«Сыграем в любовь?»

Матс мог ждать сколько угодно, спокойно поглядывая на свои наручные часы. Он не терпел не само опоздание, а то, что стояло за ним. Неуважение. А я уважал его и, более того, любил. — Извините… дайте пройти… простите… дайте пройти! — злился я, расталкивая столпившихся людей у только что открытых дверей автобуса. Холод щипал щеки, забирался за беззащитную шею, покрывая кожу мурашками. Обычно я заматывался шарфом до ушей, но сегодня в отчаянной спешке оставил его в гардеробной университета. — Молодой человек, соблюдайте очередь! — сердито выдохнул белое облачко пара пожилой мужчина. Это стало стартовой точкой эпидемии. Замерзшие люди подхватили его недовольство, кидая в мою спину комментарии о моей наглости. Я упорно игнорировал, пробираясь к заветному входу в серебристый автобус, который всегда был переполнен в час пик. Едва протиснувшись между подростком и долговязым мужчиной, я затаил дыхание. Автоматические двери за мной медленно закрылись, заставляя меня сильнее вжаться в подростка. — Влез, — заключил омега в ворот моей куртки, стеснительно подняв на меня глаза. — Благодаря тебе, — кивнул я с улыбкой. Было как дважды два ясно, что я ему понравился как альфа. Внешностью я обладал простой, но притягательной и милой, как говорил Питари, мой лучший друг-омега, после третьей стопки алкоголя. И по обыкновению начинал ко мне приставать, пьяно водя языком по моей шее, пока я не отрывал его от себя. Наутро он краснел, извинялся. Вспоминал, что мне нельзя было заниматься даже дружеским сексом, ведь я соблюдал верность только одному человеку. Всю веселую поездку я пережил как аттракцион для необычайно смелых и выносливых. Двери открывались и закрывались. Лица, тела сменялись, кроме малолетнего блондина, который нарочито следовал за мной по пятам вглубь салона. Идеальный образ принца, которого он увидел во мне, рассыпался на шестой остановке. Ворот куртки вместе с голубой рубашкой у меня задрался, когда кто-то протиснулся мимо меня. И черная, тонкая полоска из кожи на моей бледной шее стала видимой для любопытных, влюбленных глаз. Несколько секунд до того, как я вновь прикрыл ошейник, хватило, чтобы он растерянно и с легким ужасом уставился на меня. Надо же, значит, в курсе подобных вещей. Не такой уж и наивный малый. Я усмехнулся и подмигнул ему, еще больше смущая. Больше он не смотрел на меня, уткнувшись в свой телефон. Каждый сам выбирает свою роль в игре, парень. Вышел я из автобуса взмокшим и изрядно потрепанным только через сорок минут. Шурша по припорошенному свежим снегом асфальту, я стремительно бежал в сторону многоэтажек из белых гладких кирпичей. Элитный район. Внутри неприятно тянуло от страха и неизбежности. Все равно я уже опоздал на четырнадцать минут. Электронная дверь подъезда просканировала мое лицо и впустила спешно тыкать по кнопке лифта. Пока поднимался на тридцать первый этаж, успел пригладить пальцами темно-рыжую макушку перед зеркалом, пару-тройку раз глубоко вздохнуть и унять сердцебиение. Хотя последнее так и не удалось в полной мере. Мысль о том, чтобы закурить для собственного успокоения на пожарной лестнице перед тем, как встретиться с ним, отпала. Незачем усугублять свое и без того вопиющее для сабмиссива поведение. По моему виду он обязательно все поймет, как бы старательно я ни пшикал рот нейтральным запахом. Снова глубокий вдох и выдох. Встав перед одной дверью из двух на нужной лестничной площадке, я дал электронному замку просканировать себя. Там уже давно были внесены мои данные для беспрепятственного пропуска к нему в квартиру. Меня встретил теплый полумрак коридора. На мою удачу, автоматическая дверь всегда закрывалась бесшумно. У меня было время, чтобы прислушаться. Тишина. Ничего хорошего. Вздохнув, я начал снимать с себя куртку и ботинки, оставаясь в голубой рубашке под желтым шерстяным свитшотом и джинсах. Он не одобрял мой цветной стиль одежды, но ни разу не приказал, чтобы я переходил на классический. Из кухни пахло ароматным чаем из каких-то трав и цветов. Иногда я сидел там за одним столом на его коленях после особо болезненной сессии