Он глотал тьму, он дышал ею, потому что иначе было невозможно. Он забыл, кто он, где находится. Он забыл все, потому что в нем была тьма, и он был во тьме. Тьма сжимала его, просачивалась в поры кожи, вливалась в рот и нос. Тьма жадно сосала из него все, что было. Она сминала маленького бумажного человечка, а потом разворачивала обратно, и это повторялось еще, и еще, и еще. Крик был шуршанием бумаги под сухими паучьими лапками. А потом… потом воронку бешено кружащейся тьмы разорвали. И сразу бумажное тело отяжелело, стало плотным и твердым. Кожу закололи тысячи иголок, он даже увидел их тусклый блеск во тьме. А потом… потом, целую вечность спустя, ко лбу и вискам прикоснулось что-то прохладное, нежное, и сразу стало удивительно спокойно. Ужас растаял, сменившись тихим радостным удивлением. Глаза снова стали видеть. Тьмы уже не было, вокруг разливался жемчужный сумрак, и в неярком отблеске непонятно откуда струящегося света к нему приближалось чье-то лицо, никогда не виденное вживую, но знакомое, такое милое и родное… Он счастливо улыбнулся в ответ на улыбку и всем своим существом потянулся навстречу, то ли взлетев, то ли провалившись в бездну света. Свет становился все сильнее, ярче, хлестал потоками, бурлил яростными волнами, взрывался ослепительными кометами и метеорами, но от него становилось так легко и освобожденно, как никогда в жизни, словно выжигалось изнутри все нехорошее, грязное, дурное, что скопилось. Наконец утихомирившийся свет словно раздробился на части – свернулся в клубок шаловливым огненным котенком, заплясал топотливыми солнечными зайчиками, потек холодной лунной рекой, вспыхнул острым звездным пламенем, пылавшим на морских волнах во тьме, которая теперь была совсем не страшна. Счастье обволакивало легким облачком, невесомо порхало по телу и щекотало кожу. Было покойно и мягко, и он сидел у камина, бездумно любовался танцем оранжево-желтого огня, угадывал в его извивах разные картинки и даже, если хорошо всмотреться, чьи-то лица. Где-то ворчливо шумело море, ветер приносил его чудесный соленый и водорослевый запах, ласковая рука пробегала по макушке и трепала волосы, на миг отрывая от этой дремотной задумчивости и напоминая о том, что он не одинок. Так он когда-то мечтал… Мечтал? О чем это он? Нет, это всегда было так, все было наяву. Разве было когда-то по-другому? Ему просто приснился плохой сон, когда он болел. Приснилось, что он был один, совершенно один в вечной холодной зиме, вокруг были только чужие люди, либо совершенно равнодушные, либо недоверчивые, хмурые, чего-то опасающиеся, которым он должен был постоянно что-то доказывать. Но, конечно же, это только сон, глупый сон, который закончился. И он понемногу выздоравливает, приходит в себя, и сон этот больше не вернется, потому что его прогнала ОНА. ЕЙ не нужны никакие доказательства, ЕЙ не нужно ничего, кроме него, Алекса. ОНА просто любит его, восхищается таким, какой он есть, и гордится. Что бы ни случилось, ОНА всегда будет рядом, ничего не требуя и не прося. Он, словно озябшая птица, греется этой любовью, этим восхищением и гордостью, этой ЕЕ непоколебимой уверенностью в нем. ОНА стала центром всего мира – заботливые руки, правда, холодные, мягкий взгляд, улыбка, полная нежности, голос, тихо выпевающий его имя: «Алекс, Алекс, Алекс, мой Алекс, мой маленький Алекс» Он готов сидеть так вечность, лишь бы чувствовать ЕЕ прикосновение, не боясь оглянуться и утонуть в пустоте. Этого страха не было, он был сном, нереальностью, и никогда его не будет. Никогда. Он не один. Он с НЕЙ.
***
Юбер кинул взгляд на сервированный на террасе стол и в сердцах грязно выругался сквозь зубы. Стоило отлучиться по делам и пожалуйста – Синиз, уже забыв о его приказе («Сегодня не принимать никого. Ни-ко-го, ясно?»), разливает чай и безмятежно щебечет с Франческой Джагсон. Дементоры вас всех раздери, что делать с этой на редкость пустоголовой женщиной, которую он имеет ни с чем не сравнимое «счастье» называть своей женой?! Кипя от еле сдерживаемой ярости, он вышел на террасу. - Сhérie, можно тебя? Прошу прощения, леди, позвольте украсть мою дражайшую супругу на пару минут. Леди – худая, как трость, выглядящая гораздо старше своих лет Памела Боул, жеманная, известная своим склочным нравом Алвилда Монтегю и старуха Дервент-Уоррингтон, которая уже лет сорок была всеобщей «тетушкой Фанни» и лет десять как выжила из ума – не возражали. Франческа расплылась в слащавой улыбке (Юбер почти явственно услышал дребезжащий звон десятка чар Очарования) и затрещала: - О, разумеется-разумеется, ничего страшного. Мы подождем, здесь у вас так мило и уютно! Я всегда говорю Синиз, что у нее самый изящный вкус из всех моих знакомых, она так все чудесно обустроила, дом просто не узнать. Между нами говоря, когда всем заправляла Нарцисса, мне здесь никогда не нравилось. Правда, я была в доме всего один раз, дайте припомнить, когда же? Ах да, мы с Пэнси, Миллисентой и Дафной, помните Дафну Грин-Грасс? Она еще вышла замуж за красавчика Адриана Пьюси, и они уехали на континент. Мы совершенно потеряли с ней связь. Говорили, он связался с малолетней француженкой, как там бишь ее? Одили или Одетт, такое типично французское имя. Адриан, конечно, просто негодяй! Он бросил Дафну и потратил все свое состояние, исполняя капризы этой проходимки, походя вскружившей ему голову! А потом там была какая-то темная история, его нашли в канаве с пробитой головой. Вот же достойная смерть для чистокровного волшебника! А Дафна, бедняжка, осталась совершенно разорена, вернулась в Англию и живет едва ли не впроголодь. Она даже вынуждена была наняться в магазин Баркера и торгует теперь подержанными метлами! Вот ужас-то! Ее свекор, старый Аматус, наверняка, в гробу переворачивается от подобного поступка со стороны собственной невестки. Так, о чем это я говорила? Да, мы возвращались после Косого Переулка, ужасно устали, просто ужасно, это так утомительно – ходить по магазинам накануне дня Святого Валентина! Встретили Драко, и он помог нести наши свертки и любезно пригласил выпить чаю, это было так мило с его стороны. Мерлин, столько лет прошло! Но я точно помню, тогда все ждали, что Пэнси и Драко со дня на день объявят о помолвке. Да-да, Памела, дорогая, ни для кого не секрет, что Пэнси в свое время из кожи вон лезла, чтобы стать миссис Драко Малфой. Впрочем, я ее не осуждаю, ни в коем случае. Поэтому-то мы и не удивились, когда Драко пригласил нас на чашку чая в своем лондонском доме, это было так естественно, ведь с нами была Пэнси. Да, тогда я была в доме и могу теперь сравнивать. Нарцисса, разумеется, была безупречной хозяйкой, но, Моргана милосердная, дом был такой… такой…, - Франческа, к безумному облегчению Юбера, замялась в замешательстве, вероятно, припомнив, что Нарцисса Малфой все-таки приходилась ему двоюродной теткой, и только благодаря этому родству он унаследовал этот дом. Он воспользовался моментом, ухватив терпеливо улыбающуюся Синиз за локоть и почти втащив за собой в холл. Едва за ними захлопнулась дверь, он, уже не сдерживаясь, зашипел: - Что все это значит? Я же ясно сказал – никого не принимать! Тем более эту засидевшуюся в старых девах сороку, которая на своем общипанном хвосте разнесет невесть что по всей округе! Улыбка сползла с лица жены, и она беспомощно заморгала, что вывело его из себя еще больше. - Но, дорогой, как же я могла не впустить их? Камин был Заперт, они трансгрессировали. И ты не объяснял причин, по которым я могла отказать им в приеме. Юбер сдержал себя только усилием воли, внутри все клокотало от бессильной злости, смешанной со страхом возможного разоблачения. Франческе только попадись крохотный намек, она мигом раздует из него полноценную историю с прологом, ключевыми моментами, кульминацией, развязкой и эпилогом, за день побывает у всех своих многочисленных светских знакомых, приятельниц и родственников, и услужливо поделится умозаключениями с каждым, кто будет иметь терпение ее выслушать. - Причины? Тебе еще нужны причины? То, что у нас в доме находится щенок моего безвременного погибшего кузена, тогда как его официальными опекунами являются проклятый Поттер и эти дерьмовые маглы, родственники по грязнокровной мамаше – это не причина? То, что я фактически похитил его от них за спиной Поттера, не соизволив испросить его разрешения на родственный визит – не причина, дементор подери?! Я тысячу раз говорил об этом, почему в твоей пустой голове ничего не задерживается дольше, чем на полчаса? Merdè! Синиз тупо хлопала глазами, наполнившимися слезами, и весь ее вид просто молил о снисхождении: «Я не виновата! Что мне сделать, чтобы ты не кричал и не обвинял меня?». Юбер глубоко вдохнул и выдохнул, постаравшись успокоиться, потому что иного выхода не было. Что взять с этой дуры? Остается, как обычно, надеяться только на себя. Хорошо, что он вернулся со встречи с адвокатами раньше, чем рассчитывал. - Надеюсь, ты хоть не упоминала о нем? - Нет-нет, - глотая слезы, прошептала Синиз, - даже и не думала, поверь мне! И Сатин предупредила, она сейчас в саду с мальчиками, Уиллом и Эдвардом. А он… я боялась, что он все испортит, но, Юбер, он с утра даже не позавтракал. Домовики говорят, что он заперся в комнате, не пускает их… - Не твоего ума дело. Пусть делает, что хочет, – грубо оборвал ее Юбер и прошелся по холлу, чувствуя почти неконтролируемую потребность сорвать на ком-нибудь свою злость физически. Например, на двух домовиках, пока они не заразились духом непокорности от третьего, вернее, третьей, утром заявившей, что слушаться она будет только своего хозяина и никому другому теперь не обязана подчиняться. При одном воспоминании об этом сводило скулы. - Приведи себя в порядок, - наконец брезгливо бросил он в заплаканное и уже немного опухшее лицо жены, - выйди и веди себя как обычно. Ни единого слова, даже полслова о щенке! Если ненароком все же зайдет речь, то ты о нем только слышала, никогда не видела и вообще сомневаешься в том, что этот мальчишка – на самом деле сын Драко Малфоя. И я полностью разделяю твое мнение, поскольку прекрасно знаю, что никакого ребенка у Драко и его грязнокровки не было, слава великому Салазару. Ты меня поняла? Синиз мелко и часто закивала, как-то по-старушечьи, не осмеливаясь даже поднять затравленный взгляд. Его гнева она боялась больше всего на свете, терялась, делала все, чтобы угодить, но от ее всегда неловких и неуместных попыток примирения он обычно свирепел еще больше и проклинал себя за собственный выбор пятнадцатилетней давности. Конечно, ее банковский счет придал ей поистине неотразимую прелесть и очарование, но как он мог столь легкомысленно полагать, что можно провести всю жизнь рядом с этой глупой слезливой куклой, разодетой в кричащие мантии, и не сойти с ума? Он сломил ее волю, взял в кулак чувства, знал до мельчайших подробностей все нехитрые уловки, мог просчитать ее действия задолго до того, как она их предпринимала. Он полностью контролировал ее, и она даже не пыталась сопротивляться. Она была скучна, пуста и давно не вызывала в нем ничего, кроме раздражения, сдерживаемого, все чаще выплескивающегося наружу. Раздражение, как огонь ветром, разжигалось мыслью, что он повторял судьбу презираемого им деда, женившегося на богатой англичанке только, чтобы спастись от долговой ямы. Юбера также заставили выбрать мешок галлеонов, он вынужден был сделать этот выбор, чтобы элементарно не сдохнуть с голода, поскольку проклятая бабка Азалинда перекрыла семейные счета, обнаружив, что со дня его магического совершеннолетия они опустошаются с астрономической скоростью. Старая карга до самой смерти цепко держала в своих руках все финансовые дела и не доверяла ему ни на йоту. Зато с восхищением и непередаваемой гордостью рассказывала об успехах Драко: «Я всегда знала, что сын и внук моего брата унаследуют не только его деньги, но и деловую хватку. Драко демонстрирует блестящие способности в ведении семейного бизнеса. Под его управлением эти прохиндеи гоблины выдают даже больше серебра, чем при Эйбе. Настоящий Малфой! Какая жалость, что мой собственный внук годен только на то, чтобы по мере своей убогой фантазии измываться над домовиками, за ночь проигрывать за карточным столом свое годовое содержание, кутить в ресторанах и снимать самых дорогих парижских шлюх, причем не гнушаясь даже маглами. О, ты пытаешься покраснеть от смущения? Полно, милый мой, полно, не трудись, ты уже давно забыл, как это делается». Юбер удовлетворенно кивнул, наблюдая за подрагивающей спиной жены, вышедшей к гостьям. Старуха пускала слюни, Памела безучастно рассматривала цветущие розовые кусты, рот Франчески не закрывался ни на минуту, а Алвилда жеманно улыбалась, вставляя реплики, похоже, довольно неприятные для Франчески. Обычная светская беседа безукоризненно воспитанных леди, чистокровных волшебниц. То же удовлетворение, только во сто крат большее, которое можно было назвать подлинным триумфом, он испытывал, когда через