9О

      Америка закрыл за собой дверь своего кабинета. — Твои финансовые показатели приводят меня в ужас. Куда можно тратить так много денег? Сделав два больших шага, Америка оказался у своего стола, за которым, сидя глубоко в большом кресле, Англия листал его свежие отчеты. Появление Америки, который застал его с поличным, не вызвало у него никакой реакции, он все также равнодушно переворачивал скрепленные листы. — Тебе ли не знать, какой это дурной тон — считать чужие деньги, — Америка выхватил у Англии бумаги и, перегнувшись через стол, небрежно засунул их в верхний ящик. — И если бы я хотел пообсуждать с тобой мои финансовые проблемы, не стал бы звать тебя в свой кабинет. Глубоко внутри Америка очень гордился тем, что у него был собственный кабинет прямо в Белом доме и даже с окном, выходящим на ядерно-зеленую от солнца лужайку. Поэтому он предпочитал не упускать шанса упомянуть об этом. Руководило им, однако, не столько бахвальство, сколько невинная гордость собой, сравнимая с чувством, которое испытывает похваленный учителем ребенок. Он отдавал себе отчет в том, что это был еще один повод для всех остальных обвинить его в инфантильности, и потому при любом упоминании кабинета прибегал к максимально небрежному тону. Даже сейчас он смотрел на Англию, развалившегося в его кресле, с обыкновенным расслабленным выражением лица, точно так же, как бы он смотрел на любого другого человека в любом другом месте, но при этом внутри все равно дрожал маленький колокольчик, заставлявший уголок его губ приподниматься. От повисшей в кабинете тишины и затянувшегося между ними зрительного контакта Англия стал чувствовать себя неуютно и тут же поспешил скрыть это за самодовольной ухмылкой. — И зачем же ты позвал меня тогда? — спросил он, складывая руки на животе и поднимая бровь. Америка подумал, что ему осталось только закинуть ноги на стол, чтобы его напускной чопорный образ стал законченным. — У кого-то сегодня хорошее настроение? — Америка ушел от ответа и, упершись ладонями на край стола, пронзительно посмотрел Англии прямо в лицо. В ответ Англия резко стер улыбку и нахмурил брови. Отчасти от его замечания, отчасти от того, что Америка навис над ним, а это всегда заставляло его нервничать. — Ой, да брось, просто пойдем развеемся, — отмахнулся Америка и отошел к вешалке, чтобы взять куртку. — Мне нужно отдохнуть от стресса после того, как все эти… страны слонялись по Белому дому весь день. Он снял пиджак, развязал и бросил на кресло галстук, затем накинул куртку и причесал пальцами волосы перед комично маленьким зеркалом рядом с крючками для одежды. Все это время он стоял к Англии спиной и не мог ни видеть, ни чувствовать уничижающего взгляда, которым тот сверлил его лопатки. — Почему именно я? Америку застал врасплох и сам вопрос, и ужасно угрюмый голос, которым он был задан. Мгновенно спохватившись, чтобы не показать своего растерянного вида, он спросил шутливым тоном: — А что, нужна причина? Англия, глядя в сторону, пожал плечами. — Она не нужна, но ведь она все же есть, раз ты принял такое решение. Ничто не делается просто так, — голос Англии становился все тише, и Америка был уверен, что он жаждет услышать что-то определенное и разыгрывает скромность из-за своей вечной гордыни, однако трагичность ситуации заключалась в том, что Америка ни малейшего понятия не имел о том, что должен был сказать. И раз уж он все равно в любом случае бы промахнулся, то решил бросить наугад. — Просто ты единственный, кто, когда напивается, бубнит на английском, а то я уже устал испытывать языковой барьер, когда просто хочу повеселиться. — Пошел ты к черту, — огрызнулся Англия, а Америке оставалось только вздохнуть от облегчения, что, стреляя вслепую, ему удалось все-таки не нанести смертельное ранение. Англия поднялся с кресла и стал просовывать руки в рукава пальто, которое до этого просто висело у него на плечах. — Между прочим, это твоя проблема, что ты за двести с лишним лет своего существования не удосужился выучить ни одного иностранного языка. — Мне просто некогда заниматься всякими глупостями, — широко улыбнулся Америка, открывая дверь, а Англия в ответ только закатил глаза. — Я бы настоял на том, чтобы ты оплатил все сегодня, если бы не видел, как плохи твои дела, — фыркнул он и вышел. — Брось, я всегда найду мелочь, чтобы угостить друга стаканчиком бурбона. Америка запирал за ними дверь и потому не мог ни видеть, ни чувствовать того, как скривился Англия от слова «друг».