и пил ароматный напиток под его успокаивающий шепот. Здесь веяло уютом и болью. По мере приближения к гостиной и без того мое громко стучавшее сердце участило маленькие кульбиты. Я никогда не любил наказание, боль, но это было необходимой частью наших отношений. Вначале я много ошибался, за что и получал заслуженно. Однако я был внимательным и быстро учился, а потому наказания стали происходить реже, но не исчезли. Научился терпеть, принимать их и даже получать немного удовольствия от его причинения боли мне. Но в последнее время Матс стал слишком строгим, наказывал меня за любую малейшую провинность. А вчерашняя ночь будет расценена им как серьезный проступок. Все началось с щенячьих, грустных глаз Питари в шумном баре по случаю его несчастливой личной жизни. И закончилось моим пьяным смехом, когда я попытался спародировать визгливого мопсика соседки на лестничной площадке. Не помню, кто из нас был пьянее, мы вместе тащили друг друга до нашей съемной квартиры и отключились. Утро для меня не наступило, я проснулся после двенадцати и понял, что в дерьме. Практически телепортировался в университет и застрял там надолго, что и стало причиной моего опоздания. Виновато склонив голову, я по привычке свернул в гостиную, обставленную в светлых тонах. И застыл, разглядывая пустую комнату в сгущающихся сумерках. — Я в спальне, — раздался низкий, до боли любимый голос. Я сглотнул. Это определенно было новым и… пугающим. Раньше он поджидал меня здесь, а потом уже выбирал дальнейшие действия. До спальни я дошел неслышными, нетвердыми шагами и, практически перестав дышать, зашел в комнату. Закрывая за собой дверь, попытался украдкой посмотреть на него, чтобы оценить степень его недовольства. Вместо этого наткнулся на насмешливо-ласковую улыбку. Молодец, добавил себе. На нем была белая футболка и черные брюки с ремнем. Видимо, придя с работы, переодел только верх. Он сидел на кресле с сетером на коленях — серебристым прямоугольником, который голубоватым лазером проецировал экран в воздухе. Одним движением пальца он погасил его. — Двадцать семь минут, — сообщил Матс после того, как отпил темного вина из бокала. От его спокойного тона на коже выступили мурашки. Как он там говорил, эффект памяти и ассоциации? Его чрезмерное спокойствие у меня ассоциировалось с болью. Часто дыша, я подошел к нему и опустился на колени у его ног. Постарался как можно искреннее выразить свою беспрекословную покорность и преданность. Ну пожалуйста, прости меня. Уткнулся лбом в его бедро, не смея трогать руками. — Почему ты опоздал? — он мягко запустил пальцы в мои непослушные волосы и пригладил обратно. — Задержался в университете, — попробовал я увильнуть от реальной причины. Довольно рискованно, но хуже уже не будет. Или будет. Матс хмыкнул. Погладил по моей щеке большим пальцем, а затем схватил за подбородок двумя, сжал. — Ты никогда не опаздывал из-за учебы, — легко поймал он меня, как провинившегося щенка за шкирку. Наверное, у меня на лице все всегда написано, или он почти за год изучил меня досконально. Зачарованный его синими льдистыми глазами, я рассказал все как было от вчерашней ночи. — Пожалуйста, не будь слишком строг со мной, — не удержал я своих чувств, когда закончил говорить. — Я очень раскаиваюсь. Конечно, это ничего не изменит, но я должен был это сказать, чтобы успокоить себя на моральном уровне. — Правила нельзя нарушать, — Матс надавил большим пальцем на мои сухие губы. А я всегда хотел нарушить одно. Я позволил пальцу вторгнуться в мой рот и сомкнул его губами, принимая чужую власть надо мной. — Хороший мальчик, — удовлетворенно произнес он и поставил бокал с вином на пол. Наклонился ко мне и взялся за край моего свитшота, поднимая вверх. Послушно вскинув руки, я наблюдал за изгибом его полных губ, движением длинных ресниц, нахмуренными бровями. Всегда бритый и аккуратный. Темно-русые волосы зачесаны назад. Никогда не насмотрюсь на него. Он потянул на себя за воротник моей голубой рубашки и накрыл мои губы своими, такими желанными. Казалось, даже ребра смягчились от жара пылающего сердца и вот-вот