Мамаша

Итачи наблюдал. Всё его существо сосредоточилось на том, чтобы не упустить ничего, что он мог бы увидеть или услышать в большом семейном особняке. А услышать можно было много чего: как ступает в ночном сумраке отец, полагая, что никто не заметит его ухода, как сопит в нос Яширо, делая это только от того, что больше никак не может выразить своей злости, как стучит короткими ногтями по низенькому столу мать…       Скрипят ли двери, шелестит одежда, шепчутся ли люди — Итачи слышит всё. Он сидит с Саске, в большой брошенной детской, и тихо напевает младшему брату колыбельные, в которых смелые воины всегда побеждают большое зло. Саске цепляется за футболку Итачи, смахивая с ресниц сон — он безмятежен, потому что еще ничего не понимает. И поэтому Итачи продолжает слушать и наблюдать, оберегая покой брата. Ему кажется, что, стоит ослабить бдительность хоть на минуту — и он совершит большую ошибку. А потом матушка привела в дом Изуми. Бледную, как смерть, с как будто бы ввалившимися глазами. Итачи посмотрел в эти глаза и содрогнулся — из них на него смотрела сама тьма. «Какое-то время Изуми поживет с нами, Итачи. Пусть спит в моей комнате» «Что произошло?» — спросил тогда Итачи, на что Микото только хмыкнула да потрепала сына по голове. Изуми молча прошла мимо, и Итачи казалось, что за ней стелилась длинная черная тень. — Скоро будет праздник, да? — Думаю, да. — А это правда, что будет мир? — Хокаге подписывает договор, так что да. — А потом будет праздник, да? — Да. Саске валялся на полу, с самой задумчивой миной разрисовывая деревянного солдатика из набора, который прошлым летом подарил ему отец. Итачи оставался рядом, наблюдая за братом в полглаза, пока сам сортировал вещи в стирку. Цветное нельзя стирать с белым. — А мы пойдем? — Саске поднял голову, во все глаза уставившись на брата. — Хочу пойти. Посмотреть на шиноби из Кумогаку…ре? — Кумо, да, — на автомате кивнул Итачи, помолчал, обдумывая, правильно ли Саске понял его ответ, и добавил: — Если отец разрешит. Саске нахмурился, посмотрел на солдатика, после чего безмятежно завалился на спину, раскинув ноги. — Разрешит. Мама порычит — и папа разрешит. Он всегда делает, как мама скажет. — Не говори так, — Итачи нахмурился. — Всё… сложнее. — Почему? — мальчик перевернулся на живот. Кажется, запрет Итачи оказался для него неожиданностью. — Потому что у взрослых всегда все сложно, Саске. — Пф. Всё просто. Просто взрослые любят трудности. Им без них не живется. Итачи улыбнулся бегло, возвращаясь к сортировке белья. Отчасти он был согласен с братом, который еще не научился врать и приукрашивать. Раскладывая вещи по корзинкам, Итачи думал о том, что завидует этой наивной незамутненности, с которой Саске смотрел на мир. Этот разговор только усилил желание Итачи сохранить детство брата. Как ни странно, желание это вновь вернуло наследника к холодному образу Изуми. Улыбка сошла с его лица. Мать дала ему первое в жизни поручение. «Разговори девочку, Итачи. Мне нужно знать, что там произошло» — Изуми, ты занята? Тишина. Итачи постучался дважды. Постоял у двери какое-то время, раздумывая, насколько бестактно будет просто войти в комнату к девочке. По-хорошему, это его дом, в котором он может заходить, куда захочет. В то же время — сейчас это комната девочки, а вдруг она спит? С другой стороны, это же спальня его матери… Итачи вздохнул. Это сложно. Девочки сложные. Он постучался еще раз. Постоял, зачем-то считая время, и ушел не солоно хлебавши. Шаги мальчика стихли и дверь в спальню приоткрылась. Из кромешной темноты в коридор смотрело алое око шарингана. *** — Где мама? Где мама? Где мама? Где мама? — Мама… занята. — Где она занята? А папа где? Почему их постоянно нет? А откуда берется еда? Итачи вздохнул. Мать убежала из дома до рассвета, оставив на столе несколько кастрюлек, с пометками, что и когда разогревать. Отца не было видно… Итачи забыл, когда в последний раз его видел. С утра приходил Яширо, после обеда Шисуи заглянул через окно. Рассказал о грандиозном скандале между каким-то анбу и матерью Итачи. Итачи почти не слушал, но успел уловить суть: Инари попался на том, что хотел тайком перебраться через посты охраны, анбу его связали, Инари устроил драку, а мама расхохоталась в самый неподходящий момент — когда поспешивший на подмогу дедуля Рюнка стащил с анбу маску и попытался ею же его и ударить. Слово за слово… Шисуи передал Итачи сверток с новыми сюрикенами. Обещал, что они обязательно потренируются вместе, когда все это безумие закончится. Итачи подумал, что оно не закончится никогда. «Разговори девочку» — Изуми, я принес тебе поесть. Я знаю, что ты слышишь меня. Можешь не выходить из комнаты, если не хочешь. Я оставил поднос у двери. Приятного аппетита. Он помнил наказ матери. Желал выполнить его так отчаянно, будто от этого зависела его собственная жизнь. Или жизнь Саске — что еще важнее. Но было в этом деле что-то еще, что сам мальчик еще не осмыслить до конца. Итачи не знал, зачем это делает. Это было просто желание, без конечной цели. Он чувствовал, что хочет еще раз посмотреть в эти глаза. Что, посмотрев в них, он столкнется с чем-то, чего еще не видел. Отец показал ему, как выглядит смерть — она пуста и холодна, как остекленевший взгляд того шиноби. Мать открыла для Итачи безумие борьбы — оно красное, как раскаленное железо, и такое же опасное. Но, что он увидел в Изуми… что это было? — Нии-сан, давай поборемся? — На улице холодно. Изваляешься в снегу и заболеешь. — Тц. Ты просто не хочешь… А что ты читаешь? А мне почитаешь? — Это тактика борьбы. Про способы… Итачи уловил краем глаза движение. Тень проскользнула