Он и Oна
Halsey — Graveyard
Выше головы не прыгнешь; разве что на планетах, где уровень гравитации делает тело крайне невесомым — и даже в таком случае едва ли получится представить, каково это. Но принцесса Лея крайне отчаянно пыталась сделать это, пусть и метафорически. Оглядывая шаттл Вейдера, где, помимо него самого, словно приросшего к беспрестанно окружавшим Лею декорациям, были только она, Асока и медицинская капсула, где в неподвижном сне замерла едва дышащая Дорме. От картины перед глазами и, более того, от осознанного восприятия всего того, что происходило, становилось дурно, и даже в самом своем странном сне принцесса подобного не ожидала увидеть. Прижавшись вплотную спиной к холодной металлической облицовке внутреннего корпуса шаттла, Лея зажмурилась и подтянула к груди колени. Ткань форменных брюк на них плотно натянулась и теперь неприятно царапала кожу, от чего та зудела. Хотелось нерационально и отвратительно по-детски натянуть на себя легкое домашнее платье или тунику с мягкими свободными штанами, чтобы избавиться от дискомфорта и скованности, а может, и более того: хотелось просто оказаться дома. Где бы ни был этот дом. Уткнувшись носом в колени, принцесса тяжело и шумно задышала, чувствуя спазмы, сдавливающие горло. Нервы ее были крепки, проверены не раз в боях с имперскими штурмовиками и даже на встречах с императором Палпатином; но все то, прошлое, казалось таким незначительным и простым, что и стрессом назвать нельзя было. Сейчас, словно неподъемные старые цепи, какие теперь только в музеях хранились, окутывали все ее нутро самые навязчивые страхи — и именно в тот миг, когда бояться было категорически запрещено. — Я чувствую себя так, словно мне снова пять, и я боюсь отпустить ее юбку, чтобы не потеряться в огромном мире, — признаваясь не то самой себе, не то Асоке, выдохнула дрожащим полушепотом Лея, не поднимая глаз. Тогрута вмиг вскинула руку, чтобы положить ее на плечо принцессы и таким нехитрым жестом утешить девушку, но та, чувствуя колебания воздуха — и еще чего-то плотного в нем, необъяснимого и практически невозможного, — живо отмахнулась. Ей не нужны были прикосновения сейчас, ни от кого, кроме живой и здоровой матери, а ее Великая Сила, кажется, пока так и не вознамерилась отпустить из плена зыбучего небытия. — Лея, ты невероятно сильная. — Знаешь, — она вдруг улыбнулась уголком рта, руками цепляясь за металл неудобной лавки, которая, казалось, прямо из-под нее сейчас вырвется, и принцесса упадет куда-то вниз, к непроглядной тьме под ней, — сейчас я уверена в этом больше, чем в любой другой миг своей жизни. И впервые, Асока, абсолютно впервые я крайне хочу оказаться слабой. В ее словах была истина, подумалось Асоке, которая наблюдала боль юной девушки в быстро растущей прогрессии. Сначала у принцессы Органы словно был шок — как при переломе всего тела сразу можно не почувствовать боль, так и Лея не ощущала первое время груза от допущенной ошибки, из-за которой ее плавно двигающиеся пальцы задушили одну из главных преступных фигур не только Татуина, но и, пожалуй, всей Галактики. Сила, в ее пальцах ставшая податливым инструментом, вырвалась наружу в неконтролируемом всплеске, пробираясь под толстый слой жира и дубовой кожи Хатта, перетянув дыхательные пути. И уж лучше бы ей задушить его какой-нибудь цепью, а не своей яростью. — Не сейчас, хорошо? —посмотрела на нее Лея блестящими от поволоки слез глазами, умоляя простым вопросом не поднимать больше никаких тем, связанных с произошедшим. Тогрута кивнула и, сжав плечо девушки еще раз, отпустила ее. — Добираться еще пару часов, верно? — Плюс-минус, — кивнула Асока и протянула свою свернутую куртку