В радости и в печали мой дом – в твоих объятиях.
Будучи каждый день на виду практически у всей школы, Джексон Уиттмор в последнее время стал предпочитать одиночество – многоликой толпе, тишину – шуму и бурному веселью. Только недавно он стал ощущать себя цыпленком в золотой скорлупе, которому было там тепло и уютно до поры до времени. Но в этой драгоценной оболочке, которую его близкие считали защитой от всех жизненных невзгод, вдруг стало до невозможности тесно, до тошноты приторно и до банальности скучно. Парень все чаще всматривался сквозь зашторенные тонкой венецианской тюлью окна его просторной комнаты, прислушиваясь к тому, что происходило на улице и в соседних домах. Сколько юноша себя помнил, он был невольным свидетелем частых ссор, криков и скандалов в доме мистера Лейхи, живущего напротив. Джексона все время удивляло, как мог оказаться столь дорогой, напичканный под завязку предметами антиквариата и современной техники, фешенебельный особняк Уиттморов, рядом с таким убожеством как, например, двухэтажный дом его соседей. Будто его занесло в этот жалкий городишко, на эту Богом забытую улочку волшебным ураганом, с одной из центральных улиц Беверли-Хиллз. Но факт оставался фактом. Уиттмор не только жил по соседству с такими как Лейхи, а еще учился с его сыном в одной школе. Более того они были напарниками на уроке химии. Айзек абсолютно не врубался где кислота, а где щелочь, поэтому учитель посадил их вместе, чтобы горе-ученик ничего не перепутал, а Уиттмор был просто обязан помогать ему с опытами и химическими формулами. В один прекрасный день, вернувшись со школы, Джексон обнаружил, что случайно захватил конспект Айзека вместе со своим. Взглянув еще раз на темные очертания соседского дома, Уиттмор поймал себя на мысли, что ни разу за все время не был у Лейхи в гостях, а тот не был у него. Раньше у Джексона и мысли бы не возникло туда пойти, а теперь парня снедал легкий интерес, граничащий со скукой. Взяв конспект, он быстро спустился по отполированной лестнице, прошел по мраморному полу прихожей и, закрыв за собой двери, стал пересекать улицу, направляясь в сторону дома из темного кирпича. Вблизи здание выглядело чистым, просто темная кладка строительного материала и обычная постройка, казались совсем простенькими на фоне кричащего, ультрамодного Уиттморовского особняка из бетона и стекла, над которым корпел не один дизайнер. Уверенно позвонив в звонок, он стал дожидаться, пока кто-нибудь из жильцов откроет ему дверь. Спустя полминуты на него уставились испуганные и удивленные глаза Айзека, который, прикрываясь дверью, словно броней, глянув на него, стал лихорадочно сканировать улицу в поисках возможной угрозы. - Привет, я случайно взял твой конспект, - слегка растерявшись, сказал Джексон, увидев неподдельный страх в глазах Лейхи. Уиттмор тоже стал оглядываться, ища глазами признаки приближающейся опасности. - А, да, спасибо, - слегка заикаясь и боясь улыбнуться, ответил Айзек, протягивая руку, чтобы забрать конспект. Джексону взять бы, сунуть тетрадку парню в руки и отправиться восвояси. Так нет же, интерес на фоне скуки стал перерастать в живейшую заинтересованность узнать, что гложет Айзека Лейхи и как ему живется по соседству с таким как он, Джексон. - Могу я войти? – с нажимом спросил Уиттмор, перед которым почти все двери этого города с радостью открывались. У его отца было столько денег и связей, что в некоторые заведения Джексон мог запросто вламываться, отпихнув ногой дверь. - Д-да, конечно, проходи, - запоздало спохватился Айзек, пропуская парня внутрь. Обстановка была скромной, а мебель допотопной, но добротной. Все помещение сверкало чистотой, свежестью и уютом. Все предметы стояли на своих местах, словно музейные экспонаты. Сам Айзек слегка волновался, не зная, куда девать руки. Он все время норовил подправить и без того идеальную обстановку, поправляя ту или иную вазочку или рамку с фотографией. - Хочешь, я покажу тебе свою комнату? – зачем-то спросил Айзек. Молча кивнув, Джексон стал подниматься