несколько минут, заложив руки за спину, стоял над кроватью, на которой лежал сын его кузена. Надо признаться, зрелище производило устрашающее впечатление. Слепые, белесые, словно затянутые бельмами, глаза, мучнисто-белая, ледяная на ощупь кожа, затвердевшие камнем мускулы, совершенно неестественная для живого человека поза – запрокинутая назад голова с торчащим подбородком, раскинутые руки, изогнутое дугой тело так, что можно без труда пересчитать ребра в грудной клетке. Так выглядели и умирали, оцепенелые, беспомощные в собственном теле, те несчастные, которым довелось взглянуть в глаза василиску. Но нынче василисков осталось слишком мало, охота на них ведется варварская и беспощадная, алчно подстегиваемая запредельными ценами на клыки и шкуру на черном рынке. Теперь громадные пресмыкающиеся благоразумно предпочитают обитать в труднодоступных для волшебников местах. Однако чары «паучьей феи» ничуть не хуже и не слабее василискового взгляда. Когда-то Юбер выиграл ее и ее кольцо в карты у прыщавого отпрыска одной из чистокровных французских семей. Юнец был чересчур самоуверен, хвастлив и глуп, чтобы сообразить, какое сокровище упустил. Но Юбер со скрытым ликующим восторгом все понял сразу. «Паучья фея», в отличие от своего прежнего хозяина, чей отец поймал ее обманом, согласилась подчиняться Юберу сразу. Наверное, мерзким своим нутром почуяла, что новый хозяин не будет держать ее на голодном пайке. И он не разочаровал ее ожиданий, врагов у него всегда хватало. Раздувшийся, в несколько раз увеличившийся в размерах черный паук сидел на спинке кровати, прямо над головой мальчишки. Впрочем, нет, не мальчишки и даже не подростка. Подростком он был около девяти часов утра, когда Юбер заходил к нему перед уходом. Чары плелись и действовали так, как и должны действовать, подкрепленные действием ужаксов, «морфеевых жемчужин». Щенок спал и видел сны-грезы, до отвращения прекрасные, идеально добрые и светлые, дающие покой и чувство абсолютной безопасности, не выпускающие из своей призрачной паутины. Он был абсолютно счастлив и сам не захотел бы разорвать опасные сонные силки. А тем временем «паучья фея» жадно насыщалась, пила его волшебную силу и высасывала из него жизнь, словно собака, грызущая мозговую кость. Юбер склонил голову набок и довольно улыбнулся. Да, чары действовали как надо, и сейчас этому паршивцу на вид было не меньше двадцати пяти. И перед ним лежала точная, почти неотличимая копия Драко, каким помнил его Юбер. Те же правильные, но острые черты лица, разлет бровей, изогнутые в вечной насмешке уголки губ, привычное заносчивое выражение. Только волосы, прядями прилипшие ко лбу, почти черные на фоне мертвенно-белой кожи, казались неправильными, как будто кузен зачем-то напялил нелепый парик. Ростом мальчишка, пожалуй, тоже был с Драко, хотя трудно судить по лежащему. Разворот плеч и телосложение, немного угловатое, но гибкое и сильное – все повторялось, было знакомо и вызывало что-то, похожее на зависть и досаду. Проклятый кузен оставил наследника и сам продолжал жить в своем сыне, в то время как у Юбера была всего-навсего дочь, да и все его внебрачные дети были девочками, насколько он знал. Странно, но в двенадцатилетнем мальчишке сходство с отцом, подмеченное с первой встречи и с первого взгляда, теперь казалось более мягким, не столь режущим глаза, слегка, но все же разбавленным дурной магловской кровью. Хотя тот же характер лязгал холодной острой сталью, еще неосознанной, прячущейся глубоко внутри. А у молодого мужчины, пусть и похожего скорее на мертвеца, чем на живого, это сходство, окончательно оформившись и утратив детскую мягкость и подвижность, приобрело пугающий, в чем-то почти мистический, потусторонний оттенок. Перед ним был Малфой, очередной Малфой, «настоящий и истинный» Малфой, сквозь застывшие, точно вылепленные из свежевыпавшего снега черты которого саркастично усмехался властный и скаредный Абраксас, окатывал равнодушным холодом безжалостный Пожиратель Смерти, правая рука Великого Темного Лорда Люциус, высокомерно щурился и кривил губы Драко. По спине даже пробежал неприятный холодок. Проклятье, неужели кровь Малфоев действительно настолько сильна, что сын его кузена от матери-грязнокровки унаследовал только цвет волос? Почему-то вдруг показалось, что перед ним на самом деле Драко, а не его малолетний беспомощный отпрыск. И сейчас кузен встанет и, в своей обычной манере растягивая слова, с презрением ухмыльнется: «Что, Юбер, не хватает духу? Ты годен только на то, чтобы приструнить зарвавшегося домовика. На большее не достанет ни сил, ни характера. Слабый и трусливый слюнтяй, недостойный носить нашу фамилию». Кровь бросилась в голову и запульсировала в висках от знакомого, но позабытого было чувства унижения. - Они сдохли, и ты сдохнешь! – процедил Юбер, но собственный голос показался дрожащим и неуверенным. Он медленно прошелся по комнате, избегая взглядов в сторону кровати с высоко подобранным балдахином. На ум приходили только грязные ругательства, уверенность в своей правоте, в своих силах ломалась и крошилась тающими под солнцем кусками льда. - Гри’из! – остановившись у окна и раздраженно похлопывая волшебной палочкой по ладони, позвал он. Едва слышный звон, раздавшийся за спиной, и сквозняк, пролетевший понизу и пошевеливший легкие занавеси, свидетельствовали о том, что «паучья фея» услышала своего хозяина. Когда Юбер обернулся, она уже приняла человеческое обличье. Вместо сгорбленной старухи с уродливым, сморщенным, как печеное яблоко, лицом и грязными седыми патлами, перед ним стояла статная женщина, кутавшаяся в сотканную из паутинно-серого шелка мантию. Ее длинные волосы были черны, как полночь, всего лишь редкими нитями серебрилась седина. Она была красива яркой, будоражащей, манящей, но в то же время и какой-то отталкивающей красотой. От нее невозможно было оторвать взгляд и одновременно внутри что-то отчаянно противилось яркости алых губ, бездонности глаз, белизне и изысканности рук. Такое разительное преображение «паучьей феи» еще раз доказывало, что чары действуют правильно. Юбер прекрасно знал, что через несколько часов ее красота станет еще совершеннее, почернеют серебристые нити, исчезнут морщинки в уголках глаз и на высоком бледном лбу, посвежеют губы, кожа станет нежнее розового лепестка, заалеет румянцем. Зрелая женщина превратится в юную прелестную девушку, только вступившую в пору расцвета. Чужая выпитая жизнь и украденная волшебная сила подарят «паучьей фее» несколько месяцев собственной жизни. Женщина сделала несколько шагов, вытянула вперед, любуясь, руки, оглядела себя в высоком зеркале, задвинутом в угол, и восхищенно упала ниц перед Юбером, расплескав по паркету шелковистый поток волос: - Мой господин! Гри’из давно так не пировала! Благодарю, благодарю, мой господин! Юбер брезгливо отбросил носком туфли одну прядь. - Довольна? Как он тебе на вкус? Получше, чем сквалыга Кресвелл из Торнбриджа, отказавшийся ссудить пару тысяч галлеонов и потребовавший незамедлительной уплаты всех моих предыдущих займов? Женщина подняла красивое лицо, выпрямилась и медленно улыбнулась, показав острые клыки. - Не идет ни в какое сравнение, мой господин. То была грубая и мало аппетитная пища, годная лишь на то, чтобы утолить голод. А это изысканное лакомство, им следует наслаждаться как можно дольше, перекатывая на языке мельчайшие оттенки вкуса. Мой господин не возражает, если я чуть растяну трапезу? - Ты и так слишком медлишь, - недовольно сказал Юбер, - насколько я помню, после двенадцатичасовой трапезы твои предыдущие обеды выглядели куда хуже. - Но, господин они ведь были стары! Они утратили так много чувств, разучились искренне веселиться и горевать, они были пропитаны фальшью, как горьким ядом, были жестки и сухи, как подошва истоптанного башмака. А этот, - «паучья фея» облизнула кроваво-алые губы тонким черным языком, - о, этот так восхитительно юн, полон сил, сладок, чист и невинен! Я упиваюсь каждым мигом его непрожитой жизни, каждым глотком неродившейся любви, каждой каплей спящей нежности. Мой господин, ты и не представляешь, как глубоки и велики его печали и радости! - Ну, довольно, довольно, - поморщился Юбер, - пируй, не буду тебе мешать. Он прошел мимо кровати и уже вышел было из комнаты, как отчаянно верещащее существо едва не сбило с ног. Существо, в котором он признал непокорную со вчерашнего дня домовиху Минни, бросилось к кровати и тоненько всхлипнуло. - Хозяин, хозяин! Ее хозяин, конечно же, не соизволил откликнуться на зов, поскольку пребывал почти на грани мира живых. Юбер с проклюнувшимися невесть от чего любопытством остановился на пороге, наблюдая за домовихой, тогда как «паучья фея» с отсутствующим выражением и полузакрытыми глазами покачивалась из стороны в сторону посреди комнаты, наверняка, продолжала свой «обед». - Хозяин, хозяин? Очнитесь, Минни просит очнуться! – надрывалась домовиха, осмелившаяся даже взобраться на кровать и легонько потрясти лежавшего за плечи. Юбер осклабился в усмешке. Сейчас со щенком можно творить что угодно, хоть резать на куски, он не почувствует ни прикосновений, ни боли. - Что ты с ним сделал? – завопила домовиха, - почему он такой? Он не должен быть такой! Злое, злое колдовство! Что ты с ним сделал?! Ты принес его ночью, что ты сделал?!! Она спрыгнула с кровати, сжала кулаки и наступала на него с очевидным намерением применить свою домовичью магию. Юбер скрипнул зубами от злости. Давно ли эта тварь немела и тряслась от страха в его присутствии?! Стоило этому ублюдку появиться в доме, заведенный порядок был нарушен. «У Малфоев всегда была сильная кровь. К прискорбию, в тебе ее почти нет», - снова всплыли в голове слова его проклятой бабки. - Пошла вон, иначе прибью на месте! - почти не разжимая губ, прошипел он. Но домовиха словно забыла, что свои угрозы он всегда приводил в исполнение. - Что ты сделал с хозяином Минни? Ты колдовал зло! Зло! Она вылетела за дверь с такой силой, что с отчетливым хрустом ударилась об стену напротив и сползла по ней кучей грязного тряпья. Юбер тщательно вытер руку платком, пожалев, что прикоснулся к вонючей твари, снова запер дверь снаружи заклятьем и изо всей силы пнул скорчившийся у стены комок, с удовольствием услышав глухой стон. Взмахом палочки он отшвырнул ее к лестнице, по которой она с грохотом скатилась вниз и затихла. Появившаяся домовиха Герти с ужасом подняла глаза на спустившегося хозяина и повалилась на колени, дрожа всем телом. - Убрать, - коротко приказал Юбер, - если сдохла – закопать. Он прошел в гостиную, окна которой выходили на террасу, и, скрытый приспущенной портьерой, прислушался к разговору волшебниц, пивших чай за круглым столом. Заклятье магической прохлады накрывало дом вместе с террасой, поэтому им было вполне комфортно, хотя Синиз и наколдовала два больших опахала, мерно поднимающихся и опускающихся над головами. Тон задавала, конечно же, Франческа, трещавшая без умолку и перескакивавшая с темы на тему без остановки. Юбер наложил заклятье Длинных ушей, чтобы послушать, о чем болтают женщины, и досадливо поморщился – высокий пронзительный голос Франчески теперь просто вгрызался в уши. - Мерлин мой, нынче в моду все больше входят эти ужасные магловские джинсы! Куда ни глянь, все ходят в них. Но я лично нипочем не надену это непотребство! Тетя Фанни, вы могли себе представить, что когда-нибудь волшебницы из благородных семей будут расхаживать по Косой аллее в безобразных, просто бесстыдных джинсах, которые так обтягивают ноги, что мужчины не могут отвести глаз? Уму непостижимо, куда смотрят родители этих девиц? Я бы на их месте… - Фрэн, милая, - негромко, но твердо прервала ее Памела Боул, - ты же знаешь, мода меняется каждый сезон. Сегодня в фаворе эти джинсы и салатовый цвет, а завтра все будут носить длинные платья и рукава с буфами. К тому же молодость всегда склонна к безумствам. - О, конечно, ты права, дорогая. Что уж тут говорить, как вспомню, какие мантии сама носила в семнадцать лет, так становятся куда понятней вкусы нынешней молодежи. Кстати говоря, у Фортескью, в одной компании с этими девицами в джинсах уж не наша Эдвина ли так тесно прижималась к юнцу явно магловского происхождения? – с оттенком затаенного злорадства сладко поинтересовалась Франческа. Алвилда радостно подхватила: - Да-да, то-то мне показалось, что я слышала ее голос. В лицо-то мне не удалось рассмотреть, слишком много их там было, так и мельтешили, но вот голос я узнала. У меня отличный слух, и я готова поклясться, что там точно была Эдвина. Разве она сейчас не на уроке этикета, как ты говорила, Пэм? Тебе следует получше приглядывать за дочерью и уделять больше времени ее воспитанию. Тесное общение с маглорожденными до добра не доведет. В воцарившейся тишине было слышно только, как прошумел ветер в листве, и звякнула упавшая серебряная ложка. А потом раздался глухой и усталый голос Памелы: - Увы, это действительно была моя дочь. К сожалению, отвадить