принцессе, намекая, что той неплохо было бы поспать. Девушка улыбнулась и с благодарностью посмотрела на тогруту, понимая, что та готова сделать все для нее, как для члена собственной семьи. Это, несомненно, трогало, и Лея, умиленная таким проявлением заботы, заснула через считанные минуты, едва только положила под голову свернутый мягкий валик. Когда Лея заснула, стало тихо, как будто тот бесконечный поток ее мыслей и дурных чувств, вызывающих только отвращение и тошноту, был неконтролируемым источником шума, за которым даже механические вздохи Дарта Вейдера казались тихим шепотом. Ситх тоже был нестерпимо молчалив: он и без того болтливостью не выделялся, но теперь, явно ощущающий напряжение и переживания девушки, он и вовсе замолк. Вслушивался, вчитывался, высматривал — пытался словно уловить что-то в Силе, что дало бы ответ на вопрос, его интересующий. Асока исподлобья взглянула на мрачневшую впереди фигуру Вейдера и поспешила встать рядом с Главнокомандующим, который за все время не проронил ни слова. Но теперь, находясь в сантиметрах от него, Тано знала — он чувствовал страдания Леи — своей дочери — и так же наверняка разделял ее боль. Единожды оступившись, не всегда можешь вернуться, вот то неозвученное, что набатом билось в мыслях троих присутствующих людей. Асока помнила, что Энакин однажды вверил ей хранение своей тайны, и отчего-то только сейчас она поняла: никто, кроме Дарта Вейдера, не чувствовал горечи и опустошенности Леи во всей полноте их проявления. — Кажется, шок прошел и началась паника. — Оказавшись в кресле второго пилота, Асока поджала под себя ноги и устремила взгляд в межзвездные расселины гиперпространства. — Ожидаемо, — отозвался Вейдер. — Первое убийство, свершенное из ярости и гнева, никогда не проходит бесследно, но она справится. — Не сомневаюсь, с Леей все давно ясно, но ты, Вейдер, ты можешь объяснить такую эскападу? — Асока обвела взглядом шаттл и всмотрелась в чернеющий профиль ситха. — Хочешь сбежать от императорского взора? — Я хочу спрятать их. — Голос Вейдера никогда не дрожал, но почему-то Асока чувствовала, что он не спокоен. Впервые с их встречи на Малакоре что-то вокруг него дрогнуло, и Тано едва удержала горькую улыбку. Ни у нее, ни у Леи, живых и невредимых, не получилось сделать того, что вновь смогла Падме, которая не успела даже лично встретить его. Вейдер видел Дорме мельком на Звезде Смерти, а после только голос слышал, и все же уже избороздил всю Галактику, чтобы отыскать ее и спасти. А сейчас готов, кажется, всю Вселенную наизнанку вывернуть, только чтобы она жила в спокойствии. Это казалось тотальным безумием: как Энакин в свои десять, двадцать, сорок лет оставлял в своей жизни только одну константу — Амидалу. И все эти разговоры о невозвратности, и все принципы, и его непоколебимая жестокость, все они были на грани того, чтобы, дрогнув в последний раз, распасться в прах, как после удара лазером Звезды Смерти. — Там, на базе, тебя вновь может шокировать нечто, — Асока помедлила, понимая, что на ее плечах теперь было две задачи: не сказать лишнего, но подготовить ситха к знакомству с его молодой копией, — неожиданное. Люк, мальчик, которого ждала Лея… Он думает, что ты убил его отца. — Едва ли меня это удивляет. — Его руки не то что по локоть в крови были; если начистоту, то он в этой крови тонул и захлебывался. Асока, продолжая неотрывно глядеть в блестящие звездные разводы, отчего-то захотела расплакаться. Осознание свернулось в тугой узел под солнечным сплетением, когда мысль о смерти Энакина от рук Вейдера приобрела смысл, который в нее вкладывал Оби-Ван, рассказывая юному Люку об отце. И это казалось безнадежным и необратимым — почти, если не считать погруженный в абсолютное небытие триггер, способный отмотать назад время. — Точно, — согласилась тогрута, медленно кивая, — ты убил его. Но ровно в том же смысле, в каком убил и ее отца. — Отца Леи? — Да. Абсолютно, совершенно да.***