мимо приоткрытой двери, и он забыл про книгу и брата. Поднялся на ноги и рванул в коридор. — Нии-сан? Останься! Итачи посмотрел на дверь, бросил взгляд на растерянного брата. Он должен немедленно переключить его внимание! — Не сейчас, Саске, — и легкий толчок пальцами чуть повыше образовавшейся морщинки между бровей — предвестнице начинающейся детской истерики. Саске моргнул, вмиг забыв про обиду, потер растерянно лоб. Когда Саске поднял взгляд, Итачи в детской уже не было. *** — Изуми, стой! Он не был уверен, но, кажется, девочка прошла из спальни во внутренний двор. Зачем? Неважно. Главное сейчас было перехватить Изуми до того, как она решит вернуться в комнату. У Итачи стучало в висках. Он выскочил на улицу, холодный влажный воздух ошпарил его щеки и нос. Изуми сидела на досках, свесив босые ноги. — Изуми? — он позвал её, ступая так аккуратно, словно подходил не к человеку — дикому зайцу. Главное не спугнуть. — Зачем ты преследуешь меня? — вопрос застал Итачи врасплох. Мальчик встал позади, желая украдкой взглянуть на ее лицо. — Я волновался, — сказал он первое, что пришло в голову. — Ты не выходила. — Врешь, — зло ответила девочка, опустив голову вниз. — Даже ты… почему все вокруг врут? — Я не… Я правда волновался. Что с тобой случилось? Итачи сел рядом, но даже так не смог увидеть лица Изуми. Спутанные волосы укрывали ее от любопытного взгляда. Наступила звенящая тишина, в которой Итачи продолжал украдкой поглядывать на девочку. На ее острые коленки, на синяк на правой лодыжке, короткие белые ноготки. Он подумал, что ей должно быть сейчас ужасно холодно. Эта мысль уколола совесть мальчика, но за одеялом идти он побоялся — вдруг уйдет? Так и сидели. — Твоя мама, — сделал еще одну попытку Итачи, но Изуми тут же его перебила. Обернулась резко, ошпарив мальчика яростным взглядом. — Не смей говорить про мою маму. — Извини. Итачи почувствовал, как короткие волоски на его затылке встали дыбом. Это тот самый взгляд, истинную суть которого он не смог разглядеть в первый раз. Яростный, но холодный, мрачный и пустой, как дно осушенного колодца. Этот взгляд пронзил Итачи насквозь. — Что с тобой случилось? — повторил он свой вопрос, полностью ошеломленный этим новым открытием. Теперь Итачи хотел знать причину этих перемен. То, что никогда бы не рассказали ему ни мать, ни отец. — Тебе так важно это знать? Почему тебе так важно это, Итачи-кун? — Я хочу понять. Тебя. И помочь. — Опять врешь. Все вы… вся эта деревня построена на лжи. И никто этого не замечает. Как же… как я вас всех… Она вдруг закрыла лицо руками, плечи девочки задрожали. Итачи почувствовал нарастающую панику. Что ему делать? Как ему поступить сейчас? Она явно плачет, но что он может сделать? — Ты плачешь, потому что слабая. Если останешься такой, то умрешь. Итачи напрягся. Он ведь правильно всё сказал? Теперь она сосредоточится на своих слабостях и, начав устранять их, забудется. А потом боль утихнет, превратившись в воспоминание. Так было написано в книге, которую принес Сузуму. Изуми отняла руки от лица, хмуро посмотрев на мальчика. — Ты считаешь, что я слабая? — Я не видел тебя в бою, но то, что ты не можешь сдерживать эмоции делает из тебя легкую мишень, — кивнул Итачи, припоминая практику с Шисуи. — Вот как… Слабая. Девочка сжала губы, отвернувшись, из-за чего Итачи вдруг почувствовал себя виноватым. — Тебе просто нужно больше практики, — выпалил он и сразу прикусил язык. Он разозлился сам на себя за то, что вообще начал этот разговор. Он же пришел сюда совсем не за этим. — Папа тоже так говорил. Что главное трудиться и не сдаваться, и всё придет, — горько сказала она, сложив ладошки на коленях. — Он был прав. — Нет. Его сожрал Лис. Практика не помогла. — Извини, — тут же сказал Итачи, не задумываясь о том, сколько раз уже успел извиниться. — Ничего. Ты не подумал, — вдруг сменила она гнев на милость, мельком глянув на мальчика. — Папа был хорошим человеком. Он был в первой линии обороны в ту ночь. Если бы наш клан был там, то возможно… Они же могли помочь. Где были Учиха, когда они были так нужны папе? Итачи не знал, что на это ответить. Он и сам не раз задавался этим вопросом, и ни один из найденных ответов его не устраивал. Он не был там, не мог принимать решения, но, отчего-то чувствовал невыносимую вину за то, что его клан не смог или не пожелал сделать. — Ты ненавидишь нас? — спросил он спонтанно то, что давно зрело где-то глубоко в его собственных мыслях. Изуми молчала. — А как это — ненавидеть? — наконец спросила она, подняв на Итачи пустой взгляд. — Расскажешь? — Я не знаю. Изуми втянула голову в плечи, став похожей на большую мокрую ворону. Голые коленки торчали, как большие обглоданные мослаки. — Когда узнаешь — расскажи мне. И тогда, возможно, я смогу тебе ответить. — А если я никогда этого не узнаю? — Значит, ты умрешь молодым и глупым. Или мир заставит тебя ненавидеть. *** — Очень рада вас видеть. — Микото-сан, что это за представление? Ласточкина стояла на ковре перед Каге, светясь, как новогодняя елка. Сарутоби казалось, что даже смотреть на нее больно — настолько иррационально-счастливой она выглядела. — Мне очень хотелось с вами встретиться. А к вам не пускали. — И поэтому вы устроили массовую драку с анбу? — Хокаге нахмурился, решая про себя, стоит ли она громкого скандала внутри деревни. Проще говоря, должен ли он немедленно посадить ее в тюрьму, или подождать, когда она сама успокоится. С одной стороны — сбереженные нервы Сарутоби, с другой — восстановленный порядок. Кажется, он поторопился с тем, чтобы переизбираться на пост Хокаге. Была же здравая мысль спихнуть все на Цунаде Сенжу и