ее от этих маглорожденных друзей у меня не получается. Она совсем отбилась от рук, стыдится меня и Уилла, терпеть не может собственную фамилию и приходит в неистовство при одном упоминании об отце. Она ненавидит свою семью, поскольку до конца жизни вынуждена будет доказывать всем и каждому, что все то, за что ее отца заточили в Азкабан, ей противно и мерзко. Она не умеет танцевать, не разбирается в геральдике и этикете, не выносит и намека на принадлежность к чистокровному роду. Окончив Хогвартс, она намерена много путешествовать, овладеть какой-нибудь магловской профессией и выйти замуж за магла. - О! – в унисон выдохнули Франческа и Алвилда, а Синиз меланхолично произнесла: - Мои сочувствия, Памела. Это ужасно. Но думаю, когда пройдет этот бунтарский подростковый период, Эдвина все же образумится. - Да, остается только верить и ждать. По-старчески дребезжащий голос тетушки Фанни прервал Памелу: - Как же, как же, молодые люди совершенно несносны в своем упрямстве. Намедни я никак не могла найти юного Винсента, запропастился невесть куда. Вот негодник эдакий, твердит одно и то же: «Не женюсь, мол, ни за что, даже не уговаривайте». Девятнадцать лет уже молодому человеку, а он жениться не хочет, куда это годится? Вот в мои времена, помню, уже в пятнадцать были помолвлены, а то и свадьбы устраивали. Крэббы – славный род, любая девушка из хорошей чистокровной семьи почтет за честь стать миссис Винсент Крэбб, а он заладил чепуху. Юбер тихо хмыкнул. Старуха окончательно, бесповоротно и маразматично спятила. Вспомнила события и людей Мерлин знает какой давности. Винсента Крэбба уже давно нет в живых, и историю с его женитьбой помнят лишь немногие. А для нее это все еще животрепещуще. На террасе снова наступило молчание. - А где Пэнси? – наконец спросила Синиз, - я давно ее не видела, в последний раз мы встречались на ужине у Розье почти две недели назад. Элфрид был так любезен, позволив нам вернуться домой вместе с ними в их экипаже. - Пэнси в Министерстве, - Памела замялась, но все же продолжила, - она хотела попасть на аудиенцию к Гарри Поттеру. При этом имени Юбер непроизвольно вздрогнул и придвинулся поближе к окну, ловя каждое слово. - Зачем? – неподдельно изумилась Франческа, - Мерлин, что случилось?! - Она хочет попытаться… попытаться добиться освобождения нашей матери. Похоже, в кои-то веки Франческа Джагсон впала в ступор и лишилась дара речи. Алвилде же удалось выдавить какой-то невнятный звук, нечто среднее между лягушачьим кваканьем и скрипом двери на проржавевших петлях. - Это возможно? Есть какие-то предпосылки? – даже в мелодично-ровном, безэмоциональном голосе жены Юбер уловил нотки удивления. - Не знаю. Пэнси надеется. - Пэнси Паркинсон – сильная девочка, - вдруг прошамкала старуха, - мне всегда нравилась Пэнси. Какая жалость, что она выходит за этого скользкого проныру! Мисс Паркинсон достойна лучшего, чем какой-то там мистер Элфрид Делэйни. Помяните мое слово, она будет несчастна в браке. Я бы уж подобрала ей подходящего мужа, да только ее отец счел, будто он умнее всех на свете. Всегда терпеть не могла Персея, удивительно самоуверенный тип. - Но, Пэм, дорогая, это невозможно, совершенно невозможно! Неужто твоя сестра сошла с ума?! Во имя милосердной Морганы, зачем же привлекать лишний раз внимание и напоминать о том, что ваша мать в Азкабане? Пэнси совершенно не думает ни о семье, ни о нас, ее друзьях! Что скажет Элфрид, когда узнает? Этот омерзительный Поттер, услышав ее просьбу, может вообразить Мерлин знает что, и снова авроры будут врываться в наши дома с бесконечными обысками! – истерично запричитала Франческа, чересчур быстро пришедшая в себя, и Юбер ощутил непреодолимое желание заткнуть ей рот заклятьем Онемения. Памелу, пожалевшую о своей откровенности, очевидно, посетило то же желание, потому что она ответила неподобающе грубо: - Не всем повезло так, как тебе, Фрэнни. Джагсоны почти не запятнали себя перед новой властью. Твой отец и братья когда-то пресмыкались и угодничали перед Ним по мере своих сил, однако не получили Темную Метку, потому что Он видел вас насквозь. Теперь же вы все заискиваете перед Министерством и утверждаете на всех углах, что были всецело на стороне Поттера. Картину портит только троюродный дядюшка Вейланд, но он весьма подходяще погиб в Малфой-Менор, и о столь дальнем родственнике можно и забыть, не правда ли? Что вы и сделали. Можно ли ожидать иного от семьи торговцев подержанными котлами и ростовщиков, выгодно купивших фамильный герб вместе с легендой об аристократическом происхождении? Мы же – я, Пэнси, все те, в ком течет истинно чистая кровь, в отличие от вас и вам подобных, помним о своих близких, томящихся в Азкабане, и не отрекаемся от них. Ошарашенная столь неприязненным отпором, похожим скорее на открытый вызов, Франческа второй раз за день утратила дар речи, и Юбер был готов даже зааплодировать Памеле Боул, никогда не выходившей за рамки светской чопорной любезности, безупречно-бесцветной, занятой лишь своими детьми. Старуха Дервент-Уоррингтон, на слова которой до этого никто не обращал внимания, снова забормотала, но на этот раз почти осмысленно и удивительно к месту: - Благородных семей, чистокровных, родовитых, славных своими традициями, осталось так мало! Где сейчас те, кто гордился своим происхождением, кто соблюдал законы чистой крови, кто по праву мог именоваться высокородным магом? Все они в Азкабане, да-да, как ни прискорбно, и дементоры пьют теперь их души. А их место заняли худородные выскочки, бесчестные проходимцы, жулики и мошенники, лживые похитители имен и фамилий! - О, дорогая, Фрэн вовсе не хотела никого задеть или обидеть, ни в коем случае! Конечно же, мы все надеемся и уповаем на то, что миссис Паркинсон освободят! – поспешно закудахтала Алвилда, заглушая старуху, и Синиз поддержала ее, протянув с достойной восхищения безмятежностью: - Дамы, отведайте шербета. Наша домовиха готовит удивительный шербет. Стыдно признаться, я пристрастилась к нему почти как ребенок. На этом инцидент был исчерпан, беседа с некоторой натугой продолжилась, взяв уклон в сторону новых фасонов мантий, свежеразработанных заклятий улучшения внешности, детских болезней, капризов и успехов и прочей женской чепухи. Юбер почти успокоился. Синиз, хоть и дура, но на этот раз его поняла. За нее можно было не беспокоиться. В дочери же изначально он был уверен куда больше, чем в жене, и не сомневался в том, что она не скажет ничего лишнего своим друзьям, не проболтается даже случайно. В этом отношении она была гораздо умней и сообразительней матери. Кинув взгляд на часы, он направился в кабинет, чтобы еще раз просмотреть необходимые документы по правам на земельные владения Малфоев, которым вскоре предстояло стать земельными владениями Малфуа, и позволить себе отдаться не лишенным приятности размышлениям о модернизации трех рудников, без твердой хозяйской руки пришедших в полный упадок.***
- Смотри. Ха-ха-ха, смотри, как он кривляется. Вот умора, ха-ха-ха! Нет, Уилл, не вмешивайся, ты все испортишь! Да чтоб тебя великаны сожрали, tarantаllegra, а не tarantullegra! Боул, есть на свете второй такой же тупица, как ты?! Эдвард Делэйни в сердцах хлопнул ладонью по колену, увидев, как улепетывает что есть духу освобожденный от заклятья домовик. Его кузен Уильям Боул, неправильно произнесший заклинание и упустивший объект мучений, виновато опустил голову и зашаркал ногами. - Есть. Деррик, - Сатин зевнула. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы она видела солнечную бахрому вокруг фигуры Эдварда, который сидел с ногами на перилах, опоясывавших просторную беседку, увитую плетями ползучего винограда. Правда, с той стороны, где сидел Делэйни, виноград был безжалостно оборван, темно-зеленые листья и стебли с кудрявыми усиками беззащитно вяли на жарком солнце. Сама Сатин полулежала на качелях и лениво обмахивалась веером, время от времени отпивая из изящного хрустального бокала глоток ледяного лимонада. Бокал был зачарован таким образом, что лимонад охлаждался и наполнялся сам по себе, пока на дне оставалась хоть капля. - Тот еще дебильнее, - зло сплюнул Делэйни, - Великий Салазар, с кем я вынужден общаться?! - Ну ладно, Эд, не сердись, - заискивающе протянул Боул, опасливо посматривая на палочку в руке черноволосого мальчишки, который был почти на голову его ниже и в два раза тоньше, - сейчас Сатин снова позовет этого ушастика, и мы продолжим. Сатин, позовешь? - Вообще-то нам не разрешено колдовать на каникулах, - бросила Сатин. Эдвард и Уилл переглянулись и расхохотались. - Не разрешено? Нам? Сатин, ты что, перегрелась на солнце? - Профессор Флинт после экзаменов делал объявление. По-моему, вы тоже при этом были. - Ну так это для грязнокровок. Если в магловском доме колдуют, то это сразу становится известно. А на наших домах столько сильных чар и заклятий, что наше безобидное колдовство на их фоне абсолютно незаметно, - со снисходительной усмешкой пояснил Эдвард и кинул в рот Мятного червячка из жестяной банки. - Можно подумать, я об этом не знала! - Сатин досадливо сверкнула на него глазами, - только если сработает заклятье Надзора, сова из Министерства прилетит ко мне домой, а не к тебе! И виноватой в первую очередь окажусь я, а не вы! - Да ладно тебе, - примиряюще сказал Эдвард, - мне отец говорил, что не так-то это просто – наложить заклятье Надзора на дома волшебников. К тому же, не мы одни ведь колдуем во время каникул. Я собственными ушами слышал, как МакНейр и твой дражайший кузен договаривались встретиться во время каникул, чтобы что-то там погонять, а когтевранский умник Вуд на весь перрон объявлял о том, что летом будет разрабатывать заклятье Обратного превращения. Если все эти полукровки, маглолюбы и грязнокровные бастарды, не скрываясь и наплевав на Министерство, собирались размахивать волшебными палочками направо и налево, то почему нам нельзя? Сатин промолчала. Упоминание о кузене всколыхнуло что-то тошнотворно гадкое, холодным комком перекатившееся внутри. Папа сегодня утром был слишком доволен, расхаживал по дому, чуть ли не напевая, что совсем не было похоже на его вчерашнее настроение, а потом отправился на встречу со своими адвокатами. Непонятно и тревожно. А этого выскочки так с утра и не видно, даже на завтрак не вышел… Тем временем Боул опять заканючил: - Ну, так ты позовешь домовика? Ведь забавное заклятье, а, Сатин? Девочка хотела было назло проигнорировать его, в конце концов, издеваются-то они над ее домовиком, а она на это разрешения не давала. Но в голосе Уилла были жалобные нотки, и все его некрасивое лицо с крупными чертами выражало умоляющую просьбу. Немного помедлив, она нехотя хлопнула в ладоши. На дорожке в отдалении появился тот же домовик в одной лишь засаленной, покрытой разноцветными пятнами тряпке. Он не осмеливался приблизиться к молодым господам и топтался в нескольких ярдах от беседки. В его желтоватых, как у совы, глазах плескался страх. - Эй, поближе. И если снова сбежишь, скажу папе, - сказала девочка, наблюдая, как страх в глазах сморщенного уродца моментально сменился ужасом. Отца все домовики боялись панически, почти теряя дар речи в его присутствии. - Ну вот, Эд, теперь-то я не запутаюсь, - обрадовался Уилл, поднимая палочку, - taran…tallegra, верно? Эдвард удовлетворенно кивнул. Домовик затанцевал на вымощенной камнями дорожке, нелепо выкидывая вперед тощие узловатые колени и размахивая худыми руками. Уже через пять минут с него градом катил пот, он задышал тяжело и прерывисто. Через семь минут его движения стали еще более смешными и нелепыми. Эдвард фыркал от смеха, не переставая жевать Мятных червячков, Уилл довольно похохатывал. Они убыстряли темп, заставляли домовика совершать прыжки и обороты, какие-то совершенно немыслимые танцевальные па. А солнце пекло так, словно хотело прожечь землю насквозь. Ни ветерка, ни облачка. Домовик танцевал. Сатин сделала глоток лимонада, ощутив приятную прохладу хрусталя на губах. Язык защекотали пузырьки, освежая пересохшее горло и утоляя жажду, зачарованный бокал запотел в ладонях, охлаждая напиток. А домовик танцевал. Он кружился и приседал, быстро перебирал ногами, как в риле, и почти величаво кланялся, словно вымуштрованный самым строгим учителем танцев. Сатин не хотелось смотреть, но почему-то она не могла оторваться от сумасшедшего в своей дикости и одновременно грациозности танца. Эдварду уже надоело это развлечение, он скучающе поглядывал то на домовика, то на нее. Но Уиллу нравилось, что домовик послушен его воле, и он не опускал палочку. Сорванные плети винограда совсем увяли и теперь лежали под ногами Эдварда, похожие на веревки с грязным тряпьем. Небо выцвело от зноя и казалось почти белым. Вдалеке, на горизонте, сливаясь с ним, дрожало марево большого города с его смогом и испарениями миллионов потных, изнемогающих от жары маглов. Там был Сити. А здесь танцевал домовик. Под безжалостным солнцем, на нагретых камнях