Одна только мысль об единовременно пребывании Леи и Вейдера на одном имперском шаттле доводило Люка Скайуокера до неконтролируемой паники. Юноша, крепко сжимая в руке световой меч, облокотился на стену, обитую чем-то нарочито мягким. Он не придавал значения интерьеру корабля Соло тогда, во времена их знакомства, а сейчас, некоторое время спустя, ему вдруг захотелось рассмотреть каждую деталь. Сказалось ли это обучение Йоды или его тоска по друзьям, Люк не знал. Не знал и еще множество вещей, например, он не мог никак решить, стоит ли при Хане и Лее упоминать, что для него их разлука длилась в разы больше, чем для них? Стоило ли повторять, что принцесса сейчас рядом с убийцей его отца? Стоило ли ему вообще быть здесь? Сила, которой, судя по всему, он задавал вопросы, отозвалась звоном в ушах, и Скайуокер встряхнул головой, приводя в норму мысли и чувства. — Это настолько длинная история, что я едва верю в то, что заняла она дней… сколько, Чуи, десять? От силы, в общем, недели две, — заключил Хан Соло, сверяя время посадки со своими планами. Люк быстро растянул губы в улыбке, но после вновь обратился к своим мыслям. — Ты какой-то другой стал. Старше, что ли. — За знания приходится платить молодостью, — отшутился юноша и опустил взгляд на свое оружие. — Как часто Лея проводит время с Вейдером? — Они спелись, — кивнул Хан, и от такого заключения по спине пробежал неприятный холодок. Чуи, услышавший реплику друга, завыл, словно подтверждая слова Соло, и тогда Скайуокеру сделалось уж совсем дурно. Увидев отразившееся на лице друга замешательство, Хан, впрочем, отмахнулся, как будто речь шла совершенно не о Лее — члене Альянса Повстанцев — и Дарте Вейдере — правой руке Императора. — Я не знаю, как это объяснить, но он как будто понимает все странности принцессы. Вплоть до следующего ее шага, он может предсказать абсолютно все, и принцессу это крайне раздражает. А Вейдера выводит из себя ее своеволие, ну, ты Высочество знаешь, она за словом в карман не полезет. Они в этом даже похожи, вот и злятся друг на друга постоянно да ходят на грани убийства, как по мне. — Но при этом она продолжает с ним работать? — Ага, и настолько успешно, что волосы на голове дыбом встают. Она его не боится, он ее даже слушает иногда. Но если этот дуэт из-под контроля выйдет, то, Малыш, Галактике не поздоровится, помяни мое слово, поэтому пусть уж лучше сотрудничают. Сам увидишь. — Моя бы воля, вообще бы Вейдера не видел. — Удивительно, как мысли об убийстве ситха обходили его стороной; Люк же знал, прекрасно помнил, как старик Бен рассказал ему о том, что Вейдер погубил Энакина, но у младшего Скайуокера не возникало желания пронзить его мечом. Не потому, что ситх был опытнее и сильнее и внушал страх — нет, Люк вообще не мог сказать, что боялся Вейдера. Обращаясь к Силе с вопросом о второй фигуре Империи, Люк не встречал ничего, кроме фатального опустошения и отсутствия всякого ответа. Словно Великая ничего не могла дать Люку, кроме самой возможности прожить уготовленное ему — и узнать ответы самостоятельно. — А ты ведь, кажется, порывался улететь, как только закончим дело со Звездой Смерти? — Да знаешь, — Хан закинул за голову руки, устремляя взгляд куда-то за приборную панель и прищуриваясь, словно раздумывая о продолжении своей фразы, — избавишься от одной звезды в своей жизни, другая тут же появляется. Не то чтобы из-за нее, но… — А Лея об этом