Северное море

"Ты твердо знаешь: в книгах - сказки, А в жизни - только проза есть"

Чертова ручка. Снова не пишет. Завтра приду и подарю им целую коробку ручек. С чернилами, а не этой жижей, не отлипающей от стенок стержня. Какая же все-таки эта почта дыра. И этот песок под ногами. Сколько ни подметай, а его все приносит и приносит ветром. Целые косы песка на голубом деревянном полу. Еще чуть-чуть и я буду слышать, как он передает мне шепот моря, которое ждет меня, которое зовет меня. А стрелки на часах… как медленно они движутся. Я тебя слышу, и скоро приду. Тим и Бернард вечером, когда солнце давно село, а небо, зеленея на горизонте, покрывалось выше в преддверии звездной и холодной осенней ночи густым полотном голубого, возвращались со званого обеда в честь 25-летия Бернарда от его родителей. Для Тима пригласительная почтовая открытка, оформленная восхитительно строго и изящно, стала последней каплей, на всю оставшуюся неделю повергшей его в пучину безумия. Хотя Бернард и предупредил неделю назад, что его родители зовут их на семейный ужин, Тима такое официальное приглашение привело в ужас. Все оставшееся время он нервничал, был сам не свой, а в назначенный день бросался в Бернарда одеждой, которая ему не подходит, и ходил за ним по пятам, чтобы попросить завязать ему бабочку. Бернард в этот день был очень спокойным и счастливым. Сумасшедшие выходки Тима приносили ему удовольствие. Он был рад, что Тим так сильно переживает и волнуется, и даже нарочно подогревал и так накрученного парня. Это мог бы заметить любой, но только не влюбленный Тим. Пока Тим помогал миссис Томпсон накрывать на стол, а глава семейства и его сын разговаривали на веранде и ждали начала ужина, парень чувствовал себя легко и непринужденно. Его тревогу, как это бывает, заменила суета и приготовление; он забылся, и поэтому легко перекидывался разными замечаниями и шутками с мамой Бернарда. Но стоило ему сесть за стол, как прежняя волна тревоги окатила его с новой силой. — Мы так рады принять вас в нашем доме, — начала беседу миссис Томпсон. Она говорила искренне. Чете Томпсон было очень любопытно узнать, что за человек смог сделать счастливым их столь сложного сына. В ответ на это лицо Тима покрыло подобие улыбки. Жалкое зрелище. Как бы он ни старался, но не мог вытянуть из себя ни слова. На него нашел ступор. — Чем вы занимаетесь? — настаивала на ответе миссис Томпсон. — Я работаю с детьми. Воспитатель в детском саду, — теперь слишком бодро отчеканил Тим. Отец Бернарда весело закряхтел. Непрерывно ерзающий на стуле гость, который у себя собрал уже половину скатерти, его забавлял. — Значит, вы любите детей? — ясно улыбнулась мисс Томпсон. — Очень. Вчера мальчишка слепил громадный снежный ком и, топая ногой и прижимая голову будущего снеговика к самому сердцу, заявил отцу, что без снежной глыбы никуда не пойдет — это подарок маме! — У нас Бернард тоже чудной мальчишка, — вставил свое слово отец. — В сильный мороз он куда-то дел свои варежки. Маргарет сделала ему замечание. Через некоторое время на нем были большие взрослые перчатки! "Где ты их взял?" — воскликнула она. Развернулись. Так и есть! Стащил у лавочницы. Представляете? — раскатисто засмеялся мистер Томпсон. Миссис Томпсон смешалась. — Вообще-то, это было на днях с тобой, Пол, — шмыгнула она носом. — Мам, — Бернард подошел к ней и погладил по спине. Старик ничего не понял и был доволен собой. Вечер проходил в теплой и семейной атмосфере. Поначалу смущающийся Тим либо тараторил безудержно и невпопад, либо молчал (и никто неспособен был вытянуть из него ни слова), к концу ужина расслабился, справился с собой и осмелел. Непонятно, что ему помогло больше: вино или такт и расположение людей, которые были все-таки очарованы им в этот вечер. Бернарду сытое довольствие на лице Тима