поломаются. Такой домашний. Мой. Когда он отпустил меня, оставляя покачиваться на волнах тихой эйфории, рубашка уже была расстегнута на все пуговицы. — Раздевайся, — внезапно бросил Матс, поднимаясь с кресла. Вот так — из тепла в лед. Не стоило обманываться. Наказание все равно будет таким, какое он посчитает заслуженным для меня. Я глубоко вздохнул. Мой давний и проверенный способ успокаиваться. Раздевшись догола, я вновь встал на колени, ожидая указаний. — Встань и подойди ко мне, — властный голос заставил меня инстинктивно сжаться, а затем подчиниться. Возле него на кровати лежал вибратор, а в его руках короткий черный ремешок. Знакомое приспособление. Жутко нелюбимое. — Ближе, — он терпеливо дождался исполнения приказа и взялся за мой полувставший член. Ловким движением закрепил у основания так, что стало немного больно. Внезапно схватил меня за затылок одной рукой, а другой легко сжал член: — Разве ты мне не доверяешь? — пытливо поинтересовался Матс, пальцами перебирая позвонки. — Доверяю, — абсолютно искренне отозвался я, ни разу не задумавшись. — Я просто так и не привык к боли. — А к ней никогда и не привыкнуть, если только ты не мазохист. Опустись на пол и ложись животом на кровать, — он потянулся за вибратором и смазкой. Во всех его движениях всегда проглядывалась твердая уверенность. Устроившись на кровати, с раздвинутыми ногами на полу я ощутил щекой прохладу и мягкость белой простыни. Послышался щелчок. Ладони сами собой сжались в кулак, когда я ощутил на себе давление смазанного фаллоса среднего размера. Опять же, немного больно, но терпимо. — Расслабься, — мой зад обдали звонким шлепком. Странным образом это подействовало, и я принял фаллос в себя до конца. Вздрогнул, когда Матс дотронулся до моих плеч ладонями, погладил и потянул назад. Снова на колени. Коснись меня так нежно еще раз. Пожалуйста. Словно услышав мою мысленную просьбу, он вернул теплые ладони на голые плечи. — Ты нарушил несколько правил за один день, — ровно произнес он, сминая кожу пальцами. — Ты расстроил меня. И будешь наказан. С каждым его четким словом я невольно втягивал голову в плечи. Больнее всего было слышать в любимом голосе разочарование. — Ты согласен со мной? — его ладонь обвила мою шею, легко сжала. Желание искупить вину перевесило страх перед болью. Матс причинял боль мало, но качественно. Он был натуральным садистом, но разумным и адекватным. Однако иногда после некоторых сессий я оставался у него на пару дней отлежаться. Но там, правда, я сам был виноват, и сессия превратилась в наказание. — Да, — зажмурившись, выдохнул я. — Разведи колени и опирайся руками о кровать, — безэмоционально приказал он. Я подчинился и тут же охнул от пронзившего удовольствия. Матс включил пультом вибратор. По сильным ощущениям я с тоской определил, что вибрировала штука на высокой скорости. Значит, скоро станет невыносимо больно. Решив, что на этом закончилось мое наказание, я совсем не ожидал звука расстегиваемого ремня сзади. Замер, даже позабыв об остром удовольствии. Может, просто снимал брюки? Я беспокойно повернулся чуть в сторону, скосил глаза, но мою голову склонили обратно вперед властной рукой. Но я уже успел заметить сложенный надвое ремень. Неужели… Он никогда не бил меня обычным ремнем, вот прямо из-под брюк. Обычные ремни были жесткими, в отличие от специальных для порок. Неужели я так сильно задел его своим поведением? Прокрутив в голове наш последний разговор, я едва не взвыл от собственной болтливости. Не надо было упоминать незнакомых омег, с которыми я вчера пропускал стопки с зеленой жидкостью. Собственничество — одна из жутких черт его характера. И ее ни в коем случае нельзя было пробуждать, провоцировать, трогать. Общению и даже сожительству вместе с моим другом детства он не препятствовал. Но это исключение далось ему с трудом после моих десятков убеждений в верности ему. Издав стон от очередной сладостной судороги по всему телу, я крепче сжал край кровати и мелко задышал. Пытался оценить ситуацию здраво, но не получалось из-за чертового вибратора. На мою подрагивающую спину опустилась ладонь, горячие