Рутина

***

Люди всегда вешают ярлыки друг на друга, только для того, чтобы отстраниться, лишить тебя тех весёлых мгновений, когда ты можешь быть действительно счастливым, но в итоге нет, если тебе привели клеймо эгоиста или бессердечного. А всё только из-за того, что ты решил пойти по пути «добра», лишая мир тех людей, у которых уже полностью сгнила душа. И ты даже не задумываешься: «А правда, что такого они сделали?». Может быть, тебя просто обманули, решив, что записать человека в негодяи и лишить его жизни - проще, чем сказать, что он тебе не нравится и попросить убить. В этом случае ты поступаешь плохо, убиваешь человека, который совершенно непричастен к тёмной стороне закона, а в ином ты успокаиваешь себя мыслью, что он - лишь одно из многих грязных пятен на лице человечества. В любом случае, ты поступаешь плохо… — Это Мик, — так мало слов, а столько боли. Мик - это мой омега, тот человек, которого я ценю больше жизни, но его…  — Сделай так, чтобы я его больше не видел, — я в прямом смысле задыхаюсь, Мик ничего не смог бы сделать, чтобы его решили казнить. Что же творится? Убивать невинных людей... Я не понимаю. Голос начал дрожать, когда я, набравшись смелости, задал ему самый главный вопрос. — Ч-что… он сделал? — в ответ лишь гнусный смешок. Как же раздражает. — Алекс, дорогой, ты же уже довольно долго в нашем бизнесе, а так ничего и не понял. Без лишних вопросов ты обязан убить того человека, на которого я покажу пальцем. Вот, смотри, — он показал мне фотографию, на которой Мик улыбался, так беззаботно, он выглядит таким счастливым. Ядовито-рыжие волосы, изумрудные глаза и просто замечательная улыбка, от которой показываются совсем еле заметные ямочки на щеках, а на них поле непроглядных веснушек. Незаметно для себя я расплылся в улыбке. Он и правда замечательный. Такой красивый. Мик. Мой Мик, — Этот парнишка удостоен смерти, а подробности тебе знать не обязательно. Так ты берёшься? Хм… хотя отказаться у тебя нет права. Сделай это как можно скорее, — какой же у него равнодушный голос. Как будто это что-то совсем обыденное, рутина - лишать жизней обычных людей. И почему я только стал наёмником? Сколько вспоминал прошлые дни, ничего не приходило в голову. Наверняка, как всегда по глупости. Каких только глупостей мы не совершаем, будучи молодыми. Я вот убийцей стал. Как же ещё угораздило попасться таким уродам? Они просто живут смертью, чуть ли не каждую неделю заказ, а в случае «непослушания» я буду удостоен обыденной смерти. Когда я пришёл домой, молюсь только о том, чтобы Мик спал. Он часто любил вздремнуть в обед, раньше меня это немного обижало. Он почти не замечал меня, но сейчас я молил Бога, чтобы… — Алекс! — довольно неожиданно он набросился на меня и повис, требуя взаимного объятия. — Мик, ты меня напугал, — конечно же, обняв его, я смотрю в эти прекрасные, полные радости глаза, и не могу оторваться. — Прости... — немного протянув и слегка дуясь сказал он, отводя взгляд в сторону, — Алекс, я… — Я люблю тебя, — наверное, я его сильно удивил. Уж больно резко он повернулся ко мне, а в глазах начала гаснуть та былая радость, превращаемая в тонны нежности. Он отпрянул от меня и тут же прислонился головой к моей груди, лбом касаясь ключицы. Это особенно завлекательно, он такой маленький, хрупкий и необыкновенно красивый. С ним нужно быть вместе каждую секунду, оберегать от всех бед и невзгод. Но что же делать, когда именно я несу опасность для него? Былое умиротворение пропало. От этой мысли становится хуже с каждым часом. — Алекс, у меня течка, — по его телу прошлась дрожь. Зачем же ты говоришь мне об этом, если боишься последствий? Как глупо… — Мик, я… — Я хочу тебя, Алекс, — теперь пришло его время перебить меня. Он впивается в мои губы требовательным поцелуем, но таким небрежным, нелепым и... искренним. Я не могу огорчить его, поэтому и отвечаю на поцелуй, но более умело. Он послушно приоткрывает рот, тем самым позволяя моему языку похозяйничать там. Пятясь, мы достигаем спальни и, разорвав поцелуй, со сбивчивым дыханием валимся на кровать. Лицо у Мика просто необыкновенное: покрыто пунцовым румянцем, а в его глазах читалось смущение и горящее желание заполучить востребованное. Он убирает руки за голову, позволяя мне раздеть его. Задрав его футболку, я провёл языком влажную дорожку по его животу, оставляя след от паха к шее. Начинаю целовать его в столь чувствительную шею, оставляя засосы, затем в губы и снова в шею, тем самым вызывая рваные стоны со стороны возлюбленного. Правой рукой начинаю поглаживать разгорячившуюся плоть через плотную ткань джинс, а после, умело сняв их полностью, оставляя парня лишь в одном нижнем белье. Мик издаёт сдержанный стон, посмотрев на него, я вижу, что у него точно такое же сбивчивое дыхание, он тоже ждёт этого. Отстраняясь от него, снимаю рубашку вместе с чёрными джинсами и наклоняюсь к Мику, после чего полностью снимаю его задранную до груди футболку. Решив для себя, что сегодня я не буду подготавливать его, я раздвинул его ноги пошире, а он тем временем дал очень красочный намёк на то, что уже пора. Беру свой не на шутку возбуждённый член и пытаюсь войти в Мика. Его проход хоть и достаточно смазан, но по-прежнему тугой. Войти в него даётся с трудом, и даже немного болезненно. Уже не сдерживаясь, он соблазняющие стонет. При каждом новом толчке по телу проходится дрожь, по нашим телам… Мик, готовясь кончить, приобнимает меня за шею и я, наклоняясь, целую его. Сквозь поцелуй он издаёт победный сладостный стон. После ещё нескольких грубых толчков я достиг оргазма и излился в него, после чего кончил и он сам. Он прижимается ко мне, хочет почувствовать, что это не сон. Крепко-крепко прижимается и дрожит, как маленький рыженький кролик. Я глажу его по шелковистым волосам, они такие мягкие… — Мик, ты хочешь пить? — в голосе только нежность, ни единого подвоха. Жаль, что я думаю совсем об ином. — Дааа… — Хорошо, я сейчас, — я оставляю его и иду на кухню, она совсем небольшая, но нам с Миком хватало, может будущим она не приглянется. Довольно скоро я вернулся к моему Мику, отдав ему этот обидный стакан воды, и сопровождая парня нежным взглядом, но душа болела и вместе с этим тряслись руки. — Всё хорошо? — выпив, Мик, конечно же, заволновался. Но не стоит. — Да, не беспокойся. Засыпай, — как обыденно. Я смотрю на него нежно, но с трудом сдерживая так и вырывающиеся наружу слёзы, — Засыпай, Мик, мой дорогой. Я люблю тебя, — я наклонился к нему и легонько поцеловал в лоб, уже уснувшего и навряд ли когда-либо проснувшегося. Если кто-то скажет, что я бессердечный, видя как я убиваю какого-нибудь парня в переулке, то он глубоко ошибаешься. Он и не представляет, насколько сложно мне было лишить жизни Мика. Моего самого любимого и незаменимого. Мика, который любил меня больше всего на свете. Мика и то, что не успело даже родиться, но начало зарождаться. Прости, Мик. Мне так жаль. Просто это моя рутина. Смерть для меня обыденная.