Пять поцелуев Андерса

Первый поцелуй Неприятный запах старой кожи и едкий — чернил, то, почему ученики с неохотой посвящают свое время книгам. Но Андерсу они нравятся. Он открывает для себя, что каждая пахнет по-своему. Особенно. Приходя в библиотеку, он с головой окунается в беспокойное море сотен запахов. А по-настоящему отчетливыми они становятся, когда Андерс касается их. Книг. Поглаживает жесткие корешки, бережно переворачивает страницы и погружается в завитки авторских фраз. Книга о странствовании героя-гнома попадает в общий зал случайно. Она больше других, с тяжелой темно-красной обложкой, чуть маслянистой, ее трогали десятки и десятки раз, и каждый оставлял на ней частичку себя. Ее страницы пахнут сухой землей, пылью, пьянящим темным элем, кисловатым металлом, из которого гномы изготавливают амулеты. Андерс закрывает глаза и слышит в отдалении легкий звон — удары кирки о твердый камень. Рядом звучит негромкая беседа гномов. Андерс еще никогда не видел гномов. Но он знает, что они маленькие и ворчливые. У них большие карманы, в которых позвякивает золото, а их голоса напоминают рокотание грома. Книга о магии стихий влечет к себе больше остальных. Молодой маг не может не потеряться в омуте ощущений, вспыхивающих от соприкосновения с таким волшебством. Треск огня сопровождается запахом жженой листвы, иногда — дерева. Андерс чувствует, как руки наполняются теплом, и ему это нравится. Потом в пальцах холодеет, из ниоткуда приходит журчание ручьев бок о бок с запахом мокрой гальки. Дышать становится труднее, и кончик носа замерзает. Андерс вздыхает, думая о том, что, наверное, так пахнет свобода, которой ему всегда было мало. Властью огня, прохладой воды, силой земли, беззаботностью ветра… Он придумывал много красивых фраз, чтобы описать то, что ощущает, но ни одна из них не подходит. Андерс никому не говорит, что видит и чувствует книги иначе, чем другие. Никто бы и не поверил. Решили бы, что он забавляется какой-нибудь запрещенной магией или экспериментирует с опасными зельями. И доложили бы. Он рассказывает об этом только Карлу, и тот, кажется, понимает его. Карл обращается с ним лучше, чем остальные. Он слушает его и всегда находит на него время. Он единственный спрашивает, как у него, Андерса, дела, хотя каждый раз получает один и тот же ответ. Карл улыбается, когда они вместе ходят между высоких полок, и Андерс шепотом рассказывает ему о каждой прочитанной книге. Старший маг тоже читал их, но в словах его юного друга все становится ярче и насыщенней, чем он помнил. Ему нравится жизнерадостность Андерса, то, что он не унывает и всегда верит в лучшее. Маленькое золотое пятнышко в серой массе учеников, улыбка среди хмурых храмовников, звонкая мелодия в тяжелом гуле жизни Круга. Вот как его видит Карл. Сидя за узким столом — так близко друг к другу, — они едва ли похожи на ученика и учителя. Но на них никто не смотрит, они совсем одни, и Андерс просто наслаждается теплом чужой близости. Тем, что так редко перепадает жителям Круга, как говорят храмовники. Заключенным Круга, в чем уверены маги. Андерс очень любит эту книгу в тисненом кожаном переплете. В ней рассказывается о чудесной далекой стране, Ривейне. Там жарко, и растет много сладких фруктов. А еще там водятся большие кошки, тигры и пантеры. Тигры рыжие и полосатые. Умные и очень сильные. Но даже это их не спасает. Тигров часто ловят, а потом держат в клетках, чтобы развлекать публику. Андерс считает, что похож на тигра. Но у него, в отличие от больших кошек, когда-нибудь получится сбежать. Руки привычно лежат на старых шероховатых страницах. Не читая, маг может рассказать о том, что было на каждой, чем и занимается. Карл почти не слушает его, любуясь тем, как Андерс раз за разом поправляет длинные светлые пряди, выпадающие из-за его ушей, когда он слишком низко нагибается к столу. Очередная падает вниз, а его рука еще не дергается, чтобы уложить ее на место, и Карл сам заправляет ее за ухо, мимолетно гладя мальчика по щеке. Маг поднимает голову. В его глазах больше возмущения от того, что его не слушают, чем удивления. Он что-то бормочет, но сразу смолкает, когда Карл наклоняется