mea culpa

Бэкхён трясущимися руками разгребает завал. Где-то вдали громыхают взрывы, и видны всполохи пламени, но он просто не может остановиться, пытаясь оторвать от земли обломки размером едва ли не с него. - Бэк, они, скорее всего, мертвы, - Чунмён подходит и осторожно трогает его плечо. Бэкхён сбрасывает его руку, кидает злобный взгляд и продолжает расцарапывать руки в кровь об острые края, пытаясь сдвинуть с места каменную глыбу. - Бэкки, они уже близко! – к ним подбегает высокий блондин, перемазанный копотью и с разбитым лбом. По его виску струится кровь, но он не обращает на нее никакого внимания. - Сехун, помоги, - просит Чунмён, снова трогая Бёна за руку. - Я не пойду никуда, пока не узнаю, - сквозь зубы шипит он. К нему подходит Сехун и берет за руку. – Лучше мне помоги, - Бэк дергается. – Сехун, прошу. Блондин тяжело вздыхает и вопросительно смотрит на Чунмёна. - У нас кончились гранаты, они прорвутся слишком быстро, - Сехун напряженно всматривается в небо. – Самолетов пока не видно, но если мы не уберемся сейчас, можем их застать. - Дьявол! – Чунмён в сердцах сплевывает на землю и злобно косится на Бэкхёна. – Дьявол, - повторяет он, бросаясь к нему и наваливаясь на валун. Сехун присоединяется к ним, отчаянно чертыхаясь. - Если мы умрем... – повторяет блондин, чувствуя, как осколок нехотя поддается их напору. – Если мы умрем... - Меньше пизди, - обрубает Бэк, стиснув зубы. Камень убирается, и парни облегченно выдыхают. Бэкхён же кидается на колени и продолжает разгребать руками грязь и пепел, открывая их взору дверцу люка. Та поддается только с восьмой попытки и не без помощи Чунмёна. Сехун не отрывает взгляд от горизонта. - Они близко, Мён, - Сехуну не передать как страшно, от новых вспышек пламени он дергается и болезненно морщится. – Мы не успеем... - Закрой пасть! – рявкает Бэкхён, помогая выбраться полуживому мужчине и женщине с русыми спутанными волосами. - Их контузило, - подмечает Чунмён, замечая у них обоих кровь, текущую из ушей. – Им нужен Лэй. - Если мы успеем, - не может удержаться от ядовитого замечания Сехун, на что Бэк стискивает кулаки и молча ведет спасенную пару в сторону леса. – Они могут уйти и не дождаться нас. - Чонин? – фыркает Бэк. – Я тебя умоляю. Он не оставит тебя, можешь мне поверить. - В его руках жизни других, - Сехун ускоряет шаг и закусывает губу. – Он не настолько псих, чтобы... - Настолько, - обрывает его Бэкхён. – Он самый большой идиот, который любит тебя сильнее своей гребаной жизни, и поэтому хуй он куда двинет без тебя... - Се, - Хун морщится, как от боли, когда видит, что к нему на всех парах бежит его Чонин. – Се, надо уходить, - быстро говорит он, пока помогает паре влезть в бронеавтомобиль. - Придурок, - Сехун, стиснув зубы, залезает следом, проигнорировав поданную руку. - Не спрашивай, - Мён хлопает Чонина по плечу. – Поехали, они близко, - Чонин кивает и юркает в кабину водителя. Бэкхён залезает следом, окидывает взглядом салон и тяжело вздыхает. Народу меньше, чем он ожидал. - Там танки! – кричит мальчуган, приникая к окну. Его мать шикает и задергивает тряпку, служащую занавеской. - Они слишком медленные, - беззаботным тоном отзывается Чонин. – И на гусеницах. Мы их перегоним. - Стартуй, кретин, - шипит Сехун, устроившийся рядом. Авто трогается с места резко и тут же набирает скорость. Бэкхён забивается в угол и усмехается про себя – Чонин не может без дешевого выпендрежа, даже когда их жизнь висит на волоске. Не дрифтует – и на том спасибо. Он укутывается толстовкой и сворачивается клубочком на своем сидении, прикрывая глаза. Он вздрагивает, когда чувствует, что его несильно трясут за плечо. - Спасибо, - женщина, которую он спас из завала стоит перед ним, сдерживая слезы. Бэк морщится, но кивает и отворачивается к стене, надеясь, что больше его не потревожат. Он ненавидит слова благодарности, они кажутся чем-то мерзким и лишним. Он спасает их, потому что так надо. Потому что никто не обязан умирать просто потому, что его забраковала какая-то там гребаная система. Они прибывают на место их нового убежища последними, что неудивительно, хотя Чонин жал на педаль во всю свою дурью башку. - Многие ушли, - Мён встает рядом, наблюдая, как Бэк быстро пересчитывает собравшихся. – Они нагрянули слишком внезапно, - Бэк поджимает губы. - Венди в порядке? – спрашивает он. Чунмён кивает. - Я отправил ее в числе первых. Бэкхён выуживает из кармана потрепанную пачку сигарет и достает одну. Подкуривая, он с удивлением обнаруживает, что у него трясутся руки. Мён смотрит на его мучения недолго, выхватывает зажигалку и подкуривает сам. Бэк с наслаждением затягивается, чувствуя, как ком в горле, стоящий с тех самых пор, как началась зачистка, проглатывается, и легкие расправляются. Грудь больше не сжимают невидимые тиски, и Бэкхён не может надышаться, глядя, как водители отправляются колонной в бункеры, которые заготовлены дальше, чем убежище, чтобы при новой угрозе, можно было быстро смыться. Мён обнимает Венди, которая что-то рассказывает ему, активно жестикулируя. Сехун прижимает к себе Чонина, отчитывая, судя по недовольному тону, но Чонин улыбается и крепче сжимает куртку Хуна. Кто-то воет, узнав о гибели друзей или родственников. В убежище (старый вестибюль заброшенного метро) свет тусклый, и старые лампочки гудят и мигают, от пыли слезятся глаза, и хочется чихать. Бэкхён выбирает себе место прямиком на рельсах, подальше ото всех и забивается в угол. До его караула есть еще немного времени, и он проваливается в беспокойный сон. Его поднимает Чонин незадолго до двух часов ночи, уставший и сонный. - Там тихо, - улыбается он слабо. Бэкхён ерошит его волосы и встает с нагретого места. – Запасов мало. - Достанем еще, - тихо говорит Бэк. – Только не сегодня, - он окидывает взглядом ряды спящих. - Естественно не сегодня, - говорит Чонин, тихо посмеиваясь. – Сегодня все натерпелись достаточно. Бэкхён запускает руку в свой рюкзак и выуживает оттуда небольшую булку. Он делит ее пополам, потом, подумав, разламывает свою половину и отдает Чонину. - Отдай Сехуну, - говорит он, копошась у рюкзака и возясь с застежками. Парень пару секунд смотрит на него, как на больного, и качает головой, отодвигая кусок хлеба от себя. – И вот еще, - Чонину в руки падает банка с консервами. – И Ким Чонин, мать твою, даже не вздумай отказываться, - шипит Бэкхён, готовый идти дежурить. Парень мнется недолго, потом неловко улыбается. - Спасибо, - Чонин забирает припасы с собой. - Так бы сначала, - смеется Бэкхён. - Бэкки, - окликает его Чонин, когда уже парни расходятся, и Бэк, зевая во весь рот, готов выйти наружу. Он поворачивается на зов. Чонин все так же тепло улыбается краешком губ. – Все не спасутся. Бён, задыхаясь, вываливается на улицу и шумно тянет носом тяжелый воздух. Его душат слова, сказанные Кимом. Он прекрасно понимает, что эти игры со смертью долго не продлятся. Убегая, они просто оттягивают момент собственной гибели, а те, кто верит в то, что им удастся сбежать, и их оставят в покое – самые огромные глупцы на свете. Не оставят. Найдут. Уничтожат. Бэкхён кивает напарнику – Сынхёну, кажется – и отправляется на поиски удобной площадки для наблюдения. Она обнаруживается в паре сотен метров от убежища. Бэк устраивается под деревом прямо на земле, ежась от прохладного ночного ветра. В воздухе пахнет сыростью и мхом. «Какая беззвучная ночь», - думается парню, когда он прислушивается. Слышен лишь шорох листьев и скрип деревьев, когда те качаются от сильных порывов ветра. Он прикрывает глаза на секунду и вдыхает чистый воздух полной грудью, пытаясь запомнить это мгновение. Тихое, свежее и нереально спокойное. Бэкхён ценит такие редкие минуты бессовестной лжи самому себе, потому что знает, что спокойствие ему может только сниться. Вдали видны вершины башен Города, и Бэк смотрит на них неотрывно, чувствуя, как в груди разгорается самый настоящий пожар, и горючая смесь, воспламенившая его сердце – отчаяние и ненависть. Надежде здесь нет места, она сдохла вместе со страхом – Бэкхён самолично придушил их давно, когда видел, как Чонин горел заживо, как его лучшему другу отрывало ноги взрывом, как его мать разорвала в клочья мина. Ненависть питает все его существо, течет по венам вместо крови. Бэкхён смотрит на эти башни и понимает, что разорвал бы голыми руками всех до единого, кто находится за этой чертовой стеной. Он не замечает, как короткие обломанные ногти врезаются в собственную плоть, лишь сильнее сжимает кулаки и пытается унять этот пожар внутри, затушив, но не загасив, потому что понимает, что без этого ему не выжить. *** Чунмён приходит за ним через трое суток, когда Бэкхён вымотан до невозможности, носясь то с одним, то с другим, помогая обживать временное убежище, вдоволь натаскавшись воды из реки и мешков с мусором. Природа всегда берет свое, но некогда любоваться тем, как деревья прорастают сквозь бетонные плиты, разрушают фундамент мощными корнями, а на потолке видна поросль плюща. Мшаники повсюду, и спать на них достаточно мягко. Бэкхён еле переставляет ноги, однако встряхивается, как собака после воды, когда ему говорят, что пора выезжать. Вместе с Чунмёном Сехун и Чонин – неизменно. Бэку кажется, что без этой троицы он бы сдох давно, потому что кроме них его шкура никому нахуй не сдалась. Только они вытаскивают его из очередного дерьма, в которое Бэк попадает, благодаря своему дешевому героизму. В их убежище практически нет ни одного человека, которому бы он не спасал задницу или близкого, нет ни одной живой души, не благодарной ему за что-то. Большая часть находящихся здесь была обречена сдохнуть в завалах, задохнувшись в каменных гробах, или умереть от вовремя не оказанной помощи. Бэкхён – как санитар леса, мать его, долбанный дятел, который не может пройти мимо исходящегося истошным воплем раненого, озабоченный навязчивой идеей спасти как можно больше жизней. Но едва всполохи пламени привидятся на горизонте, а вдали покажутся боевые машины, о его пятой точке никто не вспомнит, все озабочены спасением себя. Бэк смотрит в глаза Сехуну, но тот демонстрирует ему средний палец и отворачивается – слишком гордый, чтобы сказать спасибо по-нормальному, Чонин пихает его локтем в бок. Мён качает головой, и Бэкхён удивляется про себя, на кой черт ему далась эта возня с детским садом. У него есть Венди, и ему впору бы заботиться о ней, однако Чунмён как-то успевает все, а особенно раздавать оплеухи и поджопники вечно грызущимся Се и Бэку. - Едем за припасами, - сообщает он, хотя Бэкхёну и без этого понятно. Не давеча, чем вчера, Мён, изучая карты этой местности, нашел старый склад, которым сейчас, естественно, никто и не пользовался. - Когда мы отправляемся домой? – спрашивает Бэк. Мён пожимает плечами. - Они слишком слабы, а до Либерти ехать восемь суток, без перерыва если, не меньше. - И то, если Чонин за рулем, - прибавляет Сехун. Бэк качает головой. - Нам нужно убираться, Мён, - он решительно смотрит на парня. – Если ты думаешь, что они просто вернулись в Город, то... - Ясно дело, что они рыщут где-то неподалеку, - Чунмён морщится. – Не считай всех идиотами, кроме себя, умоляю, - он устало трет виски. – Сначала склад, потом посмотрим... - Ага, - Бэк едва не скулит. – Посидим, подождем, сварим рамён и встретим чистильщиков полевым обедом. Мён, очнись, они должны поднимать свои пятые точки и уносить ноги, как можно дальше. Мы не можем привести их в Либерти. Это наш последний оплот. - Бэк. Я знаю, - Мён выглядит спокойным, однако Чонин видит, как играют его желваки. – Мы вернемся, и решим. Бэкхён фыркает, и Чонин предупреждающе кладет руку на плечо Мёну. - Бэкхён, - Мён шипит, не в силах более сдерживать свой гнев. – Не много ли ты на себя берешь? -Бэкхён молча бредет в сторону авто. – Бэк, - зовет его Чунмён, сжимая кулаки. – Не перегибай палку. Ты... – Чунмёна пихает Сехун, и тот затыкается, закусив губу. Бэкхён знает, чем тот может его втоптать в пол и заставить задыхаться. Всего пара гребанных слов, которые бьют под дых и заставляют все внутри гореть, до пелены в глазах, до полного безумия. Бэкхён и рад бы забыть, стереть это из памяти, но не может. - Ходу, - Чонин улыбается здоровой половиной лица и кутается в толстовку, натягивая капюшон едва ли не до носа. Сехун лишь вздыхает и поджимает губы, но садится рядом и по-хозяйски укладывает руку ему на колено, как бы между прочим. Бэкхён видит в этом небрежном жесте больше, чем следует – это и ободрение, и немое «люблю», и «мы справимся». Это сквозит через каждое его скольжение пальцами вдоль колена, через каждый серьезный взгляд. Бэкхёна тошнит от зависти, потому что он один, как волк, как говорящий на другой частоте с остальными китами тот самый, последний, которого, как он слышал, подорвали месяц назад случайно, при испытании новой бомбы. У Сехуна есть Чонин, Мён ласково гладит Венди по волосам, выбежавшую проводить его, хоть тот и не любит это. Бэк не знает, какого это – жить ради других, одной любовью. Он живет ненавистью. Они находятся на разных частотах. Чонин гонит авто так, что колеса едва касаются земли. Парней на заднем сидении заносит на поворотах, и оба устали проклинать его, пытаясь выровняться и падая обратно на сидение. Склад встречает их огромным замком на хлипких дверях, и те сносят их, особо не церемонясь. Внутри пахнет сыростью и плесенью, а