пальцы медленно пропутешествовали снизу вверх, по линии позвоночника. Холодная бляха неприятно коснулась задницы, падая вниз по ложбинке, и невзначай задела тут же сжавшуюся мошонку. А затем все исчезло — бляха, ладонь. Страх и удовольствие схватились в отчаянной войне. Меня никогда не били в детстве, если не считать пощечины от омеги, которого я бросил в десятом классе. Будет очень больно? Смогу ли я войти в режим сабспейса — отстраниться от реальности, превратить боль в не боль, почувствовать нашу связь, как он меня учил? Незнание увязало в липкой массе из страха и ожидания. — Десять ударов. Считай, — тихий, безразличный голос был хуже крика. Я почувствовал себя таким ничтожеством по сравнению с ним, насекомым под зависшей над ним подошвой ботинка. Несмотря на горячие искры, что впивались в мое тело вибрирующими волнами, внутри был тягучий холод. Ремень со свистом рассек воздух. Первый удар всегда неожиданный, как бы я ни был к нему готов. Он пришелся на середину спины и совпал с очередной вспышкой уже ставшего неприятным удовольствия в паху. Мгновение ничего не происходило, а затем стало больно. Не так, как раньше, чуть играючи с его стороны. По-настоящему. Я вцепился в матрас так сильно, что костяшки пальцев побелели. Мать твою. Это больно. Очень. Ни о каком сабспейсе не шло и речи. — Один, — выдавил я из себя глухо, закрыв глаза. Это было его условие — не влюбляться. Одним темным вечером мы познакомились банально и совсем случайно. Он заработался за офисным столом и сетером, а я ради смеха залез с другом на сайт знакомств с извращенцами. Наугад написал ему издевательски-пошлое приветствие, и в нем он увидел мою дерзость. Его это завело. Я его заинтересовал. Наша переписка продлилась до утра, я представлял его бородатым похотливым извращенцем с какого-нибудь черного завода. И завис с вилкой со спагетти, когда он прислал мне свое фото через два дня. Казалось, весь кислород из меня выкачали. Матс был так красив в домашних брюках и футболке, с растрепанной челкой и устало-улыбчивым лицом. В тот момент я понял, что все вышло из-под контроля. Свист почти у самого уха. Ремень обжег нежную, горящую кожу ниже плеча. Я выгнулся и сцепил зубы. Зажмурился. В солнечном сплетении разгорался огонь, желая вырваться из меня, но ремешок не пустил. Мое тело превратилось в одну боль. Невыносимо хотелось кончить, вибратор приносил уже не удовольствие. — Три, — сипло вытолкнул я из горла, выдыхая. Больно было не только физически. Я никогда не думал, что влюблюсь не просто в тридцатидвухлетнего альфу, а доминанта с многолетним опытом в Теме. Последней попыткой прекратить неправильную связь стало мое признание: «Мне очень стыдно за свой обман. На той фотографии был я, но я — альфа, а не бета». На том конце виртуальной сети замолчали. Решив, что все закончилось, я собрался с тяжелым сердцем выключать чат, как окошко засветилось: «У меня был опыт с альфами. Встретимся завтра где-нибудь?» И я был слишком влюблен, чтобы сказать «нет». Открыв глаза, я в который раз попытался временно «оставить» себя. Не выходило. Все нервные окончания словно воткнулись в шею, заставляя отрывисто дышать. Вместо ожидаемого очередного удара ремнем к покрасневшим лопаткам прижалась раскаленная ладонь. Я инстинктивно вздрогнул. Сжал пальцы стоп и ладоней. Кожа слишком болезненно отозвалась на это касание. Наслаждается моей болью? Слезы горьким комком подступились к горлу, в носу защипало. Нет, я не буду пла... Хлопок оглушил даже меня самого. — Четыре, — слезы предательски брызнули из глаз. У меня был выбор — принять его правила игры или уйти. Когда Матс спокойным тоном сообщил, что главное условие в наших отношениях — не влюбляться в друг друга, у меня пол под ногами странно покачнулся. Я уже влюбился, черт его дери. Но это не изменило моего решения, по-другому просто и не могло быть. Если была такова цена за место рядом с ним, то что ж, я был готов платить. Для него мои слезы не стали чем-то особенным. Иногда я всхлипывал на наших сессиях, но, правда, быстро успокаивался, когда он целовал меня. — Пять, — мой голос уже нескрываемо