God is my lover

Под слоем пыли, удерживаемая мощными белыми стенами, томится вечная зима. Ей нет дела до того, что за пределами убежища воздух влажный, распаленный жарой и тяжелый, не оседающий на земле, а застывший, словно желе. Жар можно потрогать руками и лишь слегка опалить кончики пальцев, зима, прячущаяся в четырех стенах, убьет мгновенно. Затаившись, содрогаясь от холода, Баки Барнс лежит на обледеневшей земле и слепо трогает чуть теплые стены. Его кожа мокрая, но не от пота, а от мгновенно тающих острых снежинок, губы потрескавшиеся и кровоточащие не от обезвоживания, но как от долгого пребывания на морозе. Легкие тяжелые, наполненные водой, схватившиеся тонкой коркой льда, дышать совсем не остается сил, и Баки стаскивает с лица столь привычную маску. На грани бреда и сознания он чувствует чье-то присутствие в своём убежище и радостно выдыхает, понимая, что наконец-то к нему пришел Локи. Он склоняется над Барнсом и снисходительно улыбается ему. — Спи, спи, закрой глаза, — нараспев произносит Божество спокойным тихим голосом, поглаживая Барнса по голове, зарываясь пальцами в спутанные волосы, и Баки действительно начинает клонить в сон. Каждое его прикосновение — обжигающий холод, оставляющий красные пятна на бледной коже, мгновенно меняющие цвет на темно-фиолетовый. Тело Баки почти всё покрыто этими следами: спина и плечи, которые Локи поглаживает, пытаясь усыпить своего солдата, рука, настоящая, йотун ни за что не касается металлической, когда пытается удержать от внезапного приступа и притянуть к себе поближе, бедра, когда хвалит Баки больше, чем ласковыми речами. — Дыши. Ну же, — Локи проводит пальцем по губам Баки, сковывает их в лёд. — Ты не виноват в своей любви. Но теперь ты знаешь, каково это — потерять всё. Я преподнес тебе урок. Баки кивает в ответ и слабо улыбается, преодолевая агонию. Его Бог необычен, и не похож на того, в которого он так долго верил. Кожа Локи холодная, иссиня-черная, испещренная множеством шрамов и узоров, а слезы его, как и глаза, красные, словно кровь. Он мог вызывать страх, отвращение, восхищение, но у Баки была к нему лишь любовь и благодарность. Тот Бог бросил его, а этот здесь, рядом. — Ты мог умереть, мой солдат, — шепчет Локи и целует Баки в висок, касается своими черными, но, на удивление, горячими губами. Поцелуи Бога больше не причиняют боли и горечи воспоминаний, возможно потому что Локи больше не касался его губ, как делал раньше. — Дыши, дыши. До скончания веков, — приговаривает он, рисуя пальцами в воздухе руны и усыпляя Барнса окончательно. Болезнь отступает резко, сметая всё на своем пути. Зима в страхе забилась в угол и, с болезненными вскриками, растаяла под гнетом жары. Воздух стал тяжелее, на небе собрались чёрные тучи. — Сегодня будет дождь, — холодно говорит Локи и взмахивает рукой, видя, что Баки открыл глаза и наблюдает за ним. — Люди сходят с ума. Ты услышишь это, даже если окажешься за сотни миль отсюда. Ты веришь мне? Баки торопливо кивает и садится рядом с Локи, больше не чувствуя прежнего недомогания. Лишь холод, источаемый Божеством, впивался в кожу, но и тот словно притихший, сдерживаемый специально для него — Локи вырисовывал в воздухе одну и ту же руну раз за разом и она, ярко вспыхнув, также раз за разом испарялась. — Я был болен? — нерешительно спрашивает Баки, заставляя Лафейсона перестать взмахивать руками. На Баки тут же обрушивается волна сильнейшего холода, и он буквально съеживается и падает на колени. Корка льда трескается под его ногами. — Ты свободен от своей гнилой болезни, прозванной любовью. Мы на одной стороне. Ты веришь мне? Дождавшись поспешного кивка, Локи вновь взмахивает руками в воздухе, высвобождая солдата из цепких холодных объятий. — Но как же ты? Тебе тоже больно, — Баки боится сделать лишнее движение, но что-то руководит им, что-то, что не поддается власти разума. Он встает и протягивает руку к Божеству, касается одного из глубоких шрамов на его шее. Кожу мгновенно обжигает, кончики пальцев постепенно чернеют, немеют, но Барнс не может оторваться. Его Бог делает для него всё, но страдает вдвое больше. Кровавые слёзы на его щеках не исчезают уже долгое время. — Убери, — Божество с силой бьет Баки по руке, и тот покорно принимает этот гнев и эту боль. Локи не зол, он слишком устал быть обиженным тираном, но вынужден мстить, такова его роль, такова его участь в этом мире. На его руке, с которой совсем недавно сошли темные пятна, появилось новое. Абсолютно точный отпечаток руки впечатался под кожу. Он горит, словно сильный ожог, но это приятная боль. Очередное клеймо, которое, как только исчезнет, сменится новым. Его Бог рядом с ним, он чувствует это физически. Словно прося прощения за вспышку гнева, Локи снова и снова касается лишь кончиками пальцев теплой кожи Барнса, оставляя следы, постепенно меняющие цвет. Локи показательно ласков и учтив, его нежность несет за собой мгновенную боль, и это своеобразный урок для Баки. Он должен слушаться и подчиняться, превозносить своего Бога, какую бы боль он не причинял. — Спасибо, — шепчет Баки, надеясь, что Локи не остановится ни на секунду. И он не останавливается. Его пальцы замирают у шеи Барнса на мгновение дольше, чем до этого, а затем, Локи невесомо целует оставленный на коже след, опаляя его неожиданным жаром дыхания. — Я заберу все твои сомнения, — Локи долго и пронзительно смотрит в глаза своего солдата и, наконец, целует его в губы. Барнс не сдерживает стон и всплеск эмоций, и притягивает Божество к себе ближе. Его кожа мигом начинает багроветь от соприкосновений с телом Локи, но сил оторваться нет. Этот поцелуй слишком личный, полный потаенных эмоций, он мгновенно стирает все границы. Легкие Баки начинают болеть от вдыхаемого горячего воздуха, и, едва в его голову закрадывается мысль прервать контакт, Локи сам отстраняется. — Я сломал тебя, сломал все твои принципы. Твою религию. Не разочаруй меня. Преданность солдата придает сил, напоминает, какова его истинная цель. Локи счастлив тому, что нашел себе столь прекрасного союзника. — Стоит укрепить вновь выстроенные стены, — с усмешкой говорит Лафейсон и исчезает так же внезапно, как и появился. Баки с минуту растерянно стоит на месте, но затем выбегает на улицу, под прохладный дождь, прибивающий дорожную пыль и жар к земле, и долго кричит, пытаясь спрятать отчаяние в шуме воды. *** Он находит Стива в Чикаго, в небольшом кафетерии, в котором неизменно стоит гул голосов и запах горелого масла. Любимцу Америки нравится это место за столь типичную атмосферу и из-за кокетливых официанток в костюмах тридцатых годов. Баки не смеет зайти внутрь и завести разговор. Приказ чётко ясен, как и последствия, если он будет нарушен. Ему нужно лишь смотреть и постепенно ощущать глубокую потерю. Этот Стив уже не тот, что прежде, и он никогда не полюбит и не примет его снова. — Я помолюсь за тебя, — говорит Баки, прежде чем развернуться и направиться к машине. — Потому что Бог мой любовник. До скорой встречи, Стив.