стеллажи опрокинуты. Парни недолго копошатся там, пытаясь найти что-то съестное. - Дьявол, - Сехун в сердцах пинает какую-то балку, а потом еще минут пять прыгает на одной ноге, безостановочно шипя от боли. Бэкхёну везет чуть больше – он находит ящик гранат. Немного, но хоть что-то, учитывая, что их запасы опустошены полностью. Чонин находит пару коробок с консервами, но это мало для такого количества народа. - Мы не можем с этим возвращаться, - Мён садится на корточки, обхватывая голову. - Восемь дней не два месяца, - Бэкхён присаживается рядом с ним и обнимает его за плечи. – Мён, мы сможем. - Не все водители такие талантливые, как господин Ким, - Чунмён немного раскачивается из стороны в сторону. – У нас есть раненые... - Мы должны хотя бы попытаться, - Бэк осторожно гладит его по спине и молча глотает свои едкие замечания. – Мы сможем. - Парни, - Сехун, который несколько минут проводит у окна, внезапно подрывается с места и несется к ящику с гранатами. – У нас проблемы, - шепчет он, серея на глазах. Бэк и Мён вскакивают с места и бросаются к нему, вытаскивая из ящика себе по паре штук. - Интересно, - Сехун выдавливает из себя страдальческий смешок. – Они взорвутся или испортились? - Не глупи, - Мён медленно подходит к окну и облегченно вздыхает. – Их всего двое, если мы рассредоточимся, то сможем их вырубить. - Только гранаты положите, - Бэк кладет их в карман. – Если тут рванет, то сюда приедет подмога. - Ты прав, - Мён отдает гранаты Чонину. – Есть предложения? Бэкхён? – едко спрашивает парень, не сводя глаз с разведки. Он поворачивается, склоняет голову на бок и по-птичьи смотрит на него. Бэкхён задумчиво жует губу. - Если подойти к ним сзади? - предлагает Сехун, но Бэк качает головой. - Немножко пошумим, - он кивает в сторону обрушенного стеллажа. – Мён, вставай за дверь. Сам Бэкхён ждет, пока его приятели займут укрытие, и сам обрушивает стоящий рядом с ним стеллаж. - Аккуратней, - шипит Сехун, потому что тот рушится ровно в паре сантиметрах от его макушки. Бэк передергивает плечами и устраивается у окошка. Один из разведки идет в сторону склада, второй остается на улице. Бэк мысленно аплодирует себе, но на этом его продуманный план летит в ебеня. Мён быстро бьет по голове, облаченной в шлем, найденной железякой, но тот лишь падает на пол, успевая что-то крикнуть. Чонин и Сехун бросаются к нему, перехватывая руки и отнимая оружие, но вопреки всему второй не бросается на помощь товарищу. - Дьявол, - рычит Бэкхён, подрываясь с места и выхватывая из руки Чонина револьвер. – Уйдет, - он несется на всех парах, выбегает из здания склада, стреляет, не глядя, но промахивается – разведчик уже слишком далеко. – Черт, - парень падает на колени, однако становится тут же подхвачен за шиворот Сехуном. У того руки и рубашка в крови, а лицо сосредоточенное и неживое. «Как у них...» - думает Бэкхён, однако через секунду Се зло сверкает глазами. - Убираемся отсюда, - цедит он. Машина ждет их неподалеку, и путь до убежища проходит в молчании. Рука Бэкхёна водит по пыльным бокам гранат в ящике, который они запасливо прихватили с собой. - За нами придут, - Се и Бэк дергаются от слишком отчужденного голоса Мёна. – Нам не уйти, - он бьет по сиденью и откидывается, едва сдерживая слезы. – Мы идиоты. Чонин молча гонит сквозь деревья, а остальные даже не пытаются отрицать сказанное. Каждый понимает: останешься – умрешь, тронешься с места – догонят в дороге, и чем дальше они уйдут, тем больше вероятность выдать Либерти, а значит позволить им сломать все то, на чем держатся остатки прежнего мира. - Сдохнем красиво? – у Сехуна нервно дергается губа. – Заберем их с собой, сколько можем? Машина резко останавливается, заставляя его впечататься носом в панель приборов. Чонин взбешен до предела и отвешивает ему подзатыльник, не обращая внимания на уже текущую из носа струйку крови. - Тебя по башке слишком сильно двинули? – орет он так, что звенят стекла, а Бэк и Мён решают слиться с сиденьем, чтобы не отсвечивать и не попасть под раздачу. - Еще скажи, что мы не сдохнем, - усмехается Се. Он вытирает кровь и без того замаранным рукавом. - Заткнись, - ему прилетает новая пощечина. Чонин часто-часто дышит, приходя в себя и остывая. – Просто закрой рот, - просит он уже тише, снова заводя мотор. Сехун умолкает и отворачивается к окну. - Мы сможем уйти глубже в метро? – шепотом спрашивает Бэк. Мён качает головой, теребя в пальцах подол кофты. - Они подорвут тоннель, и мы окажемся в огромном каменном гробу, - так же тихо отвечает он, чтобы парочка их не слышала. Хотя Бэк замечает, что рука Сехуна снова поглаживает руку Чонина, и тот даже не морщится. Потом они и вовсе переплетают пальцы, пока рука Чонина покоится на переключателе передач. Чунмён смотрит в окно и поглаживает медальон, в котором совершенно точно фото Венди. Бэк снова ощущает себя тем самым китом, но гонит прочь эти мысли и просто считает до бесконечности, пока не удается задремать. *** Бэкхён выпрыгивает из машины едва ли не на ходу, сразу же бросаясь ко входу в вестибюль метро. Посторонней техники вблизи не видно, значит можно успеть попытаться спрятаться и встретить чистильщиков вооруженными. Боеприпасов кот наплакал, но Бэк уже отчаянно командует убираться подальше тем, кто не в состоянии сражаться, стоит на раздаче оружия, пока Чунмён делит остальных на отряды. Венди стоит поодаль, не желая уходить, но Мён что-то шепчет ей на ухо, целует в лоб и отправляет помогать раненым. Бэкхён видит, как мокрая дорожка прочерчивает себе путь на ее щеке до подбородка. Он молится про себя, хоть и не верит ни в одного из богов, но в мыслях воет. Ему не хочется кончить вот так. - Машина, - в вестибюль влетает взъерошенный парень. – Но она одна, и похоже, что она из Либерти! По вестибюлю тут же прокатывается удивленное перешептывание, а еще через несколько минут в зал действительно входит подкрепление. - Еле вас нашли, - улыбается командир прибывшего отряда. Чунмён благодарно жмет руку Чонсу, а у Бэкхёна на секунду отлегает от сердца – у них есть оружие. Может и протянут. - Едут, - в вестибюле снова показывается дежурящий. - Много их? – настороженно спрашивает Мён, пытаясь говорить громче, чем поднявшийся гвалт. - Достаточно, - сдержанно отмечает Ынхо. – Восемь авто... Он не договаривает, когда внезапно раздается взрыв. Стены вестибюля вибрируют, и с потолка осыпается крошка. - Семь автомобилей, - поправляется он, прикрывая глаза от летящей в глаза пыли. - Много, - качает головой Мён. Чонсу хлопает его по плечу и хитро улыбается. - Гранатометом их, и дело с концом, - командир довольно щурится, но Мён качает головой. - У нас нет гранатомета, - отвечает он, прислушиваясь. Где-то вдали еще один танк налетает на мину. - У меня есть, - подмигивает Чонсу и командует своим ребятам, чтобы приготовили оружие. Бэкхён готов ему едва ли не пятки целовать. Чонсу всегда знает, что делает. - Не дайте им прорваться в вестибюль, - Мён кивает отрядам, косится в сторону скрывшейся Венди, вздыхает, а затем решительно смотрит вперед. – Вперед, - командует он, и отряды спешат занять свои обговоренные места. Бэкхён не знает точно, сколько ему приходится сидеть в засаде вместе с Чонсу, который насвистывает что-то себе под нос и проверяет исправность гранатомета. Впереди виднеются шесть машин, которые несут их смерть. - Ближе, детки. Ну, подходите к папочке, мы с малышкой вас сейчас отлюбим, - цедит сквозь зубы Чонсу, примериваясь для первого выстрела. Бэкхёну хочется спросить его, сколько, по его мнению, у них шансов уцелеть, но молчит, лишь вертит в руках автомат. Выстрел из «малышки» оглушает Бэка настолько, что несколько минут кроме звона в ушах он не слышит ничего. Чонсу бьет его по щекам, что-то орет, а потом резко оттаскивает из кустов подальше, сваливает на землю и прикрывает собой. Через секунду гремит взрыв в месте, где они только что сидели. Лицо Бэкхёна тут же обдает жаром, а на вдохе, кажется, все воздухоносные пути выжигает аж до глотки. - У них тоже есть гранатомет, - первое, что слышит Бэк. Голос Чонсу доносится как сквозь вату, а по шее что-то стекает. Он понимает, что это кровь, проводя по ней и чувствуя вязкую жидкость. – Надо было тебе затычки сделать, - сокрушается Чонсу, наскоро его осматривая. – Парень, ты в порядке? Бэкхёну хочется рассмеяться, потому что нет, твою мать, он не в порядке, у него отсутствует слух наполовину, хочется опрокинуть в себя литр ледяной жидкости, чтобы горло так не сушило от жара. А еще страшно до пиздеца, потому что он едва не сдох. Он сдержанно кивает, пытаясь унять дрожь в коленях. Бэк никогда не был на передовой, только раскапывал завалы и помогал раненым. Малодушное желание дать деру он запинывает как можно дальше себе же в задницу, командует отставить панику и с криком бросается в самую гущу событий, не очень умело стреляя из автомата по врагам. Он простреливает голову какому-то уебку, который душит Чунмёна, когда слышит знакомый вопль, полный страха и боли. Бэкхён оглядывается и мчится со всех ног к Чонину, на которого двое направили шланги огнемета. Он не понимает, что кричит им, в висках стучит единственная мысль - не дать нажать на курок. Чонин цепенеет не в силах пошевелиться, и в глазах его дикий, всепоглощающий ужас. Сехуна с ним не видно, но Бэк не в состоянии замечать что-то кроме лучшего друга. Он с воплями кидается и отталкивает одного, забывая про автомат в руках. Второй тут же разворачивается и наставляет шланг на него, но выстрелить не успевает. Кровь идет у него горлом, и он, отвратительно булькая, оседает и утыкается своей рожей прямиком в грязь. Бэкхён слишком занят, чтобы оценить подвиг Мёна, на данный момент его заботит лишь гребаный шланг огнемета, за который идет нешуточная борьба. Чистильщик оказывается довольно сильным, однако Бэк ухитряется повалить его на спину и пережать горло шлангом, заставляя задыхаться. - Сдохни, мразь, - шипит он с перекошенным от ненависти лицом. В эту минуту, ему кажется, он мог бы вырвать глотку этой паскуде голыми руками. *** Чонсу сидит на поваленном дереве, поставив гранатомет рядышком с собой и курит, безразличным взглядом следя за тем, как Бэкхён и еще несколько припряженных к нему ребят обходят поле боя, выискивая тех, кому еще можно помочь. Бэк чувствует себя как рыба в воде, отдавая четкие указания остальным. Однако добивать совсем безнадежных они оставляют Бэкхёну. Его рука слишком сильно стискивает рукоять пистолета, когда пальцы через силу жмут на спусковой крючок, пуская пулю прямиком в лоб, заставляя перестать кричать от боли и замолчать навсегда. Пусть это и считается актом милосердия, но у него губа прокушена, и все существо его наполнено ненавистью к самому себе. Пока остальные не смотрят на это, малодушно отвернувшись в сторону, только Чонсу сверлит его взглядом, сжимая в руках раковую палочку и перетирая в пальцах, не замечая, как табак высыпается с другого конца папиросы. Мён спешит под землю, проверить, не задеты ли остальные. У Чонина руки трясутся, пока он перевязывает пробитую прикладом какого-то подонка голову Сехуна. Тот тихонько сидит рядом и даже не скулит, как обычно, просто часто дышит от боли и морщится, когда очередной тур бинтов Чонин накладывает слишком туго. Бэк ухитряется пробежать мимо и переделать кривую повязку, а потом похлопать по плечу и убежать к другой группе помогать дальше. Вскоре он зовет Чинона, и тот, хоть едва стоит на треморных ногах, бредет к нему, помогая поднять какого-то беднягу и поместить на носилки, пока Бэк суетится рядом и накладывает давящую повязку на руку, из которой ручьем течет кровь. - Мы долго не продержимся, - вздыхает Чонсу, говоря в никуда. Его не слышит никто, кроме Сехуна, и тот вздрагивает и отворачивается. Командир садится рядом, протягивает начатую папиросу (по счету эдак четвертую), и Сехун неумело затягивается и кашляет. Это отдает дикой головной болью и он едва слышно стонет. - Не выживет, - качает головой Пак, делая очередную затяжку. – Слишком много крови потерял. Сехун солидарен с ним, но что-то сказать он не может. Большую часть сил он тратит на то, чтобы удержать себя в относительно вертикальном положении. - Бэкхён, - Чонсу встает с места. – У тебя есть двадцать минут. Мы выезжаем прямо сейчас. Тот долго пилит командира взглядом, но понимает, что спорить бесполезно, и суетится еще с большим рвением, успевая, кажется, быть во всех местах сразу. - Бэкхён, - время почти на исходе, когда к нему подбегает напуганный донельзя парень. – Пойдем! Он его едва не тащит за руку, и Бэк быстро переставляет ноги, спотыкаясь о трупы. - Бэкхён, смотри, - парень едва ли не белый от страха тычет пальцем куда-то в кусты. – Там. Бэк слышит тяжелое дыхание, обходит их и присаживается на корточки рядом. Сердце пропускает удары, когда он видит вражескую форму и лицо полностью в крови. Раненый дышит тяжело и часто, явно не соображая ни на йоту. Бэкхён дрожащими пальцами поднимает пистолет и почти нажимает на курок, но внезапно его запястье обвивают чужие горячие пальцы, покрытые копотью и землей. Раненый хрипит, со свистом выпуская воздух из легких, а Бэк легко вскрикивает и падает на задницу от испуга и мажет, пуская пулю в дерево. - Бэкхён, - парень, который его привел, мигом подхватывается, пока Бэк восстанавливает дыхание. - Все в порядке, - дрожащим голосом отвечает