за парнем наверх, все еще держа его конспект по химии в руке. Несмотря на то, что дом был пропитан долей негатива от частых выяснений отношений отца с сыном, Уиттмору здесь нравилось. При своей скромности и простоте дом словно дышал теплом и уютом, в то время как его собственный дворец стал в последнее время походить на богатый белый склеп. Изысканная упаковка для не менее ценной вещи, дополняющей внутреннее убранство, или дорогостоящей куклы, какой видел себя Джексон в глазах родителей и окружающих. Войдя в комнату Айзека, он уселся на его диван, положив конспект рядом. Затем стал с интересом рассматривать окружающую обстановку, в то время как Лейхи продолжал боязливо мяться на входе, словно это помещение ему не принадлежало. Затем, все-таки вошел, примостившись на краешек стула. Та же подчеркнутая чистота и порядок. Все лежит на своих местах. На стене куча семейных фотографий снятых случайно. Пикник, рыбалка, парк аттракционов, день рождения Айзека, где вроде бы все счастливы и смеются. Вспоминая свои дни рождения, Джексон горько улыбнулся. Его родители, при своей занятости и непомерном богатстве, которое нужно было сохранять и приумножать, практически не уделяли ему должного внимания и времени. Им проще было заказать всех клоунов штата, да хоть пригласить весь Cirque du Soleil* и устроить сыну грандиозное шоу, чем матери вырваться из очередной поездки по Европе, а отцу с совещания гильдии юристов и побыть с сыном в этот день, помогая ему задуть свечи на именинном торте. Возвращаясь взглядом к фото в рамочках, Уиттмор заметил несколько совсем свежих снимков, где Лейхи только с отцом, уже после смерти матери. У обоих натянутые улыбки и безжизненный взгляд. Особенно в голубых, как озера глазах Айзека, в которых плескались плохо скрываемые страх и горечь. Оторвавшись от созерцания «семейной идиллии», Джексон только сейчас заметил кожаный ремень в два пальца толщиной, висевший на латунном крюке прямо на видном месте при входе в комнату. Это был не просто элемент одежды в тон обуви, свернутый рулончиком и лежавший в одной из шухлядок, необходимый аксессуар, поддерживающий брюки на бедрах, не давая им упасть, а вещь, имевшая весьма специфическое предназначение. - Он что бьет тебя этим?! Здесь?! – вырвалось у Джексона, обращая внимание парня на висевшее на стене орудие наказания. Айзек слегка вздрогнул, но быстро взял себя в руки. - Это не твое дело! - сказал он грубо, вставая со стула и бросая обеспокоенный взгляд в окно. - Спасибо, что принес конспект, но, по-моему, тебе пора, - добавил он, следуя к выходу из своей комнаты. - Ты прав, не мое! – в тон парню ответил Уиттмор, поднимаясь с дивана. Он на миг остановился у входа, касаясь рукой пыточной шлеи. Ремень был толстым и прочным, слегка потертым по краям. У Джексона перехватило дыхание, словно вещь была живой и могла многое рассказать о той боли, что испытывал Айзек в момент наказания. Он мог лишь представить, как ремень, зажатый в крепкой руке отца Лейхи, охаживает его нежную кожу, а парень кричит, еле сдерживая рыдания. Джексон никогда не плакал. Его никто никогда не бил в процессе воспитания. На него ни разу не крикнули, когда он шкодничал и что-нибудь разбивал. Все его истерические запросы и желания тут же удовлетворялись, будь то современная компьютерная приставка, шмотки или автомобиль. Ему даже не надо было произносить волшебное слово «Бегом, вашу мать!». Родители словно отгораживались от него ширмой из купюр, а вместо отца и матери Джексону приходилось общаться с нянями и гувернерами. Его растили, словно экзотический цветок, обильно увлажняя почву всевозможными удобрениями и добавками, изредка восторгаясь его необыкновенной красотой и редкостью, выставляя на всеобщее обозрение перед друзьями и коллегами по бизнесу. Он рос в мире богатых и успешных, своими манерами начиная походить на предков. Становясь холодным, тщеславным и надменным ублюдком. - Ладно, тогда до завтра, встретимся в школе, - сказал он, глянув Айзеку в глаза, впервые предложив ему руку