дрожал. Слезы застилали глаза, скатывались вниз по щекам. Я сморгнул их, чтобы вновь увидеть темнеющие стены и панорамное окно, в котором зажигались первые огни белых небоскребов. Попытался свести разъехавшиеся в стороны и натертые ворсом колени вместе. И сделал себе только хуже. Все горело во мне. Я горел вживую. Почему он так со мной? Это было началом моего конца. Закрепив ошейник на моей шее, Матс посмотрел на меня на одном уровне наших глаз, и я увидел в них неподдельное удовольствие. Ему это нравилось, и по умолчанию я должен был полюбить Тему тоже. Не смог. Мне нравился наш грубый, страстный секс, когда Матс был в хорошем расположении духа и делал мне не сильно больно. Нравилось сидеть с ним за одним столом и общаться, как обычная влюбленная пара. Нравилось лежать с ним просто так на кровати, когда он поздно приходил с работы и не было сил провести сессию со мной. А все остальное… для меня было как обязательное, болезненное условие наших отношений. Удар на полную силу по почкам. — Шесть, — выгнувшись, выплюнул я. Уперся лбом в прохладный матрас. Кажется, мои короткие ногти уже расцарапали дорогую простынь. Матс бил так, словно действительно хотел наказать, поставить на место, сорвать на мне злость, а не удовлетворить свой садистский голод по случаю повода. Что с ним происходило? Не сразу я смог сидеть покорно перед ним на коленях. Вначале мне было очень тяжело переступать через собственную самодостаточность. Раз за разом, постепенно и аккуратно он выбивал из меня инстинкты внутреннего доминанта, альфы, подчинял, ставил на место возле его ног. Пару раз я порывался уйти, бросить все к чертям, но любовь к нему, как зависимость, не давала. Сковала меня невидимой цепью и вложила один ее конец ему в ладонь. Вот так просто. Первое наказание было не столько болезненным, сколько стыдным. Я упрямо поджимал губы, не произнося ни звука. Правда, Матс это исправил, и через месяц я уже стонал и иногда плакал от боли, потому что понял, что так будет лучше для меня. Нельзя копить все в себе. Благодаря этому любовь не смогли отравить ни обида, ни ненависть. Я прощал каждый его совершенный поступок со мной, терпел боль ради него. А сейчас я чувствовал, что не могу его простить, как бы ни хотел. С каждым ударом он что-то ломал во мне. — Семь, — поморщившись, тихо, едва слышно выдохнул я сквозь зубы. Простынь уже намокла от моих слез, не было сил поднять голову. Но я все еще держался за край кровати онемевшими пальцами. Полоска кожи давила на горло. Господи, как же больно. Там, за ребрами. Я не знаю, догадывался ли Матс о моих чувствах к нему. Видел ли в моих глазах большее, чем просто подчинение. Слышал ли каждый раз мое невысказанное «Я люблю тебя» в прощании на пороге его квартиры. Если и знал, то предпочитал не замечать. Конечно, я помнил главное условие — не влюбляться. Иначе — конец игры. Я честно старался скрывать свои чувства, но всегда надеялся, что они видны ему. Он относился ко мне так же изощренно больно, как и невыносимо нежно. Чередовал эти кнуты и пряники так, что по его поведению, лицу и мыслям было ничего не понять. Мог смотреть со мной фильм, со смехом поедая яблочные чипсы, а после него приковать меня наручниками к кровати и со всей силы бить ладонью по моей голой заднице в одно и то же место. А это было больно, и я обычно терял все впечатление от недавнего уюта. Корчился после жесткого секса в позу эмбриона, пытаясь в который раз понять его действия. Его перепады настроения участились после полугода наших отношений. Матс менялся так часто, что я не успевал подстраиваться под него, за что и получал незаслуженное. Он только больше раздражался, когда я искренне радовался его приходу после шестичасового сидения в неудобной позе с завязанными назад руками и закрытыми повязкой глазами. В нем что-то изменилось. Матс стал более жестоким по отношению ко мне. Словно за что-то наказывал меня постоянно… Он влюбился. Простая истина ударила меня в спину, заставив издать болезненный рык. Черт возьми, как же я раньше не понял. Так не верил в ответные чувства, что не допускал такой мысли. Матс