он, вглядываясь в мертвенно-белое лицо, жадно хватающее ртом воздух. Ему вспоминается сестра, которую он держал на руках, пока та медленно умирала от простреленного легкого, как кровь у нее шла горлом, и она захлебывалась, так же выпучив глаза и дрожа от шока. Он, вспоминает, а руки сами делают привычную работу, бегло осматривают, выявляя источник кровотечения – плечо, и накладывая повязку отточенными движениями, как заправская сестра милосердия. Милосердие. Бэкхён вздрагивает, когда способность соображать возвращается к нему. Он смотрит на врага, замечая жетон на шее. «Ким Минсок» - значится на нем, и Бэкхёну нужно принимать решение в кратчайшие секунды. - Помоги мне, - командует он решительно, и парнишке кажется, что он ослышался. – Быстро подошел и взял его за ноги, я сказал, - Бэкхён нервничает и почти сразу срывается на крик. Ему до омерзения противно, но гребаная человечность не дает ему передумать. И милосердие. Да, милосердие. «Тебе, тварь, оно не знакомо», - думает Бэк, внутренне содрогаясь от омерзения, но руки оттягивает вес чужого тела, и он тащит его в сторону машин. Он не обращает внимания на косые взгляды вокруг, как у машин тут же смолкают разговоры, и проносится шепоток. Сехун, зеленый от негодования (и немножко от тошноты) подрывается с места и на заплетающихся ногах бредет к Бэкхёну. - Ты, похоже, ебанулся окончательно! - орет он, тыкая пальцем в Минсока. Бэкхён отдувается и не отвечает, пока грузит того в машину. – Я с тобой разговариваю, - Сехун рывком поворачивает его к себе и вжимает в крыло авто. - Иди на хуй, - огрызается Бэкхён, отталкивая того от себя, однако, видя, как тот опасно кренится назад, ухватывает за рубашку и не дает упасть. За что тут же получает по рукам. - Серьезно, Бэк, - Чунмён подходит к парочке и встает рядом с Сехуном, поддерживая его под локоть, чтобы не наебнулся в порыве чувств и не рыпнулся бить тому морду. – Он, - Мён кивает в сторону носилок, – с нами не поедет. - Да что ты, - Бэкхён зло усмехается. – Он такой же человек, как и мы, - он произносит то, чем уговаривал себя до этого. – Этот, - Бэк пинает колесо автомобиля, – скорее сдохнет по дороге. - Мы не повезем его в Либерти, - в голосе Мёна прослеживается сталь, только Бэку не страшно ни капли. – Он наш враг. - Без гребаной сыворотки он не опасен, Чунмён, - парирует Бэк. – Он может стать «нашим» и рассказать много интересного. - Если выживет, - встревает Чонсу. – Да и не расскажет он ни черта, кроме того, что ненавидит нас до дрожи. - Еще скажи, что пожалел его, - цедит Сехун и, замечая, как Бэк краснеет пятнами, срывается и хватает того за грудки. – Реально? Тебе, блять, реально жалко эту суку? Она бы тебя прирезала, не поморщившись, если бы могла, а ты ее жалеешь! Да он прикончит нас, едва придет в себя, понимаешь ты это или нет? - То есть, ты хочешь сказать, что мы должны убивать всех без разбору? – ровным тоном спрашивает Бэк, хотя его начинает колотить от злости. - Это я и хочу сказать, идиот! – Сехун его встряхивает, как пыльный мешок. – Или мы их, или они нас, все просто! - Тогда чем ты лучше них? - усмехается Бэкхён, едва сдерживаясь. Тут же ему в лицо прилетает кулак. - Се, хватит, - рявкает Чонин, не выдерживая и оттаскивая разъяренного парня от него. - Эта сука сравнивает меня с ними, слышишь? – Сехуна колотит от ненависти, но Чонин стискивает его в своих стальных объятиях, помня о больной голове, хотя больше всего ему хочется отхлестать того по щекам. - Эта сука спасла мне шкуру, - почти шипит Чонин, и, похоже, это действенно, потому что Сехун перестает вырываться. – И эта сука, - Чонин продолжает громче, чтобы всем было слышно, пока Бэк прячет улыбку, – спасла большую часть тех, кто находится здесь. - Это не значит, что он имеет право на подобные заебы, - не сдается О, хотя тон становится ровнее и тише. - Это значит, что он больше всех здесь имеет на это право, - рубит с плеча Чонин. Спорить с ним никто больше не решается, даже Мён, который косится на Венди и вспоминает, как Бэк высиживал с ней дни и ночи, когда у той было воспаление легких из-за сырости и холода в старом убежище. Чонсу явно хочет что-то сказать, но замолкает, едва приоткрыв рот. Он жует губу и играет с Бэком в гляделки. - Он может оказаться прав, - наконец, выносит вердикт Пак, подводя итог разборкам. – Пора по машинам. - Я не дам лекарств, - огрызается кто-то из так называемой санитарной бригады. - Дашь, - шипит Бэк. – Как миленький дашь, - он подходит к машине с лекарствами и выуживает несколько бутылей раствора и систему для переливания. Никто не решается ему мешать, и он, прижимая к груди добычу, юркает в машину, тут же развивая бурную деятельность. Бэкхён налаживает систему, протыкает ей бутыль и, выпустив из нее лишний воздух, втыкает в вену. Затем выуживает из кармана ампулу с противошоковым и прилаживает бутыль с раствором так, чтобы капало. Пока машина не тронулась, он быстро вводит адреналин в вену на тыльной стороне кисти, и перехватывает бутыль, поднимая ее повыше. Он успевает ровно до того момента, как в кабину юркает Чонин, раздраженный донельзя. Он заводит мотор и рывком трогается с места, разгоняясь до бешеных цифр на спидометре. Бэкхён не хочет ничего ему говорить, что в машине раненый, и надо вести аккуратнее. - Спасибо, - все же решается он сказать, но Чонин только дергает плечом. - Это не значит, что я одобряю твой поступок, Бэк, - говорит он отрывисто. – Никто, если быть честным, не одобряет. Но я надеюсь, что это уебище сдохнет, - заканчивает он и замолкает. Бэк молча держит бутыль, чувствуя, как начинает затекать поднятая вверх рука. И малодушно признается себе, что был бы и сам не против. *** - Остановимся здесь, - командует Чунмён, и машина, движущаяся первой в колонне, тормозит, несколько раз мигая фарами. Остальные по цепочке передают сигнал и останавливаются рядом. - Здесь, должно быть, их еще не было, - комментирует Чонсу, вылезая из своей машины. Остальные тоже выходят, разминая затекшие конечности и дыша сыростью и пылью старого заброшенного города. Никто уже и не помнит, что находилось здесь до этого. - Тут не опасно? – спрашивает какая-то женщина, и Сехун примечает в ней ту, что спасал вместе с Бэкхёном из завалов. Кто-то хмыкает в ответ, кто-то отворачивается, да и сама она, ойкнув, осознает весь идиотизм заданного вопроса. Им везде опасно. Сехуну страшно до дрожи, потому что сейчас они слабы и истощены, следующая битва станет для них роковой. Он догоняет Чонсу, и тот незаметно сует ему в руку папиросу. Незаметно, потому что Чонин вырвет ему руки, если увидит, как младший дымит, несмотря на то, что сам смолит постоянно так, что запах табака, кажется, въелся в его кожу навечно. Бэкхён не вылезает из машины, хотя рука по ощущениям сейчас отвалится к ебеням, хоть тот и менял ее периодически на другую. Физраствор – не то, что нужно капать человеку с потерей крови, и он это прекрасно знает, однако до их последнего оплота еще ехать и ехать. Ким Минсок часто дышит, лоб его покрыт испариной, и сам он белее муки. Бэкхён отстраненно смотрит на приоткрытые сухие губы, что хватают воздух уже не так жадно, как несколько часов назад. Бэкхён видит, как на их машину кидают злые взгляды, и тяжело вздыхает. Его подопечный больше не хрипит, и он позволяет себе оставить его на несколько минут, чтобы размять руки-ноги и умыть лицо. Он не подходит к Сехуну, сверлящему его взглядом, но не говорящим ничего, не суется он и к Венди с Чунмёном, которые разговаривают о чем-то, судя по напряженным лицам, не очень радужном. Чонин где-то шароебится по заброшенным домам, копошась в хламе больше с любознательной точки зрения, чем с мародерской, и Бэк решает попросить его полить воду на руки. Он видит, как каштановая макушка маячит в разбитом окне дома напротив, и торопится к нему. - Только не говори, что нашел еще одного бедненького чистильщика, - язвит тот, едва видит, кто за ним пришел. Бэк фыркает, едва сдерживаясь, чтобы не психануть, и разворачивается на пятках. Под толстой резиновой подошвой армейских ботинок хрустит стекло и песок, а на глазах от обиды и усталости наворачиваются слезы, которые Бэк прогоняет в ту же секунду – не время, не место, и вообще он сильнее, чем кажется. Чонин закатывает глаза и идет к парню, хватая за руку и разворачивая к себе лицом. - У меня одна постоянная истеричка уже есть, - говорит он уже мягче. – Второй мне только не хватало. - Я устал, Чонин, - голос Бэкхёна дрожит, и он ненавидит себя за эту слабость, впиваясь обломанными ногтями в ладонь. - Я знаю, - Чонин понимает его в совершенстве. «Устал» в случае Бэка – устал так жить, убегая, как мышь, которую вскоре догонит голодный ободранный уличный кот и сожрет, не оставив даже хвоста. Бояться ложиться спать, не зная, проснешься ли, или погрузишься в вечный сон, будучи застуканным отрядами зачистки. У Чонина страхи похожие, да только один затмевает все остальное – страх потерять Сехуна. Самого дорогого и близкого, самого любимого, ради которого он, безоружный, кинется в одиночку на целый отряд, вооруженный огнеметами. Чонин пожелал бы Бэкхёну такого же человека, который ему не будет безразличен, и который будет удерживать его от бестолкового порой геройства и рискованных поступков. Да только Бэкхён напоминает волка другой стаи, которому разрешили быть рядом, но не приняли, как своего. Чонин сам не понимает, откуда это глупое чувство, да только ему действительно кажется, что он другой. И Сехун это чует, и Мён, хоть и не говорят об этом. Однако их взгляды, сканирующие словно на предмет заговора, иногда улавливаются Чонином. Потом они, конечно, отвисают, и через минуту уже смеются, но это чувство чужака не убирается прочь, сколько бы Чонин его не гнал. - Что хотел? – Чонин старается, чтобы голос звучал как можно более буднично. - Полей мне воду, я хочу умыться, - просит Бэк, вновь совладав со своими эмоциями и окончательно переключившись на более позитивный лад. - Пошли к машине, - командует Ким, и Бэк переставляет ноги, волочась за ним, стараясь не подавать виду, что ему некомфортно из-за осуждающих взглядов со всех сторон. - Как этот ущербный? – интересуется Чонин, пока льет воду Бэкхёну на руки из канистры. - Пока что не сдох, - Бэк старается выглядеть равнодушным, но получается плохо. – Ему нужны специальные растворы, но если он придет в себя, возможно, выкарабкается и без них. - А если не придет? – Чонин недовольно морщится, когда видит, что Бэк забрызгал ему штаны. - Сдохнет, - пожимает плечами Бэкхён, вытирая лицо куском чистой тряпки. Чонин хмыкает и дает ему подзатыльник для проформы. - Привал закончен, двигаем, - громко кричит Чонсу. – Кто не успел, тот сам виноват. Начинается суета, и люди спешат занять места, не желая оставаться в этом мертвом городе. Бэкхён торопится к своему подопечному, отмечая, что в его отсутствие тому явно не стало хуже. «Крепкий засранец», - думает он, считая пульс на здоровой руке. Тот заходится в быстром ритме, но не критичном. Бэкхён вводит ему в вену очередную порцию лекарств, попутно соображая, как вести это существо в туалет, или хотя бы как подсунуть под него старые ненужные тряпки, чтобы не запачкать сидение машины Кима. - Меня даже не проси, - орет Чонин, едва не въехав в дерево после того, как тот озвучил свою просьбу помочь. - Друг называется, - фыркает Бэк. - Друга может отпиздить Сехун, узнав, что тот снимал штаны не с него, - хохочет Чонин, и Бэкхён улыбается, радуясь про себя, что у них даже в таком плачевном состоянии есть способность шутить. «Поможешь, как миленький», - думает Бэкхён, зная, что Чонин не откажет, если его задолбать своим нытьем. *** - Я сдохну не от руки ублюдков из Города,- Сехуну не занимать хорошего настроения, когда он выползает на улицу на очередном привале, чувствуя, как его затекшая задница снова возвращается к жизни. – Я сдохну в этой гребаной машине, не доехав до Либерти, каких-то три-четыре жалких дня. - Прекращай ныть, мелочь, - Чонсу добродушно треплет белобрысого парня по голове, хоть его космы за столь долгое время успели сваляться и заиметь какой-то серый оттенок. – Жопа твоя доедет, и сам ты доедешь в целости и сохранности. - Как же, - Сехун дует губы, но замолкает, видя, как Чонин и Бэкхён идут к своей машине, спокойно переговариваясь. Нет, Сехун не ревнует, разве что чуточку. Ведь кто просил Чонина заступаться за Бэкхёна? Хоть Сехун сам принял решение не разговаривать с Бэком и ехать в машине с Чонсу, ему хотелось быть с ними. Только без выблядыша Города, по-другому не согласен. - Этот чужак все еще с ними? – спрашивает Чонсу, шаря по карманам в поисках спичек. Сехуну до дрожи хочется подымить, но сейчас привал короткий, и прятаться нет времени. - Не знаю. Но судя по тому, как Бэкхён кудахчет и таскает в машину лекарства, а оттуда мокрые тряпки, воняющие мочой, то жив, паскуда, - Сехун решает забить и отбирает подкуренную папиросу у Чонсу и затягивается, все так же неуклюже и кашляя, как чахоточный. Чонин замечает, и нутро Сехуна торжествует, когда он видит губы, сжатые в нитку и полыхнувшие недобрым огнем зрачки. Бэкхён тоже видит, он осторожно трогает Кима за плечо, но тот сбрасывает руку и залезает в кабину. Бэк же, постояв немного и подумав, решительно направляется к парочке, примостившейся на сухом поваленном дереве. Сехун смотрит спокойно и с вызовом, ждет, пока Бэк подойдет и