Птенец в ржавой клетке

Они не проживут долго, и это единственное, что я знаю наверняка. Ни парнишка, что умирает у меня на руках: он задыхается, кричит, бьется в агонии. Рана в его груди хлещет кровью; она пачкает мою одежду и руки, и когда я хочу стереть слезы и пот, то пачкаю и все лицо этой омерзительной жидкостью. Запах кровь въедается в ноздри, и кажется, он словно оседает в легких. Я смотрю на этот печальный момент, наверное, с почти каменным лицом, которое оживляют лишь градом падающие слезы. Я плачу совершенно неосознанно. У меня нет повода плакать, как такового: этого человека я знала лишь месяц. Но смотря, как он мучается, мне становится страшно, но хочется прыгать от радости, потому что за этот год я не умерла так же глупо. Док тоже не проживет долго. Он много нервничает в последнее время. Так у него скоро могут появиться сердечные болезни. Хотя, я просто шучу. Просто он тоже подвергнут опасности в этом доме. Кто знает, не будет ли точно так же завтра умирать он? Или, это буду я? Это мы узнаем уже завтра. Каждый прожитый день здесь — это новое начало. Каждый день нужно прожить как последний. Признаться, каждое утро я плачу. Плачу от радости. Я просто хочу закричать «Я прожила еще день!». Целый день… Двадцать четыре часа ада. Это немного там, на свободе? Парень затих, его грудь перестала тяжело подниматься и опускаться, пропали хрипы, и наступила мертвая тишина. Мертвая, во всех смыслах слова. Я смотрю еще раз на его лицо. Он очень симпатичный. Я уверенна, у него была девушка. Я тяжело выдыхаю. и смотрю на потолок. Может, его душа все еще видит меня? Невольно с моих губ слетает хриплое «Прости». Я закрываю его глаза, и не поднимаю головы. И уже теперь стараюсь не смотреть на него. Кажется, что он просто спит. Просто спит. Спит. Я чувствую, как остывают его руки. Еще немного, и я закричу. Как можно аккуратно перекладываю его голову с колен на пол, и все еще не могу заставить себя поднять голову. Не хочу встречаться с Джимом взглядом. Но в один момент, я все же немного приподнимаю голову. Из-за волос почти ничего не видно, но я вижу, что он смотрит на меня с сожалением. О, нет. Прошу Вас, Доктор, не делайте такое лицо! Ведь вы ни в чем не виноваты. Его было уже не спасти. С самого начала все было безнадежно. За окном ударила молния, и гром после этого слышался еще несколько секунд. Краем глаза замечаю, что он все так же смотрит на меня. Мне не стоит отворачиваться? Мне нужно поговорить с ним? Прежде, чем я успеваю понять, он вздыхает и совсем негромко говорит что-то про мою одежду. Я почти не разобрала его слов, но все ровно киваю и поднимаюсь. — Лин, твоя одежда… — повторяет он. - Иди, тебе надо переодеться. Мы сами здесь все закончим. Я знаю это, доктор. Возможно, Вы еще несколько дней не увидите меня в гостиной. Я киваю и, кое-как переставляя ноги, ухожу. Плохо помню, что происходило, когда я вышла из гостиной. Наверное, я слишком потрясена. Это было… Действительно очень неожиданно. Мы просто разговаривали с доком, как вдруг он валился в гостиную и повалился на пол. Джим попросил меня пройти испытание, пока он осматривал его. Потом… Потом он уже лежал у меня на коленях, с усмешкой смотрел на меня бормоча «Что, даже сейчас твое лицо не отличится особыми эмоциями, Лин?», а я просила его замолчать и молила, чтобы он жил. Мне страшно не хотелось видеть, как он умирает. — Кхаха, Лин… помнишь… мы говорили про клетку? Я тогда… посмеялся над тобой… Прости за это… ты была права тогда … Мы действительно… — Замолчи! Пожалуйста, не говори… — … как птицы в этой ржавой клетке… И после этого началась агония.

