Мамаша

Прошло двадцать три дня. Целых двадцать три дня с того самого момента, когда Александра сбросила анбу в яму и навсегда похоронила своё преступление. Двадцать три дня напряженного ожидания, когда же невидимый враг сделает свой следующий шаг.       А он сделает, в этом Александра ни на секунду не сомневалась. Она жила своей жизнью: смотрела в небо, на пыльную дорогу от поместья к такой же пыльной и скучной Конохе, занималась детьми и домом, из которого сбегала при всяком удобном случае, чтобы отточить новообретенные навыки; но ни на мгновение Александра не позволяла себе забыться настолько, чтобы поверить в то, что её преступление позабудется навсегда. Она ждала. Чутко и бесстрастно прислушивалась к переменчивым настроениям в деревне, к которой никогда не испытывала теплых чувств; внимательно и хладнокровно оценивала людей, которые роились вокруг её семьи и неё самой, как пьяные мухи, одуревшие от весенней жары; со сдержанным любопытством изучала историю этих мест и собственного клана, в котором ей не повезло растить своих-чужих сыновей.       За двадцать три дня она узнала достаточно, чтобы свободно маневрировать в беспокойных водах деревенской политики. К сожалению, несмотря на весь свой военный и жизненный опыт, Александра так и не решила, что ей делать с Фугаку и нежеланным замужеством. Супруг оставался с ней исключительно нежен. Он был внимателен к Александре, ничем не проявлял своего недовольства и всегда интересовался делами семьи. Особенно он обрадовался, когда узнал, что гаденыш Саске наконец выплюнул свое первое слово. Ласточкина вспоминала об этом с волнительным умилением — и о Саске, и, как ни странно, о Фугаку. О том, как его обыкновенно серое и суровое лицо словно посветлело, а взгляд стал мягким, как подтаявшее на солнце масло. Александра не могла отрицать: Фугаку души не чаял в своих детях. Это объединяло её с мужем, сковывало одной тяжелой цепью, которую они с радостью бы потащили и на эшафот. Вечерами они оставались в супружеской спальне. Фугаку читал отчеты и вел тайные переписки, о содержании которых женщина догадывалась, но не знала наверняка; а Александра изучала историю шиноби, в которой было слишком много увлекательных, но совершенно неясных женщине деталей.       Например, случаи, когда шиноби, верно служившие своим хозяевам многие десятилетия, ни с того ни с сего впадают в безумство и убивают их; или убивают друг друга, уничтожая целые родовые ветви. В книгах, которые читала Александра, такое случалось слишком часто. Бесследно исчезали целые кланы, деревни сгорали дотла за одну ночь, члены семьи сжирали друг друга без всяких видимых причин. — Почему это происходило? Это же… В этом и смысла-то никакого нет, — спросила однажды Александра, по обыкновению, сидя на футоне, пока Фугаку корпел над бумагами. Его ответ был прост и жесток, как все естественные вещи, происходящие в мире. — Они ненавидят собственную жизнь, а потом начинают ненавидеть друг друга. И сходят с ума, потому что хотят чего-то, но не могут этого получить, — потом он подумал и добавил: — С нами этого не произойдет. И, отчего-то, Ласточкина поверила своему мужу. — Начинайте! Фугаку выставил руки вперед, готовясь обороняться. Он был полностью сосредоточен, взгляд мужчины пристально следил за каждым шагом своего сына. Итачи медленно обошел отца по кругу, не торопясь нападать. Даже время замедлилось для них: птицы не пролетали над головами главы и его наследника, ветер не тревожил кроны деревьев. Три пары глаз выжидали исход тренировочного поединка. Наконец Итачи бросился в атаку, целясь в солнечное сплетение Фугаку. Раздался только шорох. Один. Два удара. А потом наступила невыносимо долгая пауза. Фугаку держал первенца на расстоянии вытянутой руки. Пальцы его сжимали горло сына. — Неплохо, но можешь лучше, — спокойно сказал мужчина и отпустил Итачи. Мальчишка упал на землю, давясь кашлем. — Отдохни несколько минут. Итачи поднял на отца яростный взгляд. — Я готов! Я хочу ещё! — Пять минут, — отрезал мужчина, чувствуя, как прожигает в нём две дыры до боли знакомый взгляд. — Като, — обратился он к одному из наблюдающих, — она там? — Да, тайчо, — незамедлительно последовал ответ. Сашка смачно хрустнула грушей, поправила на переносице солнцезащитные очки. Она поймала на себе пренебрежительный взгляд четырехглазого Като, который всюду таскался за её мужем, и приветливо махнула ему рукой. Конечно, никакой приветливости или дружелюбия Ласточкина не испытывала и в помине. Ей страшно пекло голову и хотелось пить, а песок и прибитая пыль полигона, на котором Фугаку гонял Итачи, казалось, забились ей во все щели. — Начинайте! Однако, Ласточкина продолжала придерживаться тактики наблюдения и невмешательства. Потому что сегодня её впервые не выгнали с тренировочного поединка главы клана и его наследника. Фугаку, от всей широты своей душевной, даже разрешил ей остаться в пределах полигона, а не висеть, как всегда, на заборе, пытаясь разглядеть, что вообще там происходит.       Женщина снова вгрызлась в грушу, обводя присутствующих ненавязчивым взглядом. Като, — куда же без него, — стоял на почтительном расстоянии, исполняя роль не то рефери, не то наблюдателя. По другую сторону от него возвышался мужчина в годах, с суровыми чертами лица и в простой традиционной одежде, подпоясанной широким белым отрезом. Учиха Аяхито — сразу признала Александра старика. Герой двух последних войн, который, судя по слухам, знал основателей деревни: успел побыть другом одному, впасть в немилость у второго и сыграть неплохую политическую партию с третьим. Для Ласточкиной он был просто именем, щепкой, плавающей на поверхности зыбких воспоминаний Микото. Но для остальных Аяхито был авторитетом, которого почитали как за заслуги в прошлом, так и за ценные советы в настоящем. — Хватит! Костяшки пальцев на маленьком кулаке Итачи были в крови. Сашка сперва подумала, что ей показалось. Она опустила очки ниже на переносице — картинка не изменилась. Напряжение повисло в воздухе, как обоюдоострый меч. Взгляды присутствующих намертво приковались к разбитому носу Фугаку. Даже Итачи, который сейчас должен был испытывать гордость за свою победу, замер на месте, с осторожным ожиданием смотря на отца. — Ты меня ударил. Тон Фугаку был абсолютно бесстрастен. Кровь стекала по его губе тонкой струйкой, делая грозный вид главы клана до смешного нелепым. Итачи словно окаменел, так сильно было его беспокойство. Фугаку выкинул руку вперед, его широкая ладонь накрыла голову сына. — Я не сомневался в тебе, Итачи, — только и сказал мужчина, взгляд его потеплел. — На сегодня закончим. — Как скажешь, отец.       Ласточкина медленно выдохнула. Она поймала взгляд сына и тайно показала ему большой палец, желая подбодрить. Мальчик несмело улыбнулся ей в ответ. К Фугаку подлетел Като. Теперь всё внимание мужчины было захвачено этим настырным четырехглазым, который уже давно стал себя вести как верная первая жена. Сашка зло прищурилась; она не испытывала к Фугаку бурных чувств, но не желала видеть рядом с ним людей, которые проявляют к ней открытую неприязнь. Сама мысль о том, что кто-то нашептывает её мужу во тьме, подкармливая его изголодавшуюся паранойю сочными злыми выдумками и опасными предположениями, пробуждала в Александре одно нехорошее. — Прекрасно справился. Между прочим, отцу мог врезать и посильнее, но, всё равно, молодец. Мой мальчик!       Она подошла к Итачи, которого уже все бросили и который явно не знал, куда себя деть. Ласточкина взяла сына за руку, осторожно коснулась большим пальцем окровавленных костяшек. — Надо будет холодное приложить. Да? — Я тоже так подумал, — немного растерянно кивнул Итачи. — Как думаешь, отец остался мной доволен? Сашка коротко усмехнулась. — Был бы у него хвост — замахал от радости.       