к нему, отодвигая книгу о Ривейне в сторону. Его губы осторожно ложатся на губы Андерса, спрашивая его разрешения. Андерс не знает, что нужно делать. Он задерживает дыхание и жмурится, боясь, что откроет глаза и окажется совсем один в пустой библиотеке, среди сотен книг, ни одна из которых не сможет подарить ему того, что может дать Карл своим теплом и неожиданно разгоревшимся чувством. Лязг доспеха храмовника, проверяющего библиотеку, отрывает их друг от друга. Андерс поспешно делает вид, что занят чтением. Карл отодвигается от него, и волшебное мгновение исчезает. Когда их грозный страж проходит мимо, Андерс не сдерживается и бросает взгляд на старшего мага. Склонившись над старым пергаментом перед собой, Карл не смотрит на него в ответ. Как будто ему неприятно смотреть. Как будто ему наплевать. И Андерсу начинает казаться, что он больше никогда до него не дотронется. Не обнимет, не сядет так близко, как это было минуты назад, и не поцелует. Будет делать вид, что его вообще не существует. И Андерс станет совсем-совсем никому не нужен. Он еще не успевает подумать о самом страшном, когда рука Карла находит под столом его руку. Его пальцы крепкие и сжимают уверенно. На горизонте мелькает крохотная надежда на то, что рассеются тучи и выглянет солнце. На то, что храмовник покинет библиотеку, и Карл вновь поцелует его. Андерс улыбается.

Поцелуй второй. На прощание Мать Мойрин подает к завтраку тот чудесный душистый хлеб, который встала готовить за несколько часов до рассвета. Его свежий аромат дразнил Андерса все утро, что он провел в постели ее дочери, наблюдая за тем, как она спит. Он остановился на постоялом дворе на день, от силы — на два. Храмовники уже шли по его следу, и появляться тут было, несомненно, опасно. Но Андерс очень устал, у него кончилась еда, а мантия изорвалась, пока он пробирался через дебри темного леса, чтобы сократить дорогу. Ему повезло: хозяйка двора пустила его посреди ночи, не задавала лишних вопросов и не требовала денег вперед. Андерс думал, что это, возможно, самая большая удача, которая к нему привалила. А потом он увидел хозяйскую дочь и понял: дела обстоят даже лучше, чем он мог рассчитывать. Мойрин была красивой. Для семьи ее достатка даже слишком, что не ушло от внимания одного из влиятельных соседей, за которого она должна была выйти замуж к концу лета. Он был торговцем, очень богатым и очень противным, как призналась она, когда Андерс расспросил ее об этом. Он сразу понял, что здесь есть, где разгуляться. Ему, разумеется, было жаль девушку, обреченную на жизнь с нелюбимым мужем, не успев познать настоящей свободы. Но и о себе Андерс не забывал. Он пришел в комнату Мойрин на вторую ночь, и она ему не отказала. Маг немного размышляет о том, будет ли ее новый муж в гневе от того, что он у нее не первый или же обрадуется, что она уже кое-что умеет. Но потом Андерс отдается другим мыслям. Он думает о пахнущих луговыми травами волосах, в которых он вчера запутался, ища застежку на ее ночной рубашке, о нежной коже шеи, покрывающейся мурашками от его поцелуев. А еще Андерс замечает, что ее левый глаз больше правого, и эта странность ему нравится. От этого взгляд Мойрин наполняется недоверием и вместе с тем — любопытством. Он умеет находить достоинства в недостатках. Ему не составляет труда очаровать. Хозяйка постоялого двора гремит посудой и громко сетует на то, что постояльцев в это время так мало, а расходы на хозяйство все растут и растут. Мойрин бросает на Андерса лукавые взгляды сине-зеленых глаз и улыбается. А когда он смотрит на нее, закрывает лицо длинными волосами и хихикает. Маг усмехается в свою кружку с теплым вином. Он умеет производить впечатление на женщин, этого у него не отнять. Дверь резко распахивается, внося ароматы цветущего сада. Андерс приподнимает голову, чтобы насладиться ими, но они не одни, а в сопровождении тяжелого запаха пота, металла и навоза. Отец Мойрин вернулся с полей. Он даже не смотрит на Андерса. К постояльцам он привык, поэтому никогда не тратит на них лишнего внимания. Оставив мотыгу вместе с сумкой у двери, отец Мойрин садится во главе стола. Подвинув к себе блюдо