О монстрах

Образец K72-5, 30 мл, взят 4 октября 1987 года, надпись на этикетке – «Катя Маринова». Сны новорожденных - как вода. Они быстро прокатываются по горлу Юсуфа, оставляя легкий привкус свежести. Кто-то и вовсе считает их безвкусными – действительно, у младенческих снов нет той богатой дымной горечи, которая приходит только с возрастом и опытом, с познанием мира и прожитой жизнью. Юсуф первым скажет, что свежесть – не самый любимый его вкус. И все же ее прелесть неоспорима, потому что первый сон новой жизни по-своему трогателен; он всегда цепляет романтическую струнку в душе Юсуфа. Такие сны остаются невинными и нетронутыми – пока он не подносит бутылочку к губам и не выпивает их. Образец N22-7, 13 мл, взят 21 января 1677 года, надпись на этикетке – «Джонатан Девершем». Выпить последний сон человека – словно глотнуть смесь специй. Он как тоник, богатый и многослойный, и неопытный пожиратель снов, скорее всего, им подавится. Этот вкус приобретается в течение всей жизни. Нередко последние сны тяжелы, ведь они настаиваются слишком долго и завариваются слишком часто. В большинстве своем они печальны, даже у тех, кто прожил счастливую жизнь. Сбор этих сновидений сопряжен с известными трудностями, потому что последний сон трудно определить заранее – разве что у людей, которые умирают от старости или тяжелой болезни. Зачастую у таких снов горькое послевкусие. Для грез, взятых со смертного одра, у Юсуфа отведена отдельная полка, и он любит смаковать их в самую длинную ночь года. Образец K15-2, 7 мл, взят 16 марта 1960 года, надпись на этикетке – «Удо Мааци». Вот сон адреналинового наркомана. Сон диктатора, который из-за своих прихотей убил тысячи людей - потому что они смотрели на него с ненавистью, а ему это не нравилось. Этот сон в коллекции Юсуфа хранится рядом со снами убийц; у него таких не счесть, ведь многим мужчинам (да и некоторым женщинам) в своей жизни доводилось убивать. Однажды он с огромным удивлением обнаружил металлический привкус крови во сне старенькой монахини-итальянки. Сны убийц - особое удовольствие, смешанное с горечью. Образец А26-1, 3 мл, взят в 520 году, надпись на этикетке – «Фирюза, в шатре, рядом с верблюдами». Это очень старый сон, хоть и не самый древний в коллекции Юсуфа. На вкус он – как насекомые и сталь, как засушенное время, как огонь, как самые глубокие чувства, как сахар. Юсуф любит этот сон, но его осталось совсем мало, так что Юсуф бережет его и пьет, только когда больше нет сил терпеть. Он взят у женщины, встреченной им в арабской пустыне, у сумасшедшей прорицательницы. Руки Юсуфа запомнили сухость ее волос, пока он поцелуем вытягивал сон из ее рта. Каждый раз у питья из этой бутылочки вкус немного отличается - как у видения, которому не суждено быть записанным. Образец L48-9, 28 мл, взят 1 мая 2001 года, надпись на этикетке – «Ли Сон Чу». Это очень спокойный сон, с мягким вкусом, который часами держится в горле Юсуфа. В нем нет сложных ноток, как во снах сумасшедшей или умирающего, зато есть глубина, которую Юсуфу хочется открывать для себя снова и снова. Он принадлежит женщине, которая пролежала в коме двадцать три года. Ей была уже недоступна высшая мозговая деятельность, и все же Юсуф смог взять у нее сновидения. Они ближе всего к снам усопших. *** Гитонга, его друг, заходит в притон и оглядывает дремлющих сновидцев. - Все пользуешься старыми приемами? Юсуф безмятежно улыбается: - Надо же чем-то питаться. - С тобой не поспоришь. Но в отличие от тебя, я не выращиваю себе еду, будто скот. Я охочусь, когда голоден. - А как часто охота заканчивается неудачей, и ты остаешься голодным? Садись, садись, друг мой, - говорит Юсуф, находя стул для Гитонги. Они присаживаются за столом, откуда открывается прекрасный вид на весь притон: сновидцы лежат на кушетках, руки вытянуты так, чтобы легко было ставить капельницы с питательным раствором и снотворным. – Кто-то выращивает кур, кто-то – коров. Я выращиваю сновидцев. И в отличие от кур и коров, они приходят сюда по своей воле, я тебя уверяю. - И что за люди по своей воле решают провести всю жизнь во сне? - Несчастные, - отвечает Юсуф. Извинившись, он уходит в подвал и выносит оттуда маленькую красную бутылочку – аптечный сосуд. Берет два бокала и тоненьким слоем разливает по ним жидкость. – Марочный сон в честь твоего визита. Сон человека, который вожделел свою сестру. Очень страстный, порочный вкус – я знаю, насколько тебе нравятся такие. - Как ты его раздобыл? – Гитонга принюхивается к бокалу. - Я следовал за этим мужчиной повсюду, наблюдал за ним. И когда он уснул в своей постели, я влез к нему в окно и забрал сон. - А мне вот подумалось, что ты мог его купить. - Я вправду иногда кое-что покупаю, особенно когда на рынке появляются интересные образцы, - Юсуф отпивает из своего бокала, и по телу проносится первая волна вкуса: вина, грех, шоколад с ноткой корицы, о да, похоже на тропический летний полдень. – Но, как правило, я сам охочусь на сны. Семь месяцев в году провожу в Момбасе, а остальные пять – путешествую по миру, дополняя свою коллекцию. - Неплохо