чем пахнет счастье

В начале осени Луи покупает букет из шариков и привязывает их к своей руке, надеясь, что они унесут его вверх, точно как в одноимённом мультфильме. Вверх он, конечно, не летит, зато раздает шарики детям, совершенно-не-фальшиво им улыбаясь, зато чувствуя, как творческий кризис разъедает его кожу, но он знает, что всё в порядке, потому что солнце светит ярко-жёлтым, а на свете есть три самые прекрасные вещи — солнце, луна и он (тот единственный, которого Луи ещё не встретил). Когда Луи был маленьким, его мама работала в кондитерской, и её руки всегда пахли фруктовым мармеладом — самой вкусной вещью на свете; он любил, когда та приносила домой пару кусочков, или он забегал к ней на кухню, чтобы ухватить лишнего. Луи пытается вспомнить хоть что-то из этого и нарисовать; ничего не получается. * Он покупает три новые кисточки и выходит из художественного с маленьким свёртком, солнце прячется за тучи, и Луи уверен, что скоро будет дождь и ливень, но Луи всё равно кусает обветренные губы и думает, что чернила в его гелиевых ручках тоже закончились, но его кредитная карта заблокирована, а из наличных у него с собой восемь долларов и пару центов. Он думает, что деньги не имеют значения и продолжает свой путь. Луи знает, что у его кота порвано ухо, совсем чуть-чуть, но это достаточно заметно и его шерсть чересчур рыжая с отливом в терракотовый; он силится нарисовать хотя бы набросок мордочки и усов — ничего не выходит. * Лотти приносит ему вишнёвый пирог, восхитительно пахнущий домом, и Луи думает, что его сестра уже чересчур взрослая — даже Дорис и Эрнесту этой зимой исполняется четыре; Луи боится, что те даже не помнят своего старшего брата и пытается закрыть глаза и нарисовать тот момент, когда Дорис измазалась в заварном креме торта и задорно (по-детски) смеялась. Он рисует её маленькие ладошки — и воспоминание уходит. Луи вырывает страничку, с закрытыми глазами кидая её в урну и оглядываясь, но комок падает лишь в паре сантиметрах от мусорки. Он выдыхает и идёт на кухню. * Лотти заваривает чай с мятой и меллисой, Луи вдыхает запахи и думает, что попал в рай, и его сестра это просто спасение. Лотти насвистывает под нос какую-то попсовую мелодию, в очередной раз попавшую на вершину чарта и думает, что дождь за окном бьётся об стекло слишком отчаянно. Лотти смеётся и разрезает пирог на кусочки, вишнёвое варенье вытекает, и аромат пленит сердце Луи, расползаясь по кухне почти приторной сладостью. — Ты — чудо, Лоттс, — говорит он, запихивая в рот сразу четверть всего; девушка смеётся, наблюдая за тем, как Луи облизывает пальцы. * Девушка закачивает ему все сезоны Шерлока, открывает шторы на окнах (Луи недовольно ворчит под нос, говоря, что в темноте проще рисовать) и обещает зайти в субботу, если не будет дождя, и Луи отдаёт ей свой чёрный зонтик, прекрасно зная, что никто ему его не вернёт, а затем целует Лотти в щёку и обещает забежать к ней на неделе, девушка цокает языком, зная что никто к ней не придёт, но они улыбаются друг другу, зная, что так и должно быть. Значение слов крошечно, не больше, чем сам Луи — по сравнению с бесконечностью вселенной, — и он пытается смыть с рук въевшуюся гуашь, но ничего не выходит. Рыжий кот мурчит под ногами, Луи просит его заткнуться и уходит в спальню, закрывая за собой дверь. Кот пару раз скребётся, а затем обиженно разворачивается и уходит. Спустя час он обнаруживает, что один из кусочков погрызен котом, а все усы рыжего обляпаны вареньем, и сам он довольно лыбится под диваном. Луи матерится, обещая его убить. Кот облизывает усы, довольный своей местью. * Зейн заходит к нему около одиннадцати, и Луи зол на то, что не закрыл дверь, потому что Малик — это всегда проблемы, и тот, конечно же, заносит