Итачи тактично промолчал. Он обернулся к отцу, который всё ещё был занят с Като и подошедшему к ним господину Аяхито, и сразу отвернулся. Тренировка закончена и больше Итачи был Фугаку не интересен. По крайней мере, так эта ситуация представлялась для остальных. Итачи же предпочитал думать, что его отец — слишком занятой человек, а поэтому не может тратить время на всякие мелочи. Сашка же упорно продолжала считать Фугаку незаинтересованной скотиной. — Ладно, пойдём домой, — миролюбиво предложила Ласточкина. — Поможешь мне сделать этих чертовых карпов. Глаза мальчика округлились. — Ты ещё их не сшила? Завтра же праздник. А если мы не успеем? — Да ладно, всего пара карпов, — махнула рукой Ласточкина. — Что может пойти не так? *** Пятого мая обычно скучная и сонная Коноха пестрит всеми возможными цветами, а рыбы начинают летать по небу, качаясь на ветру, будто на мягких волнах. В этот день отступают разногласия, а улицы наводняются красивыми мальчиками, к которым обращено всё внимание.       Пятого мая страна Огня празднует Кодомо-но хи — праздник мальчиков, которые в будущем непременно пополнят ряды отважных шиноби Конохи. Детям дарят подарки, поют им песни, желают великого здоровья и большой удачи, чтобы они вырастали крепкими и сильными, и приумножали славу своей семьи. Прекрасный праздник, но и у него есть оборотная сторона. Коноха — молодая деревня. Её история намного короче длинной и кровавой истории кланов, вошедших под её уютное крылышко. Что такое полвека мира для столетней вражды? А за плотной ширмой из дежурного церемониала и осторожной вежливости всегда скрывается острое желание видеть своего противника на лопатках. И если в военное время всё решалось донельзя просто, то в состоянии шаткого мира многим кланам приходилось прибегать к самым неочевидным способам. Демонстрация своего превосходства и силы проявлялась даже в мелочах, таких как одежда или количество миссий высокого ранга. Но самым ценным ресурсом, — «королем» на шахматной доске, — были дети семьи. Наследники, как выхоленные породистые собаки, должны были пройтись по улицам деревни, словно по ковровой дорожке, где все будут их оценивать и судить. А по ним — и их достопочтимые семьи. Пятого мая в Конохе не останется клана, который не попытается использовать Кодомо-но хи в собственных целях. — Он висит криво. Бордовый карп был намертво привязан к флюгеру. Метровый хвост, как флаг, развевался на ветру, то и дело кренясь вверх, словно он не плыл, а некрасиво всплывал на поверхность. Итачи и Ласточкина смотрели на это чудо творческой мысли и совершенно не собирались ничего с этим делать. Во-первых, потому что это даже красиво, а во-вторых — потому что им было лень. — Он не висит, а парит. Как птица, что стремится покорить небесные высоты. — Угу. Только это карп и он явно всплывает брюхом вверх. Кого он символизирует: меня или Саске?       Сашка угрюмо посмотрела на сына. — Дети в шесть лет не должны знать слова «символизирует». Итачи ещё раз посмотрел на тканного карпа и решил, что мама, в общем-то, права. Она всё утро пыталась повесить двух несчастных карпов и сейчас была явно не в духе. Поэтому, умненький Итачи решил, что сегодня она будет права в любом случае. Даже если решит объявить войну всем карпам в мире. Мальчик пожал плечами и вернулся в дом. У него есть немного времени, чтобы побыть с Саске, прежде чем папа вернётся из участка и весь дом встанет на уши из-за подготовки к празднику. Сашка мученически вздохнула. Карпы на флюгере опять намертво замотались друг в друге. Нет, решила она, никому, кроме неё эти карпы не нужны, так что — пусть висят, как хотят.       Хоть друг на друге. И с этой воодушевляющей мыслью гроза и гордость российской армии вернулась в дом. До рокового вечера осталось всего пять часов. — Так, а теперь ручки в стороны, ага. А теперь головку поднимаем… Саске, не вертись! Ласточкина глубоко вдохнула и очень медленно выдохнула, представляя, как вместе с дыханием из её рта выходит ледяное пламя и замораживает мелкого паршивца, чтобы он не вертелся юлой и дал ей нормально его одеть. Но пламени не было, а Саске не желал сдавать позиции и делал всё, чтобы родная мать не смогла привести его в приличный вид. — Не хочу, — мотнул головой он и сделал попытку откатиться назад. — Не буду! — Голый пойдешь! — рыкнула Сашка и, воспользовавшись моментом, натянула на мальчика штанишки. — И все будут говорить, что Учиха Саске бегал по Конохе голышом! — Голыфом! — радостно повторил ребенок и дернул ножкой. — Голыфом хочу! — Господи, дай мне смирения принять то, что я не могу изменить и смирительную рубашку, чтобы одеть то, что хочет бегать голышом. — Нии-сан!       Сашка подняла взгляд и натурально обомлела. Если бог есть, то явно постарался, когда работал над её первенцем. Итачи был одет в традиционные одежды клана. Черный цвет его кимоно выгодно контрастировал с аристократичной бледностью кожи и такими же черными омутами глаз, делая Итачи больше похожим на одного из тысячи Ками, чем на простого человека. Три герба на его спине были скрыты под таким же черным хаори, подкладка которого имела насыщенный бордовый цвет. На спине хаори, как и на самом кимоно, имелось три герба клана. В этот момент Сашка поймала себя на мысли, что смотрела на Итачи и едва узнавала в нем собственного малолетнего сына. Перед ней стоял не просто мальчишка, а наследник древнего и могущественного клана, который должен будет перенять власть у своего непутевого отца. — Какая же ты куколка, — выдохнула она восхищенно и не глядя схватила Саске за ногу, пресекая накорню попытку бегства. — С глаз не съесть. — Мам, — смущенно выдохнул Итачи, — не надо. — А потом подумал и добавил: — Спасибо.       На самом деле, это был не первый раз, когда мать сравнивала Итачи с куколкой, конфетой и прочими вещами, с которыми сравнивали милых девочек, но никак не мальчика, которым Итачи, несомненно, являлся. Итачи злился, смущался, даже пытался доказать на деле, что он никакая не «куколка», но ослепшей от любви Микото было глубоко наплевать на внутренние комплексы сына, так что она продолжала измываться над ним, делая это с выражением абсолютного счастья на лице. Поэтому Итачи тактически смирился. До тех пор, пока у него не начнут расти волосы на лице. И он никогда не будет бриться! — Нии-сан, — протянул Саске таким голосом, за которым обычно начинается рев. Итачи тут же обратил всё свое внимание на брата. Сашка пожала плечами и отпустила младшего в руки старшего сына. Было между ними что-то такое, что моментально делало атмосферу вокруг приторно-сладкой. Саске даже в лице менялся, не говоря уже о поведении. Ласточкина невольно припомнила слипшихся на флюгере карпов. Ну точно, один в один. — Оденешь его? — спросила она, заранее зная ответ. Итачи кивнул, и Ласточкина со спокойной душой оставила Итачи наедине с мелким. Что за магия заставляла Саске беспрекословно слушаться старшего брата, Сашка не знала. Впрочем, она мало что знала о детях, поэтому не стала слишком уж волноваться по этому поводу. По крайней мере, они не пытаются поубивать друг друга, как все знакомые ей братья и сестры, а что ещё для счастья надо? С этими мыслями женщина дошла до спальни, где уже лежали приготовленные для неё вещи. В отличие от детей, над одеждой которых надо было как следует подумать, для Сашки всё оказалось намного проще. Традиционное праздничное кимоно у неё было одно, и оно всегда было под рукой. Простое и изящное, как пистолет Марголина, Сашка любила это кимоно только за то, что с ним никогда не приходилось слишком возиться. Она легко открыла дверь и вошла в спальню.       