устроился, - в голосе Гитонги звучит легкая зависть. Он еще совсем новичок, молодой и неопытный пожиратель снов. Пока он еще чувствует вину, охотясь на сновидцев, но спустя какое-то время это пройдет. Правда, Юсуф не может точно сказать, хватит ли ему нескольких десятилетий или счет пойдет на века. - Я гурман, - сдержанно поясняет Юсуф, – поэтому сделал из своей биологической потребности хобби. Но я бы не советовал всем пожирателям снов следовать моему примеру. Правда, после всех этих войн нас осталось так мало, что… да кто я такой, чтобы вообще что-то советовать? Внезапно Гитонга меняет тему: - Слыхал когда-нибудь об ожившем сне? - Это миф. - Тогда это очень живучий миф. Говорят, один возник прямо в нашем городе! Ты ведь слышал об этом? - Слышал. Правда, я слышу такие россказни по пять раз в год. Вчера его видели в Сингапуре, сегодня - в Шри-Джаяварденепуре, завтра увидят в Берлине; я уже устал от бессмысленных слухов. Сон не может ожить и обзавестись собственным сознанием. - Почему нет? – спрашивает Гитонга. Если бы Юсуфу уже не был известен его возраст, он бы определил его сейчас. – Мы успешно развиваем технологию дримшеринга, мы научились создавать сны - так почему же сон не может облечься в плоть и оказаться среди нас? - Потому что это сон. Неодушевленный объект. - Но ведь он создается живыми людьми. И если это сон того, кого сновидец знал, то он именно что одушевлен, - Гитонга наклоняет бокал из стороны в сторону, и драгоценная жидкость плещется между стенками. – Говорят, это женщина, француженка. Говорят, что она бродит по улицам Ликони, и что она прекрасна, но глаза ее печальны. - Француженка с печальными глазами, - Юсуф смеется. – Ты хоть сам-то понимаешь, какая это чушь? - Иди и посмотри сам. Не суди о том, чего не знаешь. *** Все дома рассказывают свои истории, и в Старом городе Момбасы, где живет Юсуф, дома говорят особенно громко. Тут есть и глиняные, и кирпичные, и красные, и желтые, и коричневые – мусульманские мечети соседствуют с португальскими церквями, наследием колониального прошлого, всех тех завоевателей, что врывались на эти земли и пытались повенчать себя с ними. Вкуснейшие сны Юсуф собирал здесь, на перекрестье многих дорог, где по-прежнему слишком много людей умирали молодыми, где дети выдыхали последние сны, не дожив и до пятнадцатого дня рождения. Ликони – это район на юге острова Момбасы, добраться до него можно только на пароме. Юсуф готовится провести день в Ликони, собирает сумку: лепешки и фрукты в качестве взятки, бутылочка с чем-то похожим на вино, а в действительности – со сном одного его любимчика из притона. Это девушка по имени Элизабет, которой снятся безвыходные лабиринты. Ее сны на вкус, как хурма. В Ликони много нищих, но Юсуф невозбранно проходит мимо них. Он говорит только с теми, с кем сталкивается на дороге, а остальных по возможности игнорирует. Он всего лишь выполняет просьбу Гитонги - одного из немногих своих друзей в этом городе, - нанося визит женщине, которая говорит, что видела оживший сон. Гитонга дал ему адрес, и теперь Юсуф должен просто найти нужный дом. Она сидит у себя дома, беременная третьим ребенком. Юсуф слышит запах новой жизни, идущий от ее чрева. Заметив Юсуфа, женщина вздрагивает. Немногие люди могут чувствовать пожирателей снов, обычно они не понимают, кто перед ними – только ледяной ветер словно пронзает им грудь. Юсуф улыбается ей. - Миссис Люо, я пришел, чтобы спросить вас о женщине. Примите в качестве благодарности эти фрукты и свежеиспеченные лепешки. Его язык официален – когда Юсуф не прилагает никаких усилий, то говорит на почти чистом староанглийском. Ему трудно угнаться за веяниями времени. Он пытается следить за акцентом и лексикой, но обычно оно того не стоит. Пусть уж лучше его считают старомодным джентльменом. - Почему я должна вам что-то говорить? Мне не нравятся ваши глаза. - Мне очень больно слышать это, мадам. Тем не менее, я оставлю вам эти фрукты и лепешки и вернусь сюда ближе к вечеру. - Не возвращайтесь. Я не хочу вас больше видеть! Юсуф понимает, что имеет в виду женщина. У нее сильно развито шестое чувство, так что недоверие к тому, кто питается изнанкой человеческого сознания, вполне естественно. Поэтому он возвращается уже ночью, когда миссис Люо спит на раскладушке рядом с мужем, прижав к себе двух своих детей. Она всхрапывает и шевелится, когда он подходит ближе, наполовину залитый лунным светом. Юсуф выжидает, но она не просыпается. Тогда он наклоняется и прижимается губами к ее губам, похищая ее дыхание, похищая ее сон. На ощупь она холодная, и сон ее как снег – что довольно странно для такой жаркой страны. Она видит женщину, проходившую мимо ее дома на прошлой неделе, женщину с темными волосами, которая внезапно поднимает взгляд на миссис Люо – и миссис Люо охватывает уверенность, что этой женщины не должно быть на свете. «Она неживая, - говорит сон. – Она видит меня! Видит! Мне страшно!» Юсуф выпрямляется, проглатывая остаток сна и слизывая его послевкусие со своих губ. И вскидывает брови в невольном удивлении. *** Юсуф