Клетка из песка

      В одном из моих путешествий мне довелось посетить прекрасную страну, где правил молодой монарх, едва вступивший на престол после смерти предыдущего владыки. Не знаю, правда, каков был его титул, султан или шах, или кто-то еще, ведь имя его считалось священным, как и титул.       И все же господин этих сухих земель был слишком молод на мой придирчивый взгляд, хотя народ, большая часть которого жила в бедноте, восхваляла своего повелителя как Бога, сошедшего им с небес. Я не мог ничего ответить людям, которые так считали, ведь самого монарха, как и его политику, способ правления, не знал.       Сам я мужчина достаточно молодой, но не настолько, чтобы со мной могли разговаривать пренебрежительно. Я был неженат, что многим казалось диким. Часто мне предлагали прекрасных дам в жены, но со мной, мне кажется, не смогла бы ужиться даже самая терпеливая женщина. Мне нужна была особа, готовая бросить все: очаг, прошлое, узы, связи, - готовая пойти со мной на край света.       Но все женщины, с которыми мне довелось видится, особенно в стране горячих пустынь, были домашними, послушными и молчаливыми. Они покорно были готовы сидеть дома и растить детей, не зная всей прелести мира. Вот это дико!       Нет, я считаю, что женщина должна быть за мужчиной, соглашаться с его решениями, полагаться на него. Но я не считаю, что ее надо заковывать в обязательства. Она должна видеть то же, что и я, признавать это прекрасным, а не смиряться с тем, что я считаю прекрасным и молчать.       Но разговор не обо мне и моей несуществующей жене. История о правителе пустыни, короле белых песков, раскаленных под нещадным солнцем. О молодом мужчине с темными, как ночь волосами и смуглой кожей.       Он был высок и крепок, как вековой дуб. И даже если бы рядом с ним встали три, а-то и четыре, самых сильных воина, они бы все равно казались хилыми и слабыми. Но вывернутая на показ сила и грозность, не лишали молодого человека чего-то прекрасного. Вся сила правителя этой страны заключалась в его стальном характере, в его глазах читались повадки дикого зверя. Никакого страха, никакой жалости.       С первого взгляда, как только мне разрешили предстать перед этим сыном Богов на коленях, я подумал, не понял, а сам для себя решил, что это деспот и тиран. Он жаждет власти, и он ее получит. Он будет разжигать войны, проливать океаны крови своих людей и врагов.       Этот мужчина, который был младше меня, подавлял во мне что-либо, кроме слепого послушания. Он даже не встал, когда я и люди, с которыми я путешествовал, поклонились ему. Он сидел на своем троне и одарил нас скучающим взглядом. Как бы мои спутники не распинались перед правителем песчаных дворцов, ничто не вызывало в мужчине интереса.       Монарху предлагали разные диковины, которые он находил пустышками. Музыкальные инструменты только раздражали его. Ткани не нравились, потому что в его стране все расшивали более прекрасными узорами. Еда, даже фрукты, которые было трудно отыскать в пустыне, только заставила его перекинуть голову на другую руку.       Но тут один из моих спутников обронил нечаянно фразу о том, что он и я пришли с далекого запада, где почти нет песков и много травы. Он распинался, описывая красоты своих краев, одежду и обычаи. Казалось, царь оживился, он даже немного наклонился в сторону рассказчика, чтобы не пропустить ничего важного.       -Так значит, вы пришли с запада? – решил уточнить монарх, расслабляясь на своем троне.       Мой спутник отчаянно закивал головой. После этого лицо правителя немного расслабилось, и он принял нас дружелюбнее. В нашу честь устроили банкет. На данном торжестве было все. И мне казалось, что нас встречают, как царей.       Мои спутники принимали все как данное и кутили, как могли.       Что было странно: я заметил, у монарха не было гарема, свойственного данному региону и обычаям этой культуры людей. Возможно, король был слишком молод, чтобы иметь наложниц, или просто никто не распространялся о существовании таковых. Но я глубоко ошибался.       На деле правитель был пленен чужеземкой, брошенной в пустыне. Она не знала языка этих земель и никак не могла ничего сказать. Ее также никто не понимал.       Это была молодая особа, тонкая, как тростинка, исхудавшая после долгого голода. Сначала она голодала в пустыне и неизвестно, как выжила, затем голодала в замке правителя, не веря, что ей ничего не угрожает. Из-за голода, стресса и отсутствия общения с людьми, девушка не только впала в депрессию, но и тяжело заболела, что не давало покоя сыну Богов.       Ухаживать за ней могли только женщины и евнухи, что отчетливо подчеркивало отношение короля к ней. Правитель не разрешал прикасаться к ее обнаженной коже и часто обтирал тело чужеземки собственноручно. Все свое свободное время монарх проводил с иностранкой.       