знает? — Эй, Малыш, я имен не называл. — Ты и не должен был, Хан, мне хватило увидеть то, как ты смотришь на нее. Люк рассмеялся, искренне радуясь и тому, как открыто Соло выражает свои чувства, и тому, что совершенно не ощущает даже некого подобия ревности. Временами на Дагобе, бывало, он задумывался о принцессе Органе и возвращался мыслями к сути их отношений. Скайуокеру все думалось, будто он упускает что-то важное в факте стремительно, едва ли не молниеносно возникшей привязанности к Лее, и поначалу он списывал все на романтическое влечение, не разбираясь, в общем, подробнее: ему казалось достаточным принимать то, что между ними возникло… Возникло. И осталось. Но теперь, услышав то, как Хан отзывается о принцессе — о «звезде» — он понял, что действительно любил Лею, но не как возможный партнер. Как друг, как вечный соратник, как… «Тысячелетний Сокол» вышел из гиперпространства с характерным толчком вперед, и Скайуокер покачнулся, моргая и вглядываясь в мертвенно-холодный космический пейзаж. Астероиды, вот что встретило их в указанном секторе, и юноша, рассматривая пространство, нахмурился. Что здесь могло бы, хоть и теоретически, помочь выйти госпоже Дорме из критического состояния, в котором она пребывала? Хан минутами ранее сообщил другу, что та, кажется, помимо прочих осложнений, заболела пыльной лихорадкой. Не редкость, конечно, на Татуине, но легкие от кашля рвет так, что иногда и плакать хочется, и пусть Люк ориентировался только на детские воспоминания, ему казалось, что подхватить именно этот вирус — худшее, что могло произойти. Впрочем, леди Исис выжила, и это то, чему он был безмерно рад. Скайуокер понимал, что ему необходим был разговор с Дорме, чтобы она могла дать хоть часть ответов на интересующие его вопросы. Действительно ли ей приходилось бывать на Татуине в пору его детства и правда ли она спасла его из-под несущегося вперед спидера? — Здесь, как я понимаю, есть медицинский центр. Он еще в эпоху войн клонов установлен был, чтобы бойцов латать, которые на Внешнем Кольце служили, но, — Хан почесал затылок, — забыли о нем, похоже. А тут Вейдер на него решил отправиться — не странно ли? — Весьма, — согласился Скайуокер и вдруг нахмурил светлые брови, осознав, что никогда прежде не задумывался об одной довольно важной детали. — А Вейдер, он и в эпоху клонов воевал? — Малыш, я не настолько тебя старше, хотя жизнь меня потрепала, согласен. Но, честно, не помню его. Отца твоего — еще как, генерала Кеноби, генерала Пло Куна, много кого помню, все пацанята восхищались ими, но вот про Вейдера не слыхал ни разу. Может, он за сепаратистов был поначалу? — Вряд ли, — покачал головой Люк, задумываясь. — Возможно ли такое, что ты идешь против Республики, канцлера, а по итогу войны получаешь пост первого лица государства? Звучит неправдоподобно. — Ну, значит, среди политиков был или разведки… Да что ты к нему прицепился? — Он убил моего отца. — А, о. Соло растянул гласные сначала удивленно, а после — как будто с прискорбием и сожалением. Люк не помнил, доводилось ли ему рассказывать Хану о том, что генерал Скайуокер погиб от тяжелой руки Лорда Тьмы, а даже если бы он и упоминал это, то наверняка в то время, когда капитан «Сокола» не слишком-то прислушивался к мальчишке с Татуина. Теперь это заставило Соло крепко задуматься о чем-то, так что пришлось спешно отмахиваться и переводить тему. На деле, Люку теперь же действительно стала интересна судьба Вейдера: в какой момент началась их вражда с отцом и помнил ли он вообще, как убивал Энакина Скайуокера. Впрочем, Люк даже не знал, при каких обстоятельствах ситх оставил его сиротой: был ли то удар в спину генералу войн клонов или