не знает, на что приманивают оживший сон, если эта француженка действительно является таковым – а у него еще остались сомнения. Он знает, как очистить даже самый грубый сон; знает, как бутилировать сны так, чтобы они стали неподвластны времени и климату; знает, как соблазнять святых и набиваться в друзья к королям, чтобы затем пробовать на вкус их ночные грезы. А вот приманки для сна он не знает. Однако Юсуф понимает, на что нужно приманивать пожирателя снов, и считает, что разница между сновидцем и сном не так уж велика. Технология PASIV за последние годы успешно это доказала. Так что он проводит эксперимент. Ночью, когда улицы Ликони все еще шумны и полны жизни, он приходит на дорогу близ дома миссис Люо. Присаживается на корточки рядом с продавцами угали и мтузи ва самаки, прохладных бутылок урваги, бананового пива, среди огней их костров и равномерно побулькивающих котлов супа. Присаживается так, чтобы полностью скрыться за колесом телеги, и его можно заметить, только если специально присмотреться. Он вынимает бутылочку из внутреннего кармана рубашки и отвинчивает крышку. Берет другую бутылочку из сумки и вливает две капли уксуса в первую, где находится рядовой сон рядового сновидца. Трижды встряхнув эту смесь, выплескивает ее на пыльную дорогу. Нет такого пожирателя, который смог бы пройти мимо запаха уничтоженного сна. Юсуфу он кажется ужасно мерзким, он считает это пустой тратой пищи – пусть даже и самой что ни на есть пресной. Сны о полетах давно ему приелись: слишком уж часто встречаются. Он ждет, зажав ноздри и борясь с головной болью. Ждет, пока она не приходит – на самом краю зрения возникает неуловимое ощущение чужого присутствия, ее движения почти неразличимы. Но вот она замедляет шаг и принюхивается. - Думаю, мы встретились как раз вовремя, - говорит ей Юсуф. Она сильно вздрагивает и бросается прочь, но он преграждает ей путь. - Я знаю, кто ты, и хочу тебе помочь. - Кто я? – по-английски она говорит с акцентом. Ветер треплет ее темные волосы, они вьются вокруг заалевших щек. Юсуф понимает, почему Гитонга стал одержим ею. – Как ты можешь знать, кто я, когда я сама этого не знаю? - Ты знаешь, что ты не живой человек. Она напрягается. - Если я не живой человек, как я могу быть здесь? Разве это рай? Или ад? Раз уж у тебя есть ответы на все вопросы, просвети меня, пожалуйста. Юсуф касается ее запястий. Она напрягается еще сильнее, но его движение нежно – он показывает, что не хочет причинить ей вреда. - У тебя нет пульса, чувствуешь? Сердце не бьется. Ты ничем не пахнешь, - он принюхивается к ее коже. – Можешь считать меня экспертом по вопросам потустороннего. Видишь этих гордецов, разгуливающих по улице? Ты не одна из них. - Кто же я тогда? – ее голос едва громче шепота. - Кто-то любил тебя слишком сильно, любил так, что вызвал к жизни своим сном. Я слышал истории о таких, как ты. Раньше я не верил, но теперь вижу тебя наяву. Я чувствую, ты окутана мертвым воздухом. Я никогда не видел такого прежде, даже у сломленных пожирателей снов, которые сами похожи на призраки, – Юсуф удрученно взмахивает рукой. – У меня тоже есть гордость, но я умею признавать, когда неправ. - Лучше бы не умел, - говорит она. Он узнает, что ее зовут Мол. *** Юсуф снова говорит ей, что может помочь, но у Мол такой вид, словно она с куда большей радостью сбежала бы от него. Тем не менее, она скупо кивает и следует за Юсуфом обратно в Старый город, к притону. - Я ничего не помню, - говорит она. – Остались какие-то воспоминания, но я не знаю, мои ли они. Только в одном могу быть уверена: три недели назад я очнулась на рынке. Понятия не имею, как я туда попала. После этого Мол замолкает, и молчит все время, пока он отпирает дверь. Юсуф замечает, как напрягаются ее плечи, когда она видит сновидцев. Но потом она встряхивает головой и садится на стул, который два дня назад занимал Гитонга. Она ждет. - Возможно, ты такая первая и единственная, - говорит ей Юсуф. – Так что все, что я говорю или думаю, чистой воды предположения. Но заверю тебя: я старейший житель этого города, с большой вероятностью – старейший житель этой страны, и вполне возможно – всего этого континента. Если кто и может помочь тебе все понять, то это я. - Чего ты хочешь взамен? - Считай это удовлетворением моего научного интереса. - Не бывает все так просто. - Так ведь и сам мир довольно прост. Мы едим, пьем, занимаемся любовью и спим, - Юсуф следит за движением ее глаз и замечает, что она постоянно оглядывается на сновидцев. Спустя несколько минут он понимает, что при этом Мол чувствует вовсе не отвращение. – Ты голодна, - говорит он, и это не вопрос. - Ты так называешь эту тяжесть в животе? Так ощущается голод? – Мол поворачивается к нему. Ее глаза голодны, но далеко не пусты. Юсуф улыбается. - Позволь, я тебе покажу. Он манит ее за собой и подходит к своим сновидцам. Их тут целые ряды, распростертых на кроватях и диванах, запутавшихся в простынях. Он минует Элизабет, коснувшись ее лба – то ли ему кажется, то ли она и вправду улыбается. Подходит к Шибузо – одному из самых мирных своих