для пожатия. Но ни завтра, ни послезавтра, Айзек в школе так и не объявился, а лишь спустя три дня оказался на пороге Уиттморовского особняка, на редкость застав обоих родителей Джексона дома. Его высокая фигура с этими смешными кудряшками, слегка выглядывала из-за спины представительного мужчины с портфелем. Периодически поправляя сумку на плече, будто в ней несколько пудов тяжести, Лейхи потерянным и раздраженным взглядом шарил глазами по каменным плитам крыльца. - Мистер и миссис Уиттмор, - обратился к ним мужчина, - меня зовут Габриэль Валак. Я социальный работник из отдела поддержки подростков, потерявших родителей. Наш округ уполномочил меня позаботиться о мистере Лейхи, отец которого попал позавчера в автомобильную аварию и, не приходя в себя, скончался сегодня утром. - Пожалуйста, проходите, - как-то неуверенно сказала миссис Уиттмор, переглянувшись с мужем. - Чем мы обязаны вашим визитом? – добавил Дэвид Уиттмор, приглашая мужчину и парня войти в гостиную. - Вы с покойным Лейхи были соседями, и могли бы, исполнив свой гражданский долг, принять парня у себя на несколько дней, самое большее неделю, пока я не разыщу его ближайших родственников. Парню пока нет восемнадцати и оставлять его одного в доме социальная служба не имеет права, а оформлять его в интернат тоже как то не хочется, он перенес такое горе. Айзек упомянул, что он ходит в школу вместе с вашим сыном… - Об этом и речи быть не может! – жестко ответил Уиттмор-старший, удивленные брови которого подлетели ко лбу от такой наглости, догадываясь, о чем станет просить Валак. - А, собственно, почему он не может остаться? – спросил Джексон, сложив руки на груди и опершись о дверной косяк. В этот миг его холодные стальные глаза схлестнулись с удивленными синими глазами Айзека. – В доме полно места, он может расположиться в одной из гостевых комнат наверху. - Сынок, ты не понимаешь… - начала было мать. - Чего я не понимаю? – выразительно спросил Джексон. - Человек попал в беду, и мы просто обязаны ему помочь. Он останется, мистер Валак, - обратился к мужчине Уиттмор-младший, - пошли, Айзек, я покажу тебе твою комнату. - Служба возьмет на себя церемонию похорон, если ближайшие родственники за короткое время не обнаружатся, - с благодарностью ответил Габриэль Валак, кладя руку Айзеку на плечо. - Хорошо, - тихо ответил парень, бросив короткий взгляд на родителей Джексона, скрывавших свое возмущение за респектабельностью и умелым макияжем. Следуя за соседом, Лейхи стал оглядываться по сторонам, жалея, что на нем нет солнцезащитных очков. В глазах так и рябило от вычурной роскоши и богатства. - Проходи, располагайся, - предложил Джексон, открывая перед Айзеком одну из пустовавших комнат. - Прими мои искренние соболезнования, хотя твой папаша явно их не заслужил, - холодно добавил он, приглашая парня войти. - Зачем ты это сделал? – тихо спросил Лейхи. - Зачем предложил остаться? Чтобы побесить предков? - предположил он, заходя вглубь помещения. - Им не помешает небольшая встряска костей в этом склепе, - саркастически заметил Уиттмор, - обед в три, ужин в семь, так что чувствуй себя, как дома, - добавил Джексон, собираясь уходить. - Спасибо! – ответил Айзек, придерживая его за руку. – После всего что случилось, мне действительно не охота было попадать в интернат к незнакомым людям. Через пару месяцев мне стукнет восемнадцать, и я смогу самостоятельно жить в своем доме. После похорон отца, первые две ночи в доме Уиттморов прошли относительно спокойно, а на третью Айзеку Лейхи приснился жуткий кошмар.***