пускает горький дым ему в лицо. - Ты выглядишь, как ребенок, понтующийся перед взрослыми, - произносит Бэкхён с неожиданной улыбкой. – Ты смешной, Се. Сехуна трясет от ярости, но рука Чонсу на его колене сдерживает от порыва встать и заставить предателя кашлять кровью. Бэкхён отбирает сигарету, тушит носком своего устрашающего вида ботинка и направляется обратно к машине. - Когда устанешь быть задницей, мы тебя ждем, - роняет он через плечо, отойдя на несколько шагов. – И Чонин ждет, - добавляет он тише, но от этих слов Сехуну хочется разбить голову о деревяшку, на которой сидит. - Бэк! - доносится до них взволнованный крик Чонина. – Иди сюда. Бэкхён кончает рисоваться и вовсю припускается к машине. Там Чонин с испуганными глазами тыкает на заднее сидение. У Бэкхёна внутри все замирает, когда он косится туда и замечает, что пациент, которого уже он не надеялся откачать, хлопает слипшимися ресницами и пытается что-то сказать, едва шевеля пересохшими губами, покрытыми коркой. Бэкхён молча бросается к нему и прислоняет ухо к самым губам, пытаясь различить хотя бы одно слово. Ким Минсок трясется, как в ознобе, и Бэку реально кажется, что это агония, но он различает едва слышное слово, повторяющееся с остервенелой частотой, замечает слезы, выступившие на глаза, и отстраняется с кривой усмешкой. Он достает бутылку с водой и пытается напоить ничего не соображающего парня, крепко прижимая его голову к своей груди, чтобы та не тряслась. Минсок с трудом глотает воду, половину расплескивает, что она смачивает его губы, стекает по подбородку, он кашляет, захлебываясь ей, и капли попадают прямиком на рубашку Бэка. Минсок пытается оттолкнуть его руки, вырваться, но сил слишком мало, и он только барахтается в крепких руках, пьет через силу, все еще ничего не соображая. Чонин наблюдает за ними напряженно и не замечает подошедшего Сехуна. Тот тоже смотрит не без страха, но с диким любопытством. - Что он сказал? – не выдерживает Чонин, едва не лопаясь от любопытства и не растекаясь по лобовому стеклу. - Ампула, - отвечает Бэк, подмечая, как у Минсока тут же расширяются зрачки, а лоб покрывается испариной. Да и колотить его начинает еще сильнее. Он вытирает синюшные губы и вкалывает очередную порцию лекарств. – Я знал, что эта сыворотка – чистая наркота. *** - Меня зовут Бэкхён, - терпеливо произносит Бэк, глядя в раскосые глаза, пилящие его почище сверла. Впалые щеки надувались, а губы, без того тонкие, были сжаты в тонюсенькую нитку. Минсок отворачивается, продолжает пилить взглядом дверцу автомашины. Прошло двое суток с его прихода в сознание, но с той поры, как оправился от шока, он больше не сказал ни слова. - Я знаю, что тебя зовут Ким Минсок, - Бэкхён мысленно готов придушить этого упрямого осла, но держится только из-за того, чтобы его усилия не пропали даром. Тот вздрагивает, но не реагирует. – Это было написано на твоем жетоне, - поясняет Бэк, которому наскучила игра в молчанку и наблюдение за помирившимися дружками. Сехун снова на переднем сидении рядом с Чонином, снова сцепленные пальцы, и снова Бэкхёну как-то пусто, видя все это. - Да отвали ты от него, в Либерти его разговорят, - кричит Сехун, перебивая шум мотора. Минсок равнодушен абсолютно ко всему. - Отъебись, - беззлобно огрызается на него Бэк, потому что Сехун смирился с заебами Бэка. – Ты должен поесть, - наставительно произносит он, протягивая Минсоку булку и открытую банку консервов. Тот морщится и отталкивает их от себя. - Посмотрите на заботливую мамашу-Бэкхёна, - гогочет Чонин, выкручивая руль. – Давай мне, я сожру все с превеликим удовольствием. Бэк шикает на него и с силой разворачивает к себе Минсока, на что тот тут же болезненно морщится – рана задевается и отдает жгучей болью. - Жри, я сказал, - Бэкхён сует ему под нос кусок булки, но тот отворачивает голову, пока Бэк не ухватывает его за щеки и почти насильно запихивает ему в рот половину, а затем зажимает рукой. Минсок шипит от боли, потому что парень не церемонится с ним из-за раны, которая тут же начинает кровить. Но Бэк сначала терпеливо ждет, пока тот прожует и проглотит, и лишь затем выпускает и занимается раной, вцепляясь в поврежденную конечность так, что Минсоку больно даже шевелить ей, поэтому он безропотно ждет, пока его закончат перевязывать. - Если ты не будешь есть, я это прожую и затолкаю тебе в задницу через клизму, - ласково произносит Бэк, заставляя Сехуна заржать на всю машину, а Чонина подавиться водой. Минсок буравит его своими глазищами, однако Бэкхён грозно хмурит брови, а потом резко приближает свое лицо к его лицу и говорит «бу», заставляя того вздрогнуть и едва не подпрыгнуть, а парочку спереди зайтись в очередном приступе смеха. - Пройтись хочешь? – Бэк замечает, что колонна автомобилей тормозит. Минсок не отвечает ничего, и Бэк, рассвирепев, тянет его за собой. – Без глупостей мне! Они ухитряются выйти раньше всех, как только Чонин притормозил, Минсок слабо переставляет ноги, явно отвыкшие от физических нагрузок. Бэкхён оглядывается, радуясь втайне, что место привала – лес, а не очередной труп цивилизации в виде города, и тащит его за собой, скрываясь за деревьями, но не отходя далеко. Он видит, как Минсоку больно и неудобно, но сначала выбирает место – в траве у ручья, где заставляет его сесть и принимается массировать его икры. - Как долго действует сыворотка? – спрашивает Бэкхён, радуясь, что его действия заставили глаза Кима хоть ненамного, но округлиться. Он неторопливо мнет мышцы, растирая и снова разминая, заставляя застоявшуюся кровь течь быстрее. – Не скажешь? Я и без тебя могу догадаться, - Бэк глядит на него из-под сбившейся челки, сдувает ее со лба, смешно надувая щеки, и продолжает. - Тебя до сих пор трясет, но твое ебало начинает подавать слабые признаки жизни. Тебя не кололи две недели почти, и смею предположить, что ты валялся так долго, не открывая глаз, из-за того, что твой организм охренел от того, что наркоту ты свою больше не получаешь, значит, получается, все дерьмо из тебя выйдет еще через пару деньков, и ты станешь нормальным человеком. Я прав? Молчишь? – Бэкхён усмехнулся. – Я угадал, ведь так? Минсок смотрит на него сверху вниз, Бэк на корточках и потому не успевает сгруппироваться, когда чужак резко подскакивает и валит его на землю, пытаясь задушить. Бэкхёну тяжело дышать, потому что кольцо пальцев вокруг его шеи стискивается сильнее, однако он чувствует себя едва ли не счастливцем, потому что лицо парня, сжимающего его бока своими коленями, перекошенного от злости. Бэк отпускает руки, задерживает дыхание и со всей дури бьет по повязке, заставляя паршивца неблагодарного вскрикнуть и отпустить его. Бэкхён заводит его здоровую руку за спину и держит цепко – пусть и на поле боя толку от него – ноль, зато держать человека, которому отпиливают больную ногу без наркоза, он умеет превосходно. - Больше мы гулять не ходим, - хрипит он, представляя, что ему выскажут двое друзей по поводу синяков. Минсок злобно пыхтит, едва слышно скуля от боли, но больше попыток побега не делает, позволяя вести себя к машинам. Бэкхён отпускает его и подталкивает в спину, шипя «только попробуй рыпнуться», выходя на место общего привала. И тут же столбенеет, потому что к ним в ту же секунду приклеиваются огромное количество пар глаз, сочащихся такой ненавистью, что ее можно пить вместо кефира. Минсок нерешительно замирает тоже, видя, что все смотрят на него и на Бэкхёна, даже замолкают, и от того еще страшнее. - Я думала, эта тварь сдохла, - кричит кто-то из толпы. Чонин выскакивает к ним и поспешно бежит встретить и отвести до машины, боясь, что их попросту разорвут на клочки. Сехун орет что-то в ответ, но Бэкхёну на все это откровенно насрать. Он смотрит вперед расфокусированным взглядом, пытаясь уследить, если к его пленнику приблизятся хотя бы на шаг, чтобы тут же прикрыть его и толкнуть к машине. - Бэкхён, ты монстр! – кричит кто-то истерично и захлебывается в рыданиях. – Из-за него погиб мой муж, а ты... – крик прекращается, а Бэк невесело усмехается. О да, он самый настоящий монстр. - Заткнитесь, - орет Сехун на истеричку, за что тут же получает тычок. - Не суйся, - кто-то заявляет ему, однако вперед к ним выходит Чунмён, и причитания смолкают. - По машинам. Колонна делится на две части. Едем разными дорогами, чтобы запутать следы, если нас заметят. До Либерти двое суток езды. Привал сделаем один раз, колонны встретятся только в городе. Выезжаем через пять минут. Те машины, которые загрузятся последними, поедут со мной и с ними, - отрывисто, чеканя каждое слово, произносит Мён, тыкая в конце своего спича пальцем в Минсока и Бэкхёна. Толпа рассасывается в мгновение ока, у машин начинается давка. Бэкхён облегченно выдыхает было, но не замечает камень, летящий прямо в его голову. Острые края больно раздирают кожу на скуле, а от отдачи и от неожиданности он дергается и едва не падает. Он потирает ушибленное лицо, смазывая струйку крови на распоротой щеке. Сехун бросается к нему, помогая оправиться. - Чтобы ты сдох вместе с этой тварью, - выплевывает женщина, пустившая в Бэка камень, удаляясь к машинам. Сехун замечает, что это снова та женщина, что была спасена им и Бэком из завала. - И тебе спасибо, добрая душа, - улыбаться Бэкхёну тяжело, и его лицо кривится от боли. - Забей, - говорит Сехун, осматривая его щеку. – Вроде не насквозь. - Зато я мог бы высовывать язык не через рот, - снова шутит Бэкхён, и Сехун, наконец, замечает, что тот в шаге от истерики и нервного срыва. - Пойдем, - О приобнимает его и ведет к машине, поглаживая по плечу. Чонин уже усадил Минсока назад, и теребил баранку руля. Бэкхён молча скользит на заднее сидение и молча смотрит в окно, прижимая к ране салфетку с перекисью и наблюдая, как трогается первая колонна во главе с Чонсу, как Чунмён сигналит о том, что пора выдвигаться. Они едут часа три, глядя, как пейзаж сменяется унылыми обломками очередного населенного пункта. Бэкхён не говорит ни слова, и Чонин с Сехуном переглядываются, не зная, как отвлечь его. Внезапно из ступора их выводит хриплый, незнакомый голос, царапающий слух, проникающий в каждую клетку и въедающийся под кожу. - Они найдут вас. Всех найдут и сожгут! – первые слова, сказанные Минсоком, которые заставляют покрываться мурашками, звуча, как лютое пророчество. Чонин видит в зеркале заднего вида, как лицо, отвыкшее от чрезмерной мимики, меняется, вылепливая на губах пугающее подобие ухмылки, обнажающей десны и заставляющей тонкую кожу, едва заросшую, трескаться и кровоточить. Минсок облизывает губы, не прекращая скалиться, и Чонину он кажется самым настоящим психом. - Хэй, Бэк, не слушай его, - Сехун поворачивается к Бэкхёну, не желая, чтобы тот грузился еще из-за этого долбоящера, однако слова проглатываются, и парень давится ими, отвернувшись, и сцепив руки в замок. У Бэкхёна трясется губа, а по щеке градом скатываются слезы. - Вы все умрете, - повторяет Минсок, улыбаясь, как долбанный психованный клоун. – Все-все! - Заткнись, - огрызается Чонин, заставляет того вздрогнуть и захлопнуть варежку. Однако Бэкхёну это уже не помогает. Он сидит, уткнувшись лицом в свои ладони, и всхлипывает, заставляя сердца парочки сжиматься от боли. Тяжелее всего смотреть на то, как ломается человек, который для тебя был сильнейшим. *** - Последняя стоянка, - объявляет Чунмён, вылезая из машины. Внезапно из их автомобиля выносится Венди и бежит куда-то сквозь кусты. Бэкхён молча кивает Чонину и спешит за девушкой, находя ее стоя на коленях и выблевывающей свои внутренности. Он приседает рядом, осторожно гладя ее по спине, складывая части пазла. - Чунмён знает? – спрашивает ее в промежутке между передышкой и новым приступом тошноты. Та мотает головой, и Бэкхён осторожно собирает длинные спутанные русые пряди, придерживая, пока она снова склоняется над землей в рвотных позывах. - Тебе нужны витамины и покой, - вздыхает Бэкхён, стараясь не думать и не слушать. На что девушка хмыкает. - Покой нам только снится, Бэкки, - произносит она, чувствуя, как по инерции сокращаются мышцы пресса. – Принеси воды... и Мёну не говори, - дергает она его за рукав. - Я похож на идиота? – фыркает он, на что девушка хохочет, хотя и слабо. - Ты и есть самый непроходимый идиот, из всех, что я знаю, Бэкхённи. Остаток дороги проходит в молчании. Чонин и Сехун просто не знают, что сказать, чтобы не задеть Бэка, Минсок периодически срывается то на хохот, то на слабые стоны от боли в руке, то несет очередную чушь. Бэкхён действует на автомате – перевязывает рану, подмечая, что, слава богам, она не загноилась, следит, чтобы этот придурок съедал все, что ему дают, а сам думает. Думает о том, что, наверное, это будет первый ребенок, родившийся в Либерти. *** - Мы приехали! – гордо сообщает Мён. – Дальше – пешком. Бэкхён и Сехун ждут, пока Чонин спрячет машину в укрытие, которое ему показывают стражи, Бэк крепко держит за руку Минсока. Его ладонь холодная и влажная, как кожа лягушки. Бэкхёну хочется вымыть ему руки с мылом и согреть, чтобы не были настолько ледяными. Он осторожно косится в сторону, где Мён, приобнимая Венди за плечи, разговаривает с другим стражником, вышедшим к ним, чтобы встретить и проводить. Ему не нравится, как Чунмён меняется в лице и закусывает губу, сильнее сжимая плечи своей девушки. Он оставляет Сехуна с Минсоком, а сам подходит