ему счета, а потом говорит, что продал уже три его картины на eBay за тридцать долларов каждую. Луи понятия не имеет, кто согласен платить столько за его картины, но всё равно пускает Зейна к себе на диван (тот, на самом деле, уже там и лежит, но, знаете ли, Луи вполне мог бы выгнать его с громкими матами, если бы захотел), потому что если тот продаёт его картины за такие деньги, то может хоть жить в его квартире. Зейну он этого, конечно, не говорит (вдруг и правда останется). * Зейн ворчит, что его сосед по квартире совершенно невыносимый человек, и Луи сочувствующе хлопает его по плечу, осматривая свои старые картины, лежащие в углу комнаты. Зейн наливает им чай, но на самом деле чай Луи остаётся остывать на столе, в то время как Малик доедает вишнёвый пирог (даже не спросив разрешения, между прочим), а затем подходит к Луи, забирая первые попавшиеся работы, говоря, что у Луи не убудет (Луи прикусывает губу, зная, что ещё пару таких забегов — и эта кучка совсем обмелеет и придётся доставать те картины, что занимают около трёх коробок в кладовой, а затем и те, что спрятаны вглубь шкафа, чтобы создавать иллюзию того, что он рисует хоть что-то). Зейн включает нетфликс и предлагает сходить к себе за пивом, но Луи отказывается и закрывает глаза, слушая бормотание телевизора. Свежие царапины от кота на его руке уже покрылись корочкой, Луи сдирает её и рисует красную повязку на шее Зейна, а затем одиннадцать перетекают в полночь и час, и Зейн засыпает на его диване (опять), хотя обещал этого не делать, и Луи ворчит себе под нос (опять), что Малик самый ужасный человек, постоянно совершающий набеги на его холодильник. Он достаёт из шкафа плед и укрывает им парня, подкладывая подушку под голову, и к нему в дверь тихо стучатся; Луи уже знает, кто это. — Он уже уснул, — кивает он Лиаму в знак приветствия. — Вы опять поругались? Ребят, серьёзно? — Зейн — самый невыносимый человек на свете, — пожимает плечами тот. * У Лиама есть родимое пятно и привычка курить, хотя это странно, потому что раньше из них двоих курил только Зейн, а Лиам это ненавидел, но они слишком часто перенимают привычки друг друга и слишком часто не замечают этого. Лиам остаётся и допивает холодный чай, сделанный для Луи, но он не против, поэтому рисует на ладонях Лиама космос так, будто это совершенно ничего не значит, а тот молчит, зная, что они не в той степени друзья, чтобы заводить личные разговоры, — а после полуночи разговоры выходят только такими. Луи чувствует, что сейчас весь мир увеличивается в размерах на пару сотен вселенных и сам он выходит за грани реальности (а ещё — что ему надоело то, что все считают, что его дом будто проходной двор). Дышать становится легче, и ему кажется, что оковы творческого кризиса чуть ослабляются на его запястьях (но ещё не настолько, чтобы можно было рисовать в полную силу). * Лиам засыпает на его диване рядом с Зейном, и Луи ничего не может с этим поделать, разве что сам уходит в спальню, чтобы проснуться хотя бы на рассвете — желательно не раньше пяти, потому что его потерянное вдохновение забрало вместе с собой и сон. Сколько бы Луи не пытался, за последний месяц он не нарисовал ни единой цельной истории. Он смотрит на портрет девушки в лиловом джемпере и думает: что есть, то есть. Стены его спальни — три из четырёх, потому что на четвёртой стене находится окно — увешаны картинами, и малиновые яблоки в корзине кажутся Луи слишком живыми, чтобы не ощущать жалости. Луи любит рисовать звёзды — они слишком далеко, чтобы о них жалеть. * Он просыпается и слышит, как что-то шипит на его кухне, определённо в его сковородке, и он мысленно клянётся себе, что если семейка Пейн-Малик (кхм, просто соседи по квартире, конечно же) немедленно не уберутся из его