Первым, что она увидела, был обнаженный торс мужа. — Ох ты ж, — вздрогнула женщина от неожиданности. — Я думала, что ты уже оделся. Я могу выйти, если тебе… — Нет, — Фугаку качнул головой. — Можешь остаться. Мы друг другу не помешаем. Сашка коротко кивнула и закрыла за собой дверь. В спальне супругов повисла царственная тишина, нарушаемая только поступью ног и шорохом многочисленных тканей одежд. Ни Фугаку, ни Александра не смотрели друг на друга, не путались друг у друга под ногами и даже не пытались завязать диалог. Весь их быт был расписан строже, чем мирный договор двух враждующих государств. Именно эта холодная отстраненность не давала им погрузиться в тёмные воды страстей и взаимных упреков. Именно это Ласточкина ценила превыше всего. — Я тебе помогу. Фугаку подошел к женщине сзади, бережно взял в руки концы пояса оби, с которым Ласточкина безуспешно билась последние несколько минут. Самостоятельно такой пояс завязать практически невозможно, поэтому она даже не стала спорить, когда Фугаку прижался грудью к её спине, — всего на мгновение — и бережно обернул оби вокруг тонкой талии. Его дыхание щекотало шею Александры. Это было приятное чувство, тем более, что сам Фугаку был ей далеко не так противен, как в те далекие первые дни. Александра осторожно повернула голову к зеркалу, чтобы посмотреть, как они выглядят со стороны. Она изучала в отражении себя — утонченную и красивую, с интересом поглядывала на сосредоточенного Фугаку. Он был просто мужчиной, которому она не доверяла. Мужчиной, с которым она делила спальню, но не постель. Который был готов угодить любому её желанию, потому что любил женщину, которую и убил собственными действиями в ночь нападения Кьюби. Раньше она об этом не задумывалась.       Что бы сделал Фугаку, если бы узнал, что его драгоценной Микото давно нет, а его детей воспитывает женщина из другого мира? Сашка закрыла глаза. Она не чувствовала себя виноватой — её жизнь оборвалась точно так же, как жизнь Микото. Внезапно и не по её вине; она уже ничего не могла исправить, но и жить, упиваясь надуманным горем и виной, не собиралась. — Что на счет праздника? — спросила она, когда почувствовала давление на поясницу, это Фугаку завязывает пояс. — Мне следует к чему-то приготовиться? — Не больше, чем обычно, — Александра почувствовала его дыхание в затылке, от чего по телу пронеслась приятная дрожь. — Просто не говори слишком много.       Ласточкина покусала кончик языка. Её просто разрывало от желания расспросить Фугаку обо всем, что он скрывает. Но она не знала наверняка, как отреагирует на это мужчина. Это был не первый и далеко не последний раз, когда Александре приходилось усмирять свое любопытство. — А что на счёт тебя? — вдруг спросил Фугаку, отстраняясь и принимаясь за собственную одежду. — Мне стоит что-то знать? — Нет, — быстро отозвалась Ласточкина, качнув головой. — Ничего такого, чего бы уже не знал. Фугаку обернулся к ней и посмотрел таким проникновенным и усталым взглядом, что было сразу ясно — он ей не верит. Или верит, но подозревает, что напрасно. В любом случае, Сашку это не волновало. Ей не хотелось думать о том, что с ней станется, если она хоть на миг начнет сопереживать человеку, который спланировал нападение на мать своих детей. — Думаю, нам пора. Сказал Фугаку, когда закончил с гардеробом, и они отправились на праздник. *** Коноха утопала в разноцветных шелковых карпах и свете праздничных фонариков, которые начали зажигать с наступлением сумерек. Воздух полнился запахами еды и непрекращающимся гомоном гражданских, от души наслаждающихся редкой возможностью по-настоящему развлечься. Опьяненные праздничным настроением, улицы деревни ожили, стряхнув с себя пыльную накидку серых будней; жители искренне шутили, смеялись. Фугаку с семьей вышли ещё до наступления сумерек. Сначала они отправились в храм Нака, где, под пристальными взглядами соклановцев, Итачи и Саске вознесли молитвы и получили годовое благословение. Это была традиция клана — одна из бескрайнего множества бесполезных традиций, которые Учиха почитали с богобоязненной строгостью.       Там же мальчиков одарили подарками: оружием и доспехами, игрушечными солдатами с безобразными лицами и охранными медальонами, которые, по поверью, должны были уберечь от внезапной смерти. Через них прошли более пятидесяти человек, лица — вежливые и смиренные — сменяли друг друга, в то время, как Александра безостановочно повторяла про себя их имена. Аяками, третий сын Тооды, Хитоши, молодой мастер короткого клинка, Сузуму, чудак и проныра, Кин, долгожданный первенец старой четы, — Александра должна была знать каждого из них. Ласточкина кланялась вместе с детьми, изображая фальшивую благодарность, пока остальные дети клана ждали своей очереди получить подарки и ничего не стоящие почести. При этом она косилась на Фугаку и думала только о том, что с удовольствием поменялась с ним местами.       Ласточкина ненавидела церемониал. Фугаку был доволен. Держа Итачи за руку, идя по дороге что уводила за пределы квартала, он размышлял. — Вы хорошо справились. Итачи, запомни: такие праздники напоминают нам, как важен и хрупок мир. Мы должны прилагать все свои усилия, чтобы сохранить его.       Сашка вскинула бровь, едва не крякнув от едва сдерживаемого смешка. Благо, у неё был Саске, которого женщина несла на руках, и в волосы которого можно было тайком ухмыляться. — Я понимаю, отец. Я буду стараться изо всех сил и приложу все усилия, чтобы защищать нашу деревню и её жителей. — Уж все-то не надо, — не удержалась женщина, ласково глянув на мальчика, — на нас-то оставь немного. А-то остареем, кто ж нас защищать будет? Итачи уязвленно примолк. Фугаку дернул уголком губ, не прекращая идти вперед. Вдруг Саске радостно схватил мать за плечо и пообещал: — Я буду зати… защи… чать! — Вот это мой сынок! Итачи поднял взгляд на мать, для которой вмиг перестал существовать весь окружающий мир. Он просто рассыпался, а всё, что осталось, сжалось до одной маленькой точки — Саске. Она улыбалась ему, воркуя с ребенком, как с самым драгоценным сокровищем в её жизни. На сердце у Итачи было тяжело, но он пока не осознавал истинной причины этого чувства. Очень скоро они все вышли к центру деревни, где вовсю шумел праздник.       На них везде обращали внимание, в каком бы месте этой унылой деревни они не показались. Учиха влились в толпу, как огромное нефтяное пятно вливается в мутные морские воды. Вся центральная улица была украшена развевающимися на ветру карпами, в многочисленных лавках торговцы угощали мальчиков бесплатными сладостями и томорокоси — жареной кукурузой, которую, по желанию, можно полить соевым соусом или топленым маслом. У детей глаза разбегались: Итачи уже приметил пару тележек, где продавали его любимые данго и у которых уже толкались детки из других семей, а Саске с ума сходил от ничегонеделания и рвался в бой; тем более, что ему только сегодня подарили пару новых игрушек, которые он с удовольствием об кого-нибудь сломал бы. Фугаку постепенно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился напротив дома с тремя узкими занавешенными окнами, у которого роились шесть молодых девиц из Яманако. Они оживленно обсуждали что-то и совершенно не обращали внимания на людей, которые, сами того не ведая, были лишь декорацией, выгодно оттеняющей мягкую красоту юных дев. Впрочем, Фугаку они были интересны так же, как раку отшельнику интересно голубое небо над головой. Мужчина бы вообще проигнорировал этот праздник, как делал в пору своей буйной молодости. Тогда Фугаку, горячего и непримиримого, интересовал лишь мир за стенами Конохи да собственная слава. Он гнался за ней, как гончий пес гнался бы за зайцем на охоте, бездумно бросался в бои и легко принимал любой вызов, не думая о последствиях. А последствия могли быть. Скольким из его товарищей повезло встретить собственное тридцатилетие? Тогда о таких вещах не думали.       