отправится на заслуженную пенсию… Данзо ошибся: в Микото была не тьма, в ней вертелось шило. — Я знала, что мальчики сразу побегут жаловаться, — она развела руками. — Как же мне поддерживать с вами связь, если меня заперли вместе со всеми? — То есть, вы просите поблажек? — Хокаге снова нахмурился, рука рефлекторно накрыла трубку. — Мне бы хотелось, чтобы всё было законно, — она кивнула. — Иначе получается как-то… неправильно, понимаете? Моего человека посадили, меня заперли… — Клан, вы имели ввиду? - … Да, клан. Так вот, меня заперли. Моих людей сняли с миссий. А мой муж тем временем… напомните, как называется, когда человек, разжалованный с должности, продолжает заниматься расследованием? Брови Сарутоби взметнулись вверх. Ласточкина ухмыльнулась, даже не пытаясь сдержать ехидство во взгляде. Если она вообще была способна на это. — Расследованием, — повторил Хокаге мрачно, убирая трубку в стол. — Чего вы хотите? — Свободно перемещаться по деревне и вне ее, — Сашка кивнула. — Недалеко от нее, разумеется. Как и всем остальным шиноби. — Вы давно отказались от хитай-ате, — напомнил женщине Хокаге, откинувшись на спинку кресла. — Неважно. Я предупрежу анбу. — Скоро у меня будут доказательства, Хокаге-сама. Готовьте ключи от клетки, в которой держите Сузуму. — После подписания мирного договора, Микото-сан. Мы обсудим это после. А теперь уходите. Ласточкина коротко поклонилась. Она вылетела из резиденции Хокаге, как на крыльях. Она подумала о бедном подбитом Инари, о Шихо и великолепном исполнении Аяками. Улыбка озарила ее лицо. Шалость удалась. Осталось притворить в жизнь вторую часть ее гениально-простого плана. Все замыкается на Фугаку, она знала это — чувствовала это, как пульсирующую зубную боль. Нужно было только прижать муженька к стенке. — Ты получила разрешение Хокаге? Шихо подскочила с места, обогнув стул, за которым сидел Инари, со скорбным видом, прижимающий к своей левой скуле ком снега. Ласточкина стояла на пороге дома, её глаза горели искрой пакостного безумства. — Да! Шихо и Инари ждали Александру в квартиренке Сузуму. Вскрыли замок, который установили на новую дверь, да и остались там, решив, что нечего добру просто так пропадать. Ласточкина махнула рукой — даже если Сузуму и был против, то он всё равно никогда не узнает, что кто-то ходил в обуви по его драгоценной кухне. Или залез грязными ногами на футон. — Теперь твоя очередь. Подлови Яширо, скажи ему, что я нашла того, кто убил старейшин. — А что если он не поверит? — Шихо нахмурилась. — Даже если он не поверит, он всё равно побежит к Фугаку. А Фугаку из шкуры вылезет, чтобы я не докопалась до истины. Ему слишком важна эта тайна. Ласточкина договорила и обратила свое внимание на Инари. Он продолжал дуться, искоса поглядывая на женщин. В общем-то поколотили его не сильно, но очень обидно. И, судя по всему, припоминать этот факт парень будет еще очень долго. — Сильно болит? — без капли сочувствия спросила она, только для того, чтобы парень не чувствовал себя брошенным. — У вас должно получится, доно, — вместо ответа на вопрос, хмуро сказал он. — Если Фугаку поймет, что мы его обманываем, он будет мстить. И не вам, доно. Он нас в порошок сотрет. Сашка сухо кивнула. Она предполагала такой вариант развития событий. На этот маневр она поставила всё, и будь она проклята, если у нее не получится. — Я достану зацепку. А потом я раскручу ее и отдам доказательства Хокаге, — пообещала она, не секунды не сомневаясь, что всё получится. Она просто не могла допустить, чтобы не получилось. — Хорошо. А что Хазуки? Она не пришла в себя? — спросила Шихо, Ласточкина покачала головой. — Аяками от палаты ни на шаг не отходит. Врач говорит, нужно еще время. И, возможно, она не сможет говорить. — Жизнь в обмен на голос, — хмыкнула женщина, подбоченившись. — Неплохая сделка. — Главное, чтобы на рассвете не превратилась в пену, — задумчиво протянула Александра, думая совсем о другом. По взглядам шиноби она поняла, что они догадались, что их доно имеет ввиду. — Ладно, начинаем. *** Как и ожидал Фугаку, Микото флегматично перешагнула границу квартала и вышла за его пределы даже раньше, чем он успел предупредить Хокаге о том, насколько его жена изворотлива в своих наглых махинациях. Анбу расступались перед ней, словно это она, а не он, была настоящей главой клана Учиха. Это откровение, вкупе с ее собственным признанием, заставили Фугаку чувствовать постоянную тошноту, стягивающую глотку. Он потерял контроль. Нет, он, влюбленный дурак, самолично отдал контроль женщине, которая не погнушается ничем, чтобы возвысить себя в глазах остальных. Фугаку начинал ее ненавидеть. Слова о том, что она перестала его любить, грубые откровения, пронзившие его сердце, ее бесстрастное лицо — всё это вновь и вновь являлось Фугаку в воспоминаниях, отравляя мужчину. Он не хотел возвращаться в дом, потому что боялся, что больше не сможет смотреть на жену и детей так, как он смотрел на них до этого. А если он не сможет этого делать, то что остановит его от непоправимой ошибки. От жестокости? Фугаку хотел кричать от ярости. От беспомощной злобы, что отравила его. А еще от того, что, несмотря на собственную злость, он никак не мог перестать любить Микото. Фугаку чувствовал, что сходит с ума. Он сидел в участке, обхватив голову руками, думая о том, что должен сделать сейчас, чтобы привести свою жизнь в какое-то подобие порядка. Сначала он должен забрать доказательства. Он заберет их, после чего публично обвинит Орочимару в бесчеловечных опытах над людьми. Над детьми! Да, это был первый шаг, и он был хорош. Фугаку решил, что не передаст доказательства анбу — черта-с