и умерших виноградных листьях, в древесной тишине, в знойном, густом, напоенном запахами послеполуденного сада воздухе, под взглядами трех юных волшебников танцевал домовик. Танцевал из последних сил, задыхаясь и обжигая легкие, чувствуя, как тяжелеет и становится чужим тело, как едкий пот заливает уже почти ничего не видящие глаза. Он шатался, но по-прежнему выкидывал ноги вперед и пытался двигать руками в такт колдовской музыке заклинания, грохочущей в его ушах вместе с кровью. Сатин показалось, что он сейчас рухнет без чувств, но он все танцевал. Домовик завертелся волчком под громкий хохот Уилла, у Сатин от этого зрелища даже закружилась голова. И вдруг на мгновение, в каком-то странном затмении почудилось, что это она танцует под равнодушным взглядом Эдварда, не отрывая полубезумного взгляда от кончика палочки в руках Уилла. И это в ее глазах мутнеет день, а камни обжигают измученные босые ступни раскаленными углями, и нельзя, невозможно сойти с них и погрузиться в сочную прохладную мягкость травы под тенью деревьев. «Ты когда-нибудь думала о том, что причиняешь кому-то боль? Словами или поступками, неважно. Ты представляла себя на его месте? Она ведь не привидение, не кукла, не какая-нибудь вещь. Она живая и тоже, как ты, дышит, думает, кого-то любит» Тонко и жалобно взвенел бокал, выскользнувший из руки и брызнувший острыми прозрачными каплями по дощатому полу беседки, захрустели под туфельками осколки, когда Сатин, подскочив к Уиллу, изо всех сил наотмашь ударила мальчика по руке. - Прекрати! – взвизгнула она, - перестань немедленно, слышишь?! Застигнутый врасплох Боул выронил палочку, которая с глухим стуком покатилась по камням дорожки. Домовик повалился навзничь, совсем обессиленный. Глаза у него закатились, ноги продолжали судорожно подергиваться, руки скребли дерн, и он был похож на огромного раздавленного жука. - Finite Incantatem! Сатин хлопнула в ладоши, и когда перед ней появилась домовиха в переднике, отрывисто приказала: - Отведи его в дом. Домовиха едва слышно охнула, осторожно приподняла домовика и, поддерживая, заковыляла с ним прочь. Тот безвольно волочился, лишь изредка перебирая ногами. - Ты чего, Сатин? – начал было Уилл, но она, поднявшись на цыпочки, влепила ему звонкую пощечину и бешено вскрикнула, совсем не заботясь о том, что могут услышать взрослые на террасе: - Заткнись! Ты урод! Тупой тролль! Ты мог убить его! Забавное заклятье?! Дурацкое, дурацкое, самое дурацкое на свете заклятье!!! Боул растерянно захлопал глазами. «Из-за домовика? Из-за какого-то паршивого домовика?!» - отчетливо читалось на его лице. Эдвард из-под упавшей на глаза черной челки наблюдал за ними с отчужденным любопытством, вертя в руках банку с Мятными червячками. - Но… - Закрой рот! И не смей больше в моем доме поднимать руку на моего домовика! Ясно? Тебе ясно, дебил?! Ничего ему не было ясно. Уильям Боул просто не мог взять в толк, почему взбеленилась эта девчонка. Тысячу раз, если не больше, они тренировали на домовиках выученные заклятья, и всегда было неважно – чьи это домовики. Это же просто до-мо-ви-ки, существа, предназначенные для того, чтобы прислуживать волшебникам и исполнять их желания. Если хозяин желает проверить, как действует заклятье Тыквенной головы, Окаменения или Безумного танца, значит, домовик обязан безропотно встать под его палочку. И Сатин, конечно же, это прекрасно знает, сама нередко забавлялась вместе с ними. Сатин часто дышала, глотая горячий, ставший каким-то жестким и колючим воздух. Дурак Боул и Эдвард тоже хорош! В голове клубился муторный туман из клочков чувств и мыслей, волосы прилипли к вискам от пота, противно подташнивало. Девочка еле справилась с собой и холодно бросила обидевшемуся Уиллу и по-прежнему молчащему Эдварду: - Я иду в дом. Здесь стало слишком жарко. Что-то бурчавший себе под нос Уилл подобрал свою волшебную палочку и тяжелыми шагами двинулся по дорожке. Сатин встряхнула волосами, как можно выше вскинула голову и, преодолевая внезапную дурноту, нарочито громко застучала каблучками туфелек вслед за Боулом. В глубине душе она надеялась на то, что Эдвард никак не прокомментирует ее вспышку. Но надежды не сбылись, Делэйни за ее спиной нарушил свое молчание, обманчиво спокойно сказав: - Знаешь, Сатин, это было, по меньшей мере, странно. - Что тут странного? – передернула плечами девочка, не замедляя шагов. Мальчик догнал ее, перехватил за запястье и, больно вывернув, принудил остановиться. Его черные глаза были прищурены, и он не обратил внимания на ее недовольный возглас. - Твое поведение вызывает у меня удивление, - Эдвард точно копировал интонации своего отца, мистера Элфрида Делэйни, и Сатин захотелось поежиться, – что за каприз взбрел тебе в голову? С чего это ты вдруг начала жалеть домовиков? - Я вовсе не пожалела его, еще чего! Просто этот Боул перешел все границы. Если бы домовик умер, папа был бы очень недоволен. Сатин старалась говорить равнодушно, но внутри все дрожало и обмирало, как будто Эдвард уличил ее во лжи или в каком-то ужасном поступке, узнав о котором, все отвернутся от нее. - Да неужели? Почему же раньше тебя это совсем не волновало? Когда от моего заклятья у домовихи Боулов вместо легких выросли жабры, и она кое-как успела доползти до ближайшей лужи, ты сочла это забавным. Когда ты смешала Веселящие чары и заклятье Быстрого бега, наши домовики полдня носились по саду и непрерывно хохотали, а потом едва не задохнулись от усталости. Ты тогда сказала, что это было ужасно уморительно, и ничуточки не заботилась о том, что они могли умереть. Так что же было сегодня? – он снова больно сжал ее запястье. Сатин резко выдернула руку и прошипела оскорбленным тоном: - Я тебя не понимаю, Эдвард Делэйни! Мои домовики – это мои домовики, и только я могу решать, что с ними делать! - Не могу не согласиться. Мальчик придвинулся к ней так близко, что Сатин чувствовала запах мяты и могла разглядеть каждый волосок в круто вздернутых бровях. Она выдержала его взгляд, но его вопрос заставил отвести глаза в смущении и замешательстве. - Сатин, ты знаешь о сговоре? Солнце давило на голову, зной сгустился вокруг них, упал на плечи тяжелой мантией, дурманящий запах любимых материных роз и смолистой древесной коры облепил густым плотным облаком. Уилл уже скрылся за подстриженными кустами живой изгороди, и мысль о том, что они с Эдвардом одни, никто их не видит и не слышит, почему-то заставила сердце подскочить к горлу. Щеки загорелись, а ладони стали влажными, и девочка украдкой вытерла их об платье. - Д-да, конечно, мама сказала мне об этом сразу же после разговора с твоими родителями. - И что ты думаешь? Если сказать правду, после того, как Сатин две недели назад узнала, что мать с отцом договорились с мистером и миссис Делэйни об их Эдвардом помолвке, в ней смешался коктейль самых разных чувств. Горький, тягучий, отвратительный вкус стыда. Она прекрасно понимала, что отец просто-напросто совершил выгодную сделку. Они были почти разорены, Делэйни богаты, даже очень богаты. И совершенно непонятно, почему они дали согласие на брак своего сына с нищей Малфуа. Пряный обжигающий привкус злости. Родители не оставили ей выбора, сами решили, как будет лучше, а ее просто известили об этом! И вообще, помолвки по сговору родителей, заключенные без согласия детей, да еще так рано – это было до безумия старомодно и глупо! О подобных обычаях в чистокровных семействах Сатин слышала только в пустой болтовне светских дам, в их скучных ностальгических воспоминаниях о том, «как было раньше». Она и вообразить не могла, что такое случится с ней. Сладкий, легкий холодок затаенного восторга. Для нее брак с Делэйни означал надежное обеспеченное будущее, богатое поместье, роскошные наряды, великолепные фамильные драгоценности, которые сейчас украшали миссис Делэйни, возможность не думать о завтрашнем дне – все то, что растерял отец, что приличествовало ей, как чистокровной знатной волшебнице, что казалось особо заманчивым и притягательным сейчас, когда нависла угроза, что этот новоявленный кузен Малфой отберет у ее семьи немногое оставшееся. Склизкое и кислое послевкусие страха. А вдруг Эдвард тоже сочтет неприемлемым этот сговор и взбунтуется? Если не сейчас, то потом, когда повзрослеет, когда ему понравится какая-нибудь девочка, не Сатин. Его родители, конечно, сразу разорвут помолвку, не будут настаивать на своем и перечить единственному сыну. И им не составит труда найти более выгодную партию. Ей хотелось разрыдаться, но следовало держать себя в руках и с милой послушной улыбкой кивнуть на вопрос матери: «Конечно, я рада, мамочка!». Эдвард выжидающе молчал, и она вздохнула, снова вытерев об платье за спиной вспотевшие ладони. Во рту пересохло, на языке ощущался противный вкус тошноты, она с удовольствием выпила бы глоток холодного лимонада. Но зачарованный бокал был разбит, а Эдвард ждал ответа, и взгляд его черных глаз становился все тяжелее и яростней. - Я рада, - повторила она свой ответ, проговорив про себя еще раз эти два коротких слова. «Я ра-да» Напряжение, повисшее между ними, ослабло, и она как-то отстраненно удивилась: неужели Эдварду небезразлично ее отношение к происходящему? - Хорошо. Папа считает, что нужно придерживаться старых традиций, если мы намерены сохранять чистоту крови, и я с ним согласен. Но, Сатин… Как странно, они с Эдвардом пока одного роста, но почему-то сейчас ей казалось, что он нависает над ней, закрывая солнце. - Мне очень не нравится, если я чего-то не понимаю, или когда от меня что-либо скрывают. А сегодня твое поведение было непонятным. И ты что-то недоговариваешь. Я думал, что знаю тебя как себя, но кажется, это не так. Мне это не понравилось. Она набрала в грудь воздуху, но Эдвард словно лишил ее речи своим темным взглядом. - Запомни, мне это не понравилось, - еще раз произнес он и придвинулся к ней еще ближе, она даже немного попятилась. Он коснулся ее локона, выбившегося из-за уха, погладил почти нежно и внезапно дернул, намотав на палец. Боль обожгла висок, она даже прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Эдвард, похоже, остался доволен ее покладистостью. Он отпустил прядку и кивнул. - Здорово, что мы так понимаем друг друга. Ладно, пошли, пока Уилл не слопал все пирожные, это для него раз плюнуть, ты же знаешь. Эдвард уже, наверное, давно сидел на прохладной террасе, а Сатин все еще медленно брела по выложенной камнями дорожке, под беспощадным солнцем и равнодушными деревьями, с кровью из прокушенной губы, засохшей на подбородке и стянувшей кожу, утихающей болью в виске. Глаза жгло. То ли от яркого солнца, то ли от пота, то ли от чего-то иного. «А вот он… он никогда так не сделает… он другой...» - крохотной бабочкой порхала одна единственная мысль, и Сатин скорее умерла бы, чем призналась себе, что этот бессвязный «он» - гадкий кузен, дрянной мальчишка, грязнокровный выскочка Александр Грейнджер Малфой.***
- Сэр, к вам посетительница, - секретарша почему-то шептала, аккуратно и опасливо прикрывая за собой дверь, чем немало удивила Гарри. Голос миссис Пикс, как правило, отличался высотой и колоратурой, а в кабинет она врывалась так, словно за ней гналось стадо разъяренных соплохвостов. - Ну и? Сейчас как раз время приема посетителей по личным вопросам, если не ошибаюсь. Четверг, три часа пополудни. Гарри с облегчением отодвинул от себя внушительных размеров, переплетенный в кожу талмуд с витиеватым и зубодробительным латинским названием – подшитый свод законов о Запретном волшебстве, датируемый восемнадцатым веком, который, по личной просьбе Министра, должен был проштудировать до завтрашнего утра, дабы выискать небольшое, но очень важное приложение к закону о применении Защитных чар в местах скопления маглов. - Да, но это.