо перед собой и потянул на себя, целуя неловко и потерянно. Имаеши дал ему несколько секунд на нежности, потом скользнул членом между ягодиц и надавил. Касамацу вцепился пальцами в плечи и застонал ему в рот. Он дышал глубоко, трудно, и с каждым выдохом Имаеши проваливался еще глубже, уговаривая себя не срываться на толчки. Но Касамацу открыл глаза, светлые и мокрые от слез, и расслабился так, что член вошел весь, шлепнула о кожу кожа, хлюпнула смазка. Имаеши замер, вцепившись пальцами в одеяло. Он не умел двигаться дальше, пока Касамацу не дышал, а Касамацу не дышал, давя в себе крик, потому что для него все это тоже было слишком. Скулы проступили четко, открылся рот, глаза смотрели куда-то мимо, и Имаеши в них как будто даже не отражался – пропечатался насквозь. Касамацу сложил пятки ему на поясницу, одну за другой. Имаеши всей спиной чувствовал, как дрожат его ноги. А потом Касамацу произнес что-то, даже на слово не похожее, просто мягкий, как теплое золото, протяжный вдох. Поцеловал в угол рта, крепко обнял руками за шею и спрятал лицо на плече Имаеши. И весь мир полетел к чертям. Имаеши приходил в себя, когда высокая волна внутри него отступала, и пропадал снова, когда слышал тихие стоны Касамацу и собственный срывающийся голос. – Люблю тебя, – говорил кто-то из них двоих, и Имаеши даже подумать боялся, что это он. Но за очередным движением его ждала новая волна, и все забывалось. В какой-то момент Касамацу закричал, и говорить стало больно. В какой-то момент больно стало даже двигаться, и Имаеши забрался на кровать, путаясь в простыни, усадил Касамацу к себе на колени и толкнулся снова. – Стой, – сказал Касамацу, распахнув глаза. Просто так сказал, даже не запнулся на выдохе. Штаны спеленали Имаеши по ногам, мешая двинуться, сесть удобнее, развести колени, и Касамацу одним рывком стянул их ниже. Одной рукой вцепился Имаеши в шею, другой – направил член в себя и опустился, приподнялся и опять опустился. Имаеши заскулил, сжимая зубы, запрещая себе говорить. Все, что он скажет в ближайшие полчаса, всю следующую жизнь будет использоваться против него самого. Никаких больше проколов. Хватит и того, что творилось с его лицом. А с его лицом определенно что-то творилось, потому что Касамацу, не переставая двигаться, откинул голову и вдруг заулыбался. Так, словно знал об Имаеши что-то, что сам Имаеши предпочел бы похоронить вместе со всеми, знающими эту тайну. – Сделай что-нибудь со своим лицом, – попросил Имаеши. – Я серьезно, Юкио, ну хоть что-нибудь. И тогда Касамацу сделал самую страшную вещь: он зажмурился и сложил голову Имаеши на плечо, щекой на перекрученные возбуждением мышцы. Тепло и мокро задышал в шею. Пальцы Имаеши замерли на пояснице Касамацу. В голове закружили сразу сотни мыслей, сладких и странных, как пористый шоколад. Имаеши не мог додумать ни одну. Слишком все это было хорошо, слишком искренне, слишком... – Знаешь, – сказал он, наглаживая ямочки на пояснице Касамацу. Замечательные такие ямочки, Касамацу всегда уплывал, стоило только к ним прикоснуться. – Предполагалось, что смущен будешь ты, а не я. Касамацу коротко, резко выдохнул, и по тому, как выдох осел на коже, Имаеши понял, что тот улыбается. – Ну вот что ты делаешь, а? – прошептал Имаеши, забывая дышать. – Что же ты делаешь. – Обнимаю тебя, – ответил Касамацу. И сжался. И весь мир сжался. И Имаеши больше не мог его удержать. Потом они долго сидели, обнявшись. Касамацу ворчал, что у него затекли ноги, Имаеши молчал про то же самое. Касамацу попытался встать, и в нем хлюпнуло, влажно, громко, неприлично, так, что у обоих сразу загорелись уши. Потом в трубах закурлыкала вода, и они пошли в душ. Имаеши всегда считал, что «пойти в душ» это такой же эвфемизм, как «посмотреть кино» или «зайти на чай». Но они действительно просто пошли в душ. Встали и пошли, где-то между этим стянув, наконец, штаны с Имаеши и порванные чулки с Касамацу. Потом долго стояли вместе под медленно согревающейся водой и еще дольше