два Хокаге получит их раньше, чем все узнают, что это он поймал ублюдка! Потом он сделает то, что должен был сделать давно. При этой мысли легкие мужчины сжались, желудок словно провалился вниз, скрутившись в тугой узел. Взгляд шиноби упал на верхний ящик стола. Он нетерпеливо открыл его и достал идеально ровный, будто только что из-под руки писчего, лист. Он предоставит Микото развод, которого она так страшилась. О, она будет в ярости. Будет кричать, бледная, испуганная, прижатая к стене. Фугаку так отчетливо представил себе эту отвратительную сцену, что ему даже послышался голос жены. Она несомненно потребует забрать детей. И, Итачи, без сомнения, решит остаться. Потому что мать не даст ему той силы, о которой так грезит мальчишка. Фугаку улыбнулся. А если Итачи останется, то и Микото никуда не уйдет. — Не сможет, — сказал он сам себе, с мрачным удовлетворением решая судьбу женщины. Если она не может его любить, то он заставит её ненавидеть. А потом Фугаку вернет себе контроль над кланом. Как только взнуздает жену и убедится, что Сузуму никогда не покинет джохобу. Фугаку встал из-за стола. Запустил пятерню в волосы, приглаживая пряди, которые успел растрепать за время, в которое предавался жалости к себе, и уверенно шагнул за порог. Как только солнце зайдет за линию горизонта, он заберет доказательства из тайника. *** Яширо патрулировал улицы. Он делал это привычке, нежели из необходимости. Мужчина был полицейским большую часть своей сознательной жизни, и всё его существо было крепко завязано на том, кем он был. Сначала он прошел по главной улице, привлекая к себе навязчивое внимание анбу, потом свернул на окружную улочку, прошел мимо нескольких закрытых лавочек. Перебросился парой слов с Уручи — разговор не заладился и Яширо поспешил его закончить, — и вышел к дороге на особняк. С тех пор, как квартал перенесли из центра деревни на окраину, эта дорога стала его постоянным маршрутом. Он думал зайти в особняк, чтобы проверить наследников. Нащупал в кармане пару ре и подумал, что может сделать небольшой крюк, чтобы прикупить сладких лепешек для детей. Собственных у Яширо не было, а с тех пор, как мать бросила наследников, дети, можно сказать, стали достоянием клана. Так, почему бы старому шиноби не побаловать их? В этот самый момент на него налетела тень. Яширо покачнулся, рефлекторно выбрасывая руку вперед, чтобы схватить неудачливого беглеца. Он впился в шиворот неудачливого визави с такой силой, что тот чуть не упал. А когда тот поднял лицо, то в ворохе бесформенных одежд, Яширо с удивлением узнал проныру Шихо. — Обалдел что ли? — рявкнула она, выпутываясь из хватки. — Отпусти, у меня важное дело! — Какое, Кьюби тебя раздери?! — не остался он в долгу, еще раз тряхнув женщину. — Клянусь духом Огня, женщина. Если бы ты не была матерью Шуншина…. — То перестала бы думать о том, как подавать хороший пример, и давно бы угостила тебя отравленной лепешкой, — огрызнулась она, двумя руками вцепившись в кисть руки, которой Яширо продолжал держать ее за шиворот. — Отпусти, тебе говорю! — Куда несешься? — он нахмурился. Ох, неспроста она такая взмыленная под вечер. Яширо почувствовал вкус какой-то тайны. Она определенно интригует ради своей новой хозяйки. — Тебе какое дело? — она прищурилась. — Старая собака наконец расчухала аромат свежего мяса? Будь ты шестеркой самого Хокаге, я тебя всё равно пошлю нахрен. Яширо скрипнул зубами. Посмотрел по сторонам, убедившись, что никто не решится шататься вечером под надзором анбу, и толкнул Шихо в проулок. Он толкнул ее так сильно, что женщина впечаталась спиной в стену. После чего обхватил ее шею пальцами, надавив. Глаза Шихо вспыхнули алым. — Да тебе духа не хватит прикончить меня, Яширо, — с презрением выпалила она ему в лицо. — Я подруга Микото. Фугаку тебя на куски порежет, если узнает, что ты заставил его любимую женушку переживать. — Твоя Микото потеряла расположение главы, когда стала подстилкой Хъюги. Хочешь проверить, насколько велико его терпене? — он усмехнулся, сжав пальцы сильнее. — Я так не думаю. — Чего ты хочешь? — напряженно спросила она и в глазах женщины промелькнул страх. — Куда ты так спешишь? — Я не могу… — она мотнула головой, и Яширо тут же вцепился ей в волосы второй рукой, крепко приложив затылком о стену. — Я не могу! Ты же знаешь, что я не просто так служу ей! — Говори, или служить ей будет некому, — предупредил мужчина. — Я не смогу спасти мужа, — взмолилась она. — Она узнает, кто всё рассказал! Мужчина нахмурился. Его хватка на волосах стала слабее. Вспышка ярости прошла, оставив после себя горькое послевкусие. Какого дьявола, они же принадлежат одной семье! Проклятая вражда, как она ему надоела. Он ведь помнил, как эта девочка бегала в Академию… Нет. Он выгнал из головы жалостливые мысли. Нет больше единства в клане, а эта девка выбрала свою сторону. Так пусть пожинает плоды. Он сжал ее шею так сильно, что услышал скрежет. Потянулся за кунаем. Если Шихо вздумает кричать — у него просто не останется выбора… — Я скажу! Я всё скажу! — выпалила она, и алый в ее глазах погас. Яширо перестал сжимать шейку женщины, но руку не убрал. — Она. кха-а… Микото узнала, кто убил старейшин. Завтра, после подписания мирного договора, она придет к Хокаге. — Доказательства? — спросил Яширо, пытаясь понять, где сокрыта ложь. — Она нашла их. Ты думаешь, почему Хокаге позволил ей выходить за пределы квартала? — Вот оно что, — несколько растерянно проговорил Яширо. — Так, это не Сузуму? Шихо оскалилась. — Ты даже себе не представляешь, кто их прикончил. — Кто? В этот момент Шихо оттолкнула его с такой силой, будто копила ее