Исцели меня

I've seen the world, lit it up as my stage now. Channeling angels in, the new age now. Hot summer days, rock and roll The way you'd play for me at your show. And all the ways I got to know Your pretty face and electric soul.

Питер любил Нью-Йорк. Этот огромный город, который никогда не спит. Город, ночь в котором освещена миллионами и миллиардами огней, начиная от первого фонарного столба и заканчивая неоновыми вывесками и экранами на Таймс-Сквер. Он любил Нью-Йорк, иначе бы не стал рисковать своей жизнью и задницей, в стремлении защитить от любого, кто попытается нарушить спокойную (или не очень?) жизнь мирных граждан. Потому что доставалось ему знатно — он уже получал сотрясение, ему ломали руки и ноги. А сколько раз он получал раны? Начиная от порезов ножа и заканчивая выстрелами пуль. Повезло ещё, что не разрывные. В этот раз ему досталось от вора. Питер вынужден был признать, что преступники становились всё опаснее, а работать в одиночку — всё труднее. Потому что каждый раз его раны были всё тяжелее и тяжелее, а уж что говорить о том, чтобы повязать нарушителя! Он справился, конечно, но количество полученных травм говорили о том, что день этот заканчивался всё же неудачно. Паук любил вечер в Нью-Йорке больше, чем день. Он в принципе вечернее время любил куда больше. Что-то притягательное было в этом времени, согласитесь. К тому же, вечером он становился менее заметным. И сейчас это было как нельзя кстати, потому что из-за количества ран и невыносимой боли во всём теле он не мог толком-то и передвигаться, даже при помощи паутины. Он ударялся об углы зданий, промахивался паутиной и не мог взобраться на карнизы крыш. Всё тело ломило от боли, словно по нему проехал если не грузовик, то перегруженный минивен однозначно. Он ввалился в старенькую квартирку, которую снимал напополам с Уэйдом, едва не выбив стекло. И неловко рухнул на пол, ударившись при этом коленкой и тихонько застонав. Рядом что-то щелкнуло. Когда Паук поднял голову, на него было нацелено дуло пистолета. Кажется, эту «подружку» Уэйда звали Эн. У наёмника был идиотский пунктик — давать имена своему оружию. Это было смешно, но только не когда он в тебя целится. — О, приветик, — Паучок постарался говорить как можно более воодушевлённо, зная, что Уэйда лучше не злить лишний раз. Кто знает, когда ему захочется поиграть в плохого парня? — С подружками развлекаешься? — Ага. Куча подружек на любой цвет и вкус, — Дэдпул качнул головой в сторону аккуратно разложенного на полу оружия. Хоть в чем-то он мог быть аккуратен. — Тебя так тоже подружка отделала? Если да, то вынужден тебя огорчить — хреновый у тебя вкус, Спуди. — Ага, почти подружка. Но лучше бы всё же это была девушка. Так бы хоть удовольствие получал, — парень безрадостно улыбнулся, пока Уэйд помогал ему перебраться в кресло. Парень стянул с себя маску, отбросив куда-то в сторону. Завтра он её отыщет и хорошенько отмоет от крови и пота, потому что воняла она страшно. На лице были следы запёкшейся крови. У него был разбит нос, на скуле — длинный порез. Левая бровь разбита, а из правого уголка губ сочилась кровь. Питер провел языком по маленькой ранке, ощущая на языке привкус пота. — Потом бы ей пришёл конец, — отозвался Уэйд, хмурясь. Во всяком случае Питер был почти уверен, что он хмурится — за маской было не так-то легко разобрать. Но Паучок привыкал. А мужчина тем временем достал аптечку из-под кресла и приказал: — Раздевайся. Дважды повторять не потребовалось. Питер стянул с себя верхнюю часть костюма, предоставляя Уэйду возможность заняться его ранами. Мужчина же окинул его взглядом, недовольно цыкнув языком. — Штанцы тоже снимай. Есть у меня одна мазь, от неё всё на ура заживает, но жгучая — жуть. Кричать будешь круче, чем в наш первый раз, гарантирую. — Звучит вдохновляюще, — усмехнулся Питер, поведя бёдрами из стороны в сторону, ёрзая в кресле. — Разденешь? У меня сил нет даже на то, чтобы наклониться по-человечески. Уэйд вздохнул и опустился на колени, стягивая с Питера его восхитительно-обтягивающее трико, перепачканное в крови и изрядно подпорченное чьим-то ножичком. Дэдпул ненавидел, когда трогали его вещи. Ещё больше он ненавидел, когда кто-то портил его вещи. Но особенный разряд ненависти доставался тем, кто прикасался к Питеру и вредил ему. Вот тогда у наёмника окончательно сносило крышу. Но сейчас он держался. Ради самого Питера. — Ой, Паучок, ой, как тебя отымели, — он провёл пальцами по длинным рубцам на внутренней стороне бедра. — И кто же эта дама, Питти? Не расскажешь? — Нет, — выдохнул Питер, откинувшись на спинку кресла и стараясь не выть от боли. — Не хочу утром… Не хочу услышать, что Дэдпул опять зверски кого-то… убил… Мать твою, прекрати! Мне больно! Дэдпул поднял руки вверх, усмехаясь. — Спокойно, детка, я ещё не