сновидцев – опускается перед ним на колени, снимает с крюка бутылочку, подсоединенную к прозрачной пластиковой трубке. Он еще не очищал эту жидкость, но сны Шибузо редко бывают опасными. Он протягивает ее Мол. - Пей. - Мне говорили, что нельзя брать сладости у незнакомцев, - говорит она. - Хотя что мне терять? - Ты совершенно права. И она пьет, а потом наклоняет бутылочку и засовывает внутрь палец, собирая последние капли. Облизывает его и начинает перекатывать у себя во рту. Издает какой-то непонятный звук – то ли выдыхает, то ли всхлипывает – и тут вспоминает, что Юсуф наблюдает за ней; тогда Мол замолкает и уже спокойнее проводит по пальцу языком. И все равно облизывается, не в силах справиться с голодным порывом. - Вкусно, правда? – понимающе кивает Юсуф. Во взгляде Мол и унижение, и неверие, и что-то еще. - Ему снятся химеры. На вкус как клубника. - А я бы этого не понял. Никогда не пробовал клубнику. - Никогда? - Вот это - все, что я знаю. Все, что я помню. - Если это жалость проступает на ее лице – жалость, которая немного смягчает отчуждение, - то она ему не нужна и нежеланна. Он пытается забрать пустую бутылочку из рук Мол, но та сжимает ее так сильно, что Юсуфу приходится тянуть – и когда их пальцы соприкасаются, он чувствует, какая ледяная у нее кожа. Нечеловечески. – Значит, ты сон, который питается снами, - добавляет он. – Кажется, я нашел воистину редкое сокровище. Она отмирает, вздрагивает, и только глаза все так же пристально смотрят на него. - Я не твое сокровище. *** Мол набирается сил. Вполне возможно, что всем сердцем – или тем, что заменяет ожившему сну сердце, легкие, кровь – она жаждет уйти, но пока еще не может обходиться без Юсуфа. Он удостоверяется, что она это понимает. В Момбасе легче всего найти пропитание, оставаясь с ним; у нее просто нет денег, чтобы продержаться одной. - Создали меня, должно быть, именно здесь, но зачем? – однажды спрашивает Мол. Она безучастно наблюдает, как Юсуф выписывает нелегальные рецепты пациентам, поддерживающим на плаву его аптечный бизнес. – Этот город ничего для меня не значит. Он совершенно не привлекателен. - А как же человек, который своим сном вызвал тебя к жизни? – спрашивает Юсуф. Она не отвечает. - Ты говоришь, у тебя есть воспоминания, - Юсуф пробует зайти с другой стороны. Мол притягивает его, а у него есть отвратительная привычка исследовать притягательные предметы, пока они не утратят свой магнетизм. Возможно, так будет и с ней, но он надеется, что до этого еще далеко. - У меня в памяти хранится… то, что происходило наяву, - тихо произносит Мол. – Но мои ли это воспоминания? Или ее? - Это могут быть воспоминания твоего создателя. Мол дергает плечом. - Peut-être*. Я глупая, как ребенок, которого повсюду нужно водить за руку, - она встает и подходит к окну, откуда виден наполненный людьми Старый город. Солнечный свет проходит сквозь вьющиеся волосы, и в луче заметны пылинки, танцующие над ее кожей. Юсуф некоторое время любуется ею, а потом возвращается к рецептам. Мол может часами оставаться неподвижной, потому что она – оживший сон, и время для нее умозрительно. Даже пожиратели снов не обладают этим качеством. Закончив работу, Юсуф говорит: - Пойдем поохотимся. Он еще никогда не брал Мол с собой на охоту; ограничивал ее узкими стенами притона, регулярным питанием от своих драгоценных сновидцев. Возможно, думает Юсуф, это было ошибкой, но все можно исправить. Мол безропотно следует за ним, и вместе они выходят в ночной город. - Чего бы тебе хотелось попробовать? – спрашивает Юсуф. – Студента? Преступника? Мальчика с исцарапанными коленками? Он с кривой ухмылкой указывает на такого мальчика, предлагая Мол посмеяться, но та не отвечает на шутку. В общем-то, для нее это не редкость. Она лишь смаргивает, будто только сейчас осознает, что Юсуф рядом. - Что хочешь. - Знаешь, вообще-то неплохо иметь собственное мнение. - Плевать. Какое-то время Юсуф смотрит на Мол, прежде чем повернуться налево по-военному четким движением. Он ведет ее через толпу и огни, по задним переулкам и под покрытыми дранкой крышами. По дорогам, которыми он ходил прежде, и еще не изведанными путями, о которых только слышал. Останавливаются они перед церковью святого Иосифа, и Юсуф лезет через ворота и карабкается по стене. Только тогда ему приходит на ум, что Мол, возможно, неспособна последовать за ним. Он не знает, насколько она ловкая – сам он тренировался веками. Однако беспокойство оказывается напрасным. Когда он достигает открытого окна и забирается в него, Мол опускается на пол прямо за ним. Ночь душная. У Юсуфа пот затекает под воротник, а вот Мол, похоже, никаких неудобств не испытывает. От нее веет приятной прохладой, когда она встает рядом, сверху вниз глядя на священника, который спит в одинокой пустой келье. У того переносица блестит от пота и влажного воздуха – он уже сбросил на пол все свои тоненькие покрывала. Сны праведников воспринимаются пожирателями далеко не одинаково. У них насыщенный, терпкий вкус, их либо любят, либо ненавидят. Так получилось, что Юсуф их любит: он различает