квартиры и не перестанут шуметь, он свернёт им обоим глотки, потому что на часах девять утра, а он впервые нормально поспал за последнюю неделю (почти шесть часов). Малиновые яблоки на стене кажутся вполне сносными, и он входит на кухню, будучи завёрнутым в одеяло и убийственным взглядом пронзает парней, давая им десять секунд убраться оттуда, прежде чем он начнёт мстить. Зейн выключает плиту, скидывает омлет с беконом и зеленью на три тарелки (себе, Луи и Лиаму), и они уносятся, хлопая дверью прежде, чем Луи успевает досчитать до четырёх, а спустя пару секунд Зейн заглядывает, сообщая, что в холодильнике стоит свежий апельсиновый фрэш, и Луи благодарно улыбается. Это утро прекрасное — он твёрдо знает это. * Луи покупает орбит со вкусом сладкой мяты и в его рюкзаке — как обычно — лежит блокнот для набросков и этюдов, и карандаш заточен так остро, как это только возможно, но ничего не выходит. Луи шаркает подошвою кед об асфальт и его любимая кондитерская давно переехала на другой конец города, а Луи слишком измотан поиском музы, чтобы ехать туда. Он рисует девушку в шёлковом платье и на самом деле её улыбка — чистое сияние, но всё, что у Луи выходит — это безразличие, и его губы и так слишком искусаны, но ему всё равно. Он ловит запах фруктового мармелада на повороте от Эбби-роуд на Бостон-стрит и тонет в этом запахе. Он похож на тот, которыми когда-то пахли руки его мамы (безопасный). * Луи летит на запах, которым после долгого рабочего дня была пропитана вся кожа мамы — приглушённый, с кислинкой, но с ярким сладким послевкусием, — и натыкается на вывеску Styles' Bakery и тучи вновь собираются спрятать яркое солнце, но Луи всё равно, как и было всё равно вчера. Ранняя осень терпко-прохладная, и листья кружат по этой узкой улице, а жители городка скользят по городу, боясь, что дождь застанет их врасплох, а у Луи нет зонта, но ему плевать. Столики быстро начинают пустовать, все спешат домой, и время только-только перелилось за полудень, и Луи настолько сильно пропитывается запахом детства, что вздрагивает от голоса, совершенно не замечая, как аромат сменяется на сладкий и чуть пьянящий аромат яблочных пирогов. — Ты будешь что-то покупать? Луи просыпается от воспоминаний и впервые ощущает себя способным жить без оков вдохновения, потому что он оборачивается к кассе, и видит свой новый поток вдохновения в нелепом фартуке и с сахарной пудрой на щеках и Луи кажется, что по его венам бежит тёплая, густая карамель. Парень отряхивает руки, подходит к прилавку и ставит туда свежий рахат-лукум, и Луи, если честно, хочется заплакать от этой сладости, потому что такое подходит только для снежного конца января, в самые холодные вечера с чашкой чая без сахара, но никак не в осень. У этого парня чёртова сахарная пудра на щеках и взгляд теплее и ярче всего, что видел Луи за всю свою жизнь и если лето куда и ушло, то точно в его глаза. Луи знает, что на земле есть лишь три вещи, состоящие целиком из прекрасного: солнце, луна и он (этот его единственный). Он сглатывает комок в горле и выдавливает улыбку. — У меня с собой только восемь долларов, на самом деле, — Луи сожалеет и теребит замок на кармане, но парень напротив улыбается, и Луи думает, что если бы Бог существовал — он бы состоял из этой улыбки. — Всё в порядке, — кивает он и достаёт что-то из витрины, а Луи чувствует, что вдохновение кипит внутри него точно чайник с кипятком, и он не может этого выдержать, но парень наливает чай и кладёт туда два кубика сахара, и Луи знает, что если бы он где-то и мог встретить своё счастье, то эта пекарня самое лучшее для этого место. — Меня зовут Гарри, — Луи думает, что если бы у его собственного конца света было бы имя, то Гарри — это всё, что он смог бы придумать. * Они