Комната 33

      Не отрывая от него заворожённого взгляда, Сэм осторожно потянулся к карману за телефоном. Зверь угрюмо рыкнул — звук получился такой, какой бывает слышен в горном тоннеле, в дальнем конце которого начинается гулкий обвал, — нацелился бивнем в беззащитный Сэмов живот и ковырнул копытом пол. Глаза его — продолговатые, странного сливового оттенка — подозрительно прищурились.  — Да понял я, понял, — проворчал Сэм, вновь застывая с поднятыми руками. Проклятая зверюга держала его на прицеле уже минут двадцать, и ему до чёртиков надоела эта неопределённость. К тому же, руки начинали неметь.       Он как-то упустил тот момент, когда в Бункере появился единорог, но потом, задним умом, понял, что давно ожидал чего-то подобного. Слишком много закрытых дверей оставалось в этом довольно прозаичном на первый взгляд месте, которое вдруг свалилось им с братом в наследство и которое они всё не могли обжить как следует — обшарить каждый уголок, развесить рубашки по услужливым спинкам кресел, раскидать по комнатам забытые книги, бумаги и чашки со стылым кофе — этих маленьких хозяйских наместников. В левой руке он всё ещё сжимал тяжёлую связку ключей и мысленно проклинал ту минуту, когда решил выяснить, что хранится в комнате номер тридцать три (налево от спальни Дина, три ступеньки вниз, направо, налево, направо, направо, пятая дверь от угла, абсолютно идентичная всем остальным здешним дверям). Дин же, поразмыслив над идеей экспедиции, сказал: «Я пас» и укатил в город за пиццей. Его не было уже больше часа, и Сэм слегка беспокоился — он слишком живо помнил, как однажды брат, точно так же отправившись за пропитанием, привёз вместо пиццы пленённого потомка Франкенштейнов.       За парой латунных троек царила такая же глухая тишина, как и за десятком других дверей десятка других комнат, которые Сэм успел обшарить до того, как наткнулся на живую неожиданность, но, едва провернулся в замке и был вынут ключ, дверь содрогнулась от серии ударов изнутри, выгнулась, с надсадным хрустом разломилась пополам (ошарашенный Сэм уже стоял, вжимаясь спиной в противоположную стену коридора и прикрываясь локтем от летящих щепок) и превратилась в груду деревянного хлама. Из переливов сумрака явился сперва мерцающий, покрытый алыми разводами витой рог, потом — белоснежная морда с ноздрями, трепещущими от храпа, и, наконец, туловище коренастого першерона размером с минивэн: могучая грудь, узловатые суставы, густые щётки над молотообразными копытами, одуряющий запах стойла. Даже отдалённо не похоже на нежных созданий со средневековых гравюр.       Чудовище тряхнуло гривой — рог опасно метнулся вверх-вниз — и уставилось на Сэма с выражением злобного любопытства.       Забавнейшим совпадением было то, что накануне Сэм как раз читал о единорогах и Дин, случайно заглянувший в книжку поверх его плеча, полдня зубоскалил насчёт девчачьего пристрастия к рогатым лошадкам и ответного пристрастия лошадок к непорочным дрессировщицам.  — Между прочим, Плиний называет единорога самым свирепым и яростным зверем, — отбивался Сэм, сам себя ощущая невероятным занудой.  — Кажется, создатели Эквестрии не читали Плиния.  — Я, пожалуй, не буду спрашивать, откуда ты знаешь, что такое Эквестрия.  — А это из любимого мультика моей сестрёнки Саманты.  — Очень остроумно, Дин. Вот увидишь — когда в Бункере заведётся единорог, а мы не будем знать, что с ним делать, потому что Плиний пишет, что поймать его живьём невозможно…  — Почему же невозможно? Мы позовём единственную присутствующую здесь невинную девицу — то есть тебя, — он положит голову тебе на коленки, а я тем временем возьму верёвку и…  — Да иди ты, придурок…       И вот — Сэм стоял с пустыми руками перед самым настоящим, плиниевским, свирепым и яростным зверем, который не позволял ему даже достать телефон, чтобы порадовать брата известием, что в Бункере завёлся-таки единорог, не реагирующий должным образом на невинную девицу Саманту.  — Окей, лошадка… — протянул Сэм, украдкой оглядываясь через плечо и прикидывая: если отступать потихонечку, по шажочку, по ниточке, то не получится ли в конце концов удрать в сторону холла? Единорог полагал, что нет. — И долго мы так будем стоять?       То ли от звука его голоса, то ли от вопросительной интонации единорог прянул мохнатыми ушами, озлобился ещё больше и шагнул вперёд, почти вплотную зажав свою жертву между остриём рога и стеной, так что Сэм вынужден был втянуть живот и, вывернувшись, как ему показалось, внутри собственной шкуры, всё-таки пуститься наутёк. Зверь взревел мерзким голосом — тоже, кстати, обещанным Плинием, — и загрохотал копытами по коридору.       Сэм понял, что не успеет добраться до своей комнаты со спрятанным под подушкой пистолетом. До комнаты Дина с настенным арсеналом — тоже. Не успеет добежать до холла и метнуться вверх по лестнице — да и зачем выпускать в беззащитный мир очередную злобную мифическую тварь?.. Поэтому он юркнул в первую попавшуюся отпертую комнату, оказавшуюся складом древних ундервудов, и захлопнул за собой дверь. Копыта по инерции прогремели мимо. Сэм, памятуя о пробивной способности рога, предусмотрительно не стал прислоняться к двери и затаился в глубине склада.       «Ну почему ты не оказался ци-линем, не топчущим цветов?» — вздохнул он, переводя дух. В сравнении с мечущимся по Бункеру европейским монстром ему внезапно стали крайне симпатичны безобидные китайские единороги.       Он позвонил Дину и, пропустив мимо ушей его торопливое «Привет, Сэмми, я скоро буду — завернул в мастерскую…», сообщил драматическим тоном, который приберегал для Особо Важных Известий:  — Дин, в Бункере единорог.       В трубке повисла пауза, сменившаяся неуверенным смешком.  — И что, ты уже прогулялся по радуге и заплетаешь ему косички? — игриво осведомился Дин. — Брось, я на это не куплюсь, сегодня не первое апреля.  — Дин, я не шучу. Он выломал дверь в одной из комнат. И, кажется, я ему не нравлюсь.  — Возмутительно. Ему не нравится принцесса Саманта! А другой девчонки под рукой нет. Придётся попытать счастья в ближайшем женском монастыре.  — Перестань, я серьёзно.  — Извини, от таких новостей меня всегда заносит. Единорог, надо же… Китайская фитюлька или европейский конь-убийца?  — Ага, ты тоже читал! Конечно, европейский. Стал бы я от ци-линя прятаться?  — И откуда он взялся?  — Понятия не имею. Я отпер комнату тридцать три — и он был там.  — Но мы живём в Бункере… не помню, давно уже живём. Не мог же он всё это время там быть?  — Может, там какой-нибудь портал в другое измерение? — предположил Сэм. — А я припёрся как раз в тот момент, когда он открылся. Или сам его случайно открыл. Короче, давай потом подумаем, откуда конкретно его принесло, ладно? Сейчас есть проблемы понасущнее. Я сижу в дурацком чулане, здесь даже оружия нет, а эта тварь бродит где-то за дверью и мечтает сделать из меня кебаб, так что тебе лучше поторопиться.  — Понял. — В голосе Дина сверкнула ледяная военная чёткость. — Буду через пятнадцать минут.       