… Это… - волшебница прерывисто вздохнула, словно ей не хватило воздуха, и выпалила, - это миссис Делэйни! Гарри неверяще хмыкнул, секретарша яростно закивала. - Да, сэр! Точно! Уж ее-то я узнаю из тысячи! Это она! - Мы не можем не принять миссис Делэйни, нет никаких оснований для отказа в аудиенции. Проведи ее, Аврора. - Сэр, может быть… позвать кого-то из отдела? Вашего зама, например. Так, на всякий случай. Гарри бросил на миссис Пикс самый выразительный взгляд, на который был способен, и бедная секретарша быстро исчезла за дверью, залившись краской от осознания собственной оплошности. Невысокая и хрупкая черноволосая женщина в дорогой мантии судорожно сжимала в руках сумочку и озиралась по сторонам с таким видом, словно попала в ночлежку для бездомных, а не в огромный, заваленный самыми разнообразными и невообразимыми магическими артефактами, приборами, сигнулами, свитками, инкунабулами, колдо-фотографиями и еще чем-то непонятным для непосвященных кабинет Главного Аврора. Гарри и вошедшая вслед секретарша обменялись взглядами в выжидательной тишине. - Здравствуй… Я… мне… могу ли я поговорить с тобой? – выдавила наконец Пэнси. - Поговорить? – Гарри даже забыл ответить на приветствие и изо всех сил постарался не показать своего изумления. Нынешнего прославленного главу Аврората миссис Делэйни, также небезызвестная благодаря своим родственным связям, не выносила со времен учебы в Хогвартсе. И все же миссис Делэйни, в девичестве мисс Пэнси Паркинсон, здесь, в Аврорате? У него в кабинете? По собственной воле? Хочет поговорить? Помилуйте, должно быть случилось что-то из ряда вон выходящее! Например, восстал Волдеморт, гоблины пожертвовали огромную сумму на благотворительность, сборная России по квиддичу выиграла мировой чемпионат. Однако, насколько Гарри мог припомнить их давнее, скудное по части общения школьное прошлое, Пэнси не интересовалась квиддичем и тем более настолько, чтобы решить обсудить игру любимых команд именно с ним. О ее достаточно широкой благотворительной деятельности он слышал краем уха, но все же был далек от мысли, что она пришла с предложением вступить в их сплоченные ряды светских филантропов и меценатов. А если бы возвратился из адова пекла Темный Лорд, дочь Пожирателей Смерти просто учтиво пригласила бы его на чашку чая. - Это очень важно. Пожалуйста… «Она просит?! Пожалуйста?!!» Еще немного, и он взорвется от любопытства. - Ну…. садись. Чай, кофе? - Воды. - Миссис Пикс, пожалуйста, принесите минеральной воды. Секретарша негодующе передернула плечами, но все же принесла бутылку «Перье» и пару стаканов, а потом удалилась по молчаливому приказу шефа, даже подрагивающим пучком волос на затылке выражая решительный протест против подобных посетителей. Пэнси не взяла стакан и не села. Она прошлась туда и сюда, коснулась корешков книг на полках, дотронулась до одного из Проявителей врагов, наблюдая, как медленно мутнеет блестящая поверхность его экрана. Сумочка по-прежнему была крепко сжата в ее руках. Из приемной, благодаря неплотно закрытой двери, было слышно перешептывание, приглушенные ругательства с поминанием небезызвестного Мерлина вкупе с предметами его исподнего и неприятные звуки сигнализации от попыток применения магических средств прослушки, с которыми были не согласны наложенные им собственноручно заклятья звукоизоляции. Видимо, его недалекая секретарша решила, что шефу может грозить страшная опасность от женщины, благополучно прошедшей все кордоны министерской проверки посетителей (весьма и весьма тщательной, проверенной и испытанной едва ли не на драконах), и все-таки притащила его заместителя вместе с теми аврорами, которые имели несчастье попасться ей на глаза. Похвальная предосторожность, ничего не скажешь. Пэнси наконец обернулась, и Гарри с удивлением, ставшим почти привычным, увидел в ее глазах слезы, готовые вот-вот хлынуть. Женских слез он не выносил и всегда терялся в подобных случаях. К счастью, его жена почти никогда не плакала. Он был готов запаниковать, но Пэнси взяла себя в руки и, судорожно сглотнув, присела на краешек кресла для посетителей. Ее осанка была неестественно прямой. - Быть может, ты все-таки объяснишь причину своего визита? К вам приходили из Департамента магического правопорядка? - Нет. - Департамент по магическим правонарушениям? - Нет. - Вызвали в Визенгамот? - Нет! - Невыразимцы? - Упаси Мерлин, нет! Пэнси вскинула недоуменный взгляд. - Почему они должны были прийти к нам? У Элфрида нелады с законом? Гарри развел руками. - Я просто предполагаю, что могло случиться, если ты здесь и в таком состоянии. На мой взгляд, только джентльмены из этих контор могут всерьез и надолго лишить человека покоя. И из Аврората. Но за Аврорат отвечаю я. Итак? Пэнси все не решалась, мяла носовой платок, кусала губу, а Гарри терпеливо ждал. В глубине души он был обескуражен. Не более, чем год назад, эта женщина бросала ему в лицо презрительное: «Магловский прихвостень!» и величаво, как королева, удалялась по длинному коридору гавайского отеля, на что Джинни за его плечом взрывалась бурным возмущением. Разительная перемена. - Я… пришла… просить, - наконец выдавила из себя Пэнси, окончательно растерзав кружево на мелкие клочки. Гарри ждал. - Не мог бы… ты… вы… хотела попросить об услуге… об одолжении… может быть, не все так плохо… Гарри ждал и поражался собственной выдержке. Кто-то, помнится, заявлял, что запасы терпения некоего Поттера исчерпываются, если максимум через пару минут не изложить суть дела. Отнюдь! - Я пришла просить за мать, – Пэнси словно выталкивала из себя слова, - я навещаю ее в Азкабане… Она… она в ужасном состоянии. Она давно сошла с ума, постоянно заговаривается, даже не узнает меня. Она… наверное… скоро умрет, потому что там нельзя жить. Просто невозможно! Я еще поражаюсь, как долго она смогла… ведь отец умер уже шесть лет назад… Слезы все-таки хлынули. Гарри подал ей стакан воды, и она приняла его с благодарностью. - Что ты хочешь от меня? Женщина нерешительно прижала руку к груди. - Могу ли я… нельзя ли забрать ее оттуда? В глазах, обметанных синими кругами, на осунувшемся лице, потерявшем краски, во всех ее движениях была горячая и неистовая мольба. - Под мою полную ответственность! Она не выдержит больше. И приговор… слишком суров. Она ведь была Пожирательницей только номинально, не делала ничего… такого… в отличие от других. - Согласно решению заседания Верховного Суда Визенгамота номер четыре тысячи двести двадцать три дробь восемь от одиннадцатого июня две тысячи пятого года, «ВСЕ лица, у которых обнаружена так называемая Черная Метка, ВСЕ лица, причислявшие себя к Пожирателям Смерти и подчинявшиеся черному магу Томасу Нарволо Реддлу, известному под именами Лорд Волдеморт или Темный Лорд, ВСЕ лица, замеченные в умышленном и злокозненном причинении магического, физического, морального, материального или какого-либо иного ущерба магам и маглам, косвенно или напрямую виновные в причинении смерти магам и маглам, подвергаются заключению в Азкабан. Срок заключения – вечность. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит», - сухо процитировал Гарри, в душе чертыхаясь. И чему он так удивлялся? - Я знаю, но быть может, существует возможность, хоть самая ничтожная? Я писала прошения о помиловании, но совы приносят только казенные отписки с отказом. Она не опасна, она даже не помнит, кто она такая. Я найму лучших сиделок, сама буду присматривать за ней. Клянусь, вы сможете каждый день проверять ее! Пожалуйста, прошу… Гарри нервно побарабанил пальцами по столу. Формально она права. Луиза Паркинсон не была ни в чем замечена, ни в чем не замешана, людей не убивала, не пытала, не мучила. Но в ее доме нередко появлялся Волдеморт, а она сама имела несчастье носить на руке знак черного черепа. Высокие судьи Визенгамота одиннадцать лет назад были единодушны в своем приговоре, и открытый суд бурно его приветствовал. - Это не в моих полномочиях. Я всего лишь начальник Аврората, наше дело – ловить преступников, а не судить и наказывать. - Но у тебя связи… - Пэнси сгорбилась в кресле и уже совсем не напоминала надменную волшебницу, гордящуюся таким сомнительным достоинством, как чистая волшебная кровь в ее жилах, - все знают, что сам Министр Магии прислушивается к твоему мнению, и ты на короткой ноге с большинством начальников Департаментов. И твой тесть – один из чародеев Визенгамота. Может быть, ты сможешь… как-то через них… В конце концов, ты же – Гарри Поттер! Гарри уже начал раздражаться от очевидной бессмысленности разговора. - Да, меня зовут Гарри Поттер. И все знают, что я никогда не использую свое служебное положение и личные связи. И тем будет резонанснее, если я начну просить за Пожирательницу Смерти! Я, «тот самый Гарри Поттер»! Пэнси уткнула лицо в ладони, ее плечи содрогались. - Ты не отказался от сына Драко Малфоя, - вдруг глухо произнесла она, - он живет в твоем доме, дружит с твоей дочерью. Ходит множество слухов, от самых непристойных до смешного нелепых. Но… я знаю, я догадываюсь, почему ты принял Александра. И надеялась, что ты сможешь понять… В дверь постучали. Гарри не успел откликнуться, как она распахнулась, и вошла Мораг МакДугал с пухлой папкой в руках, зловеще шипевшей от обилия рдеющих огнем печатей. Аврора из-за ее спины торопливо объявила: «К вам заместитель начальника Департамента магического правопорядка, по срочному делу!», окатила Пэнси недобрым взглядом и сквозь зубы довольно внятно проскрежетала в ее сторону: «Сидят тут всякие, работать мешают!». В свою очередь за Авророй безрезультатно пытались спрятаться четыре аврора, с наполовину плутовскими, наполовину виноватыми выражениями торопливо сворачивавшие Удлинители ушей. Гарри знал, что эти детские игрушки, придуманные не в меру талантливыми братьями его жены, работают иногда куда эффективней заклятий и чар. Он незаметно погрозил кулаком своим ретивым подчиненным, чересчур пекущимся о безопасности шефа, поспешил поплотней прикрыть дверь и на всякий случай наложил еще одно заклятье «Муффлиато». - Гарри, я насчет пересмотра дела триста двадцать три по категории СБ, подкатегория М. Настаиваю на предумышленном преступлении, отягченном применением магических артефактов, и переквалификации его под твою юрисдикцию. Это может потянуть на нарушение пунктов два пять и четыре восемь закона об агрессивном волшебстве. Мораг не удостоила взглядом Пэнси, прошествовав мимо, как будто в кабинете никого не было. А та подняла голову и устало взглянула в суровое неулыбчивое лицо. - Мораг? Ты? Беловолосая женщина только дернула подбородком, словно отмахиваясь от назойливой мухи. - Я говорила с шефом и Тони, они считают также. Это дело не в компетенции наших Департаментов. Гарри развел руками. Ему было неловко. Наверняка, это опять же Аврора успела сбегать в соседний Департамент и растрезвонила, кто к ним пришел. Он ее уволит со следующего месяца к чертовой матери! Или, на худой конец, наложит заклятье Немоты, перед этим проведя обстоятельную беседу на предмет пунктуального следования должностным обязанностям. Пэнси сделала еще одну попытку. - Как поживаешь? Мы давно не виделись. - Давно, – Мораг резко обернулась, белоснежные волосы хлестнули ее по щеке, - очень давно! А ты как поживаешь, дорогая Пэнси? Что тебя привело к нам? Как твой супруг? Все продолжает настаивать на том, что его, бедняжку, заколдовали, оклеветали и он ни в чем не виноват? А как родители? Им уютно в Азкабане? Ведь там их старые знакомые – дементоры, а в соседних камерах сплошь избранный круг, те, с кем они привыкли поддерживать отношения, не так ли? Пэнси побледнела так, что лицо казалось бумажной маской, а глаза – черными дырами в ней. Гарри поморщился и решительно прервал Мораг, собиравшуюся еще что-то сказать: - Ладно, сейчас посмотрим. Пэнси, ничем не могу тебе помочь. Женщина прерывисто вздохнула и поднялась. - Наверное, не стоило даже и пытаться… В глубине души я знала, что ничего не получится. Только… - голос ее дрожал, как струна, - только я бы хотела спросить – почему такая несправедливость? Почему мы как изгои? Наши просьбы и прошения заведомо обречены на отказ, на нас косятся так, словно подозревают во всех смертных грехах. Дежурный маг на входе проверял мою палочку в два раза дольше, чем у других. В лифте, едва я вошла, все замолчали, и могу поклясться, я почти слышала их жалкие трусливые мысли. Один из твоих зеленых авроров готов был задержать и сопроводить меня в Азкабан, если бы я имела неосторожность просто держать волшебную палочку в руке. Наверное, это было бы квалифицировано как магическое нападение в стенах Министерства. Почему? Прошло столько лет, виновные получили свое наказание, а как быть тем, кто не замешан в том, что творил Темный Лорд? Тем, кто был лишен права выбора? Тем, кто вынужден был идти за Ним, спасая жизни своих близких? Пэнси резким движением закатала рукава мантии. - В Азкабане умер мой отец, и сошла с ума мать. В Азкабане мой зять, а сестра одна растит двоих детей. Но мои руки чисты, и у моего мужа тоже. И все равно для вас мы почти так же запятнаны прошлым, как и Темный Лорд. Когда… - Несправедливость? Не было выбора? – Мораг с яростно горящими глазами скользнула почти вплотную к Пэнси, - о чем ты говоришь? Если под словом «мы» ты имеешь в виду всю вашу чистокровную шваль, которая поспешила склонить шеи перед змеиноголовым ублюдком, то не может быть никакой речи о несправедливости. ВЫ это заслужили! Это ВЫ подобострастно называли его Лордом! Это ВЫ своим бездействием и покорностью, молчаливым согласием, одобрением исподтишка вложили ему в руки такую власть, о которой он и не мечтал! А ведь никто не отнимал у ВАС свободу! Моя мать осмелилась отказаться от предложения стать Пожирательницей Смерти, ее убили, но она осталась свободной! Гарри осторожно отвел от Пэнси дрожащую, готовую наброситься Мораг. Мораг была права и имела полное право так говорить, но ему почему-то было неудобно. Пэнси, шатаясь, отступила к двери. На пороге она выпрямилась и, крепко сжимая в руках сумочку, так что пальцы посинели, тихо обронила: - Темный Лорд не знал, что такое милосердие и прощение. Эти слова были для Него пустым