Вот уж правду говорят: Учихе лишь бы молодость свою пережить. Наконец, в людском течении показались знакомые лица: полиция не оставила свои пост, несмотря на явный намёк Совета на то, что сегодня бы Учиха не привлекали к себе излишнее внимание. Сам того не заметив, Фугаку стиснул зубы. Он — глава клана и тайчо полиции Конохи, и он не позволит так легко задвинуть Учиха на задворки управления деревней. — Только не говори, что ты собрался что-то делать, — упрек жены прозвучал в самое ухо, из-за чего впавший в глубокую задумчивость Фугаку, заметно вздрогнул. Он быстро обернулся к Микото. Она стояла прямо перед ним, одной рукой прижимая к себе Саске, а второй сжимая руку Итачи, и смотрела на него так неодобрительно, что Фугаку почти решил, что та обратилась в ёкай, и теперь чужие мысли читать умела. — Фугаку, — опять позвала она мужчину тоном спокойным и холодным. — Давай хотя бы сегодня мы обойдемся без дворцовых переворотов? — Просто проверю посты, — кивнул он в ответ на возмущение. — Ты и не заметишь, как я вернусь. Фугаку быстро погладил Саске по голове, кивнул на прощание жене и старшему сыну, в очередной раз обещая закончить со своими делами как можно быстрее, и растворился в людском потоке. Ласточкина цыкнула ему вслед. — Ну конечно, а потом кому-то опять придется закапывать трупы, — хмыкнула она себе под нос, настолько тихо, что никто и не услышал компрометирующего признания. *** Конечно Фугаку соврал. Фугаку врал постоянно и так умело, что со временем даже ему собственная ложь начала казаться правдой. Он врал товарищам, собственному клану, семье — чаще всего. Это была вынужденная ложь, которой глава прокладывал путь своему клану к новому будущему. В котором не будет унизительного выманивания достойных их миссий и презрительных взглядов со стороны, в котором его дети и внуки будут с гордостью носить имя Учиха, а враги останутся ни с чем, захлебнувшись собственной желчью.       Фугаку прекрасно знал, что даже джонины, с которыми он служил и проливал кровь, теперь относятся пренебрежительно к нему. Время от времени, он встречался с ними за пределами клана — с Акимичи, Инузука и прочими — и видел в их взглядах лишь вежливую осторожность. Одна проклятая ночь уничтожила и без того хрупкую репутацию Учиха, и теперь Фугаку должен превозмочь себя, чтобы восстановить её до должного уровня. Подземный вход, замаскированный насыпью мелкого камня и бутафорской растительностью, вел прямиком за пределы деревни. Этим входом пользовались анбу и Фугаку удалось узнать о нем только благодаря договоренности с Хокаге; скорее всего, после этой ночи его снова засыплют, а вход перенесут в другое место.       Вместе с ним отправились всего пара верных людей. В Като Фугаку не сомневался, а потому доверил ему самое важное задание: приглядывать за кланом в его отсутствие, за семьей — в особенности. Даже если ничего не случится, сердце Фугаку будет спокойно. Тайный лаз заканчивался узким просветом, и уже через несколько секунд тихой возни, все трое оказались у узкого перелеска, в километре от деревни. Фугаку отряхнулся, бегло оглядел местность и встретился взглядом с молодым шиноби в маске. — Вы не опоздали, — сказал анбу таким тоном, словно надеялся на это. Фугаку подошёл к нему ближе, в свете луны выделялся только безупречно-белый ершик волос. Этот тон не понравился мужчине, но ему пришлось проглотить свое недовольство. Он окинул взглядом пролесок, точно зная, что этот парень — белобрысый, как окрестил его Учиха про себя — здесь не один. Это было хорошо для их общего дела.       Анбу — два или пять — ринулись вперед, вглубь пролеска, за которым начиналась непроходимая чаща вековых деревьев и колючих кустарников. Белобрысый кивнул Фугаку и последовал за своими товарищами, почти шаг в шаг за группой анбу последовали и Учиха. Их путь пролегал через лес и реку, и составлял примерно четверть часа на запад. Там Фугаку надеялся найти то, что вернет его клану доверие совета и Хокаге, и подорвет репутацию Шимуры Данзо. Он ждал этого целых двадцать три проклятых дня, пока Хирузен перепроверял его информацию и метался между двумя решениями, одно из которых было очевидно.       В обласканном лунном светом полумраке группа анбу и люди Фугаку приблизились к месту назначения. Это был узкий проём в искусственно созданной горе, который бы они и не заметили, если бы не Хьюга в группе. Именно он нашёл тайный проход, именно за ним отправились шиноби, пропадая в проходе один за другим. — Приготовьтесь, — выдохнул белобрысый, и анбу растворились в пространстве. Фугаку обернулся к своим людям, отдав команду обнажить оружие. Первое столкновение было коротким и кровавым, как стычка двух буйных пьяниц в переулке. Фугаку скользнул в темноту, по привычке принимая первый удар на себя. Он, словно в молодости, бросался на саму смерть, не страшась и не сомневаясь. Узкий коридор, устланный бетоном и железом, наполнился запахами крови и лязгом клинков. — То, что здесь охраняет Данзо, должно быть очень ценным, — сказал Фугаку, когда бой закончился, и они двинулись дальше. — Даже у Хокаге нет такой охраны. Белобрысый стрельнул в мужчину раздраженным взглядом. — Мы — охрана Хокаге, — напомнил он, но Фугаку было не до чьих-то нежных чувств. — В любом случае, пока нет никаких прямых доказательств, что это место принадлежит Шимуре. Фугаку промолчал, в его голове, вопреки желанию мужчины, раздался насмешливый голос супруги: «Ну обалдеть, какие здесь все ранимые…». Фугаку усмехнулся собственным мыслям, он был уверен, что, будь Микото здесь, она непременно бы ответила что-то в этом духе. Но её здесь нет — и это хорошо. Фугаку не хотел, чтобы его жена снова окунулась во всю эту грязь. Они остановились перед развилкой. Решено было разделиться: Фугаку и Белый отправились налево, взяв с собой ещё двоих анбу, люди Фугаку, вместе с одним анбу, отправились направо. В любом случае, они найдут то, за чем пришли.       Передвигались молча. Развилка смыкалась у входа в круглый зал-лабораторию, в центре которой возвышалась колба-резервуар. Повсюду были тела. Фугаку кивнул своим людям, чтобы те не теряли бдительности, и медленно обошел лабораторию. Тела были ещё теплые, вокруг опустошенного резервуара разлилась вода, и след её тянулся к противоположной стене, которую сейчас изучали люди анбу. Это было слишком странно, чтобы походить на правду. Они рассредоточились по лаборатории, в поисках малейшей подсказки, что здесь произошло. Фугаку снова обвел взглядом лабораторию: бесконечные трубы тянулись по стенам и низкому потолку, как длинные скользкие черви, и все они шли к этому огромному резервуару, в котором бы без труда поместилось и пять человек. — Ни хитай-ате, ни любых других опознавательных знаков, — резюмировал Белый, после беглого осмотра тел. Фугаку подошёл к нему и пинком перевернул труп с живота на спину. — Наемники, — хмыкнул мужчина, разочарованный таким поворотом событий. — Нас пытались не остановить, а задержать. — Сейчас мы их не догоним, — кивнул Белый и поднялся на ноги. — Думаю, мы сделали всё, что могли. Хокаге будет осведомлен о вашем участии, Фугаку-сан. На этом помощь полиции окончена. — Невозможно. Учиха обнаружили лабораторию, мы имеем право продолжить расследование, — яростно запротестовал Фугаку, но Белый был беспристрастен за щитом своей маски. — Вы знаете правила, — сказал он, сложив руки на груди. — Спорить об этом бессмысленно. Это уже не внутренний конфликт, но, — тут Белый качнул головой, бросая мимолетный взгляд на остальных анбу, — учитывая вашу личную заинтересованность, думаю, не лишним будет обсудить это с Хокаге.       