не доставляло особой радости. Два бокала выпитого вина настойчиво его вели к одной и той же мысли: стереть с лица Тима спокойствие и снова зарядить его красками смущения, неловкости и стыда. Он так это обожал. Носком он слегка коснулся ноги Тима. Тот не обратил внимания, расценив это не как намерение, а случайность. Тогда он коснулся снова и убирать ногу не стал. Тим посмотрел на него, и на лице у него отразилось оцепенение. Бернард ухмыльнулся и стал медленно подниматься по ноге Тима. Было видно, как тот, медленно и сдержанно, вдыхал воздух. Щеки залились румянцем, а пустой взгляд был опущен в такую же пустую тарелку. — Тима, вы хотите добавки? — спрашивала заботливая хозяйка дома. В этот момент Тиму было трудно отвечать, потому что нога Бернарда дразняще гладила его у ширинки… Он нашел в себе силы и сдавленно, чужим голосом ответил: — Нет, спасибо. Знаете, я задумался… Вам Бернард случайно не рассказывал, как мы провели прошлый уикенд? — в этот момент он обращался вовсе не к миссис Томпсон. — Нет, а что такое? — заинтересовалась миссис Томпсон. Бернард гневно посмотрел на Тима и, не выдержав, зашипел: «Не смей!». Его глаза говорили о скором и умышленном убийстве. Тим, вторя ему и стиснув зубы, так же прошипел: «Убери!». Испуганная шипением с обеих сторон миссис Томпсон все с той же вежливой улыбкой ушла мыть посуду, тем самым ознаменовав завершение ужина. После окончания рабочего дня Тим купил виски в ближайшем супермаркете и пошел к морю. Шум и боль в голове, которые стали неотъемлемыми спутниками жизни Тима, могло заглушить только море. Оно рокотало и так старалось вырваться, что разбивалось о скалы. В этом бешеном желании вырваться Тим находил созвучие. Машина с двумя путниками мчалась по дороге, проложенной через лес. Дремучие, обросшие мхом, чтобы не погибнуть в этом климате, лапы и кроны деревьев выглядывали из-под шапок первого снега. На небе появлялись первые звезды. — Столько звезд уже на небе, хотя еще не темно. Красиво, — прошептал Бернард. Думал он не о звездах. Наверно, вообще никто не думает о звездах, когда говорит о них. — Где? Не вижу ни одной звезды! — недовольно воскликнул Тим, вглядываясь в небо. – Ура! Я вижу одну звезду! — Я даже созвездия вижу. — Господи! Что не так с твоим зрением? — Я вижу галактику М33! — И пришельца, — поддержал шутку Тим. — Который ковыряется в носу… — У муравья! — в салоне раздался дружный хохот. — Знаешь, я думал, что этот ужин будет для меня настоящим испытанием. Думал, если ты зануда, то твои родители и подавно. И в кого ты такой? — удивлялся Тим. — Поставь, что ли, музыку, — ответил Бернард. — Да-да, именно об этом я и говорю. Бернард не ответил, он смотрел на дорогу и был в эту минуту счастлив. Тим стал перебирать в темноте диски, протирать их, потом заелозил и полез на заднее сидение, вспомнив, что вроде бы там лежали The Doors. Пока он переползал, его шнурок за что-то зацепился, он не мог вырваться и был в очень неудобном положении. — Да твою-то мать! — прокряхтел Тим. — Отцепись! — Что же твоей заднице ни минуту не сидится? — с этими словами Бернард стал дергать зацепившийся шнурок, на секунду отведя взгляд от дороги. Когда он снова на нее посмотрел, то на очень близком расстоянии заметил лося. Машинально крутанул руль, не справился с управлением — авто заскользило по полотну дороги и полетело в кювет. Первым очнулся Тим. Ему понадобилось около пяти минут на то, чтобы понять, где он. Верх и низ были перепутаны. Он лежал не в самом удобном положении: ноги сдавливали грудь, шея мучительно ныла. На руке и правом боку парень увидел кровь, сидение тоже было заляпано. — Боже, я ему испачкал весь салон. Он точно убьет меня, — сказал Тим, еще не до конца понимая, что с ними произошло, и отдачей на свои слова почувствовал острую боль в голове. Он начал ее