в снах священников множество равнозначных слоев. Тщеславие, желание, сдержанность – необычная комбинация, которая кажется ему слаще всего, странная, чудная смесь жадности и жертвенности, переданная восхитительной метафорой, от которой горло буквально поет. Именно это он и хочет показать Мол: иногда сны нужно пить непосредственно из источника. Нет, Юсуф никогда не откажется от удобных бутылочек с добровольно отданными снами, но ему нравится и мрачная торжественность, с которой можно наклониться над спящим священником и прижаться к его губам, безвольным и мягким. Мол как-то спросила, что Юсуф сделает, если разбудит сновидца – но те еще никогда не просыпались из-за Юсуфа. Он с силой втягивает в себя сон. Правда, сейчас нужно проявить щедрость: Юсуф берет совсем немного, оставляя большую часть Мол. - Чудовища, грехи и апокалипсис, - шепчет она, сделав глоток. – Ого! В эту ночь он впервые видит ее улыбку. ______________ * Peut-être (франц.) – возможно. *** После той ночи они не то чтобы становятся друзьями, но Мол легче идет на контакт. Пока Юсуф работает, она сидит с книгой – и даже разговаривает с покупателями, когда он отлучается. Что касается книг, ей нравятся Кусто и Дюма, но самый любимый – Пруст. Юсуф покупает ей «À la recherche du temps perdu»*, и Мол читает, поджав губы и положив правую руку на колено. Закончив чтение, она исчезает на пять дней. Возвращается она с россыпью синяков на руках и говорит: - По-моему, я была замужем. Или та, которая раньше была мной. У меня были дети. - Статистически это вполне вероятно, - доброжелательно отвечает Юсуф. – Большая часть населения Земли попадает в эту категорию. - Я покончила с собой… Ты улыбаешься? Да ты, кажется, этим доволен! - Ты знаешь, откуда берутся пожиратели снов? Она качает головой. - Пожирателями становятся неудавшиеся самоубийцы. Не каждый, разумеется, иначе мир был бы переполнен нами. Но иногда, если солнце находится в нужном положении и если луна того желает, мы снимаем с шеи петлю или опускаем пистолет. Мы вдыхаем воздух, хотя думали, что больше никогда не сможем этого сделать. И мы понимаем, что воздух изменился. Так мы рождаемся. - Ты не понимаешь. Мое самоубийство не было неудавшимся. Оно удалось. - Ты во многом особенная, разве я не сумел этого объяснить? Ожившие сны, по-видимому, подчиняются совершенно другим законам. Но хотя некоторые условия и не совпадают, есть явная связь, и поэтому я улыбаюсь. Тут прослеживается некоторая логика... - Как же ты любишь логику, - холодно произносит Мол. - Что я на самом деле люблю, так это… - Юсуф останавливается, поднимает на нее взгляд. – Я пытался убить себя из-за любви. Была девушка, мы дали друг другу клятву. По-моему, я тогда жил в Хараппе. Я уже мало что помню, только это - девушка, клятва, дерево. Возможно, ты слышала об этом дереве - цербера одолламская, растет в Индии, среди соленых болот, в подтопляемой местности. Ее фрукты похожи на небольшие манго - правда, они крайне ядовиты. Знаешь, как называют это дерево? - Нет, - коротко отзывается Мол. - Дерево самоубийц, - Юсуф вспоминает теплый день, две половинки плода во рту – последняя настоящая еда, которую он попробовал. – Так что не говори мне о любви. Я знаю о ней больше, чем мне хотелось бы. Мол обхватывает себя руками, проводит пальцами по синякам. Они похожи на какую-то карту. - А сколько тебе вообще лет? Иногда я думаю: «Он вряд ли старше других пожирателей, которые на меня таращились». А потом понимаю: «Нет, он много старше их». - Я старше Вед. И если мне в горло внезапно не вонзится нож или в череп не угодит случайная пуля - мне кажется, я смогу жить вечно. - А мне кажется, это самое печальное из того, что я когда-либо слышала. ______________ * «В поисках утраченного времени» (фр. À la recherche du temps perdu) – полуавтобиографический цикл из семи романов французского писателя-модерниста Марселя Пруста. *** - Как насчет небольшой шалости? – спрашивает Юсуф. Мол перестает играть с ремешками своих босоножек. - А это не больно? – уточняет она. – Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. - Мы с тобой собираемся в Голливуд, - Юсуф бросает ей на колени «Daily Nation», на раскрытой странице заметка, обведенная в кружок – съемки нового фильма Содерберга в Момбасе. Главную женскую роль играет кенийско-американская звезда Эйдиа Омонди, и Мол с нарастающим любопытством изучает ее зернистую черно-белую фотографию. - Мои источники сообщили, что она остановилась в «Беллами», - с широкой улыбкой говорит Юсуф. – Что скажешь? Хочешь узнать, что снится звездам? - А это не слишком опасно? У нее, наверное, серьезная охрана. - Очень опасно, - подчеркивает Юсуф, - к тому же, у нас будет мало времени. Они снимают здесь всего неделю. Мол встает. - Тогда я согласна. Дорогущая гостиница «Беллами», с видом на старинный Форт Иисуса, переливается огнями и полностью предоставлена гостям. На Юсуфе – маска-домино, изображающая ворона, на Мол – маска лебедя. Как только они входят в вестибюль, Юсуф по-джентльменски предлагает ей руку, и на этот раз Мол не колеблется, принимая