Единорога было слышно издалека — тяжёлое, могучее, пышущее яростью чудище громило очередную комнату, которая ему чем-то не приглянулась. Хрустели дверные косяки, с печальным звоном разлетались в прах облицовочные плитки. Сэм решил выждать ещё пару минут, а потом попытаться выскользнуть из чулана, но приоткрывшаяся дверь предупредила его намерения.  — Эй, — сказал женский силуэт, вычерненный на светлом фоне, — ты там живой? Я вижу твои ботинки — они торчат из-за стеллажа. Ты который Винчестер — дылда или симпатяга?       «Не Бункер, а проходной двор какой-то», — недовольно подумал Сэм. ***  — Нет ничего хуже приключений, — сказала Дороти, на ходу оглядываясь по сторонам. Впрочем, в коридорах Бункера ассортимент сторон был невелик. — Я просто хотела переселить его подальше от мест обитания летучих обезьян — очень уж они его донимают в последнее время. Это последний единорог в Оз, а может, и во всех мирах сразу. Но что-то пошло не так. Сам понимаешь, трудно управляться без опытного волшебника…  — И тварь взбесилась? — закончил понятливый Сэм.  — Не называй единорога тварью. Но, в общем, да. Он ранил егеря и сбежал.       До их бдительных ушей донёслись неповторимый единорожий крик — нечто среднее между визгом свиньи на скотобойне и дельфиньим пересвистом — и прощальный грохот гибнущего имущества.  — Что это было? — вздрогнула Дороти.  — Телескоп в библиотеке, — меланхолично пояснил Сэм. — Мы всё равно им не пользовались.  — Мда, давненько я здесь не была… Чарли мне все уши про вас прожужжала. Особенно когда на войне приходилось особенно туго, всё говорила: «Вот бы сюда Сэма и Дина — они бы этим козлам враз наваляли!» Но когда я предложила и правда вас позвать, она сказала, что у вас и своих хлопот хватает, а мы ещё не в такой глубокой… не в таком тяжёлом положении, чтобы просить помощи извне. Всегда старалась сама справиться.  — Хорошая была девчонка…       Дороти остановилась и внимательно посмотрела в его глаза, подёрнутые поволокой болезненных воспоминаний.  — Почему «была»? Она и сейчас. Всё классные девчонки попадают в Оз. Правда, теперь она не может вернуться, но тут уж ничего не попишешь.  — Могла бы и весточку передать. Мы тут… э… переживали, — сердито сказал Сэм, внезапно почувствовав себя обманутым. Но на душе у него полегчало.  — Ну, я же здесь. — Дороти была сама невозмутимость. — Так что, считай, передала.       Они уже дошли до библиотеки, а единорог как сквозь землю провалился, хотя следы вандализма виднелись всюду — опрокинутая и сломанная мебель, разбитый телескоп, покорёженный холодильник, книги, распластавшиеся на полу, как подстреленные птицы. На краю одного из столов остались глубокие чёткие вмятины от лошадиных резцов.  — Чем ему стол-то не понравился? — расстроился Сэм, осматривая столешницу — не насквозь ли прокушена. Впрочем, ущерб и так был невосполним. — Может, он голоден? Чем питаются единороги?  — Ничем. Духом святым, — ответила Дороти, нервно озираясь.  — Тогда зачем ему такие большие зубы?..       На кухне что-то брякнуло и покатилось, разваливаясь на части («Кофеварка», — сказал Сэм голосом, исполненным печали). В ту же минуту наверху лязгнула железная дверь, тяжёлые ботинки громко пересчитали ступени, и взорам предстал Дин в боевом режиме — собранный, целеустремлённый и готовый убивать.       Увидев целого и невредимого брата, он слегка расслабился, но боеготовности не потерял.  — Ну и бардак вы тут развели! Привет, Дороти. Это ты лошадку потеряла?  — Вроде того. И я бы не советовала так громко разговаривать — лошадка совсем рядом, на кухне.  — Не думаю, что он нас слышит, — сказал Сэм, успевший тихонько смотаться к кухонной двери и обратно. — Он рассыпал по полу хлопья и теперь лопает так, что за ушами трещит. А ты говорила, духом святым…       Дин выругался — всё-таки понизив голос:  — Говорил же, убирай пачку в шкаф!       Сэм развёл руками.  — Откуда я знал, что в один прекрасный день до неё доберётся какая-то сказочная скотина? Ты говорил, что в Бункере никогда не будет единорогов.  — Враньё, я такого не говорил!  — Значит, громко думал!       Дин красноречиво закатил глаза, чем свёл дискуссию на нет, и повернулся к Дороти.  — Ближе к делу. Как его убить?  — Вам, парни, лишь бы убивать. Это последний единорог в Оз!  — И, возможно, вообще последний, — добавил Сэм.  — И что, подождём, пока он сам нас убьёт? Я, конечно, не против охраны редких видов, но не тогда, когда один из их представителей громит мой дом и угрожает прикончить моего брата!  — Можно попробовать укрощение, — осторожно предложил Сэм.       Братья одновременно посмотрели на Дороти.  — Думаете, если бы я могла усмирить единорога, он бы от меня сбежал? — осведомилась она с ядовитой усмешкой.  — Значит, всё-таки женский монастырь, — подытожил Дин. Он бесшумно подошёл к кухонной двери — Сэм и Дороти крались за ним по пятам — и заглянул внутрь. Единорог бродил среди разорённой кухни, стукаясь рогом о столы, давил копытами осколки посуды и увлечённо хрупал кукурузными хлопьями, как самая обычная сельскохозяйственная животина. Дин покачал головой.  — Нет. Этого монстра я ни к одной бабе не подпущу, будь она хоть Дева Мария.       Монстр навострил уши, фыркнул, поднял голову и уставился на охотников, застывших в дверном проёме. Перестал жевать. Переступил копытами.       Судорожно сглотнув, Сэм предпринял героическую попытку отпихнуть брата себе за спину, но тот, набычившись пуще прежнего при виде погрома, не двинулся с места, будто обратился в соляной столп.  — А ну иди сюда, Флаттершай недоделанный! — рявкнул он единорогу, нащупывая пистолет за поясом. — Мне плевать, последний ты или нет! На колбасу пущу!       Дальше события замелькали с молниеносностью кадров дешёвого боевика.       Монстр всхрапнул, демонстративно поднялся на дыбы и сокрушил металлический стол, промяв столешницу до самого пола. Улучив удобный момент, Дин выпустил всю обойму в открытое, поросшее серебристой шерстью брюхо. Единорог не обратил на пули ни малейшего внимания, изогнул шею по-лебединому и, набирая скорость, потрусил вперёд.       Сэм, чертыхаясь и молясь одновременно, попытался выдернуть брата из той гипотетической точки пространства, где вот-вот должны были столкнуться мерцающая твердь рога и податливость человеческого тела. А Дину вдруг с ослепительной ясностью вспомнились блеск ангельского клинка, с хрустом проламывающего грудину, и то безболезненное поначалу, но обидное ощущение собственного промаха, фатальной ошибки — давно, так давно… Он зажмурился и приготовился к удару.       Спустя время, достаточное, по его расчётам, чтобы умереть трижды, он открыл глаза и обнаружил, что и сам он, и Сэм, и Дороти — все живы и здоровы, а зверюга застыла у его ног в раболепном поклоне — белоснежная, шумно дышащая рогатая гора.  — Не понял… — вымолвил Дин слабым голосом и на всякий случай отступил на шаг. Единорог поднял голову. Неведомым, неописуемым образом единорожья морда выражала неземную любовь, почтение и восторг — будто он наконец-то нашёл того, кого так долго искал. Он встал, вытянул шею, водрузил голову Дину на левое плечо и блаженно смежил веки.  — Ну и что, мать вашу, это значит? — спросил Дин испуганным шёпотом, не смея обернуться. Сэм и Дороти во все глаза смотрели на его плечи, поникшие под единорожьим весом, и молчали. — Я серьёзно. Он тяжеленный и ужасно воняет.  — В Оз он выглядел немного по-другому, — сказала Дороти, будто извиняясь. — Наверное, мир его изменил. Он всех меняет — и многих только к худшему.  — Так что мне делать?  — Скажи ему, чтобы шёл домой. У меня есть ключ, вот… — Она вынула из кармана увесистый, похожий на пряник ключ от страны Оз и показала его то ли Диновой спине, то ли единорогу, который всё ещё стоял, закрыв глаза, то ли Сэму, которому вообще сейчас было не до ключей. — Мне кажется, тебе он подчинится.  — Кажется? И почему это он должен мне подчиняться? Я что, и есть та невинная девка, которая укрощает единорогов?!       Дороти только пожала плечами — жест, которого Дин всё равно не мог увидеть.  — Ладно, не стоять же так вечно, — сказал он и совсем другим, фальшиво-елейным голосом поинтересовался: — Эй, Пинки Пай, не хочешь убрать башку с моего плеча? Мне, вообще-то, тяжеловато…       Зверь не отреагировал. Тогда Дин на свой страх и риск бочком выскользнул из-под гнёта. Единорог открыл глаза, оскорблённо фыркнул и, найдя беглеца, ткнулся бархатным носом в его ноющее плечо.  — Полегче, приятель, — поморщился Дин. Близость убийственного рога заставляла его нервничать не меньше Сэма, а единорог всё норовил приласкаться. Дин осторожно погладил его по шелковистой шее. — Пойдём. Пора тебе домой, нагулялся.       Дороти уже открыла своим ключом дверь кухни, и Дин повёл присмиревшего, расслабленного зверя к радужно-переливчатому пятну, за которым слышались шум трав на ветру и щебет нездешних птиц, и спокойно, нежарко светило солнце, и тянуло остаться там навеки, несмотря на отдалённое существование летучих обезьян…  — Вали уже, животное, — со вздохом сказал Дин и хлопнул единорога по тугому крупу. — Скучать не буду, не надейся.       До единорога дошло, что его беззастенчиво выпроваживают. Он упёрся в пол всеми четырьмя копытами, а потом и вовсе попятился.  — Эй, стой, ты куда? — Дин попытался его остановить, но это было всё равно что тормозить бронетранспортёр, движущийся задним ходом.  — По-моему, он хочет остаться, — сказал Сэм.       Дин на мгновение представил себе эту махину в качестве домашнего питомца: вечный погром, оббитые косяки, рассыпанные хлопья, нападки на Сэма, а ещё, наверное, его надо на травке пасти… Хотя зверюга неплохо охраняла бы Бункер, да и тёлочек прикольно клеить фразой «Хочешь покажу настоящего единорога?»… Ага, так и в психушку недолго загреметь. Нет, лучше уж обойдёмся без сверхъестественных питомцев…  — Придётся тебе тоже идти, — добавила Дороти, которая всё ещё придерживала дверь, и, неловко улыбнувшись, сделала плавный приглашающий взмах в сторону своего радужного парадиза. ***       Поздним вечером, когда Сэм, всё удручённее поглядывая на часы, заметал на совок последние крошки растоптанных хлопьев, кухонная дверь снова отворилась, озарив серость Бункера солнцем иного мира, и выпустила усталого, довольного и заметно захмелевшего Дина. Вслед ему летели неразборчивые прощальные крики. Дин, одной ногой уже дома, долго отвечал закулисным невидимкам залихватскими воздушными поцелуями, словно покидающая сцену рок-звезда. Потом захлопнул дверь и прислонился к краю кухонной мойки. У него был блаженный вид человека, обессиленного удовольствиями.       