честная дуэль двух сторон Силы — загадка. Но юноше казалось, что сейчас он становился к ответам ближе, чем был когда либо, и от неизвестности, к которой примешались азарт и ожидание критического, переломного момента, немного холодели кончики пальцев. Это было в корне неверно — мастер Йода учил его холодности разума, но теплоте сердца, а сейчас юношеская горячность побуждала его едва ли не вскрыть все архивы, чтобы узнать то, что утаивалось столько лет. Люк глубоко вздохнул. Ему нужно было сконцентрироваться не на себе, а на Дорме, на ситуации и даже на истощенной Лее, которой помощь была даже больше необходима, чем ее матери. Вернувшись мыслями к принцессе Органе, Люк вдруг ощутил нечто, что напоминало теплое прикосновение к самой душе, и юноша понял, что шаттл Вейдера тоже вышел из гиперпространства. Его насторожило то, как Сила не сообщила о приближении опасной Тьмы: все, что Скайуокер сейчас чувствовал, пауза — протяжение во времени и пространстве, которое давало передышку и возможность прислушаться к себе и Лее. Словно они сейчас играли ведущую роль, вдвоем против Империи, Вейдера и смерти, которая шла по пятам за каждым, кто находился в их окружении. Словно две хищные птицы, на посадочную площадку возле старого медицинского центра, расположенного аккурат между скалами самого большого астероида в планомерно движущемся поясе, опустилось два корабля, светло-серебристый и угольно-черный. Хан вскользь упомянул, что прежде астероиды — неживые каменные глыбы — были цветущей планетой, но тысячи лет спустя здесь была только пустота космоса и холод бездушного одиночества. Кислорода на поверхности тоже не было, поэтому пришлось стыковать шаттл и «Сокол» прямо к автоматически открывавшимся входам в центр. Удивительно, к слову, что он все еще функционировал, но если предположить, подумал Люк, пристегивая к поясу сейбер, что госпиталем управляли исключительно дроиды, существовала вероятность его сохранности. Впрочем, все, что его волновало сейчас, — должная помощь леди Исис и Лее: они обе держались как будто на пределе собственных возможностей, и это страшно тревожило Скайуокера. Он, еще раз поправив пояс, направился к трапу, наконец, решив, что больше нельзя было медлить. — Давай, Малыш, я догоню, — буркнул Хан, старавшийся решить проблему с внезапно взбунтовавшейся системой безопасности «Сокола». Лампочки на приборной панели пугающе быстро мигали, и Скайуокер, глядя на них смекнул, что давно не сменявшиеся системы могло запросто перемкнуть. Он хотело было предложить помощь, однако Соло взглянул на него неожиданно строго и серьезно: — Вперед, не оставляй Лею наедине с умирающей матерью и вторым тираном Империи. Прошу тебя, великий джедай, ладно? Эй, Чуи! Чубакка, проходя мимо, три раза хлопнул по плечу Люка тяжелой лапой, но этот жест придал ему уверенности и как будто даже успокоил настолько, что Скайуокер двинулся вперед и, не оглядываясь, спустился вниз. Первое, что уловил чуткий слух, когда Люк оказался внутри медцентра, тяжелые механические вздохи Дарта Вейдера, которые Скайуокеру доводилось слышать не так много раз. Но отчего-то стало тошно: гулкие вдохи и выдохи через респиратор, встроенный в устрашающую маску, напомнили о смерти Бена — Оби-Вана Кеноби, единственного, похоже, кто мог бы хоть немного пролить свет на ситуацию, в которую оказались втянуты все живые существа, присутствующие сейчас на полумертвом астероиде. Пристальный взгляд синих глаз скользнул по левую сторону от «Сокола», и там, за стеклянными автоматическими дверями, он, наконец, встретился с Вейдером лицом к лицу. Не как необученный мальчишка, не как мятежник, не как сын Энакина Скайуокера, но как молодой