злился, ненавидел, наказывал меня за то, что сам и нарушил свое условие. На краткий миг глупое счастье заволокло меня и потухло. Он не хотел меня любить. Последнее причинило такую боль, что мои руки соскользнули с края кровати, уперлись в жесткий, ворсистый ковер. Все расплывалось перед глазами от непрекращающихся слез. Я попытался вдохнуть и не смог. Было ощущение, что в каждую пору моей кожи влили кислоту, но я понимал, что горели только спина и низ живота. Следы от ремня жгли не только кожу спины, но и измученное сердце. Из моего горла вырвался рваный всхлип, затем еще и еще. Я закрыл лицо ладонями. В этой комнате не было места никакой любви. — Восемь, — услышал я свой чужой, надломленный голос словно со стороны. Плечи подрагивали. Давай, выбей из меня любовь. Потому что я так больше не могу. И она жалобно треснула с новым, обжигающим ударом по голым лопаткам. Еще последний замах. Но слово застряло в моем горле вместе со слезами и соплями. Я лишь мог просто шумно хватать воздух ртом. — Девять, — заставил я себя произнести, плотно зажмурившись. Движение, шорох сзади. Я напряг спину. Вместо ожидаемого удара ремнем… сотни маленьких иголок перестали впиваться в мое тело. Вибрации больше не было, равно как и фаллоса во мне. — Кит… — Матс невесомо тронул за покрасневшее плечо, впервые назвав меня настоящим именем с момента, как я стал его сабмиссивом. Из меня вырвался нервный смешок. Вот так всегда. Оставалось чуть-чуть до грани ненависти, как он вновь нежно брал меня за ошейник и швырял обратно в кровавую массу из агонизирующей душу любви. Не отпускал и не отпустит. — Не трогай меня! — не переставая рыдать, я резко дернул плечом, сбрасывая с себя руку. Глотая слезы, уперся руками в кровать и попытался подняться. Не получилось. Задница шлепнулась обратно на онемевшие голени. — Кит… — тихо повторил он, хватая меня за предплечье. Поставил на ноги. Кровь больно прилила к голеням, но мне уже было все равно на все. — Я сказал, не трогай меня! — я легко вырвался из захвата. Я не являлся омегой, а тем более дрыщавым парнем. Бегал и отжимался по утрам под ленивый зевок Питари, поэтому не уступал ничем ему в физической силе. Только я не учел свое прекрасное состояние тела и души, а потому ему не составило труда вновь удержать меня обеими руками. — Прости меня! — выдохнул Матс, тряхнув. — Пусти! Пусти меня! — я забился, рыдая. — Я ненавижу тебя!!! Ненавижу!!! Слышишь?! Пусти!!! — Нет, — рыкнул он, скручивая меня, невзирая на больную спину. — Нет, — уложил нас на кровать, придавливая мою шею к ней одной рукой. Другой он быстро снял с себя футболку, брюки, боксеры. Взял с прикроватной тумбы флакон, щелкнул и смазал свой стоящий член. — Я ненавижу тебя, — плакал я, сжимая ладонями его руку. Матс никак не отреагировал. Придвинул мои разведенные бедра к себе, заставляя обхватить его ногами. Просунул руки под предплечья и потянул вверх на себя. Болезненно поморщившись, я бессильно уперся ладонью ему в грудь. Но он убрал ее одним движением, прижал меня к себе теснее и прикусил мое плечо зубами, не давая отстраниться. На голые ягодицы легли его теплые ладони, сжали сильными пальцами, раздвигая ложбинку. Я резко выдохнул ему в шею, когда он приподнял меня и опустил на свой твердый член. Сразу. До упора. Тут же двинул бедрами, выходя не до конца и вновь глубоко проникая в меня, помогая себе руками. Следующий толчок заставил меня в ответ инстинктивно впиться зубами в его плечо, как можно глубже и больнее. Изо всех сил царапать его спину ногтями. Пусть почувствует малую долю того, что чувствовал я. Матс вздрагивал, но все так же продолжал неизбежно проникать в меня. Комната уже погрузилась в легкую полутьму, наполненную звуками нашего секса: трение кожи о кожу, страстные вздохи и звук скользящего члена в меня. На стенах, его спине плясали белые тени от ламп небоскребов и светящихся рекламных щитов. Его родной запах, как один из сортов ароматного чая, обволакивал меня, словно одеяло, баюкал, успокаивал. Я вдыхал его и вдыхал, как метафорический анестетик. Многострадальное тело привычно отзывалось на все его движения и уже