годами, и рванула вперед, без страза взбираясь на крышу, как дикая белка. Вскрикнула, видимо, столкнувшись с анбу, и исчезла далеко впереди. Яширо грязно выругался. Он обязан немедленно обо всём рассказать Фугаку. — Он поверил? Ласточкина смотрела в окно, на солнце, потонувшее за линией горизонта. Через несколько минут деревню накроет тьма. Шихо стояла позади, с удовольствием откусывая от большой лепешки. — Во мне умерла великая актриса. Если клан пойдет по миру, пойду в придворный театр. — Отлично, — женщина улыбнулась. — Инари, смени Аяками. Скажи ему, что он нужен мне здесь. — Ну что, охота? — Да. Я хочу выяснить, кто написал эти записки. Одинаковым подчерком, под одним и тем же углом. *** Всё было достаточно просто. По расчетам Александры, Фугаку уже должен был узнать о шокирующей новости, некоторое время он будет отрицать очевидное, потом запаникует, потом сделает глупость. Она специально вышла из дома, имитируя бурную деятельность так, чтобы быть на виду. Она чувствовала спиной взгляды, ей мерещились тени во тьме — значит, всё идет по плану. Аяками получил особое распоряжение — быть наготове, чтобы в любой момент прийти на помощь. Инари был еще подростком, на него надеяться было глупо, Шихо — женщина, а значит, по силе примерно равна самой Александре, к тому же, она будет осторожна и не станет рисковать собой лишний раз, так как дома ее ждут муж и сын. Аяками был идеальным вариантом в отсутствие Сузуму. Она вышла за пределы клана, то и дело озираясь по сторонам, идеально отыгрывая свою роль. Она знала, что кто-то неуловимо продолжает следить за ней. Время шло. Ночную тишину нарушал лишь одинокие выкрики встревоженного воронья. Александра не могла знать, что всё самое ужасное происходит совсем в другом месте. *** Сначала был шорох. Итачи оторвался от подушки, с чутким вниманием прислушиваясь к обманчивой тишине. Страха не было. Был кунай, спрятанный под подушкой, и твердая уверенность в том, что он закрыл все двери и окна в доме. И всё же, лучше проверить. Мальчик поднялся с постели, ступал на грани слышимости, его натренированное сердце билось тихо и размеренно. И всё же, ему стоит осмотреть особняк. Сначала мальчик заглянул в комнату брата. Саске спал, обернувшись вокруг своего любимейшего плюшевого динозавра. Взгляд Итачи облизал комнату: окна, пространство над футоном, дальнюю стену, шкаф, пространство над шкафом — никого. Он зашел в комнату и бережно подтянул одеяло выше, укрывая Саске по плечи. Все чувства Итачи обострились. Он желал и одновременно страшился боя с невидимым противником. Однажды он уже одолел анбу, поэтому не сомневался в своих силах. Но в особняке еще были дети — Изуми и Саске не смогут противостоять даже генину с достаточной подготовкой. И всё же, если он победит врага семьи, то сможет наконец доказать матери, что тоже чего-то стоит. Что он не ребенок. В спальне отца никого не было. Итачи заглянул в смежные комнаты, гостиную, придирчиво осмотрел выход в кабинет и проверил надежность затвора во внутренний двор — всё чисто. Осталась последняя комната. Итачи с сомнением посмотрел в сторону материнской спальни. Тишина казалась ему тревожной. Почти могильной. Нужно было надеть носочки. Он снова мялся у двери, решая самую большую дилемму в своей недолгой жизни. Вряд ли Изуми обрадуется ему посреди ночи. Особенно, если там никого не будет. Итачи малодушно надеялся на то, что сейчас ее убивают. А он героически ее спасет. Иначе это будет неловко. Итачи ненавидел чувствовать себя неловко. Он открыл дверь. Сенбон впился в стену коридора, как раз на той высоте, где только что была глотка Итачи. Мальчишка метнулся в сторону, кошкой перепрыгивая тумбочку у двери. Кровь прилила к лицу. Время замерло, а Итачи вдруг весь превратился в сплошной вычислительный механизм. Два шага вперед, отклониться от очередной атаки. Проверить, жива ли Изуми. Снова атака. Отразить! Печать катона — нельзя, стены, здание вспыхнет моментально. Замена! Появиться за спиной, чтобы выхватить ремень с сенбонами. Снова отразить атаку. Изуми открыла глаза! — Не кричи, — предупредил тихо, за мгновение перед тем, как кунай и клинок столкнулись, и лязг стали наполнил комнату. — И не беги. Ударит в спину — умрешь. Девочка забилась в угол, схватив одеяло и прижав его к своей груди, как самый бесполезный щит. В её глазах первобытный ужас, рот приоткрыт. Она никогда не станет хорошим шиноби. Отблеск лески зловеще блеснул в полумраке. Итачи понял, что за этим последует. Он должен воспользоваться этим шансом. Извернулся на пятке, проскальзывая под рукой шиноби. Всё случилось слишком быстро. Он услышал сдавленный вскрик — это Изуми, почувствовал боль — это леска, впившаяся в ладони. Ухмылка — это он, исчезает в иллюзии, оставляя лишь туманную дымку. Леска оборачивается вокруг шеи врага, впивается в его собственную глотку, разрывая кожу. — Ты как? Изуми, нет! Он не успел. Не уследил за тем, что должно было быть очевидно. Девчонка набрасывается на шиноби, в её руке клинок, который, видимо, тот выронил из-за удушья. Изуми овивает шиноби своим телом, как Саске в паре комнат отсюда овивает своим крошечным тельцем мягкую игрушку. И бьет. Бьет! Бьет! — За меня! За маму! Будьте вы все прокляты! Ненавижу! Ненавижу вас всех! Убийцы! Преступники! Аааа! Мир утонул в крови. Глаза Итачи широко открыты. В них отражается только перекошенная гримаса Изуми и горящие угли ее безумных глаз. — Изу… Изуми, хватит! — Нет! Я убью его! Я убью его, Итачи. Я отомщу за маму! Я. А-а-а.! — девочку подкинуло, как на пружине. Она схватилась за бок ночной сорочки. Итачи рванул к ней, едва успев подхватить на руки. А потом он услышал