Фугаку не ответил. Гнев всё ещё клокотал в нём, но разум говорил, что Белый из анбу в этом не виноват. Он действительно сделал всё, что входило в полномочия полиции, и теперь был вынужден передать дело. Но он не хотел этого! Он знал, чем может всё закончится: Данзо потянет за нужные ниточки и всё развалится, как карточный домик. Фугаку должен этому помешать. Он распрощался с Белым и приказал своим людям собираться назад. Он ещё может успеть на праздник, к жене и детям. При этой мысли злость Фугаку наконец отступила, на её место пришло запоздалое сожаление и глубокое чувство, которое испытывает человек, совершающее нечто неправильное. Мужчину совсем не радовала идея врать самым близким ему людям, но поделать он ничего не мог. Их незнание может стать спасительной гарантией безопасности, если Фугаку облажается или однажды просто не вернется. Он вышел из лаборатории, прохладный ночной воздух тут же забрался под ткань его водолазки, заставляя тело покрыться зябкими мурашками. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. — Выдвигаемся, — приказал Фугаку, обращаясь к своим людям. Анбу всё ещё исследовали лабораторию, так что в этой тиши они были абсолютно одни. В этот момент на Фугаку обрушилась тень.       Всё произошло слишком быстро. Фугаку метнулся в сторону, успев лишь крикнуть своим, чтобы рассредоточились. В груди мужчины редкими толчками пульсировал ожог — глубокая рана от удара укороченного клинка. Фукагу стиснул зубы, прижав ладонь к ране. Его горящий алым взгляд заметался по округе, выискивая невидимого врага. А, может, и нескольких. В следующее мгновение в зарослях вспыхнула искра применяемой техники. Фугаку ринулся вперед, в мановение ока оказываясь перед маской члена Не. Размашистым движением руки он выхватил кунай и бросился в атаку. Удары посыпались как град. Лязганье стали вновь заполнило всё пространство, разжигая внутри мужчины ледяную жажду крови. Второй и третий Не, скользнувшие из темноты, подобно змеям, взяли Фугаку в круг. Они напали разом, явно не собираясь оставлять главу клана в живых. На подмогу пришли его люди: дождь из сюррикенов накрыл небольшое пространство. Не отскочили на безопасное расстояние. Фугаку выхватил еще три куная — как только Не двинутся с места, считай, что они уже мертвы. Никто не мог превзойти главу клана в метании оружия. Он отвел руку назад, и острая ноющая боль пронзила его тело. Рана дала о себе знать.       Подмога пришла неожиданно. Раскаты молний прокатились по земле, разорвав благодатную ночную тишину. Не бросились прочь, люди Фугаку тут же ринулись следом, но мужчина успел окликнуть их и остановить. Это было тайное расследование. Если кто-то увидит, как полиция Конохи гонит членов Не, как бродячих псов, возникнет слишком много вопросов. Сейчас Фугаку был не в состоянии на них ответить. У него не было ни чётко продуманного плана, ни гарантий от правящей верхушки деревни. Мужчина медленно выдохнул, обращая внимание на Белого, которому и принадлежала эта техника. — Чидори, — несколько осипло сказал он, окинув парня взглядом. — Мне следовало сразу догадаться, что это будешь ты, Какаши. Хатаке приложил палец к нарисованному на маске рту. — В анбу нет имен. Сильно ранены? — Жить буду. Надеюсь, теперь у вас отпали сомнения, что за лабораторией стоит Данзо? Фугаку прижал руку к ране, меж его пальцев тут же засочилась кровь. Но это его не волновало; намного больше мужчину заботило, как он объяснит свое ранение клану и, особенно, Микото. Нельзя допускать даже намека на сплетню, что на главу Учиха напали в стенах родной деревни. Из этой искры тут же вспыхнет пламя, и даже Фугаку не сможет удержать тот пожар, который охватит всю Коноху. — Их целью были вы, — пробормотал Какаши, после некоторых раздумий. — Не ждали именно вас. Я сообщу об этом Хокаге немедленно, а вы должны вернуться домой. Никто не посмеет напасть на Учиха на их территории. — Я бы не был так в этом уверен, — покачал головой Фугаку. — Мне нужно вернуться домой и позаботиться о семье. Микото тоже может стать их целью. — Вы расскажите ей? — голос парня казался совершенно спокойным, но мужчина уловил в нем обеспокоенные нотки, интересно. — Не вижу в этом необходимости, — отрезал Фугаку, потому что ненавидел, когда в дела его семьи пытались влезть посторонние. Но Какаши проявлял недюжинное упорство. — Простите, что вмешиваюсь, но мне кажется, что вам следует рассказать о произошедшем Микото-сан, — он сложил руки на груди. — Ситуация сейчас напряженная, а вы не всегда сможете быть рядом. К тому же, — Какаши прочистил горло, прежде чем продолжить свою мысль, — Микото-сан не из тех женщин, что боятся постоять за себя.       Фугаку молчал. Он всё никак не мог взять в толк, когда этот мальчишка успел понять, из каких женщин его жена и какого черта он вообще дает ему советы, что делать с собственной семьей. Он уже хотел развить эту мысль до полноценного диалога, но время поджимало. Поэтому Фугаку ограничился обещанием поразмыслить над словами Какаши, и отправился домой. Дорога заняла чуть больше времени, сказывалась нанесенная рана. Возвращались через тот же лаз, через который и вышли из деревни. Благо было уже достаточно поздно и на пути им не встретилось ни одного патруля — работа Като, который умело расчистил своему главе путь до самого дома. В голове Фугаку всё звучали слова Хатаке. Мужчина понимал, что рано или поздно ему придется посвятить Микото в свои планы и действия, но он боялся ошибиться. Он так боялся, что жена не поддержит его, что предпочел держать её в блаженном неведении.       Однако, на сей раз ситуация совершенно другая: они наступили на хвост ядовитой змее по имени Шимура Данзо, и теперь никто не мог ничего гарантировать. Микото должна быть готова защищаться. Меньше всего Фугаку хотелось снова подвергать её опасности, но выбора он уже не имел. Мужчина открыл калитку, увидел, что в доме до сих пор горит свет. Сердце главы болезненно сжалось, но он усилием воли отмел от себя все дурные мысли. Переступил порог дома, где замешкался, решая, показываться ли жене в таком виде или стоит сначала обработать рану, и решив, что не стоит тревожить её понапрасну, отправился в ванную. Там мужчина избавился от одежды, смыл кровь и подлечил себя простейшей нин-техникой, которую ему показали ещё в бытность третьей мировой. Он был готов к разговору с женой.       Микото сидела на кухне, сложив руки на столе перед собой. У неё было мертвенно-серое лицо и сухой серьезный взгляд, который будто прибавлял ей несколько лет. Фугаку сразу заподозрил неладное. Он уже хотел метнуться в детские и проверить состояние детей, схватить её за плечи и расспросить о том, что произошло, пока его не было, растормошить наконец. Но он, как дурак, встал напротив своей любимой женщины и не знал, как начать разговор. Микото отбарабанила ногтями по столу и со вздохом произнесла. — Нам надо поговорить. Фугаку обошел стол и только тогда увидел бесчувственное тело Като. Он почувствовал, как земля раскрошилась у него под ногами. *** Четырьмя часами ранее. Ласточкина проводила мужа расстроенным взглядом. О, она определенно была расстроена: Фугаку сбежал, оставив на неё самую сложную работу, а сам пошел интриговать и строить гадкие козни. Или просто козни — суть была не так важна. Важно было то, что сейчас Ласточкина осталась одна на поле боя, сражаться на котором не умела от слова «совсем». — Так, не расстраиваемся, — чересчур бодро сказала женщина, обращаясь к детям. — У нас появилась отличная возможность наносить добро и причинять справедливость, и не получить за это на бобы. Так, кто готов объесться сладким до смерти? Она отвела сыновей к лавке с угощениями, разрешив брать всё, что им попадется на глаз. Тележки с едой то и дело перемещались по улице, зазывая прохожих аппетитными ароматами и красивой упаковкой, а деревенские дети, словно стайки мальков, следовали за ними, надеясь получить что-нибудь бесплатно.       