Отец начал бить его еще при матери. Достаточно было малейшей погрешности. Вовремя несделанные уроки, неуд по поведению, беспорядок в его комнате, а затем и во всей квартире. Старший Лейхи частенько приходя с работы подшофе**, залив в ближайшем баре горе от очередного проигрыша своей любимой футбольной команды, срывался на жене и сыне. Никакие уговоры и слезные стенания не могли его убедить не применять физического насилия. Он грубо отталкивал жену, хватал Айзека и тащил парня в его комнату. - Папочка, пожалуйста, я ни в чем не виноват! – сквозь слезы ревел он, пытаясь извернуться, убежать и спрятаться в каком-нибудь укромном месте, куда отец не достанет. Только парень не так посмотрит, не то скажет, его папаша тут же хватался за ремень и, зажав кудрявую голову сына между колен, бил его по голому заду. Когда сын стал постарше, он велел ему добровольно спускать джинсы и ничком ложиться на кровать. Айзек, бросая на отца ненавистные взгляды, ложился поперек дивана, зажимая зубами уголок подушки. Он держался из последних сил, давясь пуховым комком, чуть не вызывавшим рвоту. Но, старался не кричать, а лишь безмолвно плакал, сглатывая рвущиеся наружу рыдания. Старшего Лейхи, этот молчаливый протест, раздражал еще сильнее. - Ах ты гадкий сученок! Я вытрясу из тебя это дерьмо! Слишком гордый, чтобы кричать и молить о пощаде?! Хорошенько огрев его еще пару раз, он с недовольным бормотанием бросал ремень на пол, покидая оцепеневшего сына, вжавшегося в матрац. Услышав, что отец уже внизу, Айзек через несколько минут тихо вставал, закрывал за ним двери и давал волю горючим слезам и рыданиям. Стоя у настенного зеркала, он, извернувшись, сквозь бегущую из глаз соленую влагу, разглядывал свой пылающий зад с багровыми узорами от ремня, образующими бесконечность. Пурпурные следы вскоре станут синими, потом пропадут, а бесконечность боли, отцовской жестокости и незаслуженного наказания, навсегда отпечатаются в душе подростка. Айзек многократно пытался прятать все ремни, шнуры и куски кабельных проводов, которыми стегал его отец. Старший Лейхи, свирепел еще больше, наказывая сына за подобную выходку. Его удары были более сильными, размашистыми и продолжительными. Одну единственную вещь, которую парень не мог спрятать был любимый отцовский ремень, который он все время носил на поясе брюк. Впоследствии, после смерти матери, это изощренное орудие пыток заняло свое почетное место на латунном крюке, вбитом в стену его комнаты. И все по кругу, снова и снова. Боль, унижение и жестокая несправедливость. Старшему Лейхи неоднократно делали замечание все вокруг. Даже Уиттморы жаловались на его бытовые крики и скандалы. Отец Айзека ложил на всех большой и толстый, пока в один прекрасный день к нему не пришли работники социальных служб вместе с полицией, угрожая лишить родительских прав. Он перестал бить Айзека, это правда. В их доме больше не было слышно криков и угроз. Но то, что придумал Лейхи в качестве наказания для своего сына, с новой силой воскресило и утроило чувство страха перед этим нелюдем. - Отец, выпусти меня! Я не буду так больше, правда! Я сделаю все, что ты скажешь! – рвал горло Айзек, не сдерживая рыданий задыхаясь и борясь с темнотой и замкнутым пространством, в которое он еле помещался. Никто его теперь не услышит. Никто не придет на помощь. Каждый раз он счесывал ногти до крови, лихорадочно царапая стенки и крышку своего нового пыточного вместилища, старой морозильной камеры, расположенной в подвальном помещениии и не дававшей достаточного количества воздуха и света. – Открой! Умоляю! Пожалуйста! Па-па!***
- Айзек! Айзек, проснись! Это кошмар, слышишь?! – стал тормошить его Джексон, видя, что парня душит ужас вперемешку с горькими рыданиями. - Господи, да что происходит?! – недовольно буркнула мать, влетая в комнату нежеланного гостя, на ходу запахивая дорогой пеньюар из французского шелка. - Он так орет, что и мертвого разбудит! Айзек резко открыл глаза и подскочил на кровати, все еще не соображая, где он и что происходит. - Все хорошо, Айзек! Это я, Джексон, ты у меня дома, - тихо говорил Уиттмор, не обращая внимания на мать. – Тебе приснился кошмар, постарайся лечь на другой бок и заснуть. - Простите, что разбудил, - виновато промямлил Айзек, ложась на другой бок. Погасив ночник, Джексон тихо вышел из его комнаты, притворив за собой двери. - Ему здесь не место, - ворчала миссис Уиттмор, провожая сына до его спальни, - я должна хорошенько выспаться, у меня завтра партия в теннис с подругой