ее. Они вместе шествуют по мозаичному полу, гладкому, словно бы залитому кровью. Юсуф тщательно спланировал взрыв бойлера, так что в начавшейся панике никто не обращает внимания, как они заходят в лифт и нажимают кнопку десятого этажа, где остановилась Омонди. Первое, что они видят, когда открывается дверь лифта – телохранителей в деловых костюмах и солнцезащитных очках. Юсуф извиняется, выпускает руку Мол и отправляет в нокаут первого охранника. Он быстр, настолько быстр, что когда к ним подбегает второй охранник, Юсуф уже отшатывается, сжав кулаки. Он снова свингует, сила боксера подкреплена знанием анатомии, так что Юсуф легко попадает в нервные центры, обездвиживая противника, словно куклу. Третий охранник вылетает в коридор, крича что-то в рацию, но Юсуф разворачивается и мигом успокаивает его: сначала бьет коленом в пах, а потом швыряет головой в стену. Хотя все равно уже слишком поздно: снаружи о них знают, скоро этаж будет полон полиции и охраны, так что действовать надо быстро. Юсуф идет к номеру в конце коридора, откуда выскочил третий охранник, берется за дверную ручку – и слышит какой-то звук позади. Это сигнал открывающегося лифта. - Мол! – пытается предупредить он, когда трое вооруженных мужчин выпрыгивают из кабины. Мол совершенно спокойно вырубает нападающих тремя ударами, одного за другим. - А я и не знала, что так могу, - говорит она, оглядываясь на груду бессознательных тел, лежащую на полу. - Ты же сон, призрак. Ты можешь абсолютно все. В номере обнаруживаются еще двое охранников, а сама Омонди пытается ускользнуть с балкона. Она очень красива, африканские косички туго прилегают к голове. - Кто вы такие, мать вашу? – кричит она при виде Юсуфа и Мол. Мол, не отвечая, хватает ее за лодыжку и затаскивает с балкона обратно в комнату. - Шприц, - командует она, и Юсуф протягивает его. Мол придавливает Омонди к полу, втыкает шприц ей в бедро. Омонди кричит… но вскоре затихает. Засыпает. - Ну и какой у нее вкус? – спрашивает Юсуф позже, когда они уже сидят в машине и едут прочь, как можно дальше от «Беллами». На заднем сидении Мол бережно держит на руках Омонди. Она прижимается губами сначала к шее актрисы, вдыхая запах, и только потом – ко рту. - Утраченных надежд, - отвечает Мол. – Никогда бы не подумала. *** - Она здесь? – нетерпеливо спрашивает Гитонга. - Нет, отправилась за покупками. По-моему, ей нравится бродить по рынку и его окрестностям. Похоже, это ее успокаивает. - Успокаивает? – повторяет Гитонга. – Она – сон. Она даже не реальна. Что там можно успокаивать? - Теперь я частенько спрашиваю себя, что мы подразумеваем под «нереальностью», - задумчиво говорит Юсуф. – Есть ли у нас какой-то стандарт реального? По каким критериям мы можем его определить? Он приносит другу стул и наливает очередной припасенный марочный сон – женщины, которая считала себя лисой. Этот сон рыжий и пахнет сосновыми иголками. Гитонга криво ухмыляется: - Она произвела на тебя впечатление, да? Я же говорил. Я с самого начала говорил тебе, а ты надо мной смеялся. - Больше не буду, - обещает Юсуф. - Напротив, тебе нужно смеяться, и как можно чаще. Ну да, ты выглядишь вполне счастливым, твое дружелюбие притягивает людей. Но на самом деле ты одинок. Надеюсь, тебя не обидели мои слова, потому что я говорю правду, - он смотрит на книжные полки Юсуфа, на небрежные пометки на документах, раскиданных по столу. – И мне кажется, что она тоже одинока. - Из тебя получилась отличная сваха. - Я не имел в виду… - Самый худший сон – это сон о тоске. Все нормально. Я рад, спасибо тебе. Гитонга расслабляется. Он слышал, что Юсуф делает с людьми, которые его раздражают, а намек на романтические отношения с женщиной, которая даже не настоящая, может разозлить не на шутку. - Все равно тебе стоит об этом подумать, - осторожно предлагает он. – Не о… не о том, о чем я только что болтал. Ты говорил, она спит? - Как ни странно, да. Я отдал ей комнату, где раньше хранил ненужное оборудование. Купил кровать, и Мол, похоже, ею пользуется. Если даже человек может спать во сне, то почему бы и нет? Это всего лишь вопрос воображения, а у Мол оно очень богатое. - А что ей снится? - Было бы невежливо спрашивать, - усмехается Юсуф. - Но ты наверняка хочешь знать. <I>Я</I> хотел бы знать. Ты только подумай: сон сна, - Гитонга выглядит смущенным, но и возбужденным. – Как думаешь, сможешь ты его съесть? На что он будет похож? *** Элизабет больна. Ее лихорадит во сне, горло раздирает кашлем. Юсуф увеличивает дозу снотворного и кормит ее таблетками, сидит с ней, влажным полотенцем вытирает пот со лба, ожидая кризиса. Мол пытается вырастить розы на подоконнике, но у нее ничего не выходит - цветы все равно погибают. - Она тоже умрет? – наконец спрашивает Мол, опуская пластиковую бутылку со срезанной верхушкой, из которой она поливает упрямые растения. Она подходит ближе и окидывает Элизабет бесстрастным взглядом. - У нее всего лишь вирусная инфекция. Ничего смертельного. - Разве? Может, для тебя это и так, но только не для них, - она обводит комнату рукой, и из бутылки выплескивается