Это была отличная возможность посмотреть на жителей Конохи и не привлекать к себе лишнего внимания. Ласточкина чувствовала, что ей необходимо это. Она не была ни политиком, ни стратегом, но сейчас Александра боялась, что судьба отводит ей именно эту тропу. Женщина поглядывала на сыновей, спокойно ожидающих своей очереди к торговцу, и с тревогой вспоминала мрачное предсказание, которое она получила в Рьючидо. Её взгляд плавно перемещался от оравы детей, окружившей торговые палатки, лениво пронесся над головами снующих туда-сюда людей. На главной улице яблоку было негде упасть: гражданские смешались с шиноби-одиночками, благородные представители крупных кланов степенно вышагивали среди них, окруженные молчаливой свитой.       Мрачные, как подвальные пауки, Абураме роились в тени закрытого оружейного магазина. Выше по улице Яманако и Акимичи, которые были способны привлечь внимание одним своим видом, громко спорили о способностях детей. Вскоре Александре удалось различить в людском потоке представителей Сарутоби и Нара. Они беспечно шли сквозь людской поток, полностью поглощенные праздником. Их было слишком много — стариков и юных мальчиков, умасленных женщин и мужественных мужчин — тех, благодаря кому Александра осознала бесконечное одиночество собственного клана. Учиха словно не существовало. Они, — она! — были изгоями на этом празднике жизни. И её дети тоже были изгоями, которым всю жизнь придется доказывать своё право жить в этой чертовой дыре. Александра медленно выдохнула. Не время паниковать. — Мам, пойдем посмотрим на рыбок? — Итачи подплыл к ней незаметно, за руку он держал перепачканного в шоколаде Саске. Оба мальчика выглядели совершенно счастливыми. И тёмная туча, сгустившаяся над головой Александры, на время отступила. — А ловить их там можно? — полушутя спросила она, Итачи сурово сдвинул брови. — Мам.       Они поглазели на рыбок, — маленьких, красных и золотых, — которых всё-таки разрешили ловить сочком. Узнав об этом, Саске устроил настоящую охоту на золотых, каждый раз норовя припрятать свой трофей в коробочку для сэнбэи. Ласточкиной приходилось отнимать несчастных и с видом вселенской благодати, отпускать их обратно на свободу. Саске сначала психовал и пускал носом нервные пузыри, но смирился, получив в откуп за рыбок леденец в виде кои. Когда первый круг был пройден, а все на всех посмотрели, Итачи несмело запросился к Шисуи. — Мы недолго, правда. — А если тебя попытаются украсть шиноби вражеской деревни, и ты их всех поубиваешь? — лениво отмахнулась Сашка. — Что я твоему отцу скажу? — Никто меня хватать не будет, — выдохнул Итачи. Ласточкина и Саске обменялись недоверчивым взглядом. Впрочем, Саске мало что понимал, но был незаменимым средством, чтобы выразить всю полноту презрения к чему-либо. Мимикой Сашкин младший сынок обладал незабываемой.       Женщина откровенно устала, подтрунивать над Итачи стало уже не так забавно, да и праздник скоро заканчивался. Так что, гроза и гордость российской армии решила не противится желанию сына. К счастью она вовремя увидела своих обожаемых соседей. — Спины прямо, морды кирпичом, — тихо скомандовала женщина, когда на горизонте показалась делегация Хьюга. У их клана не было наследников мужского пола, только малолетняя дочь — Хината, практически ровесница Саске. Деревенские слухи носили по улицам пикантную сплетню, что Хиаши вовсю исправляет это упущение, не жалея ни сил, ни жены своей.       Впрочем, для Сашки это были просто слухи. Про Учиха говорили и не такое — тихо и трусливо, но говорили, а ветер разносил эти разговоры по дворам быстрее, чем крысы распространяли чуму. Александра легко дернула Итачи за прядь волос на затылке, заставив его поднять голову; незаметно расправила складки на одежде Саске. Близнецы Хьюга могли казаться зеркальным отражением друг друга, но это было далеко не так. Мягкосердечный Хиаши имел дурное пристрастие к напускной взыскательности в словах и поступках, в то время, как его младший брат — Хизаши, имел стальную волю, которую оказалось невозможно скрыть и под сотней печатей и замков.       Это разительное отличие в характерах накладывало определенный отпечаток на лица братьев, делая их непохожими друг на друга, как непохожи гипс и мрамор. Оба брата были облачены в светлые одежды, разницу в положении подчеркивали лишь детали, такие как цвета их хаори, — у главы клана оно было лиловое, в то время, как у старшего брата хаори был светло-зеленый, — и вышивка на них. В полшага от Хиаши шла его жена — Ханако. Поговаривали, что она приходилась главе то ли троюродной, то ли ещё какой сестрой, но для этого мира подобные браки были нормой. Ласточкина иной раз даже задумывалась: а не состоят ли они с Фугаку в отдаленном родстве?       Ханако была воплощением страстной мечты Фугаку. Стройная, обладающая мягким туманным взглядом бьякугана, грациозная в своей манерной неторопливости настолько, что производила на людей впечатление некого эфемерного создания, а не человека из плоти и крови. До сего дня Сашка видела Ханако лишь однажды — во время обязательной памятной процессии в честь павших на войне, и она с уверенностью могла сказать, что Хьюга Ханако умела непревзойденно отыгрывать роль достойной жены. Ну ничего, Ласточкина тоже неплохо вжилась в свою роль. Всего в процессии Хьюга было шесть человек: Хиаши с супругой и ещё один представитель главной ветви, позади них шел Хизаши; замыкали вереницу два шиноби из побочной ветви клана. — Госпожа Микото, — кивнул Ласточкиной Хиаши, когда они поравнялись. По правилам негласного этикета, женщина не имела права первой приветствовать мужчину, зато она имела право нанести смертельное оскорбление и проигнорировать приветствие. Зная это, Сашка просто разрывалась от жуткого желания всех здесь смертельно оскорбить и гордо упорхнуть домой к своим книжкам. Женщина блекло улыбнулась. — Доброго вечера, Хиаши-сан, — она обратилась к женщине. — Ханако-сан. Взгляды двух женщин обрушились друг на друга, как меч обрушивается на щит. Ханако гордо вскинула подбородок, тонкая улыбка зазмеилась на её губах. — Я так рада, что вы пришли на общий праздник. Хорошо, что Учиха сохраняют стойкость духа в это непростое время, — прошелестела она, чуть склонив голову на бок, но значили её слова совершенно иное. «И как вам хватило смелости вылезти на свет божий?» — Благодарю за заботу, Ханако-сан, — незамедлительно ответила Ласточкина, ненавязчиво выдвигая Итачи перед собой. Мальчик ловко выпустил из ручки пакет со сластями, который тут же задвинул ногой. — Но, разве удивительно, что мы пришли? В клане Учиха любят и с радостью празднуют Кодомо-но хи. Для меня этот праздник имеет особое значение. — С этими словами Сашка любовно погладила Итачи по голове, не отрывая мрачного взгляда от Ханако. — Вы же знаете, Ханако-сан: «Мать велика своим сыном». И это значило: «Я пришла сюда, как мать наследника клана, а какого черта здесь забыла ты?» Ханако умолкла. Вокруг женщин словно образовалось безжизненное пространство. Это был разящий удар. Меч оказался в руках Ласточкиной и теперь Хьюга была обязана парировать атаку. Мужчины молчали — это было не их поле боя. — Отрадно видеть, что вы так гордитесь своими детьми, — не меняясь в лице, Ханако обвела Итачи и Саске пустым взглядом. — Я слышала, что для Учиха мальчики имеют особое значение. «Для Хьюга нет различия между мужчиной и женщиной. Моя дочь унаследует клан, а Учиха просто погрязли в