целовались, прижимая друг друга к кафельным стенкам. Потом Имаеши споткнулся. Потом – Касамацу. Они упали на пол, извозились в мыльной пене и, смеясь, снова полезли под душ. Потом выяснилось, что полотенце в душе всего одно и Касамацу, обмотав его вокруг бедер, под угрозой подзатыльников велел ждать и пошел за другим. – Я думал, что уже давно вырос из того возраста, когда твои подзатыльники казались угрозой, – смеялся Имаеши. Он тоже закрутил полотенце вокруг бедер, критически оглядел себя в зеркало и пошел в комнату. – Эй, Юкио? Касамацу молчал. И выйдя из душа, Имаеши понял, почему. Мияджи стоял в дверях, удивленный и ошарашенный настолько, насколько мог удивиться и ошарашиться человек, который давно должен был обо всем догадаться. Касамацу смотрел на Мияджи снизу вверх упрямо и открыто. Маленький – почти на полголовы ниже – с голубыми, как у хаски, глазами и теплой кожей около виска. Имаеши молча встал за его плечом и вскинул подбородок. Без очков все немного расплывалось, но даже так было видно, как растерянно и удивленно вытянулось лицо Мияджи. Даже при его степени догадливости было сложно промахнуться мимо правильного ответа сейчас, когда Касамацу стоял перед ним в одном полотенце, с красными припухшими губами и расписанный засосами, как рождественская елка – шарами. Имаеши прочистил горло, и Мияджи перевел на него растерянный взгляд. Настороженностью в его глазах можно было оскорбить любого, но Имаеши не зря считал необидчивость одной из своих лучших черт. – А мы тебя не ждали, – сказал он ровно. – Но ты все равно проходи. Мияджи отвис, открыл было рот для ответа, но закрыл так резко, что зубы щелкнули. Моргнул по-совиному. – Да, спасибо, что разрешил. Особенно, если учитывать, что здесь живу именно я, а не ты. Имаеши приветствие оценил. Он обвел взглядом комнату, нашел на табуретке очки и поспешно надел их. Так он чувствовал себя гораздо увереннее. Хоть и не менее по-идиотски. Чего нельзя было сказать о Касамацу. Тот – как был, в одном полотенце вокруг бедер – шагнул навстречу Мияджи и что-то быстро зашептал ему на ухо. С расстояния трех шагов Имаеши не различал даже гласных. Зато отчетливо видел, как Мияджи положил ладонь на голое плечо Касамацу и сжал пальцы, неосознанно пытаясь закрыть от чужого, неприятного ему взгляда. Наверное, что-то опять произошло у Имаеши с лицом, потому что Мияджи, кинувший на него быстрый взгляд, от Касамацу поспешно отшатнулся. Почти шарахнулся. – Я понял, понял, Касамацу, мог бы и не просить, я бы и так не стал никому рассказывать. А теперь ты не мог бы одеться, а то я чувствую себя немного странно. – Как в порнофильме? – уточнил Имаеши и увидел, как у Касамацу запылали уши. – Как в правилах пользования онсеном, – поправил его Мияджи. – Все в полотенцах, мокрые и тяжело дышат. А мне хочется сбежать к девчонкам. Имаеши рассмеялся, растирая лицо ладонью. Задел пальцами правую дужку и еле успел подхватить полетевшие на пол очки. – Не хочешь тоже одеться? – Мияджи подождал, пока Касамацу, уже весь красный, скроется в ванной, и прошел в комнату. Имаеши пожал плечами и плюхнулся на кровать Касамацу, закинул ногу на ногу. Края полотенца расползлись, но продолжали прикрывать все стратегически важное. – Да что ты там не видел, Мияджи-кун. – Я не Касамацу, я много чего там не видел, – Мияджи прошелся по комнате, разматывая шарф. От него веяло прохладой и сыростью, и у Имаеши немедленно замерзли плечи. – Какой кошмар! А, прости, я имею в виду... Хотя, какого черта, я именно это и имею в виду. Какой кошмар! Бедный Касамацу. – Это так мило с твоей стороны, беспокоиться о соседе по комнате. – Я бы и о своем бывшем беспокоился, если бы выяснил, что ты с ним спишь. Бывшей! Я хотел сказать, бывшей! Мы с ней… плохо расстались, – Мияджи сел на стоящий возле стола табурет и уставился на Имаеши. Поерзал, привстал, пошарил по табурету рукой и достал чулок. – О Боже. Я не хотел этого знать. – Я тут кое-что вспомнил, – сказал Имаеши и поднялся. В шкафу он