рыцарь-джедай, несущий на своих плечах бремя одного из последних преемников Светлой Силы, — держа руку на поясе с мечом и смотря прямо в черневшие пустоты глазниц маски. Силуэт, громадный и тягостный, не двигался — только отдаленный шум вокодера сообщал о том, что организм носящего костюм функционирует. Люку подумалось, что, может, в его чертах Вейдер узнал убитого им старшего Скайуокера и теперь обдумывал то, как можно избавится от мальчишки, и мысль о почившем отце заставила пальцы на сейбере дрогнуть, но, впрочем, сам юноша так и не пошевелился, ожидая, что предпримет сам ситх. Однако тот, простояв еще ровно тринадцать секунд, без должного интереса отвернулся к трапу своего шаттла, откуда медицинские дроиды, мягко паря над землей, выносили капсулу с едва дышащей Дорме. Люку почудилось вдруг, что их стальные держатели выносили гроб, но от таких мыслей тут же повело голову до неприятной тошноты, и он, качнув головой, чтобы прогнать наваждение, сделал семь размашистых шагов вперед — ровно столько, чтобы очутиться в той секции, где стыковался с центром имперский шаттл. Из него, вслед за меддроидами, на почти негнущихся ногах вышла Лея, которая при ярком освещении стерильно-белых коридоров казалась еще бледнее, чем обыкновенно. На ее белой коже выделялись не губы и румянец, как прежде, а пролегшие под глазами круги от бессонных ночей, и, если бы принцесса не уверяла его в обратном, Люк бы решил, что Вейдер не гнушался пытками, пока Органа была на его корабле. Она медленно подняла взгляд, и из-под выбившихся, слабо заплетенных в косу волос сверкнули черными сапфирами ее глаза. Пустые, наполненные только усталостью, и ничем, кроме нее. Люк, глядя прямо на принцессу, вдруг ощутил, как на его плечи будто даже с шумом опустилось все то, что случилось за время его отсутствия — и озвучивать не надо было. Горькая безысходность и невозможность найти ответы на вопросы, вот, что ощутил Скайуокер, и, повинуясь какому-то крайне детскому порыву, кинулся вперед, раскрывая руки. — Пожалуйста, не отпускай меня, — прошептала она, утыкаясь носом в его шею и сжимая в пальцах ворот его черно-коричневого одеяния. Люк спешно сомкнул объятия вокруг тонкой талии принцессы и даже приподнял ее в воздух. Ощущение чего-то непоправимого никуда не испарилось, но сейчас, чувствуя тепло тела девушки, Скайуокеру стало спокойнее. Легче. Она, словно какое-то неподвластное науке лекарство, стирала из его души всякие остатки тревожности собственным присутствием, однако Люк отчего-то не считал это преимуществом, напротив, ему чудилось, словно Лея вбирала в свою душу тревоги окружающих, избавляя их от мук, но страдая сама. — Лея. — Люк отстранился и обхватил ладонями бледное лицо Органы. — Лея, смотри мне в глаза. Я рядом, все закончилось, все хорошо. — Да. Спасибо, я, — она вздохнула и отвела глаза, — я очень скучала. И мне так много нужно рассказать тебе. — Думаю, тебе не помешает для начала восстановиться, ладно? Пару суток мы ведь можем подождать? — Не уверена, — покачала головой девушка и взглянула на Вейдера из-за плеча Люка. — А что Вы думаете, милорд? Это был, пожалуй, самый невинный и простой вопрос из всех, что можно было представить в контексте разговора среди всех здесь присутствующих. Однако он, едва только был озвучен, поверг в оцепенение и Люка, и Асоку, спускавшуюся следом за принцессой, и самого Вейдера, чей взгляд был обращен в сторону дверей, за которыми скрылись медицинские дроиды, унесшие за собой леди Исис. Ситх медленно повернул голову и, пусть никто того и не увидел, за маской нахмурил брови, растерявшись на мгновение. Но этого промедления хватило, чтобы все вдруг поняли — что-то менялось. Даже