вода. Где-то в углу вздыхает Шибозу. – Они и постареют здесь, и умрут, так и не проснувшись? - Если захотят, - Юсуф забирает бутылку у Мол, пока она не натворила еще больше дел, выливает оставшуюся воду на полотенце и прикладывает его ко лбу Элизабет. – Наверное, ты не понимаешь. Они пришли ко мне не просто так. Они просили такой жизни. - Жизни? – смех у Мол резкий и мелодичный. – Это не жизнь. - Тебе, конечно, лучше знать, - интонация Юсуфа не меняется ни на йоту, но от его спокойного тона Мол теряет уверенность быстрее, чем от крика. - Я просто подумала, сколько всего у них могло бы быть, если бы они проснулись, - Мол опускает руки. – Они могли бы… сделать все то, о чем я только мечтаю. Например, вернуться домой. - У них есть такая возможность. Ты что же, думаешь, я постоянно держу их под снотворным? – Юсуф качает головой. – Каждый год я бужу их и предлагаю выбор. В восьми случаях из десяти они отказываются. Видишь, у меня здесь нет пленников. - Ты думаешь, что совершаешь благодеяние, - понимает Мол. - Когда охотишься на людей для того, чтобы выжить, самое лучшее, что можно для них сделать – это благодеяние, - говорит Юсуф. Элизабет горит и дрожит под его ладонью, ее пот затекает в линии сердца и жизни – и все равно Юсуф нежно гладит ее, шепча: «Ш-ш, ш-ш, я здесь, все будет хорошо». Он даже не задумывается о том, какое качество будет у снов, рожденных лихорадкой. Не из-за них он держит Элизабет здесь. Ей было четырнадцать, когда она пришла к нему: приютская девчонка, подсевшая на наркотики. Он помнит, как выпирали у нее кости. – Жестокость для животных, а мы, хоть и монстры, но не животные, — говорит он. - Сударь, да вы не монстр, а святой! – усмехается Мол. - Они любят нас, - коротко отвечает Юсуф. – Их к нам тянет. Они думают, что мы можем их вылечить. И разве у нас есть выбор? Мол закрывает глаза. - Ты прав, забудь, что я наговорила. Я разочарована и волнуюсь, эти чертовы розы никак не желают расти. Я болтаю всякое, потому что больше мне нечем заняться, - она открывает глаза и смеется, и смех ее колючий, как наждак. – Может быть, я все-таки знаю кое-что о жизни. *** Иногда она гуляет по крышам. Август приносит юго-восточные муссоны, заливающие кровли, так что Юсуф беспокоится, что Мол поскользнется – но у нее легкая походка. Когда он выходит на улицу и наблюдает за Мол, временами кажется, что она полностью исчезает в прыжке от одной крыши к другой. Вот она есть – и вот ее нет, только воздух словно становится прозрачнее, да головокружительная высота заставляет моргать. - Там трещины, - говорит она после очередной ночной охоты, в которую они овладели молодым парнем, студентом и политическим преступником. Его сны отдавали порохом. – Я вижу их, когда присматриваюсь повнимательнее. - Здешнюю архитектуру трудно стандартизировать, а усилия по поддержанию… - Я говорю не о трещинах в крыше. Это трещины между «там» и «здесь», между «тогда» и «сейчас». Юсуф изумленно смотрит на нее. - Не бери в голову, - Мол отворачивается. Теперь она полна тайн, которых Юсуфу никогда не постичь. Он смотрит на нее и видит темные волосы, большие глаза, кожу, мертвенно-бледную даже в темноте – но еще он видит силу воли. Мол прямо на глазах обретает себя. Она гуляет все дольше, уже не дни напролет, а недели, возвращается с солью под ногтями и куриными перьями в волосах. Она ничего ему не рассказывает, и Юсуф, терпеливый во многих отношениях человек, не может побороть собственное недовольство и любопытство. И все же он хочет сделать ее счастливой. Она – как плющ, проросший на иссохшей, безводной земле, как легенда, вырвавшаяся со страниц книги. Она прекрасна, когда охотится, и восхитительна, когда пожирает свою добычу. - Что тебе снится? – спрашивает Юсуф. - Не думала, что тебе это интересно, - она наклоняется и прикасается к его руке, забирая немного его боли. - Мне снишься ты, - говорит она, но это ложь. Она собирается уйти от него. Юсуф так долго был одинок. Он хорошо знает, когда двери открываются и когда закрываются. Так что он приносит ей подарки: красивые украшения со стеклянными бусинами и четки, свежесрезанные цветы, которые превращают притон в подобие садов Версаля. Приносит книги, и платья, и музыкальные шкатулки, которые играют все, что угодно – у него есть целая коллекция чудесных вещей, и он покажет их ей, если она захочет. Он приносит бутылочку, горлышко которой обвязано вылинявшей белой лентой, и ставит ее перед Мол. Она закрывает книгу, наклоняет голову. - Что это? - Один из моих самых изысканных марочных сортов. Если тебе понравился сон священника, то, думаю, придется по вкусу и этот. В бутылочке осталось всего на несколько глотков. Юсуф разливает все, кроме последних капель. Бокал, который он передает Мол, куплен на перуанском рынке у пожирателя снов, в свою очередь похитившего его у мужчины, убившего свою жену. Сквозь стенки бокала отчетливо видна жидкость бледно-золотистого оттенка. Когда Мол подносит его к носу, то слышит запах пота и дыма. - Не очень-то приятно, - отмечает она. - У этого сновидца была тяжелая жизнь. Вот на что похож