по клубу. - Мама, ты хоть раз думала о ком-нибудь еще кроме своей задницы?! – рявкнул Джексон, следуя с ней по коридору. - Как ты со мной разговариваешь?! – удивилась она, вздернув тщательно выщипанными бровями. - Как ты того заслуживаешь! Спокойной ночи, я пошел спать! – холодно ответил Джексон матери, закрывая дверь перед самым ее носом. Все те дни, что Айзек у них жил, парень старался быть ненавязчивым. Его привычка поддерживать порядок, автоматически проявилась и в этом до белизны чистом доме, так что наемной работнице тут вообще делать было нечего. Он все время порывался убрать со стола и помыть посуду. В его комнате был такой идеальный порядок, словно там никто и не жил вовсе. Те недолгие часы, что он проводил в комнате Джексона, Лейхи все время переставлял вещи и предметы, поправлял подушки и одеяла, совсем не замечая пристального взгляда Уиттмора-младшего. - Айзек, не нужно. Ты скоро оставишь нашу домработницу без средств к существованию, - пытался пошутить Джексон. - Извини, привычка, - выдавил из себя Лейхи, в глазах которого плескалась грусть с легким привкусом страха. Как Уиттмору хотелось словами, действиями, да чем угодно вытравить из этих замечательных голубых глаз это жуткое чувство, цепкими клешнями вцепившееся в душу и тело Айзека. Черной слизью, вместо крови бегущее по его венам. Парень до конца не мог поверить, что его садюги-отца больше нет в живых. Папаша Лейхи, будучи мертвым, теперь лишь во сне мог являться Айзеку, продолжая его безбожно унижать и наказывать. Блядь, да за то, что он сделал своему собственному сыну, Джексон готов был эксгумировать тело этого урода и расчленить его на тысячу кусков, разбросав их по свету. Еще дважды в течении недели Айзек будил весь дом своими истошными воплями, выдергивая Джексона из темной пустоты сна. Ему вообще редко когда снились красивые и красочные сны. По-видимому, он был плохим мальчиком и Оле Лукойе*** не желал раскрывать перед ним пестрый зонтик, когда тот крепко спал. Да и зачем? В жизни Джексона при свете дня и так было полно яркой, богатой и красивой мишуры, которая его окружала и приносила радость и удовлетворение, но только поначалу. Находясь за общим столом либо пересекаясь в доме, родители Джексона все чаще бросали косые взгляды на кудрявого приблуду, именно так они отзывались об Айзеке в его отсутствие. Мать и отец в один голос молились о том, чтобы неделя, на которую они предоставили свое «гостеприимное жилище» скорее истекла, и их нежеланный гость отправился бы в интернат для несовершеннолетних, так как близкие родственники так и не объявились. И вот, когда уже Дэвид Уиттмор собирался позвонить в социальную службу, требуя забрать от них парня и решать его дальнейшую судьбу как им вздумается, Джексон перехватил его руку, велев выслушать. - Ты не станешь никому звонить, отец. А прямо сейчас поедешь в юридическую контору и оформишь опекунство над Айзеком на себя. Он не желает отправляться в интернат, да и я этого не хочу. Он может пожить до восемнадцати у нас или в своем доме напротив. - Ты хоть понимаешь, о чем просишь?! – повысил тон отец. - Отлично понимаю, - сказал Джексон, криво улыбнувшись, - тебе это обойдется почти даром. Хоть раз в своей жизни ты сделаешь доброе дело для постороннего человека, вместо того чтобы тратить свои миллионы на бездушные побрякушки. - А если я этого не сделаю? – с нотками угрозы спросил отец, все еще считая себя хозяином положения. - Я просто уйду из этого дома, оставив вам этот склеп, напичканный амбициями и деньгами, - холодно улыбнулся Джексон, давая понять, что разговор окончен. - Ты не посмеешь! Мы с матерью стольким ради тебя пожертвовали! - Оставь свой жалкий цинизм при себе, папа! Жертва здесь только Айзек и я. Один пострадал от жестокости, другой от безразличия! Так что не надо меня искушать и шантажировать угрозами. Я запросто могу уйти, и ты меня не остановишь! Мне уже восемнадцать, не забыл?! Ах да, мой очередной день рождения ты опять пропустил, считая своё присутствие на аукционе Сотбис**** более