узнать, что случилось. - На вторую колонну напали чистильщики, - пояснил стражник, сочувственно глядя на Мёна. – Не кори себя, все мы знаем, что Чонсу иногда слишком любит перестраховаться. - Это была моя идея, - бесцветным голосом произносит Мён так, что Бэкхён понимает, что из второй колонны никто не выжил. Он на ватных ногах бредет к Сехуну, сообщает ему эту новость и неожиданно для всех утыкается в плечо Минсока лбом. - Я говорил же, - голос Минсока торжественен, а улыбка вновь безумная с подергивающимся краешком рта. – Вы все сдохнете. Вопрос времени. - Заткнись, ублюдок, - слабо огрызается Бэкхён. Все это слишком. Для него, маленького и слабого, все – слишком, что не важно, в чье плечо он сейчас утыкается лбом и чей запах, смешанный с запахом автомобиля и медикаментов, он вдыхает – друга, врага – все одно. Хочется закрыть глаза и исчезнуть, раствориться, лопнуть, как мыльные пузыри, желательно, прихватив с собой тех сволочей, из-за которых все так сложно. Минсок стоит, все так же криво улыбаясь и слегка подергиваясь, но послушно молчит, потому что его с головой накрывает новое чувство. И тут же сменяется чувством страха этого самого нового неизвестного чувства. Странно ощущать рядом чужое тепло, чужое дыхание. Странно, что кто-то обнимает твою руку. Странно, что где-то в груди щекочет что-то, и хочется улыбнуться по-настоящему, однако Минсок не умеет. Не умеет, не хочет и боится. - Мне нужна сыворотка, - тихо говорит он. - Обойдешься, - Бэкхён чувствует, что между ними возникает странное напряжение, и он не хочет его разрушать. Ему хочется, чтобы Минсок прочувствовал на себе, что это такое – быть загнанным зверем, без шансов выжить, но с огромным желанием жить, чтобы ему было так больно, как и людям, чьих близких он безжалостно убивал. Ему хочется вырывать все внутренности Минсока или крепко обнимать – он пока не решил. Сердце Бэкхёна разрывается от жалости к людям, окружающим его, и к Минсоку, потому что только сейчас он понимает, насколько жалки люди общества, насильно загоняющие себя в рамки. Дурацкие рамки, которые в итоге приведут к очередному концу, которого он, слава богам, не застанет, наверное. Утопия на то и утопия, абсолютный идеал, однако там, где есть он, есть и отношение или погрешность. К нему можно стремиться бесконечно долго, однако эта ничтожно малая погрешность всегда будет мешать, путаться под ногами и не давать приблизится к идеалу, лишь цепляться дрожащими пальцами за воздух в миллиметрах от него и топтаться вокруг, не в силах дотронуться. - Бэкки, нам пора, - Сехун осторожно трогает его за плечо, и Бэкхён, встряхивая головой, как мокрая собака, стряхивая с себя лишнюю влагу, спешит за ними, стараясь идти в конце строя, чтобы не привлекать к Минсоку лишнего внимания. Он уже догадывается, что за эту выходку его по головке не погладят, более того – накажут. Однако ему совсем не страшно, ведь терять ему, собственно, нечего. Ладонь Минсока все еще влажная, но согревшаяся. - Идти не очень долго, - шепотом говорит он ему. – Ты сможешь дойти или тебя понести? Минсок фыркает и пытается вырвать руку, но цепкие пальцы не дают ему это сделать. - Будешь лапочкой, - Бэкки напевает себе под нос так, чтобы слышал только Мин. – Иначе я самолично придушу. - Тогда зачем выхаживал? – задает резонный вопрос Минсок. - Чтобы было, - мурлыкает Бэкхён, стискивая свои тонкие пальцы на чужом запястье. – Я всегда хотел завести домашнюю зверушку. *** - Бён Бэкхён, вы осознаете, что вы натворили? Бэкхён даже не удивлен, что совет Старейшин не дал ему даже вдохнуть сырой запах подземелий их города, сразу же вызывая «на ковер» вместе с его личным несчастьем. - Я убежден, что он принесет нам пользу, - слова Бэкхёна звучат настолько наиграно и фальшиво, что самому хочется сходить и проблеваться. – Нам нужно дождаться лишь того момента, как сыворотка полностью выведется из организма. - Чушь, - фыркает Минсок, которого тоже притащили на собрание. – Я не собираюсь вам ничего говорить, подземные крысы. Надеюсь, что скоро над этим местом появятся танки Общества, и отряды зачистки сожгут вас в ваших же норах. - Я попробую с этим что-то сделать, - быстро говорит Бэкхён, искренне желая Минсоку подавиться слюной и умереть вот прямо сейчас. – Правда. Убить мы его всегда успеем. - Нам нужно посовещаться, - вздыхает старейшина с усталыми глазами и выражением лица, как у мопса. – Отправляйся к себе в отсек, отдыхай. Мы пошлем за тобой. - И это забери с собой, - длиннобородый старейшина брезгливо указывает перстом на Минсока, выковыривающего грязь из-под ногтей. Бэкхён спешит откланяться и утаскивает несчастье за собой, еле сдерживаясь от того, чтобы не отвесить оплеуху. Он искренне надеется, что его бред, похожий на блеяние барана пронял хоть кого-нибудь. - Забери его, Исин, умоляю, я хочу вздремнуть, - Бэкхён едва на колени не падает, когда видит знакомого лекаря. - Это тот, о ком я думаю? – заинтересованно спрашивает Исин, оглядывая Минсока с ног до головы. - Да, - кивает Бэк. – Осмотри заодно его рану... и подумай еще, как можно вывести эту дрянную сыворотку из его организма побыстрее? - Хм, - Исин задумчиво жует губу. – Есть вариант сделать гемодиализ... - Что угодно, Син, только пусть он не будет такой конченной задницей, - взмаливается Бэк. - Посмотрим, - лекарь берет Минсока под локоть. – Привет, дорогуша, тебе здесь не рады, но мы постараемся сделать из тебя милашку. - Вы сдохнете, - в который раз обещает Ким Минсок, на что Бэкхён только зевает. - Это мы проходили уже. Бэк не смотрит, как Исин уводит чужака в свое крыло, отведенное под госпиталь, бредет в свой отсек, спускаясь на несколько пролетов вниз, и рушится на лежанку, тут же вырубаясь, как мертвый. Его будят через несколько часов и сопровождают в зал совета. - Готовы ли вы поручиться за этого чужака? Бэкхён, не веря своей удаче, кивает. - Вы готовы нести ответственность за его проступки? Вновь короткий кивок. - Он будет проживать в вашем отсеке под вашим постоянным наблюдением, - выносит вердикт длиннобородый старейшина. Бэкхён направляется к выходу, и решение совета все еще стучит в висках, когда его окликают. – Будь осторожен. *** Сыворотка, чтобы подавлять эмоции, делая человека бесчувственной машиной, стремящейся лишь к прогрессу, создали, когда Бэкхёну было восемь. А когда ему исполнилось десять, то ее уже поставили на конвейер, и принудили всех вводить ее в обязательном порядке, включая новорожденных детей. Бэкхён знает, что такие дети – дети последнего поколения – самые что ни на есть машины. Центры мозга, действие которых подавляет сыворотка, к десяти годам уже атрофированы без возможности восстановления. А вот люди постарше, такие, как Минсок, еще имеют шансы выкарабкаться из паучьих сетей Общества, их мозг уже был сформирован достаточно, чтобы противиться блокирующим веществам. Бэкхён на лежанке смотрит в потолок, подложив под голову руки, и ждет, когда Исин приведет к нему чужака. Лекарь решился на гемодиализ, а это достаточно долгая процедура. Бэкхёну хочется прогуляться, но он не рискует выходить к толпе, охваченной безумным ликованием и радостью за семью Чунмёна. Венди беременна, о чем она сообщила по приезду в город любимому, а тот, едва сдерживая слезы счастья, объявил это на очередном большом собрании. Миска со склизской кашей стоит на столе, снаружи льется рекой хмельной напиток, и из закромов в честь такого случая достаются особые пайки, однако Бэкхён лучше останется голодным, чем выйдет туда, где слишком много народу, стоит шум, от которого барабанные перепонки грозят разорваться, и все настолько счастливы, что забывают об угрозе, висящей дамокловым мечом над их существованием. В дверь стучат коротко, и та сразу открывается, являя в проеме тонкую фигуру Минсока и сопровождающего его Исина. Бэкхён срывается с места и укладывает молчаливого хмурого парня на лежанку. - Ему не помешала бы еще пара-тройка процедур, - говорит Исин, скользя взглядом по комнате. – Ты не ел? - Не хочу, - врет Бэкхён, и желудок его тут же предает хозяина, заходясь в урчании. – Не могу, - признается он, садясь на пол у кровати и утыкаясь лбом в колени. Исин опускается рядом. За их спинами слышится возня – Минсок отворачивается к стене. - Бэкки, ты не рад? – спрашивает Син, и тот задумывается. - Я рад за Чунмёна... – спустя несколько минут молчания, отвечает Бён. Его голос звучит тихо и глухо. - Но... – подсказывает Син, зная, что продолжение фразы не за горами. - Я не рад за ребенка, - заканчивает Бэк твердо. – Родиться в таких условиях – не лучшая судьба, что ему уготована. - Возможно, - Син явно ошарашен, потому что в таком ключе он явно не думал. За спинами вновь слышится возня, однако парни даже не оборачиваются. – Но это произошло, Бэк. Вдруг не все потеряно? Вдруг войне придет конец? С лежанки доносятся приглушенные слабые смешки. Бэкхён сжимает кулаки и стискивает зубы. - В утопии нет места войне, - слышится ему тихий голос. - Это вы ее развязали, - парирует Исин, приобнимая Бэка за плечи. - Это не война, - так же спокойно отвечает Минсок, не отворачиваясь от стены. – Вы – генетический мусор, отбракованный Системой, который не желает признавать себя мусором. Вы не подходите для жизни в новом мире, вы ее не достойны, - продолжает Минсок. Каждое его слово отдает у Бэкхёна в голове колоколом и прожигает насквозь. – Вы сгорите в огне, - продолжает Ким, и Исин поднимается на ноги. – И ваша надежда, - продолжает чужак, – она будет гореть первой. Исин бьет неожиданно, и, по всей видимости, сильно, судя по тому, как Минсок корчится от боли и не дышит, только открывая рот, как рыба, выброшенная на берег. - Ты со мной? – Исин тяжело дышит, пока Бэкхён ошарашено хлопает ресницами. Он мотает головой, не в силах ответить. – Тогда поешь, - произносит он с заботой в голосе, прикрывая за собой дверь. - Ты в порядке? – спрашивает Бэк, когда Минсок отходит от сильного удара в солнечное сплетение. - Не трогай меня, - огрызается Минсок. Бэк жмет плечами и отходит к столику, беря в руки миску с кашей и насильно запихивая отвратительную массу себе в глотку. - Твоя фамилия Бён? Я правильно услышал? – внезапно интересуется Мин, и Бэк давится пищей и кашляет, пытаясь восстановить проходимость бронхов. Он настороженно кивает. – И тебя принимают? Они реально принимают тебя как своего? – продолжает спрашивать Минсок. У Бэкхёна багровеют щеки и кончики ушей. – Или они не знают? – слабо усмехается Минсок. – Да, не знают, - он улыбается, видя, что попал в точку. Бэкхёна в очередной раз передергивает от вида этой нелепой улыбки. - Все не так, - тихо произносит он. - А как? – Минсок садится на кровати. – Разве не ты... - Заткнись, - Бэкхён срывается на крик и удивленно смотрит на то, как миска, случайно пущенная в стену, катится по полу. Он выскакивает из комнаты и прислоняется спиной к двери, понимая, что действительно задушит его прямо сейчас. Он переводит дыхание, повторяя про себя «я не такой, как они» не одну сотню раз прежде, чем возвращается к себе. Минсок все еще сидит на кровати, и лицо его снова не выражает никаких эмоций. - В моем отсеке лежанка одна, - говорит Бэкхён. – Двигай свой зад. - Я лягу на полу, - кривится Минсок, поднимаясь и тут же покачиваясь от резкой смены положений. - Не будь идиотом, - устало отвечает Бэк. - На полу остатки каши, да и мыши бегают. Они вполне способны отъесть тебе нос. Хочешь ходить безносым? Минсок молчит, только тяжело дышит. Он укладывается и прижимается к стене так сильно, как только может, пока Бэкхён бесцеремонно разваливается, раз уж место уступают сами. - Завтра Син придет за тобой утром и поведет на гемодиализ, - вместо «спокойной ночи» говорит Бэк. – Если не хочешь, чтобы он ввел тебе вместо крови какую-нибудь отраву, лучше веди себя хорошо. *** Исин едва сдерживается, когда притаскивает парня за волосы и вталкивает его в отсек Бэкхёна. - Я искренне рад, что это процедура последняя, - Исин запыхавшийся и злой донельзя, что особенно удивительно, потому что в жизни он и мухи не способен обидеть. – Эта неделя была самой омерзительной за все время нашего существования здесь, - говорит он. - Син, спасибо, - благодарит Бэк, пиная Минсока под коленку. Тот шипит, но молчит, только щурится, как кот, которому попало от хозяев за загаженный ковер. Минсок неделю выносит мозги Бэкхёну, заставляя его срываться на всем, что попадается в руки, ломая предметы тут же. - Тебе ведь сыворотку вводили не с рождения, - спрашивает Бэк, когда за Сином закрывается дверь. – Ты не должен быть так одержим ей. По крайней мере ломка так точно уже должна кончиться. - У меня нет ломки, - Минсок спокойно отодвигает протянутую миску с нехитрым обедом и садится на кровать. – Я просто хочу вернуться в Город. - Зачем? – Бэкхён действительно не понимает. Не понимает, как можно жить так вот, словно выполняя написанный программой алгоритм простейших действий, не знать ни любви, ни ненависти, ни горя... - Я ненавижу вас, - отвечает Минсок, ложась и отворачиваясь к стене. - Не ответ, - парирует Бэкхён. – Сыворотка не нужна тебе... - Нужна, - обрывает Минсок, неожиданно повышая голос. – Нужна, потому что мне не нравится то, что я чувствую слишком много. - Центры твоего головного мозга восстанавливаются и адаптируются, неудивительно, что сейчас ты воспринимаешь все острее... - Плевать, - обрывает его Ким. – Мне