* * *

— Знаешь, на самом деле все эти саммиты и заседания с каждым разом становятся все бессмысленней и бессмысленней. Мы же даже ни к чему теперь не приходим и мало на что влияем. Просто собрались, каждый отчитал свой глупый доклад и пожаловался или похвалился собой, а потом все разбредаются по барам, — задумчиво произнес Америка, болтая золотистой жидкостью в стакане. Англия промолчал, что для Америки послужило знаком к продолжению. — С одной стороны хорошо, что у нас стало меньше работы, потому что боссы становятся почти полностью самостоятельными, но с другой я чувствую себя так, словно меня пытаются отодвинуть от места, на котором я должен стоять по природе. Это ведь фигово, что с нашим мнением перестают считаться, мы же ведь!... Мы же ведь что-то значим еще, — потеряв конец мысли, Америка непринужденно допил стакан и сделал знак бармену. — Я не чувствую ни малейшего облегчения от сократившегося количество работы, это, наоборот, меня очень настораживает, — негромко сказал Англия, упрямо глядя наружу через завешенное украшениями и расписанное рекламой панорамное окно. — Это потому, что ты трудоголик, — с энтузиазмом подхватил Америка, не ожидавший, что Англия поддержит разговор. — Они просто либо забывают о том, что мы являем собой отражение настроений всего населения, либо, напротив, хорошо помнят об этом и именно поэтому пытаются сместить с наших позиций. — А мы упрямо пытаемся доказать, что наше мнение еще чего-то стоит и продолжаем устраивать посмешище и гордо называть это мировым собранием! Боже, подумать только, как это нелепо выглядит со стороны! — Америка был уже готов рассмеяться. — Какой-то психологический атавизм выходит, — грустно усмехнулся Англия. — Словно всем нужен предлог под видом саммита, чтобы собраться, потому что просто без повода не позволяет гордость. Друг без друга уже все-таки не можем, да? — Это тебе гордость не позволяет, другие своих чувств не стесняются, — весело хмыкнул Америка. Он понял, что промахнулся с ответом, только когда увидел, как Англия сжал зубы и до дрожи впился пальцами в стакан. Было похоже, что в этот раз он выстрелил в ногу. — В чтении атмосферы ты продолжаешь оставаться профаном? — в его словах было столько злобы, что Америка еле удержался от неловкого ерзания на стуле, вместо этого он продолжил крайне неудачно гнуть свою линию, потому что чувствовал, что все равно уже все испортил. — Ты что, обиделся? — издевательски шутливым голосом спросил он. — Заткнись. Америка пожал плечами и продолжил выпивать. Он заканчивал уже третий стакан, но ничуть не чувствовал себя захмелевшим, а неудачное завершение разговора, казалось, наоборот даже немного отрезвило его, сведя на нет все последние пятнадцать минут его усилий забыться и расслабиться. Теперь он чувствовал себя еще более напряженно, чем утром того же дня, когда начищенные ботинки десятков стран топтали полы в драгоценной резиденции его президента. В этот вечер Англия наотрез отказался садиться у барной стойки, поэтому они заняли свободный столик почти в самом центре зала. Когда они выехали на такси от Белого дома солнце только-только начало склоняться к горизонту, и было еще довольно тепло. В автомобиле они не сказали друг другу ни слова, а Америка усиленно пытался сделать вид, что тишина между ними была вполне естественной, насвистывая, театрально громко вздыхая и шепотом произнося обрывки слов набираемых им на телефоне сообщений. Когда они подъехали к единственному бару, от которого Англия не кривил нос, начал подниматься легкий, но прохладный ветер, и стала розоветь полоска у горизонта. Америка очень надеялся на то, что алкоголь смягчит Англию и развяжет ему язык, но вот первая