вкус этого сна: огонь, обжигающий горло, боль, агония, страх, предательство и «почему я почему я почему я». Но еще «я должна быть сильной» и «я буду сильной». Лохмотья, тюрьма, крысиное чавканье – и в последнем глотке победа. Эта перемена настолько велика, что забываешь и об огне, и о боли, и о страхе – победа льется по языку чистой музыкой, как будто трубы играют над опустевшим травянистым полем, как будто ангелы господни нисходят с небес, чтобы взять тебя за руки и сказать: «Пойдем с нами, ты сделала достаточно». - Сон мученицы, - удивленно говорит Мол. Она вздрагивает от восторга, а потом изучающе смотрит на практически пустую бутылку. На этикетке написано: «3 мл, взят 30 мая 1431 года в Руане». - Она была крестьянкой, - говорит Юсуф. – Ее звали Жанна д’Арк. *** - Мы созидаем святых на руинах наших империй, - говорит он. - А если империй нет? – спрашивает она. Он кладет руку на сердце. - У каждого есть своя империя. *** А заканчивается все так: Он наблюдает за ней. Наблюдает, пока у него в глазах не мутнеет, и она не становится всего лишь катарактой – болезнью, которую он не в силах излечить. Наблюдает, пока она не начинает посматривать на него в ответ – и тогда он понимает, что однажды она его предаст. Он поделился с ней своей коллекцией диковинок, своей историей; проявил слабость, подумав, что в этом нет ничего страшного, ведь она - всего лишь сон. А заканчивается все так: Его жажда растет. Заходя в свои погреба, он понимает, что все уже перепробовал. Для него нет ничего нового – у него столько снов священников, сумасшедших, актрис, что ни от одного из них его сердце не бьется так, как при виде Мол, выходящей утром из своей комнаты, зевающей и сбрасывающей последние остатки сна. А заканчивается все так: Он не святой. А заканчивается все так: Гитонга был прав. А заканчивается все так: Он дожидается, пока она засыпает, а потом открывает дверь в ее комнату ключом, висящим у него на ремне. Она лежит, свернувшись в клубочек, поджав колени к груди, и шепчет чье-то имя. Он прикасается к ее надменным скулам, которые никогда еще не знали ни снега, ни поцелуя, ни грозы. Она – это новый, неизведанный мир. Она – воплощение всего, что он знал, собранное воедино в сводящей его с ума женщине, которая даже не говорит, что ей снится. И это после всего добра, которое он для нее сделал! «Ты эгоистка, - думает он. – Я возьму только то, что принадлежит мне по праву». …Он тоже эгоист, но считает, что расплатился за это давным-давно, умирая в тени плодового дерева. Она шевелится во сне, приоткрывает рот. Юсуф опускается на колени. Она открывает глаза. - Что ты делаешь? – спрашивает она, голос огрубевший и охрипший. Вопрос этот явно риторический, потому что она замечает, в каком Юсуф предвкушении – и сразу же сбрасывает с себя одеяла и забирается повыше на постель. – Нет! Только не так! Я не твоя. - Считай это платой за пищу и кров. Поверь мне, она совсем незначительна. - Нет! - говорит она. Юсуф не знает, что побуждает его схватить ее за запястье и рвануть на себя. Все должно закончиться именно так – он слишком охотник, чтобы быть добычей. Шаткое равновесие нарушается. Она бьет его в грудь, вышибая воздух из легких. Он сжимает хватку, толкает Мол на спину, но она выворачивается и давит пальцами ему на глаза. Юсуф кричит. Он тянется к ней, чтобы сделать хоть что-нибудь – ткнуть, ударить, удержать – но она поднимается и пропадает. Ускользает через трещины. «Мне не стоило этого делать», - думает Юсуф с болезненным раскаянием. …На самом деле он думает: «Нужно было подготовиться получше». *** Он больше не встречает ее, до него доносятся только слухи. Живой сон видят в Сингапуре, в Шри-Джаяварденепуре, в Берлине. На этот раз Юсуф верит этим историям. Он платит тем, кто приносит ему фотографии, и иногда там даже есть похожие на нее женщины, хотя большинство изображений размыты: ее ловят в неуловимом глазу движении. Он ищет ее по базам данных и находит запись о самоубийстве: Мэлори Майлс Кобб. Он смотрит на фотографию с ее водительских прав, пока у него не начинают трястись руки. Он ищет правду, сам не зная, хочет ли ее найти. Посылка приходит в феврале: коричневая бумага, тоненькая бечевка. Внутри Юсуф находит неподписанный флакон. Он капает пару капель на средний палец, на пробу облизывает его, и вот что он видит: На пляже сидит мужчина, с ним двое детей, мальчик и девочка. Дети строят песочные замки, мужчина читает газету и приглядывает за ними. Накатывают волны; они отходят. Девочка бросает пригоршню песка в мальчика. Мальчик начинает плакать. Мужчина откладывает газету, подходит к ним, подхватывает мальчика на руки и увещевает его сестренку. Обещает купить им мороженое, если они будут хорошо себя вести. Через три дня Юсуфу приходит письмо с мексиканской маркой. «Потому что сначала ты был добр ко мне», - написано в нем. В июне он встречается с Домом Коббом. *** - Она умерла, - говорит Кобб. – Выпрыгнула из окна и умерла. - Всё может быть, - отвечает Юсуф, но не объясняет свои слова, и Кобб выходит из комнаты раздосадованным. *** Розы пускаются в рост.