пьют чай за столиком у окна, и гроза за окном — это ничто по сравнению с ураганом внутри Луи, и у Гарри есть кошка Дейзи, старшая сестра и племянник Джонни и это всё, что нужно знать Луи, чтобы понять, что Гарри — его единственный. Гарри готовит восхитительные яблочные пироги (Луи хотел бы, чтобы он готовил их на кухне его собственной квартиры), любит угощать Джонни фруктовым мармеладом по рецепту своей бабушки по выходным и, боже, если это не судьба, то Луи не знает, что именно. Луи обещает прийти сюда как можно скорее и оставляет Гарри свой номер телефона, и ему, на самом деле, плевать, что за окном — ливень, он идёт домой без зонта, но со счастливой улыбкой. Когда он возвращается в квартиру, то запирается в спальне и всё, что он может рисовать — это Гарри-Гарри-Гарри и его собственную любовь. Зейн ломится туда, но Луи, на самом деле, плевать. Он слишком счастлив. * Когда он выходит из своей спальни, то на часах далеко за полночь, и он закончил три картины и если это — не его чёртово вдохновение, то воспоминания, словно яркими сочными красками вырезаны на корке его подсознания и вишнёво-кровавый цвет губ на его картине - да. — Зейн, — шепчет хрипло Луи, скребясь в дверь, но она — как всегда — открыта и это странно, что они живут на одной лестничной площадке и никогда не закрывают дверь, но что есть, то есть. Он проходит на кухню и электронные часы показывают два пятнадцать, и он рад бы написать Гарри смс — да только номера нет. Зейн встаёт с кровати, сонно потирая глаза, и Луи делает вид, что не замечает, как их две односпальные кровати сменились одной двуспальной, потому что это именно то, что делают друзья. Зейн наливает ему отвратительно-горький чёрный чай из пакетиков и кладёт туда пять кубиков сахара, но Луи не фанат сладкой смерти и прячет кружку на подоконник. Луи шепчет Зейну что-то о звёздах, вселенной, космосе и ошибках, и Зейн предлагает ему заткнуться, заранее зная, что парень этого не сделает, и они засыпают в обнимку на диване со включенным на телевизоре марафоном Шерлока, и часы показывают четыре утра, но им, на самом деле, плевать — сегодня они стабильно счастливы. * Луи просыпается спустя примерно полтора часа и знает, что этого слишком мало, чтобы чувствовать себя живым, и он наливает себе отвратительный на вкус растворимый кофе без сахара, и заваренный ночью чай стоит на подоконнике, а за окном видно то, как начинает кипеть жизнь, и, да, Луи думает о том, что вселенная бесконечна и о том, что ошибки быть не может, а ещё, что ради таких вот моментов стоит жить. * Он запирается у себя в спальне, и его телефон пищит о том, что там три пропущенных и пятнадцать сообщений, а зарядки не хватит даже на десять минут, но ему всё равно: вдохновение вышибает из него остатки всего человеческого, и он словно безумец, потерявший рассудок в чём-то невозможном. Луи думает, что быть бездарным художником стоит хотя бы ради ночных потоков вдохновения и чего-то вселенского, что выходит из-под его кисти и чёрные чернила в ручках у него и правда закончились, а карандаши все сломаны и исписаны, но Луи знает, что у него ещё будет время их заточить — ближе к вечеру, к примеру. Он ставит в уголке подпись и ждёт пока картина высохнет, а затем пишет с обратной стороны 'чернилами на их сердцах' и думает, что именно такие названия стоит давать безрассудным картинам. Он засыпает на заправленной постели с масляной краской, въевшейся в кожу и рыжий с терракотовым отливом кот скребётся в дверь, жалобно мяукая, но Луи всё равно, потому что он опустошён своим счастьем. Засыпая, он думает, что нарисовать счастье — довольно неплохая идея. * Он просыпается, когда небо окрашивается в американскую розу и у него внутри хранится какое-то странное успокоение и спокойствие, так