само двигалось навстречу ему. Почувствовав изменения во мне, Матс разжал зубы и стал нежно целовать мое плечо сухими губами. На моей памяти мы впервые занимались сексом в такой позе, лицом к лицу, как равные. Руки сами обвили его, как что-то свое, бесконечно любимое. Я уткнулся лицом в сильную шею, щекой ощущая быструю пульсацию сердца. Его узел набухал, давя на простату. Он любил сцепку и, пользуясь однополостью, постоянно оставался во мне. Все внутри разгоралось, и я всхлипнул, по-прежнему не имея возможности кончить. — Сейчас, — мой затылок обдало успокаивающим шепотом. Чужая ладонь нырнула между нашими телами и ослабила ремешок. Его живот мгновенно запачкало липкой спермой. Я простонал. С залежавшимся удовольствием было больно и неприятно кончать. Сделав пару резких, жестких толчков, он выдохнул, следом кончая в меня. Несколько минут мы так и сидели, голые, взмокшие, тесно прижавшись друг к другу. По моим венам, смешиваясь с кровью, плескалось умиротворение, будто волны теплого океана. Матс легко провел пальцами по набухшей полосе на моей спине. И этого было достаточно, чтобы я болезненно дернулся. — Прости меня, — произнес он с искренним сожалением. — За все, Кит. Я боялся своих чувств к тебе. — Я так больше не могу, — честно сказал я, закрывая глаза. — Ты делаешь мне больно не только физически. Я не мазохист. — Все будет по-другому, — горячо прошептал он, прижимая меня к себе ближе за ягодицы. — Конечно, не сразу. Но все изменится. Обещаю. И я поверил ему. Иначе и быть не могло. Он аккуратно улегся спиной на постель, увлекая меня на себя. Спина немилосердно горела, но я смогу потерпеть несколько минут до спада сцепки. Особенно ради этих чувственных поцелуев в мою шею, щеку. Не выдержав, я извернулся и накрыл его губы своими. Изнутри поднималась нежность и свет до кончиков пальцев. Вдоволь нацеловавшись с ним, я уткнулся лицом в его ключицы и сказал то, что давно хотел сказать: — Я люблю тебя. — Вы проиграли. Игра закончена. Вы проиграли. Игра закончена. Вы… — тихо и монотонно оповещал приятный мужской голос со всех сторон. Все тело ныло и болело. Я с трудом разлепил тяжелые веки, моргнул. В лицо бил ярко-розовый свет. Поморгал еще, и очертания стали четче. Передо мной был полукруг из люминесцентных палок розового цвета и бессчетных змеевидных проводов. Вжи-и-ик. Светящаяся розовым крышка плавно откинулась в сторону. Надо мной склонилось угловато-миловидное лицо с торчащими волосами цвета эбонита. Радужка одного глаза была фиолетовой, а другого — голубой. — Ну что, обкончался? А говорил, что занудная игра, — довольно хихикнул Питари, разглядывая темные пятнышки на моих джинсах. — Я же говорил надеть одноразовые брюки. Довыпендривался, как-ту-сик? Матс… Осознание медленно вливалось в тяжелую голову, к вискам которой были прилеплены тонкие серебристые провода. — Аккуратнее, — схватил меня за руку Питари и многозначительно выгнул бровь. — Ты же не хочешь платить штраф за неосторожное обращение с машиной сознания? Вот как это называлось. Сняв с себя и второй провод, я поднес его к глазам. На его конце закреплялась микроиголка, но крови не было. — Не могу поверить, что тебя уделал омега, — Питари изобразил горе с мастерством драматичного актера и тут же оживился, засыпая вопросами. — Кто это был? Классно трахался? Во что играли? Где это было? О чем? А я на Сатурн слетал, пока ты в любовь играл. Я медленно поднялся сначала на локти, а затем ладони. И замер, обводя все вокруг взглядом. Металлических капсул, в одной из которых я сейчас находился, в этой просторной комнате было десятки штук. Они стояли ровными рядами между собой с откинувшей крышкой. В каждой сидел игрок, сонно потирая глаза пальцами либо довольно улыбаясь. Над электронными часами на стене в центре комнаты висело табло, пестрившее словами из розовых пикселей «Сыграем в любовь?» «В нашем развлекательном центре вы найдете, прочувствуете, полюбуетесь всем! Вы можете стать кем угодно! Около десяти тысяч игр в вашем распоряжении и легком доступе. Вы сможете сразиться с жуткими тварями, отправиться в одну из своих любимых сказок, в