с выпечкой, он отрывает от хлеба крупный ломоть и бросается уплетать, оглядывая комнату усталым взглядом светлых глаз. — Какие новости, пап? — спрашивает Мойрин. Мужчина некоторое время в замешательстве, поэтому не сразу находит, что сказать ей. Она не улыбалась вот уже два месяца с тех пор, как узнала, что ей придется выйти замуж за их соседа. Их семья задолжала ему целую гору денег и могла расплатиться только так. — Яблоки у нас кто-то подворовывает, вот какие новости, — сухо отзывается отец. — Еще и храмовники в соседнюю деревню нагрянули. Какого-то мага ищут беглого, особо опасного. Скоро и до нас дойдут. Надо всех постояльцев предупредить, чтобы катились отсюда подобру-поздорову, нам проблемы не нужны. Все это время Андерс сидит с довольным видом, не поведя и бровью. Еще бы. Его считают особо опасным. В общем ничего хорошего, но его гордыня приятно удивлена. Пара побегов и ты уже герой баек. Выходя за двери, Андерс думает, что зря пообещал Мойрин вернуться и забрать ее. Вряд ли он когда-нибудь навестит этот край. Разве что через сотню лет, когда Церковь образумится, маги перестанут быть беспокойными мухами на ее жирном теле, и она займется чем-нибудь стоящим. Ну, в крайнем случае, это будут правнуки Мойрин, которых навестит не он сам, а его прах, развеянный по ветру. Маг не любит думать о смерти, но картинка получается очень красивая. — Андерс! — зовут его сзади. Он не может не обернуться, в такие моменты обычно целуют, а девичьи губы мягкие, ласковые, с ними он очень хочет попрощаться. Мойрин обнимает его за шею, кладя голову ему на грудь. Она не хочет показывать, но он все равно видит на ее щеках слезы. Ее пальцы мелко дрожат, перебирая его светлые волосы, а тяжелое дыхание мешается со всхлипываниями. Андерс обнимает ее в ответ, поглаживая по спине. Успокаивать у него получается ничуть не хуже, чем соблазнять. Кажется, Мойрин понимает, что он не вернется. Или ей просто нужен еще один поцелуй. Ее губы мокрые и соленые, и она очень не хочет его отпускать, хотя, конечно, понимает, что не сможет стоять так вечно. Хлюпая носом и держа его за воротник. Даже когда отпускает его, она продолжает надеяться. Андерс сжимает мягкую лямку дорожной сумки, полной крупных сладких яблок, и отправляется вперед.

Поцелуй третий. Дружеский Вход в Кэл Хирол неумолимо приближается. По земле стелется студеный холод, редкие слова в их молчаливой компании паром выходят изо рта. Никто даже гадать не берется, что может встретить их в гномьих руинах после всех тех тварей, с которыми они уже сталкивались по дороге. Мерзкие, склизкие, покрытые пупырышками и рваными отверстиями, источающими зловонные гной и сукровицу. О них даже вспоминать страшно. Андерс продрог и устал. Ему не раз приходила в голову мысль, что лучше бы он остался в запертой комнате, чем якшался непонятно с кем непонятно где. Нет, он, конечно, врал себе. Временами эти странные приключения захватывали его. Временами. Но не сейчас. Кусланд останавливается на мосту, кладя руки в тяжелых перчатках на перила. Этот мост выглядит довольно непрочным. Огрен быстро проходит его, не промолвив ни слова. Гном привык к небу, но оказываться над землей или водой, как сейчас, ему все еще неприятно. Командор не двигается. Прищурившись, он смотрит в водопад и, кажется, не моргает. Его узкие губы поджимаются, а нос едва заметно шевелится. Ему нравится запах этой воды, хотя Андерс считает его чересчур затхлым. Слишком воняет из проема на тропы, чтобы он по-настоящему насладился ароматом свободы. Маг любит иногда рассматривать командора, пытаясь за скалистым холодом его облика найти что-нибудь человеческое. Он острый и грубый, без мягких переходов, будто вытесанный из камня скульптором, забывшим сточить режущие края. Он не верит в людей и сторонится общения. Это делает его чудесной целью. Андерс задумывается, а ждет ли его кто-нибудь? Какая-нибудь пышная южная красотка или худощавая хайеверка из тех, с которыми их обручают еще в детстве? А, может быть, славная гномка с тремя детишками? Кусланд ничего о себе не рассказывает, и магу не от чего оттолкнуться в построении своих выводов. Андерс благословляет себя, подходя