попытка завести беседу не удалась, а Англия спустя полчаса не допил даже первой порции и настойчиво продолжал наблюдать за тем, как снаружи растекался по небу закат, который было едва видно из-за плотно расположенных друг к другу домов и начинающих медленно желтеть деревьев. Америка подумал о том, что сегодня без какой-либо видимой на то причины, все шло как-то неправильно. Он был одновременно зол и на себя за такое неосторожное отношение к общению с Англией, и на Англию за то, что общение с ним вообще требовало от него осторожности. Его разрывал надвое парадокс, заключавшийся в том, что именно с Англией он чувствовал себя наиболее расслабленно и естественно, но при этом только с ним общение давалось ему настолько трудно. Ему хорошо бы было просто сидеть рядом и смотреть на него, если бы он не знал, что Англию это ужасно выводит из себя. Нарочито громко взвизгнувший от открывшейся входной двери колокольчик вывел Америку из задумчивости и сподвигнул его предпринять еще одну попытку заговорить с Англией, не пытаясь при этом намеренно показаться умнее и смешнее. — Артур, слушай… — начал было он, но по ироничному стечению обстоятельств Англия тоже начал говорить именно в этот момент, поэтому и без того тихие и неуверенные слова Америки оказались подавлены всеобщим шумом и восклицанием Англии. Англия воскликнул: — О господи! А следующим, что услышал Америка было: — Bonjour! Гляди-ка Мэтью, не испортили ли мы здесь чужую романтику? Увидев Францию и своего брата, Америка вдруг почувствовал, словно его в одночасье завернуло в какую-то абсурдную карусель. Пока никто не обратил внимания, он изобразил на лице страдание и потер висок свободной рукой. Другой рукой он срочно доливал бурбон в стакан. — Почему именно этот бар? — не скрывая отвращения в голосе спросил Англия, но отвращение его было направленно исключительно на Франциска, против Мэтью он ничего не имел и при любом другом раскладе был бы даже очень рад его видеть. Стоит отметить и то, что и отвращение Англии было напускным, он прибегал к нему исключительно для соответствия своей роли, а также для того, чтобы Франция не посмел даже подумать о том, что он может быть рад его видеть или, что в данной ситуации еще было бы еще хуже, что ему было все равно на его присутствие. — Просто это самый европейский бар во всем Вашингтоне, — с легкой улыбкой ответил Канада, подставляя стулья для них с Францией. — На кой черт приезжать на другой континент, чтобы найти здесь такое же место, каких полно у тебя дома? — молчавшему полчаса Англии было просто необходимо выплеснуть свою обиду на Америку на кого-нибудь, а Франциск подходил куда лучше всех. — Что же тогда ты тут делаешь, Артур, дорогой? — с улыбкой, полной неподдельной доброты, спросил Франциск. Англия, решивший, что коммуникативные неудачи намеревались преследовать его весь оставшийся вечер, сделал вид, что не расслышал вопроса. Ему казалось, что ничто не сможет испортить его настроение еще больше, как голос решил подать Америка. — Отлично, что вы пришли, а то бы я, наверное, совсем тут сдулся с этим занудой! Англия вздернулся и раскрыл глаза так широко, будто его ударили по лицу. — Какого черта! Ты сам позвал меня! — Да хрен бы я это сделал, если бы знал, что у тебя сегодня настроение разыгрывать из себя принцессу! — по какой-то причине в присутствии посторонних Америка наоборот почувствовал себя так, словно с него сняли поводья и теперь он был волен скакать во весь опор куда пожелается. — Ох, ну и драма, — изобразив печальное лицо, съязвил Франция. — Если бы ты следил за своим языком, ничто бы не испортило мне настроение. — Это же просто дружеские шутки. Что не так с твоим чувством юмора? — обреченно