собственную жизнь из забытых глубин памяти, сыграть в ролевую игру с другими людьми. Сектор семьдесят шесть. «Сыграем в любовь?» Ролевая игра для тех, кто хочет узнать степень своей любвеовильности. Чем тверже и бесчувственнее игрок, тем труднее играть. Время посещения одинаково для всех — час. Программа сканирует всех участников, уложившихся в капсулы. Учитывает личную жизнь и мысли каждого, а затем самостоятельно подбирает двух игроков, то есть будущих соперников, и помещает в наиболее подходящие для них декорации. Кодовые слова игры — «Я люблю тебя», означающие проигрыш одного из игроков. Эти запретные слова завуалированы в ролевой игре — каждый игрок изначально понимает/знает, что не должен сказать их другому. Если за пять минут до конца игры ни один из двух участников так и не произносит кодовые слова, то события ускоряются и насыщаются действиями, которые подталкивают игроков к заключительному решению. Имена, возраст, внешность, мысли, чувства и эмоции игроков реальны, несмотря на некоторые заданные команды программой. Эта ролевая игра — отличная находка для тех, кто хочет найти вторую половинку. Были зарегистрированы случаи браков благодаря нашей игре. Сыграйте в любовь!» — Это он? — хихикнул Питари, глазами указывая на кого-то, и затараторил: — Смотри, как пялится. Да он влюблен в тебя! Как он мог тебя уделать? Неужели круто трахается? Хотя я бы сам не прочь, такой милашка. Так что там было-то? Подробности, Кит, подро-о-обности мне! Я повернулся в сторону и встретился взглядом со знакомым худощавым белобрысым омегой. Подросток смутился при виде меня и нарочно медленно слез с капсулы. У него был другой соигрок. Программа ошиблась? Он должен был достаться мне? Мой взгляд метнулся в другую сторону и наткнулся на синие глаза. Все внутри замерло. Это было неправильно. Совсем неправильно. Противоестественно. Мерзко. Приятно. Тепло. — …я думал, что задохнусь там, когда какой-то придурок разбил мне скафандр. Я правда не мог дышать. Хорошо, что меня быстро сняли с игры. А придурок оказался даже симпатичным альфой, сто раз просил прощения, и… мы обменялись номерами телефонов! — победоносно заключил Питари, тряся перед моим носом запястьем, на котором фигурировали черные цифры. Матс был одет небрежно, неформально: футболка и джинсы. Небритый. Усмехнулся при виде крутящегося рядом со мной Питари. Видно, из игры помнил, что это за фрукт. Посмотрел снова на меня, и в глазах было что-то странное, нечитаемое. Подняв рюкзак с глянцевого пола, он накинул его на себя через одну лямку и вышел через стеклянные двери. Безо всяких слов? Был мудаком и остался мудаком. Хоть бы притворился, что мы были знакомы как второстепенные лица. Вежливость никто не отменял. Мы, блять, трахались. По-моему, достойный повод познакомиться. — Пит… — я схватил друга за руку, обращая на себя внимание, и спешно сказал: — Мне надо в туалет. Я скоро буду, жди меня в комнате отдыха. — А… — только и успел он бросить мне вслед. Вылетев за двери, я едва не врезался в очередь к ним же, состоящую из нетерпеливой молодежи и любопытных индивидов. Повертел головой, но шансы найти Матса в огромном развлекательном центре всего города равнялись к нулю. Холод пополз по позвоночнику. Черт бы его побрал. Логика мгновенно очнулась, подсунула здравую мысль. Если и ловить его, то только у выхода из центра. Выходов было два с обеих сторон здания. Матс ушел налево. Вдохнув как можно больше воздуха, я рванул туда же, скользя конверсами по глянцевому полу и пугая людей. Стремительно бежал и одновременно искал его взглядом в толпе. Но его нигде не было. Центральные автоматические двери разъехались, пропуская меня на солнечную, жаркую улицу. Ослепительный свет бил в лицо. Задыхаясь, я прикрыл глаза козырьком из ладони и попытался разглядеть кого-нибудь вокруг себя. Людей было слишком много. Отчаяние накрыло с головой. Мои веки прикрылись. Я потерял его. Потерял. За спиной послышались приближающиеся шаги, заставляя меня вновь открыть глаза. К моей тени на залитом солнцем асфальте прижалась другая тень. Ухо обдало ласково-насмешливым: — Сыграем по-другому?