Инквизитор

Молодой мужчина в кожаном плаще поверх темной хламиды с капюшоном спешил. На перевязи в ножнах был достаточно большой меч. Что удивительно для стороннего наблюдателя – он не мешал при ходьбе. Кровь стучала в висках от некоторого волнения. Но вот коридор закончился, и мужчина оказался в полутемной комнате, небольшой и скромно обставленной: стол, два стула, кресло, два книжных шкафа, камин. Над камином на стене висел точно такой же, как и у него, меч. Только рукоять обмотана не свежей кожей, а старой. Потрепанной и затертой из-за частого использования. Простые, но крепкие ножны скрывали лезвие, но мужчина знал – меч так же остр, как и в первый свой день. - Закрой дверь, - глубокий и низкий голос заставил вздрогнуть. Мужчина повиновался. Затем сделал два шага к столу и опустился на одно колено. - Встань. Не стоит натирать пол. Он и так чист. Встал. И его глаза скрестились с глазами говорившего. В кресле за столом сидел человек почтенных лет. Его лицо избороздили глубокие морщины. Отсутствовал кусочек нижней губы. Шрам на месте плохо сросшейся кожи заставлял думать, что губы эти всегда изогнуты в ироничной усмешке. Еще один шрам рассекал левую бровь и продолжался до середины щеки. Высокий лоб. Острый длинный нос. Впалые щеки. Волосы серебристо-белого оттенка сейчас собраны в хвост. Морщинистые руки сцеплены в замок на животе. Поза и расслабленная, и нет. И только глаза хозяина кабинета сохранили отпечаток молодости. Яркие. Когда-то пронзительно синие, а ныне – светло-голубые. Они выцвели с годами. Но оставались такими же внимательными и вселяющими невольный трепет. Глубокий старик, на чьей душе столько же шрамов, сколько отметин на теле под черной хламидой. Лучший из лучших в своем деле. Инквизитор Вирэлл. Поединок взглядов был предрешен заранее: синие глаза мужчины опустились в пол. Вирэлл же пренебрежительно хмыкнул. Его голос впивался в душу длинными иглами: - Наслышан о твоей службе, Аргирс. Очень наслышан. - Я виноват. Я грешен и понесу любое наказание. - Молчать! – приказ, от которого кровь стынет. – Мальчишка. Инквизитор поднялся из-за стола. Рост мужчин был одинаков. Вирэлл медленно, как хищник, обошел призванного по кругу. Затем встал напротив камина, сцепив руки за спиной. Молчание вязкой паутиной оседало на пол. Даже треск огня не мог отогнать холод. - Ты, - снова заговорил инквизитор, - поддался искушению. И разделил удовольствие с преступницей. Ты не смог отнять жизнь той, что согрела твою постель. Меня не интересует твое незнание. Мне все равно, каковы твои слабости. У меня к тебе только один вопрос. Вирэлл обернулся, в его глазах мерцали язычки отраженного пламени: - Что такое для тебя Грех? Мужчина молчал. - Говори. - Грех – это нарушение устава братства, прелюбодеяние с врагом, бессилие в руках, что должны служить правосудию и карать виновных. - Как интересно, - глубина голоса перешла в несильный хрип. Инквизитор вновь устремил взгляд к огню. Его речь снова стала ровной. - Может ли быть нарушением устава братства чувство мужчины к женщине? Разве пыл сражения не является прелюбодеянием? Постыдно ли чувство сострадания к тому, кто обречен? Ответь мне. - Нет. - Тогда почему ты считаешь себя виновным? - Но. Я. Не смог… - Не смог убить женщину, к которой воспылал телом и притянулся душой? - Да. Вирэлл горько усмехнулся: - Мальчишка. Глупый мальчишка. Ты еще слишком молод. И амбициозен не в меру. Пора взрослеть, Аргирс. Годы слишком быстро утекают. И ты скоро это поймешь. Думаешь, я всегда был стар и немощен? Я ведь тоже был молод. И торопился жить. Стать старше, опытнее, сильнее. Я был красив, горяч и лих на расправу. Любил множество женщин, пролил кровь стольких врагов и столько испил вина, что нынешней молодежи и не снилось. Этот клинок, что ныне покоится в ножнах, полон боли, мук. Он слышал проклятия и мольбы. Но всегда разил без пощады. Безжалостно пронзал того, на кого пало клеймо. Инквизитор замолчал и легким прикосновением погладил рукоять меча. Его морщины в отблесках огня казались шрамами. - Уйди с глаз моих. А лучше – иди с братьями в кабак и напейся. Мы