Она не понимала его и его заботу, поэтому боялась. Особенно ей было страшно, когда она оказывалась в его объятьях. Будь у нее возможность говорить и понимать туземцев, она бы могла вить из короля веревки, в меру своей испорченности.       Но она не могла, поэтому просто билась в углу от страха. Она каждый день с замиранием сердца встречала закаты, обреченно проводила ночи и плакала поутру. Ее тело, как и душа изнемогали, но никто не мог ее понять. Король чувствовал, что чужеземке плохо, но он все сетовал на тоску по дому. Он свято, почти по-детски, верил, что увидев красоты его земель, она забудет обо всем на свете и не захочет возвращаться туда, откуда пришла.       Но состояние иностранки ухудшалось, она бледнела, худела и почти рассыпалась в руках правителя. Единственно верным решением было позволить таким чужакам, как мы, поговорить с ней. Сначала попытку совершил мой спутник, но она говорила на чужом, пусть и издалека похожем на его язык, языком.       Я же смог с ней заговорить, ведь, путешествуя по разным местам, изучил много языков, отчего слыл полиглотом. Стоило мне только начал говорит на привычном девушке языке, как она воспарила духом, плечи ее выпрямились и в глазах появились блеск и толика надежды.       Она что-то бормотала мне, но я не мог разобрать ее слов. В ее пересохшем рту с потрескавшимися губами слова застревали, выходили только глухие вдохи. В этот раз говорил я, хотя рассказчиком был посредственным.       Я всеми силами начал ей внушать, что монарх хочет ей помочь и никак не пытается обмануть. Где-то в середине разговора иностранка начала плакать, она жаловалась, что мужчина, которого все так почитают, бессовестно овладевает ее телом почти каждую ночь. Уходя, он что-то шепчет ей на ухо, отчего сердце ее в страхе замирает, и она еще долгое время не может двигаться.       Он целует ее плечи, гладит бедра, вдыхает аромат ее волос, - но все это вызывает лишь ужас, от того, что она не понимает, что он говорит. Даже не так. Его приятный голос, нежный и бархатистый, разнится с грубыми действиями.       -Для начала, Вам нужно питаться, - сказал я, протягивая руку к столику с фруктами, но тут же мою руку отдергивает монарх. Он объясняет это тем, что мне нельзя прикасаться даже к еде, которую будет есть его наложница, в противном случае, это будет расцениваться, как оскорбление.       Я поспешно извинился, ссылаясь на то, что плохо знаком с традициями их народа. Но на самом деле я хорошо понимал, что дело-то совсем не в традициях.       Выведя меня из покоев иностранки, монарх задал один вопрос, на который я должен был развернуто ответить. Я попытался расписать все в подробностях, но узнал я мало. Одно я мог сказать точно, она начнет есть.       И я был прав.       Нас продолжали принимать как важных гостей, но время нашего пребывания в этой стране подходило к концу. За это время я поговорил с иностранкой еще два раза. Состояние ее не сильно изменилось, но физически она окрепла. Мне было жаль покидать страну и я был готов сесть на верблюда, как царский гонец догнал нас и преподнес письмо с просьбой от короля погостить у него еще некоторое время. Приглашение было лишь для меня.       Я договорился со своими спутниками, что догоню их в третьем по нашему счету городе, добравшись туда в обрез. Мои спутники ушли, я же поехал обратно во дворец.       Я снова должен был преклонить колено перед монархом, но этот раз был другим.       Молодой мужчина сидел в своем троне, держа в крепких объятьях иностранку, укутанную в дорогой материал. Лица ее не было видно, как и любого участка тела, кроме, разве что, левой кисти, которой она сжимала ткань на одежде правителя.       Взгляд монарха был полон жизни и азарта, он был счастлив. Ему даже начало казаться, что чужеземка начала понимать его слова, что было в корне неверно. Он дарил ей одежды, украшения и прочее. Чужеземка улыбалась, через силу.       Она еще не окрепла достаточно, чтобы передвигаться самой, поэтому монарх носил ее на руках весь день с собой. Он не оставлял ее ни на минуту.       Я же ему потребовался только ради того, чтобы обучить ее его языку. И немного поговорить с ней. С девушкой, которая даже алфавита своего родного языка не знает.       Да, она была неграмотной. Росла, как рассказывала мне, в нищете. Она была от природы красива, что приносило ей только несчастья. В один прекрасный день ее похитили, чтобы продать в рабство, но она сбежала, сбежала и потерялась в пустыне. Она думала, что там и умрет, пока не появился монарх.       Что стоило подчеркнуть, так это то, что она называла монарха по имени, но только, когда они были наедине. Правитель сам просил обращаться к нему по имени, она это поняла и без знания языка.       