звуком. Не повторяйте Его ошибок. К чувству неудобства прибавилась досада, даже неловкость. Гарри нахмурился и одернул себя. Черт подери, еще не хватало, чтобы он почувствовал себя виноватым и принялся извиняться перед Пэнси за несдержанность Мораг! - Что просила у тебя эта двуличная гадина? – с ожесточением процедила Мораг, - похлопотать за родственничков? Ах, Гарри, помоги, во имя нашей совместной учебы в Хогвартсе! Ах, замолви за них словечко, они ведь такие белые и пушистые! Честно говоря, Гарри иногда побаивался ее, особенно вот в таком состоянии. - Угадала. Она просила помилования матери. - Да? Я даже не удивляюсь. Ты посмотри, какие они сейчас смирные, тихие, покладистые. «Мы ничего не делали, это все он виноват! Ах, почему к нам так относятся?». Нет, Гарри, никому из них нельзя верить, и они не заслужили сочувствия. Она швырнула папку, которую все еще держала в руках, на стол, подняв облако пыли, чихнула и сердито поджала губы: - Твоя болтливая секретарша когда-нибудь делает здесь влажную уборку? Похоже, хозяйственные заклятья не по ее части. Гарри улыбнулся и сделал приглашающий жест. - В прошлом месяце, когда метеомаги намекали на очередное повышение зарплаты, у меня тут порезвилось несколько локальных бурь. Можно сказать, что уборка имела место быть. Садись. Что там с делом Кута? Давай позовем нашего умника Голдстейна и вместе посоображаем. - Тони с утра не было, подозреваю, что Сюзи наконец потащила его к колдомедикам. Чтоб меня Волдеморт побрал, но мы все работаем на износ, Гарри. Послать бы все, к дьяволу все, – Мораг потерла виски и утомленно опустилась в кресло, которое несколько минут покинула Пэнси, - голова чертовски разболелась. Этот дурак Кут имеет наглость утверждать, что знать не знает, почему мать его жены, миссис Турпин, пустила корни в гостиной собственного дома. Якобы у него есть алиби, он в это время в ее огороде, по ее же просьбе занимался прополкой бородавчатой брюквы и вразумлением обнаглевших садовых гномов. Возмущается обвинениям и строит из себя оскорбленную невинность. - Но это же не тянет под мою юрисдикцию, хотя задержание и производил Аврорат, - удивился Гарри, - все знают, что Кут терпеть не может свою тещу, и это обоюдно. Они регулярно попадают в Мунго после особенно бурных выяснений отношений. Это можно квалифицировать как обычное семейно-бытовое… - Я знаю, - перебила его Мораг, прикрывая глаза и откидываясь на спинку кресла, - извини, мне сегодня с утра пришлось лично разобрать двадцать три подобных дела. Джоркинс совсем распустил отдел, практически половина дел уходит на дорасследование или перепроверку, а координировать это приходится мне. Гарри, надо что-то делать. - Через месяц Джоркинсу исполнится семьдесят, и мы с почестями проводим его на заслуженную пенсию, - успокаивающе произнес Гарри, - ты займешь его место и перетряхнешь весь отдел, СиДи давно дал тебе добро. - Еще месяц! – Мораг откинула с лица седую прядь, - я не выживу, если мне опять придется успокаивать сумасшедших старух, уверенных, что они видели воскресшего Темного Лорда в собственном камине, или гоняться за подростками, угнавшими чужие метлы. Я сойду с ума! А тут еще эта Паркинсон. Гарри, ты слишком добр, надо гнать их, не допуская дальше приемной. Гарри покачал головой. - Тогда чем мы будем отличаться от них? - Плевать! – сверкнула темными глазами женщина и порывисто встала, странно похорошев, осветившись изнутри горячечным пламенем уверенности в своей правоте, - они причинили так много зла, что не отмоются от него и до Страшного Суда. Они убивали людей, разрушали семьи, они… Гарри положил руку на ее плечо и ободряюще стиснул. - Мораг… что, Джеффри стало хуже? Мораг сникла, лицо вмиг словно постарело на десяток лет. - Да, - прошептала она и вцепилась в его руку с такой силой, что Гарри невольно поморщился, - он… он перестает узнавать меня и сына. Вчера я переодевала ему мантию, и он так жутко взглянул на меня и отстранился. У него был совершенно бессмысленный взгляд, Гарри! Совершенно! А потом он спросил: «Вы кто? Кто вам дал право входить в мои комнаты?», и я чуть не умерла, выбежала и едва сумела успокоиться, чтобы не увидел Гай. А сегодня он накричал на Гая и сказал, что нельзя пускать в дом незнакомых мальчишек. Мальчик едва не заплакал, он любит отца, так заботится, все каникулы не отходит ни шаг, хотя я пыталась уговорить его хотя бы встретиться с друзьями. И слышать такое… Это невыносимо! Гарри неуклюже погладил ее по плечу, искренне сочувствуя, но не зная, как помочь. Мораг опекала своего кузена Джеффри МакНейра после того, как авроры нашли того в собственном доме в каком-то туманном состоянии, разговаривающим с портретом недавно умершей жены. Рядом заливался плачем ребенок, их сын. Он почти никого не узнавал, кроме Мораг, обращался в пустоту, разговаривая с Вивьен и каким-то Фебом, жил в своем изолированном мире. Беспомощный и рассеянный, он не мог даже колдовать. Домовики МакНейров рассказали, что молодого хозяина заколдовал его же собственный отец, желая подчинить своей воле, чтобы после смерти госпожи Вивьен женить на какой-то богатой девице. Однако молодой хозяин впал в беспамятство, а потом режим Темного Лорда пал, и старший МакНейр был убит в Малфой-Менор. На суде Визенгамота Мораг свидетельствовала в пользу Джеффри, и дом и наследство были оставлены маленькому Гаю, опекуншей которого, конечно же, стала Мораг. Когда он был совсем мал, она нередко приносила его в Министерство, опасаясь оставлять с мало что понимавшим отцом, и весь ее отдел возился с голубоглазым вихрастым мальчишкой, живым и шустрым, успевавшим и попробовать на зуб неосторожно оставленные волшебные палочки, и залепить шариком из жеваной бумаги в лоб вызванному для допроса свидетелю, и своим первым же волшебством защитить Мораг от грозившей, по его мнению, опасности. Колин Криви не на шутку растерялся, когда прямо над ним, вознамерившимся поцеловать свою девушку, разразилась узконаправленная гроза, а слабый разряд молнии заставил волосы встать дыбом. Он потом тихо чертыхался, видя широкую ухмылку Гая, но больше не осмеливался проявлять знаки внимания в присутствии малыша. Гарри с удовольствием видел, что Гай МакНейр растет умным и способным мальчиком, и ему очень нравится Аврорат. Глаза Гая загорались восторгом при виде боевых авроров в черных куртках из драконьей кожи с массивными серебряными заклепками, шумных, веселых, уверенных в себе. А уж в Аврорат мальчик входил вслед за тетей с неподдельным благоговением и восхищением, словно в храм. Мораг с усмешкой и скрытой гордостью говорила, что он влюблен во всех авроров сразу и мечтает хоть раз пройтись в кожаной куртке и, небрежно поигрывая палочкой, рявкнуть во всю глотку хриплым голосом, подражая Колину: «Аврорат! Вы задержаны по обвинению в применении Темных искусств!». «И кажется, мир замер в этот миг, потрясенный. Смолк шум деревьев. Ветер тихо прильнул к земле. Облака застыли на месте. Захлебнулись и замолчали птицы. Земля прервала свой извечный бег. А вереск на пустошах протянул свои ветви к небу, моля за тех, кто бродит во тьме забвения по дорогам страдания, оставив за собой свет и тепло родного очага», - вдруг нараспев продекламировала Мораг и криво усмехнулась, - не обращай внимания. - Я могу чем-то помочь? – спросил Гарри. - Нет, ты же знаешь. Все испробовано и не по одному разу. - Давай проконсультируемся с Падмой. Говорят, она в своей клинике в Дублине просто чудеса творит. Мораг вздохнула и поднялась. - Падма – прекрасная целительница, не колдомедик, а именно целительница. Я обращалась к ней полгода назад. У Джеффри наступило улучшение, правда, временное, как она и предупреждала. Ладно, Гарри, прости за нытье, я пойду. Болван Кут на этот раз не отделается безобидным штрафом, так и знай. Может быть, работа на общественных началах в драконьем питомнике научит его вежливому обращению с престарелыми дамами, которые обожают вызывать авроров по первому подозрительному шороху. - Вряд ли. Угораздило же этого баламута Ричи жениться на дочери самой мнительной и сварливой ведьмы во всей Англии! - пробормотал Гарри и привычным жестом взъерошил волосы. Его собственная теща грешила лишь гиперопекой и желанием как можно чаще собирать по пятницам у себя в «Норе» всех своих детей со всеми их отпрысками. Мораг скорчила гримасу непонимания, забрала папку с шипящими печатями и направилась к выходу. - Ты всегда можешь рассчитывать на нас с Джинни. Женщина кивнула и исчезла еще до того, как едва слышно хлопнула дверь. То ли трансгрессировала, то ли просто быстро прошла через приемную. Сколько Гарри помнил, Мораг всегда была стремительной, как ветер, острой, как лезвие меча Годрика Гриффиндора, и жесткой почти до жестокости. Она отлично ладила с Роном, сходясь во взглядах на черно-белый мир – «либо с нами, либо против нас». А вот Колину с ней приходилось нелегко. Он, хоть и стал аврором совсем мальчишкой, в неполные семнадцать лет, все-таки терпимее, снисходительнее, не столь категоричен и резок. Наверное, поэтому они до сих пор не женаты. А может быть, всему виной гордость Мораг, не терпящая жалости и не позволяющая принимать ничьей помощи, если только дело не касается Джеффри и его лечения. Один Мерлин их разберет, если честно. Но Колина жаль. К невеселому в последнее время виду своего обычно жизнерадостного, легкого на подъем, разговорчивого заместителя Гарри никак не мог привыкнуть. Разговоры по душам не помогали, Колин только вяло отшучивался и уверял, что подхватил вирус «унылого гриппа» на торфяных болотах Фейкнема, куда недавно переехали его отец и мать, «неприятно, но не заразно, клянусь». На обыденных аврорских делах его уныние никак не сказывалось, и Гарри знал, что в любом сложном, щепетильном или зашедшем в тупик случае по своему ведомству может положиться на Колина Криви. Однако же, что из этого следует? Да ничего. Гарри неохотно вернулся к талмуду. Нудная, но обязательная работа с бумагами (обычно с истошно визжащими при малейшей оплошности печатями и кусающим за пальцы грифом «Совершенно секретно») всегда выбивала из колеи. Он с большей охотой провел бы парочку рейдов или задержаний, чем копался в пыльных завалах полузабытых, но все еще имеющих силу уложений или, в силу должностной обязанности, вникал в хитросплетенные словеса новых законопроектов, проталкиваемых ушлой порослью молодого чиновничества. С этой стороны пост главы Аврората его несколько угнетал. С трудом продираясь сквозь дебри староанглийского, он тоскливо мечтал о потоке посетителей, сегодня донельзя чахлом. Конечно, по личным вопросам кабинет Главного Аврора в основном осаждали авроры. Аврорат, после событий двенадцатилетней давности возглавляемый ныне Гарри Поттером, внушал в равной степени глубокое уважение и некоторое опасение. Среди выпускников Хогвартса авроры стояли едва ли не на первом месте в списке вожделенных профессий. Но тем труднее было стать аврором, и Гарри лично следил за ежегодным набором юных дарований. Так или иначе, Аврорат не был местом, куда простые маги могли прийти пожаловаться на соседей, распустивших своих книзлей, шишуг и прочую живность, на погоду в кабинете, испорченную завистливым коллегой, или же наглеца, якобы похитившего дочь с самыми гнусными намерениями (было и такое! Правда, потом выяснилось, что дочка той волшебницы сама страстно хотела, чтобы ее похитили). В этом смысле, например, Пенелопа Энтвистл, глава Департамента социального обеспечения магического населения, всегда бурлящего от напора алчущих социальной справедливости посетителей и стонущего от завихрений порчи и проклятий, могла завидовать ему до неосознанного сглаза. Но и ему иногда приходилось принимать в день до полутора десятка волшебников, которым так или иначе необходимо было его личное участие в решении их проблем. Сегодня же он имел честь зреть и внимать лишь Пэнси Паркинсон, вернее, Пэнси Делэйни. Против воли он снова задумался о ее, не то чтобы неожиданной, но все же достаточно необычной просьбе. Кто бы мог подумать, что Пэнси опустится до столь унизительного поступка – жалкой мольбы о снисхождении? Причем обращенной к Гарри Поттеру, презираемому и ненавидимому их великосветской кликой до глубины души! Гарри невольно хмыкнул, припоминая неудобство, досаду, неловкость, непонятно с чего вдруг заколовшие внутри при отказе. Не отмахнулся ли он от чего-то мелкого, но, как оказалось впоследствии, важного? Нет, бессмысленность и рассусоливание соплей. Пожирателям Смерти не полагается помилование. А из Азкабана никогда не отпускали осужденных по всей строгости закона преступников, даже их тела принимала в себя каменистая земля острова, на котором находилась тюрьма. Этот порядок не менялся ни при каком Правительстве. И стражами оставались те же дементоры. Этим тварям, наверное, было без разницы, чьими душами питаться – виновных и невинных, своих бывших соратников или их врагов. При одной мысли об этом становилось мерзостно. Когда Дирборн предложил расплодившимся, но