патриархате» — Не больше, чем для остальных семей, — смешливо прищурилась Сашка, обращая внимание на Шисуи. — Наверное, такое впечатление сложилось из-за большого количества мальчишек в клане. Сильная кровь, что поделать. «Патриархат — не патриархат, а миром правит грубая мужская сила. У нас она есть, а у вас?» Меч столкнулся со щитом. Сашка застыла в невысказанном напряжении. Она сама вручила ей в руки оружие. Уголок губ Ханако дрогнул, жена главы Хьюга окинула взглядом шумную улицу. — Кстати, странно, что Фугаку-сан не присоединился к вам. Надеюсь, с ним всё хорошо? «Глава Учиха так боится показаться на людях, что послал вместо себя жену. Жалкое зрелище» Ласточкина молчала каких-то три или пять секунд, но присутствующим было достаточно этой заминки, чтобы сделать все интересующие их выводы. Сашка почувствовала, как крупные капли пота скатываются по её спине. Женщину охватило стойкое ощущение, что кто-то подвесил её конечности за ниточки и дергает, дергает, дергает. Окружающий её мир вдруг сделал мертвую петлю, уносясь куда-то высоко в небо, и сокрушительно рухнул ей же на голову. Да какого черта, чем она вообще занимается? — Как говорила моя бабуля: не дождетесь, — цинично улыбнувшись, ответила Ханако Сашка. Её ответ прогремел с эффектом взорвавшегося снаряда. Ситуация оказалась безнадежно испорчена, а спектакль, так старательно разыгрываемый еще минуту назад, потерял всякий смысл. — Не шутите так, — выдохнула Ханако, всё ещё пытаясь сохранить лицо, но Ласточкина смотрела на неё непроницаемым взглядом, из-за чего её ониксовые глаза казались почти матовыми. — Хватит, Ханако, — сказал молчавший до этого Хиаши. — Нам пора возвращаться домой.       Глава Хьюга смерил Ласточкину взглядом. Было практически невозможно понять, о чём сейчас думает Хиаши, но Александра надеялась, что ему хватит ума не вступать в открытую конфронтацию из-за глупой стычки двух женщин. Они чинно попрощались, обозначив свое уважение коротким наклоном головы, и Хиаши, вместе со своей свитой, отправился в родовой квартал. Сашка инстинктивно прижала к себе Итачи, буквально вжав его хрупкое тельце в себя. Она не сводила взгляда с практически одинаковых лиц проходящих мимо неё мужчин, остановившись только на одном из них. — Очень жаль, что вы не привели с собой сына, Хизаши-сан, — обронила она, когда брат главы скользнул мимо неё. — Я надеялась, что этот праздник положит начало крепкой дружбе. Хизаши не остановился, но по его взгляду, по наклону головы и легкому движению бровей, Ласточкина поняла, что он не просто услышал её. Мужчину задели слова Александры. Хорошо это или плохо — она пока не знала, но была уверена, что сегодня она уронила семя, которое однажды принесет свои плоды.       Итачи смотрел на мать. Смотрел украдкой, впитывая каждое её слово и каждый жест. Это было не удивительно: мальчик заметил, что и неугомонный младший брат точно так же глазеет на мать, откликаясь на интонации в её голосе. Итачи был не дурак, он прекрасно видел, что сейчас произошло. Он думал о войнах, которые развязывали люди, желая добиться своих глупых целей; он знал о всех тех ужасах, что совершаются во тьме, во благо ли или во вред. Сегодня Итачи Учиха узнал ещё об одной форме противостояния. Это открытие так ошеломило юного гения, что он был не в силах вымолвить и слова. Один лишь вопрос заставлял мальчика бледнеть от негодования: где был их именитый клан, когда оказался так нужен его матери? — Послушай, Итачи, — немного помолчав, серьезно сказала Александра. — Жену тебе возьмем из Хьюга. — Из Хьюга? — пораженно переспросил мальчик. — Почему? — Чтобы у них морды от злости перекосило. — А-а, — философски ответил мальчик, зная, что этого никогда не произойдет. Ласточкина пробыла на празднике ещё час. Итачи умчался за пошатучим Шисуи, у которого, судя по всему, ни кола, ни двора, забрав с собой намертво прилипшего к брату Саске. После неприятного разговора с Ханако больше никто не посмел пытаться испытать удачу с женой опального главы. Так что остаток вечера прошел вполне мирно. Сашка вглядывалась в спокойную ночную темноту.       Осталось только дождаться Итачи, с которым они условились встретиться у праздничной арки ровно через час. И время вышло. Конечно, можно было бы обвинить Сашку в ужасном отношении к детям и полном отсутствии материнского инстинкта, но, во-первых, матерью этим детям она никогда не приходилась, а, во-вторых, Ласточкина была совершенно уверена в своем старшем сыне, который ещё ни разу не обманул её хрупкого доверия. Вот такой вот парадокс. А потом, ни с того, ни с сего, Александра почувствовала себя странно. Её тело словно ошпарило холодной водой в знойный летний день; она вздрогнула, по коже пробежались мурашки. Ласточкина обернулась по сторонам, с тревогой заглядывая в черные окна домов. За ней явно наблюдали — осторожно и профессионально, но кто?       Александра цыкнула. Никто не посмеет открыто напасть на неё в пределах деревни. Однако — раздражало неимоверно. Женщина снова обвела улицу рассеянным взглядом, боковое зрение уловило чью-то мимолетную тень. А потом её слух уловил тяжёлую поступь человека, которого Александра жаждала и, вместе с тем, опасалась встретить. — Слухи не врали: вы обладаете редкой для женщины выдержкой. Микото-сан. — Кто вы?       Ласточкина с достоинством обернулась. Прямо перед ней, сокрытый за маской ворона, стоял никто иной, как член печально известной организации Не. Его острый взгляд изучал Александру так, словно ей сейчас сделают предложение, от которого невозможно отказаться. Ласточкина внутренне усмехнулась. Смешно. Однако, пауза затягивалась. Она повисла между ними двумя, как вибрирующая от сильного натяжения проволока. Ласточкина не знала, чего выжидает Ворон, но точно знала, что не будет подыгрывать ему. Пришел говорить — так пусть говорит, или проваливает в ту мрачную дыру, из которой вылез. — Не так давно был убит член Не, — начал мужчина будничным тоном. — Вы что-нибудь знаете об этом? — Понятия не имею, — равнодушно пожала плечами Александра, делая это так естественно, будто и не врала вовсе. Она смотрела на Ворона и мысленно просчитывала свои шансы уйти отсюда целой и невредимой. Мужчина шагнул вперед. — Не глупите, — незамедлительно сказал он, пронзая женщину жалящим взглядом. — Данзо уже нашел доказательства, что Учиха не просто убили этого человека, но и попытались скрыть это преступление.       Ласточкина остолбенела. На её лице не дрогнул ни один мускул, не побледнела кожа, а взгляд был всё так же равнодушен и холоден; и всё же — она стояла, как громом пораженная. В её голове тут же пронеслись тысячи вопросов, один страшнее другого, а воображение уже подкидывало унизительные картинки массовых арестов и зареванных детишек по углам. Она быстро взяла себя в руки, заставила свой мозг думать, а не воображать. — А, ну тогда это всё меняет, — она протянула руки перед собой, будто их уже заковали в наручники, ухмыльнулась скабрезно. — Мне сейчас завывать на арестантском или суда подождем? Ворон смолчал, пропустив этот явно издевательский вопрос. Его голос стал тверже и злее. — Вы, Учиха, слишком долго смотрели на всех свысока, — процедил он, сжав руку в кулак. — Даже сейчас… Плевать. Я уже совершил преступление, рассказав о планах Данзо вам… — Я понятия не имею, о чём вы мне говорите, — перебила Ворона женщина, чеканя каждое слово. — Мне не известно ни о каких трупах, тайнах и прочем, что вы там себе придумали. Что касается Учиха, — Ласточкина вскинула бровь, криво усмехнувшись. — За последнее время мою семью разве что в групповом изнасиловании не обвинили, так что. Оставьте.       