не нравится сама мысль о том, что я способен что-то чувствовать. - Глупости, - Бэкхён садится рядом, стараясь выдерживать ровный тон. – Хочешь сказать, что ощущать счастье, любовь, нежность – это плохо? - Плюсуй к этому тоску, боль, ненависть, - Минсок распаляется сильнее, чему Бэк даже рад. Возможно, он сумеет его понять. - А разве они перекрывают то, что я назвал? Разве счастье скорого рождения ребенка сильнее ненависти? - Тогда почему ты сидишь тут, вместо того, чтобы поздравлять своего командира? – ухмыляется Минсок. Бэкхён молчит, сраженный наповал. - Это другое, - слабо возражает он. – Мне грустно от того, что ребенок не сможет вдоволь любоваться солнцем, дышать свежим воздухом, он будет слышать только взрывы и видеть кровь, орошающую землю, под которой мы живем... - Вы умрете, - Минсок произносит это спокойно, без угрозы, как обычно констатируют всем известные факты. – Ты сам должен понимать, что против нас у вас нет шансов. - Они будут, если ты нам поможешь, - Бэкхён не хочет этого говорить, но слова сами рвутся с языка. – Помоги нам, Мин, - просит он, чувствуя себя совсем жалким. - Это смешно, - говорит Ким. – И не зови меня этой собачьей кличкой. - Мин, - Бэкхён дразнит, ложась рядом и укрываясь проеденным мышами пледом. – Я хочу, чтобы ты мог чувствовать то, что чувствую я. Чтобы ты осознал, что Система, Общество, сыворотка – это чушь, - он дает себе обещание научить Минсока. - Этого не будет, - парирует Минсок. Бэкхён уже не слышит этого, утомленный тяжелым разговором, он засыпает почти сразу. Сердце Мина болит и бешено колотится, заставляя с непривычки тяжело дышать. Слова, сказанные Бэкхёном застревают в его голове, и он сейчас отдал бы его голову, лишь бы получить свою дозу и вновь навсегда забыть это ощущение, только ровный ритм шестьдесят в минуту, что бы ни сказали, что бы ни произошло. Минсок лежит и вспоминает, как наблюдал за тем, как мать вводила его старшему брату инъекцию, и тот, привязанный к стулу, дрожал, но не плакал, только смотрел на младшего блестящими мутными глазами. Как отец отвязывал холодеющее тело и волок его к печи, пока мать гладила младшего по плечу, хваля за то, что он прошел проверку Системы. «Он – генетический мусор нашей семьи, мы гордимся, что ты не такой», - отец сдержанно погладил его по голове, придерживаясь этикета, и ушел. В зрачках матери не было никакой жизни, и Минсоку хотелось плакать. Он не считал брата мусором, потому что тот всегда мастерил ему кривенькие игрушки из старых лоскутов и машинки из дефектных деталей, стащенных с производства. Мину действительно было больно, потому что брата он любил и скармливал ему то яблоко, то ягоды, перепавшие Минсоку, как младшему, на обед. Братья всегда все делили их на двоих и мечтали, что вскоре мир станет чем-то совершенно новым и сказочным, как обещают. Они фантазировали, как будут бороздить бескрайний космос во имя науки, как откроют секрет бессмертия. Брат всегда говорил ему, что надеяться – глупо, надо делать. И младший всегда ходил за ним хвостом. Мать приготовила шприц, и в воздухе повис отвратительный запах спирта. Она ввела сыворотку дрожащему ребенку и отступила, следя за реакцией. Минсоку немного тошно, потому что внезапно по его телу расплывается приятное тепло. А стоит ли переживать за «падаль», как выражается Общество? Стоят ли родственные узы этой боли, что он на себе испытал? Проще ведь так, когда постепенно волнами накрывавает безразличие. Перед глазами стоит брат, такой теплый и родной. И Мин вспхлипывает, потому что снова монстр под названием «боль» в груди делает последние попытки вырваться наружу. Он бьется и до последнего цепляется за жизнь, а потом, как-то все резко пропало. Апатия захлестнула с головой. Какое ему дело до мертвых. Ведь Система не может ошибаться? Систему создавали с целью определить, способен ли человек двигать человечество вперед, быть полезным Обществу, или же он будет висеть камнем на шее их идеального мира и тянуть всех на дно. Если брат не заслуживает, значит, так надо? По венам разливается спокойствие, и ком в горле исчезает. Минсоку больше не хочется плакать. «С тобой все в порядке?» - спросила мать, пристально следя за сыном. Минсок кивнул и стер влажную дорожку от слезы тыльной стороной кисти, с удивлением отмечая, что боль в груди утихает. Ему не было ни хорошо, ни плохо, и это казалось ему прекрасным. Мин тяжело вздыхает и поворачивает голову в сторону Бэкхёна, который спит, приоткрыв рот, и едва слышно скулит во сне. Он не хочет вновь окунаться с головой в хаос, выбрав для себя в десять лет чувство бесконечного покоя и отчуждения раз и навсегда. Бэкхён скулит, и Минсоку кажется, что это его старая боль напоминает о себе, подавленная, но не уничтоженная. Это убивает его, полосуя его душу острыми когтями и разрывая прежнюю оболочку безразличия, заставляя его беззвучно плакать, чувствуя, как по щекам катится настоящий град из слез. Бэкхён просыпается и думает, что всхлипы ему только кажутся, однако при виде Минсока он вздрагивает и не знает, что делать. Мин не говорит ничего, просто дает волю слезам, плача за все девятнадцать лет, словно отдавая долг памяти брату с процентами. Бэкхён не находит ничего лучшего, чем просто обнять того со спины и прижать к себе крепче. Так Минсок вспоминает, что такое боль. *** Бэкхён отчаивается уже вдолбить что-то в голову Минсока, тот не слушает его, и единственное, о чем они договариваются, что чужак будет молчать, когда они будут оказываться рядом с остальными. Бэкхёну так и не удается выспросить причину, почему Минсок плакал, тот как будто не слышит его вопросов, а затем и вовсе посылает к чертям. Бэкхён не отчаивается лишь потому, что чувствует, что Мин притворяется равнодушным, и это обнадеживает немного. Минсок слышит шорох за спиной в общем столовом зале, и не успевает увернуться от кинутого кома земли. Он видит, как тот почти приближается к лицу, но его хватают и прижимают к себе, загораживая от кома. Тот рассыпается о чужую спину, и Минсоку даже не нужно гадать, кто это. Бэкхён едва слышно шипит, не выпуская того из рук. - Может, хватит уже? – громко говорит он на весь зал, а затем уводит Минсока поскорее, чтобы не вызвать еще большую разборку. Минсок послушно сжимает в своей руке чужую, отмечая, что это уже становится привычкой. - Мы не в отсек? – спрашивает он удивленно, когда взбешенный Бэкхён ведет того к подъемнику. - Мы наружу, - отвечает он коротко. Снаружи дует прохладный ветер, и Минсок ежится от него. Глаза ослепляет непривычно яркий свет, и он тут же трет их кулаком. На его плечи ложится чужая куртка. Бэкхён в одной рубашке на пронизывающем ветру всматривается куда-то вдаль. – Не свалишь? – интересуется он пытливо, с прищуром разглядывая парня. Минсоку врать не хочется, только сбегать ему некуда. Его примут за одного из изгнанников и сожгут раньше, чем тот успеет сказать хоть слово. Он молча мотает головой и Бэк идет вперед, не оглядываясь на него. Мин сам не знает, зачем идет с ним, но бредет, слыша, как под подошвой хрустят камни вперемешку со стеклом, которое, кажется, повсюду. Они идут достаточно долго, час или полтора, когда внезапно выходят к полуразрушенным зданиям. - Элеваторы, - поясняет Бэк. – Мы поднимемся наверх, так что, если хочешь меня укокошить, то лучшего способа не придумать – толкнул и все, - он хохочет, но по глазам видно, что ему совсем не смешно. Они карабкаются вверх, и Минсоку действительно хочется толкнуть его, чтобы он слетел по лестнице и выпал прямо в дырку в стене между лестничными пролетами. Однако тот поворачивается и протягивает руку, чтобы помочь Минсоку вскарабкаться выше. Момент отличный, Ким даже задумывается на минуту, однако берет его ладонь в свою и карабкается выше. - Зачем мы здесь? – задает вопрос Минсок, стоя уже на самой крыше. Ветер сносит с ног, и он держится ближе к лестницам, тогда как хрупкий Бэкхён встает в самом центре узкой крыши и поднимает лицо к небу. Его грудь вздымается высоко, он словно дышит и не может вдоволь насладиться этим, Минсок поражается, как его не сдувает вообще. - Просто так, - пожимает плечами Бэк, вздрогнув, словно забыв, что он здесь не один. Минсок сползает по стеночке и усаживается подальше от края. Ему зябко, хоть и на нем куртка Бэка. Бэкхён подходит и опускается рядом. Скорее всего, их спины будут перепачканы в грязи, но сейчас их это абсолютно не заботит. Минсоку хочется спросить о многом, но и не хочется одновременно. - Почему Чонин вечно прячет лицо под капюшоном? – задает он вопрос просто, чтобы хоть что-то сказать. - А ты подойди и сними с него, - ухмыляется Бэкхён, выуживая пачку сигарет. – Сдается мне, что он и одежду-то не снимает, когда спит с Сехуном. - Минсок замолкает, не желая поднимать эту тему. Их отношения ему крайне неприятны, ему буквально хочется выблевать внутренности, когда видит, как те незаметно от других ласкаются. – А на самом деле, это подарок твоих дружков, - продолжает Бэк, выпуская сизый дым из легких. Минсок отбирает у того пачку и закуривает тоже. – Ему было восемь, и он танцевал, как маленький бог, когда его заставили пройти проверку на Системе. Тогда еще проваливших ее не убивали, а изгоняли из Города. А в шестнадцать он напоролся на отряд чистильщиков. Я был там, - голос Бэкхёна подрагивает на этом моменте. Минсок молча стягивает с себя куртку и накидывает ее обратно на владельца. - Ты трясешься и едва зубами не стучишь, - поясняет он, когда Бэк удивленно приподнимает бровь. - Так вот, - Бэк немного отогревается и решает продолжить. – Я был там в этой же группе с мамой и сестрой... – Бэку приходится еще ненадолго замолчать, собираясь с духом и переживая заново те моменты, которые бы он предпочел забыть навсегда. – Они едва не спалили его, но он успел повернуться боком, и загорелась только половина его тела, на вторую огонь не успел перекинуться – мы опрокинули его на землю и успели потушить пламя, пока наши убивали чистильщиков. Он едва не умер от шока, но мы с Исином его откачали... Ожоги оставили после себя шрамы, и он перестал танцевать, ненавидя себя и свое тело, хотел застрелиться или просто сдохнуть как-нибудь. Мы его вытаскивали, как могли. - А Сехун разве... - Сехун появился позже, - сигарета заканчивается слишком быстро, и Бэкхён раскуривает вторую. – Мы нашли его полуживого, которого чистильщики, видимо, просто не заметили и не добили. Если бы не Исин, то он так бы и умер там. У него была пробита голова, да и сейчас ему прямо везет на подобные травмы, - Бэкхён выдавливает из себя смешок. Минсоку не смешно. Минсока словно дерут за грудиной изнутри, и грудную клетку стискивают обручи, мешая дышать. – Они встретились в госпитале, когда Чонину меняли повязки. Сехуну через многое пришлось пройти, чтобы доказать этому упрямцу, что любит его не из жалости, и ему наплевать, есть ли у того шрамы или нет. Я помню, как Чонин бегал по Либерти и орал, потому что Сехун захотел нормального секса, а тот боялся, что Сехун увидит его тело и испугается. Минсок долго думает об этом, он молчит, когда они идут обратно и вздрагивает, когда буквально на входе у ворот к ним навстречу выбегают Чонин и Сехун. - Мы вас с ног сбились искать, - Сехун запыханный и румяный, а у Чонина тот редкий момент, когда капюшон красуется не на макушке. - Мы гуляли, - отвечает Бэкхён, пока Мин рассматривает красивое лицо, обезображенное с одной стороны неровным белесым шрамом, закрывающим половину щеки и подбородок. Неприятное чувство за грудиной усиливается, и он едва дышит, когда проходит мимо него. Так Минсок вспоминает, что такое жалость. *** Прогулки до элеваторов становятся чем-то обыденным. Минсок не замечает, как между ними устанавливается привычка сидеть в обнимку, защищаясь от пронизывающего ветра. Обычно Бэкхён упирается спиной в стену, и обнимает за талию Минсока, и тот прижимается спиной к теплой груди. - Почему ты не рассказал им? – спрашивает Мин, пока Бэкхён в очередной раз затягивается. – Они ведь должны знать, разве не так? - Должны, - Бэкхён жует губу и сильнее сжимает в пальцах чужую ветровку. – Но так лучше для них. - Боишься, что они не примут тебя таким? – снова спрашивает Минсок. Бэкхён молчит, втягивая раз за разом дым, так и не придумывая нормального ответа. - Да, - на выдохе вместе с дымом. Мин откидывает голову на его плечо и смотрит на облака, думая, что все это слишком для его отвыкшего от человеческих чувств сердца. Бэкхён крутит фильтр в пальцах, словно не замечая, как сигарета крошится на бетонную плиту. Он вспоминает пропахшую насквозь реагентами лабораторию, отца, который в очередной раз вкалывает ему что-то, и невольно содрогается. Третья мировая война безжалостно унесла жизни многих, превратив города в пыль. Хватило нескольких сброшенных водородных бомб, чтобы уничтожить практически весь мир. Осталась жалкая горстка людей, которых больше не волновали межнациональные распри, цель была одна – выжить любой ценой. Это было достаточно трудно, потому что пригодной к жизни земли не обнаруживалось. Люди ощущали себя закинутыми на миллионы лет в прошлое, когда кочевали с места на место, отыскивая новые группы выживших. В конце концов, в Европе чудом обнаружили подходящее место. Там начал обустраиваться тот самый Город. Люди мечтали больше никогда в жизни не видеть войны, они стремились создать то место, в котором не будет ни одного