Сила, которая обыкновенно лишь обостряла напряжение между Леей Органой и Дартом Вейдером, делая их вражду едва ли не ощутимой физически, колючей, острой, теперь медленно, как струи воды, сочилась сквозь пальцы присутствующих здесь одаренных. И все чувствовали ее спокойствие, как ощущали и усталое смирение Леи, которая, казалось, теперь понимала больше, чем, очевидно, могла с существующей малой осведомленностью. На подсознательном уровне, не специально, и все же больше — теперь это было видно даже во взгляде. — Я думаю, что необходимо имеющееся время спокойствия использовать с максимальной эффективностью. Но юноша прав, Лея, Вам необходимо восстановиться. — Тебя проводить? — наклонившись, спросил Лею Люк, понижая голос. Ему поскорее хотелось покинуть это место, чтобы вдруг, повинуясь иррациональному чувству горькой обиды, не вступить в диалог с Вейдером. Он был не готов с ним общаться: сразиться на мечах было бы куда проще. Поэтому Скайуокер, спешно закинув руку Леи себе на плечо и обхватив ее талию, придерживая худенькую фигуру принцессы, поторопился скорее направиться вглубь центра в поисках медицинских дроидов, готовых предоставить палату Органе. — Откуда у Вас это оружие? — Бас Лорда Тьмы звенящим гулом разнесся по тихому холлу с тяжелой давящей вибрацией. Словно даже задавая вопрос, он приказывал повиноваться и отвечать. Люк остановился на мгновение и в первую очередь взглянул на Лею, которая только смотрела вперед, при этом, правда, виновато закусывая губы. И юноша в то мгновение понял, что им, кажется, и правда стоило поговорить о многом. Глубоко вздохнув, он выпрямился и, не оборачиваясь, ответил: — Оттуда же, откуда связь с Великой Силой — наследие покойного отца.***
Из пустоты она возвращалась с трудом. Прежде всего, она ощутила страшную жажду, из-за которой саднило горло и сводило рот, в котором, казалось, даже слюны не было; потом женщине померещился запах чего-то свежего, но неживого — так после прачечной пахла одежда, на которой не оставалось ни единого намека на заношенность. А потом она стала прислушиваться. Поначалу Дорме Исис казалось, что ее слух улавливает музыку: ненавязчивую мелодию, сыгранную на флейте, можно было бы легко принять за колыбельную, потому что мотив был несложный, а музыкальный рисунок из раза в раз повторялся. После десятого круга ей уже будто это надоело, и женщина постаралась пошевелиться, ощущая, что она лежит на мягкой койке с жесткими простынями. Глаза открыть было практически невозможно: веки казались тяжелыми, будто отлитыми из настоящего свинца. Мысли путались. Сделав глубокий вдох, она явственно почувствовала боль в легких и закашлялась от нехватки воздуха. Ощущение было такое, что внутрь ее дыхательных путей забились целые горсти песка. Руки ее инстинктивно взметнулись ко рту, но в тот же миг она поняла, что и справа, и слева под кожу была вогнана игла, по которой поступало лекарство, видимо, стабилизирующее ее состояние. Когда она вновь зашлась в кашле, то чья-то мягкая ладонь легла на ее затылок, поддерживая голову, а после осторожно провела по волосам, успокаивая. Кто держал ее? Она постаралась приоткрыть веки, но те не поддавались, и женщину снова клонило в сон, однако она успела заметить размытое пятно, склонившееся над ней, которое она никак не могла идентифицировать. — Лея, Люк… они? — Недалеко, в другом крыле. Они в порядке. — Где Энакин? Хочу… рядом… Но едва Дорме смогла произнести эти почти бессвязные слова, даже не вполне понимая, что имела в виду, она, так и не услышав ответ, вновь провалилась в тревожный некрепкий сон, и, когда проснулась во второй раз, уже смогла открыть глаза. Первое, что она проверила, это сгибы локтей — почти инстинктивно, чтобы не повредить вены резкими движениями. Но капельницы уже исчезли, несмотря на то, что по ее ощущениям между пробуждениями прошло от силы минут двадцать. Дорме, вздохнув, попробовала приподняться, но тело ее два слушалось — слабость сковала каждый мускул, и она, совсем осторожно продвигаясь, миллиметр за миллиметром, сумела сесть и спустить вниз босые ноги. Женщина огляделась и, когда картинка перед глазами стала чуть устойчивее, она нахмурилась: леди Исис смутно помнила день, когда родились Люк и Лея, но едва ли она могла спутать декорации медицинского центра на Полис-Масса с какими бы то ни было еще. К тому же, пейзаж за широкими панорамными окнами был вполне узнаваем, и вид этих неживых холодных скал всколыхнул в душе некоторое подобие тревожности. Что она здесь делала? Зачем ее, раненую и, очевидно, заболевшую, привезли именно в этот медицинский центр? Ответов не было, и Дорме, не придумав ничего другого, поднялась на ноги, чтобы найти хоть кого-то. В длинном светлом коридоре горел такой же ослепляюще-белый свет, отливающий неприятной синевой. Женщина, держась одной рукой за стену, шла по гладкому белому полу, едва переставляя ноги, и впервые за свою жизнь она вдруг ощутила себя старой и немощной. Оттого в ее груди вскипела злость, которая даже иногда помогала превозмогать слабость тела и боль в легких. Наверняка ей запрещено было вставать, однако ей необходимо было увидеть хоть кого-то знакомого. Убедиться, что это не галлюцинация и не ловушка Ксизора, что она в окружении тех немногих, кому она могла доверять, а для этого нужно было идти вперед. К ее счастью, бродить долго не пришлось: через пару дверей она услышала тяжелые вдохи и выдохи — так работали искусственные легкие того, кто точно Ксизором не являлся. Дорме, поднеся руку к механическому замку, который открывался нажатием кнопки, на мгновение задумалась. Хотела ли она видеть Вейдера сейчас? Ответ на ум пришел моментально — нет. Вейдер, убийца, имперец, ситх, вызывал отвращение одним своим присутствием, и встречаться с ним сейчас, когда она была не в состоянии размышлять достаточно трезво, было, по меньшей мере нерационально. Так говорил ее разум, отрезвленный опытом и выдержкой любого политика и воина; сердце твердило иное. Оно шумно билось в груди, разгоняя по телу кровь, согревая от одной только мысли, что за дверью стоит тот, с кем рядом она не находилась, за исключением двух мимолетно-случайных встреч, почти двадцать лет и в ком отчаянно нуждалась каждый день, открывая глаза. Она слышала шумное дыхание ситха, но представляла тихие медитативные вдохи и выдохи своего мужа. Вейдер мог прятать его за маской боли и отчаяния столько, сколько он пожелал бы, но Дорме совершенно точно знала — за этими его фальшивыми заслонами все еще жил мальчик, бесконечно любящий ее. Такая самоуверенность застилала разум, и леди Исис обнаружила свою руку поверх замка слишком поздно, уже когда пальцы нажали на кнопку. Она вошла в зал тихо. Он стоял там один, изучая открытый на проекторе мелкий текст, который женщина даже не думала читать. Плавными шагами, сохраняя равновесие, она сокращала расстояние между ними. Пять шагов, четыре… Когда до высокой фигуры в шлеме и плаще, до тошнотворного знакомой и чужой одновременно, остался один шаг, она остановилась, прекрасно зная, что он чувствовал ее присутствие с самого начала. Даже когда она остановилась за дверью и размышляла добрую минуту. Он всегда мог узнать ее в любой ситуации, так было, так есть и так будет до самой смерти. Второй, или третьей, или четвертой — вечно. Он будет ее узнавать. Всегда. — Здравствуй, Энакин, — сказала Падме, делая последний шаг к нему.