престижным! Холодная речь сына как всегда возымела свое действие и Дэвид Уиттмор, скрепя сердце, взял под свою полную «опеку» мальчишку Лейхи, милостиво разрешив ему ночевать в доме по соседству. Айзек и Джексон все так же ходили в школу, готовясь к выпускным экзаменам. Личных вопросов и переживаний никто из них не затрагивал. С возвратом парня в его собственный дом, в семье Джексона все опять вошло в привычное русло. Мать отправилась в очередное путешествие, а отец допоздна засиживался на работе или клубе по интересам. В общем, скукота смертная. Дискотеки с барами, молодежная тусня и многочисленные поклонницы и поклонники, быстро Джексону надоели. Ему никого не хотелось видеть, кроме лица Айзека Лейхи с бездонными голубыми озерами вместо глаз. И вот, спустя несколько месяцев в один из вечеров он решил наведаться к своему соседу и поинтересоваться его вольной жизнью. Настойчиво позвонив в звонок, Джексон стал вглядываться в окна, видя, как Айзек торопливо идет открывать ему дверь. - Что случилось?! – удивленно спросил он, нерешительно отступая вглубь прихожей, давая Джексону пройти. - Да все нормально. Чего ты испугался? – миролюбиво заметил Уиттмор, оглядываясь. – Просто зашел узнать, как ты. Та же чистота и порядок. Вещи отца аккуратно сложены, словно он скоро должен вернуться с работы и Айзек, как преданная собака принесет ему домашние тапочки в зубах, виляя при этом хвостом. - Блядь, да ты издеваешься, кудряшка! – взревел Джексон, устремившись к лестнице и перескакивая сразу через несколько ступенек. Не сразу разгадав, к чему клонит его сосед, Айзек несколько заторможено последовал за ним. Вбежав в комнату парня, Джексон обнаружил кожаный ремень, чинно и благородно висевший на том же латунном крючке. - Ты что, мать твою, ебнутый мазохист или больной на всю голову преданный фанатик, свято чтущий культ мертвого отца- садиста?! – закричал Уиттмор, хватая с крюка ремень старины Лейхи, чуть не тыча им парню в лицо. - Я все собирался его снять, - стал неуверенно мямлить Айзек, - я вообще собирался тут все убрать, - уверял его парень, быстро отшатнувшись от Джексона, видя в его руках отцовский ремень. - Ты все еще боишься?! Его здесь нет! Ты можешь это понять или нет?! – в своей манере разговаривать с людьми спросил Джексон. Глядя, как на глаза парня навернулись слезы, он опустил ремень. - Иди сюда, уёбок чертов, - чуть мягче пробубнил Джексон, привлекая Айзека к себе. Слегка согнувшись, Лейхи уткнулся Уиттмору в плечо, кусая губы, чтоб не разреветься, как девчонка. Обнимая парня, Джексон лихорадочно соображал, как им найти выход из сложившейся ситуации? Айзеку избавиться от страха и боли, а Джексону от его надменной спеси и самовлюбленности. - Это должно помочь, - буркнул парень, мягко оттолкнув от себя всхлипывающего соседа. Решительно подойдя к кровати Айзека и, положив ремень его покойного старика рядом, Уиттмор стал лихорадочно расстегивать ширинку джинсов от модного кутюрье, пытаясь не зассать, как последнее хуйло. - Что ты творишь?! – в испуге спросил Айзек, подскочив к своему, судя по всему, обезумевшему соседу. Пытаясь проглотить нервный комок страха перед неизвестностью вместе со скопившейся слюной, Джексон резко спустил до колен штаны вместе с бельем и плюхнулся на идеально застеленный диван. - Кому-нибудь расскажешь, урою! – сквозь зубы процедил Уиттмор, обнимая подушку Лейхи руками. – Бери отцовский ремень, и бей что есть сил! - Ты что, Джексон, совсем охуел?! – перешел на фальцет Айзек. – Я не стану этого делать! - Бери, мать твою, и бей! Мне это нужно, так же как и тебе! – гаркнул его сосед, отрывая лицо от подушки и решительно сверля Лейхи стальным взглядом. – Бей так сильно как сможешь, я выдержу! – уверенно соврал Джексон, ни разу не познавший грубой насильнической боли. - Хорошо, - решительно произнес Айзек сквозь зубы, зажимая отцовский ремень в дрожащей руке. Первый неожиданный удар, лишь испугал Джексона. Второй заставил подскочить всем телом, побуждая парня закусить добрый шмат силиконовой