изъяна. Со всех концов мира туда стекались люди, машины, было вставшие, снова заработали, отстраивая новые жилища. Выяснилось, что некоторые ученые смогли выжить и, объединившись, спроектировали стену, располагавшуюся кругом, в центре которого и располагался Город. Ему решили не давать имени. Через несколько лет была воздвигнута стена. Однако жители были обеспокоены тем, что возможно, кому-нибудь захочется взять власть в свои руки, и колесо государственной системы покатится вновь по проторенной тропе конкуренции за власть, за землю и за влияние, снова подводя человечество к войне. Люди слишком привыкли быть свободными и, вопреки убеждениям, в Городе не было анархии. Каждый занимался тем, чем было нужно. Народ наконец-то смог сосредоточить свое внимание на науке. Дома модернизировались, машины улучшались, особенно продвигалась вперед медицина. ВИЧ был побежден, рак учились лечить даже на запущенных стадиях, стало возможно создавать детей в пробирке, и там же их растить. Поговаривали о клонировании. Наука стала двигателем прогресса и не на словах, а на деле. Однако люди были одержимы страхом, что их идеальная жизнь развалиться стараниями каких-нибудь жирных ублюдков, решивших, что они имеют право распоряжаться чужими жизнями. Эту проблему вновь решила Наука. Ученые открыли сыворотку, которая убирала все ненужные эмоции, делала человека машиной, лишенной способности чувствовать. Она быстро распространилась среди населения и была поставлена на конвейер. Одновременно с этим была создана пресловутая Система, которая была способна определить, способен ли человек двигать человечество вперед, быть полезным Обществу, либо он наоборот, портил их прекрасный мир своей ненужностью. - Твоя семья виновата в том, что с ними происходит, - нарушает тишину Минсок, прижимаясь к Бэкхёну сильнее из-за особенно сильных порывов ветра. В ушах свистит, и приходится кричать, потому что слова тут же уносятся прочь, так и не достигнув ушей того, кому они предназначались, однако Бэкхёну нужно всего лишь наклониться ближе к уху. - Мой дед изобрел Систему, - Бэк говорит негромко, но едва задевая губами ушную раковину. – А мой отец с пяти лет колол мне какую-то дрянь, заставлял сидеть со шнурами на выбритой налысо голове и выкачивал кровь из вены литрами, чтобы открыть ту самую сыворотку, о которой ты мечтаешь. Спишь и видишь просто. - Так это ты, - Минсок усмехается. - А ты сомневался? Много в остатках мира Бён Бэкхёнов, удравших за стену? - Почему? - Из-за постоянных экспериментов у меня иммунитет к сыворотке, - поясняет Бэкхён. – Я мог спокойно жить в Обществе, однако смотреть на то, как мир постепенно превращается в живых роботов, у меня не было никакого желания. - Система тебя не забраковала, - говорит Минсок, констатируя известный факт. – Однако видимо, она ошиблась. - Она не может ошибаться, - усмехается Бэк. – Уж поверь. Я не мог смотреть, как мать и сестра становятся похожи на живые трупы, говоря со мной настолько равнодушным тоном, что выть хотелось. Я подменял их лекарство на безобидные витамины и рассказал им все, после того как они пришли в себя. Мы решили сбежать. - О да, был огромный скандал, - Минсок ежится, потому что ощущать чужое дыхание над ухом ему неприятно и неловко. – Наверное, взломать систему ворот было сложно. - Мой дедушка физик, - Бэкхён смеется, и теплое дыхание снова щекочет ухо Кима. – Он был бы горд тем, что я заинтересовался физикой и электронными схемами, если мог бы хоть что-то чувствовать. Минсок вновь молчит, переваривая информацию. - Я не такой, как они, - говорит Бэкхён, нарушая молчание. - А мать с сестрой... – Мин мог бы и не спрашивать. - Мать подорвалась на оставленной вашими ребятами мине, как раз тогда, когда я бежал на помощь к Чонину сбивать пламя. А сестра... – Бэк вздыхает и снова затягивается. Мин отмечает, что здесь, вдали от всех и буквально на вершине мира, Бэкхён слишком много курит. – Ее убили два года назад. Прострелили грудную клетку, и та умирала у меня на руках от пневмоторакса. - Ясно..., – к Минсоку в гости просится уже знакомая жалость. - Мог бы и ничего не говорить, - Бэк несильно толкает его в плечо и улыбается грустно. – Я уже свыкся с этим. - А ты не хотел бы ничего не чувствовать, вколоть сыворотку и все? - Я уже объяснял, - Бэкхён посмеивается ему в плечо. – У меня к ней иммунитет. -А если бы не было иммунитета, хотел бы? – отчего-то у Минсока все замирает внутри, потому что ему действительно важно это знать. Не знает зачем, но важно настолько, что тот затаивает дыхание, ожидая ответа. - Нет, - ответ Бэкхёна его удивляет. – Именно все мои воспоминания, чувства и мысли делают меня человеком, - поясняет Бэк. – Холодно, давай вернемся? Минсок идет впереди, пиная ногой камушки. Бэкхён насвистывает какую-то мелодию или навевает что-то под нос. В отсеке пахнет сыростью и землей – не чета головокружительно свежему воздуху там на крыше. Минсок замирает резко, заставляя Бэкхёна впечататься носом в его окаменевшую спину. - Ты чего, больной? – Бэк потирает ушибленный нос, но Минсок не реагирует, сверля взглядом кособокого кривого мишку из лоскутков с разными пуговицами вместо глаз и носа. Ему вспоминается мишка, сшитый братом, которого Минсок сжег в печи через час после первого введения сыворотки. Его губа отчего-то дергается, и он смотрит на этого кривого медведя, то ли как на призрака прошлого, то ли как на самое ценное сокровище. - А, это? – Бэкхён обходит помеху, застрявшую в дверях, и замечает направление его взгляда. – Это Венди сшила, она тренируется для малыша их мастерить. Минсок, кажется, не слышит ничего из произнесенной Бэкхёном речи, кроме «тебе что, нравится?» Он остервенело кивает головой, даже не задумываясь ни на секунду. - Тогда забирай, - Бэкхён с интересом смотрит на то, как Мин подходит к лежанке, вцепляется в мишку и прижимает того к груди. Минсок стоит так пару секунд, чувствуя, как изнутри его распирает ни с чем не сравнимая легкость, хочется выпустить ее наружу... - Ты чего творишь? – Бэкхён ошалело хлопает ресницами, когда Минсок внезапно, подчиняясь одним рефлексам, застрявшим глубоко в памяти, подбегает и обнимает Бэка едва не до хруста в костях. - Спасибо, - Минсок улыбается совсем не так, как обычно, легко, светло и нисколько не пугающе, широко растягивая губы и обнажая десны, сразу становясь похожим на мальчишку. Бэкхён гладит его по голове и обнимает в ответ. - Да не за что, - говорит он, когда его, наконец, выпускают из объятий. Минсок улыбается так, как давно не улыбался. - Можно я буду с ним спать? – робко просит он, и Бэкхён едва сдерживает смех, кивая. Так Минсок вспоминает, что такое счастье. *** Бэкхён замечает, что последние три недели с Минсоком творится что-то неладное – тот молчит, угрюм и не разговаривает с ним больше, словно вернул себе треклятую сыворотку и вколол. На расспросы он не отвечает. Минсок откровенно недоумевает, что творится с его организмом. Отчего его внутренности скручиваются в бараний узел, стоит только ему заговорить с Бэкхёном. Ночью, когда Бэк запускает теплые ладони под его рубашку и прижимает его к себе, чтобы согреть вечно мерзнущего парня, его пробирает крупная дрожь, и сердце заходится как припадочное. Мин не понимает, отчего его ладони становятся влажными, когда Бэкхён привычно берет его за руку, чтобы вместе направиться куда-нибудь. Минсоку трудно дышать, когда Бэкки понурый и взъерошенный бредет впереди к привычным элеваторам. Они карабкаются наверх, и там, на краю, Мин тянет к себе за рукав и почти насильно усаживает спиной к себе меж разведенных ног, обнимая коалой его всего. Бэк болтает о чем-то отвлеченном и Минсок слабо пищит что-то в ответ, оставаясь таким же отстраненным. - Да что с тобой? – злится Бэкхён, резко разворачивая Мина за плечо. Тот морщится от того, что тонкие аккуратные пальцы слишком сильно впиваются в плечо. - Не знаю, - честно признается Мин, тут же прикусывая себе язык. - Что-то беспокоит тебя? – допытывается Бэк, осторожно поглаживая того по спине. «Ты», - хочется ответить Минсоку, когда до него внезапно доходит, что непонятные реакции собственного организма происходят только вблизи Бёна. Однако он списывает это на то, что Бэк с ним практически постоянно, едва не двадцать четыре часа в сутки. Он гнется, как кот под приятными прикосновениями и прикрывает веки, чувствуя, как разбушевавшийся ветер облизывает его щеки. Они возвращаются в Либерти через несколько часов, потому что Мин внезапно не хочет уходить, лишь сидит на краю крыши, свесив ноги в безнадежность и молча смотрит на проплывающие в небе серые тучи. Он промерзает до костей, когда его резко встряхивают за шкирку, и тот от неожиданности едва не падает вниз, утягивая за собой Бэка, который в самый последний момент переигрывает фортуну и кренится к крыше, опрокидывая Минсока на себя. Оба судорожно дышат, еще до конца не осознав, что чуть не погибли вот так глупо, сорвавшись с вершины старого элеватора, пережив кучу зачисток и выжив после тяжелого боя между Обществом и свободой. - Не делай так больше, - шепчет Бэк, крепче прижимая к себе перепуганного Минсока. Его сердце стучит, как у перепелки, быстро-быстро, а руки сильнее стискивают чужие плечи в объятиях. Они дрожат от холода и страха, и Бэкхён понимает, что безнадежно влюблен в своего врага. Он пилит взглядом спину перед собой, дергаясь от судорог, прошибающих тело от холода, не смотрит под ноги и запинается об осколки, сучья и прочий мусор, и думает, как его так угораздило, и в какой момент этот встрепанный воробей стал ему дороже всего... Взгляд Минсока направлен на тропу, а в мыслях ветер свищет, потому что их слишком много, и от каждой можно сойти с ума. Он думает, что следует попросить помощи у Исина, хоть и не хочет этого делать, но, возможно, осмотр доктора поможет выяснить, что с ним творится. Он резко встает, как вкопанный, когда замечает что-то желтое у самой дороги. - Ты долбанутый? – шипит Бэкхён, налетая на него и едва не падая, оставаясь на ногах только благодаря цепким рукам, которые удерживают его от падения. - Смотри, что это? – спрашивает Минсок с таким искренним удивлением и трепетом, что Бэку становится любопытно до пиздеца. Он смотрит из-за его плеча и давится воздухом, когда понимает, что из-под обломков старого мира, сквозь кровь и пыль войны тянет зеленые листья, похожие на копья, маленькая солнечная головка одуванчика. - Это цветок, - поясняет Бэкхён, когда сам отходит от шока. На его памяти все, что он видел – лишь обыкновенная зеленая осока да мокрица, не считая мелких кустарников и высоких старых деревьев, вспоминавших былую мощь, качающих темно-зеленой густой листвой, от которых пахнет пыльной историей и свежестью. – Представляешь? Это одуванчик, - Бэкхён рассматривает цветок с детским восторгом, и осторожно трогает кончиками пальцев лепестки, а потом перекатывает между ними оранжевую пудру пыльцы. - Я его видел только на картинках, - Минсок садится на корточки и тянет пальцы к стеблю, чтобы сорвать доверчивой комочек солнца, но тут же получает по рукам. - Не надо, - объясняет Бэкхён, когда тот обиженно смотрит на него, тряся рукой. – Пусть растет... Минсок очухивается и задумывается, что действительно этому цветку лучше бы оставаться здесь, продолжая прорастать сквозь твердую почву, чем болтаться за ухом у Мина или вянуть в кармане. - Пойдем, - Бэкхён фотографирует на память в голове образ этого цветка, и тянет Кима за собой, пока их не хватились. Тот встает и покорно бредет следом, часто оглядываясь и улыбаясь от уха до уха. Мин выгадывает момент, когда Бэкхён уходит из отсека на переговоры с Советом старейшин, и впервые выбирается сам, двигаясь по коридорам, путаясь в закоулках, но все-таки с грехом пополам умудряется не наткнуться на кого-нибудь и прийти к больничное крыло. Исин спокойно слушает сбивчивый рассказ Минсока, а потом, усмехаясь про себя, послушно делает анализы и проводит осмотр. - Отклонений не выявлено, - выносит вердикт Син, обмахиваясь планшетом, заставляя Мина похолодеть и отвернуться. - Этого я и боялся, - неслышно бормочет он про себя. Минсок верит, что его поразила невнятная зараза, которая не открыта науке, вирус, мутировавший в ходе ядерной войны. Он пробирается в отсек и облегченно выдыхает, когда видит, что Бэкхёна все еще нет. Он устало падает на лежанку и смотрит в потолок до тех пор, пока Бэкхён не входит в отсек. Тот окидывает парня напряженным взглядом и садится на самый краешек. - Мне нужно уехать на несколько дней, - говорит он. Мин равнодушно пожимает плечами, хотя внутри все замирает, даже дыхание останавливается ненадолго. – Недалеко от нас обнаружена еще одна группа людей, мы выезжаем на место. Пока меня не будет... – Бэкхён замолкает на пару секунд, вздыхая. – За тобой присмотрит Исин. Чонин и Сехун помогут. - Ясно, - вздыхает Мин. Бэку кажется, что тот расстроен. Обнимать Мина в последний раз перед дорогой ночью так приятно. Приятно дарить ему собственное тепло, и тот жмется к нему сам, как будто негласно прощаясь, привыкнув уже к этой странной привычке спать, сплетясь в комок из рук-ног. - Я обязательно вернусь, - говорит Бэкхён, ероша жесткие волосы, Минсок кивает и машет рукой. Он не смотрит, как машины уезжают, просто тянет Исина за рукав и уходит за ворота. Он не видит грустного взгляда Бэкхёна, потому что самому больно невыносимо. Он