ближе к перилам. Эйдан не оглядывается. Или не видит его, или делает вид. Его застывшие глаза необыкновенно голубые и печальные на фоне прозрачных брызг гномьего водопада. Наверное, он думает о чем-то в масштабе целой страны. Маг мысленно хохочет, представляя, что с таким серьезным выражением командор обдумывает, сколько у него осталось пар чистых носков. — Не хочешь поговорить, твое великосветское командоршество? — Андерс облокачивается о перила рядом. Мелкий камушек летит в воду под неосторожным движением его сапога. Тихий плеск не приводит Кусланда в себя. Он только больше хмурится, полируя взглядом водную поверхность. Ледяную, колкую. Легонько пиная его в лодыжку, маг прикидывает, будет ли сразу выкинут за борт, или ему дадут еще немного пожить. Эйдан смотрит на него. Андерс признает, что еще никогда так не смущался под чьим-то взглядом. — Не хочу. — Друзья иногда разговаривают, — маг не успевает замолчать. Необдуманная фраза слетает с его губ, но Кусланд не замечает такого скоропалительного обращения как друг. Или вновь делает вид. — Это веселит, знаешь ли. — Мне не весело. — Тогда ты по адресу, я тебя развеселю. — Попытайся. Рука Андерса срывается с перил почти против его воли. Возможно, он планировал ею махнуть, но она почему-то ложится на щеку командора. Он давно не брился. Мохнатый, колючий. Чем-то приятный. Судя по кряхтению сзади, Огрен хочет как-то прокомментировать их поведение, но тихий голос Натаниэля с предложением посмотреть на красоты природы, сбивает его с мысли. — Я твой друг, — зачем-то повторяет Андерс, гладя его по лицу. Кусланд не шевелится, хотя его губы поджимаются еще больше, а суровые брови наползают на глаза. Ему не нравится. Или нравится? Понять сложно. Его где-то ждет женщина. А, может, уже и не ждет… Конечно, это получается почти случайно. Андерс готов поклясться, что невидимая сила толкнула его в спину, заставив поцеловать Эйдана. Его пересохшие губы похожи на каменистую почву под их ногами. И запах его вовсе не такой, как запах других. Наверное, все аристократы потеют как-то по-особому, успевает подумать Андерс, когда Кусланд подается назад, разрывая их случайный поцелуй. Его ладони упираются в грудь мага, мешая потянуться за собой. Это определенно один из самых неловких моментов в жизни Андерса. — Не делай так больше, — хрипит командор, все еще держа его на расстоянии вытянутой руки, будто он может вырваться и броситься в его объятия. — Никогда. — Это был дружеский поцелуй, если ты об этом, — кашляет раскрасневшийся маг. — Друзья иногда целуются. Мы в Круге так делали. Кусланд не отвечает. Он вновь смотрит на воду. И лицо его становится еще грустнее. Андерс уверен, он вспомнил кого-то, кто все-таки его ждет. Они долго молчат, ища свои отражения в бурлящих волнах ручья. И отражения тех, кого там нет, но очень хотелось увидеть. — Нужно идти дальше, — вздыхает Эйдан, отрываясь от перил. — Пойдем… друг. И Андерс знает, что это не пустые слова.

Поцелуй четвертый. На память Не то чтобы с Веланной очень интересно идти, но Андерсу все равно приятно иметь кого-то рядом, когда он в таком состоянии. Странном. Новом. Необычном. Он не попрощался с Кусландом, хотя оставил ему записку с неловкими корявыми объяснениями. Уже тогда было сложно собраться с мыслями. Да командор бы и не стал его останавливать. Он всегда все понимал. А если не понимал, то молчал. Сказать, что Андерс удивлен, увидев Веланну, одиноко бредущую по сельской дороге — ничего не сказать. Когда они вернулись в Башню, им сообщили, что эльфийка пропала. Скорее всего умерла, а ее тело утащили оставшиеся порождения тьмы. Они даже помянули ее, когда все улеглось. Особенно старался Огрен. Он был готов выпить за здоровье всех выживших и за упокой всех почивших, в этом секрета не было. И теперь Веланна идет по дороге, придерживая небольшую сумку на плече и помогая себе посохом, даже не подозревая, что ее давным-давно считают мертвой. Хотя, если подумать, ей это даже на руку. Андерс смотрит на нее долгими взглядами. Сейчас никто не мешает, да и она не против. Он держится поодаль, и это ее устраивает. Только легкий шум в голове и отголоски чужих бесед сбивают