Пока я был в замке правителя пустыни, я часто сидел в библиотеке, откуда открывался небольшой вид на маленький оазис, куда правитель часто приносил свою наложницу. Они подолгу молча сидели напротив пруда. Он обнимал ее за плечи, а она тихонько засыпала.       Очень быстро чужеземка освоила язык чужого народа, что вызывало настороженность. Она почти поправилась.       Монарх был счастлив. Ах, если бы она видела, как он на нее смотрит! Если бы она знала, что он шепчет ей лишь о любви!...       Она бы не хотела сбежать!       Сбежать?       Ах, да, она часто мне говорила, что не может находиться в замке. Она чувствовала себя запертой в клетке, все эти люди, следящие за ней, и мужчина, не выпускающий из своих рук. Иностранка так часто просила забрать ее с собой.       Но я опять и опять говорил, что там, откуда она, ее ждет нищета, тогда как тут, есть все. Но она стояла на своем, повторяя что-то про свободу.       Честно, я ее понимал. Я понимал ее, потому что имел такие же ценности. И я всем сердцем хотел бы помочь этой несчастной душе, но было во мне осознание того, что ничего нельзя изменить.       Я понимал, что она не хочет жить взаперти, не имея возможности и словом обмолвиться с кем-то, кроме правителя. У нее не было бы права выходить из той части дворца, которую предоставил ей монарх. Она будет носить одежду, которую ей будет дарить царь, но и ее не увидит никто, кроме него.       Сейчас я был единственной отдушиной для ее боли и страхов, но и мне надо было скоро уйти. Она молебно просила забрать ее с собой, но я был непреклонен.       Иностранка уже довольно хорошо знала язык этих земель, и я намеревался покинуть эту страну, но она не торопилась говорить с правителем, как и я не говорил ему, что она его понимает. Чужеземка заверила меня, что как только она начнет говорить с королем, он прикажет меня убить.       Монарху я соврал, что иностранка не может выучить язык, поэтому решил уехать. Правитель отпустил меня дав провианта в дорогу, пожелав удачного пути. Я сел на верблюда и уехал из дворца.       Ночью, когда я решил сделать привал, ко мне прилетел ястреб с новостью. Чужеземка сбежала из дворца. Меня просили, если я встречу ее, обязательно вернуть ее. Я сразу же вскочил на верблюда в сторону дворца.       Во мне зародилось желание найти ее первым, найти и не возвращать монарху. Я уже представлял, как мы будем вместе путешествовать по миру, я и женщина, которую я полюбил, которая разделяет мои ценности со своими.       Как только солнце спряталось в песках, юная девушка, которую царь уже не боялся оставлять в одиночестве, сбежала из замка. Она была босая, потому что в комнате, где она жила были дорогие махровые ковры, а по остальным частям дворца правитель носил ее на руках.       Иностранка почти отвыкла ходить. Стоило только ей вступить на раскаленный от недавнего нещадного солнца песок, она упала от боли. Но желание быть свободной было сильнее. Девушка встала и со всех сил побежала прочь.       Она пробежала небольшое расстояние, потому что подолгу останавливалась, падая от усталости. Казалось, тяжелые кандалы сковывали ее ноги. Этого и добивался царь, нося ее на руках. Иностранка не сдавалась, хотя на глазах уже выступили слезы.       Я заметил ее силуэт вдалеке и уже ускорил своего верблюда, когда увидел приближавшегося к чужеземке правителя. Он на скаку схватил девушку за талию, пытаясь усадить ее перед собой. Но иностранка вырывалась и кричала что-то на своем языке.       Она кричала о свободе, била правителя по рукам. Сила его объятий не уменьшалась. Он на своем языке пытался ей донести свои чувства. Он уверял, что если она того хочет, он положит весь мир к ее ногам, у нее будет все. Он думал, она его не понимает.       Чужеземка плакала, силы уже покинули ее тело, когда правитель все же усадил ее с собой. Она прижалась к его груди, плача и хныча. Так они и вернулись во дворец, а я встретился со своими спутниками, как мы и договаривались.       Так и закончилось мое путешествие в страну песков, где правил молодой монарх, унаследовавший трон от недавно умершего правителя. Это был молодой мужчина. На вид сильный, как тысяча воинов, но сраженный прямо в сердце одной единственной чужеземкой, чей язык он не мог понять.       Это была девушка, любившая свободу, жившая ей. Но она оказалась в плену, в плену любви. Это была любовь к монарху. Да, именно ее любовь к нему. Из-за этой любви она боялась потерять свободу.       У меня остался только один вопрос: что лучше? Любить в неволе или быть свободным без того, ради кого ты живешь?       Через несколько лет я узнал продолжение истории любви монарха и чужеземки….       Со мной она была бы счастливее?