безжалостно уничтожаемым дементорам перемирие и возможность вернуться к тому существованию, которое они вели до войны, Гарри возмутился, а Эрни МакМиллан пришел в неистовство. Всю его семью убили дементоры, когда по приказу Волдеморта пришли искать беглого аврора Эрни. Какое может быть перемирие?! Они перебили немало этих исчадий тьмы и намеревались истребить всех. Почти полночи Карадок объяснял, раскладывал все варианты, уговаривал, убеждал. Дементоры размножались от тумана и сырости, эманаций боли, безысходности, тоски, а этого в старой доброй Англии хватало. И пока есть люди с их человеческими чувствами, будут и дементоры. Это неизбежное зло. Так не правильнее ли держать это зло под колпаком? Не давать ему расползтись? Гарри, Эрни, Рон и другие, поразмыслив, вынуждены были согласиться. По спине невольно пробежали ледяные пальцы, когда он представил Азкабан и его узников. Это плата за их жестокость, бесчеловечность, за горе, которое они принесли слишком многим, за смерть, которую они щедро сеяли. И беспрецедентным будет, если он вдруг вызволит кого-то из застенков страшной тюрьмы лишь потому, что тот сошел с ума и уже не тот человек, которым был прежде. В свое время маги, называвшие себя Пожирателями Смерти, знали, на что идут, и это был их выбор. Мораг права, их настигло справедливое возмездие. - Департамент регулирования и контроля за магическими существами на втором этаже. Что? Куда? Постой, стой, тебе говорят! Нет, он занят! Занят, я же сказала, сэр Гарри Поттер сейчас очень занят, ему не до тебя! Гарри оторвался от порядком поднадоевшего талмуда и с интересом прислушался, пытаясь угадать, кого так настойчиво выпроваживала Аврора. Посетитель явно не был аврором или работником Министерства, не имел высокого социального статуса, чинов и регалий и, вероятно, обладал застенчивым характером, не позволяющим осадить секретаршу за столь неучтивое обращение. Впрочем, гадать долго не пришлось, посетитель, вернее, посетительница, буквально вкатилась в кабинет, минуя преграду в виде Авроры, в беспомощной и смешной позе приклеившейся к собственному столу. Секретарша размахивала руками, сердито таращила глаза и кричала, но, увы, совершенно безгласно. Домовичья защитная магия иногда приобретала причудливое выражение. Гарри не сдержал смеха, тщательно заглушив его кашлем, чтобы Аврора, упаси Мерлин, не подумала, что ее шеф чересчур беспечен. Домовиха, умудрившаяся столь изощренно нейтрализовать помеху, бросилась ему в ноги. - Эй! – он растерянно наклонился, поднимая ее за костлявые плечики, - эй, что случилось? Домовиха была чумаза, худа, как скелет, и ее сморщенное лицо украшали свежие кровоподтеки и ссадины. О рабской принадлежности к чьей-то семье, помимо этого, свидетельствовала и ее одежда, состоявшая из рваной разноцветной наволочки, поверх которой была повязана еще одна не менее грязная тряпка, видимо, долженствующая изображать передник. - Господин сэр Гарри Поттер! Минни умоляет спасти ее хозяина! Минни просит! – запричитала домовиха, опять падая перед ним ниц и норовя поцеловать ботинок, - сейчас же, надо спасти быстро! Хозяин может умереть! Однако же! Еще ни разу к нему на прием не приходили домовые эльфы, причем просящие о помощи. Домовиха залилась такими горькими слезами, ломая руки, что Гарри невольно подивился. Судя по неприглядному виду, хозяин ее особо не баловал, наверняка, наказывал за малейшую провинность, но она осмелилась прийти в Министерство Магии, в Аврорат, и просить о помощи не себе, а ему. Слепая верность этих созданий своим зачастую бессердечным и безжалостным хозяевам, их нежелание получить свободу, несмотря на все старания Департамента по магическим существам, до сих пор приводили его в неподдельное изумление. - Ну-ну, успокойся, - как можно мягче сказал он, снова поставив домовиху на ноги, - конечно, мы сделаем все, что в наших силах. Кстати, может, отпустишь мою секретаршу? Домовиха всхлипнула, обернулась, взмахнула рукой, и в следующее мгновение Аврора обрела свободу и голос, в чем Гарри немедленно раскаялся. Право слово, можно было бы и помедлить с ее освобождением. - Аврора, будьте добры, принесите воды! – быстро прервал он поток стенаний на бессовестных посетителей, без всякого почтения прорывающихся к занятым магам. Домовиха, похоже, даже не обратила внимания на возмущение Авроры, потому что рыдала, не переставая. Разбитое лицо стало еще более кошмарным, нос опух и напоминал перезрелую сливу, круглые глаза превратились в щелочки, ее била дрожь. - Постарайся успокоиться и расскажи, что привело тебя ко мне, - он усадил домовиху в кресло для посетителей, протянул стакан воды и вспомнил Пэнси, тоже плакавшую в этом самом кресле два часа назад. Сегодня его кабинет, фигурально выражаясь, утопал в женских слезах, неважно, лились они из глаз волшебницы или домовихи. - Хозяин, хозяин Минни умирает! Спасите его, сэр господин Гарри Поттер, спасите! Пожалуйста! Темное колдовство на хозяине! Он стал большой, а он не большой! Так не должно быть! Старый хозяин хотел убить хозяина Минни! Сделал плохое, злое колдовство! Понять что-либо из сумбурных сбивчивых воплей, перемежающихся рыданиями и сморканиями, было совершенно невозможно. Гарри старался успокоить несчастную, но без особого результата. - Господин сэр Гарри Поттер должен спасти его! Минни знает, господин сэр Гарри Поттер добр и справедлив, он не откажет! Хозяин, мой бедный хозяин! Он терпеливо выждал момент между очередным всхлипом и невнятным выкриком и как можно тверже сказал: - Мы поможем твоему хозяину. Но для начала, скажи, как его зовут. Домовиха икнула и вцепилась в стакан с водой. Отхлебнув разом почти половину, она прошептала осипшим голосом: - М-м-алфой. - Что? – Гарри в замешательстве уставился на дрожащее существо, - Малфуа, ты хочешь сказать – Малфуа? Домовиха яростно затрясла головой и захрипела: - Малфой! Малфой! Мой хозяин – Малфой! Не Малфуа! «Какой еще Малфой? Она рехнулась, что ли?» - мелькнуло у Гарри, но тут же внутри неприятно похолодело от слабой, еще неверящей догадки, - «Алекс?» - Александр Грейнджер Малфой? – выдохнул он, и домовиха снова закивала так, словно это могло хоть как-то помочь ее хозяину. В голове пронесся рой догадок и предположений, в одинаковой мере безумных и правдоподобных. Как Алекс, Алекс, которого он сам лично отвез к непроходимо тупым и ограниченным маглам Бигсли, оказался вдруг хозяином этой домовихи, черт подери? Она, несомненно, из дома Юбера Малфуа, но как? КАК мальчик мог попасть в дом своего скользкого родственника без его, Гарри, опекунского согласия?! Не врет ли она? Согласно их клятвам верности, домовики могут утаить часть правды или умолчать о чем-либо, если это может повредить их хозяевам. Но при этом еще никогда не удавалось уличить домовика в очевидной лжи, потому что они, в отличие от людей, просто-напросто не умеют лгать или изворачиваться. Он готов был уже вытрясти из вжавшейся в кресло икающей домовихи все, что ей известно, но она сама начала рассказывать более или менее внятно. - Малфуа, мой неправильный хозяин, привел маленького хозяина четыре дня назад, сказал, что гость. Но он держал его в доме насильно, не пускал никуда, Запер камин. А потом ночью, вчера ночью, что-то произошло. Хозяина принесли ночью на руках, он спал. Но на самом деле не спал! Малфуа не пускал Минни в его комнату. А когда Минни сумела туда зайти…, - домовиха взвыла и снова залилась слезами, - хозяин был большой! А он не большой! - В каком смысле – большой? – рявкнул Гарри, не сдержавшись, - Алекс жив?! - Он жив, но спит! Он спит и большой!!! И ему плохо, Минни это видит!! Если не помочь, он умрет!!! Злое колдовство! Гарри заскрипел зубами и медленно, пытаясь не ввергнуть домовиху в совсем уж буйную истерику, начал расспросы: - Твой хозяин – Александр Грейнджер Малфой? - Да! - Он сейчас находится в доме Юбера Малфуа? - Да! - Он заколдован? - Да! - И ему грозит опасность? - Да! Да! Да! – выкрикнула домовиха, - он умрет! Надо сейчас же, сейчас же! Сэр господин Гарри Поттер должен помочь как можно скорее! Другой домовик сказал, что сэр господин Гарри Поттер – опекун моего хозяина! - Ты не лжешь мне? Домовиха от удивления перестала и икать, и плакать, и уставилась на него опухшими глазами. - Сэр господин Гарри Поттер? Гарри выругался сквозь зубы, нашаривая на своем столе волшебную палочку. - Дом Юбера зачарован? - Да, но не так, как надо, - встрепенулась домовиха, - Малфуа – не Малфой, не имеет права использовать много защиты. Там только Отведи Взгляд и Пройди Мимо. - Понятно. Он немного помедлил, раздумывая. Если следовать логике, вначале надо было бы заглянуть к Бигсли, чтобы убедиться, что Алекса на самом деле у них нет, потом уже бить тревогу, идти к Министру и просить санкцию на обыск в доме подозреваемого. Однако пресловутое шестое чувство аврора, о котором когда-то не раз толковал Грюм, уже горячило сознание багровой пульсацией опасности и того, что можно было бы назвать предчувствием беды. Если домовиха все-таки солгала (непонятно зачем), Алекс мрачно сидит в своей тесной комнатушке у Бигсли, и Юбер ни в чем не виноват, то Гарри без сожаления пройдет головомойку у Министра, который будет справедливо возмущен совершенно недопустимой запальчивостью его действий. Если же в доме Юбера действительно обнаружится его опекаемый, причем удерживаемый против воли, под чарами, то Малфуа весьма не поздоровится, это Гарри мог гарантировать со стопроцентной точностью, не заглядывая в пророческий хрустальный шар. Вызвать Колина и его четверку было делом одной секунды. Аврора осеклась на полуслове, едва увидела его в проеме распахнувшейся чересчур резко двери. В зеркале, висевшем за ее спиной, он заметил перекошенное, искаженное странным выражением лицо и мельком удивился: надо же, его собственное. - Шеф, вызывали? – худощавый русоволосый маг заглянул в приемную. За ним вошли еще четверо магов, одетые по-магловски. Гарри стянул официозную министерскую мантию и заткнул волшебную палочку за специально прилаженную на поясе петлю, проверяя, легко ли она ложится в руку. - Готовы? - Всегда готовы, шеф! – сверкнул зубами его зам, - а что, намечается заварушка? - Нет, - Гарри нахмурился, - Аврора, будьте любезны, ордер на полный магический обыск. Секретарша, бестолково суетясь, открыла громоздкий железный сейф за своей спиной, из которого выпорхнул золотистый, переливающийся на свету прямоугольник, похожий на визитную карточку. Он бабочкой затрепыхался в воздухе и через секунду сел на руку Гарри. Гарри безжалостно прижал его к ладони и прикоснулся волшебной палочкой. Прямоугольник полыхнул золотым огнем и пропал, вернее, превратился в тонкие полупрозрачные струйки дыма и, разделившись, почти незаметно для взгляда втянулся в волшебные палочки всех присутствовавших в комнате авроров. - Ого! Гарри, дело пахнет жареным, если ты без санкции Министра намерен огнем и мечом, так сказать, пройтись по чьим-то задним дворам. Что ищем? – Колин внимательно оглядел кончик своей палочки, слабо мерцавший золотом. - По заднему двору Юбера Малфуа, - дыхание сорвалось, и голос прозвучал низко, с хрипотцой, странным образом усугубив беспокойство, - а ищем ребенка, мальчика двенадцати лет, бледное лицо, темные волосы, худой. По полученной информации, Малфуа похитил его и силой удерживает в своем доме. Глядеть в оба, обыск полный, разрешение на заклятья тоже. Светлые брови Колина поползли вверх, но он промолчал, мгновенно посерьезнев и весь подобравшись. Его боевая четверка, сильнейшие и искусные волшебники, прирожденные авроры, испытанные, прошедшие вторую войну, тоже не имели привычки задавать лишних вопросов, но Гарри все-таки пояснил: - Мальчика зовут Александр Грейнджер Малфой, и я – его официальный опекун, не давал своего согласия на посещение им крысиной дыры Малфуа. Так что, ребята, сами понимаете… Хью Соммерби, Майлз Блетчи, Грейдон Чамберс и Джон Фоссетт понятливо кивнули, даже не показав виду, что удивлены. Домовиха путалась под ногами, не переставала плакать и что-то лопотать, когда авроры мчались по коридорам Министерства. Встречные работники вжимались в стены и провожали их испуганными или обеспокоенными взглядами. Если сам глава Аврората отправляется на задержание, значит, дело выходит за рамки обыденного. Гарри грызла тревога, и он мысленно ругал себя без пощады. Все-таки зря, ох как зря, он не настоял на единоличном опекунстве над мальчиком, пусть в обход всем магическим законам. Малфуа, наверняка, применил колдовство, причем из разряда темных. По своей доброй воле Алекс вряд ли ушел бы с дорогим родственником даже от Бигсли, в этом Гарри почему-то не сомневался. И уверен был в том, что намерения Малфуа отнюдь не невинны и чисты, как снег, и он вовсе не жаждал с умилением прижать к сердцу Алекса. Малфуа что-то позарез нужно от мальчишки, недаром он посещал его еще в Хогвартсе, в первые месяцы учебы Алекса. В ноябре или октябре? Не суть важно. Тогда он добивался переоформления опекунства