служим Равновесию, а не богам. Обетов никто никому в братстве не давал. А женщин в твоей жизни будет еще довольно. Так же как крови на твоем оружии и отметин на душе. Ступай. Мужчина склонил голову в почтительном прощании и, молча, покинул кабинет. Вирэлл же еще долго смотрел вглубь камина. Туда, где язычки своенравной стихии жадно лизали сухие поленья. Когда-то, будучи уже немолодым, опытным воином, он пощадил отступницу. Позволил той бежать. Сколь же сильным было его удивление, когда на пороге братства появился юноша пятнадцати лет с волосами цвета ночи и яркими синими глазами. При нем было запечатанное письмо, которое надлежало передать Вирэллу лично в руки. Десять лет назад он все еще практиковал. Но даже после прочтения строк, написанных дрожащей в предсмертной агонии рукой, он не мог поверить, что та женщина могла понести от него всего за одну единственную ночь, полную страсти и отчаяния. А ведь тогда ему было почти шестьдесят, хоть он и выглядел на много лет моложе. Но тяжело отрицать очевидное, когда мальчик был его полной копией. Тайну рождения сына он скрыл ото всех, хотя и знал, что многие в братстве все поняли. Даже сам Аргирс понимал. Но молчал. А ведь и имя ему подобрала, чертовка проклятая. На одном из мертвых языков это имя символ случайного благодеяния. Вирэлл вынырнул из омута мыслей и вернулся в кресло. Сам себе усмехнулся. Совсем стар стал. Или просто чахнет без прежней жизни? Сухие пальцы с дряблой кожей сжались в кулаки. Будь проклят тот самоубийца, который поджег здание. Деревянное здание вспыхнуло, как факел. Он еле смог вытащить оттуда двоих детей. А потом был бой. Кровавый и страшный. Засада. Инквизиторы оказались более опытными, но Вирэлл был сильно ранен – ему почти отрубили правую руку. Благо руку приделали лекари на место, но сражаться инквизитор уже не мог. Стал бдеть за юным пополнением братства. А однажды утром из недорогого зеркала на него взглянул старик. Ненависть тогда обуяла его. Ненависть к своему бессилию и невозможности более с жадностью пить из чаши жизни. Потому что чаша была уже почти пуста. Эти капли приходилось делить равномерно, в попытке продлить собственную агонию. И седина показалась ему слабой платой за возможность увидеть, как вырос и возмужал его отпрыск. Сегодня он словно смотрел на свое отражение, как будто это он, Вирэлл, в первый раз немного оступился. Словно это он разговаривал со своим строгим наставником, как было много, очень много лет назад. Взгляд метнулся к мечу. Когда-нибудь рядом будет висеть второй. Точная копия. Его подарок сыну на посвящение. Шрам на губе заныл, вызывая в памяти осколок той самой ночи, когда состоялось его собственное посвящение. Облава на клятвопреступников и адептов Черного Бога. Попытка взять живьем главаря, которая извернулась и подарила ему кровавый поцелуй, оторвав зубами кусок его собственной плоти, лишь бы вырваться. Но он не дал. И тогда он в первый раз убивал с наслаждением. Он получал удовольствие от чужой мучительной смерти. Второй шрам был получен во время драки в кабаке. Получилось до абсурдного смешно: они с братьями, уже в возрасте около сорока каждый, пришли просто отдохнуть. Выпили. Расслабились. А там, как оказалось, было гнездо еретиков. Потасовка вышла знатной. Но один ушлый отступник все же сумел полоснуть его осколком стекла по лицу. А затем им же перерезал себе горло, лишь бы не достаться Проклятому Инквизитору Вирэллу. Пальцы погладили отметину. Как же давно это было. Где-то в глубине души закралось подозрение о собственной кончине. Но старик отчаянно цеплялся за жизнь. Со всем своим упорством и остервенением. И он будет жить, даже если волосы покроет последний оттенок старости – белый, как снег. До тех пор, пока глаза видят, а разум по-прежнему гибок, он будет жить. Потому что он не может просто так уйти. Светло-голубые глаза закрылись. Что-то разболелась голова. Все-таки он уже не в том возрасте, чтобы так часто предаваться воспоминаниям. Сказывается. Сознание Вирэлла погрузилось в негу. Только огонь продолжал гореть, танцуя бликами на лице и волосах седого инквизитора.