Мое сердце бьётся только для тех, кто умеет его слышать. Для остальных у меня нет сердца.
К счастью или к сожалению, только она могла слышать стук его сердца. Странная, тихая девушка, похожая на фарфоровую куклу. У безумцев свой язык. Может, именно поэтому они и понимали друг друга? Два беспощадных убийцы, чья жажда крови уже давно переросла из обычного развлечения в потребность. Жесткую потребность, сравнимую разве что с необходимостью воздуха или воды. Это казалось странным: порой она просто подходила к нему ближе, аккуратно клала ладошку на грудь и прижималась к ней ухом. — Бьётся, — тихо шептала она, прикрывая глаза и выдыхая воздух. Еле слышно, боясь заглушить ровные, томные удары. — Всё ещё... Не перестало? — опуская голову, спрашивал он, едва успевая успокоить хаотично дрожащие ладони. В такие моменты пропадала даже постоянная жажда крови. Девушка покушалась на единственное человечное, что осталось в принце, — его сердце. — Нет, бьется, — выдыхала она, чуть ближе поддаваясь вперед, словно боясь, что может не услышать следующий удар. — Еле слышно, почти не заметно, но я слышу его. — Я рад, — зажмурил светлые глаза принц, которые уже давно закрывала темная завеса густой челки. — Рад, что именно ты его слышишь. Она поднимала на него свои огромные голубые глаза и внимательно вглядывалась в аккуратное лицо, словно ища там ответы на все вселенские вопросы. Но ей хватило бы только одного. — Принц не знает, почему именно ты, — шипяще, но как-то вяло и без настроения, посмеялся парень. — Но ты одна за всю мою жизнь слышала его биение. — Никому не позволю кроме меня это делать, — она сжимала ладонями его кофту, оставляя на ней небольшие рваные складки — Твое сердце принадлежит только мне. На такие порой собственнические заявления он лишь смеялся, отпуская шуточки о том, что, чтобы получить его сердце, ей придется принести ему в жертву тысячу других. И это было бы действительно смешно, если бы за ужином у Варийских офицеров она бы не швырнула на стол еще бьющееся алое сердце, вырезанное у одного из рядовых буквально минуту назад. Проскользнув по столу, багровая масса, усыпанная синеющими сосудами, остановилась прямо напротив Бельфегора, держащего, по иронии судьбы, в руках вилку и нож. Он, негромко засмеясь, сначала с задором потыкал серебряными приборами в мышечную ткань, а затем осторожно погрузил нож внутрь, заставляя стекать густую жидкость по острию лезвия. Сидящие за столом убийцы, предпочитавшие ужинать без внутренних органов на всеобщем обозрении, повскакивали со стульев, едва прикрывая рты и вопя что-то про "чертово сердце на обеденном столе". Скуало так вообще разбавил свое привычное громкое "Врой!" возмущенным "Гребанные каннибалы" и первым вышел из кухни, матеря офицеров за их безумные наклонности и испорченный аппетит. Лусс верещал что-то про банальные нормы поведения при приеме пищи, но это мало кого волновало. Бел с ювелирной точностью отрезал небольшой кусочек и поманил к себе девушку, сжимавшую белоснежную юбку кукольного платьица измазанными в крови руками, и поднес ей наколотый на вилку обрубок органа. Она протянула к нему свои тонкие пальчики, намереваясь взять столовый прибор, но тот прошел мимо, и через секунду она уже почувствовала, как ее губ коснулось юношеское сердце, оставляя на них бледно-бордовые следы. Бел чуть привстал, сильнее вытягивая руку в сторону девичьего лица и позволяя ей откусить небольшую часть. Он так же непринужденно коснулся ее ладошки и, поднося ее к своим губам, подарил невесомый поцелуй. Словно в знак благодарности. Он аккуратно слизал с ее пальчиков кровь, пока она пережевывала соленое мясо. — Он был дрянным человеком. И сердце на вкус у него дрянное, — Бел усмехнулся в белоснежную кожу, обтягивающую костяшки, и, подарив последний поцелуй, отпустил алое запястье. — Как думаешь, сердце девственницы отличается по вкусу от обычного? Во многих приданиях говорилось, что его лучше использовать в различных обрядах. А у священников? Поможет ли ему Бог, когда я распорю его брюхо и переломаю все ребра? — Ши-ши-ши, сомневаюсь, — ухмыльнулся парень, задвигая стул на место. Он оставил всю посуду на столе нетронутой. Уже следующим днем она принесла ему сердце священника из местной католической церкви, а еще чуть позже - молодой девственницы. Они еще долго потешались над тем, что легенды не соврали, и орган той девушки действительно оказался приятен на вкус, чем вызвали недоумение на лицах товарищей. Сотым по счёту было сердце премьер-министра Франции; триста двадцать третьим — знаменитого певца; шестьсот сороковым — безработного мужчины, который выиграл в лотерею полтора миллиарда евро. Предпоследним было сердце новорожденного младенца, оно оказалось слаще всех по вкусу. Никто уже не удивлялся тому, что на обеденном столе всегда в одно и то же время оказывался чей-либо орган. Офицеры даже начали делать ставки: кто будет в следующий раз беспощадно убит.Шел второй год и третий день июля. Шел тысячный кровавый ужин, она искала тысячное сердце, а он дарил ей тысячный поцелуй.