начал. Паучок недовольно поморщился, притягивая Уэйда к себе и приподнимая его маску, тут же мягко проводя по шершавым губам язычком. Уилсон снова усмехается, отстраняясь. — Нет, Питти, сначала мы займёмся твоими ранами, — он обмакнул ватный тампон в баночку с мазью, взяв руку Питера и проводя ваткой по длинной ране, стараясь не нажимать слишком сильно. Сдавленный стон сорвался с губ Питера. Свободной рукой он вцепился в подлокотник, пальцами пробивая и разрывая обивку кресла. Уэйд ещё потом ему напомнит об этом, но сейчас важно было заняться ранами Паучка. — Черт, господи, Уэйд… как больно… — В следующий раз не будешь совать свою охрененную спандексную задницу куда не надо, — недовольно рыкнул Уэйд, как бы намекая, что Питеру сейчас лучше заткнуться. И парень покорно замолчал, стараясь выровнять дыхание. От мази рану неприятно жгло, словно в неё заливали расплавленное железо. Питер тихо стонал сквозь сжатые зубы, затылком упираясь в спинку кресла и жмурясь, стараясь не начать выть и кричать. Дэдпул же старательно обрабатывал края раны, которая затягивалась с очень тихим шипением — как от перекиси. — Из чего… мазь? — Питер очень старался отвлечься от боли, но получалось плохо. Говорил он прерывисто, с придыханием. — Понятия не имею. У Икс-менов взял. Можешь сам при случае поинтересоваться, мне на тот момент не до состава было. — Безответственный… Если я умру от этой хрени… — Не умрёшь. Я на себе проверял. — Тебе-то она зачем? — Чтоб паучьи задницы спасать. На этом содержательный диалог закончился. Уэйд продолжил обрабатывать раны, перейдя на грудь Питера. А парень в свою очередь очень старался себя сдерживать и не издеваться над несчастным креслом, на котором уже изрядно так подрал обивку на подлокотнике. Через пару минут руки и грудь Питера стали чисты от ран, но оставалось ещё обработать лицо, спину и, конечно, невероятно ценные ножки и задницу. Дэдпул закинул ноги Питера себе на плечи, проводя пальцами по ранам и наслаждаясь тем, как тихо шипит и стонет Паркер. О, Уэйду очень нравилось слушать стоны Паучка. — Продолжай, Питти, мне нравится слушать, как ты стонешь, — усмешка, а потом он коснулся ваткой глубокой раны возле коленки, слушая, как Питер снова заходится протяжным стоном, неприлично громким, но полным отнюдь не наслаждения. Уэйд обрабатывал его раны почти нежно, целуя кожу, не покрытую порезами и ушибами. Он мог быть ласков, когда это необходимо. На глазах у Питера выступили слёзы. Мазь причиняла боль куда большую, чем удары ножа, распарывающего кожу, оставляющего глубокие борозды на бледной коже. Дэдпул признавал, что порезы, грубые и местами неровные, выглядели весьма себе привлекательно. Но он бы предпочел не только лечить их, но и оставлять. Все остальные, кто коснутся Паучка должны быть четвертованы или безжалостно расчленены. Закончив с кожей бёдер, Уэйд поднялся, накинув на ноги Паучка плед и ласково взъерошив волосы на макушке. — Ну что, остальное на завтра оставим, несчастный? Питер ответил ему кивком, после чего протянул к мужчине руки. Дэдпул охотно обнял его, поглаживая плечи и спину, стараясь не потревожить раны. Но судя по рваному дыханию Питера — удавалось ему это с весьма сомнительным успехом. Паучок чуть отодвинулся, обхватив ладонями лицо Уэйда, окончательно стягивая с него маску. Провел кончиками пальцев по изуродованной коже, нежно и ласково. Слушал, как Уэйд начинает шумно выдыхать, стараясь сдерживать себя. Питер старался научить Уэйда обходиться без маски. Он уверял мужчину, что его лицо отнюдь не противно, что Питеру оно нравится таким, какое есть. Уилсон постепенно доверял ему всё больше, но пока так и не привык к нежным прикосновениям к покрытой меланомами коже. Подавшись вперёд, Питер накрыл губы Уэйда своими, проводя по ним языком, вынуждая мужчину уступить. Провел по зубам, нёбу. Коснулся языка мужчины своим, наслаждаясь ответными ласками. — Тебе нужно отдохнуть, — тихо заметил Уэйд, прижавшись лбом ко лбу Питера, обнимая его бережно и мягко, а потом поднимая на руки вместе с пледом и перенося на заранее подготовленный диван. Уложив Питера, накрыл его поверх пледа ещё и одеялом, а уже после — раздеваясь в темноте и забираясь к парню. Паучок тут же обнял его, закинув ногу на бедро Дэдпула и тем самым прижимаясь невероятно близко, уткнувшись носом в ложбинку у основания шеи. — Ты пахнешь блинчиками, — улыбнулся Питер, коснувшись губами плеча, — с кленовым сиропом… Очень сладко. — Хочешь, приготовлю тебе их на завтрак? — Хочу… А потом мы пойдём в душ и… — Займёмся сексом. И ты будешь кричать, чтобы даже та милая глухая старушка за стенкой нас слышала. — Уэйд! — Ты правда очень громкий, Питти. Скромные наблюдатели не дадут соврать. — Иди к черту, Уилсон. — Только после того, как на тебе не останется никаких следов. Кроме тех, что принадлежат мне.