едва доходит до их отсека на дрожащих ногах и бросается на лежанку, сворачиваясь в клубок и прижимая к себе тряпочного медведя. Исин, пришедший следом за ним, смотрит на него несколько удивленно, а потом просто прикрывает за собой дверь и уходит по делам – нужно подготовить койки и препараты. Минсоку невыносимо тоскливо, отчего хочется выть, и эта фраза, брошенная на прощание, заставляет задуматься о том, что Бэкхён может не вернуться. Минсок хочет, чтобы Бэкхён вернулся и царапает свои руки, ненавидя себя за это желание. Ему хочется забыться, чтобы не чувствовать, как разрывается сердце, трепещущее от страха за кого-то другого. Минсок плачет, потому что этот странный вирус, кажется, поражает головной мозг, и жить ему остается недолго. Он проводит четыре дня в отсеке, так же кутаясь в одеяло и прижимая к груди медведя. Чонин едва ли не силком впихивает в него омерзительную кашу, а Син, видя его мучения, даже приносит мятый леденец и добродушно подмигивает. Карамелька быстро тает во рту, только легче не становится не на йоту. Минсок боится умирать. Боится, что не доживет до приезда Бэка, ведь его мозг разлагается и гниет, и скоро его парализует, а потом и вовсе дыхание остановится. Он дрожит по ночам, потому что ему холодно даже под двумя одеялами, и он ежится, когда слышит писк мышей, снующих по полу в поисках крошек. Раньше эти писки были не слышны за ровным теплым дыханием, и Минсок окончательно сходит с ума, лежа один в отсеке и пялясь в темный потолок, чувствуя, как по вискам текут соленые дорожки влаги из глаз. На пятый приезжает машина, и Минсок – в числе первых, кто несется к воротам встречать приезжих. С замиранием сердца он высматривает Бэкхёна в толпе, но не видит его. Кима почти сметают с пути, однако чужие сильные руки не дают ему унестись за потоком людей, он оборачивается и видит Чонина, который тоже напряжен и всматривается в толпу с не меньшим рвением – Сехуна тоже не видно. Оба практически вцепляются друг в друга, когда толпа вновь прибывших редеет и заканчивается. На Чонина вообще смотреть страшно – лицо покрывается непроницаемой маской и само серое. Сехун выходит последним, и Чонин сразу бросается к нему, заключая того в объятия и целуя у всех на глазах безумно и несдержанно, рыча и кусая чужие губы, пока ошалевший от такого натиска О стоит столбом и пытается отпихнуть его, тут же краснея. Минсок смотрит на них круглыми глазами, а затем бредет к воротам, на ходу пиная от души стену носком ботинка. - Идем в столовый зал, - его догоняет Исин и ведет на обед. Минсок покорно идет за ним, чувствуя себя сделанным из пластилина. Его тошнит от вида супа из перловой крупы, тошнит от воющей толпы, которая обнимается на радостях и переговаривается, рассказывая о своих злоключениях. Не меньше его тошнит и от Сехуна с Чонином, которые тискаются и ласкаются, и О макает, не глядя, в тарелку локоть. - Люблю тебя, - шепчет Чонин, гладя того по волосам и нежно целуя, и Сехун довольно обнимает того за шею, сдержанно отвечая, помня, что они в зале не одни. Минсока прошибает потом, потому что до него резко доходит простая истина, которая все объясняет. Он задыхается и, бросив ложку в тарелку с недоеденной едой, бросается в отсек, желая остаться один в тишине. В отсеке душно и пахнет каким-то спиртовым раствором и лекарствами, а на лежанке разбирает рюкзак Бэкхён. Тот замирает, глядя на застывшего в дверях Минсока, а потом подрывается резко и обнимает порывисто, едва не снося их обоих с ног. Бэкхён не говорит очевидное «я скучал», только сильнее стискивает худые ребра, пока Мин неуверенно цепляется за его рубашку. Минсок беззвучно хныкает, потому что ненавидит себя, но отпрянуть не может. Он сейчас отдал бы все за порцию сыворотки, чтобы не проходить через Дантов ад забытых чувств, опускаясь ниже и ниже на самое дно. Он не хочет, но противиться своему существу не смеет и не может. Ким вздрагивает, когда Бэкхён мажет губами по его щеке, посылая к черту все свои страхи и опасения. Он дрожит сильнее, когда чувствует его теплые губы на своих, которые касаются его, подобно лепесткам одуванчика – нежно и невесомо. Бэк прикрывает глаза, обещая себе еще чуть-чуть, но это чуть-чуть длится минут двадцать – осторожные касания на пробу, прихватывая то нижнюю, то верхнюю губу, вкладывая всю нежность и любовь, на которую способен. Минсок не отталкивает, Бэк думает, что тот просто не знает, что это такое – поцелуи, поэтому не сопротивляется и послушно двигает губами с ним в один ритм, поддаваясь собственным инстинктам. Бэк судорожно хватает ртом воздух, когда находит в себе силы отпрянуть и снова прижать его к себе, укладывая голову на острое плечо и вдыхая знакомый и привычный запах, которого ему так не хватало. Минсоку тепло и, наконец, так спокойно в его объятиях, что он прикрывает глаза и гладит Бэкхёна по спине. Так Минсок узнает, что такое любовь. И от этого ему хочется умереть. *** По коридорам прокатывается вой сирены. Бэкхён вскакивает с постели и трет заспанные глаза. Сирена не умолкает и завывает, а в динамиках встревоженный голос сообщает, что это не учебная тревога, и их убежище раскрыли. Бэкхён трясет Минсока и накидывает на него куртку, хватая рюкзак и выглядывая за дверь. В коридорах паника, и обезумевшие люди снуют туда-сюда. Бэк прикрывает дверь и кивает на лежанку. - Сядь пока, там делать нечего, - говорит он сдержанно, однако Мин четко слышит в его голосе страх. – Мин, у нас есть шансы? – спрашивает он, и Ким, подумав, мотает головой из стороны в сторону. - Ты мог бы сказать, кто твой отец и дед, может, они бы позволили тебе вернуться... - Я лучше умру, - вздрагивает Бэк. Где-то над ними слышатся взрывы, и с потолка сыплется тоненькая струйка песка. – Пойдем, - говорит он, хватая его за запястье, когда крики в коридорах утихают. Они бегут вниз, спускаясь пролет за пролетам, слыша, как вверху спертый воздух пожирает пламя из огнеметов, и вопли тех, кто попал под их руку. - Наверх, - командует Мён, когда они встречают его по коридору. Он держит за руку Венди, белую, как мел от страха, которая поддерживает свободной рукой свой большой живот. - Там же... – начинает Бэк, однако Мён отрицательно качает головой. - Наверх, я сказал, - отрезает он. – Они нашли второй выход и заходят с двух сторон. Если и есть шанс спастись, то только на верху, - объясняет Мён по дороге. - Они думают, что большинство спустятся вниз, чтобы скрыться через черный вход, поэтому там сосредоточено больше народу, а на верху... - Самые слабые, новички, которые наводят страх, - заканчивает за Бэкхёна Минсок. - Меня одно интересует, как они миновали отряды охраны? - цедит сквозь зубы Мён. – И почему они так поздно дали сигнал тревоги... Милая, подожди здесь, - Мён ласково гладит любимую по волосам, и та кивает, скрываясь в чьем-то отсеке. Впереди слышны шаги, и Бэк с Чунмёном, не сговариваясь, достают пистолеты. Минсок не знает, что ему делать, поэтому спешит за ними. Те опережают его, скрываясь за поворотом, откуда тут же раздаются выстрелы. Минсок выбегает ровно тогда, когда падает последнее тело. - Мён, - кричит Венди, показываясь из коридора, не выдержав тревоги. Минсок направляет на нее взгляд и видит валяющуюся у ее ног гранату с выдернутой чекой. Он, не задумываясь, бросается вперед, опрокидывая Чунмёна и Бэкхёна на землю и прикрывая их собой. Жар опаляет его спину, когда гремит взрыв, заставляя обрушиться укрепленный потолок. - Уходим, - кричит он, поднимая шокированного Бэкхёна с ног за шкирку и Мёна, стеклянными глазами уставившегося на завал, около которого валяется оторванная нога, обутая в ботинок Венди. – Потолок сейчас обрушится! – вопит он, оглушенный взрывом, не чувствуя, как по шее течет кровь из ушей. У Бэкхёна такие же следы, но он подхватывает Мёна под руку и волочет за собой, пока за их спинами обваливается коридор. Они выбегают в какой-то пролет, и Чунмён оседает, рыдая в голос, молотя кулаком по земле. Бэкхёну страшно это видеть, и он не знает, что сказать, только присаживается на корточки и гладит по его спине. - Кто же у нас тут, - раздается глухой голос. Бэкхён сереет и словно уменьшается в размерах, когда видит восьмерых чистильщиков прямо перед собой. Минсок белее полотна, он отступает к стене и дрожит. - Вяжи их, - командует второй, направляя на них на всякий случай шланг огнемета. Бэкхёна оттаскивают от Чунмёна, и старшему связывают запястья. Тот скулит, когда веревка слишком больно впивается в кожу, однако ему все равно, что теперь с ним будет. - Не троньте его, - Бэкхён дергается, когда видит, что один из них направляется к Минсоку. Однако его удерживают двое, а третий подходит и бьет Бэкхёна по затылку его же брошенным пистолетом. Последнее, что он слышит, отключаясь – взволнованный голос Минсока «подождите...» *** Бэкхёну тяжело разлеплять глаза, голова болит нещадно. Он чувствует, что его руки и ноги затекли, и кто-то толкает его локтем в бок. Бён делает над собой усилие и поднимает веки, тут же холодея от ужаса. Он стоит на коленях, связанный, посреди выживших, точно так же поставленных на колени и опутанных веревками. Вокруг этой массы плененных людей – танки с направленных на них дулами пушек и между ними – безумное количество чистильщиков, с наставленными огнеметами. Бэкхён вертит головой и находит в толпе Чунмёна. Чонин обнаруживается рядом, и он с трудом подползает к нему. - Где Минсок? – спрашивает он, замечая заодно и макушку Сехуна неподалеку. Ким смотрит на него с сочувствием и смотрит вперед, там где капитаны отрядов стоят на сооруженном возвышении, держа в руках листочки бумаги – видимо с приговором. Бэкхёна как будто снова бьют по голове и он стонет тихое «нет», оседая на грязную землю. Минсок сидит рядом с ними, на его плечи накинут форменный пиджак общества, а в руках его термос с чем-то горячим, от которого идет пар. - Он сказал им, что он пленник этого города, которому промыли мозги против его воли, показал свой жетон. Его проверили по базе и разрешили вернуться в Город, - бесцветным шепотом объясняет Чонин, и каждое его слово не укладывается голове Бэка. В воздухе раздается выстрел, и шепоток стихает. Командир выходит вперед и разворачивает свои листки, откашливаясь. Помощник держит мегафон около его рта, и каждому на этой площадке слышно все. Бэкхён морщится от боли, когда этот урод объясняет, что операция по захвату Либерти планировалась достаточно долго, и целью ее было – собрать все группы выживших в одном месте, чтобы разом избавиться от «расползающегося вируса, что точит новый абсолютный мир своей никчемностью». - В данный момент в вашем городе устанавливаются часовые бомбы, которые сработают одновременно, когда наши отряды удалятся отсюда, дабы их не захлестнуло ударной волной. На вас, что противились Системе и собственной судьбе будет сброшена бомба из самолета ровно в ту же минуту, как взорвется ваш драгоценный город, - продолжает командир. Он командует отрядам сворачиваться и отправляться назад, когда подрывники возвращаются из подземелий. Минсок остается с его отрядом и ждет, пока остальные не тронутся с места и не отъедут. - Лейтенант Ким Минсок, - командир отдает ему честь. – Вы будете представлены к званию капитана сразу после возвращения в Город. - Благодарю, - Минсока трясет, он нарочито не смотрит на толпу, что смотрят на него с диким презрением в глазах. Когда он все же поднимает голову, то натыкается на пустой взгляд теплых карих глаз Бэкхёна, и от этого у него чувство, что за шиворот ему льют ледяную воду. «Я не хочу», - думает он про себя, ощущая себя распоследним дерьмом. Ему больно, ему хочется быть вместе с Бэком, но Минсок одергивает себя и заряжает ладонью по щеке. - С вами все хорошо, лейтенант? – интересуется командир, и Минсоку хочется заорать, что нет, блять, не все в порядке, он хочет сдохнуть, но боится, ссыкливая тварь, боится смерти, потому что уже один раз он умирал, и ему не понравилось. А еще он верит в лекарство от смерти, которое изобретут обязательно, и он сможет ее избежать... Вот только Бён Бэкхён стоит перед глазами, преданный и сломанный, на стертых коленях и с разбитой головой. Мин ненавидит себя. Время тикает слишком медленно, тянется жвачкой, которую прожевали часа три, и та уже еле перекатывается во рту. Наконец, ему говорят, что можно отправляться. Он садится в машину, напоследок бросая взгляд на Бэкхёна. До остальных ему дела нет. - Бён Бэкхён, сын профессора Бёна... – начинает он. – Ему нельзя помочь? - Он выбрал свою судьбу, - флегматично отзывается командир. Минсок слышит, как сыто урчит мотор, машина трогается с места. Бэкхён провожает взглядом отъезжающую машину остекленевшими глазами. По щеке ползет тоненькая дорожка от слез. Бэкхёну все равно, сейчас можно побыть немного слабым. Бэкхён скоро умрет. Минсока долбит по башке одним образом перед глазами – скрюченным и жалким Бэком, испачканном в грязи и предательстве, и боль в груди становится невыносимой. Он слышит, как над ним пролетает самолет. - Можно мне вколоть дозу прямо сейчас, - просит Минсок. Командир качает головой. - На ходу никак, потерпи до Города. - До Города ехать и ехать, - взвивается Минсок. – Дайте мне ее сейчас! Командир пререкается с ним не долго, Минсок получает желаемое. За его спиной гремит взрыв, когда лекарство проникает в вену, расползаясь по его телу вязким безразличием и апатией.