Двери широкой залы распахнулись, пропуская вперед живую куклу. Бледное платье Викторианской эпохи вновь покрывало молочную кожу, почти сливаясь с длинными светлыми локонами. Ничто из этого, даже тонкие чулки, не было измазано в алой крови, оставаясь до тошноты выбеленным и чистыми. Она привычно подошла к Белу, игнорируя вопросы офицеров о новой жертве, приняла привычный поцелуй на тыльной стороне ладони и протянула парню нож с резной гравировкой на ручке и сияющим лезвием. — Чье сердце следующее, красавица? — спросил один из мимо проходящих младших офицеров, которые не понаслышке были знакомы с деяниями девушки. Немая пауза продолжалась недолго. — Мое. Молчали все. Казалось, даже настенные часы остановили свой мерный ход, переставая шумно крутить ржавыми шестеренками. Молчали и они. — Тысячное сердце будет принадлежать человеку, полюбившему тебя больше своей собственной жизни. Оно твое, забирай. Нож со звонким грохотом опустился на стол, разрезая звенящую тишину комнаты. Она стояла перед ним, словно нагая, обнажив давно погибшую душу. Тело же продолжала скрывать кружевная ткань кукольного платья. Он молча встал, беря в руки серебряный нож. В эту секунду в воздухе засвистело острое лезвие и с хлюпающим шорохом врезалось в чью-то плоть. Тело камнем рухнуло наземь, заставляя подняться слабый слой пыли. Словно тысячи светлячков, пылинки сияли на свету и парили по комнате, сгорая в память погибшему офицеру. Кинжал прошел четко в грудную клетку, а девушка даже не отвела глаз в испуге. — А вот и тысячное сердце, — сказал он, опуская руку после броска. — Ты выполнила свое обещание, и взамен получаешь мое. Её взгляд метнулся на труп молодого парнишки, что нес к столу тарелку с горячим мясом, а потом вернулся обратно к принцу, который лишь довольно ухмылялся. — Твое сердце будет биться только для меня, так же долго и пылко, как мое бьется для тебя. Она прикрыла глаза и вновь протянула ему свою хрупкую ладошку, принимая легкое касание губ принца к своим пальчикам. — Моя Леди подарила мне тысячу сердец, а я принесу ей головы тысяч девушек, чья внешность ни на секунду не сравнится с ее красотой. Следующий день знаменовался его первой жертвой. Обрубок головы симпатичной брюнетки, на лице которой навсегда запечатлелась искаженная от ужаса гримаса, вынесли на подносе в обеденную залу. В течение двух лет Вария будет наблюдать каждый свой ужин сотни девочек, девушек и женщин, некоторые из которых будут прилюдно прирезаны принцем. Он даже не взглянет ни на одну из них, проводя лезвием стилета по шее. Ведь все, что достойно любования этого безумного мужчины — лишь ее огромные лазурные глаза, детская хрупкость фигуры и длина светлых волос. Его звали Бельфегор, в честь одного из прислужников Ада, гения открытий и изобретений, сеющего среди людей раздоры и соблазняющего их сокровищами и богатством. Её звали Люцифер, в честь падшего ангела, потерявшего крылья из-за гордыни и спустившегося в Ад. Только они могут слышать биение сердец друг друга. Для остальных они все так же остались бессердечными демонами, кровавыми убийцами и существами, вселяющими ужас.А ведь, порой, важно просто научиться слушать. Хотя бы чужие слова.