***

С трудом отдираю волосы от лица. Они присохли за ночь из-за крови. Я потираю щеку и поднимаю взгляд. Джим сидит возле кровати и спокойно читает. Он выглядит расслабленно и по-обыденному, словно делает это каждый день. На секунду он смотрит на меня поверх книги, вздыхает и переворачивает страницу. — У тебя было не закрыто, и я волновался. — он не отрывает взора от текста. — Я принес тебе одежду. И прекрати так на меня смотреть, я здесь не так давно. Я выгибаю бровь и продолжаю смотреть на него. Он снова вздыхает и откладывает книгу. — А еще я пришел проведать тебя. Ты выглядела неважно в последние дни. Но, судя по твоему лицу, сейчас ты уже в норме? — спрашивает он, пробегаясь по мне взглядом, и остановился он на руках. Я киваю. — Пойдем в гостиную? Дженни испекла прекрасный пирог этим утром, и мы оставили тебе кусочек. Тот парень… Он очень любил пироги. Внутри меня все сжимается и к горлу подступил ком, и от этого дышать мне стало тяжело; горло и глаза начало печь, и через жалкие несколько секунд на мои руки упали тяжелые капли слез. Я не знаю, почему все так, но я начинаю рыдать. Я закрываю лицо руками, хлюпаю носом и пытаюсь перестать плакать. Меня колотит, но я никак не могу понять, от чего. Вдруг я почувствовала, как чьи-то теплые руки легли мне на плечи и прижали к груди. — В-все нормально. Я просто… просто… — я не могу выговорить и слова нормально. Доктор обнял меня чуть сильнее. — Я понимаю. — я чувствую, его подбородок тяжело опустился на мою голову. — Я все понимаю, Линетт, — голос его звучи непривычно печально, даже с нотками обиды. — терять любимого человека всегда тяжело. От его слов меня аж передернуло. Я же не ослышалась? «Любимого»? Нет. Нет-нет. Нет, ни в коем случае. Никаких «особенных» чувств я не испытывала к нему. Но он был так молод! Он бы мог выбраться отсюда и прожить достойную жизнь! Женился, устроился на достойную работу, завел бы детей. И жил бы не зная «цены свободы». Он мог бы увидеть мир. И лишь от понимания этого вам самим не хочется заплакать? Видимо, Джим неправильно меня понял. Я поднимаю голову и смотрю ему в лицо. — Вовсе нет. — твердо говорю я, перестав заикаться. — Я плачу не из-за того, что любила его, или чего-то подобного. Мне жаль, ведь он был молод и… Господи, да посмотрите на меня! — не выдержала я. — Я похожа на человека, который влюбится за месяц знакомства? — в ответ на это он лишь кротко улыбнулся все с той же печалью в глазах. Я немного успокоилась и улыбнулась ему в ответ. - Так, что Вы там про пирог говорили? Я ужасно захотела есть. Он немного резко убрал руки, словно опомнился. Он взял свою книгу и пошел к двери. Я поднялась вслед за ним. Мы вышли в коридор и быстрыми шагами пошли к лестнице. Я смотрела ему в спину и подавляла желание толкнуть его за те глупые слова. Но почему-то успокаиваюсь, когда возле лестницы он обернулся и протянул мне руку. Он действительно заботливый. Ну, или наверняка подумал о том, что я опять могу упасть и снова заставлю Дженни волноваться. Я, с наверняка очень глупо удивленным лицом, уставилась на его руку. Мы стояли так уже несколько секунд, а я смотрела на его руку. Он позвал меня, и я резко, и все так же глупо, с легким смущением от собственной задумчивости, подняла глаза. Я пробормотала что-то невнятное, и моя ладонь плавно опустилась в его. Вместе мы вошли в гостиную, и там нас уже ждала с Дженни. Она с легкой улыбкой на лице посмотрела на меня, спросила что-то о моем самочувствии и вместе мы сели пить чай. Все спокойно. Все, как у нормальных людей. Но это только на время. Вломится ли сейчас кто-нибудь тяжело раненный? Не умирает ли сейчас кто-то в другой комнате, не в силах подняться и позвать на помощь? Не случится ли такого завтра? Доживу ли я до следующего рассвета? Когда я думаю об этом, становится холодно и мерзко, словно меня выкинули в какую-то канаву. И чем дольше я об этом думаю, тем глубже я погружаюсь в мерзкую жижу, пахнущую гнилью, сыростью и кровью. Но последний вопрос заставляет меня выбираться оттуда, ведь чтобы ответить на него, мне нужно выжить.

Кто умрет завтра?