вскинул руки Америка. — По-моему, это с твоим чувством юмора что-то не так. — Давайте сойдемся на том, что вы оба в этом не преуспели, — вставил Франциск, даже не надеясь, что его услышат. — Да просто я уже устал пытаться прочитать, что у тебя там на уме. У меня такое чувство, что тебе на самом деле наплевать, что я говорю, и ты злишься только потому, что я это говорю. — Нет, я злюсь от того, что ты постоянно используешь свое обаяние, чтобы покрасоваться перед публикой, а чувства собеседника тебя волнуют в последнюю очередь. — Ох тебе ли говорить о том, что я пытаюсь из себя кого-то изобразить, когда ты сам даже сейчас делаешь это. — Не понимаю, почему я продолжаю вестись на то, что на этот раз ты будешь вести себя прилично, — уже спокойно и холодно произнес Англия. — Нет, это я не могу понять, почему мне постоянно кажется, что ты вынул серебряную ложку из своей задницы, и мы сможем нормально провести время вместе, — Америке удалось усмирить гнев, начавшийся было разгораться в груди, и теперь он сменил возмущенный тон на непринужденно-насмешливый. — Боже правый, как я только мог подумать, что ты вдруг начнешь вести себя как нормальный человек. — Я и веду себя как нормальный человек, а не как невоспитанное существо животного происхождения, потому что даже зверей можно научить манерам, а в твоем случае уже ничего не исправить. — Ребята, да ладно вам, спокойно, — Канада действительно был встревожен и пытался каким-нибудь образом предотвратить эскалацию конфликта, но, к сожалению, подобными силами он не обладал, а Францию творившееся перед ним просто-напросто забавляло. — Умоляю тебя, миллионы людей прекрасно живут, кушая одной вилкой и не оттопыривая мизинец за чашкой с чаем. Ты так прикрываешься своими гребаными манерами и этикетом, потому что прекрасно знаешь, что без твоей чопорности, черта с два с тобой кто-то бы считался. А это ведь самое главное для тебя, да? Чужое уважение и чтобы ты был весь такой возвышенный и элегантный в глазах всего мира? В лепешку же разобьешься, чтобы даже последняя собака считалась с твоим мнением, да?! Тебе же так нравится разыгрывать из себя равнодушие, держать лицо, а на деле ты выглядишь как бревно и истеричка. Когда с тобой пытаются пойти на контакт, ты кривишься от омерзения! Да каждый разговор с тобой ощущается так, будто меня в мозги оттрахали! Неужели тебе так нравится быть долбанным педантом?! Попробовал бы хоть раз побыть собой, хотя ты уже, наверное, забыл, как это делается! Америка громко выдохнул и смочил высохшее горло оставшимся алкоголем. Еще на половине своей речи он понял, что совсем не хочет говорить все это, что эти слова снова откинут его к старту, когда он прошел дистанцию уже наполовину. В этот раз выстрел был фатальным. Смотреть на Англию он теперь всячески избегал. — Ох… Это было… Впечатляюще, — равнодушно произнес Франциск, возвращаясь к меню. Америка взглянул на него, а потом на Мэтью, который, перехватив его взгляд, просто устало вздохнул. Такая реакция очень удивила Альфреда, потому что он был уверен, что все будут поражены и ошарашены тем, что он сказал, но, похоже, что на зрителей его тирада не произвела нужного впечатления, а только утомила. Он услышал, как ножки стула заскрипели по полу, и был уверен, что это Артур поднимается с места, чтобы уйти. Что творилось с ним, Америке было трудно даже представить. Кое-как заставив себя поднять взгляд, он с удивлением обнаружил, что тот не ушел, а только лишь отодвинулся подальше, снова предоставив Америке созерцать свой безразличный профиль. Сочтя свои усилия потраченными зря, он вздохнул и продолжил пить, зная, однако, заранее, что ожидаемого облегчения ему это не принесет.