звон разбитого стекла. Лужа крови на полу. Кровь на снегу под окном. Итачи прижимал к себе девочку, чувствуя, как его впервые в жизни охватывает паника. — Помоги… те… Итачи… Изуми на его руках истекала кровью. — Я… приведу помощь. Подожди. Я… должен. — Нет. Пожалуйста. Я… не могу… умереть… Не бросай меня… Пожалуйста, Итачи… Не бросай… — Ты умрешь, если я не позову на помощь, — взмолился он, пытаясь призвать к ее разуму, но ручка Изуми так крепко держала Итачи за пижаму. — Изуми, пожалуйста. Отпусти. — Нет… Я умру, если ты уйдешь… Они вернутся… я не могу… Мне так страшно… Итачи, я не хочу умирать… как мама… Она ждала и ждала, когда… кто-нибудь придет… к нам… Я не хочу, как мама!.. Пожалуйста, Итачи. Я не хочу умирать в темноте… Что ему делать? Что он должен сделать? Итачи окаменел. Он услышал галоп собственного сердцебиения в голове. Перед глазами все расплывалось, но заставлял себя держаться изо всех сил. Изуми в его руках выла и хныкала. Её тело будто бы испарялось на глазах, становясь легким. — Прости, — шепнул мальчик, прижав Изуми к себе крепко-крепко. А потом отцепил ее пальцы от себя и бросился прочь из особняка. Босой, в пижаме, он бежал и бежал до тех пор, пока ноги не привели его к дому Шисуи. Он барабанил в дверь кулаками и ногами, а когда она открылась, и свет залил мальчишку, то смог произнести только одно слово: — Помогите. *** Александра ворвалась в особняк, прошла через смежные комнаты, мимо Яширо и Шихо, мимо Инари и Якуми, мимо шиноби анбу, которые оказались здесь сразу после того, как подняли шум. Она шла и пол под ней был готов провалиться в ад, это чувствовали все, кто находился рядом. — Кто напал? — спросила она. — Его нашли? — Где вы были? — с вызовом спросил Яширо, и в это же мгновение кончик Ёто ткнулся ему в глотку. — Что ты?!.. — Где был ты, старая, никчемная псина, которую мой муж по своей глупости приставил охранять наследников клана? — Микото, не надо… — слабо возразила Шихо, но взгляд, которым одарила женщину Ласточкина, заставил ее замолчать. — Ты должен был умереть за них. А ты отлеживался в своей кровати, пока кто-то напал на моих детей! Ситуация накалилась. Анбу в маске тигра сделал шаг вперед, но Ласточкина остановила его, выставив вперед раскрытую ладонью — Анбу дозволено следить. Не больше. Сунетесь — и вам будет нечем писать свои рапорты, — предупредила она Тигра, и каждый понял, сейчас доно не шутит. Она вновь обратилась к Яширо. — Почему ты оставил свой пост, который возложил на тебя глава клана? — Я. Я думал, что… — Ты думал, что я прощу тебе смерть моего ребенка? — ее голос дрожал от ярости. — Ты думал, что тот факт, что ты забился под ногу Фугаку спасет тебя, если Итачи или Саске пострадают? — Микото-сан, я…. — Если бы хоть один волос… — прошипела она, сжав челюсть. — Я освежевала бы тебя прямо в этом самом доме. — Микото-сан, уберите оружие, — попросил анбу в маске Собаки. — Сейчас анбу проводит расследование. Тот, кто напал на поместье, явно не простой шиноби. Уровень даже не джонина, никто не заметил, как он прошел через посты. — Дерьмовые посты у вас значит, — хмыкнула она, убирая оружие. Огляделась по сторонам, после чего кивнула Шихо и Аяками, дав разрешение идти за ней. Прошла по коридору на негнущихся ногах. — Шихо, ты знаешь, что произошло? — Нет. Когда я пришла, девчонка еле дышала. Подлечила. В сознании, будет жить, если переживет ночь. Но, Мико, она, кажись, тронулась. — Посмотрим. Шихо, Аяками идите к девочке. Аяками расспросит, Шихо еще раз проверит. — Я не медик… — Проверишь, — повторила она, и открыла дверь в детскую. Итачи сидел на кровати, крепко обнимая Саске. Они встретились взглядом и что-то в Александре надорвалось. Она ослабла, как будто вся тяжесть мира свалилась ей на плечи, наполнились влагой глаза, тело затрясло. — Мам, мы… Она бросилась к ним, сгребая в объятия так, как никогда ранее. Вся злость и ярость, что копилась в ней выплеснулась наружу, оказавшим плохо прикрытым страхом и чувством вины. Она целовала Итачи в щеки, нос, волосы, прижимала к себе растерянного и испуганного Саске, и умоляла простить её. Снова и снова, снова и снова, пока тело не перестала бить нервная дрожь. А потом она останавливалась, ощупывая их руками за руки так, будто планировала найти увечья, которые не смогли обнаружить нинмедики. — Мам, мы в порядке, — наконец запротестовал Итачи, но не делал попыток отстраниться. — Простите меня. Мальчики мои. Простите, — глотая слезы повторила она, качая детей в объятиях. — Клянусь, больше никто не посмеет вас обидеть. Никогда. Она гладила Саске по голове, чувствуя, как содрогается его маленькое тельце. Может ли вина быть настолько всепоглощающей? Из-за нее пострадали ни в чем неповинные дети. Дети, которых она поклялась защищать. — Ты обманываешь, — тихо-тихо буркнул Саске, для которого произошедшее оказалось каким-то странным сном. — Ты всегда говоришь, что будешь с нами и всегда уходишь. И папа тоже ушел. — Папа? Папы здесь не было? — вскинулась она, глянув на Итачи, тот покачал головой. — Папа скоро придет. Он просто еще не знает. Он скоро придет, и мы все будем вместе, мальчики. Я обещаю. — Они приходили из-за папы? — спросил Итачи, положив голову на плечо Александры. Страх отступал и теперь он чувствовал невероятную усталость. Сашка покачала головой, прижавшись губами к макушке Саске. — Я не знаю, мальчики. — Ты убьешь их? — спросил Саске, уткнувшись в грудь матери лицом, его безумно клонило в сон. Сашка промолчала. Она баюкала детей на руках, минута за минутой, согревая теплом собственного тела. Их размеренное дыхание постепенно доносило до Александры осознание того, что опасность