Кричи.

— Знаешь, мне это надоело. Так спокойно и тихо были произнесены эти слова. Так сильно отличался его голос сейчас от того громогласного рёва во время их ссор, которые уже стали повседневностью. Так устало выглядело его лицо. Слишком устало. — Мне тоже. Так же тихо и спокойно. Без истеричных ноток и криков, от которых охрипло горло. И её лицо было усталым. Говорят, что когда хмуришься, работает больше мышц, чем когда улыбаешься. А она всё время хмурилась. Он садится рядом с ней на белую измятую простыню их кровати. Она сидит рядом, опустив глаза в пол и нервно теребя край простыни. — Может надо отдохнуть друг от друга? — А может вообще расстаться? Красные, словно рубины глаза встретились с шоколадными. — Может, — говорят они вместе. — Будет лучше……..? — Не знаю. И снова молчание. Время тянется словно резина. Тик-так, тик-так… —Я пошёл, — тихо—тихо, полушёпотом, в каждом звуке сквозит усталость. Он поднимается и, не оглядываясь, идёт к двери. Шаг. Ещё один. Шаг. Ещё один. — Стой! Тонкие руки сжимают на талии чёрную безрукавку. Ей хочется плакать, кричать, биться в истерике, бить посуду, что угодно, но рядом с ним. Ведь «Никто» не будет вытирать ей слёзы, приговаривая «Опять мы лаемся. Как дети малые, ей-богу!» «Никто» не заткнёт её бессмысленные крики поцелуем. «Никто» не обольёт её холодной водой со словами «Остынь, малыш». «Никто» не будет перебинтовывать ей пальцы, после того, как она неосторожно поднимет осколок какой-то тарелки и поранится. «Никто» этого делать не будет. Только он. — Останься. — Зачем? — вполне логичный вопрос. Действительно, зачем? Опять ведь поругаются. — Мне без тебя плохо. — А мне без тебя плохо. — Тогда зачем уходишь? — Потому, что мне и с тобой тоже плохо. — А когда хуже? — Хуже без тебя. — Тогда оставайся, — улыбка, первая за две недели улыбка, — Я тебе что—нибудь вкусное сделаю. — А потом наорёшь? — скорее даже не вопрос, а утверждение. — А потом наору, — кивает она, переплетая его пальцы со своими, — А потом будем мириться. Весьма бурно мириться. — Точно. — Только не оставляй меня, ладно? — она поднимает на него глаза. — Куда я денусь, — вздыхает он и шагает на кухню. Он знает, что она потом будет орать. Он знает, что будут мысли о разрыве. Знает, как блестят в её глазах слёзы ярости. Он знает, что жить без неё не может. Она знает, что он будет орать на неё в ответ. Она помнит огоньки гнева пляшущие в его рубиновых глазах. Она прекрасно понимает, что если он уйдёт — мир опустеет. Конфетно—букетный период закончился. Настал период ора, ссор, и битых тарелок. Но если они его выдержат, то их любовь станет ещё крепче. А пока… Кричи.