подушки. С третьим ударом он громко закричал, выпуская подушку изо рта. Из глаз брызнули слезы, вмиг прокладывая две влажные полосы на покрасневших скулах. После четвертого удара он резко выбросил руку, моля Лейхи остановиться. - Господи, Джексон, как ты?! Блядь, и зачем я только тебя послушал?! – встревоженно спросил Айзек, отшвыривая в угол комнаты ненавистный ремень и бросаясь к парню, ложась рядом. Тело Уиттмора, сотрясали беззвучные рыдания. Ему больно было даже пошевелиться, но он все-таки нашел в себе силы приподняться, толкнуть Айзека на спину и свернуться калачиком у него на груди, не потрудившись прикрыть свою наготу. Лейхи даже не представлял, что ему теперь со всем этим делать. Его рубашка становилась мокрой от нескончаемых слез. Сам виновник всемирного потопа, со спущенными штанами и побитым задом периодически шмыгал заложенным носом, делая короткие вдохи и выдохи ртом. Айзек боялся его обнять, а Джексон, по-видимому, не решался об этом попросить, хотя остро нуждался в утешении и ласке. Все же, набравшись смелости, Лейхи обнял Уиттмора и уткнулся носом ему в макушку, даря невесомые, почти братские поцелуи. Ему полегчало! Действительно полегчало! Горечь и страх отступили, словно в эти четыре удара он вложил долго сдерживаемую ненависть к своему отцу, а в результате пострадал абсолютно невинный человек. - Это пройдет, - стал успокаивать Лейхи, гладя парня по плечам и спине, – первое время будет больно сидеть, а потом станет легче. Глотая подступившие слезы и борясь со спазмом в горле, мешавшим говорить, Айзек тихо поведал другу практически обо всем. О жестоких незаслуженных наказаниях отца, нерешительности и боязни матери за него заступиться и пожаловаться кому-либо на своего мужа деспота. Рассказал о спрятанных ремнях, шнурах и проводах, а так же о старой морозильной камере, стоявшей в подвале. Под мерный стук сердца своего новообретенного друга, Уиттмор вслушивался в его печальную историю, параллельно приводя себя в чувства. Он определенно изменился, став лучше, чище, свободнее. Вместе с криком и слезами он выпустил своих демонов, живших с ним в мире денег, лжи и цинизма. С того памятного дня он все больше времени проводил в доме Айзека, не желая возвращаться в свою богатую и вычурную коробку, походившую на фамильный склеп. Собрав только нужные и необходимые вещи, в один прекрасный момент он взял и окончательно перебрался в дом к своему другу, игнорируя многочисленные требования родителей вернуться в родную обитель. Они вместе с Лейхи извлекли из подвала старую морозильную камеру, сложили туда отцовское барахло вместе с заветным кожаным ремнем и оттащили все это на городскую свалку. Полив эту бесполезную кучу вещей и тряпья бензином, Джексон и Айзек не сдерживая долгожданной радости взирали на веселые языки пламени, пожиравшие их самые худшие страхи и опасения. Обнимая друг друга, парни периодически делали небольшие глотки прямо из горлышка бутылки с дорогущей выпивкой, взятой из дома Уиттморов без разрешения. На самом деле у них двоих, завороженно глядевших на огонь, было много общего. Они были молоды. Когда-то потеряны и смертельно напуганы. И казалось, что эту боль ничем не унять, пока они не ощутили, что в радости и печали их дом в объятиях друг друга. _______________________________ *Cirque du Soleil (фр. Цирк дю солей — «Цирк солнца») — канадская компания, работающая в сфере развлечений, определяющая свою деятельность как «художественное сочетание циркового искусства и уличных представлений». **подшофе -подвыпивший, находящийся под хмельком, навеселе. ***Оле Лукойе (дат. Ole Lukøje) — литературный персонаж Ханса Кристиана Андерсена, основанный на народных сказках. Сказка рассказывает о таинственном мистическом существе наподобие Песочного человека, который показывает детям сны. ****«Со́тбис» (англ. Sotheby's) (NYSE: BID) — один из старейших в мире аукционных домов. Совместно с аукционным домом «Кристис» занимает около 90 % мирового рынка аукционных продаж антиквариата, предметов искусств и т. д.