миновала. Но, что самое важное, только сейчас она поняла, насколько сильно любит этих детей. И на что, на самом деле, готова пойти ради них. — Где он, Яширо? — она подошла к шиноби, заглядывая ему в глаза. У нее не было сил притворяться, не было сил что-то выбивать силой или хитростью. Ласточкина чувствовала себя очень потрепанной и злой, как старая уличная собака. Она знала, что, если Яширо не даст ей то, чего она хочет, то она просто отправит его к Фугаку, предварительно вырезав на его теле всё, что хотела бы сказать мужу при встрече. — Глава занят делами клана. Сейчас важнее всего стабилизировать ситуацию. Так же, ваша безопасность… — Я не спросила тебя, чем он занимается, — перебила она мужчину. — Я спросила, где сейчас глава клана? — Не знаю, — моментально ответил он, мельком глянув на окно. Ласточкина проследила этот взгляд, оценила то, как напряглась челюсть Яширо, как сузились его маленькие глазки. Внезапная догадка была просто невозможной, но попытаться стоило. — Он там? В деревне? — потрясенно спросила она, уставившись на шиноби немигающим взглядом. — Сейчас? Он там? Отвечай мне, Яширо! Он опустил взгляд, а Ласточкина сжала руку в кулак. Под сдержанно-любопытные взгляды Шихо и Аяками, вскинула подбородок и на негнущихся ногах пошла из гостиной. Она должна найти Фугаку и привезти его к детям. Остальное потом. Они должны сесть и, отбросив все недомолвки, решить, что им делать теперь. Да, она сделает так, потому что она — Александра Ласточкина, и она уж точно не из тех, кто позволяет эмоциям взять вверх над разумом. Она будет повторять это столько, сколько потребуется, чтобы в голове уложилась мысль о том, что ночь, в которую едва не убили его детей, Фугаку провел между ног своей любовницы. — Микото-сан, я останусь! — окликнул её Яширо. — Я останусь здесь и буду охранять наследников! Пока вы не вернетесь! Я буду их охранять! — Да. *** Её звали Эцуко, она работала на полях, была пышнотелой и крепкой, и жила, промышляя семейным делом. Не шиноби, не благородного рода, бойкая на язык, черноволосая и смешливая — такой описал её Аяками, когда Ласточкина попросила аккуратно разузнать о новом увлечении мужа. Её не смущал роман Фугаку, но она боялась, что тот может влюбиться и притащить эту Эцуко в дом; попытаться навязать её детям. К счастью для самой Александры, гражданские практически никогда не связывали себя с шиноби. Они прекрасно знали, что большинство тех, кто приходит из Конохи, не доживают и до сорока лет. Что, в прочем, не мешало деревенским женщинам путаться с шиноби, тем самым, повышая свой статус в глазах своих же товарок. Спать с шиноби, иметь покровителя шиноби — разве это не сбывшаяся мечта любой молоденькой дурочки? Сашка долго размышляла об этом. Особенно — вечерами, когда в поместье становилось тихо, а кандзаси из самшита так и лезло на глаза. Женщина сотни раз порывалась прибрать его подальше, но каждый раз находились причины отложить этот вопрос. Она вертела кандзаси в пальцах, думая о том, что желание Фугаку завести себе женщину вполне естественно. Пару лет назад она сама была готова толкнуть его к Хазуки, лишь бы глаза не мозолил. Она не думала, что без его сопения по ночам в спальне станет невыносимо тихо. Деревня потонула в ночной темноте. Сашка мягко опустилась на покрытую снегом крышу и остановилась, прислушиваясь к звукам в тиши. Спрыгнула наземь, обошла по кругу домишко по кругу, аккуратно заглядывая в маленькие оконца. В четвертом окне она увидела того, кого искала. Эцуко сидела на столе, спиной к окну, а Фугаку стоял между её разведенных ног. Они говорили о чем-то, девушка весело смеялась, и кормила Учиху с рук. Фугаку кривил губы в улыбке, обнимая любовницу одной рукой за талию, а второй придерживал её руку за запястье. Фугаку выглядел счастливым. Он был счастлив, сейчас, в этом моменте, рядом с этой Эцуко, поедая дешевый рис с её рук. Александра не могла отвести от них глаз. Она явственно почувствовала, как что-то в её груди лопнуло и завыло. А Фугаку прижимал к себе Эцуко, шептал ей что-то на ухо и нежно выцеловывал молочную кожу, от плеча к шее. Их губы слились в поцелуе, жарком и чувственном, а горло Александры схватила тошнота. С ней Фугаку никогда не был так исключительно нежен. Она оступилась. Спохватилась мысленно о том, как нелепо может выглядеть сейчас. А что, если взгляд Фугаку случайно упадет на это окно? Ласточкина опустилась на пол, прижала ладони ко рту, чтобы не закричать. Не нарушить эту идиллию мужчины и женщины, которые были так омерзительно счастливы. Холодный рассудок едва сдерживал беснующиеся чувства. Боль распаляла ярость, обида и смятение боролись внутри, разрывая легкие на части. Ласточкина чувствовала, что задыхается. «Больно. Больно. Больно! Боже, почему так больно? Мне так больно. Так, боже... Помогите, кто-нибудь. Мое сердце… Вырвете его! Вырвете!» Она схватилась за грудь. Глаза вспыхнули, словно в них плеснули уксусом. Сашке казалось, что она умирает. Агония стала невыносима. Вспышка обожгла её зрачки, а потом всё потемнело. Она обнаружила себя на том же месте, лицом в коленях. Боль еще была, но уже не казалась такой раздирающе-жестокой, сердце билось медленно и тяжело. Голова гудела. Ласточкина привстала с пола, вспомнив о том, что буквально сидит под окнами дома любовницы мужа. Она должна убраться отсюда. Эта лавина, это чудовищное ощущение переполняющей её боли, с которой невозможно справится. И полное опустошение в конце. Что это было? Побочный эффект от шарингана или запоздалые последствия заблокированных каналов? Женщина прижала пальцы к переносице, пытаясь переработать и разложить всё, что пережила. Одно