Сэм стряхнул мусор в ведро, аккуратно и неторопливо прислонил к стене совок и щётку и только тогда спросил:  — Ну?  — Зверюшка загнана в надлежащий заповедник, — доложил Дин. — Всю дорогу лезла целоваться, но я был суров и неприступен.  — Усиленно косил от должности девы-укротительницы? — ехидно уточнил Сэм.       Дин многозначительно пошевелил бровями, но так и не сумел родить достаточно саркастичный ответ и с достоинством промолчал.  — Кстати, я тут поразмыслил над вопросом, почему именно тебе удалось укротить единорога, — сообщил Сэм.  — Знаешь, ты сейчас похож на школьника-заучку, который первым решил задачку и рвётся выслужиться перед училкой. Молодец, возьми с полки пирожок.  — Отличная попытка сменить тему, Дин, но ты меня не собьёшь.  — Вот чёрт. Дай угадаю — коняга на меня запала просто потому, что я прелесть?  — Сейчас ты скорее пьяный маргинал… Нет, я думаю, это потому, что единороги чуют чистые души, а ты — бескорыстный альтруист.  — Я не настолько трезв, чтобы осознать это определение. Перезвоните позже.  — Это значит, что ты никогда не думаешь о себе.  — Чушь собачья. Я только этим и занимаюсь. Ты сам меня эгоистом называл, помнишь?  — Так это когда было… Я был неправ.       Дин устало потёр лицо и сразу стал серьёзным — как мим, движением руки меняющий комическую маску на трагическую. Сэм даже пожалел, что завёл этот разговор — пускай бы брат и дальше улыбался и острил, не озадачиваясь глубинными аспектами собственных комплексов. Он уже приготовился произнести что-нибудь вроде «ладно, забей, не стоит в этом ковыряться», когда Дин сказал:  — Иногда мне очень хочется быть эгоистом. Я ещё помню, каково это — когда я был демоном и плевать хотел на всех, включая тебя. Заботиться только о себе, ни о ком не думать — мне это так нравилось! Это было легко и приятно, хотя даже тогда не удавалось забить на всё полностью, на сто процентов. Всегда оставалась какая-то проклятая частичка души, которая не давала окончательно оскотиниться, какая-то непересекаемая грань. Но я помню ощущение разрушительной свободы, которое получил вместе с чёрными глазами, и… как бы сказать попроще… мне не нравится то, что это ощущение мне нравилось. Как будто в глубине души я хочу повторить демонский опыт.  — Миллионы людей живут, думая только о себе, и не парятся, — пожал плечами Сэм. — Для этого необязательно быть демоном.  — Да. Но я так не умею.  — Кстати, иногда это неумение меня просто бесит. Ты всё ещё считаешь себя расходным материалом, патроном в обойме, и что я могу сделать, чтобы тебя переубедить?  — Например, отвязаться и уйти спать. Чёрт, такая славная вечеринка была — хотя девчонки в Оз так себе, мелкие и страшненькие, — а ты взял и всё настроение испортил…  — Я просто пытаюсь понять, почему единорог выбрал именно тебя.  — Дороти же сказала, что мир меняет всех — вот у него прицел и сбился, выбрал не того. В конце концов, драконы тоже разбирались в качестве душ, но и у них промашки бывали, помнишь? Наверное, тебя единорог поэтому и не выбрал — знал, что ты его задолбаешь вопросом «почему?»  — Но…  — Сэмми, какая разница? Главное — дело сделано. Я устал и хочу спать.  — Я всё-таки почитаю ещё про единорогов, — примирительно сказал Сэм.       Но Дин уже не слушал его и, раздражённо махнув рукой — мол, делай что хочешь, только отстань, — убрёл спать, а Сэм сварил себе кофе в помятом ковшике, отыскал уцелевшую чашку и ещё долго сидел в библиотеке, даже не глядя в книги. Он и без них знал, что единороги прекрасно разбираются в чистоте душ.