быстро нашел – в идеальном-то порядке, даже искать не пришлось, почти само в руку легло – чистые шорты и майку. Постучал в ванную и сунул одежду в протянутую руку. Мияджи скептически осмотрел его с ног до головы и выразительно поднял бровь. – А мне не во что переодеться, – сказал Имаеши, складывая руки на груди. Ладно, можно было признать, что под взглядом Мияджи ему было очень неуютно, так и хотелось соскрести этот взгляд с кожи. – Понимаешь ли, я… – О-о-о, нет-нет-нет, – Мияджи замахал руками и почти подпрыгнул на стуле. – Не хочу слушать никакие подробности. Давай так: я тебе сухую одежду, а ты мне пять минут тишины. – Всего пять? – У меня свидание через десять минут. – Еще одно? – воскликнул Имаеши. – А я и не знал, что жизнь в общежитии такая интересная. Тоже, что ли переехать? – Как думаешь, – ровно спросил Мияджи, – как тебе будет лучше, без футболки или без штанов? – Уже замолчал. Касамацу вышел ровно в тот момент, когда Имаеши натягивал носки, а за Мияджи закрылась дверь. Постоял в дверях, разглядывая полотенце, понял, что в комнате, кроме Имаеши, никого нет, и расслабился. Имаеши старательно вспоминал моменты, когда люди в его присутствии так отпускали себя, и не мог вспомнить ни одного. Снова стало ужасно неловко, как будто Касамацу вручил ему себя, открытого и доверившегося. И это было неправильно, вот так себя вести. Так делают только когда хотят остаться насовсем. Имаеши поправил очки на носу, поднялся и откашлялся. Касамацу подошел к нему, встал рядом, на расстоянии вытянутой руки и посмотрел выжидательно. Пришлось начать: – Насчет того, что я нес. Касамацу вскинулся, поднял лицо, глядя хмуро и напряженно, и Имаеши запнулся. Неужели это все-таки он сказал. Неужели Касамацу все это слышал. Имаеши перевел взгляд на распахнутые шторы и вымытый подоконник. Дождь шумел за окном, но небо над крышей института посветлело, и кое-где уже пробивалось солнце. Тонкая полоска света упала в стоящий на подоконнике стакан и радугой рассыпалась по полу. Имаеши думал об этом, чтобы не думать ни о чем другом. Например, о том, что Касамацу опять опасно задерживает дыхание, а Имаеши хочется схватить его за плечо, встряхнуть и предъявить строго и глупо: ты не мог бы дышать погромче; просто когда ты не дышишь, я перестаю соображать. У Имаеши сегодня была совсем беда с головой. Касамацу внезапно понимающе хмыкнул и развернулся на пятках – Ты можешь сделать вид, что очень пьян, и тогда мне придется прочитать тебе лекцию о вреде алкоголя. Или ты можешь сказать, что был не в себе. Или что мне показалось. Если это был сарказм, то Имаеши не мог даже уловить его смысла. Поэтому молчал. – Да все нормально, – сказал Касамацу, теперь без усмешки. – Просто… это же ты. Я знал, на что соглашался. – О как. Я даже почти не обиделся. – Да блин, – Касамацу резко развернулся, сжал пальцами переносицу, и этот жест выдал в нем бесконечную усталость. – Я не знаю, как объяснить. Ты и отношения это слишком сложно для меня. Как ваш Аомине и командная игра. – Ну, на прошлой игре он отдал пас Сакураю. – Два года прошло, – Касамацу улыбнулся и махнул рукой. – Ладно, забей. – И я тебя люблю. – Через два года… Что? – Вот только не делай вид, что ты не догадывался, – огрызнулся Имаеши. Стало душно, жарко загорели щеки. Имаеши снял очки. Надел очки. Поправил очки. Касамацу молчал. Имаеши не разрешил себе нервничать. Он так долго учился любить кого-то, не с нуля даже, из старательной взаимной неприязни, удобной и такой простой в использовании. Трудно, с огрехами, с чужой такой же неуклюжей помощью. И вот теперь, когда ему перестали помогать, он оказался совершенно без запасного плана. Касамацу вдруг рассмеялся, громко так, закрывая лицо руками. – Там, похоже, дождь заканчивается. Пошли, ты мне в том месяце суши обещал. – Подожди! – Имаеши схватил его за запястье и развернул к себе. – А ты? – Что я? – Ничего не хочешь мне сказать? – Я ждал больше года, знаешь ли. – И что? Касамацу ухмыльнулся. – Теперь твоя очередь.