Пять лет зимы

Они были мертвы. Мертвы уже давно и бесповоротно. Мертвы на все сто пятьдесят три процента. Мертвы настолько, что их кости одиноко белели в пустых гробах, а вокруг могил возводились цветы. Мертвы так громко, что об этом кричали все газеты и журналы. Ослепительно мертвы, залиты кровью и засыпаны землёй. Они не чувствовали то самое, живое, внутри себя. Не чувствовали совсем. В учебниках биологии меж белых-белых рёбер виднелось алое-алое сердце. На видео-иллюстрациях оно пульсировало, билось. Они клали руки друг другу на грудь. Там было пусто. Оглушающе пусто. Пусто так, что давило на уши. Пусто настолько, что всё внутри замело пургой. Леди, Чудесная Божья Коровка, и Кот, Чёрный Кот. Леди с алыми перчатками на руках, Леди с яркими платьями в горошек, Леди с идеальной талией, Леди с клатчем в тонких пальцах. Кот в чёрном костюме, Кот с идеальными коготками, Кот с игривой улыбкой и золотой бабочкой. Двое Красивых Куколок с обложек модных журналов, парочка идеалов, Леди и её Кот. Вывернутые лодыжки, сломанные рёбра, бледные щёки, подведённые глаза. В сознании — непроходимые сугробы. Они держатся за руки. Постоянно. Падая и поднимаясь. Это любят. Слащавые истории любви маленьких знаменитостей — вишенка на тортике современной модной индустрии. Леди пытается сделать вдох, но воздух не попадает в лёгкие. Тикки тонкими пальцами поднимает её подбородок вверх. Заглядывает в глаза. Она ниже Леди, намного ниже, жуткая улыбчивая китаянка в платьицах в горошек. Она скалит зубы в самой доброй улыбке и ставит своей девочке родинку над губой. Кот не может пошевелиться от усталости, при этом совершая тысячу телодвижений в секунду. Плагг грубо осматривает его, подталкивая руками. Он выше Адриана, смотрит свысока и жутко злобно; от него наперебой несёт алкоголем и сыром, а круги под глазами растекаются чернотой по сознанию. Если бы Леди и Кот могли двигаться, они бы бежали так быстро, как только могли бы: обжигая лёгкие, сбивая ноги, но бежали бы. Прочь, прочь. Они крутятся здесь уже.. сколько? Больше пяти лет, это точно. Всё это время их мертвенно-белая кожа покрывалась снежинками; эта зима никак не прекратится.  — Девочка моя, — нараспев повторяет Тикки, пришивая чёрные кружева к перчаткам Леди.  — Мальчик мой, — усмехается Плагг, подшивая полы пиджака. Они протягивают своим подопечным маски, и те вынуждены прятать за ними впалые, бледные щёки и потёкшую тушь. Кончики масок покрыты инеем, который видят только они. Леди держит его за руку; у них есть минута в гримёрке, минута на глубокий вдох перед очередным прыжком в чёрное озеро.  — Моя Леди? Она поворачивается на голос и смотрит в ярко-зелёные глаза. Она так редко это делает; она так редко видит его.  — Ты помнишь, как меня зовут? Он смотрит в потолок — приглушённый холодный свет царапает его лицо. Леди молчит. Певучее, красивое имя; она ведь так часто видит его! Но осознать не может. Кот вздыхает.  — Я твоё имя тоже не помню. Но оно такое красивое. Леди слабо улыбается. Искренне, не тем оскалом, который демонстрирует Тикки и Плаггу. За окном метёт метель; Леди сворачивается в комок под одеялом; верный Кот дремлет рядом. Искусственный снег ложится на плечи, и мёртвым Маринетт и Адриану кажется, что зима никогда не кончится.