на себя, решив заручиться согласием Алекса, как сказала МакГонагалл. Самоуверенный гад решил, что мальчик-сирота тут же купится на «дядюшку». Однако напоролся на неожиданный отпор. Потом Гарри не раз видел его, ошивающегося вместе с пронырливыми хитроглазыми личностями в Министерстве. Однако не потрудился сопоставить факты и прийти к выводу о том, что не мог Малфуа, разорившийся, проигравшийся в прах, находящийся на грани полного банкротства, так легко отступиться от неведомо откуда взявшегося несовершеннолетнего родственника, которому, оказывается, было завещано все родовое наследие богатейшей в свое время чистокровной семьи. Тогда еще следовало озаботиться им, а Гарри, как простодушный магл, предпочел не обращать внимания на затаившегося поганца. Однако почему же не сработало заклятье Защиты маглов или Надзора? Или сработало, но он не обратил внимания на обычную в таких случаях, бегло просматриваемую докладную от Департамента по магическим правонарушениям? Впрочем, не так уж и трудно пропустить скучные ряды строчек, содержащие на редкость однообразные и унылые донесения о том, что в таком-то магловском доме были зафиксированы волшебные действия. Мало ли школяров, выходцев из магловских семей, пытающихся украдкой колдовать на каникулах, потому что невыносимо вести серую магловскую жизнь после бурлящего магией Хогвартса, после того, как осознал, что ты, вроде обычный и такой же, как и прежде, на самом деле настоящий волшебник, которому доступно очень многое. Он старательно отгонял мысли о том, как отреагирует Джинни, изначально бывшая против пребывания Алекса у магловских опекунов. День клонился к вечеру, было около половины шестого, когда шестеро мужчин, с виду ничем не примечательных, и крохотный человечек с опухшим заплаканным лицом, завернутый в грязную ткань, бесшумно появились у черных кованых ворот красивого особняка. Вот только что мел по асфальту летний ветерок, играя с одиноким сухим листом, а вот появились они из ниоткуда, словно сгустившись из воздуха. Проезжавшая по улице на велосипеде девочка-подросток в удивлении раскрыла рот и едва не врезалась в каштан, росший слишком близко от бордюра. На дребезжанье велосипедного звонка оглянулся один из мужчин, черноволосый, с напряженным темным лицом. В правой руке он сжимал какую-то детскую деревянную палочку. Девочка заметила рядом с ним забавного ушастого карлика и было хихикнула, но тяжелый взгляд словно втолкнул обратно в рот короткий смешок, которым она едва не подавилась. - Детка, езжай-ка ты отсюда, - посоветовал другой мужчина, оглядывавший пустынные окрестности. Он выглядел добродушным простаком, но девочка вдруг почувствовала – вовсе они не были добрыми, милыми или хорошими, эти странные люди, скорее, они были опасными, пусть это казалось невообразимым на мирной и респектабельной лондонской улице. Она так налегла на педали, что ноги заныли от усилий, и унеслась прочь, боясь даже оглянуться. Гарри проводил глазами любопытную девчонку-маглу и кивнул аврорам, предупреждая о том, что операция началась. Ворота, естественно, были зачарованы, но домовиха говорила, что никаких серьезных заклятий на них нет. Так и было. Ажурные створки послушно распахнулись от простой «Аллохоморы», которая, правда, была подкреплена аврорской магией. Под ногами густели резные силуэты переплетенных ветвей деревьев, волнами наплывал сладкий цветочный аромат. Особняк, увитый диким виноградом и вьющимися розами, прозрачно темнел оконными стеклами, выглядел вычурно-пышным и претенциозным, и где-то в глубине его находился под неизвестным пока заклятьем двенадцатилетний мальчишка. Домовиха шлепала босыми ногами и шмыгала носом. - Ты смотри, Малфуа неплохо устроился, хоть и в магловском районе. Вот уж никогда бы не подумал! – негромко заметил Колин. Хью Соммерби, опередив всех, взбежал на тенистую террасу, приятно прохладную после душного вечера, и грубо замолотил кулаком в массивную дверь из английского дуба. - Аврорат! Немедленно откройте! В узком длинном окне рядом с дверью мелькнула тень. - Фу, Хью, как неучтиво! – с фальшивой укоризной протянул Блетчи, - сейчас время пятичасового чая и горячих булочек с маслом, а ты ломишься, топаешь, орешь, как гадкий тролль. Любезней надо быть, обходительнее, дабы господа не попрятали серебряные ложки в спешке и страхе за свое имущество. Ведь не найдут потом, куда рассовали, а обвинят нас. Фоссетт и Чамберс заухмылялись. Домовиха нетерпеливо прыгала за спинами авроров и поскуливала побитым щенком. Дверь бесшумно приотворилась, на пороге показалась бледная женщина, мявшая в руках концы тонкой шелковой шали. - Добрый вечер, я слушаю вас, господа, - голос ее, пусть с испуганными, неуверенными интонациями, был на удивление певучим, мягким, словно прикосновение к коже дорогого бархата, и совершенно ей не подходил. - Миссис Юбер Малфуа? – холодно осведомился Гарри, вытягивая волшебную палочку. - Да, с кем имею честь беседовать? Фыркнул за спиной кто-то из авроров, усмехнулся справа Колин. Не признать Главного Аврора Англии, регулярно появлявшегося на страницах газет волшебного мира с одиннадцатилетнего возраста, мог только слепо-глухо-немой маг, проведший последние сорок лет в полном отшельничестве. - Меня зовут Гарри Поттер, Аврорат. Миссис Малфуа, настоящим уведомляю вас о поступлении в Аврорат информации о применении Темных искусств вами или магами, пребывающими в вашем доме. Согласно постановлению Министра Дирборна номер восемнадцать ноль девять от пятнадцатого декабря две тысячи четвертого года, Аврорат имеет право и обязан провести полный магический обыск. Вы, со своей стороны, не должны чинить препятствий. В противном случае мы придем с инспекторами Визенгамота, уполномоченными препроводить вас в Азкабан. Ордер на обыск имеется. Золотая искра, вылетевшая из палочки Гарри, прилепилась к деревянной панели стены и расползлась переливающейся кляксой. Через секунду это был уже прямоугольник, мигавший и испускавший негромкие трели. Это значило, что всякая палочковая и беспалочковая магия хозяев теперь существенно ослаблена, и авроры могут приступать к обыску. Конечно же, жена Малфуа его узнала, он видел это по ее глазам, затуманенным страхом. После его слов у нее затрясся подбородок, и руки задвигались бессмысленно и неловко, как у куклы-марионетки, почти разрывая шелк. - О! – выдавила она, - это какая-то ошибка, да, конечно же, ошибка! Уверяю вас, мистер Поттер, в нашем доме не применялось никаких недозволительных чар! - Где ваш муж? - Он… его нет… еще утром он отправился по делам к нашим семейным юристам. - Он здесь! Здесь! – вдруг завизжала домовиха, - он с моим хозяином! Он убивает его! Авроры ждали его сигнала, чтобы разойтись по дому. А он медлил против воли, ожидая выхода самого Малфуа. Неужели этот урод решил отсидеться за женской спиной? - Миссис Малфуа, подтверждаете ли вы, что эта домовиха ранее принадлежала вашей семье, а сейчас ее хозяином является Александр Грейнджер Малфой? На лице, ставшем плоским и желтовато-серым, как лист плохого пергамента, медленно растекся ужас, она отступила назад, вглубь просторного темного холла, с трясущимся подбородком, комкая соскользнувшую с плеч шаль и не в силах вымолвить ни слова. Домовиха запрыгала перед Гарри, указывая на лестницу. - Там! Там, скорее! Он взбежал по лестнице, слыша за спиной такие же скорые шаги Колина и еще двоих Авроров. Двое, по-видимому, остались на первом этаже. Лестница вывела в коридор, стены которого были обтянуты темно-синей тканью. Домовиха уже бросалась на одну дверь, ударяясь об нее всем телом и отскакивая, как резиновый, хорошо надутый мяч. - Чем обязан, господа? – Юбер Малфуа появился с таким видом, словно ему каждый день доводилось приветствовать авроров в собственном доме. Его водянисто-серые глаза напоминали шляпки от гвоздей, волшебная палочка у бедра, наизготове. - Аврорат, обыск по подозрению в применении Темных искусств. - На каком основании? – деланно изумился Малфуа, - почему меня не поставили об этом в известность заранее, как полагается по закону? Я буду жаловаться! У меня есть высокопоставленные друзья в Мин… - Применение Темных искусств! – не сдержавшись и отбросив в сторону ненужные реверансы, загремел Гарри, - за это по закону следует, самое малое, обыск без предупреждения! В Азкабан желаешь, я тебя мигом туда устрою. Черт тебя подери, Малфуа, где Алекс? - Не имею ни малейшего понятия, о ком ты говоришь, но за оскорбление, Поттер, ответишь, - прошипел мужчина, - я такого не прощаю! Вон из моего дома! - Не знаешь? Затрещал ворот мантии, узкое лицо изломала злобная гримаса. Малфуа не успел за стремительным движением аврора, Гарри прижал палочку к дернувшемуся кадыку. - Ну? Что ты с ним сделал? Колин и Майлз, не церемонясь, одним слаженным магическим ударом высадили дверь, в которую билась домовиха. Она заскочила в комнату стрелой, выпущенной аз арбалета, юркнув меж аврорами, и горестно вскрикнула. От Малфуа исходила едва ли не ощутимая, горячая и острая волна ненависти, словно клинки тысяч ощетиненных, раскалившихся в огне сабель. Гарри оттолкнул его к стене, и палочка Чамберса немедленно воткнулась магу в подреберье. - Шеф, - растерянно позвал Колин, - мы точно ищем мальчика? Это – он? В груди болезненно сжалось, тревога и ощущение беды стали остервенелыми, почти невыносимыми. Что все-таки натворил ублюдок с Алексом? Когда он склонился над человеком, лежащим на краю кровати в странном положении, в первое мгновенье показалось, что он сошел с ума. Такого не могло быть. Просто не могло. Не в этой реальности и не в этой жизни. Во второе – сверкнула мысль, что это обман зрения, результат действия каких-нибудь Обманных, Маскировочных или иных скрывающих настоящий облик заклятий или зелий. Но Колин не зря был его заместителем, сразу покачал головой в ответ на не прозвучавший вопрос: - Нет, все чисто, ноуры молчат. Нет на нем ничего. Рыдала взахлеб домовиха, сидя на полу и прижимаясь лицом к вывернутой ладони. - Мой хозяин, хозяин! Гарри медленно, почему-то двигаясь очень осторожно, как по льду, отступил к ногам кровати с высоко подобранным наверху пологом, на которой лежал, уставив слепые белые глаза в потолок и раскинув руки, не двенадцатилетний ребенок, не щуплый мальчишка, только-только перешедший на второй курс Хогвартса, а взрослый мужчина лет тридцати пяти. Драко Малфой.***
Счастье пронизывало насквозь, оно было соленым на вкус морским ветром, веселым огнем, ЕE ладонью, которую он чувствовал на своей макушке. Вот только почему-то он никак не мог разглядеть ЕЕ лица. Оно словно сияло сквозь туман, окутанное тонкой, скрадывающей черты, вуалью. Нет, он видел свет ЕЕ глаз, видел ЕЕ чудесную улыбку, шевеление ЕЕ губ, когда ОНА называла его по имени, но это было похоже на солнце, временами показывающееся из-за полупрозрачной облачной пелены. Было немного неудобно и досадно, он хотел видеть ЕЕ милое лицо, не скрытое ничем. Море все так же глухо рокотало где-то вдалеке, и огонь в камине приплясывал на яблоневых дровах, но что-то неуловимо изменялось вокруг. Все реже становились прикосновения ласковых ладоней, все тише звучал голос, пространство света и покоя как будто медленно истаивало. Колкое тревожащее чувство, пришедшее на смену безмятежности, потянуло куда-то, шепнуло о том, что пора идти. «Куда?» - лениво поинтересовался он. «Туда», - беззвучно сказали ему, - «туда, где будет хорошо! Туда, где ты никогда не будешь одинок, не будешь скитаться по чужим домам. Туда, где ты поймешь, что все, что было раньше – бред и вздор, и ничего этого на самом деле не было». «Я и так знаю, что не было» - со смазанным сомнением протянул он, но тут легкая рука легла на его плечо, и захлестнула непоколебимая уверенность – конечно, не было! Он затылком чувствовал ЕЕ молчаливое согласие, однако в следующее мгновенье по лицу проскользнул прохладный ветерок от ЕЕ движения. Миг – и тонкий силуэт вычертился в открывшемся прямоугольнике двери, пышные волосы, пронизанные светом, рассыпались по плечам. Он прищурился от бьющего в глаза света, а ОНА оглянулась и поманила, приглашая идти за собой. «Так надо» - понял он, - «и мы пойдем вместе, правда?» ОНА кивнула, и он поймал ЕЕ улыбку, солнечный блик на морской волне. Он почувствовал себя чудесно легким, почти невесомым, захотелось рассмеяться непонятно чему, подпрыгнуть и полететь, расправив руки крыльями. Он так и сделал, почти не удивившись, кувыркнулся в воздухе и медленно опустился на ноги. ОНА наблюдала за ним с терпеливостью и спокойствием, но снова протянула руку, словно торопя. Камин прогорел, огонь угас, и дрова превратились в угли. Шум моря отдалился, ветра почти не ощущалось, и вокруг неотвратимо разливалась пустота, неуютная и холодная. Пустота подталкивала его в спину, путалась под ногами, теснила в сторону открытой двери, выгоняла. Он быстрым движеньем проскользнул к НЕЙ, схватился за протянутую руку, почему-то обжигающе ледяную, и успел услышать ЕЕ звонкий смех, как вдруг…