внимательно щупать. — Кажется, цела… — простонал он. У него был травматический шок. Нужно было выбираться из машины. При падении машина перевернулась и влетела боком в дерево. От мощного удара его сильно накренило, но все-таки оно устояло, благодаря своим крупным и здоровым корням, пущенным вглубь, и спасло машину от последующего падения. Дверь машины оказалась сверху под углом, Тиму ее пришлось будто бы вытолкнуть, чтобы она открылась. Он подтянулся и прыгнул вниз на землю. Закашлялся, услышал хрип и свист в легких. От резкого прыжка боль в голове так усилилась, что Тим снова потерял сознание. Очнулся он от холода. Прямо перед ним находилось то, что еще недавно можно было считать машиной. Чтобы прийти в чувство, он загреб руками снег и вытер им лицо. — Бернард, — страшно простонал он посиневшими и сухими губами. Невероятных усилий стоило ему встать на ноги. Голова слушаться не хотела. Все казалось ненастоящим и одновременно очень и очень ярким. Так в жизни не бывает. Тим навалился на машину и, опираясь на нее, пошел к водительскому месту. Перед тем, как выйти из-за угла и увидеть Бернарда, Тим жадно посмотрел в высокое небо. Он просил. Где-то глубоко внутри он сразу все понял. — Ох, Бернард. Сейчас, потерпи немного. Я… — шептал Тим. Он попробовал открыть дверь, но та не подалась. Он рванул ее, не ощущая жгучей боли в своей руке. — Сука… Я придумаю, как до тебя добраться. Я обойду машину и вытащу тебя. Потерпи, ладно? Я сейчас. Тиму нужно было забраться обратно в машину. Дверь была высоко, он не знал, как это сделать, поэтому кружил возле машины, как загнанный зверь по клетке. Через 15 минут Тим был в машине. Он забрался на переднее сидение. Завис. С минуту смотрел на Бернарда невидящим, сумасшедшим взглядом. — Господи… как много крови. Ты потерял так много крови. Кажется, твою машину не отмоет ни одна автомойка… Сейчас, подожди, мы с тобой вылезем, — с этими словами Тим попытался отстегнуть ремень безопасности, но тот заклинило. Он взвыл. — У нас времени нет, да? Ты потерпишь? Подожди меня! Сейчас мы найдем ножницы или что-нибудь острое в бардачке, и я тебя вытащу. Потерпи, осталось чуть-чуть. За все это время он ни разу не посмотрел в глаза Бернарду и не прикоснулся к нему. — Здесь ничего нет. Подожди меня, я поищу в багажнике, – плаксиво просил Тим. Через 10 минут он снова был в машине. В руках держал пилу. — Я постараюсь осторожнее, не бойся, — он распиливал ремень и плакал, потому что знал, что Бернард с ним уже никуда не пойдет и все его прежние усилия были напрасны. — Ну все, мы можем выбираться, – сказал Тим и в своих словах услышал приговор. Себе. Молчание. — Эй! Ты слышишь! МЫ МОЖЕМ ВЫБИРАТЬСЯ! — Заорал Тим. Он впервые посмотрел Бернарду в глаза. Холод прошел по его спине. Это были пустые и чужие глаза. — Бернард! Нет! Сука! Ты... — Тим вцепился ему в шею и повалил на себя. — Бернард… Спустя некоторое время он выпрыгнул из машины в грязный и истоптанный снег, повалился на землю и вцепился в нее руками. Чтобы заглушить свои стоны и боль, Тим взял в руки горсть грязного снега и засунул себе его в рот. Через мгновение в лесу раздался чудовищный нечеловеческий вой. Бутылка виски была наполовину опустошена. Холодный ветер жег руки и лицо. Виски жег горло и истлевшую грудь. Тим смотрел вдаль невидящими глазами. Треск и перекаты гальки убаюкивали его. Ему казалось, что галька — это чешуя большого, просто громадного, спящего животного, которое дышит и вздымает грудь, тем самым отталкивая от себя морские волны. Тиму тоже хотелось заснуть. Хотелось лечь под морское одеяло и уснуть вместе с этим животным. Вдруг галька затрещала со стороны суши. — Тим… Идем я провожу тебя домой, — человек, приходящий за Тимом все эти месяцы, не пропуская ни одного дня, знал, что время, как волна, сгладит все самые острые раны.