его. Это так необычно, когда ты один и вместе с тем — тебя двое. Интересно, то же чувствуют беременные? Или дети не разговаривают с ними изнутри? Он бы хотел знать. С каждым новым взглядом Веланна нравится ему все меньше. Словно с нее со временем стирается лоск. Впрочем, она все еще красива и все еще пахнет свежесорванными цветами. Андерс хочет озвучить свои размышления, но, хорошенько все обдумав, молчит. Он бы мог неплохо пошутить на эту тему, но сейчас эта мысль не кажется ему привлекательной. Шутки — это для тех, кто прячется от действительности, говорит голос внутри. Шутки — для тех, кто боится. Шутки — для тех, кто слаб. И Андерс соглашается. Новая развилка похожа на одну из тех, что они уже миновали. Только теперь Андерс знает, что должен повернуть в другую сторону. Веланна останавливается, замечая, что он не идет за ней. Она испытующе смотрит на него, закусывая губу, и все понимает. — Вот наши пути и расходятся… Эльфийка присматривается к нему и никак не может понять, что в нем изменилось. Чем бы это ни было, ей не нравится, но она все же выдавливает из себя улыбку. Андерс кивает не в силах ответить на нее. Он хочет отвести взгляд, чтобы она не поняла, не разобрала. Чтобы не произошло того, о чем она потом пожалеет. — Надеюсь, ты еще найдешь себе женщину с татуировками… Андерс. Эльфийка подходит ближе и очень смущенно дергает плечами, приподнимаясь на цыпочках, чтобы поцеловать его в уголок рта. Она больше никогда не увидит прежнего Андерса. Он, наверное, тоже. Но он не захочет об этом думать. Ни сейчас. Ни потом.

Поцелуй пятый. По любви Хоук слезает со своей лошади первым. Он морщится, потирая внутренние стороны бедер и едва слышно ругается. Лошадь тоже от него не в восторге, но она только шлепает губами, не одобряя его поведение. Гаррет отворачивается, и она громко чихает на него, старательно забрызгивая слюной его воротник. Андерс смеется, когда Хоук за ее спиной показывает кулак. Негромким лаем его одобряет мабари, валясь от усталости на первый попавшийся клочок земли. Он тяжело дышит и слабо дергает передней лапкой, умоляя устроить привал. Пес совсем вымотан. Оказавшись на земле, Андерс чувствует себя намного легче. Он не любит лошадей… свою лошадь. Этот жеребец несколько раз пытался его скинуть и все время уводил его с дороги, желая прогуляться по травке. Не сказать, что в Хайевере такая уж мягкая трава. Здесь вообще, кажется, нет ничего такого, к чему можно было бы применить слово «мягкий». Тут свищет холодный ветер, земля под ногами тверда, а встречающиеся деревья — сплошные ели, сосны и лиственницы. Здесь резкие повороты, мрачное небо и неразговорчивый народ. Андерс не раз в мыслях называл командора сухарем и теперь понял, откуда росли ноги. Конь спешно отходит от Андерса и ржет с опаской. Наверное, он чувствует в нем то необычное, что отличает его от простых людей. Это многое бы ему объяснило. — Вот про этот дом я тебе и рассказывал, — сообщает Хоук, кивая на небольшую хибару, примостившуюся на верхушке высокого холма. — Говорят, в нем кто-то сдох. Туда сложно забраться и пешком, не говоря уже о лошадях. Это очень хорошее место, чтобы там спрятаться. — И ты уверен, что нас здесь не найдут? — Андерс недоверчиво косится на строение. Кажется, один из потоков ледяного ветра может снести его напрочь. Оно неустойчиво, хлипко и просто. Но в нем есть какой-то деревенский шарм. Не самый худший вариант, когда за тобой гонится стая храмовников. — Нет, но немного времени есть, — Гаррет обнимает мага за плечо, второй рукой делая грациозный взмах. — Смотри, все это наше. Андерс прижимается к нему, зарываясь щекой в воротник. От Хоука пахнет хлебом, ромашкой, потом, пылью, кожей, огнем, приключениями и яблоками. Все те запахи, что Андерс искал и находил в разных людях. Они все были в нем одном. В Гаррете, сбежавшем ради него от старого мира и подарившем ему новый, совсем новый. Они целуются на фоне заката. Дует сильный ветер, развевает их волосы, перемешивая темные пряди со светлыми. Светит холодное солнце, и собирается дождь. Совсем рядом фыркают кони и ворчит уставший пес. Андерс находит свой самый долгий, самый желанный поцелуй.