Сашка замолчала. Она знала, что в этой деревне у Учиха не осталось друзей. И даже те, кто ещё несколько лет назад был готов сесть с ними за один стол, сейчас вежливо отводят свой взгляд. Появление нежданного союзника из Не было слишком подозрительно. — Сними свою маску, чтобы я знала, с кем говорю, — потребовала Александра решительно, Ворон качнул головой. — У меня тоже есть семья и эта маска — залог их безопасности. — Тогда уходи, — посоветовала Александра. — Вот-вот должны прийти мои дети и я не хочу, чтобы нас видели вместе. Уходи, повторяю тебе. Не качнул головой, после чего решительно приблизился к женщине. — Послезавтра я буду ждать вас в пятидесяти метрах на восток от того места, где вы похоронили тело. Приходите. Приходите или вас уже ничто не спасет. С этими словами Ворон бросился прочь, а затем и вовсе растворился в воздухе. Из-за поворота, как по волшебству, вышел Итачи. Он нёс Саске на спине и выглядел ужасно усталым. Возможно ли, что Ворон знал о приближении детей, потому и торопился так сильно. В душе Александры поселилось смятение, но она быстро справилась с собой. — Ты бы ещё завтра пришёл, — с напускной строгостью сказала Сашка, когда Итачи встал рядом с ней. — Хорошо провел время? — Угу, — сонно ответил мальчик, позволяя матери забрать Саске. — Пошли домой. — Пошли. Это был чертовски длинный день. *** Сашка уложила детей спать. Обошла все комнаты в доме, несколько раз заглянула в окно. Никогда прежде женщина не испытывала такого тяжелого чувства волнения. Оно прочно угнездилось где-то в районе её желудка, то поднимаясь к горлу, провоцируя жуткую нервную тошноту, то снова ухало вниз, от чего колени Ласточкиной становились слабыми, а ноги ватными. Стрелка часов давно отстрельнула двенадцать часов, а Фугаку всё ещё не вернулся домой.       Из головы Ласточкиной никак не выходили слова Ворона. А вдруг Данзо уже схватил Фугаку? Вдруг, прямо сейчас, Не пытают его, выуживая информацию о преступлении, о котором её муж ничего не знает? Сашка сделала ещё один круг по гостиной. Нет, разумеется, они бы не зашли так далеко. Женщина упала на татами, зарылась пальцами в волосы, нервно наматывая на пальцы длинные пряди и бездумно смотря в потолок. Она должна была рассказать Фугаку обо всем. Теперь Ласточкину мучало запоздалое чувство вины за то, что когда-то решила скрыть от мужа настолько важную вещь. Она никогда не простит себе, если Фугаку пострадает из-за неё. — Мда. Ты всё пела — это дело, — мученически выдохнула Ласточкина, закрыв лицо руками. — Так поди же попляши.       Нет. Она сейчас же пойдет искать его! Сашка вскочила на ноги и метнулась к выходу из поместья. Она обыщет всю деревню, залезет под каждый камень, но отыщет мужа. Что потом она будет с ним делать, женщина ещё не решила. Её захлестнуло безудержное желание исправить собственную ошибку. Александра распахнула дверь и пулей вылетела из поместья на крышу. Яркий лунный свет озарял деревню, предлагая ей сотни мест, с которых можно начать поиски. Женщина с силой оттолкнулась от черепицы и тут же отлетела на несколько метров назад — прочная веревка обвила её талию и жестко рванула к краю крыши. Ласточкина коротко вскрикнула и рухнула на бок. Над ней победоносно возвышался Като. — Ты даже представить себе не можешь, как ты попал, — измученно прикрыв глаза, с чувством выдохнула Александра. Она уже не удивлялась. Эмоциональный запас сегодняшнего дня был исчерпан ещё на Вороне из Не, так что появление верной шестерки Фугаку Ласточкина восприняла без должного энтузиазма. — Это я-то попал? — яростно прошипел парень, изо всех сил сжимая в кулаке конец кнута, который Сашка сначала приняла за веревку. — Я видел тебя, подлая тварь, вместе с людьми Данзо. Ты предала нас!       Сашка прижалась лбом к черепице. Она вдруг представила себя далеко-далеко отсюда, возможно, даже вместе с тем синим из Кири. Как там его, Кисаши, Кимасе? Кисаме — услужливо подсказала женщине память, и она тут же принялась достраивать свою воинственно-эротическую фантазию. А Като всё говорил и говорил, в красках рассказывая Александре, как по приказу Фугаку не спускал с неё глаз весь этот вечер. Как шёл за ней тенью, следил, подсматривал и даже, возможно, записывал. Так что, теперь её ждет позорный суд, изгнание из клана и небо в клеточку. А когда Като закончил, Александра позволила себе задать один простой вопрос: — Ты в моего мужа влюблен что ли? — Чего? — Ну, как эти, — она поиграла бровками, — из чунинов. Про них вся деревня в курсе, но все делают вид, что не в курсе. Ну, эти. Като побагровел. Конечно же он понял, о ком говорила Ласточкина. Это был тактический ход: пока парень захлебывается своим смущением и негодованием, у женщины есть мгновение-второе, чтобы поймать идиота в плен техники. Два томое шарингана вспыхнули в её глазах и Като как подкошенный рухнул на крышу, погрузившись в долгий крепкий сон. Глаза Александры вновь стали черными, как безлунная ночь. — Когда-нибудь я напишу об этом в мемуарах, — удивляясь самой себе, посмеялась женщина, поднимаясь на ноги. Она легко поддела руку парня мыском ботинка, проверяя глубину сна, задумчиво цыкнула. — Ну и что мне с тобой делать, яхонтовый мой? Ласточкина сидела за столом. Перед ней, на полу у плиты лежал Като. Дети мирно сопели в своих кроватях, видя радужные сны о мире во всем мире и сладостях, которыми теперь забиты все шкафы на кухне. Стрелка часов отщелкнула половину первого ночи. Волнение Александры утихло и теперь она могла размышлять трезво. Она всё ещё ждала Фугаку, твердо решив не ложиться спать, пока он не вернется домой. Женщина сотню раз успела отрепетировать их разговор, скрупулёзно просчитывая каждый вариант ответа супруга. И с каждым таким вариантом Александра становилась всё мрачнее.       Но больше тянуть было нельзя. Она залезла в логовище зверя по имени Шимура Данзо, и теперь никто не мог предугадать, чем обернется для них этот опрометчивый поступок. Но разве могла Сашка поступить иначе? Она не собиралась убивать Не, только остановить его. Но уже ничего не поделаешь. Александра в очередной раз тяжело вздохнула. Больше всего её расстраивал тот факт, что, вернись она на двадцать три дня назад, она бы поступила точно так же. Тело бы правда закопала подальше.       Очень скоро раздался мягкий щелчок замка входной двери. Фугаку вошел в дом. При этом Александра засуетилась, сначала встав из-за стола, а затем сев за него обратно. Снова перебрала в голове всё, что хотела бы сказать Фугаку и волнительно додумала детали своей оправдательной речи. Она всё ждала и ждала, а Фугаку никак не желал заходить на кухню.       Ласточкина порывисто встала из-за стола. А вдруг, Като уже успел отправить к нему своего человека и сейчас муж затачивает нож, чтобы избавиться от неверной жены? К тому же, в их отношениях уже были подобные случаи. Она подбежала к дверному проёму, выглянула в коридор. Из ванной доносился шум воды. Она ещё успеет сбежать из Конохи и поселиться в Сузумебачи под вымышленным именем. Детей, правда, придется вывозить из станы багажом.       Бред. И где твоя хваленая хладнокровность, солдат? Сашка глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Нашла отдушину в том, чтобы пнуть спящего Като. И спокойно села за стол, сложив перед собой руки. Фугаку пришел к ней спустя девять невыносимо долгих минут. Ласточкина подняла на него осторожный взгляд, отмечая, что на сей раз её муж выглядит ещё злее и мрачнее, чем обычно. На его суровом лице словно застыла маска немилости ко всему миру, отчего решимость женщины начала стремительно таять. Она всё ждала, что муж скажет что-нибудь, — что угодно! — но Фугаку молчал. Ласточкина захлебывалась в этом молчании, как в грязной воде. Наконец, Александра оттарабанила по столу «Комбата», вздохнула и категорично заявила. — Нам надо поговорить.