что он оставляет свой блокнот для этюдов и набросков дома, думая, что сегодня он больше не хочет рисовать. Ноги сами по себе ведут его к Styles' Bakery, и внутри него разливается последнее сентябрьское тепло — самое то для ранней осени. * Руки Гарри пахнут яблоками и домом, а под его ногтями — мука, хотя он постоянно готовит в перчатках, но под ногтями Луи — краска, а пеплом карандашного грифеля испачканы все фаланги его пальцев и он думает, что они довольно странная парочка — бездарный художник и талантливый кондитер. — Ты не бездарный, — шепчет ему на ухо Гарри, когда сливовая ночь опускается на город, и поцелуи Гарри сладки на вкус, и если его губы не состоят целиком из счастья, то Луи не хочет его [счастье] познавать. Он забирает Гарри к себе домой, и он хотел бы, чтобы навсегда — просить об этом, всё же, не просит. * Луи видит глаза Гарри — они словно осколки зелёного льда, и это дарит ему ощущение стабильности, и Гарри варит им тыквенное латте, похожее на то, что подают в Старбаксе накануне Хэллоуина, и сам Гарри — это настолько идеальный божий подарок, что больше ни о чём Луи и не просит. Гарри засыпает в его объятьях во время показа какой-то романтической мелодрамы и его руки пахнут яблоками из сада бабушки, и если это не счастье, то Луи не знает что. Он рисует счастье — и выходит сумбурно и совершенно не в его стиле, но Гарри бесшумно встаёт с дивана и подходит к нему босыми ногами, и Луи хочет, чтобы Гарри всегда обнимал его, когда он рисует. Он рисует его улыбку и взгляд с искрами ярче, чем температура солнца, и Луи, конечно же, не бог метафор, и он слишком часто прогуливал литературу в школе, но если и можно как-то описать третью самую прекрасную вещь на всём белом свете, то это будет не размер вселенной и не картины Боттичелли и даже не улицы Флоренции или Парижа, Луи твёрдо уверен, что это будет улыбка Гарри и его разбросанные по дому Луи вещи и то, как он жмётся к Луи своей огромной спиной в постели и переплетает их ноги в спутанный комок, и запах грейпфрутового шампуня Гарри теперь преследует каждый шаг Луи, но он совершенно точно и искренне не против. Они засыпают на балконе, наблюдая за звёздами, и возможно это было бы холодно, но тепло их любви согревает Луи даже больше, чем притащенный из гостиной плед. * У Гарри на груди нарисованы тату птиц, и Луи рисует этих птиц, улетающими в тёплые края его любви, а Гарри наблюдает за ним, раскатывая тесто для пирога, и время застывает, потому что им плевать, что сегодня суббота и за окном ни облачка, и Лотти обещала прийти; даже то, что Гарри стоит посреди его кухни в одном нижнем белье, Луи не волнует, потому что сам Гарри — чёртово произведение искусства, и Луи хочет дарить ему свою собственную любовь ежесекундно, но время застывает, когда они рядом, так что всё в порядке, даже когда Гарри слой за слоем покрывает торт кремом. — Ты нелепый, — хихикает Луи, пальцем убирая крем с губ Гарри, и они настолько семья, что это даже чересчур для всех, но для Луи всё в порядке. — Господи, какой же ты нелепый. * Зейн говорит, что ему звонил какой-то большой спонсор, желающий организовать выставку целиком из картин Луи, и он идёт туда, держа за руку Гарри, и все картины пропитаны их любовью и это так приторно-сладко и терпко, что Зейн и Лиам меркнут на их фоне. Самая любимая картина Луи — это их с Гарри переплетённые руки и он назвал её 'нераздельные [неразделимые]', потому что так, на самом деле, и есть, и один из друзей спонсора хочет купить эту картину почти за три сотни баксов, но Луи не соглашается, потому что знает, что эта картина должна висеть в их гостиной, чтобы их дети знали, насколько чистой бывает любовь. И теперь-то, спустя месяц, Луи точно знает, чем пахнет счастье. (Его улыбкой).