* * *

      После бара они заказали одно такси на четверых. Альфред оказался зажатым на заднем сидении между Артуром и Франциском. Остаток вечера прошел лучше, чем он предполагал. Через пять минут после его оды новоприбывшие гости, казалось, совсем забыли про нее, так как сочли весь конфликт обычной бытовой ссорой, которых между Альфредом и Артуром обычно происходило по нескольку на дню. Принесли новые напитки, завязался глупый разговор сначала о Дне Благодарения, а затем о планах на Рождество. И вроде бы все шло как обычно с той лишь разницей, что Артур все оставшееся время хранил гробовое молчание и даже не пил, а просто смотрел в окно. Именно это поселило в Альфреде неприятное чувство, что в этот раз что-то пошло совсем по-другому, и это был совсем не тот привычный сценарий, по которому они ругаются и благополучно забывают обо всем через десять минут. Автомобиль остановился у гостиницы, в которой располагался номер Артура. Все так же, не говоря ни слова, он вышел из машины, не ответив даже на пьяные прощания со стороны Франциска и Мэтью. Подумав пару секунд, прежде чем дверь успела закрыться, Альфред тоже выскочил наружу. — Пойду освежусь, пожалуй, — бросил он напоследок. — Угу-угу, — ухмыляясь, кивнул Франциск ему вслед. Выйдя, Альфред засунул руки в карманы. Уже стемнело, на улице заметно похолодало, и поднялся холодный ветер. Для ранней осени такая погода была вполне привычна. Артур шел медленно, поэтому догнать его не составило труда. Как только он почувствовал приближение Альфреда, то остановился и обернулся. Это дало возможность счастливой надежде на примирение поселиться прямо у Альфреда в животе. — Слушай, я не хотел, чтобы так вышло. Перегнул палку, знаю… Артур резко поднял голову, и почему-то это сразу заставило Альфреда замолчать. — Ты обвиняешь меня в зависимости от чужого мнения, но сам подсажен на него куда больше. Просто те образы, которые мы хотим поселить в чужих умах, хоть и схожи чем-то, но имеют кардинальное различие. То, что я хочу сказать тебе, это то, что ты просто не отдаешь себе отчета в том, как в зависимости от окружения меняется твое поведение. Ты думаешь, что это незаметно, но если хорошо тебя знать, то можно легко определить, когда ты начинаешь валять дурака, чтобы позабавить публику. Я хочу, чтобы меня уважали. А ты хочешь нравиться. Это и есть то самое различие между нами. Независимо, при любых обстоятельствах, для тебя важно, чтобы тебе оказали должное внимание. Сегодня ты выполнил план, но не получил желаемого результата, верно? А знаешь, почему? Потому что изначально ты хотел не этого, а импровизация тебе удалась неудачно, хотя в этом со мной могут и поспорить. Так что, кто из нас больше зависим от общественности — это еще вопрос, поэтому, может быть, тебе тоже что-то нужно вытащить из своей задницы, чтобы не пытаться стать кумиром последней собаки на улице, да? Подумай об этом на досуге. Доброй ночи, Альфред. С этими словами Артур развернулся и пошел ко входу в гостиницу, пока ветер трепал плохо завязанный шарф на его шее. Альфред неожиданно для себя понял, что улыбается. Они все-таки стоили друг друга, без сомнения. Ему помахали из машины, чтобы он возвращался, и он стал не торопясь переставлять ноги. Выстрел оказался в голову, а не в сердце, траектория полета пули сбилась, пациент подлежит реанимации.