она знала наверняка — это было страшно, на мгновение ей показалось, что она вот-вот войдет в этот дом и убьет Фугаку, а затем убьет и его любовницу. Но это же совершенно невозможно! Сашка закрыла лицо руками. Она не знала, что такое любовь, но была точно уверена, что никогда не испытывала подобных переживаний из-за Фугаку. Он был для неё… как навязанный родственник; как кто-то, кого ты знаешь достаточно хорошо, чтобы переживать за его судьбу в целом, но никогда не подпускаешь настолько близко, чтобы позволять как-то влиять на собственную жизнь. Он был — и всё. Она просто не могла испытывать к нему таких сильных чувств. Или могла? Возможно, в её теле всё еще бьются остатки чувств той — настоящей — Микото? Широкая полоса света рассекла ночную мглу. Скрипнула дверная петля. Фугаку покинул любовницу поздно. Он не рассчитывал провести в деревне столько времени, не рассчитывал, что прощание с Эцуко так затянется. Мужчина отстранено поймал себя на том, что с каждым разом проводит в обществе этой женщины всё больше времени. Это радовало и пугало шиноби, потому как он не хотел давать своей любовнице ложных надежд. Для Фугаку она стала отличным отвлекающим маневром, ларчиком, в котором тайчо спрятал все известные ему тайны Не. Именно в этой маленькой хижине, под вторым татами у самой стены, он сохранил свидетельства и улики, тайные приказы и доносы. Всё, что должно ему помочь утопить Орочимару, а вместе с ним — ненавистного Данзо. Сэцуко сыграла свою роль. Фугаку открыл ее разум и вложил в него сон о том, что она никогда не встречала шиноби из Конохи, никогда не слышала ни имен, ни обещаний. Она спала крепко, с пухлых розовых губ срывалось легкое дыхание. Фугаку в последний раз пригладил смоляные волосы женщины и легко вышел в ночную черноту. У самого частокола, которым был огорожен дом Сэцуко он увидел человека, которого ни за что бы не хотел видеть. Женщина стояла поодаль, у самого края участка. Он остановился. Фугаку забыл, как дышать. Это определенно была Микото. И она здесь, значит, — знает. Обо всем знает, и сейчас ждет от него ответов. Вина свалилась на него, как бетонная плита, придавила к земле, пусть мужчина и понимал, что не должен чувствовать себя виноватым. Он просто пошел навстречу жене, и остановился у самого частокола. Микото выглядела болезненно-бледной, склеры её глаз покраснели, будто она недавно плакала. Болезненная мысль прострелила голову Фугаку: она плакала из-за него. Он захотел обнять её, прижать к себе, чтобы утешить; поклясться, что эта, чужая, женщина ничего для него не значит. Вместо этого, он спросил: — Что ты здесь делаешь? Ласточкина подобралась. Истеричное состояние прошло, расшатанные нервы требовали немедленного отдыха. Она столько раз терла свои глаза, что они, должно быть, уже раскраснелись. И, всё же, женщина продолжала смотреть на мужа, с досадой отмечая, как сильно его поведение с ней отличается от того, что он показывает своей любовнице. Дышать всё ещё было тяжело. — Только без драмы, — осипло из-за долгого молчания, предупредила она, подняв ладонь вверх. — Нужно поговорить. — Что ты здесь делаешь? — будто не слыша её, повторил свой вопрос Фугаку таким тоном, что внутри у Сашки похолодело. Она схватилась за частокол. — У нас проблемы. Дети, — быстро проговорила она, отталкиваясь от частокола, но Фугаку поймал ее за руку. И тут же отдернул её, помня о том, к чему это привело в прошлый раз. — Что с детьми? — встревоженно спросил он. — Не здесь. Идем. Я не хочу, чтобы люди видели, как мы обсуждаем наших детей под домом твоей девки! Она замолчала, прикусив язык. Эмоции. В голове было столько мыслей, которые никак не желали формироваться в более-менее связанные предложения. Ласточкина раздраженно цыкнула языком, и отвела взгляд. — Тебя не должно здесь быть, — чуть погодя, напомнил о себе мужчина. Ему было больно смотреть на жену, и хотелось поскорее закончить этот мучительный диалог. Сашка покусала кончик языка. — Тебя, по идее, тоже, — огрызнулась она, чувствуя себя так, словно попала в мыльную оперу. — Но вот мы здесь. Фугаку опустил руку на грубо стесанную палку, совсем рядом с рукой жены. Сжал древесину так, как хотел бы сжать пальцы Микото в своих. И не только пальцы. Ветер поднялся над деревней, пробираясь холодом под кожу, в мышцы и органы. Сейчас мужчине было чертовски холодно, Микото перед ним тоже дрожала. — Микото, я… — Да? — тут же откликнулась она, и Фугаку оборвал себя на полуслове. Между супругами снова повисла тишина. Фугаку душило это молчание. Каждое невысказанное слово было для него как приглашение. Очередной разговор превратился в дорогу без конца. Она отвернулась, привалившись бедрами к частоколу. Теперь Фугаку не мог видеть выражения лица жены, но, отчего-то, он был уверен, что сейчас она вглядывается в неровные ряды деревьев вдалеке. — Не приходи сюда больше, — голос Фугаку словно бы раздался в её собственной голове. — Ты был счастлив. — Это не правда. — Так это выглядело. Фугаку не знал, что на это ответить. Оправдываться не собирался, ему действительно было хорошо с Эцуко. Но это было удовольствие совершенно иного рода. Оно отличалось от того, что он испытывал с Микото настолько, насколько отличаются иллюзия и реальность. Эцуко была его маревом, приятным сном, в то время как Микото навсегда останется его жизнью. Он хотел ей это сказать. Хотел показать, как сильно он любит и ненавидит ее, что она сделала с ним и на что толкнула. Он хотел… — Неважно. Не мое это дело. Ты нужен в клане. Расскажу по дороге, — она легко оттолкнулась от частокола и шагнула вперед, бросив напоследок злое: — Ты охренеешь от того, что произошло.