Определенно ужас вегана

Билл задумчиво тыкнул кентавроленя в его оттопыренное пушистое ушко, подцепляя шерстку ногтем. Диппер уснул так быстро, будто был ребенком. Билл, до того охотившийся на уток, львов, волков, никогда раньше не сталкивался с полуживотными-полулюдьми, так что понятия не имел, достигло ли это существо возраста согласия; с одной стороны, его оленьи бедра все еще покрывали светлые пятнышки, как у детенышей, а с другой, судя по его реакции, он был уже вполне готов к более взрослым «играм». Теперь Билл окончательно удостоверился, что желание пристрелить и съесть этого мальчишку-оленя очень вовремя ушло, оставив лишь даже нездоровый в чем-то интерес. Если животное способно разговаривать, это и не животное, верно? По этой же логике Билл решил не считать свои порывы относительно Диппера зоофильскими. Не то чтобы ему вообще было дело, ему вообще, по сути, на многое было плевать, в том числе и на зыбкие рамки «человечности» и «морали», которые люди и сами часто не могли расставить. Что для мясоеда — вкусное жаркое, то для вегана — ужас и психоделика; так как люди вообще могут чего-то требовать от других?.. Но выглядел Диппер и правда аппетитно. Билл не знал, в чем дело. Быть может, в его четырех оленьих ножках? Длинных, тонких, с копытцами, которыми Диппер совсем недавно семенил по полу и матрасу, проминая его чуть ли не насквозь. Они так мило стучали, так неловко, что Билл даже почувствовал в себе странный прилив… Отсутствия грубости. Да, на нежность он был в принципе не способен, но на отсутствие грубости — как оказалось, — вполне. Или в мягкой шерстке Диппера? Светло-коричневой, как его медово-карие глаза, с пятнышками цвета горячего молока, в которую так приятно было запускать свои тонкие пальцы. Нежность шерстки Билл чувствовал даже через перчатки, от которых потом отказался — и, да, как же прекрасно было гладить Диппера по спинке, поднимая его оленьи бедра повыше. Или дело было в самой спинке? Наполовину человеческой, бледной с россыпью рыжих веснушек на плечах острых, Диппер так прогибался, как любой из людей позавидовал бы. Он худой же сам по себе, Диппер; одно удовольствие было трогать его выпирающие из-под светлой кожи косточки. И кусать, кусать. По всей человеческой части Диппера были рассыпаны укусы. Билл постарался; он не помнил, чтобы хоть раз его секс обходился без укусов, это был его фетиш — помимо прочего причинения вреда, разумеется, но в этот раз он сделал исключение, остановившись на зубах. Глубокие укусы. Сильные. Не заживут еще неделю, наверное, а то, что Диппер будет стыдиться показываться даже ему, Биллу, в таком виде, даже заводило охотника нешуточно. Пусть у него был всего один глаз, но эмоции читать он умел великолепно. Он будет наслаждаться каждым мгновением, когда Диппер будет щуриться от боли, потирая места многочисленных укусов, и сводить свои коленки. Интересно для Билла это было и потому, что у Диппера были рога. На самом деле, не рога, а рожки — только прошла зима, и два плотных, но теплых рожка полностью скрывались в темных волосах Диппера. Однако это не значило, что за них нельзя было хвататься или что их нельзя было трогать, заставляя олененка забавно вертеть головой — он реагировал на прикосновения к рогам так же смущенно, как и на укусы ушек. Оленьих, разумеется. Человеческих у него не было, и это даже казалось Биллу… милым. Он снова тыкнул в них пальцем, поджимая губы, когда Диппер во сне пошевелил ими. Он спал на боку, накрывшись одеялом по лопатки. Отвернулся от Билла, лапы оленьи к животу поджал — только копытца торчали, — руки под подушку. Он, похоже, редко спал на подушке, так как очень ей обрадовался. Хотя, вполне вероятно, потому, что ею же пытался заглушить свои постыдные стоны, да, эта версия тоже имела право на существование. Поначалу Билл думал, что просто получит интересный опыт, а потом поужинает аппетитной оленьей ножкой. Но потом пришло осознание, что есть траханный бутерброд как-то не комильфо, а учитывая некоторые особенности сознания конкретно этого оленя, убить его будет не так-то просто. Ибо при определенной удачливости он может не просто посопротивляться, а поломать к чертям все, что есть в охотничьем домике, быть может, отобрать телефон и даже позвонить в девять-один-один, короче, не знал Билл, что ждать от кентавроленя. Он же и кентавр, и олень. Билл прищурился. Нет, он совершенно точно не был зоофилом. На прошлой неделе он в этих лесах подстрелил мужикотавра — полумужика, полутавра, и с ним ничего делать не хотелось, ибо вонял он, как нестиранные полвека носки. Диппер же пах оленьим молоком. Нормальным оленьим молоком, Билл был мастером метафор и двусмысленных намеков, но именно эта нетронутость Диппера казалась ему такой привлекательной. Ведь что может быть прекраснее, чем развратить юного… Оленя?.. Билл чувствовал себя великолепно не только когда совершал что-то «плохое» относительно привычной человеческой морали, а и после. По факту. Диппер во сне заворочался, и его ушки опять задрожали. Билл ухмыльнулся, облизываясь; одного раза было определенно мало, этого мальчишку хотелось кусать — и не только — вечно, и Билл был, в принципе, готов. Даже если ему придется надеть на этого любопытного олененка ошейник, кляп и увезти из леса Гравити Фоллз.